Мурка. Грустная история

        Воздух тонко гудит от зноя. Не сразу понимаешь, что на самом деле это в соседних с домом мастерских работает пилорама. Только начальные резкие всплески звуков, равномерно нарушающие монотонное гудение, выдают машину.
Жарко. Душно. Клонит ко сну.
Альбина Назаровна дремлет, откинувшись на мягкие большие подушки своей девичьей постели. Старый, покрытый светлой салфеткой буфет с резными дверцами и с кое-где изъеденной жучками древесиной, круглый стол под вязаной пожелтевшей от времени скатертью и вышитой дорожкой сверху, два тяжелых стула и одно старое плетеное кресло, низкая широкая тумбочка с тюфяком для кошки, небольшая ширма с китайским, если присмотреться, рисунком и даже кровать с никелированными шарами на спинке - всё замерло, прислушиваясь к мерному почти неслышному дыханию хозяйки.
Тихо. Спокойно.
Проходит час, другой.
Вот тюлевая занавеска на окне слабо дрогнула. Сквозь настежь распахнутое небольшое окно дохнул ветерок. Он тронул занавеску ещё и ещё раз, и скоро в комнате стало прохладнее. Повеяло длинным летним вечером, томительным и приятно прохладным.
Альбина Назаровна открыла глаза: она подумала, что сегодня особенно долго спала.
Она некоторое время лежала, к чему-то прислушиваясь. Вместе со зноем исчезло гудение пилорамы. Но ей показалось, что какой-то новый незнакомый и далекий звук нарушает тишину. Она встревожилась, села на кровати. Непонятная тревога не проходила, усиливалась, заставила ее встать с постели. Внезапно ей показалось, что она находится в чужой незнакомой комнате, что она – это не она, а какая-то другая, тоже незнакомая ей старая женщина, что её вообще нет, не существует, а мир живет без нее. Ей стало страшно, как в детстве, когда ее время от времени охватывало такое же необъяснимое ощущение, а няня гладила ее по голове и говорила: «Не бойся, деточка, все хорошо».
Вдруг распахнулась дверь, и в комнату, шаркая ногами по полу, вбежала Дуся, соседка по коммунальной квартире. У нее на руках была Мурка, мяукающая чужим, раздирающим душу  голосом.
- Спасу от них нет! Хулиганье проклятое! Ты посмотри, что с кошкой сделали! – закричала Дуся, сунув кошку Альбине Назаровне в руки. – И как только руки поднялись у этих бандитов! Настоящие фашисты! В милицию их сдать надо! Ну, погодите, я до вас еще доберусь, паршивцы окаянные!
Заметив, что Альбина Назаровна стоит, не зная, что делать с жалобно мяукающей кошкой, Дуся набросилась на нее:
- Ну чего стоите!? Положите ее куда-нибудь! И перевяжите ей рану – вы ведь бывшая медсестра!
Оглушенная и растерянная, ничего не понимая, Альбина Назаровна торопливо понесла Мурку на ее тюфяк. Она налила из графина воду в миску, которую достала из буфета, и стала обмывать водой грязный мягкий живот Мурки, потом растворила таблетку фурацилина и промыла рану раствором. Дуся рассказала, что произошло. Оказывается, мальчишки продырявили куском толстой ржавой проволоки мягкий свисающий живот кошки и Дуся, услышав пронзительный крик животного, вырвала ее из рук живодеров. Уходя, она успокоила соседку:
- Ничего! Может, все обойдется! Кошки – живучие твари! Выживет!
После ухода Дуси, в комнате опять стало тихо. Мурка постепенно успокоилась под руками, привычно поглаживающей ее хозяйки.
Альбина Назаровна рассматривала относительно небольшое кровоточащее  пятнышко на животе кошки и не могла сосредоточиться. Мысли и чувства ее были растревожены, она поняла: что-то новое входило в ее жизнь. Или уходило привычное?
Она кое-как непослушными руками наложила повязку, переменила замазанную кровью и водой подстилку и, наконец, села в плетеное кресло возле Муркиной тумбочки. Альбина Назаровна долго и рассеянно гладила любимицу по теплой голове, стараясь привычными движениями то ли утишить боль кошки, то ли успокоить свою тревогу.
Постепенно комната погрузилась в полумрак. Из открытой форточки все сильнее тянуло свежестью. Послышались песни ночных цикад. Альбина Назаровна очнулась, не зажигая света, закрыла окно, расстелила свою постель. Привычные неторопливые движения успокаивали. Вечернее происшествие отодвинулось, казалось, что оно произошло не с ней, не в ее размеренной жизни. Зашла Дуся, зажгла свет и что-то говорила, но Альбина Назаровна не поняла ее, только кивала в ответ.  Потом она заснула, почти спокойно, так засыпает человек, который днем искал какую-то потерянную вещь и, уже не надеясь ее найти, почти смирился с пропажей.
        Среди ночи Альбина Назаровна проснулась от того, что вдруг ясно вспомнила, что  Мурка привычно не замурлыкала в ответ на ее поглаживание! Она не забыла, что произошло с кошкой, но сейчас не это пугало ее – это как-то осталось вдали от ее сознания. Мурка не замурлыкала – это было почему-то страшно и наполняло душу Альбины Назаровны холодным ужасом. Два эти события - ранение кошки и ее молчание в ответ на привычную ласку -  слабое сознание старой женщины не соединяло или не хотело соединить вместе. Альбина Назаровна  лежала  с открытыми глазами, всматриваясь в темноту и вслушиваясь в дыхание своей кошки, и ничего не слышала. Вставала, включала свет, видела, как Мурка устало приоткрывала на нее глаза, и снова ложилась, чтобы через некоторое время все повторить сначала.
В темноте  она вспомнила, как в ее жизни появилась Мурка.


        Альбина Назаровна уже несколько месяцев не работала, была на пенсии и чувствовала усиливающиеся с каждой неделей, с каждым днем неуверенность и тревогу, которых почти никогда не знала в своей долгой одинокой жизни. Родных и близких у нее не осталось, Альбина Назаровна их почти не помнила – так давно они были в ее какой-то другой жизни. С людьми она общалась в той степени, которую определяла ее работа медсестры в санатории. Одиночество было привычным, и ей никогда не хотелось его нарушить. Она вела аккуратную размеренную спокойную жизнь, наполненную смыслом, который давала работа. Сейчас же, на пенсии, привычная размеренность была нарушена – и ничего не было взамен. Альбина Назаровна никак не могла приспособиться к бесформенности наступившей пенсионной жизни. Чтобы заглушить малознакомые ей чувства неуверенности и тревоги, она стала выходить вечерами к дворовому обществу, чего она раньше никогда не делала, и что давало возможность женщинам, сидящим на лавке, считать ее высокомерной Фуфой. Сначала соседки встретили ее настороженно, потом перестали обращать на нее внимание, потому что она не вмешивалась в их разговоры, редко говорила сама – только когда ее спрашивали -  и даже трудно было понять, слушает ли она кого-нибудь или просто сидит рядом и думает о чем-то своем. Нельзя сказать, что Альбина Назаровна ближе познакомилась со своими соседями по дому. Но теперь она была хоть чем-то похожа на них, и они позволили ей присутствовать (она выходила со своей скамеечкой), хотя и оставили за собой право время от времени незлобно посмеиваться над ней.
        Вечерние посиделки внесли какой-то неустойчивый ритм в жизнь Альбины Назаровны. Эту неустойчивость она ощутила уже в конце сентября, когда после нескольких дождливых дней наступило небольшое похолодание, и дворовое общение прекратилось. Альбина Назаровна приходила со своей скамеечкой во двор, подкладывала специально пошитую ей многодетной соседкой Евдокией подушечку, садилась и сидела одна. Ей не было очень уж одиноко без говорливого фона, к которому она уже успела привыкнуть. Но долго сидеть она не могла – ей становилось холодно, не спасал даже большой пуховой платок, который она накидывала на спину и поясницу.
        Беспокойство опять стало ее тревожить.
        В один из теплых вечеров в начале октября, когда посиделки во дворе ненадолго возобновились, Фрося, одна из соседок Альбины Назаровны по коммунальной квартире, рассказала женщинам возмутительную историю. Их дворовая кошка Муська очередной раз окотилась, котят Фрося, как всегда, утопила. Но в этот раз она оставила одного беленького котенка. А кошка – вы только подумайте, что делается! – обнюхав свое детище, фыркнула и ушла, брезгливо отряхивая задние лапы! Паразитка! Никакими силами нельзя было подтащить эту бессовестную к своему котенку и заставить покормить его! Если дальше так пойдет, то придется и этого утопить – а жалко: живет уже четвертый день. Фрося приспособилась кормить его из пипетки, но делать это постоянно она не может: слишком много у нее своих забот. Может, кто из соседок заберет бедного котенка себе?
Фрося принесла показать сироту. Котенок оказался крупненький, покрытый пушистой белой шерстью. Прижатые к голове округленные ушки, закрытые глаза и нежно-розовый носик делали его особенно беспомощным. Альбина Назаровна терпеть не могла ни  кошек, ни собак – слишком нечистоплотными они ей казались. Но в этот раз она с интересом глядела на слепое пищащее существо, которое Фрося демонстративно для соседок пыталась накормить с помощью пипетки. Котенок пошел по рукам. Женщины решили, что он не жилец на свете и, пока не поздно, пока не открылись у него глаза, нужно отправить его вслед за братьями и сестрами, потому что никто не может взять на себя обузу по выкармливанию этого бедолахи – у всех семьи, у всех своих забот хватает.
        Неожиданно для себя Альбина Назаровна тоже взяла начавшего дрожать котенка в руки. Она потрогала пальцем его ушки и носик, погладила по голове. Котенок уткнулся носом в ее теплую ладонь, как-то сразу успокоился, перестал дрожать и заснул. Женщины на лавке посмеялись и сказали, что это хороший знак, что ей надо «усыновить» или «удочерить» сиротинку. Так котенок оказался у Альбины Назаровны. Потом появилось имя Мурка.
        Женщины сначала жалели и котенка, и Альбину Назаровну, давали советы, как лучше выкормить его, как приучить к туалету. Когда Мурка превратилась в красивую белоснежную кошку с большими оранжевыми  глазами, отношение соседей к этой паре изменилось. Они с возмущением и насмешкой обсуждали, что ради кошки Альбина Назаровна бегала каждые два-три дня на рынок за печенкой, рыбой и свежими молочными продуктами, что она мыла кошку раз в неделю, а лапы – каждый день. Им даже казалось, что сквозь беленькую шерстку Мурки проглядывало розовое, как у детей, тело. Они ехидно судачили, что от Мурки, благодаря стараниям хозяйки, совсем не пахло кошкой, а саму Альбину Назаровну кошачий запах сопровождал теперь повсюду. И в ней самой вдруг стало проскальзывать что-то кошачье, сытое довольное, лоснящееся; волосы седой белой шапкой покрывали голову и даже стали расти небольшие усики – сама  Альбина Назаровна говорила, что это наследственное, от бабушки. Все это вызывало смех, недоумение, а иногда и злобное ворчание соседей. Почти все они жили скромно, еле сводя концы с концами, мясо ели не каждый день – а тут кошка питается, как королева! Правда, примиряло их то, что сама Альбина Назаровна теперь перешла в основном на картошку и овсянку, почти перестала покупать себе «деликатесы», которые раньше часто были у нее на столе – соседи всё знали: коммунальная квартира, как известно, не имеет секретов.
         Насмешки соседок окончательно закрепились, когда однажды Мурка по недогляду Альбины Назаровны полдня разгуливала по двору в большом розовом банте. Они прозвали кошку «аристократкой», «голубых кровей», а говоря об Альбине Назаровне, часто выразительно покручивали пальцем у виска.
         Альбина Назаровна не замечала отношения к себе соседей. Она опять замкнулась в своем маленьком чистеньком мирке, в который вернулись размеренность и смысл и в котором теперь вместе с ней была ее Мурка, Мурочка... Что ей все страсти мира, когда её реальностью была единственная за долгие годы страсть к маленькому живому существу, которое отвечало ей своей безграничной привязанностью и которое внесло смысл в оставшуюся и стало оправданием всей прошедшей жизни! Они обе: и кошка, и ее хозяйка – были очень довольны жизнью и друг другом.
         На вечерние посиделки в теплые дни Альбина Назаровна выходила реже, и когда она там бывала, всегда у нее на коленях лежала ее Мурка. Они были, казалось, погружены одна в другую и даже, по мнению соседей,  одновременно довольно мурлыкали.
         Мурка, как будто, чувствовала насмешки дворовых женщин и детей и отвечала на такое к себе отношение полным презрением к насмешникам. Она даже не обнюхивала те жалкие кусочки колбасы, которые ей осмеливались бросать. Она почти не мяукала и не только ни к кому не шла в руки, но и никогда не позволяла посторонним погладить себя и едва поворачивала голову, если кто-нибудь, кроме хозяйки, пытался позвать ее, – разве  только для того, чтобы недоуменно посмотреть оранжевыми глазами на «нахала». От мальчишек, которые сначала пытались ее обидеть, она легко и грациозно уходила – она как-то умела неслышно растворяться среди ветвей деревьев, заборов и кустов. Домой  чаще всего приходила через окно или форточку – в зависимости от времени года: Альбина Назаровна специально для кошки сделала небольшой зимний лаз в своей форточке. Скоро все жители двора перестали дразнить и кошку, и Альбину Назаровну – настолько привыкли к этой необычной паре; даже что-то похожее на гордость появлялось у них, когда им приходилось рассказывать кому-либо из знакомых про своих дворовых «аристократов».
         Так прошло много счастливых  лет. Альбина Назаровна не считала их. Она не заметила, что ее кошка стала такой же старухой, как и она сама.
         Неприятность пришла в тот день, когда Альбина Назаровна не смогла встать с постели – обострилась болезнь ног. Она пролежала неделю и мучилась не столько из-за острой боли в коленях, сколько от сознания того, что ее Мурочке приходится голодать. Соседка Дуся проявила свой характер. В ответ на просьбы  Альбины Назаровны она кричала, что не собирается ради кошки бегать на рынок и торчать ради нее у плиты. Хватит того, что она готовит и убирает за хозяйкой, а если Мурка голодная, то пусть жрет то, что ей дают – не подохнет! При этом Дуся наливала в блюдце холодное молоко, рядом на второе блюдце наваливала перловой каши, а один раз швырнула кусок колбасы. Альбина Назаровна морщилась, ей становилось дурно от пищи, которой Дуся пыталась накормить её  кошку. А Мурка не жаловалась, она запрыгивала в комнату, говорила еле слышное «Мяу», терлась спинкой о руку хозяйки и ложилась на свой тюфяк. И всё. К пище, которую давала ей Дуся, она не прикасалась – пила только воду.
        Скоро из пышной «кустодиевской красавицы» - как почему-то часто и непонятно для соседей называла ее Альбина Назаровна – Мурка превратилась в худую кошку с большим мягким отвисшим животом. Котят у Мурки никогда не было. Вернее, каждый раз, когда они появлялись, Альбина Назаровна собственноручно топила их в ведре, а потом выносила их с мусором. И это тоже не нравилось  соседям. «Хоть бы одного оставила, живодерка проклятая!» - говорила Фрося, которая сама не отличалась частой жалостливостью.  Соседям же  привычнее было поплакать над беззащитным котенком, а потом выбросить его на произвол судьбы из дома, когда он становился прожорливым и хулиганистым котом.
        И Альбина Назаровна встала. Встала на свои больные ноги и побрела на рынок. С тех пор она стала ходить на рынок в основном по воскресеньям и запасалась провизией на неделю. А сметану и творог стала приносить ей домой одна женщина из деревни за особую плату. Но Мурка почти не поправилась: живот у нее остался мягким и отвисшим. Старость пришла к кошке. Так прожили рядом еще несколько лет старая кошка и старая женщина.

        Прошла ночь. Альбина Назаровна так и не смогла заснуть. Вспоминала свою жизнь и время от времени повторяла слова Дуси: «Все обойдется… Обойдется…».
        Но ничего не обошлось. Мурка медленно умирала. У неё потухли глаза, вдруг полезла шерсть и стала ясно видна кожа, но не розовая, как прежде, а землисто-серая. Альбина Назаровна не отходила от кошки почти ни на минуту. Через день, ощутив под руками неподвижное кошачье тело, с уходящей куда-то теплотой, Альбина Назаровна поняла, что это конец. Она первый раз в жизни заплакала. Долго сидела неподвижно,  потом пошла к Дусе и своим кошачьим голосом сообщила, что Мурка умерла. Дуся что-то быстро и громко говорила, но Альбина Назаровна ничего не поняла. Она вернулась в комнату и просидела всю ночь в плетеном кресле, рядом со своей умершей кошкой.
        Утром Альбина Назаровна согрела воды, в последний раз обмыла негнущееся тощее тело кошки и снова пошла к Дусе просить разрешения похоронить Мурку в ее огороде. Дуся взяла приготовленную заранее лопату и ответила:
        - Я сама вырою ей могилу, вы же лопату не поднимете. Да и копать, небось, не умеете.
        Для могилы выбрали место под абрикосом. Дуся вырыла яму. Альбина Назаровна принесла легонькое тело своей кошки, завернутое в чистую белую пеленку, положила его на дно ямы. Когда могила была засыпана, Дуся отвела свою соседку в ее комнату. Альбина Назаровна слегла и не выходила из нее больше года.
        Но она не умерла. Благодаря заботам Дуси, Альбина Назаровна стала изредка появляться во дворе. Теперь она почти никого не узнавала, плохо слышала, высохла, потеряла весь свой благородный лоск, но пахла, по мнению соседей, по-прежнему кошатиной. Выйдя на крыльцо, Альбина Назаровна терпеливо звала Мурку, до тех пор, пока на ее зов не являлась какая-нибудь дворовая кошка (котов она каким-то образом узнавала и почему-то гнала прочь). Тогда ставила на землю мисочку с едой и уходила. Потом пустую мисочку Дуся приносила домой.