Лёд и пламя серия Будущее в тебе

E-mail:  oleg.cojevnikov@yandex.ru


                Олег. Кожевников
               
                *****

               Будущее в тебе

                Книга 1

                ***
                ЛЕД и ПЛАМЯ
      Посвящается нашим предкам, победившим в той страшной «Зимней войне» с   
      Финляндией. Если бы не было тех 126875 погибших, пропавших без вести, замёрзших
          и умерших от ран в госпиталях героев, то, может быть, и не было бы и 9 мая 1945 г.
               

                Глава 1

     Звон, казалось, навсегда поселился в моей бедной голове.  Ощущение было такое, как будто меня несколько часов держали в большом колоколе и при этом всё это время звонили к обедне. Кроме того, невыносимо ныла правая щека от нестерпимого холода. Левый висок ломило от боли, а по лбу к носу стекал тонкий, тёплый и вязкий ручеек, блокируя доступ воздуха. Приходилось дышать ртом, в который периодически попадала или солоноватая жидкость, или холодная, быстро тающая субстанция.
     Неимоверным усилием воли, я открыл глаза. Вернее, получилось открыть только левый. Увидел снег, заляпанный чем-то красным.  Кровь, - подумалось мне, - значит, я ещё на этом свете и лежу, уткнувшись головой в снег. Следующая мысль была, - где я?
     Последними связанными воспоминаниями были - хозяйский сарай, запах свежескошенного сена, я стою, привязанный к столбу, а герр Крюгер охаживает меня метровым отрезком толстого электрического кабеля. Стоявший рядом его сын Аксель, злобно усмехается и периодически тыкает мне поддых черенком от лопаты. Иногда герр Крюгер приостанавливается, вытирает пот со лба и ворчит:
     - Мой Бог, какая дикая страна! За столько лет даже паршивый мул и тот начинает понимать по-немецки. Ну, ничего, следующее поколение этих ублюдков, наконец, забудет свой собачий язык. И всё-таки будет знать несколько человеческих фраз. Чтобы исполнять волю истинного арийца, этим свиньям больше и не нужно.
     Я, как и все мои друзья, прекрасно знаем их гнусный язык, но никто  никогда в этом не признается. Кроме этого, я еще понимаю и могу говорить по-фински. В нашем уезде, кроме немецких бюргеров, было процентов десять финских колонистов. И зверствовали они ещё похлеще немцев. Я целых три сезона, отработал на ферме одного такого гада.
     Остановки в истязании дают мне возможность - превозмогая боль, посматривать в сторону соседнего столба. Где, уже без сознания - висит на верёвках мой друг Пашка. Возле него стоят - надзиратель, финн Матти и капо второй рабочей бригады Кирпич.
     После очередного хлёсткого удара, когда схлынула боль, я увидел, как Матти достал здоровенный тесак и начал медленно отрезать ухо у Пашки. Не обращая внимания на брызнувшую кровь - они вместе с Кирпичом заинтересованно изучали реакцию Паши. Наверное, от боли тот очнулся и поднял свою голову. Я ужаснулся видом моего самого лучшего друга. Его лицо представляло один большой, чёрный синяк, на месте глаз зияло кровавое месиво, откуда всё ещё сочилась сукровица. Губы настолько распухли, что вывернулись и оголили нижнюю челюсть с неровными обломками передних зубов. Увидев, что Паша очнулся, Матти удовлетворённо хмыкнул, схватил за волосы, и ещё больше приподнял ему голову. Потом с отвратительной улыбкой вогнал свой нож в живот Паши, повернул его там, вытащил и обтёр лезвие, о рукав рубашки моего друга.
     Этого я выносить уже не мог, от безумной ненависти к этим извергам и собственного бессилия я отвернулся, из моих глаз непроизвольно катились слёзы. В этот момент герр Крюгер, обращаясь к своему сыну, гундосил:
     - Ты слышишь, Аксель, сукин ты сын? Они не понимают даже самых примитивных фраз. Не зря твой дед считал, что всю эту русскую породу, нужно пропустить через газовые камеры. Они упрямы, как ослы!  А он хорошо их успел узнать - восемь лет после взятия Москвы и бегства их комиссаров к своим жидовским хозяевам в Америку. Нашему предку пришлось в составе ягд-команды гоняться по лесам за этим отребьям. И, представляешь, за такую службу великому рейху ему дали надел не в чернозёмной зоне, где-нибудь у Чёрного моря, а в этой заднице, за Уральским хребтом.
Герр Крюгер поднял голову и на ломанном русском произнёс:
     - Кюрханьский облист.
Потом сплюнул прямо на меня и продолжил:
     - Нет, всё-таки правы были птенцы великого Гимлера! Нужно было полностью зачистить всю территорию этой варварской страны, а вместо этих рабов завезти китайцев. Чёрт с ним, что они никудышные работники, зато смирные и трудолюбивые. Сейчас мы с узкоглазыми рабами горя бы не знали - никаких тебе бунтов и неповиновения. Разве было бы возможно такое, чтобы они покусились на жизнь настоящего арийца? Теперь, конечно, это сделать затруднительно - эти жёлтые макаки, почитатели Микадо, здорово проредили поголовье своих вассалов. Но ничего, когда окончательно разберёмся с этой жидовнёй в Америке, япошки сами нам в ноги упадут и будут умолять взять всё, что нам нужно в их сраной империи. Эх, жалко, конечно, что великолепные американские земли, скорее всего, будут непригодны для использования ещё лет триста. Недавно у бургомистра я беседовал с приезжим профессором из Кёнигсберга, и он поделился со мной планами, исходящими из самой Рейхканцелярии. Там решено, что солдаты на американский континент больше посылаться не будут - возвращается очень большое число больных лучевой болезнью. Они хотят оставшиеся очаги сопротивления в Чикаго, Квебеке и в Сан-Франциско опять обстрелять ракетами ФАУ с ядерными боеголовками. А этот профессор врать не будет, ведь он служит в самом центре имени Фон Брауна.
     По-видимому, отдохнув, герр Крюгер опять поднял свой хлыст и огрел им меня прямо по гениталиям. Дикая боль захлестнула мой мозг и на несколько минут я выпал из реальности. Обратно вернулся тоже от боли, теперь удар пришёлся по грудине, кончиком кабеля зацепив шею. Наверное, уже удовлетворившись проделанной работой, герр Крюгер опустил этот, используемый в качестве хлыста, обрезок кабеля и, перемешивая русские и немецкие слова, задал мне вопрос:
     - Ти, руссиш швайн, бистро отвечайт на вопрос. Кто вас подговорить напаль на майн син Аксель? Шнель, сын опоссума, шнель!
     Я в этот момент корчился от боли, а в голове билась только одна мысль:
     - Нет! Никак нельзя, даже думать об Учителе. От этой адской боли могу, невзначай, назвать его имя. О, Боже! Почему ты послал мне эти мучения? А-а-а, если это продлиться ещё пять минут, я же оговорю Михалыча. Он же нас с Пашкой предупреждал, нужно сидеть тихо и выступить неожиданно и только всем вместе. Какого чёрта мы решили проучить этого борова. Дураки, думали, в масках нас не узнают и не найдут. Какие мы всё же идиотские сосунки, если уж взялись мстить за сестру Пашки, нужно было мочить этого гада. А-а-а, что же делать?
На секунду я опять выпал из этого мира, а когда вернулся, в голове сидело уже готовое решение:
     - Да, надо умереть! Только не так, как Пашка, в диких мучениях, в блевотине и говне.
Невыносимый запах которых отчетливо несся от соседнего столба, где уже безвольно висел, накрепко привязанный к столбу, мой лучший друг.
     - Нельзя больше допускать до себя этих садистов Матти и Кирпича. Нужно так разозлить герра Крюгера, чтобы он сам меня пристрелил. И делать это надо быстро, а то не выдержу и всех сдам.
Приняв окончательное решение, я поднял голову и на чистейшем немецком языке произнёс:
     - Будь вы прокляты - грязные, вонючие арийские свиньи! Чтобы ваш ублюдочный Гитлер вечно горел в адском пламени!
После чего, набрав в рот слюны, плюнул прямо в ненавистную рожу герра Крюгера. Отвратительная смесь соплей и крови повисла у него прямо на щеке.
Последнее, что я увидел, была искажённая физиономия Акселя и несущаяся прямо мне в голову здоровенная палица - это был черенок от лопаты. Затем, как будто выключили свет, наступил мрак, тишина и безвременье.
     Все эти воспоминания пронеслись в моём мозгу буквально за мгновенье.  Следом пришло ощущение какой-то неправильности и нелогичности. Во-первых, это, конечно, холод и снег. Во-вторых, непонятно, почему я лежу, а не стою, привязанный к столбу, и почему тело совершенно не ощущает боли, которая мучила меня перед отключкой. И наконец, куда делся сарай и все находившиеся там.
     Попытавшись присесть, я с немалым облегчением ощутил, что сделал это безо всякого напряжения и без ожидаемой мной боли. Все члены слушались меня прекрасно. Почки и печень, до этого отбитые герром Крюгером, даже не ощущались. Получалось, что я был полностью здоров, только немного подкапывала кровь с левой стороны головы, но боли практически не было. Встав на ноги, прислонился к стоявшему рядом толстому дереву. Затем сдёрнув большую варежку, захватил полную пригоршню снега и обтёр им кровь. Потом рукой прощупал кровоточащее место. Была слегка ободрана щека, и отсутствовала половинка мочки уха.
     - Полная херня, царапина, которая только украсит настоящего мужика, - так сказал бы мой дружище Пашок.
И опять перед моими глазами возник образ моего друга. Неожиданно картинку последних минут жизни Паши заслонило лицо нашего учителя - Михалыча. Он, глядя прямо на меня, усталыми, немного покрасневшими глазами, говорил:
     - Нельзя поддаваться своим эмоциям. Всегда предполагай, что враг умнее и гораздо коварнее, чем ты. Перед тем, как действовать, оглядись, охлади свой мозг и подумай, где тебя может ждать засада. И знай, что от твоего хладнокровия и правильных действий зависит не только жизнь твоих друзей, но и судьба всей нашей нации. Помни, что других попыток и дублёров у тебя нет - нас осталось слишком мало.
     Всё это происходило в секретном тренировочном лагере нашего эскадрона, на небольшом островке в центре Пийского болота. Там нас учили стрелять, бесшумно и быстро ползать, драться на ножах и всяким другим боевым премудростям. Были даже занятия по восточному единоборству - Ушу называется. Его вёл старый уральский казак, родители которого бежали в Китай, после того, как власть захватили большевики. После оккупации России немцами, он, неизвестно какими путями, вернулся на родину и сразу же включился в работу подполья. Но, самым авторитетным человеком, для меня, конечно, был Михалыч. Хотя он и не вёл занятий и вообще, редко бывал на базе эскадрона.
     Михалыч, как сын репрессированных большевиками врагов народа, занимал какую-то должность в нашей магистратуре. Именно он направлял нас в фиктивные командировки на нужды РОА (имени Клопова). А так же всегда обеспечивал аусвайсами бойцов нашего эскадрона – когда они принимали участие в какой-нибудь диверсии.
     Я был сиротой, кроме бабушки, ни одного родного человека рядом не было. Михалыч принял самое активное участие в моей судьбе. Он взял полностью на себя моё образование и обеспечивал нас с бабулей, еженедельным магистратским пайком. Благодаря этому мы и не погибли в самые голодные годы. Четыре года назад, уже пятнадцадцатилетнего, он определил меня в двухгодичное ремесленное училище. Там я стал механиком по ремонту и обслуживанию сельскохозяйственных механизмов. Такое образование, как у меня, было верхней границей для неарийского населения третьего рейха. После окончания училища меня вернули на работу в поместье, к моему хозяину герру Крюгеру.
     Там я опять близко сошёлся с друзьями детства - Пашкой и Серёгой, тем более, мы состояли в одном эскадроне. Правда, нас ещё ни разу не допускали, ни на одно боевое задание - говорили, что мы ещё совсем сосунки и что нужно много и упорно тренироваться. Может быть поэтому, мы и решили сами  осуществить акт возмездия - ликвидировать Акселя и его комрада Фрица. Они этой весной изнасиловали и зверски замучили сестру Паши - пятнадцатилетнюю Танюшу.
     Поймать, мы их поймали, всё было сделано чисто - никто этого даже не услышал и не заметил. Вывезя этих уродов на телеге в лес, решили казнь сделать пострашней и помучительней. Хотя я и предлагал, особо не мудрить, а перерезать им горло и сбросить трупы в овраг. Но Пашка непременно хотел сделать эту казнь показательной - повесить ублюдков на высокой осине, у развилки. И обязательно полностью голыми, зацепив большим мясным крюком за рёбра и отрезав гениталии, - которые хотел собственноручно засунуть им в рот.
     Вот мы с Пашей и отправились в мясной цех животноводческой фермы за крюками, на которых вешали бычьи туши. Когда вернулись обратно, то увидели изуродованный труп Серёги, а наших пленных и повозки уже и след простыл. Мы были в шоке и начали делать кучу непродуманных поступков. Похоронив Сергея, направились по своим домам, чтобы предупредить родных. Потом хотели найти Михалыча, всё ему рассказать и попросить достать аусвайсы, чтобы мы вместе с родичами могли добраться до базы на острове в Пийском болоте.
     Когда я добрался до своей мазанки и сходу ворвался в дверь, чтобы быстрее предупредить бабулю, то сразу получил удар чем-то тяжёлым сзади по голове. Потом меня, полностью потерявшего ориентацию, связали и бросили на пол нашей единственной комнаты. Головой я чуть не уткнулся в безжизненное лицо моей любимой бабушки. После этого я впал в прострацию и очнулся только от боли - уже привязанный к столбу в большом сарае.
     Все эти воспоминания не помешали мне внимательно оглядеть свою теперешнюю одежду. Я стал проверять карманы и затем провёл рукой по своему широкому ремню. Почти сразу нащупал пистолетную кобуру и вытащил оружие. Это тут же вернуло меня в действительность:
     - Что всё-таки произошло? Где я? Почему сейчас зима, а не конец лета? Откуда на мне взялась эта, совершенно незнакомая форма, а в кобуре древний револьвер? Из обзорных лекций по истории вооружений, которые вёл хорунжий Кащей - я узнал данную модель табельного оружия. Это был наган М 1895, он стоял на вооружении Русской армии где-то до 1940 года, потом его начали заменять на тысячу раз, перебранный мной, пистолет ТТ-33.
     В голове от всех этих непоняток опять помутнело, но вдруг из подсознания начали поступать ответы на мои вопросы:
     - Это Карельский перешеек, недалеко от дороги к посёлку Суомуссалми. Сейчас идет Советско-Финская война. Наш второй батальон 355 стрелкового полка 100 ст. дивизии брошен на прорыв, к окружённой финнами, 44 стрелковой дивизии. Сегодня, пятого января 1940 года, мой взвод был направлен лично командиром батальона, капитаном Сиповичем в передовое боевое охранение.
Непонятно откуда взявшаяся информация и вся её маразматичность опять вогнали меня в ступор. И как я не пытался понять, откуда она исходит, только всё больше приходил в полное недоумение. Между тем, внутренний голос продолжал вещать, и теперь я даже различал слова и интонации нашего командира батальона. Одновременно удивляясь тому, что знаю всех по именам и званиям:
     - Лейтенант Черкасов, вам как командиру лучшего в нашем батальоне взвода, ставится  самая трудная задача. Двигаться в боевом охранении батальона и первыми в случае чего, принимать на себя огонь из засад.
Стоявший рядом, начальник штаба, капитан Пителин добавил:
     - Юра, я знаю, ты уральский казак и с детства приучен к такой войне и к таким морозам. Я ещё в первую мировую видел, на что способны пластуны. Думаю, что на снайперские и другие засады ты не купишься. Так что, давай, сынок - послужи России.
Не остался в стороне и сидевший в санях, старший политрук Каневский, он, хорошо поставленным голосом заявил:
     - Ну, лейтенант, давай, оправдывай доверие партии. Ведь от тебя приняли заявление о вступлении в члены ВКПБ - теперь всё зависит только от твоих действий. Оправдаешь доверие - быть тебе кандидатом в члены партии, даже, несмотря на твоё тёмное происхождение. А если струсишь и попытаешься как-то увильнуть и схалтурить, то я лично направлю письмо в НКВД - чтобы они получше проверили твои кулацко-казацкие корни. Сам знаешь, что командиром Красной армии ты стал только потому, что сам Иосиф Виссарионович как то сказал - сын за отца не отвечает. Посчитали, что ты политически подкован правильно. Но это в теории, а вот сейчас мы это проверим на практике.
Произнося имя Сталина, Наум Лейбович даже привстал в санях.
     При упоминании таких слов, как ВКПб, НКВД, имени Сталина, я ощутил, непонятно откуда взявшийся холодок страха, а к Каневскому ещё и еле сдерживаемую ненависть и презрение. На все эти испытываемые мной в данный момент чувства вдруг чётко наложилась вынесенная мной ещё со времён обучения в эскадроне мысль:
     - Россию мы потеряли из-за безграмотных действий, или умышленного бездействия партийных бонз. Они внутренне испытывали презрение и ненависть к русскому народу. И, чтобы укрепить свою власть, уничтожили становой хребет нации - крепких хозяев, свободолюбивых казаков, а так же истинных патриотов - не пожелавших убежать за границу дворян. После того, как осенью 1941 года немцы захватили Москву, и правительство эвакуировалось. В Саратове погиб в результате организованного на него покушения Сталин. По слухам, его застрелил личный порученец Берии - тогдашнего председателя ГБ. Затем начался полный разброд в ЦК и комиссары, как крысы побежали на восток.
Как рассказывал Михалыч:
     - Американцы, кроме организации нескольких пассажирских конвоев силами флота, установили даже воздушный мост, присылая по несколько самолётов в день для вывоза самых главных коммунистов.
Ещё он говорил:
     - Развал армии, а в дальнейшем и всяческой обороны, предопределило отсутствие какого-либо связующего и цементирующего звена у тогдашнего общества. Когда от немцев побежали в Америку все евреи, коммунистов уже ничего не могло спасти, среднее партийное звено распалось. Армия была настолько затюкана террором, что командиры полностью утратили способность проявлять инициативу и творчески мыслить. Снабжение материально-техническими ресурсами тоже развалилось. Итог вам известен - мы все, включая и англосаксов и евреев, стали жертвами нацистов. Теперь, ещё оставшиеся в живых члены мирового жидомассонского правительства, наверное, кусают себе локти. Это они способствовали развалу России и позволили амбициозным нигилистам захватить власть, чтобы зачистить для себя поле деятельности. Думаю, что Ротшильды теперь понимают - только процветающая Россия сохраняла в мире статус-кво.
     Весь этот сумбур в голове постепенно заглушила одна тема. Передо мной возник образ женщины и ощущение близости с ней. Затем, одна за другой появились две совершенно разные картинки. В одной я яростно тискал Наташку (работницу пищеблока поместья герра Крюгера) и откровенно балдел от близости с ней. Во второй другая, чем-то неуловимо знакомая мне девушка нежно ласкала меня. И ощущение приближающейся кульминации полностью выбивало из моей бедной головы всяческие воспоминания о Наталье. Все мои мысли и чувства принадлежали теперь только этой родной и очень близкой мне женщине. Как бы в ответ на мои к ней чувства, перед глазами начали появляться фотографии.
     Одна из них была мне очень хорошо знакома с самого детства, с изображением горячо мною любимой бабушки с моим дедом в день их венчания. На снимке эти двое просто светились радостью и счастьем. Бабушка выглядела совсем девчонкой, да она тогда фактически ею и была. Рассказывая мне об этом дне, она признавалась, что на момент свадьбы ей было не полных шестнадцать лет. И им с дедом даже пришлось договариваться в местном Совете о разрешении на этот брак. Дед выглядел тоже очень молодо и несерьёзно, несмотря на то, что именно в то лето он окончил военное училище и получил звание лейтенанта. Чтобы скрыть факт участия в церковном обряде венчания, его проводили в маленькой церкви, в деревушке, где жили родители бабушки. Мой дед был одет в нелепо выглядевший  на нем костюм своего отца Филиппа.
     С ужасом я понял, что та женщина, с которой я был близок в одной из сцен на картинках только что возникших передо мной – моя бабушка. Все мои эротические ощущения мгновенно испарились, в голове опять помутнело, и я полностью потерял контроль над своим разумом. Не знаю, сколько прошло времени - к реальности меня возвратило ощущение того, что я жутко замёрз. После чего сразу же получил полный контроль над своим телом. Быстро вскочил и, опершись на стоящее рядом дерево, активно начал двигать конечностями, разгоняя кровь. Как только тело моё немного отогрелось, в мозгах что-то щёлкнуло, и вся, до этого непонятная и разрозненная мозаика моего мироощущения сложилась воедино. Я пришёл к единственно объяснимому для себя выводу - Господь решил сохранить мне жизнь. Для этого он перенёс мою душу в тело моего деда - Юрия Филипповича Черкасова, который погиб на Финской войне, как раз сегодня - 5 января 1940 года.
     Для чего это было нужно Всевышнему, мне было сейчас неважно. Было уже достаточно и того, что Господь совместил момент переноса с тем мгновением, когда выпущенная снайпером пуля должна была убить моего деда. И таким образом Всевышний не нарушил нити мироздания - душа деда, как уже было предопределено, покинула его тело и перенеслась в бывшее вместилище моей сущности. С некоторой горечью я представил, что ему предстоит испытать в моём времени, в 2007 году, в сарае поместья герра Крюгера. Но эта мысль быстро сменилась уверенностью, что пребывание его в моём теле продлится совсем недолго, как и мучения его души. Вскоре она вознесётся на встречу с Богом.
     Не зря все наставники в нашем эскадроне ценили мою исключительную психическую устойчивость и очень быструю адаптацию к любым условиям существования. Вот и сейчас, поняв для себя, что произошло, я принял всё это как данность и перестал грузить свой мозг никчёмными вопросами, сомнениями и переживаниями. Вместо этого, попытался дальше прозондировать свою память.
     Мне хотелось узнать, что я помнил из своей жизни и что я знаю из прошлого моего деда. Но, в первую очередь, на всякий случай, исследовал свой мозг на наличие второго я. Никаких признаков присутствия второй сущности в моей голове не было. От деда остались только сухие воспоминания, образы и знания, полученные им в жизни. Особенно меня заинтересовали навыки, приобретённые им в военном училище. С восторгом я ощутил, как велик мой военный опыт, знание оружия и тактики ведения боя.
     С удивлением я понял, что хотя я и гость из будущего, но военные знания мои гораздо беднее, чем у моего деда. Что я мог добавить в новую память деда? То, что будет создана атомная бомба, и 15 июня 1941 года начнётся война с Германией. Про идущую сейчас Советско-Финскую войну я знал только то, что она закончится к лету 1940 года нашей победой, и что потери наши будут очень большие. Может быть, немецкие хозяева утаивали от нас новые знания, но, по большому счёту, устройство всей техники и большинства вооружений были известны моему деду. Пожалуй, что он не знал - это только о ракетных системах залпового огня, вертолётах и реактивных самолётах.
      Ещё меня удивляло то, что во время получения информации, которую так быстро усваивала моя сущность, почти полностью отсутствовали эмоции. Различные сведения были, как будто почерпнуты из справочника, а на них уже накладывался мой собственный взгляд на мир, моя индивидуальность. Кроме, пожалуй, двух вещей. Во-первых, это любовь к моей бабушке. После сложения моих и дедовых чувств, моя память о ней приобрела какую-то двусмысленность и неопределённость. Вторая, сильно засевшая в памяти и не зависящая от меня эмоция - это страх. Какая-то всеобъемлющая боязнь на генетическом уровне. Недобро волновали слова: коммунизм, коллективизация, партия. Спинным мозгом чувствовал я призыв - не высовывайся, будь как все, старайся быть глупее, чем ты есть, больше говори принятыми лозунгами и не лезь ни в какие политические разговоры. А так же - инициатива наказуема, старайся тупо выполнить самый маразматический приказ. Помни - умных и удачливых не любят, поэтому старайся перед чужими людьми почаще плакаться и сокрушаться.
     Весь этот, полученный дедом житейский опыт, в корне отличался от всего того, чему нас учили в эскадроне. Поэтому, я просто принял к сведению эти призывы, решив впредь опасаться всех власть-придержащих, и действовать, добиваясь своих целей, всегда исподтишка. А цель у меня, как и у всех в нашем эскадроне была одна - спасти Россию, спасти свою нацию, спасти, в конце концов, многообразие мира. Правильность этой задачи не вызывала у меня сомнения. Зачем тогда Всевышний спас меня и вселил в тело моего деда? Единственное, что ставило меня в тупик - как это сделать? По интеллекту и знаниям я уступал даже собственному деду, не говоря уже об учёных и инженерах этого времени. Чтобы что-то изменить, я мог, конечно, сообщить о дате начала войны и основных направлениях удара немцев - но кто поверит  какому-то лейтенанту. В лучшем случае, сочтут психом, или, что, скорее всего - провокатором и агентом английской разведки.
Поэтому у меня оставался единственный выход - драться насмерть и постараться уничтожить как можно больше врагов. Может быть, в конечном итоге, это поможет моим братьям остановить эту коричневую орду.


                Глава 2


     Как только разобрался в себе и принял окончательное решение, я  успокоился и начал адекватно воспринимать окружающую действительность.  Оглядевшись, понял, что нахожусь в заснеженном лесу, стою, прижавшись к толстой берёзе, по колено, провалившись в снег. Совсем недалеко от меня лежали лыжи. По- видимому, я попал под снайперский выстрел, и, если бы в момент обмена разумами, был в сознании и не потерял равновесие, то пуля, наверняка, прошила мне голову. И под этой берёзой сейчас лежал бы труп лейтенанта Черкасова. Точно так же, как и находящееся метрах в пяти, неподвижное тело в маскхалате.
     - Красноармеец Сидоркин, - бесстрастно, как справочная, выдала информацию полученная от деда память.
     Это был наш лучший взводный следопыт - сибиряк, бывший охотник и очень хороший лыжник. Можно сказать, лучший боец в моём взводе. Мы вместе с ним выдвинулись немного вперёд, чтобы получше оглядеть, примыкающую к дороге на Раате, громадную поляну. Подошли вроде бы грамотно, со стороны большого леса, а не от дороги. На открытое место ни разу не выбирались. И, казалось бы, под огонь кукушки никак не должны были попасть. Но эти чухонцы оказались хитрее, наверное, их командир был опытным бойцом и всё предусмотрел. Как знал, что через поле никто не полезет, а попытаются зайти в тыл со стороны леса.
     Я начал рассуждать, пользуясь опытом, полученным в наследство от деда и опираясь на знания, приобретённые в эскадроне. По всему выходило, что впереди, на противоположном краю поля, финны организовали большую засаду. А может быть даже мощную оборонительную линию, чтобы оседлать дорогу и не пропустить наши войска на помощь блокированной 44 дивизии. Не зря же они разместили снайперов в большом отдалении от дороги, а до неё от этого места было не меньше двух километров. Не дебилы же они, охотиться на случайно забредшего в глубину леса красноармейца. Нет, наверняка это фланговое охранение большой засады у дороги. Ведь по нам работало не меньше двух снайперов. Срезать двух, довольно-таки опытных бойцов, одна кукушка вряд ли смогла бы.
     Осторожно выглянув из-за дерева, я внимательно оглядел открывшуюся передо мной перспективу. Впереди, до самого поля, стояли маленькие деревья и кусты. Спрятаться снайперам в маскхалатах там было, конечно, можно, но тогда им открывался бы уж очень небольшой сектор стрельбы. Единственно приличные позиции для расположения кукушек находились где-то в километре. На дальнем краю поля, немного выдвигаясь от стены леса, стояло четыре больших, ветвистых дерева. Вот на них, вполне могли располагаться снайпера. Оттуда хорошо можно было контролировать все подходы к рощице у дороги.   
     Очень не хватало бинокля, но они были только у ротных и у командования батальона. Ваньке-взводному бинокль не полагался, как говорится, не вышел рылом. Даже отправляя меня в передовой дозор, никто из командиров не пожелал расстаться с этим атрибутом своего высокого положения. Сплюнув с досады, я оглядел свои тылы, а потом перевёл взгляд на лежащее невдалеке тело Сидоркина. Глаз сразу же зацепился за тёмный предмет на его спине.
     - Винтовка СВТ-38, - мгновенно отреагировала на это моя память, - на вооружение начала поступать с полгода назад. Из недостатков - избыточная масса, громоздкость, сложна в эксплуатации.
Если прямо сказать, её недостатки сейчас меня мало волновали, всё-таки это было оружие, а не та пукалка, которая лежала в моей кобуре. И ещё я понял, что так беспокоило меня в последние несколько минут. Это полная беззащитность перед засевшими в километре от меня врагами. Из своего нагана я мог бы, конечно стрельнуть в появившегося вдруг чухонца, но это было бы простым сотрясением воздуха.
     Я уже совсем было приготовился перекатом добраться до вожделенной мной винтовки, но тут боковым зрением заметил какое-то движение. Мгновенно собравшись и присев, достал свой револьвер и повернулся в ту сторону. Действительно, метрах в ста между деревьями мелькали два силуэта лыжников. Когда они приблизились настолько, что стало возможным различать их лица, мой внутренний голос исправно проинформировал:
     - Красноармеец Василий Перминов. Боец средний, но очень исполнительный. Любит отираться возле начальства и по малейшему кивку бросается выполнять любое задание. В трусости замечен не был, но, наверняка, всё-таки, по натуре карьерист и халтурщик. Ответственные вещи лучше ему не поручать.
    - Красноармеец Наиль Асаенов. Из пополнения, пришедшего неделю назад. Ещё не обстрелян, нужно к парню присмотреться. Вроде как человек неплохой, в отделении прижился нормально. Комот про него ничего плохого не говорил. На привалах у костра гогочет громче всех. И вообще, мужик здоровый, ручища, как лопата и ростом повыше меня сантиметров на пять. А у меня рост был довольно-таки приличный - 179 сантиметров. Татарин, призвался из какой-то деревни недалеко от Челябинска.
     Узнав бойцов из своего взвода, я начал энергично махать им руками. Поняв, они метрах в тридцати от меня остановились, сняли лыжи и, используя их как сани, лёжа, покатили в мою сторону. Кстати, после того как они сняли лыжи, я крикнул:
     - Перминов, проверь, что там с Сидоркиным, и будь поаккуратней, кукушка хорошо простреливает этот сектор. Если он ещё жив, то тащи его в тыл. Да, ещё чуть не забыл, сними с него самозарядку и катани её прямо по снегу в мою сторону, подсумок тоже не забудь кинуть.
     Первым добрался до своей цели Василий, он начал уже переворачивать тело Сидоркина, когда передо мной появился красноармеец Асаенов. Когда он был уже метрах в двух от меня, то сразу, не давая мне даже вставить слово, начал тараторить:
     - Товарищ лейтенант, вы как, живы? Вай, сколько тут крови натекло! Маскхалат теперь нужно менять - красный цвет на белом очень далеко виден. О, как вам щёку-то ободрало, и половина уха нет! Комот срочно послал нас к вам, предупредить - в расположение взвода прибыло начальство. Там Каневский со своей шестёркой бродит по позициям и ругается – что, мол, встали и не идёте вперёд. Комот объяснял ему, что впереди кукушки, и что лейтенант направился посмотреть, как к ним лучше зайти в тыл, чтобы без потерь уничтожить. Но старший политрук всё равно ругается и собирается заявиться сюда, чтобы, как он говорит - вставить вам фитиль,- кхе-кхе-кхе,- в жопу.
     После этих слов Наиль уставился на меня своими зелёными, смеющимися глазами. Он как будто изучал мою реакцию на ругань начальства. От напряжения он даже сдёрнул капюшон маскхалата, снял шапку и начал разглаживать свои волосы.
     А я, несмотря на полученную информацию, чуть не прыснул со смеху, увидев оголённую голову Наиля. Волосы у него были жгуче рыжими и росли какими-то клоками. Сейчас они были очень коротко подстрижены и между этих рыжих полян хорошо просматривались белые полоски кожи. Это был первый человек, которого я воочию увидел после осознания себя в теле деда. Поэтому я с большим интересом начал разглядывать этого человека, сравнивая свои наблюдения с памятью предка.
     Кроме волос, особое впечатление от его внешности производили и оранжево белые полосы на лице. Они образовывались в результате чередования рыжей растительности и белой кожи на лице. Особенно выделялась сросшаяся, кустистая линия бровей, чуть менее рыжей была  щетина усов и бороды. Нос был слегка приплюснут, а черты лица выдавали грозный нрав своего хозяина. Руки у него были тоже выдающиеся - длинные и мощные, кисти почти доставали до колен.
     Одним словом, мне он напоминал  громадного тигра. Рисунок этого хищника по имени Шерхан я видел в книге, которую давал мне читать мой Учитель. Она называлась "Книга джунглей", и там была сказка - "Маугли", которая в детстве произвела на меня очень сильное впечатление. Написал эту книгу англичанин Редьярд Киплинг. Фамилию Киплинга любили упоминать и немцы. Они всё время твердили о миссии белого человека, утверждая, что именно истинные арийцы сейчас взвалили на себя эту ношу. Скорее всего, в великом рейхе шла подготовка к устранению последнего конкурента - Японской империи.
     - Да, такой экземпляр в толпе не затеряется, - подумал я, - только странно, почему татарин и вдруг - рыжий.
     За свою предыдущую жизнь я встречал много татар, но ни разу не видел рыжего. В нашем эскадроне они тоже были, но все ниже меня ростом и чернявые, реже русые. Как бойцы, они были одними из лучших, все ловкие и прекрасно владеющие холодным оружием. Что касается меня, то я был совершенно обычный, среднего роста, с белобрысыми волосами. Хоть я и был блондинистым с голубыми глазами, но под стандарты истинного арийца не подходил. Что-то там, в форме черепа было не то. Немцы обычно обследовали всех детей, которым исполнилось пять лет. Они это называли сортировкой. Если ребёнок соответствовал всем их параметрам, то его отбирали у родителей и отправляли в специальные интернаты. Как говорили сами немцы - в школы настоящих, арийских янычар.
     Все эти мысли разбудили во мне большое желание посмотреться в зеркало. Надо увидеть свою физиономию наяву, картинка из памяти, как-то меня не впечатлила. Поэтому я задал вопрос, совершенно не относящийся к теме доклада:
     - Слушай, Наиль, а у тебя, случайно, нет зеркала?
В совершеннейшем недоумении тот, вытараща глаза, ответил:
     - Нет, все личные вещи сдал старшине в обоз.
Следующий вопрос погрузил его в полную прострацию:
     - Асаенов, а ты, случайно, не из Ченгисов?
Он нервно сглотнул и, уже заикаясь, переспросил?
     - И-и-из, каких э-это че-чен-нгизов? М-м-моя и-из с-семьи б-б-бедного крестьянина. М-м-мы в п-первой д-десят-тке з-з-записались в к-колхоз.
     - Да я не про твой сраный колхоз. Может быть, в твоей семье передавалось из поколения в поколение, что твой пра-пра-прадедушка, был Чингисханом. Говорят, он был такой же рыжий, как ты.
Наиль несколько взбодрился, немного подумал и ответил:
     - Да нет, никто про это не говорил. Сами подумайте, если бы я был потомком такого великого человека, то разве служил бы сейчас рядовым. Наверняка, стал бы генералом и сидел в тёплом штабе, смотрел на карты, а ординарец подносил бы мне горячий чай.
В его голосе слышалась явная тоска по теплу и домашнему уюту, которые были так далеко от нас. Но он преодолел эту секундную слабость и, уже другим голосом, спросил:
     - Товарищ лейтенант, может быть вам в госпиталь надо? Наверное, пуля здорово шандарахнула по голове и у вас контузия. Давайте я отведу вас к нашему фельдшеру.
Я, проигнорировав этот недвусмысленный намёк, продолжал вводить его своими фразами в ступор:
     - Слушай, Асаенов, а какое тебе прозвище в отделении дали?
Наиль, уже не думая, механически ответил:
     - Оса. А что?
     - Нет, насекомое, тебе не подходит, слишком ты здоровый. Наверное, они взяли первые буквы твоей фамилии, переделав А, на О. Я придумал тебе, новую боевую кличку - Шерхан. Слышишь, как она грозно звучит. Как только чухонцы услышат – Шерхан, вперёд,- то вмиг разбегутся по своим чумам.
Наиль тем же равнодушным голосом ответил:
     - Да мне всё равно, как будут звать, лишь бы комот поменьше дрючил.
Потом подумал и добавил:
     - Чем бы начальство ни тешилось, лишь бы отдохнуть давало. А всё-таки, товарищ лейтенант, почему Шерхан и что это такое?
     - Э-э-э, Наиль! Это повелитель тигров, о нём писал великий английский писатель Киплинг. К тому же, тебе очень подходит второй слог этого имени - хан. Но, сам понимаешь, по политическим соображениям нельзя употреблять это слово. Оно характеризует верхушку эксплуататорского класса, а задача нашей партии - их всех к ногтю. А Шерхан, это политически грамотное имя, книги Киплинга сам товарищ Сталин одобряет.
     Весь этот наш трёп оборвал выкрик Перминова:
     - Товарищ лейтенант, там по моемому, старший политрук с Кузей к нам едут. Сейчас комиссар начнёт всем вправлять мозги. Может быть, мне пока оттащить труп Сидоркина в тыл? Нужно самим похоронить Сидора, а не оставлять его похоронной команде. По-людски надо с ним проститься. Жалко мужика, хороший он был человек - правильный.
     Первым делом, я посмотрел в сторону нашего тыла, для этого мне пришлось, руками упираясь в плечи Наиля, усадить его на корточки. Своей мощной фигурой он загораживал всю перспективу. Стоял он почти вплотную ко мне, и тоже старался спрятаться за дерево, на которое я опирался спиной. Отодвигать его в сторону или самому выходить на открытое пространство – значит, попасть в прицел к финскому снайперу. А предыдущий опыт показал, чем это чревато.
     Когда я заставил пригнуться Асаенова, то увидел метрах в ста две фигуры. Одна легко и свободно катила на лыжах, лихо объезжая попадающиеся на пути деревца:
      - Командир второго отделения, Серёга Кузнецов, - тут же сообщило моё подсознание, - во взводе его все зовут Кузя.
Второго человека я тоже узнал по полученному ранее яркому образу, единственным дополнением, выданным мне внутренним голосом, было:
     - Каневский, не любит, чтобы к нему обращались как к старшему политруку, очень любит, когда его называют комиссар. Перечить ему или что-то доказывать не надо, всё равно не поймёт, а только разозлится. Очень любит читать нотации, поучать, показывая тем самым, что он тут самый умный и политически грамотный. Просто - наместник ЦК в нашем убогом обществе.
Несмотря на его самомнение, что он прекрасный боец и великий, правда, не признанный, стратег, на лыжах политрук смотрелся очень смешно. Ехал еле-еле, постоянно теряя равновесие. Он был раза в два толще Кузи, и вообще, в белом маскхалате, на лыжах, с биноклем на груди, он смотрелся очень нелепо и чуждо. Я ещё подумал, что таким - самое место в каком-нибудь музее абсурда и уж никак им нельзя доверять судьбы и жизни других людей.
     Прикинув, что такими темпами, как двигается Наум Лейбович, им добираться до нас ещё минут пять, я посмотрел в сторону Перминова. Он, к этому времени, уже перевернул тело Сидоркина и оголил его грудь, которая вся была залита кровью. Снял он с него и винтовку с патронной сумкой и положил их прямо в снег, недалеко от себя.
     - Приготовил для передачи их мне, - подумал я, - но, наверное, постеснялся прерывать разглагольствования командира.
     - Петруха, оставь пока Сидоркина, давай, двигай, помоги товарищу политруку к нам добраться. Укажи им безопасный путь в объезд этой прогалины.
     Пока я выдавал распоряжения Петрову по обеспечению грамотного подъезда начальства к нашему дереву. Каневский с Кузей уже въехали, на хорошо просматриваемую со стороны снайперов, лесную прогалину. Я примолк и со страхом ждал сухих щелчков от выстрелов. Дёргаться и кричать им об опасности снайперского обстрела уже не имело смысла. Лишняя суета могла только привлечь внимание кукушек. А так, был вариант, что если у них большой сектор, который они должны охранять, то две фигурки в маскхалатах на километровом отдалении они могли и не заметить.
     Политрук, с комотом-2, благополучно проехали всю прогалину и остановились недалеко от нашего дерева. Даже не поздоровавшись и не выяснив, почему у меня весь маскхалат забрызган кровью, Каневский сразу же начал кричать:
     - Черкасов, какого хрена ты здесь прохлаждаешься! Я уже минут двадцать нахожусь в месте расположения твоего взвода, и ни один красноармеец не знает, где их командир. Только и слышу - впереди снайпера, засада, лейтенант думает, как их обойти. Тьфу, Чапай, нашёлся! Знаешь, что бы сделал Василий Иванович, он давно бы организовал атаку и смёл бы эту несчастную засаду. Ты что, не понимаешь, что там, впереди, бьются с империалистическими наймитами, наши братья из 44 дивизии. Сейчас каждая минута дорога и нельзя позволить белофиннам поступить с ней так же, как с 163 дивизией, которую они в декабре окружили и уничтожили. Тогда тоже, наверное, какие-нибудь умники думали, как обойти засады. А то, что империалистическая сволота, во главе с Англией, только и ждёт нашего срыва, они не думали? Капиталисты всего мира кинутся помогать белофиннам, если у нас произойдёт какая-нибудь заминка. Так что, лейтенант, хватит тут изучать противника, давай, вызывай весь взвод и цепью, вперёд, в атаку. Настоящий коммунист не должен дрожать за свою жизнь, а должен, если партия прикажет, отдать всю свою кровь за дело Ленина-Сталина. А ты, Черкасов, можно сказать, без пяти минут кандидат в члены ВКПБ.                Я, дождавшись некоторой заминки в речи товарища Каневского, попытался объяснить положение дел, и, в запальчивости, даже вышел из-за своего укрытия и сделал к нему несколько шагов. Обиженный, что меня подозревают в трусости и уклонении от выполнения поставленной задачи, я заявил:
     - Товарищ комиссар, я тут не прохлаждался, мы с красноармейцем Сидоркиным обнаружили засаду белофиннов. Они хотят заманить на этой дороге наш батальон в огненный мешок. Исходя из этого, я решил: с взводом зайти им в тыл и уничтожить этих буржуйских выкормышей. Для чего и отправился с красноармейцем на рекогнсценировку - чтобы выбрать траекторию для нашей яростной атаки. Но здесь мы напоролись на огонь вражеских снайперов, в результате чего красноармеец Сидоркин погиб, а я получил ранение в голову и с полчаса был без сознания.
     Как бы в подтверждении этого, я ткнул пальцем в свой окровавленный маскхалат, повернулся к политруку ободранной щекой и напыщенно продолжил:
     - Я, товарищ комиссар, за партию великого Сталина своей крови не жалею, если нужно, этих проклятых империалистов буду рвать голыми руками. А под вашим чутким, идейным руководством, мы быстро сковырнём эту засаду. Я уже засёк, где у белофиннов расположены кукушки, сейчас мы их обойдём, незаметно зайдём засаде в тыл и деблокируем дорогу. Потери при этом будут минимальные, мы свалимся этим чухонцам, как снег на голову в июле.
     Весь мой запал и обида, прошли сразу после первой фразы, потом я вдруг осознал, что стою, как мишень для хороших стрелков. Спрятаться же обратно за берёзу, было выше моих сил, этим я как бы признавал правоту слов Каневского. Своими напыщенными, идейно выдержанными словами я хотел успокоить его и заставить прислушаться к моему разумному плану. А не пороть горячку, лезя на рожон, прямо под пули прекрасно замаскированных снайперов. Быстрота, как нас учили в эскадроне, нужна только при ловле блох. А когда дело касается жизни людей, нужно быть сверх осторожным и предусмотрительным. В конечном итоге, правильно разработанный план ведёт к быстрой победе, намного сокращая время операции. При этом потери резко уменьшаются, поэтому, я и был против предлагаемой Каневским, неразумной кровавой бойни.
     А он продолжал гнуть свою линии, хотя явно подобрел, будучи очень довольным моей пафосной речью. Встав почти вплотную, он положил руку на моё плечо и душевным голосом произнёс:
     - Надо, Юра, быстрей пробиваться к 44 дивизии. Понимаешь, товарищ Сталин очень недоволен, что мы закопались в этой Финляндии, а ведь ещё придётся штурмовать линию Маннергейма. А это тебе - не кукушек в лесах гонять. А твои снайпера, наверное, уже дома чай попивают. Тактика этих кукушек, хорошо известна -  какой-нибудь кулак залезет на дерево, один раз стрельнёт, а потом сматывается. А мы из-за этого одного выстрела останавливаемся, разворачиваемся и прочесываем всю местность. Тысячи красноармейцев заняты поиском одного стрелка. Вот поэтому и буксует вся операция. Но теперь всё, хватит, высшее партийное руководство приняло решение, несмотря на жертвы, поскорей закончить эту войну. Если тянуть, и пытаться потери свести к минимуму, всё равно, куча народа загнётся от морозов, от нашего топтания на месте и нерешительности. Поэтому слушай мой приказ, разворачивай своих людей в цепь, и вперёд, в атаку.
     Я попытался ещё раз убедить его отказаться от прямой атаки. Говорил, что если снайпера ещё остались, то за то время, которое нам понадобится чтобы пересечь это поле, они перещёлкают две трети красноармейцев моего взвода. Но получалась как беседа немого с глухим. Каневский опять разъярился, покрылся красными пятнами и визгливым голосом вскрикнул:
     - Ты что, Черкасов, выступаешь против линии партии?
Неожиданно резко повернувшись, к Кузнецову и Перминову он приказал:
     - Вы, товарищи красноармейцы, сейчас быстро следуете в расположение взвода и передаёте приказ командира, прибыть всем сюда.
Потом, глянув на часы, продолжил:
     - Чтобы через пятнадцать минут все были здесь! Через полчаса, ровно в 10-00, начинаем атаку.
Дождавшись, когда красноармейцы удалились метров на двадцать и, посчитав, что нас никто не услышит, политрук повернулся ко мне и прошипел:
     - Ты как миленький сейчас организуешь атаку! Если будешь продолжать саботировать моё решение - пойдёшь под трибунал. А там, сам знаешь, что бывает, за неисполнение приказа. И не беспокойся ты за свой взвод - эти погибнут, пришлют других. Не волнуйся, командовать будет кем. Что значат, для победы мировой революции несколько десятков жизней - да ничто. Тем более, баб в России много - ещё нарожают.
     После этих слов он как-то мерзко начал смеяться. А я стоял пришибленный этим цинизмом, с уже начинающейся разгораться, нешуточной ненавистью к этому ублюдку. Мне так и хотелось сказать, от кого им останется рожать-то, если такие мужики, как Сидоркин и похожие на него, погибнут, то дети начнут рождаться от таких негодяев, как ты. И, бедная Россия, что с ней станет? И ещё у меня появилось большое желание, достать свой наган и  разрядить весь барабан в его жирное пузо.
     Несмотря на все бушующие в душе моей страсти, какая-то часть меня, продолжала внимательно наблюдать за той группой деревьев, где могли сидеть кукушки. Обострённое чувство опасности держало меня в напряжении, с того самого момента, когда обстоятельства заставили меня выйти из-под защиты дерева.
     Какое-то шестое чувство, помогло мне заметить шевеление ветвей у одной из дальних сосен. Не думая, действуя, скорее всего, на инстинктах, я схватил Каневского за балахон, надетый на шинель, привлекая к себе и загораживаясь его телом от возможной траектории пули.
     Смех немедленно смолк, политрук попытался меня оттолкнуть, но тут я почувствовал два толчка, Каневский обмяк и только потом раздался сдвоенный хлопок отдалённых выстрелов. Подчиняясь накрепко вбитым в меня навыкам, я оттолкнул его тело и прыгнул в сторону моего старого убежища. Упав рядом с деревом, я, перекатываясь под его защиту, уткнулся головой во что-то мягкое.
     Уже осмысленно оглядывая возникшее препятствие, я встретился  взглядом с Наилем. Этот хитрый татарин не ушёл вместе с другими красноармейцами, а залёг в небольшой ложбинке между выступающих корней берёзы и принял форму сугроба. Подавая шапку, сбитую с моей головы столкновением с его животом, он смешно поцокал языком и произнёс:
     - Вах, какой смелый человек был наш комиссар. Не испугался снайперов и сам вышел на открытое пространство, чтобы осмотреть место нашей будущей атаки.
Я прекрасно понял подтекст его заявления – мол, старший политрук сам виноват, что попал под пулю кукушки, и Наиль готов это подтвердить. Меня эта легенда полностью устраивала, и я, как бы соглашаясь с его словами, и в тоже время, продвигая свой план атаки, сказал.
     - Да, товарищ Каневский только согласился с фланговым обходом засады и начал намечать наш будущий маршрут, как коварные пули белофиннов оборвали его жизнь. Но мы отомстим этим империалистическим наймитам за смерть нашего товарища, пламенного борца с буржуазной идеологией.
     Не удержавшись, Наиль хмыкнул, а потом, чтобы уж совсем  не рассмеяться, суетливо предложил:
     - Товарищ лейтенант, давайте я оттащу его за деревья, вдруг он ещё жив.
     - Какой, к чёрту, жив! Шерхан, ты что, не видишь, у него полчерепа снесено. И куда ты сейчас полезешь? Не знаешь что ли любимую тактику снайперов - подстрелить кого-нибудь и ждать, когда к раненому бросятся на помощь. И вот тебе новая, лёгкая жертва. Так что, лежи, не дёргайся, а лучше давай, потихоньку отползай подальше в лес. Сейчас наши должны сюда подтянуться, ты их там, в глубине леса притормози. Я сейчас винтовку Сидоркина захвачу и туда к вам подъеду. Будем по краю леса заходить этим кукушкам в тыл.
     - Так, далеко же!
     - А ты как думал, Наиль? Хочешь ухлопать таких опытных вояк и при этом особо не напрягаться, так что ли? Могу тебе со сто процентной уверенностью сказать, что получится всё наоборот, это тебя они подстрелят и при этом ещё посмеются над твоей тупостью. Как правило, на войне извилистый путь оказывается короче прямого. Ладно, парень, хватит болтологией заниматься. Двигай глубже в лес, и вон за той сосной ждёшь меня с народом. Я через десять минут буду.  А погибшими займёмся, когда разберёмся с засадой. Всё, Шерхан, вперёд - время пошло!


                Глава 3


     Появился я на месте сбора взвода позже, чем планировал. Пришлось приспосабливать лыжи Сидоркина на свои валенки. У меня лопнул ремешок крепления, наверное, ещё при первом выстреле, когда я упал в снег. Вооружённый уже СВТ-38, я подъехал к группе красноармейцев, стоящих вокруг Асаенова. Он им что-то говорил, наверное, рассказывал, что произошло с комиссаром. Все двадцать шесть человек из моего взвода уже были здесь.
     Не теряя время на лишние слова, я сразу приказал построиться и кратко обрисовал сложившуюся обстановку. Потом поставил задачу каждому отделению и порядок движения к намеченной цели. Решил, что будем двигаться по лесу, вокруг этого большого поля, двумя группами. Первую, разведывательную, поведу я, в неё войдут ещё два человека - Кирюшкин и Асаенов. Остальные будут двигаться цепочкой за нами, на расстоянии не ближе, чем 100 метров. Замыкающим едет комот-1, старший сержант Курочкин, в случае чего, он же принимает командование взводом на себя. Одновременно он исполнял и обязанности помкомвзвода, взамен убывшего по ранению Нилина. Ещё я отослал красноармейца Перминова в штаб батальона - доложить о гибели комиссара от пули снайпера и о наших дальнейших действиях.
     С собой в передовой дозор много народу я брать не стал, посчитав, что вполне хватит и трёх человек. Можно было бы взять и одного Кирюшкина, но эта мысль ушла сразу же, чем-то это мне напомнило последний выезд с Сидоркиным. Тот же лес, те же снайпера и нас двое, а в итоге - Саня убит, я чудом остался жив.
     Кирюшкин (боевая кличка - Якут) принадлежал к какой-то северной народности Сибири, но полностью обрусел, русский язык знал прекрасно. На гражданке он был охотником и сейчас, после гибели Сидоркина, лучшего следопыта и лыжника в нашем взводе, пожалуй, что и не осталось. 
     Асаенова (боевая кличка, придуманная мной - Шерхан) я взял, потому что мне понравился этот парень - своим спокойствием и умением быстро соображать. Чего только стоил эпизод с гибелью политрука. К тому же, практически с момента его появления, какая-то часть меня, наиболее близко соприкасаемая с командирской жилкой моего деда, внимательно отслеживала все его действия. И пока была очень им довольна. Тем, как он, инстинктивно грамотно укрывался от возможного выстрела снайпера. Ни разу не подставился, всё время находил какое-нибудь укрытие и при этом не суетился и ни капли не нервничал. И тем, как он двигался на лыжах, легко, быстро. Одним словом, весь военный опыт моего деда говорил, что если этого парня немного подучить, то получится лучший боец из всех тех, кого он видел.
     Последний раз, проинструктировав комота-1 Курочкина (боевая кличка - Ряба), наша троица двинулась вперёд вдоль края леса. Первым, пробивая для всех лыжню, катил Якут, за ним, метрах в пяти, я, последним скользил Шерхан. Минут через двадцать такого движения, когда мы уже ощутимо приблизились  к соснам, на которых засели снайпера, Кирюшкин остановился. Когда я к нему подъехал он, еле слышно, зашептал:
     - Однако, вон по той большой сосне, человек в маскхалате лезет.
И показал мне на дерево метрах в трёхстах от тех сосен, на которых, как я и предполагал, засели снайпера. Эта гигантское дерево находился как раз по ходу нашего движения. Достав снятый с Каневского бинокль, я посмотрел на  эту здоровенную сосну. Действительно, по импровизированной лестнице из прибитых прямо к стволу деревяшек, спускалась, трудно различимая даже в бинокль, фигура в пёстром маскировочном комбензоне. Спускаться до поверхности снега ей оставалось метров десять. Разглядел я и площадку, куда вела эта лестница. Между ветвей, метрах в двадцати пяти над землёй, было положено несколько толстых досок. Оглядел я и соседние деревья, а также, уже в который раз, видневшиеся верхушки сосен нашей первоначальной цели, откуда стреляли кукушки. Никаких признаков снайперских гнёзд нигде не заметил.
     - Да, место для кукушки чухонцы выбрали хорошее, - мысленно оценил я эту снайперскую позицию, - если бы стрелок не полез сейчас зачем-то вниз, хрен бы мы его первыми заметили.
     Я поблагодарил Бога за то, что он вразумил меня пустить вперёд Кирюшкина. Первоначально я сам хотел двигаться первым, надеялся на свою подготовку, полученную в эскадроне. Но вовремя вспомнил, что когда мы с Сидоркиным попали в снайперскую засаду, впереди двигался тоже я и ничего подозрительного не заметил. Тогда, конечно, меня в этом теле не было, но ведь дед обладал неплохой пластунской подготовкой. Поэтому я и решил в этом рейде довериться опыту и интуиции профессионального охотника. Ещё я подивился предусмотрительности финнов. Они, практически со всех сторон, окружили место своей засады у дороги снайперскими постами.
      Мои размышления прервал шёпот Якута:
     - Товарищ лейтенант, однако, давайте, пока он на дереве, я его одним выстрелом сниму, как белку.
     - Нет, дорогой товарищ, постараемся его взять живым и тихо. Этот язык сам нам в руки идёт. Брать будем мы вдвоём с Шерханом, а ты, Якут, внимательно вокруг смотри - будешь прикрывать нам спины.
Стоявший рядом, и внимательно всё слушавший Наиль, вдруг высказал своё предположение:
     - Я думаю, чухонец спускается, чтобы просраться. А что, сейчас всё тихо, стреляли последний раз с полчаса назад, да и то свои. Наверное, он предполагает, что они отогнали разведку русских, и до подхода основных их сил, всё будет тихо - самое время опорожниться, чтобы не обосраться во время боя. С дерева срать или в миску, их европейская сущность не позволяет. Да и на запах говна могут слететься стаи птиц и демаскировать эту снайперскую лёжку. Наверное, сюда посадили молодого и не очень опытного стрелка - дурак, вчера от пуза нажрался, а теперь всё, пипец котёнку.
     - Ладно, знаток системы пищеваренья, скидывай свою винтовку, чтобы не мешалось. Сейчас аккуратно, не шумя, подкатываем к этой пташке, и ты кулаком по башке отключаешь нашу кукушечку, только ради бога, тихо и смотри, не пришиби его.
     Сказав это, я тоже скинул самозарядку и бинокль, перед этим сняв брезентовый ремень с винтовки и, уже молча, покатил в сторону медленно спускающегося с сосны, снайпера. Он через каждые метра три останавливался и прислушивался к шуму леса. Всё-таки, он был явно неопытен, услышать что-нибудь подозрительное можно было максимум метров за тридцать, да и то не факт. В воздухе стоял гул канонады отдалённых выстрелов и вопли растревоженных птиц. Иногда раздавался треск ломающихся сучьев, это ошалевшие дикие звери, а может и обезумевшие домашние животные, метались, не зная, где им найти покой и прибежище. На слух полагаться в таких условиях не следовало. Всё равно, если ты даже услышишь подозрительный шум метрах в двадцати от себя - будет уже слишком поздно.
     К месту, где находился финн, мы выскочили с Наилем практически одновременно. Тот действительно сидел и справлял свои естественные нужды. Рядом лежали снайперская винтовка и сапёрная лопатка. На белом снегу очень чётко выделялась пёстрая одежда снайпера. Шерхан сходу, на скорости, заехал сидящему чухонцу своим кулачищем в лоб. Тот, первоначально ошарашено смотревший, на несшийся, на него белый смерч, как-то нелепо хрюкнул и сел голым задом на наваленную только что им самим кучу говна. Тут подлетел я и, придерживая его за шею, запихнул ему в рот свои варежки - это был подготовленный мной заранее импровизированный кляп. Потом мы вместе с Шерханом, вытащили нашего пленника из этой своеобразной выгребной ямы, связали ему руки, сняли верхние, маскировочные шаровары и куртку и натянули на грязный, вонючий, голый зад его штаны.
     Когда подтащили финна к стоящей недалеко берёзе, пленный очнулся и, выпучив глаза, начал мычать. Не обращая на это внимание, мы примотали его верёвкой к стволу. Верёвка нашлась в сидоре запасливого Якута. Он подкатил буквально через минуту после того, как  мы скрутили снайпера. Ещё в его заплечном мешке нашлось, правда, грязное, требующее основательной стирки, исподнее бельё. Я его реквизировал на нужды Советской власти. Сделал из исподних штанов кляп и заменил им свои варежки, торчащие из широко открытого рта пленного. Было как-то холодновато, я хоть и был привычен к зауральским морозам, но, когда снял варежки, почувствовал себя неуютно, от того, что холод начал пробираться под одежду. По моим ощущениям, мороз был гораздо ниже десяти градусов, про которые, мне сегодня утром говорили в штабе батальона.
     Закончив с пленным, я внимательно оглядел окружающее пространство. Всё было спокойно, ничто не напоминало о недавно произошедшем эпизоде. Даже наличие множества следов от лыж ни о чём не говорило, тут и до этого было множество хорошо накатанных лыжней. Я успокоился, боевой азарт начал потихоньку спадать. Я вспомнил, что сейчас я не просто рядовой боец, а  командир целого взвода и от моих поступков зависят жизни двадцати пяти человек. Поэтому, как только осмотрелся, сразу же спросил у Шерхана:
     - Слушай, Наиль, ты подал знак основной группе, чтобы они остановились?
     - Обижаешь, командир! Как только Якут остановился, я тут же поднял руку вверх, как вы и приказывали на построении.
     - Молодец! Ты и чухонцу хорошо с ходу в лоб вмазал, хвалю. Если будем живы, к медали тебя представлю. Ну, а теперь давай мне маскировочную одежонку, которую мы сняли с пленного. Сейчас её одену и залезу на его лёжку - нужно осмотреться. Там высоко и хорошо всё видно. А вы пока с Якутом, отъедете метров на десять в разные стороны от этой сосны и внимательно контролируйте все подходы. И ещё, Шерхан, не забывай посматривать на привязанного пленного, мало ли что. Как только спущусь, устроим допрос этого чухонца. Нужно узнать расположение огневых точек основной засады, и где ещё засели кукушки. Только после этого поедешь к основной группе и приведёшь людей сюда. Тут последний раз всё обговорим и, вперёд, с тылу атакуем эту сволоту в засаде. До темноты нужно успеть переловить всех чухонцев, а то они опять с утра начнут клевать из засад наших ребят.
     Поставив, таким образом, задачу своим бойцам, я скинув свой маскхалат надел трофейные куртку и шаровары и полез на сосну. Позиция пленённого снайпера находилась довольно высоко, и оттуда открывался прекрасный обзор на все интересующие меня места. Я даже без бинокля разглядел позиции двух кукушек, убивших красноармейца Сидоркина и политрука Каневского. Если прямо сказать, у меня жутко чесались руки, немедленно открыть по ним огонь из снайперской винтовки пленённого нами финна. Её я захватил с собой в это гнездо кукушки. Тем более, до тех деревьев расстояние было не очень большое, думаю, я смог бы попасть в них, даже стреляя из обычной трёхлинейки. Метров четыреста, не более. Но  глубоко засевшая в мозгу мысль об ответственности за успех всей операции по деблокировки дороги, подавила этот сиюминутный порыв.
     И, как оказалось, это было очень правильное решение. Продолжая осматривать близлежащие окрестности, заметил совсем недалеко, метрах в двухстах пулемётную позицию. На ней находилось три человека, чуть в стороне стоял четвёртый и махал мне рукой. Совершенно автоматически, я несколько раз махнул ему в ответ. По-видимому, его это успокоило, он повернулся и направился к стоящей неподалёку, маленькой будке, установленной на длинные лыжи. Кончики их выглядывали из-под днища этой нелепой конструкции. Тогда я ещё подумал, как прав был мой Учитель, когда говорил, что нужно всё много раз осмотреть, хорошо подумать и только потом действовать.
     Направляемый этой мыслью, я ещё раз внимательно оглядел всё близлежащее пространство. Причём сделал это, используя бинокль. Кстати, бинокль я взял трофейный, он висел на сучке рядом с тем местом, где я выбрался на эту снайперскую площадку. Этот аппарат понравился мне гораздо больше, чем бинокль Каневского. Он был компактнее, немного мощнее, а в окулярах была нанесена шкала расстояний. Одним словом, буржуйская техника оказалась лучше нашей.
     Когда я изучал предполагаемое место основной засады, находящееся в двух километрах от этой сосны, и уже засёк два гнезда кукушек, как внезапно моё внимание привлекло какое-то движение недалеко от моей позиции - в лесу, у самой кромки поля. Причём движение я уловил боковым зрением, когда на секунду оторвался от окуляров бинокля. Сразу бросив заниматься осмотром деревьев, стоящих у дороги, я всё внимание сосредоточил на подозрительном месте. На всякий случай, взял трофейную снайперку и передёрнул затвор. Но через минуту отложил винтовку и чуть не зашёлся в истеричном смехе.
     По полю, смешно подпрыгивая в глубоком снегу, из леса выбрались две домашние козы - на шеях у них висели большие колокольцы. Бедные животные совсем ошалели от стоявшего кругом шума и незнакомой обстановки. По-видимому, хозяева выгнали этих бедных козочек, из тёплого хлева в лес, в надежде, что они спрячутся там от солдат и избегут участи попасть к русским в котёл. Вид этих животных навёл меня ещё на одну мысль.  Козы стали невольными помощниками в деле нашего удачного захвата снайпера. Своими прыжками и метанием по лесу они создали дополнительные шумовые помехи. А их судорожное мелькание среди деревьев помешало людям у пулемёта заметить наши силуэты.
     Когда козы выбежали в поле, один из сидевших у пулемёта встал, надел лыжи и, даже не взяв оружие, покатил в сторону испуганных животных. Финнам явно захотелось отведать свежего мяса. А у меня тут же созрел план, как захватить этих любителей парной козлятинки. Я, долго не рассуждая и оставив снайперку на площадке, буквально скатился вниз и, подозвав красноармейцев, начал отдавать приказания:
     - Якут, быстро надевай трофейный комбинезон и дуй наверх. Там, наверху лежит снайперка, между прочим, очень неплохое ружьишко, думаю, что и пристреляно оно тоже хорошо. Так вот, твоя задача, сначала снять пулемётчика. Здесь, товарищи, мы попали в самое сердце их засады - пулемётная  позиция находится в двухстах метрах от этой сосны. Потом, Кирюшкин, снимаешь двух снайперов, их гнёзда находятся вон в тех соснах, видишь, торчащие верхушки. Если считать отсюда, то это вторая и четвёртая сосна. Площадки находятся на высоте двадцати метров от земли. А затем займёшься парнем, который там, на поле гоняется за козами. Если он ещё на открытом пространстве, то сразу его валишь и начинаешь контролировать все подходы к нам. В лесу им мы с Наилем займёмся.
     Произнося это, я лихорадочно сдёргивал с себя маскировочный комбинезон. Наконец сняв его и передав Кирюшкину, который немедленно стал в него облачаться, я продолжил:
     - Шерхан, а мы с тобой аккуратно подкрадываемся к чухонцам, при этом я беру на себя пулемётное гнездо, а ты финна, который, наверное, всё ещё сидит и отогревается в стоящей там будке. Если он сунется на шум или если ему надоест сидеть в будке, ты ему опять долбани кулаком по башке и связывай верёвкой, но предварительно кинь, на всякий случай, в эту теплушку гранату. Если же он уже сидит рядом с пулемётом, то ты не дёргайся, карауль у дверей будки. С теми, кто у пулемёта, я сам разберусь. Если кто будет лишний, пристрелю, нахрен, из нагана, да и всех делов. Самое главное сейчас, это подскочить к ним незаметно. Думаю, они совсем не ожидают нашего появления, а заняты сейчас просмотром бесплатного кино. Называется – поимка для пропитания бесхозных коз. Да, чуть не забыл - Якут, ты не торопись, всё огляди, дождись, когда мы доберёмся до места, и только после этого снимай пулемётчика. Если нас заметят, то шлёпай там всех подряд и только потом открывай огонь по снайперам. Они по тебе первыми стрелять вряд ли будут. Им деревья загораживают пулемётную точку, и они ни хрена не увидят, что там творится. А что ты стреляешь, да это может ты русских увидел. Ну, что, всем всё понятно?
     Дождавшись утвердительных возгласов, я хлопнул Якута по плечу, накинул свой масхалат и подождал, пока Кирюшкин заберётся на дерево. Потом кивнул Шерхану, и мы с ним осторожно покатили в сторону пулемётной точки. На полпути мы приостановились, чтобы хорошенько подготовиться к операции. Я оставил лыжные палки, достал револьвер и приготовил кляп и верёвку. Шерхан достал пару гранат и положил их в карман маскхалата и тоже проверил наличие верёвки.
     Метрах в двадцати от пулемётного гнезда мы разделились. Шерхан направился к уже просвечивающейся между деревьев теплушке. Между прочим, там уже из небольшой трубы был виден еле заметный дымок. А я, удвоив осторожность и взведя револьвер, начал медленно подкрадываться к пулемётчикам.
     Ближе, чем метров на десять приблизиться к ним незаметно никак не получалось. С ходу, с разгона влетать на их позицию, мне тоже как-то расхотелось, когда я увидел в руках у одного из финнов автомат "Суоми". Я подумал, - из такой штуки ему даже целиться не надо, нажмёт на курок, и - привет родителям. И хотя оба финна даже не смотрели в мою сторону, а всё их внимание было обращено на третьего, который в этот момент тащил, упирающуюся козу, я, всё-таки, решил не рисковать и стрелять из нагана во владельца автомата. Правда, убивать его я не хотел, решил выстрелить в колено, чтобы у него случился болевой шок, так можно было спокойно его скрутить. Оба чухонца сидели на толстом бревне, положенным сбоку от мелкого окопа, вместо бруствера. Наверное, для того, чтобы лучше видеть представление.
     Взяв револьвер наизготовку, я махнул рукой, так, чтобы Якут мог это увидеть. Тут же раздался сухой звук выстрела, следом выпустил две пули я. Даже не посмотрев на результаты наших выстрелов, я бросился к окопу пулемётчиков. Сразу перед ним я сбросил лыжи и буквально свалился на корчившееся внизу тело. Заломив ему руки и связав их, я, наконец, оглядел место схватки. Второй финн, вернее его голова, представляла из себя очень неприглядное зрелище. Его голова свешивалась в окоп, на месте правого глаза зияла дыра, в задней части головы черепной коробки почти не было, и всё дно окопа было в крови, смешанной с белёсыми частичками мозга. Одним словом, картинка не для слабонервных.
     Между тем, раздалось ещё несколько выстрелов, и всё стихло, только был слышен скулёж раненого мной финна. Меня это стало ужасно раздражать, и я, скомкав свои многострадальные варежки, засунул их опять вместо кляпа в рот чухонцу. Закончив с пленным, я оглядел место наших действий.
     В первую очередь, посмотрел в сторону третьего финна, который перед этим отправился в мясозаготовительную экспедицию. Он лежал на ближнем ко мне краю поля, уткнувшись головой в снег. Его правая рука, с зажатой в ней верёвкой, периодически подёргивалась. Это несчастная коза пыталась вырваться из неволи. Потом я повернулся в сторону теплушки. Дверь в неё была  открыта настежь, и было видно, как Наиль, упираясь коленом в спину какого-то человека, ремнём связывал ему руки. Рядом на улице, прямо на снегу, лежал ещё один финн, с заломленными назад связанными руками.
     - Три - ноль, в нашу пользу, - пробормотал я про себя.
Потом, выпихнул своего пленного из окопа, вылез сам и, проваливаясь по колено в снег, потащил на верёвке, опутанной вокруг его рук, в сторону теплушки. За нами потянулась тонкая полоска из капель крови.
     Добравшись до будки, я, с помощью Наиля, затащил свою добычу в тёплое помещение. Там уже сидели на длинной лавке два пленённых Шерханом финна. Они ещё не отошли от полученных ударов по голове и ничего не соображали. Мой пленный тоже находился в бессознательном состоянии. Одним словом, пока не с кем было проводить форсированный допрос в полевых условиях.
     Поэтому, чтобы зря не терять времени, я отослал Асаенова за нашим первым пленным. Все допросные мероприятия решил проводить в этой будке. Здесь было тепло и уютно и, что меня очень устраивало, были в наличии инструменты для проведения экспресс допроса. Очень заманчиво выглядела кочерга, лежащая рядом с раскалённой печкой, на столе лежало несколько остро оточенных карандашей, а в недоеденной консервной банке торчала вилка.
     Пока Наиль отсутствовал, я перевязал раненого финна. Он очнулся и с испугом наблюдал за мной. Я вытащил у него изо рта кляп, и опять услышал стоны и скулёж. Меня это совсем взбесило, и я одел ему на голову железное ведро, стоящее в углу. Посчитав, что так он быстрей заткнётся, так как  усиленное в несколько раз нытьё, в первую очередь, будет действовать на его собственные уши.
     Пришли в себя и два других пленника. Они провожали глазами любое моё перемещение по тесному помещению. У одного, более молодого финна, глаза были уже сейчас безумно испуганные, даже когда его никто не трогал. Про себя я подумал, - ну, этот мужик уже поплыл, теперь пару раз дать ему по морде, и он полностью расколется, расскажет все секреты, которые он знает, или про которые хоть что-то слышал.
     Второй, более пожилой финн, чем-то мне напомнил Матти - мучителя и убийцу моего друга Пашки. Уж очень у него было злобное и решительное выражение лица. В глазах - ледяное спокойствие. Единственное, что всё-таки выдавало его напряжение, это нервное покусывание нижней губы. Я коварно, коленом, долбанул по его подбородку, так, что он серьёзно прикусил губу. Наверное, это было очень больно, но он не проронил ни звука, только сморщился, а потом наклонил голову и уткнулся взглядом в пол. О боли, которую он испытал, я судил по значительному расширению зрачков светлых глаз этого истинного арийца.
     Вскоре в теплушку ввалился Шерхан, он настежь распахнул дверь и пинком впихнул в помещение нашего первого пленного. Потом зашёл сам и доложил, что все приказания выполнил. Кстати, кроме приказа доставить финна, я поручил ему доехать до основной группы красноармейцев и проводить их до сосны, где теперь сидела наша кукушка - Кирюшкин. Там, все командиры отделений должны были поочерёдно забраться на снайперскую площадку и изучить на местности будущий театр наших действий. А если проще сказать - запомнить и зарисовать рощу, где засела засада и путь, по которому мы будем к ней подкрадываться. Для этого у Якута я оставил оба бинокля.
     Для успешной ликвидации засады мне было необходимо знать: сколько там засело человек, схему огневых точек, наличие тяжёлого вооружения, количество и места расположения снайперов. Выяснением этих вопросов я и решил сейчас заняться.
     Первым задумал начинать допрашивать самого волевого и упёртого финна. Он, имел звание капрал и по-видимому, был в этом охранении главным. Другие чухонцы посматривали на него с явным уважением. Одним своим присутствием и взглядом он ободрял их, заставляя держаться достойно. Даже доставленный последним снайпер, увидев этого мужика, которому я дал по подбородку, подтянулся и перестал пускать слюни.
     Моя логика говорила - нужно сломать самого сильного, тогда остальные запоют, как соловьи. Но, если даже не сломаю, и он ничего не скажет, ничего страшного, зато на нём я испытаю весь набор приёмов, которым обучился в эскадроне, для форсированного допроса в полевых условиях. Он, вероятно, умрёт от болевого шока, но другие пленные всё это увидят, и, думаю, упорствовать уже никто не будет.
   Я подошёл к скулящему финну, снял с головы раненого ведро, чтобы он тоже всё хорошо видел, демонстративно поднял кочергу и положил её на печку.  Этот раненый финн уже перестал стонать и скулить. Он только  ошалело подёргивал головой и изредка всхлипывал. Вместе с Наилем, мы подготовили место для предстоящего допроса. Усадили пленных на пол, оставив на лавке только их командира. Перед этим я сказал Наилю:
     - Слушай, Шерхан, ты, когда смотришь на чухонцев, делай физиономию пострашнее - выпучивай глаза, оскаливай зубы. Можешь иногда злобно хохотнуть и потереть свои ладони перед их носом. В общем, всем своим поведением показывай, как тебе не терпится добраться до их плоти. Нужно, чтобы они, видя, что вытворяю я, с ужасом представляли себе, что этот рыжий монстр, может сделать в сто раз хуже и больнее.
     Шерхану два раза повторять не надо, и, уже когда мы перетаскивали к противоположной от лавки стене пленных, мне пришлось сдерживать внутренний смех от вида безумных рож, которые он строил. Но смех - смехом, а финны буквально начинали дрожать, когда видели лицо Наиля. Особенно, на них действовал такой трюк, когда Асаенов, выпучив глаза, начинал вращать зрачками, при этом отвратительно подбирал нижнюю губу, оголяя жёлтые, кривые зубы.
     Освободив лавку, мы завалили финна, привязали к ней его ноги и туловище под мышками. Руки перед этим освободили и тоже привязали каждую по отдельности к лавке. Когда всё было уже подготовлено к допросу с пристрастием, и я потянулся к уже раскалённой кочерге, с улицы донеслись звуки перестрелки. Мы с Шерханом немедленно всё бросили и метнулись на выход, прочь из этой мышеловки.


                Глава 4


    Когда оказались на улице, стало понятно, что на мой взвод никто не нападал. А этого я больше всего опасался, когда услышал выстрелы. Перестрелка шла у дороги, да и то очень быстро закончилась. По-видимому, командир батальона решил прощупать засаду и произвёл разведку боем. Было также очевидно, что наши ребята при этом получили по мозгам и быстро откатились. Стреляли в, основном, из винтовок, только пару раз грозно рыкнул пулемёт. Я сделал вывод - наша атака захлебнулась практически в самом начале, скорее всего, под огнём кукушек. Ведь Финны активно не применили пулемёты, да и ближнего боя тоже не было - звуки гранатных взрывов отсутствовали. То есть, на данный момент сохранялся статус-кво и если я не потороплюсь с атакой с тыла, наше командование долго ждать не будет и отдаст приказ на штурм этого, очень раздражающего его препятствия - всеми наличными силами. Мудрить с обходом или, хотя бы, с подвозом артиллерии, никто не будет, нагонят ещё народу и тупо попрут цепями на пулемёты. Я ужаснулся, представив, сколько будет трупов, и сколько женских слёз прольётся по этим, погибшим в бессмысленной бойне, кормильцам. В наличие большого количества пулемётов у финнов и то, что они установлены в хорошо оборудованных позициях, я теперь даже и не сомневался. Если они подготовили такой серьёзный заслон перед своими основными силами, то, сколько же их в самой засаде, раз в десять, наверное, побольше. Одним словом, нужно было быстрее раскалывать пленных и выдвигаться в тыл чухонцам.
     Я кивнул Наилю и повернулся к открытой двери теплушки там увидел, что один из пленных подполз к лавке и зубами пытается развязать верёвку у лежащего на ней капрала. В одно мгновение я заскочил в помещение и ударом ноги отправил его обратно к стенке. Выругавшись матом, я, уже на финском языке, продолжил:
     - У-у, дети свиноматки! Если кто ещё раз попробует так пошутить,  обещаю - вы все тут же отправитесь на свидание с Одином с распоротыми животами и с половыми членами во рту. Ведите себя правильно, и тогда, может быть, после войны вы окажитесь дома и будете спокойно жить в своей Суоме.
     Финны, испуганные и поражённые тем, что я говорю на их языке, скучились у стены. Свою лепту в наведение порядка внёс и Наиль, он, ворвавшись в теплушку следом за мной, тумаками рассадил пленных вдоль стены, при этом, правда, ни разу не стукнул раненого. В это время я, придав зверское выражение своему лицу, резко мазанув снятой с руки варежкой, по физиономии лежащего на спине финна, низко наклонившись над ним, спросил:
     - Ну что, свиное рыло - не ожидал увидеть живых русских у себя на позиции? То ли ещё будет, скоро мы вашего Маннергейма в Хельсинки за вымя щупать будем. Неблагодарные вы чмо, забыли, кто вам дал независимость? Смотри!  Будете плохо себя вести, заберём обратно! Поэтому, давай, помогай своей стране выжить, не зли русского солдата, расскажи всё о засаде. Тогда я обещаю, ты останешься жив и увидишь еще своих родных. Сам понимаешь, мы всё равно собьём их с дороги, но может погибнуть много наших братьев. А это приведёт других в такую ярость, что вырежут всех финнов, и - плакала тогда ваша независимость. Будете независимы от русских только на небесах. А так, нам вашей страны не надо, отодвинем границу от Ленинграда и тешьтесь тогда хоть до страшного суда со своей независимостью. Ну что, будешь говорить?
     Финн молчал и отстранённо глядел в потолок. Чего это ему стоило, говорили только сильно побледневшее лицо и капли пота, выступившие на лбу. Я, навертевший себя почти до исступления, схватил его за ухо и с силой начал его скручивать. Наверное, это было очень больно, он даже застонал и что-то пробормотал. Но ничего ясного и важного не сказал. Меня это завело ещё больше, схватив раскалённую уже кочергу, я поднёс её кончик к самому глазу финна. Не увидев реакции, с силой опустил её прямо на щёку этому упёртому чухонцу. Запахло палёным мясом – он мучительно застонал, но ничего не произнёс.
     Запах горелой кожи и глубина его бездонных глаз (на месте радужки  оставался один зрачок) - отрезвили меня. Я понял, что больше пытать не могу, что все мои теоретические знания по проведению форсированного допроса, туфта - я просто не готов их применить. Оказалось, что существует непреодолимое препятствие между теорией и практикой. От собственного бессилия я дико заорал матом и дал пощёчину проклятому финну.
     Выпрямившись и положив кочергу обратно на печку, оглядел других финнов и посмотрел на Наиля. Финны, с жутким испугом вжавшись спинами в стену, смотрели в мою сторону. Наиль тоже глядел на меня, но в глазах у него сквозило уважение и даже восхищение моими действиями.
     - Ни хрена себе, - подумал я, - тут, можно сказать, полный облом, а Шерхан смотрит на меня, как на героя.
Я понимал, что допрос нужно продолжать, но так как я оказался, мягко говоря, недостаточно кровожаден, то пришлось пойти на небольшую хитрость. Ещё раз грязно выматерившись, я заявил Наилю:
     - Шерхан, давай, ты продолжи, а то, боюсь, я этого чухонца удавлю голыми руками. А нам, по любому, нужно выдавить из этих козлов всю информацию по засаде. Видишь, финны у стены уже почти готовы, нужно их дожимать. Командир у них попался крепкий - хрен, что скажет, а если даже и разговориться, то, скорее всего, наврёт с три короба. Сразу видно, это настоящий волчара, такого в живых оставлять нельзя. Он из любого плена вырвется и будет зубами грызть наших пацанов. Поэтому, применим к нему все средства - по полной программе. Ты готов?
Наиль хмыкнул, зловеще усмехнулся и ответил:
     - Да мне это, как два пальца обоссать. Только боюсь, по-научному, как делаете вы, у меня не получится. Я и смогу-то только - по роже дать, ну, скулу или нос сломать, ещё могу пальцем глаз выдавить, а больше ничего в голову и не приходит.
     - Ладно, возьму, пожалуй, я над тобой шефство. Проведу с тобой практическое занятие по теме - форсированный допрос в полевых условиях. Снимай маскхалат, чтобы его не испачкать и шинель снимай, тут тепло. Теперь засучи рукава и, пожалуй, приступим.
     Наиль точно выполнил все мои указания, и теперь навис над лежащим на лавке финном, как хирург над операционным столом. Только руки у него были не в перчатках, а выражение лица можно было применять вместо анестезии. Глянув на него, обычный человек запросто мог потерять сознание.
     Я, между тем, перебирал, какое средство применить к этому упрямому финну. Время поджимало и мне пришли в голову слова хорунжего Кощея, проводившего с нами одно из занятий, он говорил:
     - Метод очень действенный. В моей практике, после применения его у всех фрицев прорезалась память, и язык работал, как помело. Уж если это не поможет, то нужно этого клиента кончать и переходить к следующему. Что не маловажно в полевых условиях, всё это можно сделать быстро и, особо не пачкаясь. Только нужно хорошенько заткнуть рот клиенту - орать он будет сильно.
     В этом методе меня прельстила и наглядность для окружающих. Поэтому для начала я выбрал его. Подойдя к лежащему финну, я засунул ему в рот свой заслуженный переносной кляп - варежки. Потом, вытащив нож, передал его Наилю. Тот кровожадно оскалился и спросил:
     - Что командир, будем что-нибудь отрезать? Ухо, наверное, или глаза выковыривать?
     - Какие, к чёрту, глаза! От этого он просто потеряет сознание, и всё. Нет, будем проводить сдавливание и скручивание мошонки.
     - Что, что, - переспросил удивлённый Наиль, - какой ещё такой мошонки?
     - Эх, темнота! Яйца так называются. Ладно, давай, разрезай ему штаны и накрути этому козлу яйца. Только смотри, не раздави там всё всмятку.
     Чтобы не смотреть на эту пытку, я отвернулся и начал разглядывать финнов, сидевших у стены. От моего взгляда они жалко съёжились. А потом, то действо, которое начало разворачиваться за моей спиной их настолько потрясло, что они побелели, как полотно и по их лицам потёк пот.  Наступил момент, когда они уже не в силах были смотреть на происходящее, и все уткнулись глазами в пол. Слышались страшные хрипы, несмотря на заткнутый кляпом рот пытаемого. Головы у пленных при каждом новом, нестерпимом звуке непроизвольно дёргались.
     Когда и у меня уже от этих мерзких звуков начал пухнуть мозг, я крикнул Наилю, чтоб он прервался. Потом повернулся, подошёл к лавке и выдернул кляп у финна. Его лицо представляло сейчас страшное зрелище. Оно было перекорёжено гримасой боли, во многих местах на коже лопнули сосуды и кровь, выдавило из пор, белки глаз были тоже красные. От былой невозмутимости не осталось и следа, губы дёргались, а зубы стучали друг о друга.
     Я склонился над ним и начал задавать свои вопросы, но в ответ слышал только маловразумительные, не связанные между собой фразы. Я понял, что хоть и воля его уже сломлена, ничего путного он сказать уже не сможет. Подумав, что клин надо вышибать клином, я кивнул Наилю, и он ещё раз сдавил и крутанул мошонку. Раздался пронзительный вскрик, и я совершенно непроизвольно задал вопрос:
     - Какой пароль?
В ответ еле слышно финн пробормотал:
     - Кандапога.
Где применять этот пароль, как я не спрашивал его, так и не понял. Явно он пытался всё рассказать, но у него ничего не получалось. Я и сам не знал, зачем задал такой вопрос. Наверное, это вбили нам на занятиях в эскадроне. Обычно, когда мы тренировались, в вопроснике эта фраза стояла первой.
     Я всё ещё надеялся выжать из этого человека интересующие меня сведения. Поэтому решил продолжить допрос и применить уже метод, о котором нам рассказывал преподаватель по восточным единоборствам.
Этот метод мы называли карандаш, он был очень прост. Нужно было обычный карандаш вставлять в ухо клиента до момента прокола внутренней перепонки. Далее, нетяжёлым предметом, с периодичностью в три секунды, вбивать его глубже. Как рассказывал наш сэнсэй, в древнем Китае это был очень популярный метод допроса - более 5-7 ударов никто не выдерживал.
     Объяснив Наилю, что нужно делать, что вбивать он будет ручкой ножа, я взял карандаш со стола и передал ему. К сожалению, вразумительных ответов на свои вопросы я так и не получил, а уже после третьего удара, наш клиент потерял сознание. Когда мы, изведя два ведра полные снега, привели его в чувство, он уже ничего не соображал. Глаза полностью расфокусировались и смотрели в разные стороны.
     Для выполнения задачи, капрал стал совсем бесполезен. Но и в живых его оставлять было нельзя. Противника с такой злобой, ненавистью и волей, я ещё не встречал. Поэтому решил, вывести его в пулемётный окоп к убитому ранее финну и там пристрелить. Время было дорого, тянуть с допросом других пленных было нельзя. Я приказал Шерхану разрезать верёвки и помочь мне перетащить капрала в окоп. После того как мы спихнули финна в эту своеобразную могилу, вытащил револьвер и выстрелил этому волчаре прямо в затылок. Душераздирающие стоны смолкли, а я ногой немного присыпал тело снегом. Затем мы с Наилем закурили. Сделав пару затяжек, я спросил:
     - Ну, как думаешь, созрели наши пленные для откровенного разговора? Не станут больше строить из себя героев?
     - Ха, героев, да они теперь, что им скажешь, то и сделают. Когда я крутил  этому козлу яйца, они как мамзели чуть в обморок не попадали.
     - Да! Тогда пойдём дожимать чухонцев, пока они не отошли от шока. Сейчас выведем двоих из будки, и пока я буду допрашивать третьего оставшегося, ты побудешь с ними. Постарайся держать их в напряжении и испуге. Делай угрожающие жесты - покажи, что если они будут молчать как их командир, ты с ними поступишь также.
     Первым для допроса я выбрал снайпера. Вид у него был самый жалкий и испуганный. Усадив его на многострадальную лавку, я расположился на стуле у столика и начал задавать вопросы. Ответы были многословные и следовали почти мгновенно за моими вопросами. С таким языком было приятно работать. За всё время допроса, я даже ни разу не повысил голос. Он мне рассказал всё, что знал о засаде, отметил на схеме расположение пулемётных гнёзд и примерное нахождение позиций снайперов
     Я узнал, что в засаде находятся люди из скандинавского добровольческого корпуса. Их сто двадцать восемь человек, они лучшие - отобраны лично командиром корпуса, генералом Эрнстом Линдером, в основном, это шведы. Из тяжёлого вооружения у них было два миномёта, два противотанковых орудия и шесть станковых пулемётов "Максим". Также в роще у дороги было оборудовано на деревьях семь снайперских гнёзд.
     Группа, которую мы разгромили, не относилась к этому корпусу. Она входила в отдельный егерский батальон при штабе армии Карельского перешейка. Подчинялись лично командующему Хуго Эстерману. Так, как они были егерями и умели вести боевые действия в лесу, их передали для флангового прикрытия этой сводной роте скандинавского корпуса. Командует всеми  капитан Андерсон - самый опытный боевой офицер корпуса. Он доброволец, командовал в Шведской армии, батальоном.
     Боевая егерская группа, которую мы ликвидировали, состояла из семи человек: трёх снайперов, и группы прикрытия с пулемётом и двумя автоматами. Раньше они занимались в основном рейдами в наш тыл, организовывали там засады. Они уничтожили более семисот наших красноармейцев и командиров. Несколько десятков наших бойцов они захватили и доставили в штаб. Как правило, оставляли пленных в живых только для того, чтобы они, как бурлаки, тащили их теплушку.
     База этого егерского батальона находилась недалеко от Выборга. Для проникновения в наши тылы существовал специальный коридор, с оборудованными бункерами для отдыха и ночёвок. Через позиции Финской армии они проходили через Хотиненский укрепрайон линии Маннергейма, мимо ДОТа № 45. В предполье этого укрепрайона, перед минными полями, была оборудована специальная точка связи. В дупле дерева был установлен полевой телефон. Когда они возвращались с задания, то по нему вызывали сопровождающего, который и проводил их по проходу на минном поле, мимо дзотов, прямиком к ДОТу №45. Там находился штаб всего Хотиненского укрепрайона. Оттуда была организована прямая связь со штабом армии, и даже можно было позвонить в Хельсинки. Чтобы вызвать сопровождающего, по телефону нужно было сообщить пароль. Пароль нашему пленному был неизвестен, по телефону всё время говорил их командир.
     Вся эта информация по линии Маннергейма и по Хотиненскому укрепрайону настолько меня заинтересовала, что я даже решил пожертвовать драгоценным временем, чтобы всё поподробнее узнать по этой теме. Заставил пленного нарисовать план прохода через укрепрайон с обозначением всех объектов обороны. А так же схему самого ДОТа.  Эта долговременная огневая точка (ДОТ) скорее походила на крепость, чем на обычный артиллерийский ДОТ. Кроме установленных там двух шести дюймовых орудий, по периметру были оборудованы четыре стальные башенки с крупнокалиберными пулемётами. С артиллерийским залом они были связаны подземными ходами. Сам ДОТ был трёхуровневый, на нижнем был склад боеприпасов, выше - спальные помещения и штаб укрепрайона.
     Допрос остальных финнов ничего нового не дал, просто уточнил уже полученные данные. Все знали примерно одно и то же. Пароль на проход через укрепрайон никто из них не знал.
     Я хотел пленных оставить в этой теплушке до того момента, пока мы не разберёмся с засадой у дороги. Хоть они и были для нас большой обузой, уничтожить их рука не поднималась, не хотелось вешать на себя лишние трупы, пускай даже наших врагов. К тому же, я пообещал, что если финны всё расскажут, то отсидят в лагере для военнопленных всю войну, а потом их распустят по домам. Но, на всякий случай, я решил задокументировать информацию об укрепрайоне. Вдруг что-нибудь случится, и они не попадут на допрос к нашему командованию. Первоначально я думал оставить чухонцев безо всякой охраны, просто покрепче связать и закрыть в теплушке, но после полученных сведений решил всё-таки оставить одного красноармейца для их охраны.
     Количество солдат и качество вооружений противника меня, конечно, озадачило. Я почему-то думал, что засада была гораздо малочисленней, а тут - практически целая рота, да, к тому же, специально отобранных, хорошо подготовленных бойцов.  Но делать было нечего, дорогу нужно было срочно деблокировать. Там, в нескольких километрах, гибла наша 44 дивизия. Я понимал, что у нашего батальона нет никаких шансов прямой атакой сбить этот заслон. Да что там, у батальона - половина полка ляжет перед этой рощей. А если для пробития коридора ждать подхода танков и тяжёлой артиллерии, то финны точно уничтожат сорок четвёртую, так же, как до этого весьма сильно потрепали 163 дивизию.
     Шанс ликвидировать, или, по крайней мере, сильно ослабить противника, был только у моего взвода. Мы могли скрытно ударить по этим скандинавам с тыла. Первоначально тактику ведения атаки пыталась навязать мне память деда. По-видимому, в училище и на протяжении дальнейшей службе в него вбили только один метод действия - наступление цепью, с криками ура и дальнейшем переходом в штыковую атаку. Я же, основываясь, на опыте наших преподавателей в эскадроне, считал, что этот метод в  данных условиях неприемлем. Это было сродни самоубийству, пытаться линейно атаковать превосходящие нас силы. Только внезапными точечными ударами можно было уничтожить огневую мощь противника и внести разлад в его боевые порядки. И, как следствие, панику и желание спастись у этих шведских добровольцев.
     Отослав Асаенова за красноармейцами, я, в первую очередь, привязал пленных к лавочке. Теперь они уже точно не смогли бы освободить друг друга. Затем, взял один из трофейных автоматов, внимательно изучил его и произвёл ознакомительную разборку и сборку этого оружия. Автомат марки "Суоми"  был практически копией нашего ППД. А уж ППД я знал очень хорошо, да и стрелял из него тоже неплохо. Когда я только взял «Суоми» в руки, то подумал, - вот же наглые финны, взяли и передрали нашу модель автомата. Но память моего деда, тут же встрепенулась и выдала мне историю создания автомата ППД. Оказывается, в 1933 году финский офицер Вилко Пентикяйнен передал Советскому Союзу чертежи автомата «Суоми». А в 1934 году, была выпушена первая партия ППД34. Получается, что это мы позаимствовали у финнов идею такого автомата. 
     В нашем эскадроне треть бойцов была вооружена именно автоматами ППД, так похожими на финские «Суоми». Для себя я однозначно решил, что трофейный автомат я обязательно возьму себе. Тем более, предстоял ближний бой, и, прежде всего, нужна была скорострельность. Второй экземпляр я хотел предложить Шархану. Патронов и запасных дисков к автоматам у финнов было предостаточно.       
     Потом вышел на улицу и стал размышлять, каким образом нам разгромить противника. Ничего лучшего не придумал, как разбиться на тройки и ими внезапно атаковать огневые точки противника. После ликвидации пулемётов и миномётной батареи, заняться, в первую очередь, уничтожением снайперов, ну, естественно, и тех, кто будет попадаться на пути к их гнёздам. На позиции противотанковых орудий я решил пока не отвлекаться. Они всё равно ничего не смогут сделать против пехотной цепи. Я не сомневался, что командир нашего батальона капитан Сипович немедленно, после того как услышит стрельбу в тылу у финнов, поднимет красноармейцев в атаку. Ведь он прекрасно знает, что мой взвод заходит противнику в тыл.
     Наконец показалась цепочка лыжников моего взвода. Впереди ехал Наиль - он указывал дорогу. Моё внимание  привлёк один из красноармейцев, сидевший на лыжах, как в санях. Его буксировали два других бойца.
     Когда красноармейцы выстроились напротив меня, я, подозвав комота-1 Курочкина, спросил:
     - Вы что так долго собирались? Я Асаенова отправил за вами двадцать пять минут назад, а тут ехать всего-то метров триста.
     - Товарищ лейтенант, вы же сами передали с красноармейцем, что будете заняты долго, не менее трёх-четырёх часов. И что можно пока передохнуть и перекусить, противника рядом нет. Вот мы и разожгли костры, погрелись и даже успели перекусить. Когда подъехал Асаенов, мы как раз заканчивали обед. Он не предупредил, что нужно срочно, бросив всё, направляться к вам. Просто сказал, что с финнами полностью разобрались и можно двигаться дальше. Вот мы и потеряли время, пока тушили костры и собирались. К тому же, я особо и не суетился, всё-таки, четыре часа ещё не прошли.
     - Ладно, сержант, а что там случилось с Козловым? Почему он как король сидит, а его тащат другие красноармейцы? Вроде выстрелов в вашей стороне не было, ранить его не могли.
     - Да, этот раззява, ещё, когда мы двигались к снайперской позиции, подвернул ногу. Туда-то он дополз, а сейчас, когда собирались к вам, даже уже  и стоять не может. Нога опухла и посинела, Кузя её, конечно, крепко перебинтовал, но из Козлова боец сейчас - никакой. Нужно его оставлять здесь.
     - Специально он это сделать не мог, - спросил я Курочкина?
     - Нет, Козлов - боец справный! Никогда за спины других не прятался. Пострадал за свою болтливость. На ходу что-то базарил и не заметил яму. Так что, просьба - не давайте хода этому недоразумению. Он и так мучается, клянёт себя последними словами.
     - Хорошо, сержант! Останется здесь и будет охранять пленных. А чтобы ему служба мёдом не казалась, будет выполнять ещё обязанности кашевара и мясника. Вон, видите, там коза бьётся, рядом с трупом финна?
Курочкин утвердительно мотнул головой.
     - Так вот, пошлите кого-нибудь, пусть её сюда приведёт, а уже дальше пускай Козлов занимается этой козой. Но к нашему возвращению чтобы козлятина была на столе.
     Мы вместе с сержантом засмеялись, получилось - Козлов занимается козой. После этого я подозвал остальных командиров отделений и объяснил им свой план атаки на засевшего в засаде противника. Потом мы вместе разбили весь взвод на боевые группы и назначили командиров. Я их всех подозвал и поставил каждому его задачу. Всего получилось семь троек и одна четвёрка. Одну тройку возглавил я, в неё вошли Асаенов и Кирюшкин. Мы единственные, кто не имел определённой задачи, так сказать, находились в свободной охоте и, в первую очередь, на снайперов, а также должны были приходить на помощь, если у какой либо тройки возникнет проблема с выполнением задания. Шесть троек я нацелил на пулемётные гнёзда. Оставшаяся четвёрка, под командованием Рябы, должна была уничтожить миномётную батарею. Каждый командир группы перерисовал схему нахождения своей цели.
     Каждая группа должна была, не отвлекаясь на другие объекты, прямым ходом, не снижая скорости, выезжать к своей цели. Там, применяя гранаты и стрелковое оружие, уничтожить противника и их тяжёлое вооружение. Только после этого группа выдвигается к закреплённой за ними позиции вражеского снайпера и уничтожает его.
Если снайпер уже уничтожен моей тройкой, то группа занимается зачисткой от финнов своей территории леса. Группа Рябы, после уничтожения миномётов, должна заняться позициями противотанковых орудий.
     Я всех предупредил, что даже если в процессе предстоящего боя кого-нибудь из нас ранят, то другие ни в коем случае не должны отвлекаться от выполнения боевой задачи. Малейшее промедление грозит уничтожением всего нашего взвода. Противник в четыре раза численно превосходит нас. А у нас только один союзник, это быстрота и чёткое выполнение поставленных перед каждым задач.
     Время было уже четыре часа дня. Я думал, что как раз, когда мы доберёмся до вражеских позиций, начнёт смеркаться и в этих сумерках, небольшими группами, мы сможем незаметно просочиться на позиции скандинавов.
В шестнадцать двадцать мы тронулись в путь, до противника было около двух километров. Шёл снег, начиналась небольшая метель.


                Глава 5


     Первые полтора километра мы двигались одной колонной, впереди ехала наша тройка. Потом приостановились, перестроились и небольшим веером двинулись в сторону врага. Теперь моя тройка ехала в центре этой дуги и немного впереди других боевых групп. Мы являлись основной огневой силой этой операции. Все были вооружены трофейным оружием. Якут - снайперской винтовкой, а мы с Шерханом - автоматами "Суоми". Наиль очень обрадовался этому автомату, тем более, когда я сказал ему:
     - Шерхан, тут целиться, особо, не надо - увидел противника, направляй ствол на него и нажимай на курок. Про себя произнеси, две тысячи раз, и отпускай курок, чтобы не сжечь патроны одной очередью.
Времени было в обрез, поэтому, всё обучение владению автоматом свелось, кроме этой фразы, к показу - как вставляется магазин, передёргивается затвор,  и где находится предохранитель. После этого двухминутного инструктажа, Наиль заявил:
     - А что, штука хорошая, всё лучше, чем моя СВТ. У меня её, почему-то, постоянно заклинивает, да и вообще, стрелок из меня фиговый. Нашему Якуту я даже в подмётки не гожусь. Он рассказывал, что раньше, когда охотился, за сто метров белке в глаз попадал. Вот это я понимаю, стрелок. Таким и надо ружья выдавать, а стрелков, похожих на меня, нужно вооружать автоматами. Особо метким быть не надо, от пуза, очередью зафигачил, и - вперёд. Враг или убит, или ошалел от роя пуль. К нему подбегаешь, прикладом по кумполу долбанёшь, и всё - путь свободен. А если ещё и гранат полно, тогда, вообще, лафа - в одном лице ты, как бронепоезд: и пулемет есть, и артиллерия.
     Кстати о гранатах, кроме РГД-33, которые были у каждого красноармейца в количестве двух штук, я в теплушке финнов нашёл целый ящик наступательных гранат. Они были изготовлены по образцу германских гранат 1917 года (длинная ручка, при выдёргивании шнура, внутри зажигался бикфордов шнур, задержка 5,5 секунд). Всего их, вместе с теми, которые были у пленных, было шестьдесят четыре штуки. Каждая боевая группа получила по восемь гранат. Что касается наших гранат, я прекрасно знал, что РГД-ЗЗ, красноармейцы недолюбливают. И, что практически все, чтобы не таскать лишнюю тяжесть, выбросили оборонительные чехлы, чем очень сильно ослабляли её убойную силу. Но сейчас это было, может быть, и к лучшему, меньшая вероятность попасть под осколок собственной гранаты. А в радиусе трёх метров она точно убьёт или серьёзно ранит противника. Кроме этих гранат, в моих карманах нашлось две Ф-1. Применять их, находясь вне окопа, было, конечно, опасно (разлёт осколков достигал 200 метров), но для себя я решил - если сложится критическая ситуация, буду их тоже использовать.
     По разработанному мной плану, гранаты должны применяться в первую очередь. Нужно было постараться без выстрелов добраться до огневых точек и забросать их гранатами. После этого, можно было применять и стрелковое оружие.
     Когда мы проехали небольшой пролесок и уже почти въезжали в рощу, где располагались вражеские войска, из-за дерева показалась фигура в белом маскхалате с автоматом на груди. Я, в принципе, предполагал, что у этого заслона имеется и ближнее охранение. Не мог опытный командир полагаться только на финскую спецгруппу. Поэтому не растерялся, поднял руку и помахал этому человеку. Тот на ломанном финском крикнул:
     - Кто такие? Щюцкоровцев нам не нужно!
Я тоже не на очень хорошем финском ответил:
     - Никаких щюцкоровцев, тут все профессионалы.
Потом перейдя уже на немецкий, а я знал, что в скандинавском корпусе служит немало немцев, да и шведы должны были понимать этот язык, продолжил:
     - Я лейтенант Крюгер. По приказу генерала Линдера мой взвод направлен на усиление группы капитана Андерсена. Где я могу найти капитана?
Человек, обернувшись, что-то крикнул по-шведски в глубину леса. Дождавшись ответа, повернулся ко мне и на ломанном немецком произнёс:
     - Штаб прямо через четыреста метров, там, где стоит обоз. Капитан сейчас там. Но, поспешите, он скоро опять отправится проверять позиции.
Я поднял руку и махнул ей, давая команду другим боевым группам начинать движение. А сам поинтересовался у этого часового:
     - Как там себя ведут русские? Что-то у вас тут тихо? Какого чёрта, нам не дали нормально пообедать? Полковник лично прибыл в наше расположение, чтобы поторопить с выходом.
Часовой, путая и ужасно коверкая немецкие слова, ответил:
     - Иваны часа два назад попытались сунуться, но мы их отогнали. Теперь, наверное, сидят, зализывают раны и ждут подкреплений. Без танков они нас отсюда не сдвинут. А когда танки завтра подойдут, то русские очень удивятся, больно получив по носу. Ведь, как сказал капитан, ночью должен подойти противотанковый дивизион. И кроме вас, должны начать прибывать  финские егеря.
Решив, наверное, сделать реверанс в сторону Германии, он продолжил:
     - Но, как всегда, самыми дисциплинированными и быстрыми на подъём, оказалась часть под командованием немца. Респект вам, герр лейтенант.
     Я, полупоклоном, выразил ему благодарность, махнул рукой и покатил по  направлению к их штабу. Теперь моя тройка оказалась самой последней в наших порядках. Отъехав метров двадцать, я притормозил, подозвал Якута и полушёпотом ему приказал:
     - Ты остаёшься здесь. Подкрадёшься к этому посту и, как только услышишь звуки боя, отстреливаешь этих раззяв. Потом, в одиночку начинаешь работать по снайперам - примерную схему их расположения ты знаешь.
     Кирюшкин не задал ни одного вопроса, молча, кивнул головой и направился в сторону от хорошо накатанной лыжни, по которой мы ехали. А мы с Наилем, убыстряя ход, покатили дальше. Нужно было успеть до начала стрельбы добраться до штаба. Где он находиться, впрочем, как и про пост на окраине этой рощи, никто из допрошенных пленных не сообщил. Всё-таки, опыта и профессионализма у меня, явно, не хватало. Не догадался даже задать такой элементарный вопрос - где находится штаб? Дурак, про свободную охоту придётся забыть. А я то думал, нашим автоматическим оружием внести большую панику в ряды противника, в идеале хотел, чтобы они начали стрелять друг по другу. Но теперь, буквально на ходу моей группе придётся менять тактику. Остальным группам задание изменять было уже поздно, поэтому штабом нужно заниматься нам с Шерханом.
     Чтобы обеспечить одновременное и неожиданное нападение на противника всеми группами, я ещё во время проведения инструктажа поручил всем командирам проявить выдержку и начинать активные действия только через пятнадцать минут после въезда в рощу. Расстояние, которое должны были проехать боевые группы, было разным. Я взял за основу время, которое нужно было потратить, чтобы добраться до самой дальней пулемётной точки. При этом не просто добраться, а на последнем этапе ещё и незаметно подкрасться к своей цели. Группы, которые окажутся там раньше, должны будут замаскироваться на расстоянии броска гранаты и ждать первых взрывов. Если по истечении пятнадцати минут никаких звуков боя не услышат, то ждать ещё пять минут и начинать забрасывать противника гранатами.
     Местонахождение штаба я почувствовал, ещё не видя никаких значимых признаков. Запахло конским навозом. Только потом, в небольшой ложбинке, показались, стоящие в ряд, четыре теплушки. Невдалеке находились лошади, привязанные к длинной перекладине, прибитой между двух деревьев. Когда до теплушек оставалось метров двадцать, я посмотрел на часы. После въезда всех групп в эту рощу, прошло десять минут, везде было тихо - значит всё идёт по плану. У нас с Шерханом оставалось ещё пять минут, чтобы подготовить наш налёт.
     Я остановился, повернулся к Наилю и полушёпотом начал давать указания:
     - Шерхан, ты берёшь на себя две ближние будки. Действуем одновременно, когда я начну кидать в окно одной из своих теплушек гранаты, ты тоже забрасывай в свою две штуки, одну за другой. Потом, не дожидаясь взрывов, отбегай в сторону, чтобы было удобно стрелять в другую будку. Когда отбежишь, то отстреливай по теплушке целиком весь диск. Она такая же, как и захваченная нами у финнов, а значит, пули будут пробивать её насквозь. Старайся стрелять, чтобы зацепить все углы помещения на уровне метра от снега. Отстреляв магазин, заменяешь диск и, держа в прицеле двери, подъезжаешь и кидаешь в окно этой будки гранату. Только после взрыва проверяешь обе теплушки на наличие выживших. Если они есть, делаешь контрольный выстрел им в голову и ждёшь моих дальнейших приказаний. Да, и не обращай внимания на того вон шведа, который возится у полевой кухни - у него даже оружия с собой нет. И вообще, он будет моей заботой. Всё понял?
Наиль утвердительно мотнул головой. Времени было в обрез, я повернулся и покатил к двум дальним теплушкам.
     Подъехав к одной из них со стороны окна, я остановился. Мне что-то, на шведском, крикнул кашевар. Я махнул ему рукой, потом посмотрел на часы. Дождавшись, когда стрелка подошла к намеченному времени, достал финскую гранату, дёрнул за шнурок и забросил её, разбивая стёкла, в окно, следом закинул вторую гранату. Отъехал немного в сторону, чтобы было удобно стрелять, снял автомат, дождался взрыва гранаты и веером начал стрелять по другой теплушке. В это время, уже вся роща сотрясалась от грохота взрывов. Отстреляв весь магазин, я заменил диск и только тогда посмотрел в сторону кашевара. Он как стоял, так и продолжал стоять, только рот у него был  широко открыт от изумления. От этого шока я освободил его, короткой очередью попав ему в голову.
     После этого, подъехал к окну обстрелянной мной теплушки и кинул туда одну гранату. Отъехав в сторону, дождался взрыва и только потом решил проверить, а был ли кто-нибудь в этих будках. Краем взгляда я всё время посматривал за Шерханом. Он выполнял всё точно по моим инструкциям и сейчас тоже собирался проверить наличие людей в теплушках. На всякий случай я крикнул, чтобы он подождал меня - проверять помещения будем вместе. И мы начали зачистку этих теплушек. Наиль распахивал двери, а я стрелял по лежащим там телам. Кто-то от попадания в них пуль дёргался, значит взрывами гранат и нашими предыдущими выстрелами убило ещё не всех. Первоначальное моё беспокойство, что будки могут стоять пустые, и что мы зря потратили столько гранат, быстро развеялось. В каждой теплушке, включая штабную, находилось не меньше восьми человек. По-видимому, в штабной теплушке происходило какое-то совещание, а в других бойцы просто обогревались. Выходило, что мы вдвоём с Шерханом, уничтожили, чуть ли не половину, противостоящей нам роты.
     Тем временем, массовые взрывы гранат прекратились, и сейчас шла интенсивная стрельба. При этом выделялась одна точка, где должна была действовать вторая штурмовая группа. Там изредка стреляла винтовка, звуки выстрелов которой забивали очереди не менее чем трёх автоматов.
     Кивнув Асаенову, я, внимательно контролируя окружающее пространство, медленно покатил в ту сторону. По пути мне пришлось выпустить несколько очередей по двум силуэтам в маскхалатах. Они были вооружены автоматами, и я подумал, что это, наверняка, противник. Первыми шведы стрелять не стали, хотя увидели нас раньше, наверное приняли нас за своих. Ведь одеты все были в белые балахоны и у нас тоже были автоматы.
     Когда мы добрались до места перестрелки, я сразу понял - свою задачу, вторая тройка не выполнила. «Максим» не был уничтожен, и сейчас в окопе этой пулемётной точки находился противник. Сколько их там сидит, понять было невозможно. Когда мы попытались с Шерханом подобраться поближе, по нам открыли огонь из двух автоматов. Ещё два вели огонь в сторону поваленного дерева, где засел кто-то из наших красноармейцев. Два других лежали неподвижно метрах в двадцати от окопа. Наш боец в этой ситуации ничего сделать не мог, для броска гранатой было слишком далеко. Он и так делал максимум, что было возможно - не давал возможности противнику выбраться из этой ловушки.
     Крикнув Шерхану, чтобы прикрывал огнём, я окончательно сбросил лыжи и, буквально ввинчиваясь в снег, ужом пополз к окопу. Но двигался я не напрямую, а дугой. Добравшись до перекосившегося дерева, метрах в двадцати от цели, под его защитой, привстал на колени и, одну за другой, закинул в шведский окоп обе своих эфки (гранаты Ф-1). Дождавшись взрывов, подпрыгивая, чтобы не увязнуть в снегу, бросился к окопу и, наверное, под воздействием адреналина, выпустил в лежащие пять тел все патроны из своего автомата. Потом спрыгнул в окоп и уже там вставил в автомат новый диск.
     К этому времени, стрельба практически прекратилась, только в районе расположения противотанковых орудий изредка раздавались выстрелы из винтовок. Вскоре в окоп спрыгнули Шерхан и красноармеец Морозов. Чтобы было не так тесно, мы вместе вытолкали трупы из окопа. Я проверил пулемёт и только после этого начал расспрашивать о действиях тройки Морозова.
     Оказалось, они делали всё правильно, незаметно добрались до пулемётной позиции. Там, Симонов (командир тройки) и Изюмов, оставив Морозова прикрывать свой манёвр, подползли на бросок гранаты к окопу. Как только раздались первые взрывы, ребята бросили свои гранаты. К сожалению, у РГД случилась осечка, и она не взорвалась. Вторая граната финского производства - имела очень большую задержку, а в окопе оказался опытный боец, он не растерялся и успел до взрыва выкинуть её обратно.  Осколки разорвавшейся гранаты попали в Симонова и Изюмова, а потом ребят буквально изрешетили из автоматов.
     Только Морозов закончил свой рассказ, как со стороны дороги донеслось отдалённое – ура, заглушившее досаду, вызванную гибелью хороших ребят. Я занялся выполнением насущных задач. Во-первых, достал ракетницу и выпустил одну за другой, две зелёные ракеты. Именно так я сообщал, что засада обезврежена, что мы контролируем ситуацию и чтобы нас по ошибке не приняли за врагов.
Именно такие слова я поручил передать командиру батальона, когда отсылал Петрова с докладом в штаб. Во-вторых, я вытащил затвор из пулемёта и положил его в карман. Потом приказал красноармейцам выбираться из окопа и двигаться за мной. Бой ещё не закончился, нужно было проверить, все ли кукушки обезврежены. Для наступающих цепей они теперь представляли наибольшую опасность.
     По пути мне пришлось ещё раз воспользоваться автоматом. Когда мы были недалеко от следующей пулемётной позиции, из-за дерева вдруг выскочил человек в маскхалате и с автоматом в руках. Увидев катящегося позади всех Морозова с винтовкой, он попытался скрыться обратно за дерево, но напоролся на мою очередь. Перед пулемётной позицией, я громко матюкнулся, чтобы нас не приняли за врагов. Оттуда тоже послышались крепкие выражения, и нам махнули рукой, после чего мы смело подошли к окопу. Этот своеобразный пароль предложил Ряба, чтобы хоть как-то различать своих от чужих. По внешнему виду, определить было невозможно - маскхалаты были одинаково белые. Оставалась только разница в вооружении, ну, и этот пароль.
     Около пулемёта находился только один красноармеец. Он доложил, что другие из его тройки направились ликвидировать снайперское гнездо. Эта вылазка прошла успешно - недавно из леса выглянул сержант Кузнецов и крикнул, что они двигают к следующей цели. Выслушав доклад, я похвалил красноармейца за то, что их тройка отлично выполнила операцию. Приказал и дальше находиться здесь, при этом, контролировать прилегающую местность и ожидать подхода основных сил батальона. После этого мы поехали дальше вдоль кромки лесного массива. Я всё-таки хотел проверить, ликвидированы ли все остальные узлы обороны и гнёзда кукушек.
     Мы только успели добраться до следующей пулемётной точки, когда показались красноармейцы нашего батальона, даже больше того, нашей роты. В окопах возле обезвреженного пулемёта находилось трое моих ребят, это был полный состав четвёртоё тройки. При приближении наших, я вместе со своим сопровождением, на всякий случай, снял лыжи и спрыгнул в траншею, где мы, уже вшестером и дожидались появления красноармейцев.
     Когда мы увидели хорошо знакомые лица своих однополчан, радости тех и других не было предела. Повсюду раздавались громкие возгласы, смешки и звуки дружеских хлопков по плечам. Я тоже обнялся с комвзвода-2, Серёгой Климовым. После первых минут радости увидеть в живых своих друзей, наступило время плохих новостей.
      Сергей рассказывал:
     - При первой атаке на эту рощу погиб наш командир роты Потапыч - попал под пулю кукушки. Тяжело ранен комвзвода-3 Колька Степенко, тоже постарался снайпер. Всего потери в роте убитыми и тяжелоранеными составили восемнадцать человек. И так пострадала не только наша рота, убит командир 3 роты и два его взводных, безвозвратные потери там были в два раза больше, чем у нас. И всё бы ничего, если бы от той атаки был хоть какой-нибудь эффект. А так, получается, вылезли, как мишени для тренировки чухонских снайперов и заползли обратно.
Сергей приостановился, зло сплюнул и продолжил:
     - А я же сам перед этим слышал, о чём говорили капитан Сипович с начштаба Пителиным. Они говорили о тебе и решили ждать, когда ты подашь зелёные ракеты. Верили, что ты доберёшься с тыла до этой рощи и здорово проредишь чухонцев. Сразу же было ясно, что без удара в тыл эту занозу с малой кровью не выдернешь. Но тут прибыл комиссар дивизии Коган, узнал, что погиб Каневский, разорался на всех и вынудил срочно начинать атаку. Хорошо, что Сипович выставил только две роты, хоть потеряли народу поменьше. Я, конечно, понимаю - войны без жертв не бывает, но этот Коган, просто мясник какой-то. На первой атаке он не успокоился, без артиллерии, без танковой поддержки и приказал готовить новую атаку, но уже всем батальоном. Запланировали начинать ровно в восемнадцать часов, сразу, как только начнёт темнеть. Мы уже находились на позициях, но тут, слава богу, ты засуетился. Как только началась в расположении финнов стрельба, Сипович сразу же приказал начинать атаку. Хотя на этот момент, на передовой была ещё только наша рота.
     Я в ответ немного посокрушался по поводу гибели ротного и Кольки, матюкнулся на дивизионное начальство, но потом, шкурный интерес пересилил всё это негодование, и я спросил:
     - Серёг, а кто теперь ротный?
Он посмотрел на меня, усмехнулся и ответил:
     - Сейчас роту вёл я, а вообще-то, командиром роты, наверное, назначат тебя. Во-первых, ты комвзвода-1, а во-вторых, это я говорю по секрету - тебе уже присвоено очередное звание - старлей. Это я сегодня подслушал, когда Сипович с начштабом о тебе говорили. Приказ ещё вчера поступил, они хотели тебе сегодня вечером об этом сообщить. Когда были у нас на позиции, с Потапычем ещё советовались. Говорили, что держать теперь тебя на взводе, слишком жирно. Сипович собирался переводить тебя командиром второй роты, а Тарасова брать себе в заместители. Теперь, после гибели Потапыча, он роту, конечно, оголять не будет, а я в его глазах ещё не опытный, только полгода, как из училища. Это ты у нас - ветеран, третий год Ванькой-взводным трубишь.
Сергей ненадолго замолчал, а потом, как-то грустно и обреченно произнёс:
     - Эх, судьба - индейка, у Потапыча трое пацанят растёт, кто теперь кормить-то их будет? Пенсия копеечная, живут все в одной комнате, в коммуналке. Командир роты, блин! Из-за того, что каким-то гадам нужно подрасти по карьерной лестнице, тут такие мужики гибнут. Считай, за десять минут в двух ротах половину командиров перебили. У-у, проклятые кукушки! Ненавижу! Если поймаю кого, сам лично кишки из него выпущу!
     Наш разговор прервала вдруг начавшаяся перестрелка, в районе расположения одного из противотанковых орудий. Мы с Сергеем немедленно бросились в ту сторону. Когда добрались до места стрельбы, там уже всё закончилось. Оказывается, к орудию вышел какой-то недобитый швед и на окрик Рябы, открыл массированный огонь из автомата. Ранил двух пленных, но, в конце концов, получил пулю в лоб от оказавшегося, почему-то, неподалёку Якута.
     Кстати, четвёрка сержанта Курочкина (Рябы) успешно ликвидировала миномётную батарею - уничтожила всех присутствующих там шведов. Потом, ребята, действуя точно по плану, добрались до противотанковых орудий и, разделившись по двое, атаковали их расчеты. Шведы были в полной прострации и, после взрывов гранат, не оказывая сопротивления, сдались в плен. Всего, вместе с ранеными их было семь человек, остальных убило взрывами гранат.
     Якут, после получения моего приказа, зашёл в тыл остановившему нас секрету. Дождался первых взрывов и в два выстрела уничтожил этих бойцов. Всего на этом посту было двое шведов. Потом он, дисциплинированно и методично, начал отстреливать снайперов. Двигался вдоль кромки леса, и как только замечал прибитые к стволам деревянные перекладины, останавливался, отыскивал среди веток снайперскую позицию и уничтожал кукушку. Таким образом, он и добрался до артиллерийских позиций. По пути им было ликвидировано четыре снайпера. Другие наши боевые группы уничтожили трёх кукушек. Об этом мне сообщил тоже Кирюшкин, который лично натыкался на уже разгромленные снайперские позиции. И около одной из них встретил сержанта Кузнецова (Кузю), они с красноармейцем Пузановым (Пузо) пытались снять повисшего на ветке, мёртвого снайпера. У него на руке висело снайперская винтовка, а на шее бинокль.
     Пока мы с Сергеем осматривали позиции противотанковых орудий ( это были буксируемые, зенитные автоматические 40 мм пушки "Бофорс" (производства Швеции, подача боеприпасов из обойм ёмкостью в 5 выстрелов, часто применялись финнами, как противотанковые орудия). Прибыла ещё одна рота, вместе с ней подъехал на санитарных санях и начальник штаба батальона - капитан Пителин (все в батальоне его называли Михалыч). Я тут же подошёл к нему, вытянувшись по стойке смирно - доложил об итогах нашего рейда. Он всё это выслушал, похлопал меня по плечу и сказал:
     - Молодец, Черкасов, настоящий казак! Я в тебе и не сомневался, вот только комиссара дивизии не смог убедить. Ну ладно, пусть ему его партийная совесть будет судьёй. Нас, старых военспецов, эти комиссары совсем слушать перестали. Считают, что если они выучили цитаты Ленина и Сталина, то больше им знать ничего не надо. А меня, беспартийного, вообще ни в грош не ставят.
    Капитан на секунду о чём-то задумался, глянул на меня уставшими, раскрасневшимися глазами и продолжил:
     - Хочу тебя поздравить, Юра, ты теперь у нас старший лейтенант. Приказ пришёл ещё вчера. Утром я не стал тебе сообщать, боялся, что ты, на радостях, каких-нибудь глупостей наделаешь. Всё-таки, молодой ещё, кровь в голову ударит - лихачить начнёшь. Тебе Климов рассказал уже о гибели Потапыча? Так что, старший лейтенант Черкасов, принимай командование первой ротой. Правда, народу в ней осталось, только на два полных взвода и, кроме тебя, ещё только один офицер. Поэтому думай, кого назначишь взводными, время тебе - до утра. К десяти часам нужно уже подготовить приказы.
     - А что тут думать, - заявил я, - вон, старший сержант Курочкин уже готовый командир взвода, да и сержант Кузнецов годится.
     Михалыч открыл планшет и записал названные мной фамилии. Потом повесил сумку обратно на плечо, задумчиво оглядел захваченные орудийные позиции и, уже официальным тоном, сказал:
     - Черкасов, сейчас собираешь людей, строишь их, и я перед строем зачитаю приказ о назначении тебя командиром роты. Названных тобой товарищей, тоже представлю, приказ об их назначении будет часа через три. Окончательным прочёсыванием этой рощи займётся рота, с которой я прибыл. Своих орлов ты можешь после построения распустить отдыхать, а сам вместе со мной поедешь в штаб батальона. Там собралась куча начальства, доложишь о результатах запланированного капитаном Сиповичем рейда. Ты всё понял, лейтенант?
Я опять вытянулся и ответил:
     - Так точно, товарищ капитан!
     Конечно, мне всё было понятно - начальство хотело приписать себе заслугу в организации этого обходного манёвра. Меня, в принципе, это тоже устраивало. Во-первых, я боялся, что выплывет вдруг информация о знании мной финского языка. Немецкий, ладно, его я учил в военном училище. А откуда же взялось знание финского...? А тут, никто не будет допытываться, и так всё ясно - лейтенант просто выполнял приказы. Кому будет интересно рыться в особенностях личности какого-то Ваньки-взводного. Во-вторых, по большому счёту, мне было наплевать на славу и карьеру, а тем более, на вопросы идеологии. Я всё ещё мучительно размышлял – зачем же нужно было Всевышнему перемещать меня в тело моего деда. И какая у меня миссия, что я должен сделать, чтобы выполнить волю Создателя? В голову, к сожалению, ничего путного не приходило.
     Михалыч, между тем, улыбнулся, опять хлопнул меня по плечу и пошутил:
     - Молодец! Верной дорогой идёте, товарищ! Так, глядишь, скоро и до генерала дослужишься.
Потом, уже более серьёзным тоном, продолжил:
     - Хороший ты парень, Юра! Надёжный. Вот бы ещё тебе таким же неуязвимым стать или, хотя бы, невозмутимым и спокойным. Ты, давай, перед тем, как пойдём в штаб, приведи себя в порядок и вставь в петлицы дополнительные кубики. Когда будешь отдавать рапорт, не забудь представиться командиром первой роты. Незачем чужим знать, что в тыл к финнам выдвинулся только один взвод. Начальство там будет прибывать, ещё ждём заместителя командующего 7 армии комкора Клопова. Не знаю даже, как все поместятся в наших двух вагончиках. Ладно, Черкасов, поговорили и хватит. Давай, командуй, я пока тут трофейные пушки посмотрю.
     Я козырнул капитану, и подошёл к своим ребятам. Оставив одного Якута охранять пленных, остальных разослал собирать красноармейцев нашей роты. Построение назначил недалеко от артиллерийских позиций. Весь процесс сбора роты затянулся на полчаса, в основном, из-за красноармейцев, прибывших с Климовым. Они сильно увлеклись прочесыванием лесного массива, даже удалились на несколько сот метров от рощи, где располагались вражеские укрепления. Мой бывший взвод собрался раньше. И только тогда я получил полную информацию о ходе всего боя, наших потерях и количестве захваченных пленных.
     Всего в моём взводе погибло три человека, о двух я уже знал, а третий погиб, напоровшись на автоматную очередь. Это было уже после того, как шестая тройка уничтожила пулемётное гнездо и направилась зачищать от противника выделенный ей сектор. Раненых было семь человек, из них двое тяжело. Пленных всего было двенадцать человек, но это вместе с захваченными нами финнами на позициях противотанковых орудий.
     Когда все три взвода собрались, лейтенант Климов построил красноармейцев. Перед строем вышел капитан Пителин, сначала он объявил благодарность всем за проведённую операцию, потом зачитал приказ о моём назначении командиром роты и о назначении взводными Курочкина и Кузнецова. Затем вышел я, скомандовал вольно и объявил, что можно разжигать костры, чтобы обогреться, и что уже прибыла полевая кухня. Действительно, пока все красноармейцы собирались, подъехала ротная кухня и пара санитарных саней с нашим батальонным фельдшером.
     Перед тем, как направиться в штаб, я поручил Рябе собрать трофейные автоматы и снайперские винтовки, а также другие ценные вещи (бинокли, сигареты и прочее). Кроме этого, направить несколько красноармейцев к Козлову – нужно, кроме конвоирования пленных, привезти в расположение роты теплушку и пулемёт. После этих распоряжений, я встал на лыжи и, резво  махая лыжными палками, бросился догонять капитана Пителина. Он, с трудом разместившись на санитарных санях, уже направлялся в сторону штаба.


                Глава 6


     Штаб нашего батальона в настоящее время располагался в двух небольших вагончиках. Это были установленные на полозья домики с плоской крышей, можно сказать, дилижансы. Длина их была метра четыре, ширина два, вперёд их тащила упряжка из четырёх лошадей. Таких санных дилижансов у нас в батальоне было пять штук. В остальных трёх располагался медпункт, там держали раненых и обмороженных перед тем, как отправить дальше в тыл. А также они являлись обогревательными пунктами. Очень часто мы оказывались в таком положении, что отогреться, кроме как в этих помещениях, было негде. В них были установлены небольшие печки-буржуйки. Во многих частях не было даже таких теплушек. Поэтому и было так много обмороженных, да и просто замёрзших насмерть красноармейцев. У нас за всё время этой зимней войны насмерть никто не замёрз. Всё-таки Сипович был хорошим командиром батальона, всегда заботился о солдатах. Хотя, конечно, стремление к почёту и показуха были ему не чужды.
     К штабу мы с капитаном Пителиным добрались практически одновременно. Он ждал меня у одного из вагончиков не больше минуты. Подтолкнув меня к двери, сказал:
     - Давай, Черкасов, заходи, начальство всё там, докладываешь, как договорились. Я не буду заходить - народу там, не повернёшься. Пойду лучше, делом займусь. Приказа на прорыв к 44 дивизии ещё никто не отменял. Наверное, придётся и ночью повоевать.
Я, сняв лыжи, поправив шинель и шапку, вошёл в тёплое помещение. Маскхалат и автомат были мной оставлены в расположении роты.
     В небольшом помещении находилось семь человек. Из них я знал только троих, это, конечно, капитана Сиповича, а также командира и комиссара нашего полка. Остальные четверо, тоже, наверное, были большие шишки, от количества шпал в их петлицах у меня даже зарябило в глазах. А если сказать точнее, я растерялся. Стоял по стойке смирно и гадал, кому отдавать рапорт? Если Сиповичу, как непосредственному командиру, то у него из всех присутствующих самое маленькое звание. Потом всё-таки решил отрапортовать, ни к кому не обращаясь. Взглядом, уткнувшись в пол, начал бубнить свой рапорт под смешки присутствующих. Я чувствовал, что уши мои и щеки просто горят.
     На смешки командиров я совершенно не обижался. В их репликах чувствовалась какая-то отеческая доброта. Внутренне я понимал, что люди искренне хотят мне помочь прийти в себя, и нет тут никакой подковырки. Наверное, чтобы я как-то адаптировался, Сипович начал задавать мне вопросы о наших трофеях. Я механически отвечал. Когда начал рассказывать о захваченных противотанковых орудиях, в дверь кто-то вошёл. Смешки и разговоры среди присутствующих мгновенно прекратились. Я обернулся и чуть не упал.
     В дверях стоял, абсолютная копия своего портрета, генерал Клопов.
Это им у нас матери пугали своих детей. Это его больше всего ненавидели, настоящие русские патриоты. Это он открыл дорогу немцам на Ленинград и после этого предательства, основал РОА (Русскую Освободительную Армию). Именно эта армия, состоящая из предателей нации, занималась пособничеством в деле уничтожения фашистами русских и других народов бывшего Советского государства. Его громадные портреты висели во всех отделениях РОА, да и на площадях нашего уездного города.
     Тут на меня накатило что-то совершенно невероятное. Такой злобы, такой ненависти я, пожалуй, еще никогда доселе не испытывал. В голове гремело:   
     - Убей его, убей, убей!!
Я буквально задыхался от этих мыслей, – рвануться вперед! Уничтожить, в месиво кровавое превратить! Но тело отказывалось мне повиноваться. Я неподвижно и нелепо стоял перед ним, выпучив глаза, сжав кулаки, яростные мысли стремительно сменяли одна другую. И вот я уже, подобно обезумевшему от злобы животному готов был броситься на ненавистного этого недочеловека, как вдруг меня осенило: « Вот для чего Всевышний вселил тебя в тело деда! Вот твоя миссия».
     Когда я его увидел, то не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, я просто превратился в статую лейтенанта Черкасова. Хотя в голове билась мысль. Но дальше пульсации этой мысли, дело не шло, руки отказывались мне повиноваться.  Я неподвижно стоял и хлопал глазами. Про комкора Клопова (что соответствовало званию генерал-полковника) я, конечно, знал. Знал, что он является членом военного совета и первым заместителем командующего нашей армии. Но почему-то эта фамилия не ассоциировалась у меня с тем Клоповым, с тем предателем.
     Между тем, резво подскочивший с лавки Сипович, что-то докладывал этой мрази. Весь смысл произносимых слов пролетал мимо меня. Я чуть не пошатнулся, когда этот ублюдок, похлопал меня по плечу. Потом мой мозг всё же стал воспринимать его речь:
     - Да слышал я, капитан, уже всё это, твой начштаба всё подробно доложил. Давай, отпускай старшего лейтенанта, пусть идёт немного отдохнёт. Вашему батальону предстоит бессонная ночь. Нужно срочно выходить на соединение с 44 дивизией. А тут, я вижу, твой герой больше боится начальства, чем противника. Видишь, аж онемел от присутствия высоких чинов. Хотя, как докладывал начштаба, он лично уничтожил штаб противника. Да, богата русская земля настоящими героями. Ты, капитан, не мелочись, представляя этого парня к награде.
Потом, обращаясь уже к нашему командиру полка, добавил:
     - Да, и ты, Иван Палыч, напиши представление старшему лейтенанту на внеочередное звание. После того, как деблокируем 44 дивизию, я всё это подпишу. Думаю, такому орлу под силу и батальон в атаку вести.
Он опять хлопнул меня по плечу, потом, нарочито добреньким голосом произнёс:
     - Ну, иди, лейтенант, иди.
И подтолкнул к выходу. Я, совершенно механически вышел на воздух, где минут пять стоял, прислонившись к стенке вагончика, пока снова не обрёл себя. Потом, очухавшись, решил подкараулить Клопова, когда он будет выходить из штаба и всё-таки разрядить в него свой наган. Отойдя за угол, приготовился ждать, столько, сколько потребуется. Часовой, с удивлением на меня поглядывающий, для порядку походил невдалеке, чтобы я заметил его службу, но потом, всё-таки, отошёл в сторону.
     Я простоял неподвижно минут пятнадцать и уже порядком замёрз, когда дверь вагончика отворилась, и на улицу вышли два человека. Но, к сожалению, Клопова среди них не было. Это вышли покурить и побеседовать полковой и дивизионный комиссары (соответственно по званиям -  Старший батальонный комиссар и Полковой комиссар)
     Они встали недалеко от двери, совсем близко от меня. Я стоял, вжавшись в стенку за углом – буквально, в полутора метрах от них. Комиссары продолжали разговор, начатый ещё в помещении. И, первоначально, разговор этот касался непосредственно меня. Говорил в, основном, комиссар дивизии:
     - Ну, как думаешь, стоящий кадр, этот лейтенант? Мне он понравился - тупой, преданный убийца. Сипович рассказал, что этот парень сегодня лично уничтожил не меньше тридцати финнов. Да и Каневский в своих донесениях характеризовал его, как легко управляемого, недалёкого служаку, преданного нашему делу. Не зря он дал ему рекомендацию в партию. А что скромный парень и теряется при виде начальства, это даже хорошо. Значит, если дадим ему дорогу, не начнёт сразу всю власть грести под себя, а будет чтить политическое руководство. Сейчас, Моня, нужно активизировать работу по подбору новых кадров. Потери среди командиров очень велики и, что ещё более печально, погибло много политработников. Вон, даже у тебя в хозяйстве - старший политрук, а погиб так глупо. Какого чёрта он вылез под пулю снайпера? Что, вокруг бойцов мало, что ли? Вот я кого хотел ставить на твоё место, а тебя выдвигать на дивизию. Недавно созванивался с Мехлисом, он собирается меня забирать к себе - в Главное военно-политическое управление РККА.
   При этих словах, тут же последовала просьба старшего батальонного комиссара:
     - Семён Давидович, вы бы напомнили Льву Захаровичу обо мне. Он в Одессе, в десятом году, принимал меня в нашу рабочую сионистскую партию "Поалей Цион".
     - Да не волнуйся ты, Моня, товарищ Мехлис помнит обо всех своих соратниках. Думаешь, почему никого из нас не коснулась лапа Ежова и Берии? То-то! Ты пока, давай, гони полк вперёд, нужно любой ценой деблокировать 44 дивизию, а то и мы можем попасть под этот каток. Уже сейчас начинают искать "козла отпущения", поэтому нужно самим возглавить эту зарождающуюся чистку. На всякий случай, подготовь материал на каких-нибудь командиров. Ну вот, например, в этом батальоне начштаба, бывший царский офицер - чем не саботажник нашей победы. Если не удастся вытащить 44 дивизию, сразу направляй мне на него материал, а то сам можешь попасть под раздачу. Никакой Лев Захарович не поможет. У него и так имеются кое-какие проблемы со Сталиным. Вроде бы, не очень серьёзные, но его, всё же, собираются убирать с политуправления РККА и переводить в Госконтроль - наркомом. Поэтому, явно подставляться он не будет. Ладно, Моня, ЦУ ты получил, теперь пойдём, нечего тут мёрзнуть.
     Комиссары зашли обратно в вагончик, а я стоял, мёрз и размышлял над полученной только что информацией. Во-первых, я сразу поздравил себя с тем, что сумел скрыть то, что действовал безо всяких приказов и, даже более того, многие из них я просто игнорировал. При этом прослыл тупым, исполнительным и ограниченным служакой. Во-вторых, меня очень заинтересовали подковёрные игры этих комиссаров, было поучительно узнать и о начинающейся наверху грызне, с целью свалить всю вину за военные неудачи с больной головы, на здоровую.
     В целом, я не имел никакой злобы на комиссаров, в эскадроне нам часто рассказывали о героической гибели многих из них. Тот же самый Мехлис проявил фантастическую смелость и упорство во время уличных боёв в Москве. Ценой своей жизни он и, сформированный из работников Главного политуправления, коммунистический батальон, дали возможность Сталину и членам ЦК спокойно покинуть столицу и эвакуироваться в Саратов. Ни один человек из этого батальона не выжил – безнадёжно окружённые со всех сторон противником, они подрывали себя гранатами.
     Поэтому я решил ничего не предпринимать против этих людей. Чёрт с ними, пускай занимаются этой своей вознёй, может без этого они жить не могут, чтобы не плести всевозможные интриги и не организовывать какие-нибудь козни. И всё это для того, чтобы получить следующее по должности звание, а с ним ещё большую власть над другими людьми. Но самым главным было для меня то, что они, всё-таки, жертвовали своими жизнями ради нашего общего и самого главного, ради нашей Родины. А вот предпринять действия, порочащие их имя, я мог. Память деда, без труда предоставила мне информацию: о Троцкистском и других заговорах. Стоило только написать письмо в другой политический лагерь, например, Берии о существовании группы, объединённой общим сионистским прошлым, во главе с Мехлисом. А там уже, в НКВД, из них выбьют все нужные сведения для организации нового дела. Гораздо опасней для будущего моей Родины была такая личность, как Клопов. Умный, расчётливый предатель, вот кого нужно было обязательно нейтрализовать, пока этот выродок не нанёс непоправимый вред моему народу.
     Я плотней укутался в свою, утеплённую овчиной шинель, и начал по методу тибетских монахов мысленно разгонять свою кровь, чтобы хоть как-то согреться. Но у меня это получалось плохо, всё-таки, в эскадроне я был не лучшим слушателем у нашего сэнсэя. В голову опять полезли мысли о тёплой одежде, о том, какой же я был дурак, что не одел под шинель тёплую, связанную женой (вернее моей бабушкой) безрукавку из собачей шерсти. Носки из такой же шерсти я одел, а вот безрукавку не стал - подумал, что она будет только мешать при движении.
     Ещё я подумал, что красноармейцы моей роты одеты гораздо теплей, чем бойцы из других рот и, тем более, других батальонов. А всё это благодаря нашему старшине Тарасу Стативко. Все его звали Бульба, по моемому, этим прозвищем он даже гордился, и уже сам часто путал свою фамилию с этим персонажем. Я лично слышал, как он как-то представился - Тарас Бульба. Этот сорокалетний хохол обладал поистине чудесной способностью, доставать всё самое лучшее и новое для своей роты. Любимая его присказка была – там, где прошёл, хоть один хохол, двум евреям делать нечего. Неведомо, какими путями, он выбил для всех красноармейцев нашей роты утеплённое овчиной обмундирование. И это было перед самой отправкой нашей дивизии на Карельский перешеек.  Он, зараза, как знал, что здесь будут такие крепкие, сибирские морозы. Может быть, именно благодаря его предприимчивости, у нас в роте и не было ни одного обморожения. Хотя, с винтовками он перестарался. В 1939 году как раз началось перевооружение. Армия начала получать новые винтовки СВТ - 38, взамен трёхлинеек. И, как водится, первыми в нашем батальоне самозарядки получили мы. Когда прибыли на Карельский перешеек, недели через две только ленивый не ругал Бульбу за эти винтовки. Другие роты были вооружены старыми, добрыми, безотказными трёхлинейками. При этом, как говорится - и горя не знали.
     Неожиданно в поле моего зрения возник начштаба Пителин. Он явно кого-то искал, подошёл к часовому, и тот показал в мою сторону. Пришлось оторваться от стены и пойти навстречу товарищу капитану. Когда я вышел из-за вагончика, он всё-таки заметил меня в неровном свете костров и пошел навстречу. На улице было уже довольно темно, луна была закрыта облаками, и что-либо разглядеть, кроме темнеющих на белом фоне деревьев, было проблематично. Ещё на расстоянии метров трёх от меня Пителин прокричал:
     - Черкасов, ты, что так долго?
Потом, перейдя на обычный тон, заявил:
     - Я тебя уже полчаса у себя в вагончике жду. Что, отходил после встречи с начальством? Наверное, так захвалили, что у тебя в голове бриллиантовый дым заклубился? Небось, стоял и мечтал, как ты, большой военоначальник командуешь вверенными тебе войсками? Эх, лейтенант, если бы все обещания, данные начальством, выполнялись! Я тебе, как более опытный человек, повидавший много старших командиров, могу сказать одно. Верь их обещаниям процентов на пять, и знай, начальство всё быстро забывает. Все звания, почести и другие блага обычно достаются тем прощелыгам, которые вертятся перед их глазами и лижут им задницу. А знаешь, почему? Да они сами такие же и, поэтому, в первую очередь, заботятся о личностях своей породы. В окружении подобных себе, им гораздо комфортнее жить. А ты, парень не такой. Чувствуется в тебе старая, казацкая ещё школа. Видно, что долг и честь для тебя, не пустые слова. Я тебе доверяю, Юра, и, поэтому, хочу по секрету сказать.
Он придвинулся вплотную ко мне и еле слышно начал говорить о наболевшем:
     - Как военные специалисты, они из себя, как правило, ничего не представляют. Продолжают мыслить категориями гражданской войны, когда можно было дружной массовой атакой опрокинуть малочисленные белые полки. А если не получалось, то отойти и разложить эти полки изнутри. Господи, и этих, горе командиров, ничему не научила Польская компания. Когда плохо обученная армия Пилсудского, буквально, наголову разбила Тухачевского, с его самыми лучшими частями, которые только были в Красной армии. А всё почему? Да потому, что разложить изнутри поляков не удалось. Солдаты просто четко выполняли приказы своих офицеров. Которые, кстати, были не очень грамотными тактиками. Но поляки тогда проявили элементарную стойкость, а не начали в панике разбегаться, увидев эту, дико прущую на них, Будённовскую лаву. И, в итоге, наконец уже полки Тухачевского улепётывали от польских улан. Вот и сейчас мы столкнулись не с бандами Махно или восставшими крестьянами Антонова, а с регулярными войсками. При этом у финнов армия гораздо лучше обучена, чем у поляков. Наши гении стратегии, такие как Ворошилов и Будённый, верные своей идее задавить маленькую Финляндию числом, нагнали сюда кучу неподготовленных войск. Одних танков - более двух тысяч. Которые здесь оказались полностью бесполезны. Это тебе не Монголия, где можно маневрировать, как захочешь. Здесь двигаться на колёсах или гусеницах можно только по дорогам. На метр в сторону отъедешь, и уже всё, по уши в снегу, откапывать технику нужно полдня при двадцатипятиградусных морозах, а вторые полдня её заводить. Так что, сильно облажались наши гении.  А это значит, что надо срочно искать виновных в этом бардаке. Они же гении, тем более, политически правильно подкованные, и не могут быть виноваты в том, что их грандиозные планы извратили и нарушили замаскировавшиеся враги. Наймиты английских или ещё каких-нибудь, проклятых империалистов.
Вот и зашевелилась всякая шушера, чувствует, что Хозяин в ярости. Видишь, сколько сразу к нам начальства набежало, вплоть до армейского. А знаешь, почему? Хотят создать впечатление, что они тоже причастны к успеху нашего батальона. Это первая, хоть и небольшая, в масштабах армии, победа, после целой серии неудач. Вспомни, хотя бы, гибель 163 дивизии в декабре, потом окружение 44 дивизии. Все они перестраховываются на тот случай, если и 44 дивизию уже уничтожили. Они будут доказывать, что непосредственно принимали участие в пробитии к ней коридора и не жалели для этого своих жизней. Что именно под их руководством был сбит финский заслон. А если дальше пойдёт что-то не так, то эта накипь, чтобы уменьшить досаду Сталина, постарается вместо себя найти замену для жертвоприношения. Но если они думают, что я сгожусь вместо жертвенного барана, то глубоко ошибаются. Всё это я уже проходил. Я ни разу не лез в их игрища и разборки, может быть, поэтому и сижу всё ещё в капитанах. Но живя с этими волками, я привык перестраховываться - на любую, явную глупость командования, всегда беру письменный приказ. Даже и сегодня, в ответ на призывы Каневского, вынудил его написать распоряжение, с требованием разработать план прямой атаки в лоб на укрепления противника, всеми силами нашего батальона. Я к чему тебе, Юра, это говорю - не лезь ты, парень, в эту шакалью стаю. Они могут наобещать тебе рай на земле, но потом так подставят - до смерти не отмоешься. На их поле ты никогда не выиграешь. Ты - боевой командир, вот и будь им, не лезь в политику. Ну, хватит лирики, как говорится - ближе к делу. Там, в моём вагончике, сидят два корреспондента из центральной прессы. Приехали вместе с Клоповым. Сейчас берёшь их и отвозишь на место боя, там всё рассказываешь и показываешь. Советую, приврать что-нибудь героическое.
     Я изумлённо посмотрел на капитана и спросил:
     - Как же я им что-то покажу? Уже сейчас почти ничего не видно, а позже совсем будет темно.
     - А ты много не показывай, увидят при свете факелов разгромленный штаб, да и хватит им впечатлений по уши. Всё равно они здесь останутся до завтра. Хотят утром ещё снимки поля боя делать, поэтому, скажи красноармейцам, чтобы трупы финнов и пулемёты не трогали. Я специально туда трофейщиков не пустил. Видишь, лейтенант, какая оперативность, ещё только несколько часов назад выстрелы отгремели, а уже целая стая воронов тут собралась. Но ты не волнуйся, со всей этой тыловой братией тебе дело иметь будет не нужно. В 21-00 твоя рота, вместе со второй должна уже выступить. Завтра нужно обязательно пробиться к 44 дивизии. Так что, про сон можно забыть, тем более, рядом нет ни одной деревушки, где можно переночевать в тепле. Ближайшая деревня - это Суомуссалии, вот к ней вам и требуется пробиться. В саму деревню не заходи, по данным разведки, там хорошо укреплённые позиции финнов. Штурмовать её будем утром, всем полком. Из дивизии сообщили, что на подходе батальон тяжёлых танков и гаубичный дивизион. Твоя задача - произвести разведку боем и зафиксировать огневые точки. А там, дальше, за этой деревней, уже идёт территория, занятая 44 дивизией.
     Делать было нечего, весь мой план по устранению Клопова летел в тартарары. Прямой приказ начальника штаба я не мог игнорировать и затягивать его выполнение. Я прекрасно осознавал, что судьба тысяч людей из 44 дивизии зависит от этой ночи.
     Если мы срочно не деблокируем окружённую дивизию, то уже завтра финны подтянут подкрепления и полностью закупорят эту единственную дорогу. А без подвоза боеприпасов, продовольствия и топлива, дивизия продержится ещё, максимум, сутки. Прорваться самостоятельно, в такой мороз, по заснеженному лесу, было невозможно - это было что-то из области фантастики. Тем более, когда на хвосте у тебя висят финские егеря.  Даже для бойцов моего бывшего взвода двигаться по этому лесу было очень нелегко. А это были одни из самых лучших лыжников нашего батальона, и, к тому же, шинели у каждого были утеплены подкладкой из овчины.
     Может быть, во всей 44 дивизии и можно было набрать человек пятьсот, которые могли бы выжить в такой мороз в лесу. Но что делать с остальными тысячами людей? Что делать с ранеными и, наконец, что делать с тяжёлым вооружением, техникой и обозом? Выход был только один, тупо пробиваться по этой дороге не смотря на потери. Именно этим дивизия и занималась уже третьи сутки. Но пока итог был плачевным: истрачен основной запас боеприпасов для орудий и положено несколько сотен красноармейцев, а удалось сбить только один небольшой заслон финнов, перед вторым, дивизия намертво встала. Оставалось надеяться только  на помощь остальной армии.
     О ежечасных радиограммах с просьбой о помощи мне рассказал капитан Пителин. Когда он зачитал мне последнюю радиограмму 44 дивизии, которую получил от порученца Клопова, я выпрямился, козырнул и не очень громко произнёс:
     - Разрешите выполнять!
     - Давай, Юра! С корреспондентами долго не возись, готовь людей и выступай. 21-00, это крайний срок, чем раньше успеешь подготовиться, тем лучше. Вторая рота оперативно подчиняется тебе, я уже им с вестовым отправил приказ. Там теперь командиром Сомов Валера, кстати, твой дружок. Помню, как весной вы с ним сидели на губе за дебош, устроенный в ресторане. Хорошо, что тогда из посетителей никто особо не пострадал, а то валили бы вы сейчас лес где-нибудь на Колыме.
     - Да вы что, Борис Михалыч, вы же знаете, я водку - ни-ни. Мы с Валерой, наоборот, успокаивали выпившего посетителя, а тут патруль зашёл, ну и увезли нас в комендатуру.
     - Угу, успокаивали! Зуб у гражданина выбит? Выбит. У его товарища, глаз подбит? Подбит. У третьего их собутыльника одежда порвана, кучу, мебели поломали. Молите бога, что они приставали к женщине, которая оказалась подругой жены комиссара гарнизона. А то - хрен бы вы отделались двумя сутками губы. Ладно, Черкасов, забыли - это всё было в той, мирной жизни, а сейчас нужно сосредоточиться на выполнении боевой задачи. Так что всё, больше я тебя не держу. Забирай корреспондентов и на санитарных санях выезжай к себе в роту. До крайнего срока выступления - тебе осталось чуть больше трёх часов.
     Пителин повернулся и направился в свою теплушку, я поспешил за ним. В штабном вагончике капитан, представив меня этим двум корреспондентам, тут же выпроводил нас за дверь. Корреспонденты были в военной форме, по званию один из них был политрук, а другой младший политрук. Ребята были весёлые и разговорчивые, оба из Ленинграда. Пока ехали, они меня веселили, рассказывая последние анекдоты. Когда прибыли в расположение роты, я их, можно сказать, с сожалением передал под опеку моего комиссара Осипа Шапиро.
     С Шапиро мы ещё в мою бытность комвзвода были в отличных отношениях. Когда общались друг с другом, я его называл Ося. Хотя в роте и не полагался комиссар, а только политрук, но с моей подачи это звание к нему так и прилипло. Ему это тоже очень нравилось. Он был довольно-таки не обычный человек. Конечно, не обычный для еврея. Душа-парень - открытый, бескорыстный, заводной и веселый. Очень любил поддать и поговорить по душам. Неравнодушен был и к женскому полу. Ко всему прочему, на этой войне показал себя бесшабашным, будто совсем презирающим пули человеком. Одним словом, он полностью не вписывался в стереотип еврея, к тому же ещё и политработника. Наедине со мной про политику он даже и не заикался. Когда же рядом появлялись чужие люди, он, как правило, в разговорах просто засыпал их лозунгами.
     Когда я знакомил корреспондентов с Шапиро, подумал с некоторым весёлым злорадством:
     - Ну, сейчас вам Ося быстро мозги набекрень поставит. Ночью уснуть не сможете, сплошные ужасы, и кровавые сцены не дадут. А утром будете с восторгом вспоминать, как вам посчастливилось лицезреть таких невообразимых героев из выдающейся роты.
     Перед тем, как они, в сопровождении трёх факельщиков отправились осматривать места основных боестолкновений, я окликнул Шапиро и попросил его покрасочней описать им наш героический рейд. И обязательно завести в теплушку, где больше всего лежало трупов скандинавских добровольцев, растерзанных взрывами гранат. Сам Ося уже успел всё осмотреть и подробно расспросить обо всем Шерхана. И теперь очень жалел, что не оказался в моём взводе и не принял участие в нашем рейде.
     Пока я отсутствовал, Комвзвода-1 Курочкин, при деятельном участии старшины, собрал все трофеи. Также была доставлена, захваченная нами ранее теплушка - вместе с Козловым и пленными финнами. И сейчас, уже по второму разу у моих красноармейцев был обед - теперь похлёбка с большим куском козлятины каждому.
     Теперь и у меня был свой штаб, вернее, штабная теплушка, именно так я хотел использовать эту будку на санях. Наконец-то в роте появилось место, где можно хоть иногда отогреться. Не нужно будет при каждом новом переходе, на стоянках, судорожно оборудовать подснежные обогревательные пункты. Я с содроганием вспомнил, как однажды, в конце декабря нам два дня пришлось ночевать в зимнем лесу. Было жутко холодно - температура тогда достигала -30 градусов. С каким напрягом мы делали шалаши и засыпали их снегом. Сколько сил и изобретательности потратили на устройство костровищ и вывода дыма из этих убежищ. Тогда нам очень помог батальонный обогревательный пункт, расположенный в передвижных вагончиках. Раз в сутки каждый из нас хотя бы по два часа проводил в тепле.
     Думал я и об использовании теплушек уничтоженных шведов. Но, во-первых, они больше и тяжелее, чем будка финнов и их было невозможно тащить вручную. Нужно было использовать конную тягу, но в роте большой обоз вроде бы был ни к чему. Он сильно ограничил бы нашу манёвренность. С другой стороны, в этих условиях, когда мы были привязаны к дорогам и дальше, чем на несколько километров от них не удалялись. Было очень важно, после боя или марша, хоть несколько часов побыть в тепле. Второе, что меня останавливало от использования шведских теплушек - это их состояние. После того, как мы с Шерханом закидали их гранатами, на эти вагончики без содрогания смотреть было нельзя. Они представляли собой, какое-то жалкое зрелище - масса рваных, сквозных отверстий от осколков и пуль, все стены забрызганы, а полы залиты кровью. У трёх теплушек взрывами были перекошены стены и проломлены полы.
     Закончив с распоряжениями, которые я раздал взводным перед предстоящим маршем, я наконец, решил перекусить и хоть немного отдохнуть. С того самого момента, когда оказался в теле моего деда, ещё не выдалось ни одной спокойной минуты. Положение всё время требовало от меня непрерывных действий. Если прямо сказать, всё, что я до этого делал, было чисто интуитивно, как бы на автопилоте. При этом основной движущей силой была память и опыт деда.


                Глава 7


     Мой первый в качестве командира роты приём пищи был обставлен поистине с царской роскошью. Во-первых, обедал я в тепле, за столом и в одиночестве. Во-вторых, еды было много - к положенному по нормам и приготовленному в ротной полевой кухне обеду, добавилась парная козлятина и целый котелок мясного бульона. В-третьих, у меня, как у большого чина, появился вестовой - можно сказать, ординарец. Им я назначил Шерхана. И не из-за того, что вестовой Потапыча плохо выполнял свои функции, а просто я считал, что человеку, который будет столько времени проводить рядом со мной, нужно полностью доверять. И не только собственные слабости и секреты, а, поскольку он всегда у меня за спиной - значит и саму жизнь. Из всех красноармейцев абсолютно уверен я был только в Асаенове. В сегодняшнем бою понял - этот человек не предаст и выполнит любое приказание, к тому же, он весьма сообразителен и шустёр.
     Вот и сейчас, он проявлял максимум заботы и предупредительности, давая мне возможность отдохнуть. Совершенно бесшумно появлялся, меняя котелки с новыми блюдами. Потом зашёл, доложил в печку дрова, вытащил из-под лавки матрас и разложил его на ней. Как бы намекая, что я могу хоть несколько минут полежать и отдохнуть в тепле. Намёк я понял, и, не мешкая, воспользовался им. Посчитал, что до 21-00 времени ещё много, и я вполне могу минут двадцать спокойно поспать, отходя от этого сумасшедшего дня. Тем более, было не ясно, когда я опять смогу принять горизонтальное положение. Сквозь дремоту я слышал, как снаружи Наиль отбивался от периодически рвущихся в теплушку за дополнительными указаниями командиров взводов, и всё больше убеждался в правильности своей оценки этого хитрого татарина. Несмотря на то, что он был рядовым красноармейцем, а пройти пытались командиры, Шерхан очень тактично, не конфликтуя, никому так и не дал войти.
     Слышимость была прекрасная, и я улавливал буквально каждое слово, высказываемое взводными. Но все проблемы, с которыми они пытались пробиться мимо Шерхана, не стоили и выведенного яйца. Поэтому я даже и не подумал вмешиваться, прерывая свой отдых. Пускай сами решают эти вопросы. Лезть во все мелкие дела любил Потапыч. Народ к этому привык и теперь даже с вопросом, по сколько гранат выдавать каждому красноармейцу, пытались пробиться к командиру роты. Я же считал, что мелкая опека только вредит делу, убивая в зародыше инициативность и ответственность.
     Вскакивать и идти на холод разбираться с небольшими проблемами я решил только, если появится старшина. Бульба, с его куркульскими инстинктами, затеял очень интересное дело. Вот где могли возникнуть какие-нибудь мелкие заковырки, из которых потом могли вырасти крупные неприятности. Во-первых, Стативко не мог смириться с тем, что я собираюсь бросить отбитые у неприятеля вагончики. Проведя их ревизию, он взялся восстановить одну из теплушек, при этом заявил:
     - Це ни дило, осталять такое чудо на потребу этим шакалам - трофейщикам. Товарищ старший лейтенант, шо тут эти полонённые чухонцы просто так мёрзнут и переводят наши продукты? Пусть чуток подвигаются, пока мы их не отправим в тыл. А то хоть и сожрали по котелку гуляша, а носы всё равно посинели. А так, попрыгают с молотками и пилами, и нам польза, и им хорошо. А из пары разбитых теплушек, можно одну сварганить, лучше прежней. Вот только жалко, сейчас стёкол нема, но покаместь окно можно закрыть плащ-палаткой.
     Чтобы меня окончательно убедить, Бульба начал описывать все достоинства этих теплушек:
     - Представляете, стены у них многослойные, между двух тонких досточек проложен толстенный слой войлока, а поверх него - фольга. Я уже видел такие стены в местных баньках. Теплоты они неимоверной, в бане с такими стенами можно с несколькими охапками дров - пропарить целую роту. Да и лёгкие эти теплушки, по размеру они такие же, как и вагончики в батальоне, которые тащат по четыре коняги, с этой же спокойно справится и одна лошадка, ну, в крайнем случае, две. А лошадей у нас сейчас, вашими стараниями, много.
Он тяжело вздохнул и добавил:
     - Всё равно лишних лошадей в батальон заберут. У них от таких морозов половина своих коняг загибло. Чтобы тащить обоз, уже два раза новых пригоняли. Странно, как ещё интендант сам сюда не примчался за трофейными лошадьми. Не иначе его Сипович куда-то отослал. Вот, пока его нет, нужно всё пристроить к делу. Всё, что будет отложено про запас и не пойдёт непосредственно на повышение боеспособности роты, этот жучило, отберёт на батальонные нужды.
     Одним словом, старшина меня уговорил заняться восстановлением одной теплушки. То, что будем использовать для этого труд военнопленных, меня совершенно не обеспокоило. Наоборот, я, со злорадством упиваясь классово непримиримыми чувствами своего деда, подумал - вот вам, проклятые буржуи, будете знать, как исключать Советскую Россию из Лиги Наций. Тарас так же убедил меня, взять станковые пулемёты «Максим». Правда, из всех уничтоженных нами пулемётных точек, только в трёх «Максимы» не пострадали от гранатных осколков. И уж совсем старшина добил меня предложением захватить шведские пушки. Подавляя смех, я спросил:
     - Бульба, не спутал ли ты нашу роту с батальоном, а себя с техником-интендантом 1 ранга? А может быть, ты смотришь выше и замахнулся уже сразу на полк? Если следовать всем твоим пожеланиям, наша рота скоро превратится в большой обоз. Где все до одного будут ездовыми саней, набитых вещами, крайне необходимыми для успешного ведения боёв. Вот только интересно, кто будет воевать? К тому же, для стрельбы из орудий нужны специалисты. Или ты сам будешь за наводчика? Тогда для подвоза снарядов, чтобы ты попал по цели, потребуется снимать с фронта ещё пару рот и использовать красноармейцев как ездовых и грузчиков.
Старшина усмехнулся в свои побелевшие от морозов усы и произнёс:
     - Та шо, запас, он карман не тянет! А если финн прижмёт, то всё это хозяйство не подотчётно, можно его спокойно и бросить. А пока чухонцы будут рыться в санях, ударить по ним из леса.
     Неожиданно в поддержку старшины выступил наш политрук Шапиро.
Он, возбуждённо размахивая руками, начал почти что выкрикивать:
     - Черкасов, ты представляешь, в нашей роте можно организовать целый пулемётно-артиллерийский взвод! Не в каждом батальоне имеется столько тяжёлого вооружения! А пулемёты на санях, это же чистые тачанки, можно сказать, их зимний вариант. Да и для перевозки орудия есть специальные сани. А что касается специалистов, то в третьем взводе красноармеец Сизов из недавнего пополнения  почти, что окончил артиллерийское училище. Он что-то там напортачил - вылетел из училища с треском и был направлен в действующие войска. Парень неплохой, политически грамотный, а в училище просто дал какому-то преподавателю по физиономии. Говорит, что тот оскорбил женщину. Сам понимаешь, дело это молодое, может быть съездил по морде и за дело. Иначе бы этот вопрос тихо не прикрыли. А так, получается - просто спихнули парня на фронт и всё, биография пошла с нуля.
     Слова старшины о том, что всё это вооружение неподотчётно и его в любой момент можно списать, не заполняя никаких бумажек, решило дело. Не мешкая, мы в присутствии командиров взводов немного реорганизовали структуру роты. После всех боёв в роте сейчас было сто пять человек. И это, включая кашеваров, санитаров с военфельдшером, ездовых и вестовых. До захвата трофеев у нас был один станковый пулемёт Максим, два ручных пулемёта и ротный миномёт. Все красноармейцы были вооружены винтовками СВТ-38 и гранатами РГД-33.
     После недолгих обсуждений я решил, что каждый взвод будет состоять из трёх отделений по семь человек и расчётом из двух человек с ручным пулемётом. Всего вместе с комвзводом получалось двадцать четыре человека. Каждый командир взвода и отделения должен был вооружиться автоматом "Суоми" и получить бинокль. В первом взводе в одно из отделений были отобраны лучшие стрелки. Они должны были получить трофейные, снайперские винтовки. Остальные трофейные автоматы было решено выдавать красноармейцам по мере их обучения владению этим оружием. Сейчас перевооружать всех бойцов автоматами было нецелесообразно. К самозарядкам они уже худо-бедно привыкли, а в предстоящих боях это было немаловажно. Кроме этого, из имеющегося и трофейного вооружения создаётся пулемётно-артиллерийский взвод. Это четыре пулемётных расчёта на санях, миномёт и одна автоматическая зенитная пушка "Бофорс", по наземным целям она могла прицельно стрелять на 4 километра. Весь этот взвод должен передвигаться на восьми санях и состоять из двадцати одного человека. Командиром этого подразделения становился политрук Шапиро. Военфельдшер имел в команде только двух ездовых на санитарных санях. Он лишался подчиненных санитаров, их функции во время боя должны были выполнять оставшиеся люди из команды старшины.  А у него в хозяйстве осталось только шесть человек, два кашевара и четыре ездовых нашего обоза. Самому Бульбе придётся тоже стать ездовым, он будет управлять санями с одной из теплушек.
     Больше всех был рад этой реорганизации Шапиро. Наконец исполнилась его мечта, стать настоящим боевым командиром. После того, как мы закончили это совещание на морозе, Осип немедленно направился организовывать свой взвод. Из всех присутствующих никто не промолвил ни слова о нарушении устава. Все эти изменения происходили как раз перед тем, как мне отправиться с докладом в штаб батальона.
     Когда я вернулся в расположение роты, работы по ремонту теплушки и переоборудованию саней были в самом разгаре. Я предупредил Бульбу, что на всё про всё у него осталось два часа. В 20-40 обоз должен быть сформирован и готов к маршу. Тогда же я встретился и с командиром второй роты Валеркой Сомовым. Мы обнялись, погоревали о погибших товарищах, поздравили друг друга с назначениями нас командирами рот, а потом начали обсуждать насущные дела. Валера уже знал, что его рота оперативно подчинена мне, но никакой обиды по этому поводу он не испытывал. Наоборот, был даже рад, что в первой ответственной операции в качестве ротного, ему полагалась роль подчинённого. Тем более, Валера меня хорошо знал и доверял. По этому поводу он заявил:
     - Юрок, я даже рад, что сейчас ты главный. Пожалуй, во всём батальоне только я знаю, какой ты мужик. Тебе, мля, палец в рот лучше не класть - тут же откусишь. Помнишь? Из каких только безнадёжных ситуаций мы с тобой не выбирались. Ты ни разу не подвёл, и из такого дерьма меня вытаскивал. Думаю и сейчас, финны тебя не проведут, не заманят в засаду. Ты ведь задницей чувствуешь, когда дело пахнет керосином и, как обычно, вовремя извернёшься. Сипович, он мужик ушлый – знает, кто может вытащить батальон, и чтобы он потом выехал на белом коне. Поэтому, не парься насчёт моей роли, не в этом, как говориться, счастье, сейчас главное - не попасть под пули снайпера и всё-таки пробиться к ребятам из 44 дивизии.
     Окончательно прояснив для себя отношение к роли ведомого командира второй роты, поняв, что он ни в коей мере не будет мешать и тянуть одеяло на себя, я расчувствовался и пообещал Валерке передать в его роту один из пулемётов Максим, вместе с парой лошадей и санями. Правда, при этом предложил на время проведения рейда откомандировать в мою роту двух человек. По моим агентурным данным (об этом сказал Шапиро) у него в роте обычными красноармейцами служат неплохой пулемётчик и наводчик орудия. Оба этих бойца прошли Халхин-Гол и были недавно призваны из запаса. Немного поломавшись, Сомов согласился с моим предложением, при этом он пошутил:
     - Да, Юрка! Ну и поднабрался ты у своего Бульбы! Вот уж - с кем поведёшься... Этот твой хохол с живого не слезет, пока не получит своего прибытка. Уже весь батальон обобрал, всё тащит в свою роту.
Я хмыкнул и, поддерживая его шутливый тон, заявил:
     - Ха, если бы один батальон, подожди, он скоро и до дивизии доберётся. Но зато, каких он поваров подбирает? О-о-о, они такие блюда кашеварят, пальчики оближешь. Небось, раньше нэпманов кормили. Пойдём, покажу тебе мой новый штаб, заодно попробуешь, какой они сегодня гуляш сделали. Штаб у меня не хуже, чем у Сиповича, может и поменьше чуток, но ведь и мы не батальон.
     Валера от моего предложения решительно отказался, объясняя это тем, что недавно перекусил, что у него сейчас полно дел, он ещё толком и не вступил в командование ротой, а нужно срочно готовить людей для ночного марша. Его рота только недавно закончила прочёсывание рощи.
     Пожав друг другу руки, мы разошлись по своим делам. Сомов направился накручивать своим взводным хвосты, чтобы всё было готово к предстоящему рейду. Я направился в свою теплушку перекусить и хоть немного отдохнуть. У меня была полная уверенность, что мои взводные без моего вмешательства выполнят всё, что полагается. Единственное, о чём я беспокоился, так это о положении дел во вновь формируемом пулемётно-артиллерийском взводе. Шапиро, сейчас был вынужден заниматься корреспондентами, а заместителя у него ещё не было. Но потом я подумал, что всё равно их боевые сани ещё не доделаны и, по любому, вся боеспособность взвода будет зависеть от пулемётных расчетов. А командирами в них были подобраны опытные люди. Орудийным же расчётом будет командовать без пяти минут лейтенант.
     Кстати, когда мы обсуждали с Сомовым порядок движения и способы связи, я у него выяснил положение дел во второй роте. В первой атаке на эту рощу рота понесла потери даже большие, чем наша. Сейчас в наличие там было девяносто восемь человек. У них тоже был миномёт и один станковый пулемёт. Мы договорились, что кроме двух бойцов, Валера временно передает в моё распоряжение миномёт с расчётом из двух человек. Таким образом, у меня под командованием образовывалась, чуть ли не миномётная батарея. Конечно, калибр у этих миномётов был маловат. Я немного посокрушался, что ребята Рябы полностью вывели из строя шведские миномёты. Их калибр был гораздо существеннее, чем у наших, ротных.
     Потом мои мысли опять вернулись к шведским зенитным пушкам. Я уже сталкивался с их действием. В начальный период войны, поддерживая танковый батальон, мы атаковали небольшую деревушку. Как потом выяснили, оборону там держал, всего-то, взвод финнов, но у них было две такие пушки. Так вот эти зенитные орудия так расколошматили танковый батальон, что в нём осталось хорошо, если половина танков Т-26. А ведь тогда, по мёрзлой, слегка припорошенной снегом земле, у танкистов было сколько угодно места для манёвра. Но я лично видел двенадцать подбитых танков.
     Да и нашей роте тоже хорошо досталось. Например, одно отделение из третьего взвода попало под снарядную очередь - из одиннадцати человек   осталось двое. У финнов к этим орудиям имелись бризантные снаряды. При попадании такого снаряда в ствол дерева, эффект был, как от взрыва мины. А тут, практически одновременно, целая серия из пяти снарядов.
      Селение мы, конечно, взяли, но только после того, как целый гаубичный дивизион полчаса долбил по этой деревушке. Стреляли они с закрытых, удалённых на 7 километров от линии фронта позиций, из 122 мм гаубиц. Тогда я удивлялся, что могут сделать какие-то две небольшие пушечки. Но эти 40 мм.  зенитки, на сутки затормозили движение целой дивизии и весьма сильно потрепали танковый батальон.
     Теперь я сам мог стать обладателем этого оружия. Ещё раз, прокрутив в голове весь наличный состав моей роты, я всё-таки решил забирать и второе трофейное орудие. Тем более, Валерка передаёт нам одного бывшего наводчика. К тому же, никакой подготовки саней к перевозке пушек не надо. Прямо возле орудийных позиций стояли уже специально изготовленные для них сани. Лошадей мы захватили достаточно, хватит перевезти хоть дивизион таких орудий.
     Все эти мои рассуждения и планы нарушил ворвавшийся в теплушку Шапиро. Даже непробиваемая оборона Шерхана не смогла устоять перед политическим напором пламенного коммуниста. Политрук был возбуждён и, как мне показалось, слегка поддат. Как только он вошёл, я сел на свою лежанку и спросил Осю:
     - Ну, как там корреспонденты, ухайдакали тебя своими вопросами? Смотрю, после их посещения ты принял дозу успокоительного из горячительных запасов Бульбы.
     - Да ладно тебе, Черкасов! Замечательные ребята и поговорили мы хорошо. Даже нашли общего знакомого. Это Ванька. Мы с ним учились в одной группе в пединституте. И, представляешь, он теперь тоже корреспондент и уже старший политрук по званию. Во, как там растут люди! А тут, бегаешь по снегу, как лось, а в итоге, вон, как Каневский попадаешь под пулю снайпера. Эх, жизнь - копейка, а судьба - индейка. Кстати, Юр, я тут тебе тоже принёс на сугрев шведского пойла – «Абсолют» называется. Представляешь, никто из наших в этих вагончиках не заметил водку. Даже Бульба побрезговал трогать трупы. А эти корреспонденты, про которых ты говорил, что они ночь спать не будут, видя столько крови и растерзанных тел, спокойно зашли в вагончик, где было  больше всего трупов, и, чтобы придать больше драматизма картинке для завтрашней фотосъёмки, начали кантовать эти тела. Вот под одним из тел и нашли баул с тремя бутылками шведской водки. Ну, одну мы, конечно, там и употребили, уж очень морозит на улице, все просто задубели, пока там ковырялись. Ещё одну ребята взяли себе, ну а третья - тебе. Презент, так сказать, за предоставленную возможность получить хорошие фотоснимки. Очень им понравилась и раздолбанная нами миномётная батарея. Сказали, что картинка получилась очень эффектная.
     Высказавшись, Осип снял варежки и вытащил из кармана запотевшую бутылку. Выглядела она довольно странно, на ней не было даже этикетки. Прямо на стекле проступали латинские буквы ABSOLUT. Я встал, взял у него бутылку, внимательно её осмотрел и засунул в шкафчик при входе. После чего хмыкнув, пошутил:
     - Слушай, Ося, а выгодное это оказывается дело - шведов валить. Мало того, что сами кучу трофеев набрали, так ещё и пресса подарочки подкидывает. Если дело так дальше пойдёт, никто уже нашу махорку курить не сможет, все на англосакские сигареты подсядут. Сейчас уже смотрю, все красноармейцы "Данхил" смолят.
Я искоса посмотрел на Шапиро и уже серьёзным тоном продолжил:
     - А что касается этой водки, то мы её с тобой, товарищ политрук, обязательно выпьем, но только после того, как пробьемся к 44 дивизии. А пока - сухой закон. Воевать нужно на трезвую голову - это умирать можно и пьяным, чтобы было не так страшно. Нам сейчас, чтобы победить, нужна ясная голова. А погибать я не собираюсь, да и вам не дам.
Захихикав и погрозив мне пальцем, Осип произнёс:
     - И это ты мне говоришь - коммунисту с трёхлетнем стажем? Какой-то комсомолец, даже ещё не кандидат в партию, поучает старого партийца! Да-а.… Куда мы катимся? Уже яйца начинают учить курицу!
Затем, вдруг нарочито набычившись, он спросил?
     - Ты что, партию не уважаешь?
  И сам же ответил на свой вопрос:
     - Да знаю, хорошо ты к партии относишься, и она к тебе тоже неплохо. Можешь судить по мне, я тебя, можно сказать, люблю и уважаю. Хотя ты, бывает, и загибаешь не туда. Ты хоть знаешь политику партии в этом вопросе? Вот, вижу, что не знаешь. А, между прочим, после Великой Октябрьской революции именно большевики отменили царский сухой закон. Именно ВКПб вернуло народу право свободно пить водку. Это надо же, царские недоумки в первую Мировую войну ввели сухой закон. И где теперь эти радетели здоровья нации. Кто выжил, в Париже подметает улицы. Между прочим, сейчас есть негласное указание, каждому красноармейцу выделять в день по сто грамм водки. Как это начали делать, количество обморожений резко уменьшилось. Да и в атаку стали веселей ходить. Да ты и сам в курсе этого дела. И, заметь, после введения этой практики, пьяных нет. Водка моментально усваивается и сгорает от таких морозов.
     Шапиро так разошёлся, что я смог вставить в его речь только одну фразу, а именно вопрос:
     - Слушай, Ося, а что же будет с людьми после войны? От регулярного употребления водки они же сопьются и превратятся в алкоголиков. Не завидую я их детям.
Политрук, даже не задумываясь, ответил:
     - А дальше будет Мировая революция, и что значат перед таким событием судьбы каких-то алкашей. Когда она свершится, такая большая армия нам будет уже не нужна. В ней останутся вот такие как ты - настоящие бойцы. И будешь ты заниматься только подавлением буржуйско-кулацких мятежей. А это, согласись, уже совершенно другая война - без этого дикого сверхнапряга.
     Чтобы как-то закончить эту неприятную для меня тему, я встал по стойке смирно и прокричал:
     - Слава великому Сталину!
Шапиро замолк на полуслове и удивлённо вытаращил глаза. Я похлопал его по плечу и с тем же пафосом произнёс:
     - Чтобы мировая революция свершилась, нам нужно сейчас свернуть башку этим наймитам мирового империализма. А для этого нужно действовать, а не объяснять друг другу прописные истины. Давай-ка, друг ситный, займёмся нашими делами, а не пустой болтологией. Ты же теперь сам стал боевым командиром и лично отвечаешь за вверенный тебе взвод. А это тебе не лозунгами сыпать, ссылаясь на великих людей. Тут нужно конкретных красноармейцев обеспечить оружием, питанием и тёплым ночлегом. И при этом точно выполнить все поставленные боевые задачи. Вот меня, например, интересует, оборудованы ли сани для стрельбы с них из пулемётов? Как обстоят дела с формированием новых пулемётных расчётов?
     У Осипа прямо на моих глазах лицо начало преображаться из восторженно-боевого в серьёзное и задумчивое. Признаки опьянения быстро куда-то исчезли. И он уже совершенно другим тоном, по-деловому и официально начал докладывать:
     - Я, перед тем, как идти к тебе, проверил ход переоборудования саней. Три единицы уже готовы, и там устанавливаются трофейные Максимы. Остальные будут готовы через двадцать минут. Миномёт размещён на санях, так, что в любой момент из него можно начинать метать мины. С орудием тоже всё нормально, оно уже загружено, и расчёт занят его изучением и боевой тренировкой. Эти шведские сани позволяют вести огонь из пушки, не устанавливая её на землю. Можно стрелять по воздушным и наземным целям даже на ходу, только приходится останавливаться, чтобы менять магазин со снарядами. Проблема есть только с одним «Максимом» - нет опытного пулемётчика, но, в принципе, я смогу с ним управиться. На сборах несколько раз стрелял из такого пулемёта. Так, что товарищ старший лейтенант, пулемётно-артиллерийский взвод, как и было, приказано, в 20-30 будет готов выступить.
Я опять хлопнул Шапиро по плечу и сказал:
     - У-у-у, какой ты стал официальный! Ося, расслабься, здесь все свои! Ты молодец, мужик, редко кто может всё кругом успеть. И дело сделать и с другими людьми пообщаться, да так, что вот они уже и хорошие друзья, и будут теперь перед начальством стоять за нас горой. Что уж тут говорить - хвалю и завидую такому таланту! Кстати, хочу тебя, обрадовать или огорчить, не знаю - я у комроты-2 Сомова выбил на время опытного пулемётчика. Так что, самому тебе стрелять из него уже не потребуется. И ещё, Осип, твой взвод ещё больше усиливается. Вторая рота нам передаёт свой миномёт, а также будем забирать и вторую пушку – наводчика, опять же, выделит Сомов. Правда, расчёты у этих орудий теперь будут совсем маленькие, всего по три человека. Но делать нечего, людей больше брать неоткуда. А если поднапрячься - то трёх человек на эту зенитную пушку вполне хватит.
     Услышав сообщённые мной новости об усилении его взвода, лицо Шапиры опять начало принимать восторженное выражение. Чтобы остановить вновь намечающееся извержение словесного вулкана, я в третий раз хлопнул Осю по плечу и предложил:
     - Ну что, товарищ политрук, пошли смотреть твоё хозяйство. Да и остальные взводы мне нужно проинспектировать, а тебе постараться возбудить в красноармейцах пролетарскую ярость к врагу. Ведь никто с тебя обязанности политрука роты не снимал. С Сомовым я договорился, что движение начинаем в 20-50, у нас осталось всего сорок пять минут.
     Когда мы вышли из теплушки, то Шапиро направился в первую очередь на орудийные позиции командовать, чтобы начинали устанавливать на сани вторую пушку. А я решил проверить, как справляется с делом старшина.
     На лыжах, до места работ я добрался буквально за минуту. Возле шведского вагончика не наблюдалось никакого движения, а из трубы валил сильный дым.
     - Вот это Бульба,- подумал я, - неужели уже всё отремонтировал. Первым у дверей оказался Шерхан. Когда он их открыл, я увидел, что всё помещение забито людьми. Там были размещены все наши пленные, они сидели на лавках со связанными за спиной руками. Охранявший их красноармеец Козлов, закидывал в открытый зёв печки дрова. Зайдя в помещение, я внимательно осмотрел места ремонта. Расчетливый Бульба сделал всё просто и без затей. На пробитые места были наложены заплатки из тонких досок, выломанных из стоящего рядом трофейного вагончика.
     Старшина, как будто знал, что я пришёл инспектировать его работу. Не прошло и двух минут после нашего появления, как он нарисовался в дверях теплушки. Прямо от дверей он начал рапортовать о проделанной работе:
     - Товарищ старший лейтенант, задание выполнено, вагончик полностью отремонтирован, следы крови выскоблили и промыли всё помещение. Все пробоины заткнули войлоком и сверху ещё набили доски. Тепло помещение держит очень хорошо, гораздо лучше, чем батальонные теплушки. Хотя тут нет даже стёкол, просто на оконный проём набили с двух сторон трофейные маскхалаты.
     - Молодец, старшина, чувствую, что тепло. Правда, видок, конечно, не тот, но нам, в конце концов, тут делегаций не принимать. А ночь перекантоваться, очень даже ничего. Слушай, Бульба, если тебе пленные больше не нужны - то давай, отправляй их в батальон. Нам через сорок минут выступать, а отвлекать людей на их охрану мы не можем. Вон, даже повредившего ногу Козлова сажаем ездовойом на пулемётные сани. Пителин обещал прислать людей, чтобы их конвоировать, но что-то никто так и не появился. И ещё скажи мне, Тарас Иванович, как там обстоит дело с нашим обозом - готов он выступить через сорок минут?
     - Усё готово, можно выступать хоть через пять минут. Сейчас распоряжусь, шоб этих Гавриков на санитарных санях увезли в батальон. Ещё будут какие-нибудь приказания?
     - Да нет, старшина, всё вроде нормально. Люди накормлены, сейчас передохнут ещё полчасика в своих снежных пещерах, и можно трогаться. Ты, кстати, водочного довольствия без моего приказа не выдавай, вот выполним задание, тогда можно.
     - Как можно, Юрий Филиппович, я порядок знаю. Горилка, она хорошо, когда за столом, под добрый шмоток сала, а сейчас, в дорогу, может нанести только вред.
  Высказавшись, Бульба козырнул, повернулся и вышел из вагончика. А следом за ним и я с Шерханом. Затем мы поехали к месту формирования нового взвода, это было на позиции бывшей артиллерийской засады шведов. Там заканчивалась установка зенитной пушки на сани. Все пулемёты и миномёты уже были установлены.
Здесь уже находились комроты-2 Сомов и прибывшие с ним бойцы, поступающие в моё распоряжение.
     Мы вместе с Валерой осмотрели получившиеся боевые сани. Я переговорил с экипажами этих мобильных огневых точек. Потом пригласил Сомова и Шапиро на последнее перед выходом совещание в моём штабе. Шерхана отправил собирать туда остальных командиров взводов. После чего мы уже втроём направились в мою теплушку.


                Глава 8


     Выступили мы ровно в 20-50. На последнем сборе командиров взводов и комроты-2 был определён порядок движения. Первыми в боевом охранении шли лыжники из первого взвода. За ними двигались остальные подразделения роты, замыкающим был огневой взвод Шапиро. Потом катили бойцы второй роты. Последним в этой длинной колонне передвигался наш объединённый обоз, под командованием старшины Стативко. Я, стоя у дороги, пропустил, наши основные боевые силы, и, когда на дороге показались сани обоза, вместе с Шерханом быстро покатил в голову колонны.
     Самыми первыми, выдвинувшись на триста метров, в боевом охранении, ехали наши лучшие следопыты из отделения Якута. Я специально собрал в одно отделение бывших охотников и лучших стрелков роты. Все они были вооружены трофейными снайперскими винтовками. На это отделение я даже выделил три бинокля. И в дальнейшем планировал использовать этих красноармейцев только как разведчиков и снайперов. Где-то через километр мы с Наилем догнали, взвод Рябы. Пристроившись рядом с комвзвода-1, продолжили движение уже в порядках его взвода.
     Минут через десять этой неспешной езды на лыжах весь взвод вдруг резко остановился. К Рябе подкатил связной от Якута. Он явно спешил и был несколько взволнован. Увидев меня рядом с командиром взвода, он обратился сразу к нам обоим. Из его доклада я понял, что Якут наткнулся на чужую лыжню, она шла параллельно дороге. По мнению охотника, люди там прошли часов шесть назад, их было не меньше шести человек, и они пытались маскировать этот лыжный след. Маскировали они его, волоча сзади себя еловый лапник. По всем повадкам, это были опытные охотники.
     Я решил сам проверить эту лыжню и доехать до Якута. Конечно, мне внутренний голос говорил, что не дело командиру роты заниматься разведкой. Даже моё нахождение в головном взводе было не оправданно. Всё-таки, я был не просто командир роты, а являлся руководителем всей операции. От успешного проведения этого рейда, в конечном счёте, зависели жизни тысяч людей. Всё это я прекрасно понимал, но сделать с собой ничего не мог. Командирская память деда заставляла меня расположить свой штаб в середине колонны и оттуда холодно оценивать всю поступающую информацию. И, уже исходя из неё, направлять нужное количество красноармейцев для решения возникших проблем. Но, с другой стороны, в моей груди билось сердце молодого боевика, который сам привык решать все поставленные задачи. И даже более того, решать эти задачи не традиционными методами войсковой операции, а действиями, больше похожими на диверсию, или партизанское нападение.
     Вот и сейчас, задавив память деда, кричащую о неправильности моих действий, я покатил в сторону передового дозора. Следом за мной, немой тенью скользил Шерхан. Его я не останавливал, мне было приятно ощущать защищённость своего тыла. Перед тем, как уехать, я приказал, чтобы передали остальным взводам – остановиться и не шуметь, просто затаиться.
     Добравшись до Якута, который расположился возле неровной полосы немного вдавленного снега, я сразу задал ему вопрос:
     - Охотник, а ты уверен, что здесь была лыжня? Если бы тут прошло несколько человек, то они бы так вдавили снег, что лыжню, хрен заметёшь.
Кирюшкин, немного обиженный сомнениями в его профессионализме, ответил:
     - Однако тут шли опытные охотники. У них широкие лыжи, и шли они тремя колоннами, по два-три человека. Последние двое тащили за собой охапки лапника. Снег шёл шесть часов назад, поэтому следы ещё можно разглядеть. Вон, всё ещё кое-где валяются еловые иголки. И, к тому же, командир, пойдём, посмотришь сам.
     Якут проехал метров десять вдоль этой полосы и остановился. Я подъехал к нему и, присев начал осматривать указанные им углубления в снегу. Несомненно, это были следы от лыжных палок. По видимому, лыжник в этом месте оступился и, чтобы удержаться на месте, помогал себе лыжными палками. И нечаянно упёрся ими в незамаскированную полосу движения. Эти следы можно было чётко увидеть даже при лунном свете.
     Итак, мы явно обнаружили следы финской воинской группы. А если они шли не на стандартных, а на широких охотничьих лыжах и пользовались методами маскировки следов, то группа эта была не простая. Скорее всего, это снайперская группа, состоящая из бывших охотников, такие группы, как мне было известно, у финнов были не редкость. Они состояли из бойцов добровольческих отрядов местной самообороны. Их обычно называли  шюцкоровцами. Вооружение у них, как правило, было слабым, в основном, это винтовки Мосина. Но, даже используя это старьё, они наносили нам весьма ощутимый вред. Нападали они из засад и стреляли очень метко. В основном из-за них отвлекались большие силы, чтобы охранять дороги. Бывало, в тридцатиградусные морозы приходилось прочёсывать целые лесные массивы, чтобы обнаружить брошенную лежанку снайпера. Как правило, он делал 4-5 выстрела, убивал нескольких рядовых красноармейцев, а бывало, и командиров, и исчезал в лесах. После таких прочёсываний, обычно, несколько десятков красноармейцев оказывались в госпиталях с обмороженными руками и ногами.
     Исходя из того, что эта, еле заметная полоса потревоженного снега располагалась вдоль дороги, становилось понятно, что группа местных партизан, скорее всего, устроила засаду по трассе нашего движения. И засада эта организована часов пять назад, в нескольких километрах от деревни Суомиссалми.
     Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за секунду. И когда я выпрямился, то начал отдавать конкретные команды. Я решил, что этих шюцкоровцев нужно попытаться захватить живыми. Наверняка, они ночью не ожидают нашего появления и, тем более, со стороны леса. У этих партизан уже было вбито в мозги на уровне инстинктов, что русские, чтобы их нейтрализовать, нагонят кучу, солдат и устроят большую воинскую операцию. Поэтому, нашего ночного налёта они вряд ли опасаются, и спокойно себе спят в какой-нибудь снежной норе, выставив в дозор всего одного часового.
    Я скомандовал Якуту выдвигаться вперёд метров на десять, и мы покатили прямо по этой полосе в сторону деревни. Все красноармейцы приготовились к встречному бою, сняли оружие с предохранителей, переложили по две гранаты в карманы маскхалатов. За Якутом двигались мы с Шерханом. Я посчитал, что если произойдёт встречный бой, то на близком расстоянии, в лесу, наши два автомата будут по воздействию гораздо весомее, чем все винтовки наших снайперов. А в том случае, если противник отдыхает, выставив одного часового, лучше Якута, этого финна вряд ли кто-нибудь снимет. Подобраться вплотную к часовому, бывшему охотнику, я даже и не рассчитывал. Всё равно, его не обмануть, и он внутренним чутьём поймёт, что на него охотятся.
     Даже несмотря на звуки отдалённых выстрелов и канонаду, опытный, специально стоящий на часах охотник, услышит посторонние шорохи и будет стрелять на звук, и вряд ли он при этом промажет. Поэтому, я приказал Якуту, как только он заметит часового, сразу же брать его на мушку. Я не сомневался, что укрытие с другими финнами находится неподалёку, и мы с Шерханом должны были взять его на себя. Как только Кирюшкин возьмёт в прицел шюцкоровца, мы начинаем выдвигаться к этой берлоге. Если при этом часовой насторожится, Якут из снайперской винтовки должен тут же его ликвидировать. Остальные шестеро красноармейцев располагаются цепью и начинают вести огонь только при появлении каких-нибудь человеческих силуэтов, или выстрелов со стороны финнов. Я допускал с большой долей вероятности, что сонные финны могут и не отреагировать на одиночный выстрел. Всё- таки, они выставили часового и сейчас находятся в расслабленном состоянии в укрытии. А ещё он мог запросто заглушиться звуками непрекращающейся канонады, доносящимися со стороны окруженной 44 дивизии.
     Запах дыма я уловил даже раньше, чем увидел поднятую руку Якута. Это означало, что он увидел часового. Когда он лёг, выставив вперёд ружьё, пришло время действовать нам с Шерханом. Метров через десять, после того, как мы проехали залёгшего Кирюшкина - раздался выстрел.
     Сначала я услышал, а потом и увидел часового, в которого стрелял Якут. Услышал я треск веток, а увидел продолговатое чёрное образование, висящее на ветвях большой ели метрах в семидесяти от нас. Примерно оттуда тянуло и дымом костра. Эта ель находилась метрах в трёхстах от дороги. Прибавив ходу, мы с Шерханом через минуту уже стояли под этой елью. Всё было тихо, никто не бегал, не кричал, не стрелял.
     Местоположение финского укрытия я определил довольно быстро – к нему вела хорошо различимая лыжня. Здесь её никто и не  пытался маскировать, и она упиралась прямо в снежный холм, находящийся метрах в сорока от этого дерева. Правда, пока я стоял и рассматривал этот холм, луна скрылась за облаками, и стало ничего не видно. Но мы с Шерханом, точно по лыжне, подъехали прямо к входу в это строение. Это был небольшой блиндаж, выступающий, максимум, на полметра над землёй и присыпанный сверху снегом. Вырыт он был, по-видимому, давно - комьев земли и пеньков от срубленных деревьев рядом не наблюдалось. Перед входом был вырыт не очень глубокий окоп, из него в сторону дороги смотрело дуло ручного пулемёта.
     Когда мы добрались до блиндажа, передо мной встала дилемма, что делать. Дедовский опыт говорил, - не рискуй понапрасну, кинь в трубу пару гранат, а потом спокойно заходи внутрь блиндажа. Кто-нибудь, может быть, выживет, вот его и допросишь, а если никто не выживет, то и чёрт с ними. А другая моя сущность упрямо твердила, - от взрывов гранат в этом небольшом помещении вряд ли кто-нибудь останется цел. А при благоприятном варианте уцелевшие будут находиться в таком шоке, что в течение часа, а может быть и больше, они станут совершенно бесполезны, как языки. Очень долго возиться с пленными было нельзя. За ночь нужно было выйти к деревне и провести разведку боем. Как пленные, они были мне нужны только в том случае, если обладали сведениями об организации системы обороны деревни. Если они об этом ничего не знают, то тогда, конечно, лучший выход - гранаты в трубу, или приоткрыть дверь в блиндаж и закинуть туда несколько гостинцев.
     Подумав несколько секунд, я, всё-таки, решил обойтись без гранат. Меня же в эскадроне обучали, как нужно захватывать пленных в подобных блиндажах. А тут, можно сказать, возникли идеальные условия для пленения противника. Всё-таки, там сидели далеко не волки, эти лохи даже не услышали прозвучавший неподалёку выстрел. Наверное, плотно пожрали, а теперь лежат в теплоте и видят розовые сны - как они безнаказанно, многими десятками отстреливают русских солдат.
     - У-у-у, сволочи, - прошептал я, окончательно вгоняя себя в боевой транс. Кивнул Шерхану, чтобы он распахнул входную дверь, и с диким криком ворвался в блиндаж. По сравнению с улицей, здесь было гораздо светлее - горела керосиновая лампа. Недалеко от входа, по правой стороне находилась печка-буржуйка, по левой - пирамида с винтовками, а вдоль стен в форме буквы П были двухъярусные нары. Между этих лежанок стоял грубо сколоченный стол. Все места на нарах были заняты спящими людьми. В помещении раздавались мощные рулады разнообразного храпа. В блиндаже было тепло и сухо, вкусно пахло чем-то мясным. Одним словом, не ночлег в боевых условиях, а курорт.
     Когда я ворвался в помещение, то своим воплем разбудил не всех. Окончательно финны проснулись, только когда я начал стрелять из автомата. Первую очередь выпустил по чухонцу, спавшему на нижней правой полке. Он, когда проснулся, подскочил и попытался дотянуться до кобуры, висевшей на гвозде, вбитом в стойку нар. Более длинную очередь отстрелял по потолку, прямо над верхними полками. После моих выстрелов, храп прекратился, но тише не стало. Пронзительно выл подстреленный мной человек. Он свалился на земляной пол и теперь там катался, руками обхватив колени, при этом дико кричал. Своими резкими движениями он даже сдвинул стол. Целил я по ногам, и попал, судя по непрерывным крикам, по коленной чашечке. Этот, как мне показалось переходящий уже в ультразвуковой диапазон визг, меня полностью достал, и я короткой очередью, в три пули, прекратил мучения, подстреленного мной человека.
     Оставшиеся в живых финны, потрясённые неожиданностью происходящего, забились вглубь своих лежанок, пытаясь всем телом вжаться в стену. Громко, по-фински, я прокричал, чтобы все слезли со своих мест, встали ко мне спиной, и, широко расставив ноги и вытянув руки, упёрлись ими в потолок. Высота помещения была чуть больше двух метров. Финны, бестолково суечась, выполнили это приказание. После этого в дело вступил Шерхан, он ремнями, снятыми с ружей, стоящих в пирамиде, связывал пленных. Небольшая заминка у него вышла с последним финном. Это был настоящий гигант, головой он почти доставал брёвна перекрытий. Отойдя от шока, он попытался было сопротивляться Шерхану. Но тут подскочил я и со всего маха стукнул его стволом автомата в район почек. По-видимому, это было очень болезненно, он громко охнул и согнулся буквально пополам. После этого Наиль, уже беспрепятственно, связал ему руки.
     Итак, все пленные были благополучно стреножены, всего их было пять человек. Спали они одетыми, только что, без тулупов и без своих унт. У всех была гражданская одежда.
     - Неплохо, неплохо, - подумал я, - но расслабляться нельзя, нужно в темпе раскручивать этих хуторян. Может они, всё-таки, знают, сколько финских войск в деревне, и где расположены огневые точки.
     Прислонив автомат к пирамиде с ружьями, я сел за стол. Чтобы поместиться на нижней полке нар, мне пришлось отпихнуть одного из пленных к его соплеменникам. Потом я приказал им сесть на другие нары и начал в быстром темпе опрашивать их, одного за другим.
     По их словам, а показания каждого были один в один похожи, выходило - они мирные охотники, и здесь их охотничья заимка. Они всю жизнь  останавливались в этом месте, когда ходили на охоту. Я ехидно поинтересовался:
     - Может быть, у вас тут столько зверья, что Мосинские пятизарядки перегреваются? А снайперский прицел на ружье вашего часового, это, наверное, для того, чтобы подстрелить какого-нибудь медведя, передвигающегося исключительно по расчищенной, близлежащей дороге.
     В ответ - лишь невнятные фразы. Умом эти горе диверсанты, явно, не блистали. Из всех их ответов, меня порадовал только один, они все проживали в деревне Суомиссалми. Придумать себе для проживания другое место, не хватало мозгов. Ни криком, ни крепкими затрещинами я ничего не добился, они опять в один голос утверждали, - из деревни на охоту выбрались очень давно и совершенно не знают, что в их посёлок вступили финские войска. Наконец, мне вся эта белиберда надоела, и я, поднявшись со своего места и направляясь к выходу, сказал Шерхану:
     - Наиль, давай, готовь вон того, здорового и самого борзого к допросу. Даже не к допросу, а к жесткой экзекуции. Времени нет, поэтому, миндальничать не будем. Ломать их будем самым наглядным для всех методом. Придётся тебе опять крутить мошонку вон тому борову. Рот ему затыкать не будем, пусть сумасшедший визг этого, самого здоровенного из них, продерёт остальных чухонцев до костей. Думаю, уже после этого, они свои тупые сказки мне рассказывать не будут. Пока ты всё тут приготовишь, я пойду, предупрежу ребят.
     И я вышел из блиндажа. Надев лыжи, быстро добрался до красноармейцев. Там, отослав самого шустрого с инструкцией для наших двух рот, приказал Якуту с тремя бойцами очень осторожно следовать вдоль дороги. При подходе к деревне остановиться и ждать нашего появления. При более раннем обнаружении противника, посылать связного. Оставшимся двум красноармейцам поручил внешнюю охрану захваченного логова щюцкоровцев.  Колонну я предупредил, что остановка продлится не менее полутора часов, и поручил Шапиро организовать посменный обогрев личного состава в обеих теплушках.
     Дождавшись, когда красноармейцы, получившие приказания, разъедутся, я, с двумя оставшимися, добрался до окопа у блиндажа. Там расставил бойцов на самые, по моемому мнению, выгодные для наблюдения места. Затем направился на экспресс-допрос захваченных финнов.
     В помещении Шерхан уже всё подготовил к проведению этого мероприятия. Антураж блиндажа был весьма зловещ. Тускло светила керосиновая лампа. Пахло кровью, жжёным порохом и мочой. На этом фоне, периодически возникающие и из-за приоткрытой дверцы топки печки красные блики пламени, только усугубляли царившую здесь атмосферу ужаса и страха. Зловеще подсвечивая, лежащий прямо у входа, труп застреленного мной финна. Из его тела всё ещё продолжала сочиться кровь, не впитываясь полностью в землю, она собиралась в небольшую лужицу. Шерхан как-то неудачно отодвинул это тело, и при входе пришлось ступить в эту кровавую лужу. Наиль своим внешним видом как нельзя лучше вписывался в эту жуткую обстановку. Он снял маскхалат и шинель и сейчас стоял в одной, весьма грязной гимнастёрке, с засучёнными по локоть рукавами. Один только вид его рук вызывал трепет, а уж если поднять взгляд выше и посмотреть на лицо героя, то можно было бы и не проводить никаких спец мероприятий, финны и так бы всё рассказали.
     Всю эту жуть дополняла картина опрокинутого стола, с привязанным к нему человеком. Наиль ножом, буквально располосовав штаны пленного, ставшие похожими на бесформенные тряпки, и  сдёрнул их вниз, к коленям. Лицо у здоровяка было всё красное, а под правым глазом уже расцвёл громадный фингал. Намечающиеся синяки были и у двух других из оставшихся четырёх финнов, сидящих напротив этого, с голой задницей. Я заметил, что у Шерхана слегка покраснели фаланги пальцев правой руки, сжатой в кулак. Глядя на эту картину, мне почему-то вспомнились слова одной из поэм Блока: « Да - Скифы мы, да - Азиаты мы».
     И ещё я подумал, - эти шюцкоровцы уже всё, готовы, спёклись болезные. Можно обойтись и без радикальных мер. Даже у этого здоровяка уже пропал весь запал и наглость. Наверное, он первый раз в своей жизни испытал такое  унижение, помноженное на полное бессилие. Его, такого здорового и, наверное, самого сильного в своей деревне, вдруг, на раз-два заломали, побили, привязали к столу и зачем-то сняли штаны. И это ещё не всё, что ему предстоит испытать. Этот страшный рыжий человек приготовил для него какую-то ужасную, запредельно-кошмарную пытку.
     Я быстро оценил создавшуюся ситуацию и моральное состояние наших пленных. Но, чтобы уж наверняка отбить у них охоту мне врать, решил всё-таки начать допрос с помощью метода апробированного Шерханом. В прошлый раз он прекрасно зарекомендовал себя. За счёт пытки одного пленного у других развязывался язык так, что приходилось просто задавать им наводящие вопросы. Ценные сведения из финнов лились тогда, как из ведра. Но сейчас я хотел просто окончательно запугать чухонцев нашими методами и показать, что шутить мы не намерены. И что их нежелание сообщать сведения, интересующие меня, чреваты самыми страшными последствиями. Для нужного воздействия мне показалось достаточным, если Шерхан только разрежет штаны у шюцкоровца и раза три крутанёт его мошонку.
     Подойдя вплотную к подготовленному для пытки здоровяку, я ладонью слегка шлёпнул его по лицу и задал вопрос о местах размещения финских войск в деревне. В ответ получил какой-то сумбурный, непонятный ответ, из которого ясно было только одно, что он был на охоте и ничего не знает. Выслушав это, я, повернувшись к другим финнам, сказал:
     - Что-то ваш товарищ стал очень косноязычен. Не хочет прямо и коротко отвечать на мои вопросы. Тем хуже для него! Сейчас ему будет немножко больно, если это не поможет, то ему будет совсем больно. Потом он станет мне уже совсем не интересен, а мучения его будут ужасными. Придётся его выкинуть на улицу, чтобы своими воплями не мешал слушать следующего. Если же кто-нибудь вздумает обмануть и дезинформировать меня: назовёт не то количество финских солдат, или наврёт о местах их размещения, то он пожалеет, что вообще родился на свет. Мы все сведения проверим, и, если погибнет хоть один русский, то обязательно вернёмся в эту берлогу и продолжим наш разговор. Здесь довольно-таки тепло и уютно, и можно не спеша, по-мужски разобраться с врунами.
После этого кивнув Наилю, произнёс:
     - Шерхан, ты сильно не сжимай и не крути его мошонку, пару-тройку лёгких движений, и всё. Пойманным селянам для прочистки мозгов уже даже намёка достаточно. Да и этого борова жалко окончательно уродовать - ему ещё землю пахать, да детей растить. Думаю, после этой ночи они даже косо посмотреть в сторону русского солдата побоятся.
     Наиль хмыкнул, согласно кивнул, и, повернувшись к пленным, оскалившись, поднёс свой кулак поочередно к носу каждого из сидевших финнов. Потом повернулся к здоровяку, схватил его за причинное место и сдавил его. Раздался громкий вскрик. Шерхан, гаркнув, сдавил второй раз. Жуткий вопль огласил всё помещение блиндажа. Наиль, войдя прямо-таки в инквизиторский азарт, яростно прокричав что-то по-татарски, сделал это в третий раз. Несмотря на дикие вопли здоровяка, Наиль разошёлся не на шутку и уже собирался начинать крутить мошонку, но я перехватил его руку. Повернув Шерхана к себе, я сначала его сильно встряхнул, а потом гаркнул прямо ему в лицо:
     - Красноармеец Асаенов, почему приказы не выполняете? Тебе было приказано – сдавить три раза, значит три, и нехрен тут самодеятельностью заниматься. Сейчас давай, реанимируй этого дылду и больше, без моего приказа, даже пальцем этих пленных не касайся. Ишь, какой потомок Чингисхана, выискался!
     После этих слов Шерхан будто опомнился и опять превратился в простого, немного флегматичного, дисциплинированного красноармейца. Взглянув на меня прояснившимися глазами, он произнёс:
     - Так точно, товарищ старший лейтенант.
Потом повернулся к финну и начал шлёпать своими громадными ладонями ему по щекам. Раздался пронзительный вскрик пленного, и тут же стало тихо. Здоровяк окончательно потерял сознание. Когда мы, вдвоём с Наилем, начали его вытаскивать на улицу, чтобы шюцкоровец там пришёл в себя, я обратил внимание на кровь, обильно льющуюся у него изо рта. Наш клиент от невыносимой боли почти откусил себе нижнюю губу.
     Закончив вынос тела, Шерхан, уже в одиночку отконвоировал трёх финнов из блиндажа и остался там их караулить. Я решил допрашивать пленных по одному. Совсем ни к чему было, чтобы они знали, что говорит их товарищ. Так же, как и в прошлый раз, допрос превратился в чистую формальность. По каждому вопросу я получал подробный и ясный ответ. Ни один финн даже и не пытался запираться.
     Узнав численный состав финских войск, места расположения огневых точек и блокпостов, я задумался. Получалось, что в деревне находилось, больше трёх батальонов пехоты и ещё, к тому же, девять танков. Артиллерии тоже хватало, кроме трёх тяжёлых артиллерийских батарей с 120 мм орудиями, было две батареи дивизионных пушек и 18 зенитных автоматических пушек «Бофорс». Всё это скопление войск окружало восемь блокпостов. На каждом блокпосту находилось по взводу егерей, по два станковых пулемёта Максим, и кроме этого, были установлены по два "Бофорса". Правда, это были не зенитные автоматические 40 мм. пушки, а 37 мм. противотанковые орудия.
     Одним словом, от этих сведений у меня волосы на голове  зашевелились. Такие силы были явно не по зубам нашему полку, да что там полку - вся дивизия застряла бы у злосчастной деревни не меньше, чем на неделю. Да и то не факт, что за это время, по такому снегу, она сбила бы  заслон финнов. Оборона у финнов была хорошо подготовлена: выкопаны окопы, блиндажи, оборудованы огневые точки. Я был удивлён и наличием у них танков. По слухам, ходившим среди командиров, у Финляндии, всего-то, было сто танков. В основном это были устаревшие «Рено», правда были и «Виккерсы». Финны оснастили их 37 мм. пушкой «Бофорс», а вместо пулемётов «Гочкисов» были установлены ПП «Суоми». Вот именно эти танки и находились в деревне. Исходя из полученных данных, 44 дивизии оставалось существовать не более двух суток и то, если повезёт и не вдарят сильные морозы. Финнам для уничтожения дивизии и делать-то особо ничего не надо, мороз всё сделает за них.
     Финские войска были хорошо отдохнувшие, и все размещались в тёплых помещениях. Деревня была довольно большая, можно сказать, скорее даже посёлок, в котором были: мебельная фабрика, школа, магистратура и прочее. Вот в таких больших помещениях и располагались основные силы финнов. Штаб всей обороны находился в кирхе. Все блокпосты и основные узлы обороны были связанны проводными телефонами со штабом.
     Хотелось буквально выть от бессилия, когда я разглядывал схемы расположения финских войск. Присутствующая во мне дедовская сущность, давно уже покорно сложила лапки. Рекомендация была только одна, полностью довериться начальству и постараться как-то выжить во время атак. Однако личностная сущность, воспитанная в эскадроне, не хотела мириться с этой безысходностью. Тех, кто не был готов бороться до конца, там просто не держали. Безвыходных ситуаций в эскадроне тоже не признавали. Если бы это было не так, то при тотальном превосходстве немцев, никакого бы сопротивления просто не существовало.
     Сидя у печки, я тупо разглядывал, установленные в пирамиде винтовки Мосина. Потом мой взгляд остановился на штыках к ним. Они были свалены в углу. Я почему-то начал размышлять, зачем этим шюцкоровцам штыки? Потом пришёл к выводу, что этим крестьянам их вручили, когда выдавали винтовки, а они их сняли и бросили здесь в углу. Остановился взгляд и на добротных тулупах, вот они, наверняка, их собственные, вряд ли такие можно получить у властей. Все эти мысли не о чём, вдруг озарились ясным решением. Я ещё раз оглядел схемы и карту. Потом встал, облачился в шинель и маскхалат и вышел из блиндажа.


 В соответствии с подписанным с издательством договором, я убираю 2/3 текта этого романа. Так, что извиняйте товарищи! Но не растраивайтесь, думаю, что роман вышедший на бумаге, будет читаться ещё лучше.

   С уважением Олег Кожевников