Прогулки по городам и весям. Крым

Там, где небо бывает пронзительно-синим, величественным и глубоким только на заре, а солнце ярче пожара; где облака мимолётнее счастья и чище мечты, где невысокие пологие горы круглый год укутаны толстым плюшем - фисташковым, палевым, охряным, сандаловым, но всегда пухлым плюшем; где ветер может быть любым - восточным, южным, западным, северным, но всегда дует с моря, там время не имеет никакого значения. Важна только жизнь.
Всесильное, как проклятие матери, солнце всегда право - в своей неумолимости и в своей неизбежности. Оно сжигает верхушки молоденьких деревьев и распластывает их по густому полуденному мареву, мешая с рыхлыми кустами. Оно высушивает травы уже в юности, и, всегда цвета кофе с молоком, они не помнят сами - цвели ли?.. Плодоносили?.. Родились вчера или умирать сегодня?.. Только шуршание. И шелест. И зной. Что больше? Головокружительный звон цикад.
Как гимн торжества светила.
Но весь этот бежевый плюш диких трав и кустов, и реликтовых народцев на просвечивающейся бронзе растресканной земли - он жив. Со взором, затуманенным вечной сиестой, с тягучими соками, с вязкими дремотными мыслями - но жив всегда.
Ибо какой Ему смысл повелевать камнями?


Маленькая юркая ящерица всегда знала, что по-настоящему любит только его. Даже когда заигрывала с этим изящным пустозвоном - легковесным ковылём. Ковыль хорош в своей массе, хорош в коллективе, когда он катит свои серебристые волны за ветром к вершинам холмов. Тогда он и мужественно красив, и по-былинному силён, и убедительно целеустремлёнен. Но заигрывать с коллективом опасно, как с морем, - утопит, растворит и не заметит. ...Да и накладно. А личность одного ковыля, - что с неё взять? - ветреная былина... Одна такая личность сжимала её в пушистых объятиях полминуты, а потом стала кланяться земляной жабе.
“Судьба-а-а,”- урчала жаба торжествующе. Но красивые женщины не верят в судьбу, во всяком случае, пока они красивы. А ящерка была очень хороша! Подернутые поволокой выразительные глаза, искрящаяся вязь мелких чешуек, крохотные точёные ножки... Даже жаба, ворча по обыкновению что-то невразумительное типа “в ногах правды нет” признавала, что трудно определить, чем вызван легкий шелест на ящеркином грациозном пути - ломающимися под миниатюрными лапками  высохшими травинками или пением эксклюзивных чешуек на стройных ножках в ажурных колготках телесного цвета.
И всё это великолепие (все двенадцать граммов божьего промысла!) она собиралась отдать ему со всей широтой своей щедрой и бескорыстной души. От него требовалась только чуточка терпения. Ну не так же он мелочен и эгоистичен, чтобы возражать против капельки ничего не значащего флирта с легкомысленным ковылём?! Или коротенького любезничания с никогда не держащимся на ногах перекати-полем?
Флора в тех местах была не слишком разнообразной.
А что же он? Он ждал с терпеливостью, которой могли позавидовать даже заморские скалы. Да он вообще был кладбищем добродетелей - не болтлив, серьёзен, постоянен, вдумчив... Он никогда не ошибался! Рос плетьми, был взаправду обременён внушительной жилплощадью и вовсе не обременён роднёй... К тому же из какой знатной аристократической семьи! Из рода, имеющего привилегию не снимать шляпу даже перед владыкой-солнцем! Не удивительно, что ему одному среди всех степных соседей удавалось сохранять свой ярко-зелёный колер. Солнце плюшевых гор обесцвечивало даже небо, но трогать его, видимо, не решалось. И днём, и ночью - в любых ситуациях - он сохранял полную невозмутимость и хранил многозначительное молчание.
-Уж он-то слов на ветер не бросает, - не раз уважительно замечала земляная жаба, косясь на единоличника-ковыля. Все обитатели склонов не могли с нею не соглашаться. Им даже дурно становилось, когда они пытались представить себе обстоятельства (бесспорно - исключительные), при которых бы он, наконец, нарушил своё молчание. Но в том, что его время придёт, не сомневался никто.
-Наш Илья Муромец, - всегда шёпотом и, конечно, всегда с благоговением отзывался о нём пахучий чабрец, - а ведь придёт время - воспрянет, заговорит, - только держись!.. Звёздам тошно станет! Да, он ещё скажет свое слово - веское, зримое...
-Куда там Илюше! - спорила жаба, - с его-то муромским рылом - да в наш калашный ряд! И была, безусловно, права, так как он - каперс - был аристократом в таком далёком колене, что от счета рябило в глазах. - И что интересно, - замечала она погодя, - ведь всегда с народом, всегда в гуще… Наш - плоть от плоти! Сама природа! А я страсть как люблю природу…
- И это после того, что она с тобой сделала?.. - Ящерка слушала эту обывательскую трескотню всегда со скрытым удовольствием, но всегда из поодаль, не участвуя в ней. Так слушают сплетни о знаменитой кинозвезде, с которой вместе ходили в ясли и дрались из-за горшка, мол, - мелите себе языками, а мы-то в курсе гораздо большего и знаем такое... А ящерка знала, что он будет, несомненно, её. В самом деле, не её - так чей же?
Фауна в тех местах была не слишком разнообразной.
И вот, наконец, одним знойным цикадным днём ящерка поняла, что её время пришло. Она стремительно понеслась вверх по склону, лихорадочно проворачивая в своей изящной головке разные умности, заготовленные специально для первого свидания: “час пробил... мосты сожжены... зад в Рубиконе... в общем, - собирать камни”.
Она успела вовремя. От натуги каперс стал ещё колоритнее, приобретя глубокий болотный оттенок, но пока терпел, - он умел выдерживать паузу.
Все уже были здесь, все - слух и зрение, все - плечом к плечу, оставив только узенькую тропку в своем каре для неё, единственной, для неё - половинки долгожданного и неизбывного богемного счастья. Принесло даже перекати-поле, правда, как всегда - в стельку. Земляная жаба урчала что-то о роли аристократии и ещё что-то о судьбоносности момента, и ещё о том, что доколе... Её заглушал чабрецовый бред об Алёше Поповиче и многословные вздохи ковыля: “Ну, теперь...” - признанного витии.
Каперс увидел, что собрались все, сконцентрировался ещё больше, собрался с мыслями, словами, с воздухом и ...
…ветер содрогнулся от оглушительно-неприличного треска. Смолк на секунду даже звон шокированных цикад...
-... Мм-да-а, - проронила после долгого молчания заляпанная с ног до головы ящерица, - видно - не судьба...*


Что толку злорадствовать там, где обесцвеченное небо бывает пронзительно-синим только на заре, а солнце ярче пожара? Где облака мимолётнее счастья и чище мечты? Что толку окститься там, где невысокие покатые горы круглый год укутаны бежевым плюшем, где травы цвета кофе с молоком не помнят, - родились вчера или умирать сегодня, где ветер может быть любым, но всегда дует с моря?.. Где время не имеет значения, а смена тысячелетий - всего лишь улыбка Творца…


2001 г.