Обычные странники

Он родился в глуши Пелопоннеса, где мшистые предания о каликанзаросах, смешиваясь с терпким вкусом молодого вина, становятся реальнее терактов. Вырос в Якутии, среди неясных грёз о далёких вёснах под спудом тугого оленьего наста. Учился на Тайване, насквозь пропахшем рыбой, солнцем, героином и только что напечатанными долларами. Имел еврейскую наружность, туркменское подданство и русскую фамилию. А жил в расхлябанной и промозглой до самозабвения Всмятке. Он был очень странным, этот человек.
Раздражающе неглуп, подозрительно молод и не с проста приветлив. Таким везде не сладко, а этот ещё и начальства чурался, как чёрт ладана. Бывало, ему чёрный воронок (пардон, - лимузин) дорогу переедет, - он квартал обходит, встретит в коридоре главного, - сплёвывает через левое плечо. Он был, как мы уже говорили, со странностями.
Но самыми странными были, пожалуй, его рассказы. Говорить он любил и умел. Искусство рассказчика за ним признали сразу же после его появления. Почему? Понятно - чтобы не было нужды выслушивать его до конца.
А заливал он отчаянно! Рассказывал о звёздах, которые ябедничают друг на дружку, о туманах, соревнующихся в ослепительности, о далёких странах, где есть, якобы, странный обычай грустить, когда кто-то уходит, о том, что главное - это то, чего не услышать ушами…
Подобное поведение, конечно, настораживало, но годы шли, в борщ он по-прежнему почему-то никому не плевал, и его странности стало принято считать скорее пограничными расстройствами, нежели галлюцинаторно-бредовой симптоматикой. Бдительность постепенно притуплялась, затиралась, блекла… И уже мало кто помнил кривой лохматый палец главного, торчащий из гроба и указующий в сторону этого человека, кривой палец с толстым часовым стеклом жёлтого ногтя, будто бы вопиющим: “Четвертовать, мать его..! Колесовать, мать твою..! Ибо - твою мать…”. Старый главный был самым красноречивым и самым прозорливым из своих предшественников.
А вот грянул же гром, - перекрестились, да не к сроку. И было это так.


В обычный день, когда облака, перетянутые странгуляционными бороздами, лупили холодным дождём по крышам так громко, что заглушали урчание раздавленных пешеходов, когда свинцово-серые намокшие и тяжёлые куски штукатурки пикировали на головы зазевавшихся пенсионеров, а очередной главный и его очередной первый зам. находились на курсах повышения квалификации в Палермо, этот самый человек от имени полных коллег и сочувствующих должен был поздравлять прокуратора с присвоением высокого звания Заслуженного Творца. Событие большое, что и говорить, ведь это звание вкупе с имеющимися у прокуратора свидетельствами Народного Спасителя и Почётного Создателя давало право на внеочередную канонизацию, минуя длиннющую вереницу святоватых местных пророков и полуримских пап. Что, в свою очередь, сулило блестящую и долгую политическую карьеру.
Наш странный человек молча положил приличествующий моменту Кох-и-Нор за № 104267 к ногам виновника торжества, но говорить с ним отказался: “Зачем? Начальство не любит серьёзных бесед, а я не люблю побасёнок”. После этого при полном безмолвии разинутого народа (хотя, конечно, не народа - аудитории; аудитория хлеще народа, ведь это - лучшие граждане города) он вручил поздравительный адрес прокураторскому сыну, стоявшему рядом с троником, - прыщавому очкарику в ранге каупервуда второй гильдии и признанному лидеру Всмятского союза молодёжи.
Растерявшийся сынуля бегло скользнул по тексту, затем в адрес заглянул отец… Там была какая-то галиматья о болотных кочках, соревнующийся в превосходстве, о роли лучиков любви в фотосинтезе мироздания, о том, что наши познания куцы, устремления низменны, а жизнь - коротка, и ещё что-то о том, что главного не увидишь глазами…
Его слов прокуратор и не должен был понять, но их дерзость была слишком очевидна. Даже для политика. “На кол его, - сухо резюмировал прокуратор, но затем, вспомнив, что находится на глазах у электората, а в моде риторика, добавил, - именем, мать его..! То есть, - мать твою..! Ибо - твою мать!”
Но человек исчез.
И только тут до некоторых присутствующих дошел пронзительный смысл кривизны лохматого пальца с толстым часовым стеклом жёлтого ногтя. Да! Он был Странником (прости, господи)! Обычным Странником! А приходить в этот мир, мутить по мере сил воду и уходить из него - у них в порядке вещей.
Обычное дело.


Позже жизнь пошла своим чередом. Появились в продаже самозатачивающиеся автомобильные покрышки, дети стали умирать от запоров, штукатурку к домам решено было приклеивать канцелярским клеем…  А тучи в день канонизации лупили холодным дождём по крышам так яростно, что прокуратор оглох.
Этот факт весьма огорчил его камарилью, так как отныне восхваления и здравицы надо было записывать на бумаге, что умели не все. Во Всмятке был открыт специальный ВУЗ, где стали обучать вылизыванию седалищ в письменном виде и через Интернет.
Прыщавый сынуля прокуратора как-то, после трехнедельного запоя, выколол себе глаза. Чтобы увидеть главное. Отец спросил его: “Что главное, сынок?” И сын написал: “Мрак”.
“Он был не глуп, этот чёртов Странник,” - пробормотал прокуратор, и во Всмятке навсегда отключили свет. А ЛЭП за ненадобностью были сданы в лом цветных металлов.
Позже к ответу мальчугана разными руками дописывались - “Холод”, “Сыроедение”, “Сушь”, “Кусты”. И у ещё уцелевших жителей отключались тепло, газ, водоснабжение и канализация. Трубы были проданы в лом черных металлов.
Когда руководить стало некем, прокуратор был приглашён на работу в столицу. Надо ли объяснять, что с повышением? Но у каждой лошади есть своя капля никотина. …Ему случилось захлебнуться коньяком на устроенной отходной, выпивая на брудершафт с завистливым заместителем.
Теперь и кости его давно уже сгнили…
А ещё ругают Всмятку за сырость… - богом благословенный край!



2001 г.