Крымские хроники бандитского периода 4 глава

«СОСЕД МОЙ, БУДНИЦКИЙ»
Поезд монотонно покачивало, изредка дергало и колеса сбивались с привычного ритма. За окнами проплывали пригороды столицы. Окна лоснились от прямого солнечного света, в купе было жарко и слепяще светло.
Валька смотрел на льющиеся рядом ослепительные рельсовые линии дороги: по ним скользило солнце. Лицу было жарко, все тело было истомлено: то ли бессонной ночью, то ли волнением. Рельсы вливались друг в друга, незаметно для глаза исчезали, раздваивались и вновь появлялись рядом с покачивающимся вагоном.
«Встретят или не встретят?» - думал Валька, выбивая дробь на липком от засохшего чая столике. - Встретят? Не встретят? Вот если в этой башне больше десяти этажей - встретят. Меньше - не встретят. А не встретят - ну и не надо, тем лучше».
Валька успел сосчитать только до восьмого этажа, поезд свернул, мягко покачнулся и начал замедлять ход. Мимо окон все медленнее под скрип тормозов поплыли перроны. Люди напряженными взглядами скользили по окнам, махали руками, светлели улыбками. Диму Валька увидел сразу. Он сидел с каким-то парнем на перилах и держал в зубах окурок. Окурок давно потух, но Димка с залихватским видом пережевывал его во рту. Валька взял чемодан и сетку с передачей от Димкиных родичей и, чему-то вовсю улыбаясь, пошел к выходу. Димка был его соседом, на год старше. Он уже поступил и год учился в Университете на физвозе. Отец договорился, что он Вальку встретит и устроит на первых порах. Явился!
Пока Валька шел по коридорчику вагона к выходу, шум вокзала нарастал, он был резкий и свежий, как и воздух после затхлого купе, и потому тонизировал. Настроение сразу улучшилось. Исчезли неуверенность и тоскливость, исчезла какая-то кисло-сладкая муть у горла. Он вышел на перрон. Ноги наливались силой, Вальке казалось, что он выходит из больницы, где долго пролежал в постели. Но направился он не к Димке, а к Вишнякову, другу отца. Высокий, лысый, в очках, он разглядывал толпу, увидел Вальку, поднял руку: дескать, рот фронт! Валька протолкался к нему, пожал руку, предварительно поставив чемодан.
- Видал, сколько отдыхающих наехало! - радостно закричал Вишняков. - Ну, что,
поехали? – и наклонился за чемоданом. Валька наклонился одновременно с ним, они стукнулись лбами и заулыбались.
- Да вот меня еще друзья встречают, - пробормотал Валька и шагнул к Диме. –
Здорово, сосед мой Будницкий!
Дима шел к нему, умильно расплывшись в улыбке, дурашливо выкатив глаза и раскрыв широченные объятия.
- Шо это за ужас, летящий на крыльях ночи? – попытался пошутить Валька, но
тут же был спеленут могутным дружеским сжатием.
- Здорово, Снежинка! – оглушительно заорал Димка в самое ухо, ожег жестким
наждаком щетины при поцелуе, опахнул винным перегаром, стиснул руку широченной и твердой, как пинг-понговая ракетка, ладонью. Валька аж охнул, еле вытянул слипшиеся пальцы из тисков, вырвался из навязчивых объятий. Димка явно был на взводе.
- Но-но, прошу без поцелуев. Тем более небритых! 
У Димки отросла рыжая пиратская щетина, а вот голова была острижена почти под ноль, и вообще он казался сильно повзрослевшим - широкоплечий, бицепсы катаются, он и в школе был здровым – еще бы, кмс по метанию ядра, но за этот год раздался вширь и ввысь, заматерел.
- Это Серый, - заорал Димка, указывая мизинцем с отросшим грязным ногтем на
своего спутника, невысокого лобастого крепыша в белой тенниске и с золотой цепью на мощной шее.
- Сергей, - представился тот серьезно.
Валька пожал и ему руку. И опять как в капкан попал. Да что они пальцы жмут, как эспандер. Силу демонстрируют? Сила есть – ума не надо. Дима сказал, как и мгновение назад Вишняков. - «Ну, что, поехали? Тут троллейбусом...»
- Да у нас есть машина, - сказал Вишняков.
- О, тебя круто встречают...
- А ты думал! - Валька взял чемодан, а сетку с передачей протянул Диме. –
Держи, родичи тебе передали подкормить.
- О, - обрадовался Дима. - Что там?
- Сгущенка, орехи, дребедень всякая.
Дима восхитился, лицо его, заросшее ржавой щетиной, расцвело. Кругообразно погладил живот и подмигнул Сереже: покушаем!
Они шли по подземному переходу и Валька заметил, что Дима хромает на одну ногу.
- Ты чего? - осведомился он, кивая на ногу. Лицо его еще так и не покинула
улыбка.
- Вывихнул.
- Где это тебя угораздило?
Дима наклонился к уху Вальки и шепнул: «По пьянке свалился с лестницы». Валька рассмеялся. В переходе громко пели под гитару трое молодых людей. Перед ними стоял чехол от гитары с мелочью. Вдоль стен торговали лотошники, куда-то бежали на посадку люди с чемоданами и торбами. А Вальке не надо было никуда торопиться - он уже приехал. Он приехал поступать в Крымский государственный университет!
Они сели в машину, это был старый «Москвич-480» красного цвета, и вырулили на площадь перед вокзалом. Несметные потоки машин застыли перед светофором. Огромное летнее столпотворение поражало. Мигнул светофор и десятки машин рванули с места. Валька прикрутил окно от бившего в лицо горячего ветра и стал расспрашивать Димку о жизни в столице. Тот отвечал односложно, больше ковырялся в посылке, выуживая то мятую грушу, то конфету «Гулливер».
- О, вон парламент! Мы тут голодали, скажи, Серега. На, подкрепись,
голодающий!
- Я после голодовки так и не восстановился, - засмеялся Сережа и с
готовностью схрумкал шоколадку.
- А чего вы голодали? – спросил Валька.
- Ты что, не слышал, в натуре? – удивился Димка. – Деревня! Все газеты же
писали, телевидение показывало. Мы демонстрацию им закатили, а эти сволочи…
- Суки поганые! – ожесточенно поддержал Сережа.
- Ничего, мы с ними еще поквитаемся, конкретно! – сквозь зубы процедил
Димка. Лицо его исказила гримаса ненависти. – Девчонок наших лупили по черепам, со всей дури!
- Кто? – все еще не понимая, переспросил Валька.
- Омон – кто! Мы тихо-мирно причапали к Верховному Совету, плакаты, транспаранты, тыры-пыры, а эти суки… 
- А чего вы хотели?
- Хлеба, ****ь, и зрелищ! – все сильнее закипал Димка. Вишняков опасливо
покосился на него через плечо. – На учебники подняли цены, отменили проездные, в общаге не топят, стипуху не платят. Ну, мы и пошли типа с властью побакланить. Туда-сюда, стоим орем, вдруг отморозки в фуражках срываются с места и начинают нас конкретно колбасить. Мы такие – не поняли! Начинаем колбасить в ответ, девчонки визжат, у тех палки, щиты. Таньке Волоховой голову раскроили, в шапочке ходила. Мальцеву ключицу сломали. Остальным такой макияж расписали конкретный, по всему телу! Но мы с ними еще рассчитаемся, будь спок!
- А Чеботариха, помнишь, еще два месяца ходила показывала синяки на жопе, -
засмеялся Сережа. – Синяки уже сошли, а она все юбку задирает, ха-ха… А они нас тогда испугались, -  мечтательно припомнил Сережа, выуживая из Димкиной авоськи мятый персик. Надкусил, сок закапал на сиденье. Вишняков недовольно  крякнул.
- Объявили голодовку, - продолжал Сережа, - надели на голову белые повязки,
как камикадзе, натянули палатки вон там на газоне, и залегли! Родители набежали, депутаты, телевизионщики… Слава, усиленное питание, хорошо…
- Так вы ж голодали, - не понял Валька.
- Дурак, на голодовке самая жрачка! – захохотал Димка. – Еды натащили полные
палатки, все несут, жалеют, туда-сюда. Мы типа как на пикник съездили.
- Так Гектозавр, слышь, после голодовки у себя в комнате палатку, ну, ту, в
которой сидели перед Верховным Советом, натянул, так и спит в ней! – хохотнул Сережа.
- Все, сука, по ума делает, - захохотал Димка, - в палатке трахаться можно,
когда комната полна народа, ха-ха…- наклонился к уху Вальки, прошептал. - Меня тогда чуть не исключили, в натуре, «хвостов» нависло – как у звероящера, уже документы готовили на исключение, а тут эта заваруха. Я стал типа героя голодовки, хер бы меня исключили, все бы заорали – политические преследования! Пидоры! – заорал в окно на промелькнувших мимо гаишников.
- Э, поосторожнее, - сказал Вишняков, - штрафовать-то меня будут!
- У нас с ними разговор короткий! – сказал Димка, явно набивая себе цену.
Видно было, что Димка понтуется, строит из себя крутого. Вальке стало смешно.
- Бунтари, - пробурчал под нос Вишняков. Тихо, думая, что не услышат,
добавил. - Вас бы в шахту…
Но Будницкий услышал.
- Это кого в шахту, ты, не понял?! – прогундосил он, поднося руку к уху, как
бы прислушиваясь к такой невероятной залепухе. – Ты шо, в натуре, там бакланишь, драйвер? Или мне послышалось…
- Да послышалось тебе, послышалось, - перебил его Валька, пытаясь перевести
закипающую ссору в мирное русло. Но не получилось. Димка развел пальцы веером, исковеркал ноздри и губы в гримасе презрения.
- Твое дело баранку крутить, - заорал он водителю, - а хавальник закрой, пока
тебе его не заткнули, понял?
- П-понял, - бормотнул побледневший Вишняков. Вальке стало ужасно стыдно
перед другом отца, еще сообщит родителям, что Валька связался с какими-то бандитами. Попытался шуткой разрядить атмосферу.
- Ты в натуре так выражаешься, или понты кидаешь? – спросил он Димку таким
же идиотским блатным тоном, как выражался и сам новоявленный «крутелла».
- Типа?
- Ну, что ты все канаешь под блатных? «Конкретно, чисто, типа», ты
что, действительно так говоришь или притворяешься?
- Да я и не замечал вроде, в нат… не, серьезно, так все говорят... –
Димка словно поперхнулся мозгами, пожевал веками, взревел радостно. - А шо тебе не нравится, кальмар в натуре?! Это ты у нас, - передразнил, - «ярко выраженный гуманитарий»…
Валька засмеялся, вспомнил Марию, училку литературы, Марию Федоровну, та его часто так называла, ставя в пример отстающим недотепам.
Всю дорогу до Универа сидели в напряженном неловком молчании.
- Вот и наша родная общага, - наконец объявил Димка. - Через три дня
сочинение, готов?
- Усегда готов! - дурашливо крикнул Валька, но сердце томительно сжалось:
наступала пора испытаний, поступить надо было во что бы то ни стало, иначе загребут в осенний призыв и - здравствуйте, неуставные отношения! Жуткие рассказы про дедовщину крепко пугали, телевидение и газеты об этом только и кричали.
- Документы уже поздно сдавать, - сказал Сережа. Димка кивнул, сказал,
выбираясь из машины:
- У меня переночуешь, а завтра получишь направление, дадут тебе лёжку.
Валька вышел из «Москвича» с интересом оглядываясь вокруг. Пять больших корпусов в форме параллелепипедов стояли в сочной зелени, словно вырезанной солнцем на фоне белооблачного неба.
- Ну, что, - сказал Вишняков, - позвони, как устроился, что к чему. Не забудь дать телеграмму
матери с отцом. Волноваться будут.
- Конечно, - сказал Валька.
- Ну, давай в общем. - Вишняков укатил.
- В шахту он нас хотел, сука, - злопамятно процедил вслед уезжающей машине
Будницкий, - как бы сам там не оказался. Так, короче, бери чемодан и иди за нами. По сторонам не зырь, канай за местного, а то в абитуре такую изжогу навели, паспортный контроль и ***ню всякую. В общем, внимания ни на кого не обращай. - Димка схватил сетку с продуктами, с которой не хотел расставаться ни на минуту, Валька с чемоданом шел за ним, а сзади - Сережа. Догнали высокую девушку в прозрачной маечке, в таких узких шортиках, что при каждом шаге снизу из-под джинсовой бахромы выпирали незагорелые, слепяще белые полупопия.
- Вот это булочки! – восхищенно крякнул Будницкий. Всучил Сереже авоську с
фруктами, взял девчонку под локоток. – Девушка, у вас есть булочки, а у меня сосиска, давайте сделаем хот-дог, а?
Девушка возмущенно зыркнула на него и ускорила шаг. Будя что кричал вслед,
потом махнул рукой, отстал.
Вошли в третий корпус. Холл был увешан выцветшими плакатами и
объявлениями. За столиком у входа сидела вахтерша, но на них она даже не посмотрела. Ребята вбежали на третий этаж и ввалились в комнату. В ней было еще трое парней. Они сидели за столом, играли в карты и смотрели по видику боевик. На экране прыгали китайцы и умело промахивались друг по другу. Вальку поразил огромный японский телевизор.
- А тут такие телеки во всех комнатах стоят? – изумленно спросил он. Димка
нарочито захохотал, потыкал себя указательным пальцем в грудь.
- Цэ мое.
- Ни фига себе! – восхитился Валька.
- В натуре! – подхватил Будя. Махнул в сторону парней, смотрящих фильм. – С
этими двумя можешь отдельно не знакомиться. Они оба - Миши. А вот с Евгением Александровичем предмет чести руку пожать. Это знаешь кто? Это великий и ужасный Репей! Сам Репей!
Валька безразлично пожал руку высокому парню с холодным лицом
нордического типа, как говаривали в «Семнадцати мгновениях весны». Вот только прическа у Репья была какая- то странная – корни курчавых волос были черными, а сверху покрашены в блондинистый колор.
- Курить тут можно? - спросил Валька, осматривая комнату: в захламленном
бардаке сверкали предметы роскоши: видик, телек, огромная магнитола, холодильник, правда, весь изрешеченный сколами и вмятиными, происхождение которых Валька понял немного погодя, когда Димка вдруг выхватил из-под подушки пневматический пистолет и застрелил таракана, на свою беду выползшего на белый бок холодильника.
- А есть что курить? – спросил один из Миш, толстый, с двойным подбородком.
Валька вытащил пачку ментолового «Салема» и положил на стол. Миши дружно восхитились и расхватали по сигарете. Закурил и Репей, обведя Вальку долгим мутным взглядом изрядно выпившего человека. Дым наполнил и без того грязную комнату. Валька подошел к окну стряхнуть пепел. Курил он мало, просто баловался, но мужественная затяжка должна была знаменовать начало новой, студенческой жизни.
- Что это? - спросил он, показывая на подоконник, залитый ржавой кашей.
- А это сверху кто-то кинул пакет с молоком, а потом зубной порошок, -
пояснил второй Миша, худой, прыщавый, небритый, с длинными немытыми волосами. - Вся Димкина кровать превратилась в болото. Он ходил наверх, хотел в морду дать, а потом напился с ними вдребезги и вывихнул ногу на лестнице. Хотел, как Пьер Безухов, выпить бутылку из горлышка, сидя на перилах.
- Ты путаешь с Дороховым, - поправил Валька, морщась от солнечного блика.
В здании напротив кто-то светил зеркалом на второй этаж и случайно зацепил его глаза. Валька посмотрел вниз: на подоконнике второго этажа сидела  смуглая курносая девчонка с двумя короткими косичками и ярким солнечным зайчиком на лице. Она подняла глаза вверх и Валька отшатнулся, испугался, что увидит. А перед глазами так и сверкало тонкое юное лицо, ослепительно освещенное солнцем. Она показалась Вальке очень красивой.
- Ты на филфак? – неожиданно спросил Репей, с интересом его разглядывая.
- Да.
- Заметно. «Войну и мир» читал, не то что эти обормоты. Стихи, наверно,
пишешь.
- Пишет! – закричал Будя. – Валька у нас даже сочинение выпускное написал в
стихах. Жень, ты бы почитал его вирши, составил протекцию, то-сё, туда-сюда…
Репей криво улыбнулся.
- Димок, меня просто потрясают твои выражения, имеющие неизбывную
общечеловеческую ценность, типа «то-сё», «тык-мык», «туда-сюда» и особенно – «тыры-пыры».
Валька засмеялся шутке, и заметил, что Репью это польстило. Сережа за руку
выдернул Димку с кровати.
- Хватит Муму за хвост таскать. Надо же отметить приезд.
- Само собой, - согласился Дима. - И такая закусь есть! Пошли в ларек, возьмем
бутылочку «Древнекиевской», тихо-мирно посидим, поговорим.
Валька вставил:
- Мне бы хотелось погулять, разведать...
- Все успеем. Главное вмазать. Гони пятерку.
Дима поднялся, предвкушающе расправляя могутные плечи. «Ну, все, - сказал худой Миша. - Дима в родной стихии, пора сматываться».
- Может, и нам нальют, - плотоядно потер руки толстый Миша.
- Не, я лучше в библиотеку. Через час тут будет извержение вулкана.
Гурьбой вышли на улицу. Репей остался в комнате смотреть видик.
- Кто он такой? – спросил Валька Будницкого.
- Кто?
- Этот, крашенный.
- Это же Репей! Ты чё, не слышал? Знаменитый рокер, лидер группы «Мертвая
вода», они гремели в восьмидесятых. Мой друг, меж прочим.
- Ничего не слышал.
- Ты что, деревня! Он типа Бутусова. Ты хоть Бутусова знаешь?
- Что-то слышал.
- «Наутилус помпилиус», тундра! Я тебе поставлю записи, как вернемся.
Потрясный чувак!
- Кто, Бутусов?
- Да нет, Репей же! Репецкий, неужели не слышал? Сейчас развелся с женой,
потрясно красивая телка, и пропивает в общаге остатки роскоши. Короче, тоска, я его развлекаю, как могу, чтоб не повесился.
- Ох, и вкусим сейчас! - сказал Сережа, потирая руки. Они быстрым шагом
подошли к киоску, купили два зеленых штофа «Древнекиевской» и Валька с опаской подумал, что доза для них будет великовата. Назад просто бежали. Димка на полпути вдруг остановился и воскликнул:
- Как чудодейственно действует на меня спиртное крепче тридцати градусов! Я
уже не хромаю! Или... - снова зашкандыбал, - почти не хромаю...
Они поднялись в комнату и закрылись. «От греха подальше. После шести начинают бродить оперотряды, - пояснил Сережа. - Димка уже устраивал им изжогу, ха-ха...»
Оказалось, что нет стаканов. Вернее, они были, но страшно грязные. Толстый Миша услужливо сбегал и вымыл их в общем туалете в конце коридора. Валька за это почему-то его запрезирал.
- Посудка готова, - суетился толстяк, - доставайте литраж.
Димка вынул из-под подушки темно-зеленый штоф и поставил на стол, с которого был предварительно сметен на пол весь мусор.
- Вздрогнем.
- За что пить будем?
- За меня, естественно! - оскорбился Валька. - Чей приезд отмечается?
- На кой черт он нам нужен, твой приезд! - пошутил Димка, откручивая пробку.
- Мы уже две недели мечтаем, мечтали, как ты приедешь, мы сядем за стол, выпьем, знаешь, так, по-нашенски, по-керчански!
- За керчаков! - сказал Сережа, поднимая стакан.
- А ты откуда? - спросил Валька.
- Я феодосийский.
- Ну, за поступление! - сказал тост Димка.
- Подлец ты, Будницкий! - закричал Валька. - Сейчас центральное событие
столичной жизни – мой приезд! За него и выпьем!
- Хватить греть стаканы! - в унисон закричал Сережа. - Не люблю теплую водку,
сивуха!
- Дурак ты, самый класс! - отпихнулся Димка. – Вставляет лучше.
Они веселились. Экзамены у Вальки были впереди, много дней предстояло жить вольной широкой жизнью, почему бы и не выпить? Кастаньетами защелками чокающиеся стаканы, выпили, расхватали по конфете. Репей, Валька заметил, не закусывал, только длинно выдохнул.
- Женька, пока при памяти, спой! – умильно попросил Будя.
- Да, Жень, спой! Пожалуйста! – заголосили остальные. Пеликан проворно
достал из шкафа гитару. Репецкий не ломаясь взял гитару, попробовал звучание.
- Вам про что, людоеды?
- Про любовь!
- С картинками!
  «Я люблю твои руки», - сказала
на прощание перед вокзалом.
«Я люблю тебя всю», - ответил. –
«Я люблю тебя всю, как ветер».
Репей пел негромко, с хрипотцой, но с какой-то захватывающей силой. Валька сразу почувствовал, что это не простой бард-любитель, каких сотни, что происходит что-то значительное.
Мы всегда будем вместе с нами.
Выходи на ночной проспект,
Чтоб тебя облепил, как знамя,
Всепрощающий ветра разбег.

На душе – камея, не камень,
Проклинаю ложь и петлю,
Я тебя теперь не руками,
Я тебя, как ветер, люблю!

Что поделаешь с полигамией,
Да мещанство к этому плюс,
Я тебя теперь не руками,
Я тебя, как ветер, люблю!.

Лжи ресничное иглоукалывание,
За сеанс даю по рублю,
Что мне иглы, когда не руками –
Я тебя, как ветер, люблю!
Каждое заклинание «Я тебя, как ветер, люблю!» выдыхалось с огромной энергоотдачей, под  конец Репей почти кричал с надрывом.
И когда в окно сквозняками
Раздроблю хрусталь твоих люстр,
Не со зла это, не руками,
Просто есть вот любовь такая –
Я тебя, как ветер, люблю!
- Класс, ****ь, класс! – заорал Будницкий, набросился на Пеликана с кулаками,
- Я кого нибудь сейчас убью – это просто ****ец! Женька, ты гений!
Пеликан шарахался от него по комнате, шутливо отбивался.
- Я, сука, с твоих песен тащусь круче, чем с ширки! – вопил Будя. - Мишка!
беги к Гектозавру! Скажи, Женька поет.
Мишка убежал. Вернулся с губастым и патлатым верзилой с пожилым лицом,
похожим на Мика Джаггера, только шевелюра у этого была жидко-желтая, стекала до плеч жирными сосульками. Он был явно старше всех собравшихся в комнате. Обнял перебирающего струны Репецкого.
- Познакомься, - заорал в восторге Будницкий, тряся Вальку за плечи, - это
Гектозавр, человек и пароход! Личность фантасмагорическая!
Все у Буди великие и ужасные, весело подумал Валька, пожимая влажную ладонь
фантасмагорического незнакомца. Тот, не долго думая, налил себя полстакана водки, выпил, занюхал грязным рукавом джинсовой куртки.
- Жень, еще! – попросил Будя. – «Дельфинов»!
Репецкий прикрыл глаза, словно что-то припоминая, сказал, гитара херовая, взял
аккорд.
Дельфины в порт загнали рыбу,
в остервенении голодном,
их черные всплывали глыбы
подобно атомным подлодкам
среди бурления и плеска,
среди кипения кефали,
среди стремительного блеска,
в котором рыбы погибали.

Припев: Дельфины дышат через спины, 
И нету пальцев у дельфинов,
Но мы – моральные калеки,
Дельфины – это человеки!

На набережной люди морщились,
толпа озлобленно кричала,
пытаясь отогнать надсмотрщиков
от рыб, зажатых меж причалов.
Припев.
Один горняк из санатория
мечтал по ним шарахнуть дробью.
Знобило порт и акваторию
серебряной упругой дрожью.

Припев.
Дельфины кровью замарали
мазутный берег пароходства,
однако в области морали
не признавали превосходства
людей. Охотились запойно,
как будто тайно ознакомились
с материалами о бойнях,
о птицефермах, мясокомплексах,
и о переработке крови
в концлагерях свиных, коровьих.

Поэтому морским рассолом
они обдали злую пристань.
Кипел и вспыхивал на солцне
предсмертный трепет серебристый.
Певец оглядел всех присутствующий, гаркнул: «И-и, все вместе!» И вся комната дружно загорланила:
Дельфины дышат через спины,
И нету пальцев у дельфинов,
Но мы – моральные калеки,
Дельфины – это человеки!
Класс, ****ь! Заебись! Женька – ты гений! Все вопили, хлопали певца по плечам, захлюпала водка по стаканам, все дружно выпили за барда! Больше бард петь не пожелал, хотя все его упрашивали.
- Женя, - сказал Гектозавр, - у меня косяк есть, будешь?
- Круто! – восхитился Будя, – забацаем «паровозик»!
Парень со странным именем Гектозавр достал папиросу с закрученным концом, раскурил, глубоко, со свистом затянулся. Постоял с закрытыми глазами, потом наклонился к Димке, взял папиросу горящим концом себе в рот и вдул струю дурманящего дыма Буде в свернутые бубликом губы. Будя судорожно втягивал струю до тех пор, пока глаза на лоб не вылезли, побелел и упал на кровать навзничь. Изо рта у него струился дым.
- Гля, сказал Серый, - дельфины дышат через спины.
Все засмеялись. Косяк пошел по кругу. Валька затянулся после Репья, подержал дым в глубине легких, медленно выпустил. От водки и так уже шумело в голове, а после дыма стало очень весело. Налили еще по два пальца.
- Слушай, Валентин... Валентин? – Вальку приобнял за плечи толстый Миша.
- Да, Валентин, - кивнул Валька. В голове уже плавало грозовое облако
опьянения.
- Мы друг друга давно знаем. («Да я тебя впервые вижу!») Мы с тобой такие
дела крутили! («Ничего мы с тобой не крутили!») Скажи, я тебя обманывал когда-нибудь?
- Нет. («А когда б ты успел?»)
- Вот видишь! – радостно завопил толстый Миша. - Займи пятерку.
Валька про себя окрестил толстяка Пеликаном - за огромный зоб. У него практически не было подбородка - так, маленькая бульбочка, а из-под нее выкатывается важный такой, плохо побритый зоб. И Пеликан весь вечер в этот зоб все складывал: водку - рюмками, бутерброды, гречишный мед вместе с ложками. Ночью, под одеялом, наверно, достанет все, в целости и сохранности, будет кормить потомство.
- Дружище, - по-прежнему трясет Вальку Пеликан, - разве я тебя когда-нибудь
обманывал?
- Я тебя вижу в первый раз в жизни! – невнятно промямлил Валька и удивился,
какие у него онемелые резиновые губы. – Когда б ты успел?
- Вот видишь, - радуется Пеликан, - значит, никогда не обманывал! Займи
десяточку!
Валька тупо полез в карман и дал десятку. Интересно было посмотреть - он ее тоже в зоб засунет? Нет, спрятал в боковой карман роскошного клубного пиджака, даже не поблагодарил. Спасибо Будницкому - отобрал деньги и накостылял Пеликану по шее. Оказывается, пернатый был и ему должен. Деньги Будя оставил себя, а  долг перевел на Пеликана. «Во, дела, - пьяненько засмеялся сам с собой Валька, - Пеликан же ни в жисть не отдаст, буду теперь деньги выбивать, подсылать рэкетиров, ездить на «стрелки». Сразу стал крутым. Всего за десять гривней, ха-ха».
- Ты чего смеешься? – промычал над ухом Будницкий. – Вставило?
Валька хотел ответить, но не смог. Язык освинцовел. Лицо превратилось в гипсовую маску. Все ощущения пропали. Валька лег на кровать и устало вытянулся. Комната покачивалась вокруг, уплывала и возвращалась. Валька казалось, что он лежит в лодке в сильную болтанку.
- Ты что, спать? - пьяно возмутился Будницкий.
- Что ты... - прошептал Валька. - Какая... глупость... просто... прилег отдохнуть.
После. Долгого пути. Ты же не Дмитрий. Ты Лжедмитрий. Так и буду тебя назы... называть.
- Ты тут полежи немного, - сказал над ухом голос Лжедмитрия. – Телек
посмотри. А мы сгоняем еще за бутылочкой.
Разбудили Вальку, казалось, мгновенно.
- Оперативно вы, - прошептал он, еле поднимаясь на кровати. Ему сунули в
руку стакан с красным портвейном.
- За твое поступление! - прогрохотал голос Димки.
Валька выпил стакан, неожиданно даже для себя вскочил с кровати и побежал к окну. Выглянул вниз, переждал мгновение, чтобы дать сделать шаг парочке, находящейся точно под ним, и резко, струей блеванул.
- Во! - восхитился Сережа. - Как из брандспойта.
- Валь, ты лучше в шкаф рыгай, - посоветовал Димка, обхватывая его за плечи.
Подвел к стенному шкафу, открыл створки. - Мы всегда туда. А на улице могут опера засечь.
С улицы раздались возмущенные крики.
- Атас! - перепуганым шепотом закричал Юра. - Это Лезов!
- Ёханный бабай! - переполошился и Димка. - Делаем ноги!
Валька протрезвевшим после блевоты взором озирал мечущихся приятелей.
- Я нормально, - сказал он.
- Пойдешь с нами?
- Нет, наверно… - он поморщился и вытер заблеванный подбородок. Рот был
полон горечи и кусочков пищи, побывавшей в желудке. Никуда идти он не мог. Очистил языком десны, схаркнул на пол. Повел глазами - в комнате уже никого не было. Лег навзничь на кровать. Опять комната поплыла, кровать закачало. Опять подкатила тошнота. Вскочил, подбежал к шкафу и снова блеванул хорошим напором. Судорога больно свела промежность. Желудок, казалось, вывернулся наизнанку.
В дверь громко постучали. Валька сел на кровать, надсадно кашляя. Стук превратился в грохот, кричали, чтобы открыл. Он пошел открывать, но в дверях ключа не было. Вернулся к кровати, прилег на бок. За дверью слышались грубые голоса, кого-то посылали за вахтером, потом клацнул замок и вошло несколько чужих человек. Включили свет. Слабенькая лампочка еле осветила прокуренную комнату.
- Кто блевал? Ты? - спросил один.
- Я, – онемелыми губами прошептал Валька.
- Бери его, - приказал старший. - В оперотряд. Абитура совсем оборзела.
По дороге оперотрядовцы поддерживали Вальку под руки - так его шатало. Свели вниз, вывели на улицу, куда-то потащили, вбросили в какую-то комнату. Там, на полу, в абсолютной темноте Валька заснул.
Растолкали его, казалось, тут же. Голова чудовищно болела, закованная все сильнее стягивающимся обручем. Во рту, горле, пищеводе все пересохло, невозможно было даже глотнуть. Язык царапался, как рашпиль. Даже глаза высохли, и глазные яблоки скрипели о  веки.
- Попить, - пролепетал Валька. Стражники гоготнули, втащили его в какую-то
комнату и вышли. За столом, освещенный с одного боку зеленой настольной лампой, сидел большой взрослый парень с каштановыми, длинными, вьющимися у плеч волосами. Он листал Валькин паспорт, рядом лежал аттестат. Пока парень листал документы, Валька успел рассмотреть лицо незнакомца: оно было красивым, как у артиста, даже аристократическим и таинственным из-за больших дымчатых очков
- Садись, алкоголик, - сказал он.
Валька сел на стул возле стола. Парень хотел было что-то сказать, но вдохнул воздух и поморщился.
- Дыши в сторону,  - недовольно сказал он. - А то пуговицы на гимнастерке
окисляются.
Он действительно был в камуфляжной форме.
- Попить можно? - проскрипел Валька.
- Перебьешься, тут тебе не чайхана. Твой аттестат?
- Мой.
- Хорошо. Армии нужны отличники.
- Какой армии?
- Ты поступать приехал?
- Да.
- На какой?
- На филфак.
- А чего документы не сдал? Где направление в абитуру?
- Не успел, я только сегодня приехал.
- Вчера уже.
- А сколько времени?
- Твое время уже истекло, дружище.
- Постойте, какой армии? - Вальку испугал намек.
- Ни в какую абитуру тебя не примут. Готовься к осеннему призыву.
- Почему не примут?
- Потому что вот протокол на тебя, утром он будет в деканате. Никакого,
следовательно, направления в абитуру тебе не дадут как алкоголику и дебоширу. И с осенним призывом ты бодро потопаешь в армию, и там деды будут тебе лечить от алкоголизма. Сапогами. Будешь писать мочой алого цвета. Но без признаков алкоголя.
Валька обомлел. Выдохнул горячо.
- Я кому говорил не дышать в мою сторону! - внезапно заорал оперативник.
Вскочил, вцепился пальцами, как птица когтями, в крышку стола, завопил, надувая жилы на шее и багровея. - Не дышать, сволочь! Вообще, сука,  не дышать! Кому сказал, ****ь! Ну!
Валька выпучил глаза. Крик его парализовал. Он страшно испугался. Перспектива попасть на целых два года в армию представлялась отсидкой в тюрьме. И этот парень оказался каким-то зверем, говорил нормально, вдруг оглушающе заорал, больной какой-то! Валька затаил дыхание, кося глазами в сторону. Стараясь не дышать на того, от кого сейчас зависела вся его жизнь. Но долго не выдержал, попытался вдохнуть, но удар кулака по столу перед самым носом оглушил. Он вздрогнул и зажмурился.
- Не дыши, сука! - яростно прошептал, приблизив к нему искаженное лицо,
оперативник. Валька сглотнул бездыханно, в ужасе глядя в чужое страшное лицо. Томительно тянулась пауза.
- Теперь можешь вдохнуть, - снова нормальным голосом сказал мучитель. –
Осторожно. Выдыхай через нос и в сторону, мне твой перегар омерзителен.
Посидели молча.
- Ты вообще кто? - спросил нормальным голосом оперативник.
- Я? М-м-м... Валентин. Валентин Снегов. - Вальке всегда нравились его имя и
фамилия, он считал, что не случайно ими отмечен, не какой-нибудь Пупкин, но сейчас называть себя страшно не хотелось.
- Знавал я одного Туманова. - сказал оперативник. – Бывший Швугерман. Взял
себе красивую, по его понятиям, фамилию. – Помолчал. - Снегов. Да не Снегов ты, а говно. Повтори!
- Что? - Валька обомлел.
- Повтори - “Я - говно!”
- Зачем?
- Народ пошел непонятливый, - сокрушился оперативник. - Ты же в
Университет поступаешь, должен уже соображать! Нет, придется, видимо, передавать твое дело в деканат. Готовься к строевой, Снегов!
- Ну, хорошо, а если повторю?
- Я тебя помилую. Говори-говори!
- Ну, я – говно, - сказал Валька, а сам подумал, оправдывая свою слабинку:
“Действительно, напился я в говно”.
- Ответ неверный, - поразмыслив, сказал опер. - Ты не говно. Ты знаешь кто?
Валька после паузы спросил.
- Кто?
- Ты - кал! Кал ты! Повтори!
Валька посидел с опущенной головой. Голова сильно пульсирующе болела. Слезы подступали к глазам и жгуче пекли пересохшие веки.
- Охота вам выпендриваться, - буркнул.
- А это не выпендривание, это воспитание. И ты должен зарубить себе на носу,
кто ты такой есть на самом деле, Снегов! И когда будешь меня видеть, всегда вспоминай, что ты - кал! Понял, я спрашиваю, понял, ублюдок?! - оперотрядовец, произнося это, повышал и повышал голос, а последние слова просто проорал, приподнимаясь на сжатых кулаках, лицо его набрякло от крика и покраснело. Валька снова испугался и закивал. Оперотрядовец тяжело перевел дух и уселся обратно на стул.
- Вот теперь хорошо, - снова нормальным тоном сказал он. Эти скачки в голосе
- от крика до шепота - ошеломляли. - Значит, так, Снегов. Протокол на тебя завтра уйдет не в деканат, а в Студком и твое дело будет рассматривать Студенческий комитет, высший орган самоуправления Крымского государственного Университета. И мы не позволим всяким недорослям, еще ничего хорошего не сделавшим в своей жизни, гадить в нашем Университете. Вышибать двери, блевать в окна, жечь шкафы, срать в душевых. Вандалы и ублюдки! Ненавижу! Кто насрал в душевой? Ты?
- Нет, я вообще еще не какал, - быстро проговорил Валька.
Оперотрядовец внезапно замолк, надулся смехом, прыснул.
- Не какал, - передразнил. - А кто блевал?
- Я, - потупился Валька.
- С одной стороны, это хорошо, не атрофирован рвотный рефлекс. Значит, еще
не спился окончательно. Но с другой - разве красиво? Я иду с девушкой и вдруг на меня Ниагарским водопадом рушится блевантин. На что это похоже? Хорошо, что ты не попал. Но я ведь понес моральный урон? Кто мне его будет компенсировать?
- Ну, я могу...
- Да ты же не знаешь, во что я его оценю, балбес!
“Где Будницкий? - с тоской думал Валька. - Выручил бы, что ли!”
- Наличность у тебя есть? - спросил опер.
- Немного.
- На стол. Все, что в карманах, на стол!
Валька выложил маленький рулончик денег, спички, монетки. Опер брезгливо взял деньги двумя пальцами, сунул себе в нагрудный карман камуфлированной куртки.
- Ладно, - подобрел. - Моральный ушерб, считай, компенсировал. А дверь кто
выбил?
- Не я.
- А кто?
- Не знаю. Там много людей было.
- Кто конкретно?
Валька никого не мог вспомнить, кроме Будницокого.
- Парень там один был такой...
- Какой?
- Ну, я не знаю, как его зовут...- начал мямлить Валька.
- Ну ты гад! - снова вызверился опер. - Запираешься! Как его фамилия? Или
хочешь в армию отправиться?
- Будницкий, - брякнул Валька в надежде, что имя его друга успокоит опера.
- Будницкий? - переспросил тот. - Будя?
- Да, - у Вальки ворохнулась надежда, он даже плечи расправил.
- Опять Будя! - сказал опер. Помолчал. Достал листок бумаги, шариковую
ручку. - Ну так и напиши.
- Что писать?
- Дверь в комнате 306 выбил не я, а студент второго курса физвоза Будницкий
Дмитрий во время совместного распития спиртных напитков.
- Не, я такое писать не буду.
- Будешь, - просто сказал опер, и Валька понял, что будет.
- Зачем это вам? - спросил он, поставив свою подпись и число.
- А затем, что ты, Снегов Валентин, с этого момента поступаешь ко мне в
крепостное право. Первое. Будешь платить оброк. Двадцать гривней в месяц. Второе. Выполнять множество мелких поручений. Третье. Вступишь в мою организацию. Называется “Радикальные студенты”. А если будешь дышать не по команде, эта твоя цидулька будет представлена тому же Будницкому, а затем и всему курсу, чтобы все знали, что ты - стукач и доносчик. А будешь умницей, будешь делать, что говорят, станешь активистом «Радикальных студентов», будешь участвовать в наших акциях, бороться за права студентов и молодежи, человеком станешь, а не слизнем в штанах. Разве плохо?
Валька пожал плечами.
- Я спрашиваю, разве плохо? – повысил голос оперативник.
- Не знаю, - угрюмо сказал Валька, глядя в сторону. Пауза затянулась. Валька
чувствовал на себе взгляд мучителя, но смотреть на него не хотел, наконец решился, поднял глаза. Взгляд оперативника не был угрожающим или презрительным, нет, он смотрел с изучающим любопытством. Вот губы его дрогнули в улыбке, обнажилась верхняя челюсть с красивыми белыми зубами.
- Что, испугался? - насмешливо протянул мучитель. – Хорошо, что на меня
попал. Другие любят с абитурой развлекаться. Оберут как липку, да еще всыпят ****юлей по первое число. Успокойся. Деньги не мне, а взнос в “РС”, понял?
- Понял, - сказал Валька, хотя ничего не понимал. Он готов был отдать любые
деньги, лишь бы отделаться от страшного собеседника. Тот смачно зевнул, посмотрел на часы, утробно зевнул еще раз.
- Если понял, - невнятно промямлил сквозь зевок, -  пошел вон.
Валька посидел.
- Чего тебе? - поднял на него глаза оперативник. - Ступай. Ты у меня не один
такой, бедолага, хы-хы.
- Документы можно взять?
- Завтра придешь – заберешь. Сейчас ты в таком состоянии их еще потеряешь, а
потом будешь на оперотряд бочки катить. Пошел вон, я сказал!
Валька вышел на улицу. Крупные звезды безмолвно ежились в безграничном небе. Предутренняя тишина затопила корпуса студенческого городка. Валька совершенно не представлял, куда ему идти. Сел на скамейку, его била неудержимая дрожь. Колотить начало еще на допросе, а сейчас на свежем воздухе просто затрясло. Пошел искать воду. Вышел к мусорке, поковырял ногой картонные паки, спугнул пару котов. Вот так становятся бомжами, подумал. В голове прояснелось, да и на улице светлело. Какой-то из корпусов должен быть его. Подергал дверь, но она была закрыта на ключ. На шум выглянула вахтерша, отперла, кряхтя ушла в свой угол на диван с одеялами. Валька взбежал по лестнице на третий этаж. Комната 306, вспомнил. Вот она! Потянул за ручку, и дверь повалилась на него, гулко ударила в лоб. Валька еле успел подхватить створку, замер в хрусте и грохоте. В комнате послышался скрип кроватных пружин, чьи-то руки изнутри помогли Вальке поставить дверь на попа.
- Хрен с ней, - сказал Миша-худой, жутко зевая, - ставь к стенке, утром отремонтируем.
Миша прошлепал босыми ногами к кровати у окна, лег. Димка спал одетый на спине, храпел, рука его свисала до полу. Пеликан спал лицом вниз, обняв руками подушку. За окном все сильнее наливался птичий свист. Валька лег на свободную койку и провалился в сон.

ТРЕНИРОВКА
Рубрика «Школа жизни»
«ЮНОСТЬ ЗАКАЛЯЕТСЯ»
На проходивших в Макеевке Донецкой области соревнованиях по кикбоксингу участвовали 150 юных атлетов Украины и России. Наш Полуостров представляли воспитанники столичной детской спортивной школы «Кандагар», основанной Ассоциацией ветеранов Афганистана и локальных войн. И воспитанники тренера И. Ступакова, президента городской федерации каратэ, кикбоксинга и муэй-тай, достойно представили наш солнечный Полуостров. Всего четыре года занимаются юноши в школе «Кандагар». Игорь Жилевский и Александр Кесь завоевали бронзовые медали в разделе фулл-контакт, а лучший ученик школы Артем Легостаев занял первое место в разделе лайт-контакт. Основатель и бессменный руководитель школы Илья Александрович Ступников (дура-журналистка перепутала фамилию!) начинал с маленького подвальчика, а сейчас школа работает в большом, светлом спортзале спорткомплекса МЖК.  Он набирал в секцию самых трудных ребят, которых в школе называли «отпетыми», прекрасно понимал, что в определенном возрасте самые энергичные ребята, не находя выхода энергии, могут пойти по скользкой дорожке. А занятия спортом дисциплинируют, закаливают морально и физически. Настоящий боец всегда защитит женщину, не поднимет руку на слабого. «Ребята становятся сильными, целеустремленными, закаливается их характер для нелегкой современной жизни»,  считает И. Ступников. Инга Скворцова
На снимке: юные воспитанники детской спортивной  школы «Кандагар» со своим тренером И. Ступниковым.
«Крымский обозреватель» 5 сентября 1998 г.
Троллейбус дернулся и резко остановился. В кабине водителя заныл сигнал - упала штанга. Артем решил не ждать, выскочил через переднюю дверь вслед за водителем, одевавшим оранжевый аварийный жилет, свернул газету, засунул в спортивную сумку, легкой трусцой побежал к зданию ДСШ. «Заодно и разогреюсь перед тренировкой», - подумал он. На самом деле бежать хотелось из-за статьи. Было приятно и стыдно, что его имя напечатано в газете. Дура журналистка, перепутала фамилию Ильи Александровича. Ступаков, а не Ступников! А все-таки приятно!
В малюсенькой раздевалке мощно пахло потом - только что ушла предыдущая группа. Артем еле втиснулся, в давке, извиваясь  и шутливо переталкиваясь с соседями, переоделся, повесил одежду на вбитый в деревянный щит гвоздь-сотку. Кимоно еще после вчерашней тренировки было влажноватым, забыл вытащить и просушить. Он разгладил его, одернул полы под тугим красным поясом, на цыпочках через лужу кока-колы прыгнул в зал.
В зале хоть топор вешай - не успели проветрить после предыдущей тренировки. Едко пахло потом, пылью матов, человеческим напряженным телом. Электричество противоборства, напряга, злобы, борьбы пронизывало затхлую атмосферу, вводило в тонус, привычно настраивало на пахоту и схватку. На шведской стенке висели чьи-то окровавленные бинты. Рядом, положив ногу на высоченную перекладину растягивался мосластый, ширококостный Клешня с плоским невыразительным лицом в медных искрах щетины. Кисти руки у него огромные, отсюда, наверное, и кличка. Клешня занимался в старшей группе, но частенько оставался после тренировки покачаться и потянуть связки. Артем его не любил, верзила был наглый, грубый, часто выдергивал молодняк на спарринги и дубасил своими клешнями без зазрения совести. Закалял. Пару раз и Артем с ним схватывался, вначале доставалось крепко, потом и Артем ему навешал ****юлин, и Клешня отстал, предпочитал «тренироваться на кошках», как Никулин в операции «Ы».
Артем поклонился залу и, как всегда, вспомнил любимую присказку тренера: «Когда входишь в зал, будь готов к смерти». Какой-то самурай сказал. Сзади хлопнул по спине Костя Попов.
- Здорово, Лего!
- Хай! - Артем с силой вращал головой, разогревая мышцы шеи.
- Угадай загадку: слово, обозначающее страну и болезнь?
Артему не хотелось ломать голову.
- Ну? - и завращал кистями выброшенных вперед рук, разминая запястья.
- Катар! Сам придумал!
- Верхних дыхательных или нижних пердетельных?
Захохотали на бегу, наматывая разминочные круги.
- Я еще придумал, послушай! - Костя гнался за ним, выкрикивая в ухо свои
заморочки – вечно что-то выдумывает, рифмует! - Вот, слово, обозначающее страну и головную боль!
- Ну, - смилостивился и разрешил доложить Артем.
- Марокко!
- Сам ты морока!
В зал степенно вошел, вращая головой во все стороны для разогрева могучей шеи, Саша Кесь.
- Кесяра, знаешь слово, где подряд шесть согласных? – крикнул ему Попов.
- Жопа, -  отмахнулся Кесь.
- Не знаешь, так и скажи.
- Ну, колись!
- Взбзднуть! - Костя побежал дальше, а озадаченный Кесь застыл, шевеля
толстыми губами, считая согласные и загибая пальцы: “в-з-б-з-д...”
- Досчитал? А знаешь слово, где девять согласных подряд? - крикнул ему Попов
на следующем круге. Он любил подначивать туповатого увальня.
- Да как он их сосчитает, он только до семи и умеет, - подъелдыкнул на бегу
запыхавшийся Артем.
- Ну? -  вопросительно буркнул Кесь.
- Контрвзбзднуть! - Костя ушел на следующий круг, прыгнул на канат, описал
над Кесем круг. Толстяк, подняв глаза к потолку, считал.
Вошел Игорь Жилевский, красивый грубой, правильной, но не прорезанной до конца красотой, - крупные завитки белокурых волос, голубые глаза, кажущиеся щелками из-за подпиравших снизу мясистых щек, склонил мощный торс, вбил красный кулак в ладонь на уровне выступающей нижней челюсти, поклонился залу. Жила обожал боевики со Сталлоне и особенно с Арнольдом. Ходил в черных очках, двигался частотными, роботоподобными рывками, говорил фразами из западных фильмов: «Аста ла виста, айл би бэк», обожал прилагательное «факинг», мечтал достал обрез двустволки и носить, как Терминатор за обшлагом черной кожаной куртки. Попов и его хотел раскрутить на загадку про Катар, но Жила, как робот, поставил рукой отсекающий блок.
- Фак ю, Поп! - ткнул Косте в лицо на манер голливудских героев
указательным пальцем в черных заусенцах (помогал отцу в автомастерской). - Схлынь, я сказал!
Тот в ответ нанес шутливый удар ногой в область головы. Жила не успел среагировать, нога просвистела, черканув по уху.
- Ах, ты гад! - забыл про роботоподобность, бросился за хохочущим Поповым,
пометались по залу, разогрелись.
В углу усердно пыхтел со штангой хлипкий Лишай. Его так прозвали за то, что вся правая глазница и часть носа у него покрыты уродливым родимым пятном, поросшим вдобавок густым черным пухом. Он был посмешищем группы, неуклюжий, закомплексованный, диковатый. Однажды, когда вся группа натужно сопя, отжималась на кулаках от дощатого пола, Лишай вдруг не выдержал и громко пукнул. Все рухнули в корчах на пол. Сенсэй тоже смеялся. Но Лишаю покровительствовал, жалел, а тот отвечал рабской преданностью.
В углу два брата-дегенерата - Кент с Фасоном, сидя на полу, тренировали растяжку, поочередно упираясь друг другу ногами во внутренние стороны бедер и распирали их, сцепившись руками и откидываясь далеко назад, почти на спину. Кент с мышами в голове, его хлебом не корми - дай подраться. Бритоголовый, сквозь короткую черную щетину на черепе светятся иссиня-розовые шрамы,  костлявый, узкоплечий, руки-ноги длиннющие, лицо изрыто оспой, глаза мутные, ходит даже в жару в велосипедных обрезанных перчатках, чтоб не видно было багровых набитых шишек на ударных костяшках кулаков. У него дебильное лицо хулигана, новые приемы каратэ он отрабатывает по ночам на прохожих. Ночью задевает в одиночку двух-трех парней, требует деньги, а потом отбегает, подманивает то одного, то другого и долбит им ногами по черепу. Били его не раз, а с него, как с гуся вода. Фасон его закадычный кореш, угрюмый, туповатый, низенький и круглый, как бочонок. Пришел из бокса, имеет первый разряд. Дико здоровый! Однажды на спор подтянулся сорок семь раз! Сенсэй как-то ставил Артема с Кентом в спарринг, отмутузили друг друга крепко.
Артем заметил в дверях невысокую фигуру сэнсея, резко, громко отдал команду, спортсмены мгновенно выстроились в шеренги. Илья вошел неспешно, важно, в абсолютной тишине, неестественно прямой в белоснежном кимоно с черным, туго затянутым поясом, обвел шеренги строгим, яростно-напряженным взглядом. От него покатила волна энергия, накаляя и дисциплинируя бойцов. Стал перед ними, руки со сжатыми кулаками вниз и чуть в стороны развел.
- Сенсей! - гортанно выкрикнул Артем.
- Рэй! - рявкнули шеренги. И поклонились. Низко, в пояс. Тренер тоже
поклонился - так, еле заметно, веками. Церемонно, красивым, как в кино про самураев, жестом дал приказ на медитацию. Все сели в лотос, закрыли глаза. Артем тоже закрыл глаза, жестко выпрямил спину, замер. Теперь надо расслабиться, сбросить груз мыслей, опустошить себя, чтобы затем достичь максимальной концентрации перед тренировкой. Как сквозь толщу воды доносился голос сенсэя, произносящего мантру. Громкая команда, все вскакивают. Илья приказал Артему:
- Проводи разминку. Потом поработаете блоки, потом свободный спарринг.
Все. - И ушел из зала вместе с Клешней. Без сенсэя тренировка превратился в баловство. Все дурачились, организовали акробатический спарринг, вытащили борцовский манекен и принялись лупить по нему ногами, хотя Илья строго-настрого запрещал. Артем в шутку атаковал Кеся, заплясал вокруг увальня, кувырками уходя от неуклюжих выпадов. Внезапно взмахнул крест-накрест рукой, сымитировал свист меча.
- Стоп! - гаркнул. – Кесь, ты разрублен мечом по трем разрубам. Но еще об этом
не знаешь. Сейчас я топну ногой и ты развалишься на три части.
Все столпились, гыгыкая. Артем топнул изо всей силы. Кесь сообразил, подыграл ему, изобразил разваливающийся труп, грохнулся на пол. Все заржали. Началась рубка на воображаемых мечах.
- Ты напополам разрублен! - орал Попов Жиле. - Ты!
- А ты от плеча до седла! Вались, факинг сан ов э бич!
Артем почувствовал, как кто-то сзади прочертил его спину крест-накрест. Резко обернулся с рубящим блоком. Лишай отскочил, заискивающе хихикая и дразня:
- Разрубил, разрубил!
- Ты на кого руку поднял, урод! - заорал Артем, хватая его голову в зажим
локтя. Набежал Кент, влепил по заднице Лишая хлесткого «пендаля», Жила добавил.
- Держи его так! - проорал набегающий Попов. Красиво, с хорошей
амплитудой, с разворота воткнул  пятку Лишаю в копчик. Тот взвыл. Поделом!  Салага посмел на равных заигрывать с Артемом, включился наравне с «дедами» в игру. Что он о себе вообразил? Это заслуживало строгого наказания. Тощая задницы Лишая превратилась в боксерскую грушу.
Илья ворвался в зал, как самум.
- Это тренировка? Куйрам-байрам тут устроили! Попов, чего скачешь, как
козел?! (Костя кувырком чуть не сбил его с ног.)  Артем, ты куда смотришь? Построй всех!
Ученики мгновенно разбежались по местам, застыли в стойке.
- Коля, - позвал Илья Лишая, - иди сюда.
Лишай прихрамывая и демонстративно морщась от боли, вышел вперед. Илья повернул его лицом к залу.
- Посмотрите на него! Знаете, кто это? Он, именно он - настоящий герой духа!
Вы ему – в подметки не годитесь! Все вы! Знаешь, почему, Кесь? Я тебя спрашиваю?
Толстяк презрительно пожал плечами.
- Потому что тебе, дуболому, нагрузки даются легко, ты от природы здоровый.
И тебе, Жилевский, и тебе, Кент, и тебе, Артем! Вам не надо усилий прилагать. А он пашет! Сцепил зубы и пашет, как папа Карло! Ему в десять раз тяжелее, чем вам. Значит, дух его в десять раз сильнее, чем ваш! Чего лыбишься, Жилевский? Рад, что ты такой Навуходоносор? Отставить! Смехуечки! Конечно, ты, Игорь, парень симпатичный, раскованный, небось девок уже щупал за все места. А Валера зажат, забит, изуродован Господом Богом, но он не сдается! Он борется с Ним! Переборол свою нерешительность, стеснительность, пришел, попросился на тренировки и пашет, сцепив зубы! (После таких восхвалений Лишай горделиво посмотрел на обидчиков, удивился сам себе,  даже плечи расправил и голову поднял по-новому). И не бросил, как многие другие, когда трудно стало. Да, у него многое не получается, но по силе духа ему равных у нас нет! Заявляю вам официально. А что блямба на лице, ты, Валера, не расстраивайся. Пойдут у нас дела, сделаем тебе операцию и будешь ты у нас не папа Карло, а Ди Каприо! Отставить смех! Всем на кулаки, сорок отжиманий!
Зал усердно запыхтел.
- Еще двадцать!
Снова белые спины - вверх-вниз от пола.
- А теперь серия ударов. «Ката ночного путника». С полной выкладкой. Кто
будет халтурить, с кулаков не слезет! Последний удар с криком «кья». Ити, ни, сан, си, го...
Ребята начали работать всерьез. Кимоно на спине потемнели от пота, шумное дыхание наполнило зал, чхакание Кеся, который каждый удар концентрировал громким выдохом через нос, заглушало всех.
- Кесь, сколько говорить, не гавкай носом.
Смех.
- Тихо. Всем работать!
Наконец передых. Кесь с вареным в поту лицом, тяжело дыша, подходит к тренеру.
- Илья Александрович, у меня это... талоны на питание... - он мнется.
- Что талоны?
- Ну, закончились.
- А ты не жри по три порции зараз! Ладно, зайди после тренировки.
Подбежал с поклоном и Лишай, ободренный давешней похвалой.
- А можно и мне талоны?
- Кесь призер, а ты... Школу чего пропускаешь?
- Я хожу-у-у...- тянет обиженно.
- Ладно, зайди и ты.
Лишай радостно кланяется. Его рейтинг круто подскочил. Жила, Артем и Попов возмущены такими потачками. Подлиза! Без мыла лезет в жопу! Ничего еще не заслужил, а требует талоны! Ты сначала на турнирах костями постучи, а потом выпрашивай, выскочка!
- Во марамой! - шипит Жила.
- Урою салабона! – возмущенно кряхтит Кесь. - Дали бы мне его в спарринг!
Но в спарринг Илья поднимает Артема и сам решает с ним размяться. Ученик проводит несколько круговых ударов ногой в голову, тренер легко ныряет под них, мгновенно рвет дистанцию, опрокидывает парня на пол. Намечает добивающий удар ребром стопы, но Артем переворотом уходит.
- Когда ты проводишь маваши ногой в голову, твои яйца висят перед мной,
как пара вишенок. Так и хочется сорвать. Хачапури? В реальном бою удар ногой в голову практически невозможен. Хачапури? Или Нагасаки?
- Хачапури, сенсэй, - вложив кулак в ладонь ритуально поклонился Артем.
- Тогда начали.
И едва тренер принял стойку, как Артем снова нанес хлесткий удар в голову ногой. И попал! Оглушительная пощечина грохнула в гулком зале, как хлопушка. Артем испуганно разинул рот, извиняясь, молитвенно сложил руки. Все замерли. И тут же заржали.
Потому что  хохотал сам тренер.
- Ну ты меня подловил! Молодец! За что тебя люблю - так это за
непредсказуемость. А за непослушание - двадцать отжиманий на кулаках. Пошел! - и в шутку врезал ногой по заднице. Но промазал. Артем, резко выгнувшись тазом вперед, одним скачком ушел от удара. Илья сокрушенно-восхищенно покачал головой, поставил всем остальным в пример:
- Во резкость! Самородок ты наш, блин! Иди, отжимайся. Кесь, к ногтю!
Нет, умел все-таки Илья заставить себя полюбить!
В раздевалке Артем еле стянул мокрое кимоно. Ноги дрожали, руки тыкались, как ватные, дрожали.
- Думал, дубу дам...- еле выдохнул рядом Кесь.
- А я с утра ухандоканный... - поделился Жила. - Карлица ушастая попалась,
отгрызла классно. Три раза.
- Уши, наверно, как у спаниеля.
- Не, стоячие. Четвертый размер.
Надевать школьную одежду на потное тело неприятно, но душа нет. Артем слушал, как Жила по обыкновению хвалится успехами на бабском фронте, и решил, что тот врет. Так легко это не бывает.
В каптерку сенсэя постучался Кент, вошел, шмыгая носом, озадаченно чесал затылок.
- Говори, чего репу чешешь.
- Сенсэй, у меня тут такая изжога, блин, помогите...
- Что у тебя?
- Мне б волыну где добыть…
- Чего-о?
- Волыну.
- Зачем тебе волына?
- Мои пацаны на низовом рынке машины моют, а я их бригадира отметелил…
конкурентов… Витьку Пана… а у Пана братан с сапоговскими ходит, Пан-старший, так они убить грозятся… гоняют, гады, их много, мы бы с ними помахались, с Фасоном, так они с волынами, замочат и все…
- Цыц! Что за каша изо рта? Ясно излагай – когда стрелка, где.
- А! Это… сказали, если не приду сёдня в 19.30 на стрелу, то моих малолеток
всех замесят…
- Где?
- Да на Низине же, возле складов, ну сзаду там…
- Понял, жди меня там. В 19.30.
После Кента заглянул Артем.
- Можно?
- Давай, вали. Только не в штаны.
- Сенсэй, у меня это… брат в секту попал.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи!
- Я и сам толком не знаю, встретил тетку, она плачет – мол, Юрка ушел и это…
домой не возвращается, вроде охмурили его, в натуре! Ну, секта!
- Божественного Света-Огня?
- Точно!
- В тему, Тёма, в тему! – оживился тренер. – Меня давно эта камарилья
интересует. Делаем вот что. Идешь на их сборище – типа хочешь поступить в их зиккурат. Разведаешь – а/структура: кто главный, кто кому подчиняется, б/явки, адреса, в/пароли, г/бабки: кто финансирует, откуда деньги. Особо обрати на возможные связи с бандитами. Есть сведения, что главный их поп, Далис кличка, снюхался с самим Чугунком. Уразумел? Только осторожно там, не выдай себя. Шо у тебя за курултай на голове! – Илья ласково потрепал Артема по мокрым вздыбленным волосам. – Распустила Дуня косы. В армию б тебя! Ниче, не боись, вытащим и твоего брата, и других орхаровцев, что они затащили. Эта дуристика уже сколько раз повторяется – мозги заструт пацанам, а потом элементарно качают бабки. Учти, они доки по части кого одурачить. Такое макраме из извилин сплетут, что забудешь папу-маму. Поэтому даю установку: никому и ничему не верить, все туфта и ****еж, чтоб бабки с тебя скачать, ты в тылу врага, кивай – мол, согласен и мотай информацию на ус. Хачапури?
… В густых сумерках Кент тревожно огинался возле овощных складов Низового рынка. Увидев фары старого «Жигуленка» Ильи радостно подбежал, заглянул в салон, улыбка растаяла.
- Чего не весел?
- Так это… вы шо, один, Илья Александрович?
- А тебе сколько надо?
- Так их много, ну!
- Сколько?
- Ну, человек семь, может.
- Семь нам по ***, понял?
- Так они с волынами все.
- Все с волынами нам тоже по ***. Неужели еще не понял?
Темень набухла влагой, моросило, из дальнего фонаря, как из душа, струился
дождь, асфальт и слякоть жирно блестели.
- Вон они, - сказал Кент. Подкатил джип с бульдожьей мордой, оглушил
музыкой, залил кирпичную стенку склада белым светом фар. Илья за локоть увел Кента в темноту, поставил за своей спиной, шепнул:
- Когда скажу «бей», ***рь тех, кто слева.
- Ага.
- Ну, где ты там, Кент? – раздался густой бас Пана-старшего. – Был Кент, а
станет мент. Дохлый. - Верзила в кожанке, щурясь в темени, пошел к  сенсэю. За ним двинулись еще две фигуры, озаренные сзади светом автомобиля.
- Ты што ли, Кент, а? Ну, марамойки малолетние, пока по бошкам не
настучишь, не догоняют. А как настучишь – догоняют! Да ты не Кент вроде. Ты кто?
- Я – его учитель.
- Школьный, што ли?
- Школьный, школьный.
- Дуй отсюдова, учитель, и быстро! Мы с Кентом поганым базарить будем,
пострадать можешь.
- Я убедительно прошу вас примириться с моим учеником и не…
- Шо?
- Я прошу вас решить дело миром и не доводить до конфликта.
- Так, иди отсюда! Кент, быстро ко мне! – Пан двинулся на Кента, но Илья
Александрович остановил его в грудь ладонью. Это повергло Пана в ступор крайнего раздражения. – Шо? Ты до меня дотронулся? – Заревел истошно. - Все, ты мертвец! Тебя завтра в канаве найдут! Недомерок, сука, я тебя, гондон, сейчас сделаю! - Выхватил из-за пояса большой пистолет, сверкнувший никелем в отсвете фар, воткнул дуло в подбородок Илье. – Ты труп, чувак, труп!
- Согласен. Перед смертью полагается последняя сигарета.
- Чё? Ты че, вообще, я не понял?!
- Сигаретку можно?
Пан обернулся к своим, пожал плечами, потом загыгыкал, смилостивился.
- Ну, курни, ****ь, я добрый к таким, которые перед смертью…
- Дай огоньку, - Илья достал из кармана плоскую фляжку коньяка с оленем на
этикетке, отхлебнул, взял в зубы сигарету. Пан оглянулся на своих, - гля, нехило понтуется, чувак! – ухмыляясь, протянул зажигалку, щелкнул язычок пламени. Илья внезапно дунул на огонек и огромный болид пламени с ревом ударил в столпившиеся морды. Ослепило, ошарашило, обожгло. Минута рубки, вопли, мат. Пока Кент собирал пистолеты, обирал поверженных и добивал стонущих, Илья принес из своей машины пластиковый пакет с пистолетом Стечкина, вложил его в руку неподвижно лежащего Пана, хмыкнул напутственно: «Держи крепко!» Затем вылил остатки бензина из плоской бутылочки с оленем на этикетке на бездыханное тело, швырнул сверху горящую спичку.
* * * Рубрика «Крим-Крым»
«В результате тщательной оперативной разработки арестованы, а точнее будет сказать – госпитализированы под арест несколько членов организованной преступной группировки. Их главарь Панов В.А. в тяжелом состоянии находится в ожоговом отделении шестой городской больницы. Баллистическая экспертиза найденного при задержанных оружия подтвердила причастность задержанных к многочисленным нападениям и …»
«Крымский обозреватель» 6 сентября 1998 г.