Из всех гробов, что были мне предложены...

I

Из всех гробов, что были мне предложены,
я отчего-то выбирал дубовый:
во-первых, на века и черви не сгрызут,
а, во-вторых, в него положенный
спокойно дотяну до Страшного Суда;
я понимал, что все грехи, что на меня возложены,
когда-нибудь подарят плоть могилам:
зачем сжигать, когда возлечь по силам?

Давно не думал, что же будет после,
а если будет, то, в конце концов,
зачем об этом думать? Там узнаем;
грехи себя, праматерей, отцов
душа, наверное, еще не то впитает
в день безобразный Страшного Суда,
когда, предание гласит, восстанут
все из могил, чтобы решить – в веках
ли здравствовать или гореть в котлах?


II

Я посещал кладбищенские створки:
по эпитафиям бродил уродливый мой взор
от любопытства, а не от того, что
я хотел узнать, какой здесь шрифт и
позатерлись ль буквы. Разговор
здесь раздавался в миг, когда шумели
ольха – листвой, дубы – своим листом,
я посмотрел сквозь тучи еле-еле
на томный дикий дуб. Пожалуй, что
Болконский видел идентичный. Решено –
я умоляю, сделайте мне гроб
из срубленных на кладбище даров.

Вот месяца проходят, ветер свищет,
нет, я не похоронен, не убит,
хотя такая участь, право слово,
была бы лучше жизни. Жар ланит
давно остыл и поумерен. В пору,
когда такая жизнь уже сложна,
но я же прост – как матерное слово,
но я же прост – как русских три рубля,
хотя банкнот таких, увы, не выпускают,
наверное, уже как века два.
Я жалуюсь на то, что жизнь длинна.



III

И вот кладбище – борозжу просторы,
пытаясь превозмочь себя и всех,
кто здесь лежит: великие поморы,
монголы, черти, люди из газет,
которые блистали на полосах,
статьи писали, брали интервью,
о политическом писали, о курьезах,
пока им кто-то не шепнул: «убью!»
Здесь есть и те, кто воевал усердно,
но есть и те, кто, как подлец, сбежал, -
давно себе и я здесь выбрал место:
чтоб рядом трус погубленный лежал
с другими трусами. Что ж, будет интересно,
чем завершится вся война зеркал.

Земной свой путь пройдя, наверно, в четверть,
я так хочу, чтоб это была треть.
или хотя бы половина; впредь же
я заклинаю больше не смотреть
туда, где гонит кровь, где очи
пленяют каждого, где так живуч накал,
где все прекрасны, где для каждой ночи,
увы, столь одинаковый финал
(как и для жизни, впрочем, это позже).
Кладбище лучше – здесь в любое время
не может быть распада, а развал
себя не мыслится, поскольку больше встречи
с тобой никто на свете и не ждал.
Приют воров, приют мерзавцев жизни,
приют и тех, кто даже не пожил!..
Над каждым телом вещим благовестом
несется музыка; я б голову сложил,
чтоб здесь лежать. Увы, я слишком мертв,
чтоб присоединиться к этим людям.


IV

Кладбище – предвозвестник изменений:
я в нем не вижу глаз знакомых или лиц,
но каждый раз, когда в пылу метаний,
я возвращаюсь в земли, никнув ниц
я только больше все же убеждаюсь,
что даже здесь мне не поймать синиц,
которых я бы смог держать в руках,
смотря на журавля, что в небесах;
того, что отступил от мертвеца,
не видя черт знакомого лица,
где вместо глаз – две дырки лишь пустуют,
где нету носа, верхней нет губы;
где лязг костей как бы концерт трубы,
в котором Дирижер откинет руку,
как только пианист – коньки.

Зима горланит песни, дикий ветер
пытается разрушить фонари;
о, если были бы на этом свете
еще места, где полюса Земли
не сходятся в единый общий профиль,
напоминая мне твои черты.

15 декабря 2011 года, 15:15