Прогулки по городам и весям. Кузбасс

Милой Гале

У меня за окном – глубокий распадок, покрытый глянцевым пихтовым изумрудом и зелёным кружевом кедров. За ним – теряющиеся в голубоватой дымке редкого аромата медуницы, круглый год белоснежные, сияющие кряжи Алатау. Такие близкие (руку протяни), такие манящие (протяни руку за мечтой) и такие далёкие (протяни руку за мечтой и сожми пустоту).
Я никогда там не был. В детстве (с точки зрения матери) был слишком мал. Для всех матерей время останавливается по пути в твой первый класс. В юности (с точки зрения отца) я был слишком глуп. Для большинства отцов время замирает в ванной при твоём первом бритье. Позже (с точки зрения жены) я был слишком ветрен. Для любящих жён время застывает ещё до свадьбы, в период полного открытий гормонального флирта. В юности флирт всегда химичен по своей природе. Это позже мы учимся обогащать его, многогранить социально. Потом он станет привычкой.
Я родился в Сибири, вырос на Дону, «пустил корни» на Русском Севере. Я отмахал эту страну самолётами, отстучал поездами, отмерил шагами от Прибалтики до Забайкалья и от Поморья до Кавказа, но никогда не бывал в Алатау.
Было много учёбы, работы, детей, короткого счастья и, как следствие, затяжных похмелий, которые в моём кругу принято называть разочарованиями. Какая-то нескончаемая, сливающаяся в один мутный кадр вереница суточных дежурств и ночей за компьютером. Растресканные в кровь до костей руки, которые приходилось утром обрабатывать на операцию, и стихи лёжа на животе, примерзая гонадами к прорехам дощатого пола, и одна диссертация в позе мало отличной, и захватывающая проза, и завораживающая драматургия… В мире так много интересного!
И была детвора в два этажа, и тарабарские языки, и очаровывающие предвкушением, как кулисы, переводы, и классическая каприза гитара, и вторая диссертация, и могла бы быть третья…
Я всегда спешил на Алатау, но вечно надо было отмахивать, отстукивать, отмерять куда-то не туда. И – всегда вдруг – подходили усовершенствования и уходили близкие. И – когда не ждёшь – случались осложнения у моих пациентов. И слепли – к досаде – глаза за монитором и новыми лекциями. И падал – всегда не вовремя – в голодные обмороки. И – всегда не кстати – болели дети, и обижали возвращения статей, и убивали обрезания стихов.
Чего только не приходилось делать в жизни! Мне приходилось самому вытаскивать из комы жену и оперировать собственных детей, верстать книги и торговать анашой, но не приходилось бывать в Алатау, спать на кедровом лапнике и напиваться в усмерть дурманом таёжной жимолости.
А сейчас я сижу у окна, и голубоватые кряжи белоголовых Алатау от меня не ближе, чем в детстве. Настолько рядом (вот, кажется, – руку протяни!), такие манящие (протяни руку к мечте), и такие далёкие (протяни руку за мечтой и сожми пустоту).
Потому что уходит в глубокий распадок закат, теряются в багряном вершины, и опускается вечер. Последний мой вечер на планете Земля.



2003 г.