Полная П

Э-хе-хе-хей...
Не каждый день выпадает удовольствие поприжать кого-то за яйца. В переносном смысле, разумеется. Вот оно – истинное наслаждение доминирования. Гусары, я же сказал, идите лесом! Особенно, когда ты держишь руку… ладно, на ГОРЛЕ самого Сидоровича. Запоминай каждое мгновение – будешь потом внукам рассказывать.
Вон она – деревня, вот подвал родной… Вот буржуй, а вот и я, скромный старатель, притащивший в зубах очередную хрень в надежде на звонкую копеечку. Хотя какая там копеечка – целый рубль. Я бы даже сказал, бакс.
Что такое «Пустышка» - думаю, знают все, объяснять не нужно. Два вогнутых диска из хрен поймёшь какого материала, какой-то силой – магнитной, что ли, - удерживающиеся на строго определённом расстоянии между собой. Да, вот так – тупо два диска и дырка от бублика между ними, которую ни сократишь, не увеличишь, хоть ты тресни. Классика жанра.
Штуковина далеко не редкая, и цена на неё никак не упадёт только потому, что она, "Пустышка", сука, тяжёлая. Коллегам по цеху в большинстве своём её тупо лень тащить. И я их понимаю.
Но в этот раз я её таки допёр на своём горбу. Почему? Потому что она была «полная». Полная полностью. То есть диски никуда не делись, но между ними – что-то такое лиловое переливается. И не ясно, газ ли это, жидкость или просто игра света – вот, пока не увидишь, не поймёшь, а словами описывать – занятие неблагодарное. Не поэт я, извиняйте. Как мы её с Мямлей увидали – сразу глаза загорелись портретами Франклина. Здравствуй, Рио-Де-Жанейро и белые штаны.
Хлипкому, пусть только и на первый обманчивый взгляд, компаньону я полную «Пустышку» не доверил – а ну как разобьёт или, не дай Бог, поцарапает? Торгашам только повод дай цену сбить. Хорошо - налегке тогда шли, не пришлось из рюкзака ничего выкидывать. Запихал, значит, в рюкзак «Пустышку», потом торбу на спину… Ё-моё! Как бы под конец рейса грыжу не схватить. “Калашникова” пришлось Мямле отдать, хотя вообще автоматическое оружие ему в целях предосторожности лучше не доверять – нервный он у нас, руки при схватке трясутся, как у наркоши с бодуна. Хорошо, хорошо, чуть-чуть преувеличил... Ладно, кто не рискует, тот не мы. А ну-ка, с песней… Грузчик, грузчик, парень работящий, грузчик, грузчик, прёт, кладёт и тащит…
И вот, стою я, пару килограмм сбросивший, тремя потами омытый, матерей всех окружающих по четыре раза перечисливший, перед коммерсантом, презентую, так сказать, товар. У нас – товар, а вы – купец, обкрутим дело, и амбец. Нет, у нас не свадьба, сей процесс гораздо более интимный…
Сидит делец, руки в колена уперев, из под-тяжёлых брежневских бровей взглядом артефакт буравит. То одну бровь поднимет, то другую. Нос вон почесал. Не торопится, в общем. А я стою, как дурак, в руках эту дуру держу (пардон за тавтологию!), и улыбаюсь во все тридцать два голливудской улыбкой. Голливудской – в смысле неискренней. Мне, может быть, тоже хочется нос почесать. А кое-кому – так и разбить.
- Полная, - наконец-то изрекает он.
- Так точно, товарищ капитан!
- Где достал?
- Top secret, sir! – с типично рассейским акцентом отвечаю я.
- Хватит балагурить, не в цирк пришел.
- Тысяча извинений! – аккуратненько грохаю «Пустышку» на пол. Умаялся я с ней.
- И всё же – где?
- Купишь – скажу.
Всё по-честному.
Сидорович постучал пальцами левой руки по столу, что-то бормоча себе под нос.
- Сто двадцать, - заявляет.
- Э, нет.
Взгляд на меня поднял – невинный такой, ангельский. Ничего, мы сами с нимбАми.
- Раз-Два, - медовым голосом по прозвищу называет, - что же тебе, мало?
- Мало, - перехватываю инициативу, - мне «Долгу» долг вернуть надо? Надо, - загибаю пальцы, - Мямлю кормить надо? Надо. В починку скафандры отдать, ведь мы в топи собираемся, да и вообще, щеголять с пулевыми дырками в одежде как-то не эстетично, надо? Надо. У Слона на неделе пополнение было, скинуться братвой по двадцать копеек надо? Надо. Двоюродной тётушке в Тамбов средства на лечение простаты отослать надо?..
- Всё, хорош, - Сидорович поднимает руки вверх, призывая остановиться, - сколько?
- Двести двадцать. И скажи спасибо, что не каждому.
- Да ты…
- Не переживай ты, в русских, не баксинских.
Это я его типа подкалываю. Ясное дело, птицы мы не такого высокого полёта, чтоб валютой нам платить. Но позлить-то хочется.
- Рраз-Два, на гррубость наррываешься, - перешел на рык торговец. Хоть ангельскую маску снял: - Всё, гад, обидеть норовишь…
Я не растерялся. Указываю наверх: - Там, знаешь, так накувыркаисси… Придёшь сюда – тут ты сидишь!
Чуток помолчали, наслаждаясь идиотизмом ситуации. Или это один я кайфовал?..
- Ладно. Чисто ради тётушки – сто пятьдесят.
- Да на кой мне твои сто пятьдесят, если в Дитятках можно чуть ли не за три сотни толкнуть?! Мне просто лень туда тащиться. Но если, Сидорович, обидишь, то уж не серчай – у меня камрад есть, сейчас наверху отдыхает. Всё рвался сам потаскать, так почему бы, собственно, и нет? Задам ему овса, пришпорю – и вперёд! Дикобраз, уверен, при виде такого товара сразу кипятком списнёт…
Говорю, а сам метаморфозами любуюсь. Ну, посмотрите на него, такой милашка. Красный стал, что ваш помидор. Ни дать ни взять красноармейский революционный бронепоезд. Того и гляди пар из ушей повалит.
- Сто шестьдесят, - молвит он кипящим голосом. Смотрите-ка, ещё упрямится.
- Двести двадцать.
Наш паровоз вперёд летит, в коммуне остановка, другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка…
- Сто семьдесят.
- Двести двадцать.
Ну, давай, не телись. Чай, не выпускница. Ты же жаждешь её заполучить, я, гад, по глазам твоим бесстыжим вижу… Нет, господа гусары, я не про выпускницу…
- Сто. Семьдесят. Пять, – клокоча от бессильной ярости и делая ударение на каждом слове, чуть поддавшись вперёд, произносит Сидорович. Ух и хочется ему «Пустышку» полную, так, что прям в петлю, и колется тем временем. Жаба душит. Будто не деньги, а душу отдаёт.
Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и спокойно так, тихонько говорю: - Двести двадцать…
- Да мне что тебе, ещё и минет сделать, что ли?!?! – взорвался торговец.
- Да куда ты денешься…
Упс. Я произнёс это вслух? Похоже, да… Вот сейчас и проверим, правду ли говорят, что у Сидоровича под столом взведённый обрез припрятан.
Решившись, открываю глаза. Сидорович так и застыл в привставшем положении. Лицо – как у новобрачного, уже поднявшего фату и почти что поцеловавшего невесту, но внезапно получившего от суженой пощёчину. На глазах гостей, родственников, попа и работницы ЗАГСа.
Я постарался придать лицу серьёзное выражение и встретился с Сидоровичем взглядом. Мы думали об одном и тоже.
Действительно, куда он денется? Полная «Пустышка» на дороге не валяется.
Усилия, чтобы не заржать, приходилось прикладывать поистине титанические, но уголки рта, вопреки всему, так и норовили потянуться вверх.
Гоголь, немая сцена.
Коммерсант наконец отмёрз и грохнулся на жалобно скрипнувший стул. Вытащив одну из полок стола, он шустро вытаскивал на белый свет деньжата.
- Ты самый… Большой… Говнюк… На свете… Раз-Два…
Каждое слово подкреплялось пачкой купюр.
Ей-Богу, моей улыбке позавидовал бы сам Чеширский кот. Быстренько, не считая, рассовываю по карманам деньги и ставлю полную «Пустышку» на стол.
- Свободен, - буркнул Сидорович.
Эх, с каким бы удовольствием я бы остался посмотреть на то, как он, кряхтя и пердя, тащит артефакт в хранилище! Но в памяти вновь всплыл слух об обрезе…
- Арривидерчи! – крикнул я уже с лестницы.
Сидорович тоже что-то сказал на прощание, только я толком не расслышал. Что-то там про маму мою. Странно. На кой ляд она ему сдалась, маменька моя?