Крымские хроники бандитского периода 6 глава

КАК ВАЛЬКА ВЛЮБИЛСЯ В ВАСЮ
Валька не был сильно верующим, просто в тяжелые минуты, когда было страшно или перед экзаменами, он читал про себя молитву в произвольной форме, представлял, как взлетает над спящей планетой в черный космос, припадает к коленям могучего и доброго существа и просит о помощи. И помощь приходила. Ему даже казалось, что он слышит благожелательный ответ на свои просьбы. «Успокойся, - с ласковой улыбкой отвечал небесный Отец. - Я помогу тебе, защищу».
Но теперь, после богословского спора с Лезовым в душе появилась язва. Он не мог больше с любовью и преданностью молиться. Как только начинал произносить слова молитвы, тут же в уши всверливался голос Лезова: «Бог не может вводить в искушение! Это прерогатива Сатаны! Так кому ты молишься?!»
И словно бы лишился дружбы с Небесами. Правда, новый знакомец с торжественным именем Вениамин помог, спас, Валька успел домчаться в деканат, сдать документы для поступления на отделение структурной и прикладной лингвистики. Слыхом не слыхивал о такой науке, а вот на тебе – сдал документы как-то само собой, против своей воли. А как дальше жить? Денег-то ни копейки. Может, этот посланный небесами Вениамин поможет и деньги вернуть? Или позвонить матери, чтобы прислала? Нет, немыслимо! Мать упадет сначала в обморок, а потом примчится спасать «Валюсеньку». Еще и просидит с ним всю абитуру в общаге. Страшно ее даже представить в этом молодеческом бедламе!
В таких тоскливых размышлениях возлежал Валька на кровати, когда часов в пять в дверь неожиданно постучали и вошел Вениамин, приветливо улыбнулся, поздоровался за руку, водрузил на стол пакет с хлебом, плавленными сырками, куском колбасы и двумя яблоками. Валька отчего-то страшно смутился, стал отказываться, но Вениамин и слушать не стал, заставил поесть.
- Ну, что, - спросил, - сдал документы?
- Угу, - кивнул жадно жующий Валька. Он был уже почти влюблен в этого
доброго искреннего человека.
- На стуктурную лингвистику?
- А вы откуда знаете?
- Да я же тебе посоветовал, помнишь?
- А, да, припоминаю, - неуверенно сказал Валька, - день какой-то суматошный…
- Ты что, забыл? Ты вот так сидел напротив меня, спокойно и расслабленно,
документы сдал и все проблемы решены…- негромко, размеренно говорил Вениамин, поглаживая родинку в виде слезы под своим правым глазом, - теперь можно наконец отдохнуть, чтобы неспеша, спокойно осмыслить то, что с тобой происходит. Мне, если хочешь знать, расслабиться очень помогает рыбалка. Ты любишь рыбалку?
- Да, - шепнул Валька. Глаза тяжелели и слипались. Он почувствовал, что
страшно устал за эти двое безумных суток.
- А знаешь почему? Человек может бесконечно смотреть на две вещи – на
огонь и на воду. Вот отчего лучшая из профессий – пожарники. Шучу. Вода просто приковывает внимание… Представь, тихие волны еле слышно набегают на берег… зачаровывают…и еще блики солнца на воде… я часто просто засыпаю… потому что от бликов солнца глаза устают… их хочется просто закрыть… посидеть спокойно и расслабленно… кажется, что спишь… но все слышишь и воспринимаешь с отчетливым вниманием… Правда?
- Да, - шевельнул Валька губами. Глаза его прикрылись, сквозь ресницы он видел
солнечные блики на море…
- И вот, когда так отдохнешь на рыбалке, сами собой решаются все проблемы. Ведь у тебя есть проблемы?
- Какие? – бормотнул Валька.
- Я вижу у тебя большие проблемы в общении. Будницкий, которого ты считал
своим другом, бросил тебя, а спас тебя совершенно незнакомый человек, то есть я. Согласен?
- Да.
- Перед тобой стояла огромная, почти неразрешимая проблема. Сергей
Леонидович не хотел допускать тебя до экзаменов…
- Какой Сергей Леонидович? – бормотнул осоловевший Валька.
- Лезов. Он ненавидит пьяниц.
- Я не пьяница, – вяло возмутился Валька. – Второй раз в жизни выпил…
и…попался.
- Тем не менее, ты был на грани, согласен? Потом пришел я и проблема твоя
чудесным образом разрешилась, так?
Валька кивнул.
- Как думаешь, это просто так? Это произошло потому, что я являюсь
последователем и учеником Далиса. Ведь ты приехал сюда, чтобы учиться, да?
- Да.
- И я послан тебе, чтобы сказать истину: Ты должен стать апостолом Далиса.
Кто становится на путь, указанный Далисом, тому этот мир открывается и дает в руки все сокровища. Но это только так, для мещанского обыденого сознания. На самом деле человек переходит на новый духовный уровень и приуготовляется к квантавому скачку.
- Стоп, стоп. Слишком много всего. Первое: кто такой Далис? Второе: какой
квантовый скачок?
- Прискорбно было бы думать, что чреда пророков, в земле российской
просиявших, пресеклась раз и навсегда. Нет, именно в Крыму просиял новый мессия, новый учитель. Зовут его Далис. Я принес тебе несколько его книжек, почитаешь. Но главное, через него вещает Богородица и сам Христос. Через него сообщено было, что Землю ждет квантовый скачок, то есть переход в четвертое измерение. Плоть наша преобразится, как некогда преобразилась плоть воскресшего Христа. Мы станем духоматерией. Смерти и болезней больше не будет. Но не все преобразятся, а только досягшие уровня Христова сознания. Остальные пойдут в космический мусор на переработку. Правда, есть шанс и у грешников и несознательных. Мы можем их спасти всех, но только при одном условии.
- Каком?
- Если на Земле наберется 144 тысячи праведников, досягших Христова
Сознания. В этом случае произойдет качественный скачок сознания всей планеты и она без мук и потрясений мгновенно перейдет в новое состояние. Христиане это состояние называют раем.
- Интересно.
- Не просто интересно. Жизненно важно. Ведь ты же не хочешь пойти на
переработку в космический мусор?
- Не хотелось бы. А вот поступить в Универ мне ваш Далис поможет?
- Конечно.
- Было бы неплохо.
- Для этого надо пройти посвящение.
- Это что такое?
- Завтра, в десять утра, во втором корпусе общежития, в библиотеке будет наше
собрание. Приходи. Обязательно.
…Будницкий вернулся часов в девять, ввалился в комнату с ревом и хохотом, следом, пошатываясь, вошел Сережа с пакетом, в котором погромыхивали бутылки. Валька вскочил с кровати, спросонок щурясь от резкого света электролампочки, – за окном было уже темно. Во, подумал, заснул и не заметил как. Будя уже вскрывал бутылку портвейна, хлюпал красную жидкость в стаканы и на стол. Валька раз пять потряс головой, чтобы прийти в себя после сна, очнулся уже со стаканом в руке, грохнул его на стол, набросился на поддатого Будю, с нарастающим  остервенением излагая свои хождения по мукам с проклятым Лезовым, но Будя, дыша вином, блаженно приобнял приятеля, умильно улыбаясь, погладил по головке.
- Ну, шо ты разоряешься, Валек? Сам же сказал, что остался без бабок, вот я и
ездил на заработки. – Достал из кармана комок потерханных купюр, помахал перед Валькиным носом. – Живем, Снежинка! Есть колбаса и бухло. Серый, наливай!
- Мне сказали, что ты знаешь этого чертова Лезова, - заорал Валька, - а ты
скрылся в неизвестном направлении. Пошли к нему, а? В оперотряд, он там, наверное. Может, тебе-то деньги он отдаст, а?
Будницкий посмотрел на него как на больного.
- Никому он ничё не отдаст, забудь! Ты конкретно попал на бабки, а жо
поделаешь? Это его тема, понимаешь? Он на абитуре, знаешь, сколько поднимает? А ты хочешь, чтоб я пришел и забрал у него навар? Во дела! Да он меня на *** пошлет и прав будет. Абитура – это его бизнес! Прикинь, приезжает тысяч пять мальчиков и девочек, у которых еще молоко на губах не обсохло. Пап-мам рядом нет. Раздолье для оперотряда и всяких маньяков-извращенцев. Тут и наркоту пихают, и трахают, и в секты всякие обращают. Многие кстати отсюда уже домой и не возвращаются, в натуре. Пишут родичам, типа поступили, то-сё, пятое-десятое, учимся на пять с плюсом, а сами уже давно либо на панели писькой пашут, либо на какую-нибудь секту задарма горбатятся. Так что про свои деньги забудь, Валька, не один ты такой, он всю абитуру шмонает. За ночь набегает - знаешь скока? - под штуку гривенников!
Валька так и сел.
- Да кто он такой, этот Лезов? – возопил он. – Что тут за рэкет у вас процветает?!
- Лезов, кроме всего прочего, глава мощной студенческой группировки, которая
называется «Р-радикальные студенты»! И организация эта – крутая сила в Крыму. Нас боятся. И мы, промежду прочим, держим весь Универ в ежовых рукавицах. – Будя сжал кулак и потряс им в воздухе. - Куприян – это наш официальный ректор, Куприянов Рэм Валентинович, так вот он без консультации с Лезовым Сергеем Леонидычем и пальцем не пошевельнет, понял?
- Так вы с ним заодно? – изумился Валька.
- Да нормалек все, Валек, - отмахнулся Будницкий. – Ну, подписались мы типа
радикалы, кому от этого жарко или холодно? Во-первых, выгодно, бабки капают, во-вторых никто не отчислит за неуспеваемость. Мы с Серым почти не учимся, только ходим на зачеты и экзамены, а стипуху нам все равно платят. И диплом выдадут.
- Стойте, - крикнул Валька, подскакивая с кровати и хлопая себя по лбу, - он же и
меня записал в эти ваши, «радикалы»!
- Как записал? – удивился Будя.
- Ну, это… - Валька замялся, вспоминая начертанный ночью донос на
Будницкого, покраснел, схватил со стола ломоть булки, шлепнул сверху розовый шмат «молочной» колбасы, куснул, жевнул, пояснил с набитым ртом, - ну, говорит, – или пиши заявление в какие-то радикальные студенты или езжай домой в армию поступать, чтоб тебя деды сапогами по почкам били. Ну, я подумал, что… все равно ведь приехал в студенты поступать, ну и написал. А это вы оказались!
- Нашего полку прибыло! – засмеялся Сережа, тупо глядя на Вальку
выпученными глазами.
- Вот за это и выпьем! – гаркнул Будя и залпом выдул полстакана портвейна,
занюхал дулей, выдохнул с наслаждением, поманил Вальку пальцем. – Ты чего не пьешь? Пей! Слушай сюда и усекай. «Радикальные студенты» – это тоже камуфляж. Для тупых. А в натуре мы - филиал…- сделал паузу и с нажимом произнес по слогам, - «Чу-гун-ки».
- А это еще что такое?
Будницкий с Сережей переглянулись.
- «Чугунка», брат Валентин, это крупнейшая преступная группировка Крыма, -
пояснил Будя, закуривая. – Она держит все главные крымские города, Верховную Раду и всякую прочую говнезию.
- Во, дела! – изумился Валька. – Выходит, меня записали в бандиты.
- Да, бандит из тебя крутой получится! – хохотнул Будницкий из облака дыма.
- А что там делать надо в этой вашей Чугунке? - спросил Валька, брезгливо
разгоняя дым рукой.
- Как что? – Будя сделал пальцы веером. - Будешь на разборки ездить, типа
махаться с другими такими же крутыми пацанами, будешь конкретно в засадах зависать, мочить барыг, которые не башляют…
Валька выпучил глаза.
- Мы дадим вам па-па-парабеллум, - заговорщицки шепнул ему на ухо Сережа
и надулся от сдерживаемого смеха, красный, как помидор. Не выдержал, хрюкнул, Будя заржал, оба покатились со смеху.
- Ну и рожа у тебя, Шарапов! – просипел сквозь реготание Будницкий.
Успокоился, глубоко затянулся. – Не ссы! Шюткя. Ну, будешь на демонстрации ходить, лозунги носить. Кто тебя на серьезное-то дело возьмет?
- А что, я уже не могу и на серьезное дело пойти? – у Вальки слегка зашумело в
голове, хотя сделал он всего пару маленьких глотков вина.
- Не, парень ты надежный, но надо бы тебя подкачать, поднатаскать. Я-то
толканием ядра занимался всю школу, теперь беру любого и толкаю его башку, как ядро. Далеко, блин, летит. Вместе с туловом. Серега вон, кмс по боксу, отмандячит любого. Ничего, мы тебя возьмем под крыло, а, Серый?
- Под крылом тоже подмышкой пахнет, - пошутил Валька.
- Зато тепло, - парировал Будя. - Повезло тебе: забрали в оперотряд, а попал в
правящую партию. Чё, не веришь? Да говорю тебе, мы - хозяева в Универе! Конкретно! Вот смотри, я сессию сдал с пятью хвостами. За это нормальную шелопунь отчисляют, как облупленных. А меня, думаешь, кто-нибудь хоть пальцем тронул? Хрен! И стипуху будут платить! – он явно зациклился на «стипухе», все повторял, что будут платить, хотя Валька не совсем понимал, чем тут гордиться.
- К-кстати, насчет этого дела, - спохватился Сережа, - уже десять, на дискотеку
опоздаем.
- Валька, пойдешь? – спросил Будницкий, вставая и пошатываясь. – Телок
снимем, шершавого закатим под кожу.
- А я люблю ужа запустить! – заорал Сережа, - особенно если телка в позе
грибника!
- А я – в позе… в позе… «мама моет пол», ха-ха…- заржал Будницкий.
- А я, - перебил его Сережа, - в этой… в позе креветки!
Оба так и согнулись со смеху. Валька отказался идти на дискотеку во избежание лишних приключений и еще долго слышал, как нечистая пара изгалялась в коридоре все в новых определениях заднепроходного сношения: «буквой зю», «на четырех костях», «в позе знака Зодиака»…
Валька лежал, смотрел по видику боевики, пришел толстый Миша-Пеликан, переоделся и ушел. Валька сделал телек погромче - общага жила децибельной абитурской жизнью: грохот музыки из распахнутых на всех этажах окон, хохот, крики, топот ног по коридорам, вопли драк, ругань. Не заметил, как задремал.
Стукнула дверь, зажегся свет. Валька сел на кровати, мучительно щурясь. Димка
заявился с дискотеки с девушкой. Когда глаза привыкли к свету, Вальке стало нехорошо: это была та самая девчонка, которой Димка вчера при нем предлагал сделать хот-дог. Тогда она гордо ушла, а теперь, значит, согласилась. Ну, гад Будя! Валька возревновал и тут же возненавидел Будницкого.
- Будем пить чай, - потирал руки Димка, плотоядно зыркая на девчонку. Она
стояла у стола, такая нежная и тонкая в грубых джинсах с медными заклепками и коричневой рубашке, завязанной в узел на пупке. Подмышками темнели круги пота. Выпячивала нижнюю губу и сдувала прилипшие к потному лбу каштановые локоны. Только что отплясывали, понял Валька.
- Садись, Вася, - за плечи усадил ее к столу Будницкий, - вот Валька тебя
развлекать будет, а я пока сбегаю поставлю чайник и буду вас угощать. Вино без меня не пейте. – Будницкий убежал. Вальке показалось, что он ослышался. Вася? Или это парень такой? Да нет, это девушка. Валька впервые мог разглядеть ее вблизи, и лицо ее не показалось таким уж красивым: один нос чего стоит. Носик такой курносости, что вздергивает и верхнюю пухлую губку, открывая крупные, не очень ровные передние зубы. Он чувствовал, что краснеет, от этого краснел еще больше и покрывался испариной. Девушка исподлобья взглянула на него, медленно улыбнулась, закинула ногу на ногу. Что-то равнодушное и вместе с тем бесстыдное было в медленном раздвигании губ, в блестящем обнажении зубов. От ревности, что она, на вид такая неприступная, пошла с Будницким, а не с ним, хотелось уязвить ее, нахамить.
- Я не понял, - сказал Валька тоном уличного хулигана, - вас как-то странно
зовут, а?
- ?
- Вася.
- Ах, это! – засмеялась девушка, морща нос. – Ну, да, меня так зовут. Вас ведь
тоже зовут женским именем.
- Каким?
- Валя.
- Это между прочим и мужское имя! – возмутился Валька. – Валентин и
Валентина. У Распутина есть даже такой рассказ. А вот женщин Василиев я еще не видел.
- А я – не Василий. Я - Василиса. У меня даже кот есть – Василиск! Вот!
- Ну, слава тебе господи! – изобразил великое облегчение Валька. – А то я уж
подумал, что вы – этакий женоподобный мужчина.
- Я что, похожа на мужчину? Или ваш друг имеет другую ориентацию?
Упоминание о Будницком снова разожгло злость.
- Вам надо реже улыбаться, - съязвил Валька.
- Почему? – нахмурилась Василиса.
- У вас верхний правый резец вперед торчит.
- Какой? Вот этот? – она нащупала пальчиком выступающий зуб, фыркнула, -
ну и пускай торчит! Буду улыбаться сколько угодно и спрашивать никого не буду! Сигарета в этом доме найдется для бедной девушки?
- Курить вам тоже не следует.
- Да что вы раскомандовались, в самом деле. Как мама моя! Если жалко сигарету,
так и скажите! В общежитии между прочим принято делиться! Вот!
- Хорошо, я дам сигарету. Только при одном условии.
- Каком еще условии?
Он протянул ей салфетку.
- Что вы вот этой салфеткой сотрете с губ помаду.
- Это еще почему?
- У меня идиосинкразия к окровавленным фильтрам.
От возмущения она не могла вымолвить ни слова. Вальку несло – говоруном он был отменным, когда удавалось перебороть юношескую стыдливость.
- Кроме того, - скучающе скрипел он, - обратной стороной салфетки вам
придется вытереть тушь с ресниц.
- Это еще почему?
- Потому что вы сейчас заплачете, и тушь потечет по химическому румянцу,
нанесенной вашей неумелой, но щедрой рукой на фэйс смазливого лица.
-    Вы знаете, молодой человек, я никогда не плачу! – она раздула ноздри и во все глаза смотрела на наглеца. Куда только подевалось давешнее равнодушие.
- После того, что я вам скажу, это все-таки произойдет, - многообещающе сказал
Валька.
- Интересно-интересно, что вы можете такого мне наговорить?
Валька потупился, как бы заранее извиняясь за филиппику.
- Всякая уважающая себя девушка, - начал он, - после бурных и хаотичных
телодвижений, долженствующих привлечь полового партнера и называемых в простонародьи “танцем”, обязательно принимает душ, а не идет в гости к незнакомым мужчинам с мокрыми подмышками, которые воздух отнюдь (нарочито нюхнул пару раз) не озонируют. И не надо смотреть на меня с немым укором и раздувать во гневе ноздри. Куда же вы? Обиделись? – в спину возмущенной девушке прокричал Валька. – Примите истину смиренно!
Хлопнула дверь. Валька остался один. Пожал плечами. Да-с, переборщил.
- Шо ты ей втюхал? – заорал ворвавшийся в комнату Будя с парящим чайником в
руке. – Пронеслась мимо, как торпеда. Шо ты ей сделал?
- Да ничё. Советы гигиениста. Я же не знал, что она такая обидчивая.
- Ну, я тебе ее, что ли, привел? – в сердцах грохнул чайник на стол Будницкий. –
Видали такого долбака? Я телку убалтываю, привожу на хазу, а этот помпадур в пять минут обосрал всю малину.
“И хорошо, что ушла! – думал про себя Валька, - Так Димке и надо! Облом ему за
то, что напоил в день приезда и бросил в “бидэ”.
- Гони за ней и приведи обратно, понял! – приказным тоном сказал Будя.
- Тебе надо, ты и иди, - отрезал Валька.
- Так, короче, - вконец озлился Будницкий. - Ты с ней базарил, вот иди и отвечай
за базар, конкретно! Ты шо думаешь, приехал тут, живешь у меня на всем готовом, и телок моих распугиваешь!
Пространство между ними резко наэлектризовалось. Валька заливал заварку
кипятком в стакане и старался не смотреть на приятеля.
- Да я даже не знаю, где она живет, - примирительно сказал он.
- А я знаю?! – заорал Будницкий. – Хрен ее найдешь теперь! Что ты хоть ей
наговорил?
- Да пристала – дай ей сигарету, дай салфетку. Может, подмыть ее еще?!
- Фу-у, ну ты и кальмар в натуре! Салфетки тебе жалко?! Я вон, когда езжу в
кооператив “Сосулька”, так бабки на них трачу, а не только салфетки.
- Это где такой кооператив?
- На обводной. Там волосатые пельмени стоят.
- Кто? – не понял Валька. Будя расхохотался.
- Пельмени волосатые? Ну, телки. Типа ****и. Доротэя стоит десять гривен, так я
за семь убалтываю!
- Какая “доротэя”?
- Которая до рота, понял? Взял, спугнул “козу”, которая за сигарету и чай готова
была отсосать.
- Ты уверен?
- Что?
- Что она была готова?
- А чё ты думашь, она святая, что ли? Телка как телка. Раз пришла в чужую
комнату, да чай выпила, значит, уже обязана. Сейчас такие времена, шо за так никто ничё не делает. Никуда бы не делась – сосала бы через полчаса. Телки в основном в абитуру только и приезжают, чтоб, значит, потрахаться.
“Так, выходит, я спас девчушку-то, - подумал Валька, - От Буди просто так не
вырвешься. Парень наглый, циничный. Бандитом заделался. Конечно, пила чай – соси! – вот и вся философия”.
- Ладно, - сказал Будя, направляясь к двери, - я сегодня добрый. Пей чай, а я
пойду поищу ее. Или сниму какую-нибудь другую прошмандовку. Не всухую же ночь проводить!
Валька налил заварки покрепче, набухал кипятку до краев и хотел уже сербануть первый обжигающий глоток, как в дверь раздался дробный стук ноготков и на отклик “войдите!” появилась… Василиса! В свежей белой маечке, с бледным, без макияжа лицом. Вальку так и обдало жаром. Вернулась! Ради него вернулась! Не ради же наглого мужлана Буди!
ГРЕХОПАДЕНИЕ
Из парка уходили как в детективном фильме – резко нырнули в такси, погнали, женщина с телевидения оглядывалась, словно сзади могла быть погоня или слежка, Артем встревоженно косился на нее, а она для видимости прыскала от смеха и прижимала палец к губам, дескать, молчи.
Дома усадила Артема на кухне, объяснила.
- У нас на телевидении назначили новую директоршу, редкостная стерва,
причем, связанная с органами. Так вот, она прислала на «молодежку», ну, в редакцию «Чуда-юда», своего комиссара, Ксюшу Кондратенко, а та, если выведает такую информацию, обязательно ей доложит. И информация о твоем боевом братстве обязательно уйдет к гэбэшникам, понял? Поэтому нам и на телевидении особо светиться нельзя. Слишком серьезная авантюра закрутилась, я не подозревала, что все так опасно.
- Да, - кивнул Артем, - еще как опасно!
- Вот! – подхватила она, - надо соблюдать тщательную конспирацию, никто
ничего  знать не должен, никакой даже Меламед. Не дай бог, допустят утечку и тебя раскроют! Я даже думать боюсь, что может случиться.
- Понял, - сказал Артем.
- Подожди меня, я переоденусь.
Из спальни Инесса вернулась в вечернем платье, открывавшем голые плечи, руки и спину, в жестких  чашах глубоко декольтированного корсета, вышитого стразами, колыхались, так и норовя плеснуть через край, полные груди, так и играли вокруг самих себя, подрагивали, бликовали, пускали «солнечные зайчики», подобно летнему морю в иллюминаторы.
Инесса рассчитывала поразить отрока, но явно переборщила. Артем впал в полный ступор, не мог выдавить двух связных слов, натыкался на предметы, смотрел куда угодно, но только не в глубокое декольте и в не менее глубокие, все понимающие глаза, слегка подведенные фиолетовой тушью.
- Давай попьем чайку, – предложила красавица. - Я мастерица заваривать.  У
меня настоящий китайский фарфор. Смотри, он просвечивает на огонь. Сначала согреваем заварочный чайник, затем засыпаем великолепный английский чай и заливаем живым кипятком. Вот, пусть настаивается под моей Машкой, - накрыла чайник толстой ватной куклой, подвинула Артему сушки и варенье в фарфоровом блюдечке.
- Попробуй, - сказала, нарезая ветчину и сыр, - сушки культовые.
- Какие?
- Ну, культовые. У нас так выражаются. Бывают культовые фильмы, а у меня вот
сушки культовые.
- А. – Артем взял сушку, осторожно надкусил. Смотрел, как Инесса Евгеньевна
нарезает лимон на фарфоровом блюдечке. Резала длинным сточенным ножом, так тонко, что было видно через мякоть движущуюся тень лезвия. Лимон сочился, нож скрипел по фарфору, у Артема аж скулы свело и рот наполнился слюной.
- Артем, у тебя есть девушка? – как-то невзначай спросила она, ставя на стол
нарезку.
- Что? – он поперхнулся. Пожал плечами. - Ну, так...- неопределенно покрутил
пальцами в воздухе.
Инессе стало неприятно, она ощутила что-то вроде укола ревности.
- Ну, конечно, красивый мальчик, - запанибрата взъерошила Артему волосы,
подмигнула – «своя в доску». - Ты знаешь, что ты красивый? Девчонки, наверно, так и липнут.
- Да дурочки! - в сердцах высказался он (втайне хвастаясь). Стеснительно
увернулся от женской руки, хотя по волосам через кожу головы в тело пошла сладостная теплая волна томления. - Письма, звонки ночью, хихикают в трубку...
- Значит, влюблены...
- Дуракуют...
- А кто твоя девушка?
- Да там одна... – Артему стало стыдно от таких расспросов, решительно тряхнул
хвостиком волос. – Как вы думаете, передачу про вот эти проблемы вообще можно сделать?
- Сделать можно, - сказала Инесса. Слизнула с кончика маленькой золотой
ложечки каплю меда. – Я вот думаю, как это сделать так, чтобы тебя не подставить.
- Ну, маску надеть, голос изменить.
- Думаешь, на нашем допотопном телевидении есть такая техника? Да тебя сразу
узнают.
- Знаете такого толстого, из «Криминальной хроники»? - спросил Артем Инессу.
- Гуськова, что ли?
- Кажется. Я думал, он будет делать со мной передачу.
- А я что, не нравлюсь? - Инесса подбоченилась, подняла грудь, прыснула,
Артем тоже улыбнулся, покраснел. Раздался  телефонный звонок. Инесса извинилась, пошла в прихожую. Ну, конечно же, звонил Репецкий!
- Ты куда пропала, ты, баба Яга в тылу врага? – пьяно заорал он в трубку.
- Извини, я занята, - сухо отрезала Инесса.
- Что она тебе сообщила?
- Кто она?
- Эта… двухсотса-а-а-нтиметровая особь?
Какая особь, что он несет?
- О чем ты?
- Что тебе этот цыган сказал?
- Какой цыган, ты что, напился уже?
- Тот, ****ь, что пришел на встречу! – заорал Репецкий.
А, это он про Артема! Как далеко сейчас Репецкий, словно звонит с Северного
полюса.
- Сказал, что я красавица и умница!
- Ты, кавалерист-девица Дурова! - заорал Женька. - Ты что-нибудь разузнала по
нашему делу?!
- Отдам твою кассету завтра, - в целях конспирация сказала Инесса. - Пока.
Положила трубку, потом вообще отключила телефон, чтоб не доставал, вернулась на кухню, взяла с плиты парящий чайник, принялась разливать чай, и в этот момент Артем почувствовал, что ему срочно необходимо в туалет. Он давно уже чувствовал движение в кишечнике, но сейчас прижало всерьез. Он вспотел, изо всех сил сжимая кольцо мышц ануса, но понос был настырнее, жуткое бурчание раздалось в животе, он вскочил - «я щас» - и ринулся в туалет. До туалета от кухни было метра полтора, и чтобы заглушить звуки извержения Артем дернул ручку унитаза и под шум воды с диким облегчением расслабился. Вода стекла и затихла, но кишечник еще далеко не кончил опорожняться. Он снова подергал за ручку, но воды не было. Отключили. А из него еще и еще вырывались струи. Смыть их было нечем. Кое-как подтеревшись, он намотал на руку полкилометра туалетной бумаги и принялся этим квачом протирать стенки унитаза. Следы потеков удалось затолкать вниз под бумажную пробку, но запах... Он сидел на краю ванны и в ужасе представлял, как появится в ореоле миазмов, - Господи, какое позорище! Стоит ей шевельнуть ноздрями и он провалится через все этажи девятиэтажки - в подвал! Он не мог, просто не мог выйти в такой вони! От отчаяния Артем чуть не заплакал. И, как всегда в моменты слабости, вспомнил мантру, данную ему сэнсеем, расслабился, глубоко вздохнул вонючий воздух, прикрыл глаза, вошел в медитацию: «Я - Всемогущий Бог моей вселенной! Все, что дышит и движется вокруг меня, находится в моей беспредельной власти. Мои слабости - лишь игра моей несгибаемой воли. Я подавляю, повелеваю, караю и милую. Я - Артем! (с резким выдохом из низа живота)  Я - воля! (мышцы пресса каменеют) Я сила! Я - могущество! Я - (взрыв всего организма, резкий выплеск всей энергии тела и души) Бог!»
Мантра, как всегда, помогла. Артем решился, резко повернулся к двери и вдруг - о радость! - в нише под ванной увидел баллон освежителя воздуха - весь в полевых цветах, с запахом лаванды. Артем чуть ли не перекрестился, схватил баллон и как из огнетушителя принялся обдавать белесой струей унитаз, стены, потолок и дверь.
Чай остывал. Отрок явно задерживался в отхожем месте. А, вот и он. Инесса потянула ноздрями и чуть не упала в обморок. Густой до рези в глазах лавандовый аромат шлейфом вплыл за Артемом, облаком наполнил кухню.
- Что это? - Инесса вскочила, внюхалась. - Что это за газовая атака?
- Да я это... аэрозолем брызнул... чуть-чуть... - багровый Артем непринужденно
сел за стол, решительно взялся за свою чашку чая. Инесса бросилась к окну, распахнула настежь.
- Ничего себе «чуть-чуть», глаза выедает...
- Извините, не рассчитал. - Артем был так смущен и растерян, что Инесса не
выдержала, фыркнула, хрюкнула, пытаясь удержать хохот, но не справилась с собой, рухнула на диван в приступе ржачки.
Артем обозлился, хотел было уйти к чертовой матери, но по обычной привычке взял себя в руки, заставил не дергаться и не стесняться («что я как пацан, менжуюсь тут?! Да она меня хочет, ишь вырядилась, как в стриптизе!»)
- Там воду отключили, - попытался оправдаться он. Эта фраза свернула Инессу
в клубок смеховой икоты. Наконец она тоже взяла себя в руки, подрагивая от смеха, выдернула из серебряной раковинки на столе бумажную салфетку, вложила между накрашенными ресницами, поморгала, чтобы промокнуть выступившие слезы.
- На случай отключения воды у меня под ванной стоит тазик с запасом. Иди и
смой, - крикнула вдогонку. - Да не брызгай больше лаванды! Там есть с запахом жасмина, ха-ха...
И пока Артем возился в туалете, она вдруг со странным отрезвлением подумала: «Что я делаю? Зачем мне этот мальчик? Ведь я хотела выцарапать ему глаза. А сейчас сижу с ним на кухне, пью чай. Зачем эти детсадовские игры? Мауро же должен звонить из Ялты, а я телефон отключила, затра же скандал будет безумный, ревнивый гад, а сейчас мне никакой Мауро не нужен. Да расскажи мне два часа назад, что я буду сидеть с глупеньким школьником за чаем, наслаждаться ароматом лаванды и собираться затащить его в постель, ни за что бы не поверила! Какая-то сила влечет в новый поворот жизни, я ведь понимаю, что это ненормально, и, тем не менее, прусь в указанном направлении. Впишусь ли, ****ь, в поворот?»
Они уже выпили по две чашки чая, наелись бутербродов, поговорили о будущей телепередаче «Человек в маске», перешли на разговор по типу «тысяча мелочей», а Инесса все удерживала порывающегося уйти Артема.
«Да что я держу его, как дура, - время от времени возмущалась она про себя, -
сижу и с места не могу сдвинуться. Смотрю на него, любуюсь, просто балдею. Да он готовая супермодель, синеглазый, волосы воронова крыла, а губы, как у девушки, полные, пунцовые, я от него, как под гипнозом, вроде не пьяная, а под таким  невероятным кайфом, что с места стронуться не могу. Временами словно очнусь - да что за фиговина такая безумная происходит? Я его в первый раз вижу, час всего поговорили. Зачем он мне? Что за наваждение? А оцепенелость сладостная не проходит, все сильнее засасывает...»
Артем несколько раз порывался уйти, я уговаривала его остаться,  но он все-таки встал, пошел в прихожую одеваться. Я подошла к нему, наклоненному над огромными кроссовками (ну и ножка у него!), прислонилась, нагнулась, прижалась всем телом, грудью, закрыла глаза, меня слегка познабливало, но не от желания, а от какого-то другого, странного, сильного и пугающего чувства, которое я не могла тогда объяснить. Он поднялся и замер. Я обняла его, повернула к себе, но он упирался, тянул голову назад.
- Подожди, послушай, можно тебя попросить?
- Что? – хрипло спросил Артем. Лицо горело. Они шептались - глаза в глаза.
- Распусти волосы. Пожалуйста.
- Зачем?
- Ты на девушку похож, знаешь?
- Ничего я не похож…
- Давай волосы распустим и посмотрим, а?
- Да ну…
- Ради меня, ну, пожалуйста.
- Ну, хорошо… Пожалуйста, - он дернул сзади за резинку, волосы черным
нимбом овеяли юношеское растерянное прекрасное лицо.
- Ну –  я же говорила! Девушка!
- Где?
- Идем к зеркалу.
Вошли в ванную, я щелкнула выключателем, сморщились от яркого света: я -
загорелая, светлоглазая, с приклееной к лицу неестественной похотливой улыбкой; он - алощекий, синеглазый, с черными до плеч блестящими кудрями – прямо юный индейский воин перед инициацией.
- И ничего не девушка, - сказал Артем.
- И девушка - ничего! - засмеялась я. Обняла его, пригладила волосы,
прищурилась, перекинула пряди, - подожди! – взяла со стеклянной полочки под зеркалом тушь, хотела подвести ему глаза, Артем попятился, я со смехом наседала, «я гример, гример!»,  вывалились в прихожую.
- Ну, подожди, глупый, постой ты! – во взаимных борениях сплелись в
объятие. Я быстро приблизила свое лицо к его лицу, (пришлось даже на цыпочки стать, мне, Жирафе и Каланче!) - не бойся, ничего страшного, можно я тебя на прощание поцелую? - я чувствовала себя девчонкой на первом свидании, закинула руки ему на шею, взъерошила волосы, притянула голову к себе, медленно прижалась губами к его губам.
Он не умел целоваться! Схватил меня и засосал губы с такой чудовищной силой, словно тянул бензин по шлангу. Полная фигня какая-то. Надо сексликбез открывать. Я же учителка прирожденная, мне б, дуре, кого поучить,  полечитьда поняньчить!
- Тише ты, - я еле оторвалась, перевела дух, облизнула ноющие губы, - кто тебя
учил так целоваться? Подожди, я тебе покажу, как надо. Через несколько попыток все-таки кое-как слепили поцелуй. Как говаривал Репецкий, «потыкались едалами, налепили поцелуйчиков, как пельменей, - на одну засыпку хватит».
Он упирался. Я тянула его в комнату за руку, но он не шел. Смутное подозрение зародилось во мне.
- Артем, как тебя мама зовет?
- Тёма, а что?
- Тёма, Тёмочка... идем в комнату, сядем, я хочу тебе что-то сказать.
Мне хотелось играть с ним, как с куклой, одевать, раздевать, кормить, укладывать спать. То ли в детстве не наигралась, то ли материнский инстинкт прорезался. Мы пошли в гостинную. Я не стала включать верхний свет, было еще светло, но свечи уже можно было зажигать. Обожаю свечи! Зажгла свечи, села напротив, внимательно смотрела в освещенное свечой юношеское лицо, мягкий овал лица, красивые атласные брови, рот, опушенный еще ни разу не сбритыми усиками, роскошные, черные, блестящие патлы. Пройдет еще немного времени, и он станет обалденно красивым. А, может быть, и нет. Дурацкий наш быт наложит свой отпечаток, оглупит, закостенит это лицо, наши парикмахерские сделают из этих волос воронье пугало, наше питание и водка покроют бархатистую кожу прыщами и склеротическими жилками - и вот, пожалте, провинциальный красавец-сантехник. Будет трахать продавщиц из ларьков, пить дешевый портвейн, вечно чинить старые «жигули».
- Артем... Тёма, ты кем хочешь стать?
Он задумался недоумевающе. Пожал плечами.
- Это слишком серьезный вопрос.
- Ладно, отложим его на потом. Скажи мне, пожалуйста, такой вопрос. Мне
показалось, ты меня боишься...
- Да нет...
- Послушай, извини за нахальство, но может я так к тебе пристаю откровенно,
а ты безумно любишь свою  девушку?
- Нет.
- Что нет? 
- У меня никого нет. На самом деле.
- Тогда может быть... я понимаю, это очень личное, но я совсем не хочу
вгонять тебя в краску. Может быть, ты боишься, потому, что у тебя еще никогда не было женщины?
Он долго сидел со склоненной головой.
- Ответь мне, пожалуйста.
- Инесса Евгеньевна, я должен вам все рассказать, - с трудом сглотнув, наконец
решился он.
КЕНТ
- Я к нему подваливаю, он такой - «Ну ты! Это наша точка.» Я: «Сделай так,
чтоб я тебя долго искал, ты!» Он такой: «Ты шо, крутой?» и кастет достает. Я ему - уракен бдыщь по рогам! Лоукик по ногам! В дюндель, по яйцам - омлет! Он такой - ы-ы-ы (имитирует плач). Я ему - хэ! хэ! хэ! (имитирует звуки ударов). Он на меня кидается, хватает, я - подсечку, бах его через бедро прямо на велик, а у велика педаль отвалилась и такой штырь торчит, он - спиной, ва-а-а-а! Орет! Тут - менты нас засекают. Мы такие подрываемся...
Кент курил «Приму», беспрестанно сплевывал табачинки и возбужденно рассказывал о разборке с конкурирующими пацанами-автомойщиками возле Низового рынка. Вокруг толпились восхищенные малолетки - бродяжки из его группировки: Уткин, Каланча, Петуня белый, Коля маленький, Рузвельт, Пума, Шпак, Бык, Хохол, Шахназар, Одесский, Бутса, Яша, Дидок, Кузбасский, Купи-продай. Кент с Фасоном «держали» центральный подъезд к рынку и правое крыло. Левое крыло контролировала группировка Пана. Витька Панов попытался наехать на центр и Кент с ним разобрался. Круто! Теперь можно было захватить весь рынок, и правую сторону тоже! Правда, у Пана такая «подписка»! Приведет братана, а тот в группировке Зюзи, с ними не помахаешься. Но Кент обещал разобраться и с Паном-старшим! Ногой в желудок! Кент вообще - крутизна немеряная! Царь и Бог для пацанят: захочет - отоварит конкретно, захочет - оттрахает. Вон как Бутсу на глазах всех пацанов, в подвале на Ударника. Так Бутсе и надо, сам виноват! Заханырил башли, накупил клею, с работы все приходят, а он - готовальня, бери – черти’! Волосы все в клею, жрачки нет, деньги из общака потратил, дебил конченный! Вот Кент его и трахнул в жопу! Порвал очко на фашистский знак. Кент, может, Бутсу вообще пришьет. Он у Кента раб. Пока не разбашляется, Кент может с ним сделать все, что угодно. А Бутса назло всех заложит, точно! Он же без башни, от клея совсем дурной. Пропал недавно на три дня, говорит, что мусора замели. В приют. Сдать хотели в Интернет. А Бутса говорит типа сбежал. Но пацаны думают, что брешет он, как собака. От ментов так просто не сбежишь. Ох, заложит Бутса, менты и накроют подвал на Ударника, отправят всех на малолетку. Кент – справедливый! Когда Шахназар с****ил из общака банку хамсы и сожрал, как свинья, Кент ему отрубил только мизинец и второй палец ну шо рядом, шоб Шахназар мог чем в носу ковыряться. Да, он жрет свои «козы», наковыряет из носа и жрет, правда-правда! А Шпак дрочит и спускает в ладошку, онанист-трубочист, а потом съедает, потому что голодный. А еще Кент честный, навар с мытья машин поровну распределяет, себе, конечно, большую долю, но ведь он - «крыша»! Он за всех бьется с наездами, держит зону, чужих гоняет. Помогает, да! Вон Свисток болеет, так Кент к нему знакомого айболита приводил, тот послушал, приписал лекарства. Только кто будет лекарства за такие бабки покупать? Ниче, прокашляется Свисток. И вообще Кент добрый! Вон к нему каждый день приходит Леня Таранька, старый бомжик-алкаш. Кент на яйцах стоит, реализатором. Так он этому Тараньке яйцебой отдает! Тот вечером идет и уже баночку с собой тащит, гад! И Кент ему туда сливает. А за что? Что Таранька такого делает?
Как что? Таранька бабушек «облегчает». А ты не знал? В натуре! Слушай, этот комик знакомится с бабками-бомжихами и какая ему понравится, ту он «жалеет». Понял? Ну, наливает ей стаканчик бормотухи, яйца кентовы жарит, кормит, трахает старуху, а как она засыпает под кайфом, - он ей на голову фуфайку и придушивает. В натуре, говорю! Не вру, бля буду! Бомжей вообще не проверяют на смерть. Помер и слава Богу! Помнишь, мы подо льдом нашли на Бориса Хохлова, в озере, старуху? Его работа. Кто их будет искать, бомжих-то? Таранька говорит: «Самоубийство грех, так я его на себя беру. А бабушки меня на том свете отмолят».
Работы мало, пацаны маются от безделья. Развлекаются: набьют резиновый мяч камнями, галькой, песком, пустят навстречу прохожему. «Дядь, кинь мячик». Дядя разбегается в желании тряхнуть стариной, молодецки бьет пыром по мячу и… замирает в позе гипсового футболиста из городского парка под дружное реготание пацанвы. По вечерам другие приколы: на тротуаре натягивают веревку на уровне коленок, какают в полутора метрах от западни, а наутро рассматривают отпечатки ладоней на тротуаре и заборах.
…Таранька, как обычно, подошел к концу рабочего дня с грязной поллитровой баночкой, заискивающе улыбался. Дубленная, коричневая от загара кожа лица при улыбке стягивалась в невероятное количество морщин; казалось, морщины  вдруг прыскали из углов глаз, на лоб, к ушам, вокруг проваленного гнилозубого рта, будто на голову старику натягивали авоську.
- Сколько седня бабок замочил, Тараня? - крикнул в самое ухо глуховатому
старичку Кент. Тот испуганно озираясь, замахал руками - «Што ты, што ты!» - Слыхал, в Бахчисарае колбасу продавали, мужик купил, смотрит - на шкурке татуировка! Блевал дальше, чем видел. Поел чувак бомженины, ха-ха! Колбаса с ногтями... охо-хо-хо... Смотри, из тебя тоже скоро сделают колбасу.
- Не, - буркнул обычно молчаливый Фасон. - Из Тараньки можно только
костяную муку сделать. - Фасон оживился, припомнив, как впервые познакомились со стариком: тот пил потртвейн с какой-то грязной, вонючей бабкой-бомжихой в кустах на автодроме в Автошколе, где они тогда учились на курсах водителей грузовиков, и Кент с Фасоном подкрались, подслушали их пьяный базар. Попку дашь, попку дашь? - все допытывался Таранька, а бабка только мычала и тупо тянулась за бутылкой. Кент с Фасоном бутылку забрали, Тараньку пнями погнали с Автодрома, а старуху трахнули. Она была у Фасона первой настоящей женщиной, поэтому вид Тараньки навевал приятные воспоминания.
 Малолетки с завистью и злобой следили, как Кент сливает битые яйца в баночку старика. Ничё не делает, халявщик, а жрачку получает!
- Хорош деду! Нам тоже оставь! - крикнул Петька Кубаскин. Он был родом из
Кузбасска и поначалу кличка его была Кузбасский, но потом выродилась до «Кубаскина».
- Пошел на ***! - гаркнул Кент.
Как и в любой стае, в шайке малолеток существовали свои ритуалы и фигуры доминирования и подчинения. Так, Петька должен был в знак достойного подчинения ответить «Я и так на хую, только ножки свесил.» Это позволяло не просто проглотить оскорбуху, но и достойно отступить. Но Петька недовольно набычился и заворчал. Кент тут же среагировал на борзость ударом ноги, но Петька отскочил и бегал от Кента по кругу до тех пор, пока тот не приказал ему подойти, иначе хуже будет. Петька втянул голову в плечи и подошел. Расправа была короткой - Кент отработал на нем связку ударов «кулак-локоть-ребро ладони». Петька скорчился в три погибели и упал на колени. Но через пять минут уже дымил цигаркой, потирал живот и орал во всю глотку, обсуждая долю Каланчи. Каланча был полным дебилом, но зато таким длиннющим, что доставал до середины крыши самых высоких машин, даже джипов, где остальные низкорослые пацаны просто не могли вымыть грязь. За это его держали в группировке, хотя в махаловке дебил ни на что не годился - он просто не мог драться и нюнился от любой плюхи. Поэтому и получал самую маленькую дольку, только чтоб на хлеб.
- Пусть Каланча крышки от «Фанты» по мусорникам собирает! – орал Петька. –
Призовые идут уже по восемь рублей!
Пацаны перерывали в поисках выигрышных крышек мусорные ящики, сдавали
их оптом по три рубля Кузе из восьмой школе, а тот толкал по спекулятивной цене богатеньким мальчикам из пятых классов.
- По восемь? - удивился Кент. Тут же сориентировался в рыночной  экономике.
– Будете отдавать Кузьме по пять, хачапури?
- Хачапури! - Хором ответили пацаны.
- А то с вас толку, как с козла молока, - выругался Кент, пересчитываяя
выручку.
- Так погоды нет, – ответил за всех Петька. – Мы уже молились-молились, чтоб
дождь пошел, а ниче не получается, солнце шпарит и шпарит.
- Я уже говорил - мойте без спросу, а потом требуйте деньги.
- Так они не дают. И ругаются.
- Меня зовите, придурки! Я разберусь. - Кент отслюнил пацанам два рубля на
обед и ушел в крытый зал рынка, мясники должны были привести «кавказца» и стравить с местным старожилом – белым азиатом Кучумом. Проходя рядами, где торговали лечебными травами, послушал, как бабушки спорят, кто выше - Владыка Шамбалы или Эль Мория. Дурью бабки маются. Выше сэнсея Кент никого не мог представить.
Возле входа за прилавком на самом сквозняке стояла Настя, дочка реализаторши тети Люды, самая красивая девочка на рынке. Кент подошел, поздоровался, спросил, не обижает ли кто. Будут обижать, мне говори, повторил он и неловко замолчал. Он так всегда говорил. Подошел покупатель, заказал кило свеклы. Настя повернулась спиной, низко нагнулась за прилавком, почти раком стала, ковыряясь в мешке. Кент облизнул потресканные  губы.
- Это твоя любимая поза? – хихикнул.
- Помог бы девушке, поза… - распрямилась покрасневшая Настя, рукой в грязной
перчатке бросила пакет на весы, рассчитала клиента, лукаво глянула на ухажера. - Я знаю и другие позы-то…
- Покажешь?
- А поможешь?
Поулыбались.
- Ну-ка, подбери мне яиц. Чтоб все были правые!
- А у меня все левые, ха-ха…
Посмеялись.
- Хочешь на мотоцикле седня покатаю?
- Не надо, мне того раза хватило…
- На дискарь съездим, чего. Ты на дискотеки вообще ходишь?
- А шо я там забыла? – независимо сказала Настя.
- А я хожу. У меня друг один, тоже каратист, мы с ним часто ходим. Тоже
прикалываемся.
- Шо, так часто ходите?
- Ну, раза три были. Или четыре там...
- А как прикалываетесь?
- Ну,  это кому в морду дать.
- А.
- Хочешь, сходим?
- С другом?
- Зачем? С тобой.
- Ну, ладно, пошли.
- Тогда сегодня в семь, лады? Чур, медляки только со мной! Если кто пригласит, я
тому рога обломаю.
- Будешь если драться, я не пойду.
- Ну не буду, не буду, че ты. Настя, гадом буду, все будет хачапури! Так я заеду?
Ну, пока…
Возле его места, где Коля Маленький торговал яйцами, Кента уже ждали. Слух о том, что он побил Пана, прокатился по району. Кенту говорили, что Бэх откинулся, но Кенту насрать на всяких там бэхов. Это раньше он королем района был, а теперь говно на палочке. Ну, чё там еще?
- Ты Кент, что ли? – спросил один из двух новоявленных гостей, синюшный
ублюдок, зомби в наколках.
- А шо такое?
- Ты отвечай на вопросы, ты!
- Ну, я Кент, и шо?
- Пойдем с нами, - сказал второй - приблатненного вида, с золотыми фиксами и
синими от татуировок руками.
- Это куда?
- Иди раз зовут! - Нажал голосом блатной. – Ты чё, не понял?
- А кто зовет-то?
- Люди зовут.
- Ну, пойдем, сходим, посмотрим на людей, - в кентовой душе закипало ликование:
предстояла новая драка, новое забойное приключение.
За рынком в палисаднике вокруг газетки с едой и водкой сидело на корточках
пацанов пять. Бэх лежал на боку, на одеялке, щуплый, в черных брюках и синей майке – те же татуировочные разводы по всему телу, окурок в углу расквашенного рта. Тускло сверкнул пьяными злыми глазами. Протянул руку вверх, показав густую подмышку, что-то вытащил из кармана висевшего над ним на ветке пиджака.
- Ты, говорят, быкуешь, свои тут порядки наводишь, - просипел Бэх.
- Ну, - хмыкнул Кент.
- Чё лыбу строишь? – свистящим шепотом взъярился Бэх. - Отвечай, когда люди
спрашивают.
- А ты кто такой?
- А ты наклонись, сука, я тебе растолкую, кто я такой, - процедил сквозь гнилые
зубы Бэх. Кент подошел, руки в боки, чуть нагнулся.
- Ниже наклонись, ниже, - прошипел Бэх, вздувая верхнюю губу и ноздри.
Кулак его с зажатым ножом-бабочкой шевельнулся. Кент ниже наклоняться не стал, коротко на выдохе ударил Бэха в лицо правой. Голова урки резко дернулась назад и врезалась затылком в землю. Ничего не изменилось – только все замерли. Бэх словно спал. Кент повернулся к корешам «покойного».
- Ну шо, хлопцы, -  сказал, швыркая носом, - чего звали-то? Базар вроде
намечался. Давайте базарить, а то я спешу.
Свора стояла, оцепенелая после потери главаря. Такого никто не ждал. Бэх был в авторитете, вызвали только побазарить, а этот отморозок… эта сука… этот марамой…
С диким воплем «марамой» ногой в прыжке ударом йоко-гери саданул в грудину того пацана, что вызывал его на «стрелку», серией стремительных и страшных ударов опрокинул и окровенил еще двоих, заскрежетал зубами и стал в ужасающую необычностью стойку «кота». Один прыгнул сбоку, другой сзади. Уракен - кулак-молот в бок прямо в челюсть, нырок, подсечка, вертушка ногами - ушира, классно получилось, жаль промазал, а вот тебе какато-гери, сука! лоу-кик! еще раз… блок! блок! др-др-др – серия ударов кулаками в ненавистные хари, висок обожгло, в ребра попала чья-то нога. Боевой рев, кья! Пыр в бешеные глаза вилкой пальцев, хрясть в переносицу, валится, хрип, мат, стоны. Ну, где вы, ****ь?! суки, где?! Гондоны, суки, ну куда вы?! Зассали, ублюдки?!
Напрасно Кент кричал вдогонку «ублюдкам» обидные слова, никто не вернулся. Даже водку бросили, придурки, хмыкнул Кент, переводя дыхание. Запустил руку в велосипедной перчатке, испятнанной свежей кровью, в пиджак Бэха, висевший на ветке над поверженным телом атамана. Пусто, только бумажка какая-то. О, справка об освобождении. Аусвайс. Подотрусь вечерком. Бэх застонал. Кент цвиркнул на него слюной через широкую щель между верхними зубами. Обтер перчатку о пиджак. Захватил с собой недопитую бутылку водки, сгреб закусь, неспешно пошел к себе на рабочее место. Вот умора будет – Фасону рассказать. А справочку отдам Илье Александровичу, заметут
Бэха метели.

ГРЕХОПАДЕНИЕ (продолжение)
Природа начала шутить свои шутки в шестом классе. У худющего, вытянувшегося за лето Тёмы к осени набухли соски, отвердели и при малейшем нажатии отдавали тягучей болью. Он испугался, что это какая-то опухоль и пожаловался матери. Та проконсультировалась с врачом и стыдливо и радостно сообщила сыну, что он становится мужчиной. Что это означало на практике, Артем понял очень скоро - лобок опушился черным жесткими волосами, член вырос, как-то обособился, зажил какой-то своей странной жизнью, забирая все большую власть над главным организмом. Это был какой-то странный «пришелец», «чужой», поселившийся в его теле, набухавший и росший сам по себе, вне воли хозяина. Он завел манеру вскакивать в самое неподходящее время в самых неподходящих местах - особенно часто в троллейбусах, где равномерно покачивало и трясло, член так распирал  брюки, что  приходилось прикрываться портфелем. Во сне было и того хуже: своенравный «чужак» стоял ночами напролет, одеревенев до боли. Артем мучился, мял его, тер, это приносило приятные ощущения, но не облегчение. Он просто не з н а л , что с ним делать! Однажды, прочитав какую-то эротическую сцену из «Тысячи и одной ночи», он с такой яростью стал тереть побагровевший член, что внезапно почувствовал острый приступ мочеиспускания, побежал в туалет, но пописать не получилось, член как-то странно, конвульсивно задергался, сладостной судорогой свело всю промежность и густая пастообразная струя высочилась наружу. Еще несколько густых белесых капель упали в унитаз. У Артема от приступа слабости подкосились колени, он на ватных ногах вернулся в комнату и упал на диван. Трусы он не надевал, потому что не знал, на  какие еще штучки способен этот «пришелец»!
Но тот наконец-то успокоился! Ура! В троллейбусе, когда Артем ехал в школу, он мирно спал, свернувшись  калачиком, и Тёма с радостью решил, что отделался от его выходок и притязаний минимум месяца на три.
 Как он ошибся! К вечеру все началось сначала, и Артему пришлось, скрепя сердце, прибегнуть к новому способу утихомиривания недруга. Способ был довольно противный, но другого выхода не было. Правда, ноги так сильно не подкосило, как в первый раз, и вообще было гораздо приятней.
Дальше - больше. Выяснилось, что «негодяй» требовал удовлетворения каждый день и часто не один раз! Сколько раз клялся Артем больше не делать этого, но все было напрасно. Мать несколько раз прозрачно намекала, что онанизм вреден, Артем испугался и прекратил на пару дней свои упражнения. Но все было бесполезно - ночью он проснулся мокрым от спермы! Господи, стыдоба какая! Простыни в желтых пятнах, надо скрывать их от матери, он стал класть под подушку носовой платок и вытирался им.
Ребята в школе потихоньку обзаводились девочками, ходили с ними в кино и целовались в задних рядах до одури. Как-то на одной из вечеринок Артем подвыпил вина и сам не заметил, как очутился в объятиях одноклассницы Наташки Зверевой, давно положившей на него глаз. Они долго целовались, наконец Артем решился, просунул руку ей в разрез платья, нащупал мякоть груди и в этот момент... случилась катастрофа! Это придурок вдруг кончил! Почти не вставая. Застывший от ужаса Артем ничего не мог понять. Когда не надо, чертов хрен стоял часами, а сейчас брызнул мгновенно и вяло сморщился в мокрых трусах. Артем что-то пробормотал, освободился от цепких девичьих рук и бросился в туалет. Вытеревшись и кое-как промокнув трусы, он сбежал с вечеринки. Господи, ну конечно! Это все из-за онанизма! Он загубил себя этой вредной позорной привычкой! Он стал импотентом!
После этого случая страх вселился в него. Он боялся, что при следующем контакте случится то же самое и он опозорится. Не зря его звали Невдалый!
Кто не переживал подобных подростковых комплексов, тот, пожалуй, не поймет всего ужаса этого открытия! Жизнь померкла. Он никогда, никогда не сможет завести девчонку,  а если он не сможет обладать женщиной, значит, он  не сможет обладать Жизнью! Так и проживет отбросом, на обочине жизни, не встретив любви.
Артем перелопатил кучу сексологической литературы, вычитывая, как лечится импотенция, хотел было пойти к врачу, но так и не решился. Он терпел, онанизмом не занимался, но через неделю-другую не выдерживал, шел в туалет и из-за переполнения спермой кончал тут же, мгновенно. Все подтверждалось - хотя он и не занимался этим долгое время, эрекция не восстанавливалась. Артем был близок к самоубийству.
Занятия каратэ с сильными физическими нагрузками несколько сняли напряжение, но комплекс неполноценности крепчал и укоренялся все больше. Артем сторонился девушек, романов не заводил и страдал молча. Он тоже делал вид, что познал не одну женщину,  и когда в раздевалке известный донжуан Жила, сладко потягиваясь, говорил: «Ох, вчера карлица ушастая попалась, отгрызла классно!» Артем нередко поддакивал, рассказывал, как и он «заехал» тут одной в «шоколадный цех», ха-ха... Скабрезности и пошлости, такие обычные в подростковой среде, сыпались с матом и хохотом, всяк норовил похвастаться настоящими и мнимыми победами, но Артем... с обреченной горечью он смирился со своей неполноценностью и искал самореализации в каратэ и восточном мистицизме сенсэя. Илья Александрович очень помог становлению артемова характера. Заметив, что новый ученик отличается застенчивостью и даже робостью, он пригласил его к себе в кабинет и провел беседу. «Артем, - сказал он. - Не стесняйся и не бойся никого. А чтобы было легче, представь, что ты - биоробот. Наблюдай изнутри тела. Бесстрастно фиксируй события. Регистрируй ощущения. Управляй руками и ногами, как манипуляторами совершенного биоробота. Но не отождествляй себя с телом. Ты - дух. Ты - воля».
Этот совет здорово помог Артему раскрепоститься и овладеть собой. Да, он боялся облажаться с этой взрослой, красивой женщиной, но и сдаваться он не собирался. Он решил попробовать еще один раз, последний! Он должен взять женщину, должен сделать это, он должен переломить свой страх и победить!
Я слушала его запинающуюся исповедь, курила, а под конец сказала.
- Все понятно. Ты думаешь, что это дико стыдно и все такое? И еще ты,
наверно, думаешь, что это все неизлечимо и смертельно. Бедный  мальчик, не стоит так переживать! Послушай, все твои проблемы очень обычные для твоего возраста. И если ты доверишься мне, я тебя вылечу. Хочешь, я буду твоим врачом? Хочешь? Просто кивни. Отлично. Тогда первым делом - в душ!
Артем слабо улыбался мне, раздеваясь. Попробовал было прикрыться, но я прикрикнула - врача нечего стесняться! Так мы занялись этой детсадовской «игрой в доктора», и он оттаял, крутил красивой башкой, хмыкал, но слушался, делал все, что я говорила. У него оказалось обалденное тело. Никаких складок, мелких деталей. Цельнолитое долговязое прекрасное юношеское тело. Сухие отчетливые мускулы, рельефный пресс. Темные пятаки сосков как тавро высшей пробы. Коротышка Ди Каприо отдыхает. Пока он мылся, я перестелила постель, убрала на кухне. Он вышел в моем бирюзовом  халате. Из коротких рукавов далеко торчали смуглые руки.
- Маленький мальчик в детском капюшоне...- я провела его за руку  к кровати,
уложила – «больному прописан постельный режим» - села рядом. Включила ночник. Полумрак окутал нас со всех сторон.
- Ну-с, пациент, на что жалуетесь?
Он улыбнулся углами губ, но был весь напряженный, зажатый. Я с серьезным видом попробовала рукой температуру его лба, озадаченно покачала головой - «высокая температура, больной» - но руку уже не отрывала, тихонько гладила его волосы. Другой рукой прослушала пульс, и тоже уже больше руку не отпускала, гуляла пальцами потихоньку по атласной коже предплечья. И говорила, говорила, заговаривала его страхи.
- Послушай, сейчас я тебе все растолкую. Вся твоя проблема в том, что у тебя
не было регулярной половой жизни. Не надо бояться, никаким сексом мы сейчас с тобой заниматься не будем. Будет лечение. Ты на сеансе у профессора И. Гомориной. Мои сеансы стоят дорого (боже, что я сморозила!), но... кха-кха... с тебя я ничего брать не буду. (Еще лучше! Да я сама трясусь, как дура! Напугаю парня, он убежит же сейчас в моем халате). Слушай, итак. Если мужчина не ведет нормальную половую жизнь, у него естественным образом накапливается э-э…сперма. Не находя нормального выхода, она изливается либо в ночных поллюциях, либо даже в дневных. Сперма свой выход всегда найдет, от нее зависит выживание рода человеческого. В твоем случае переизбыток спермы ведет к перевозбуждению и самопроизвольной эякуляции. Эякуляция - это...
- Я знаю... - сказал он.- Не совсем дурак.
Я засмеялась.
- Это обнадеживает. Так. Отлично. Ставлю диагноз – юношеский
спермотоксикоз. Диагноз поставлен. Как будем лечить? А как во все времена и лечили. Нормальной половой жизнью. Но сейчас ты напряжен, ты боишься, что у тебя не получится, что ты кончишь раньше времени и все такое прочее. Поэтому сексом-то как раз мы с тобой заниматься и не будем. Мы с тобой будем лежать рядом и разговаривать. Можешь меня погладить, я поглажу тебя. И все. Если я тебе понравлюсь, и даже может быть, ты возбудишься от моих прелестей, то никто тебе не запрещает просто кончить. Вот полотенце. Мы вытремся и будем лежать рядом и рассказывать друг другу свои жизни, которые произошли до нашей встречи.
Я быстро переоделась за дверцей шкафа, накинула халатик, включила телефон, потому что Мауро с ума сойдет, если не дозвонится, и забралась к Артему под простыню, легла рядом на спину, почти не касаясь его. Так мы лежали довольно долго, я смотрела в черное окно и вдруг прямо напротив меня белым божественным светом в небе вспыхнул… ангел! Я аж вздрогнула, головой потрясла, тут же восьмой этаж! Ангел погас. Снова вспыхнул, осыпался снопом искр, погас. Господи, это же электросварщик высотный. Что они делают среди ночи на такой высоте! Фу, ну и напугал он меня, думала, гальюники начались. Мальчик рядом был такой теплый, дыхание его успокоилось, стало едва слышным. Я прошептала:
- Ты не спишь?
Он аж вскинулся.
- Ты чё! Какой сон!
- О чем думаешь?
- Так.
- Ты знаешь, у меня такое ощущение, что мы знакомы давным-давно, что мы
родные люди. Может, мы в прошлых жизнях были мужем и женой, или ты был мне сыном, а я тебе матерью. Расслабься. Просто лежи. Тебя наверно никто вот так не гладил, и здесь никто не трогал... да? Приятно? Я знаю... Не бойся, я тебя просто глажу, я тебя чешу, как котика. Можешь помурлыкать, если хочешь.
Бабы, я открою вам главный секрет! Знаете, как можно удержать любого, я повторяю - практически любого мужика? Не половые вакханалии, не кухня с разносолами их удерживает. Все это чушь! Чешите ваших мужиков! Ведь мужчина - это несколько квадратных метров кожи, она зудит, свербит, чешется, она очень чувствительна не только в эрогенных зонах, из которых наши бабы различают только головку члена. А лопатки, а внутренняя поверхность рук и ног, а подмышки, а волосы на голове, точнее - кожа головы, а ладони, а подошвы наконец? Все это хозяйство надо ублажить - ладонями, ноготками (для того, дуры, и маникюр, а не чтобы красить ногти в кровавый цвет, будто вы, как гарпии, только что выдернули их из тела жертвы), губами, сиськами, волосами, - чешите их, окаянных, гладьте, драйте, пока не замурлыкают, как коты. Кайф от чесания в суммарном выражении не уступит оргазму, запомните это!
Никогда еще в истории человечества ничья, ни мужская, ни женская рука не проникала ему сюда, прямо между ног – к самому чувствительному и сокровенному месту. Никто и никогда еще ни разу не перебирал острым маникюром морщинистую кожу яичек, не трогал сладко ноющую головку, одеревеневший ствол члена. Кайф был так остр и силен, что откуда-то из глубины организма, из омута грудины, волнами наплывал жар, сердце заходилось, сбивалось с ритма, гулко колотилось, раскачивая голову. Дыхание прерывалось. Сильным жаром окатывало все тело, пульсировали щеки и виски, череп пух, содрогания шли из самого центра существа, словно удалось установить связь между телом и самим пульс-кольцом души. Наслаждение было так остро, свежо и напряженно, что Артем тут же кончил. Он схватился за пах обеими руками, несколько раз вздрогнул.
- Ну вот, - сказал жалобно, - я же говорил.
- Ну и отлично! Что такого ужасного произошло? Все нормально, как и должно
быть. На полотенце, вытрись, а я пойду – топить твоих сперматозавров.
В этот момент зазвонил телефон.
- Так, давно не слыхали, - Инесса чистой рукой взяла трубку. Это, конечно, был
Мауро. Господи, как он сейчас далеко! Надо что-то придумать, соврать. «Si, caro, ciao! Sto bene. Cosa e’ sucesso? Il mio bar e’ completamente distrutto, figurati! non ti preoccupare, sono molto cauta! Bacioni, ciao!
Я стояла, говорила и поймала себя на том, что это не раз уже было: одна рука в сперме нового мужчины, в другой – трубка, и вру старому любовнику. Смехота. Пошла в туалет, вымыла руки, осмотрела свое раскрасневшееся отражение в зеркале, сама себе укоризнено пакачала головой. Вернулась в спальню.
- Ну-с, будем продолжать лечение дальше. Знаешь, что я тебе скажу. Теперь
ты уже не кончишь, даже если обнимешь меня. Вот так. Погладь меня, пожалуйста. Не бойся, можешь и здесь погладить, и здесь...- я водила его ладонью по своему телу, и мне передавалось его ощущение первого раза, его неумелые ласки возбуждали гораздо сильнее, чем самые искусные манипуляции, потому что все было обостренно, как в первый раз. Это было какое-то извращение, соблазнение малолетнего. Мы были Адамом и Евой в их первую ночь в раю.
Он обнял меня, рука его скользнула по спине, я ее перехватила - комплексую: у меня между лопаток кожа жесткая, поры постоянно забиваются мелким просом угрей, что я только не делала, но туда же трудно достать, а вот на груди кожа гладкая, атласная. Вот пусть ее и трогает. Я вообще с разбором позволяю мужикам грудь мою мацать. Этот - осторожный, напуганный, сильно мять не будет, я хочу, чтоб грудь долго «стояла», а если ее мять, как Зюзя, то она скоро просто в тесто превратится и обвиснет. Зюзя бывал грубым, диким, но бывал и странно нежным, по крайней мере, то, что он мне дал, я не испытала ни с кем. Это вообще была чудовищная авантюра, это меня Репецкий научил – пробовать все в жизни, коллекционировать мурашки на коже, но я не умею просто коллекционировать, вместо мурашек получаю какие-то чудовищные переживания, псориазные! И Зюзю я решила попробовать из-за Репецкого, хотелось притулиться к «хозяину жизни», погладить тигра. Бандиты – это же самые настоящие звери, рядом с ними страшно, как в зоопарке с открытыми клетками. Того и гляди – леопард или медведь вот с такими когтищами выскочит тобой полакомиться. Тут такие мурашки, что кожа похожа на терку кухонную! И все равно я захотела и попробовала этого зверо-человека, страшного, полубезумного. Я лежала, зажмурившись, он покрывал меня поцелуями, и у меня было такое ощущение, словно меня обнюхивает огромный волк. Он дал мне безумный, совершенно звериный накал секса, искусал всю, измял, довел наслаждение до боли, а боль - до оргазма. Наверно, где-то во мне сидит и мазохистка. А еще он любил трахаться «с подливкой», ну - когда месячные, там все хлюпает, кровать в крови, вид как из голливудского ужастика!
Я положила руку Артема себе на грудь, он тихонько сжал ее, его ладони были большие, красивые, я видела где-то скульптуру Родена «Рука Бога» - те же прекрасные длинные пальцы, великолепно вылепленная кисть с совершенно ненужными грубыми мозолями набитых суставов.
Артем напряженными руками касался лежащего рядом большого тела. Школьные
подруги на дискотеках сильно пахли потом и духами, а эта чужая женщина ничем не пахла, подмышки гладко выбриты, буфера большие, как у журнальных красоток, и загорелые! Прямо коричневые в полумраке, только по соскам тянулись светлые линии купальника. Артем трогал кончиками пальцев грудь Инессы, сильно сжать боялся. На ощупь грудь оказалась мягкой и зыбкой, а сосок большим, под пальцами затвердел и сделался бугристым. Кожа груди и внутренней поверхности ног - гладкая, как молоко, а за локтями и между лопаток - жесткая, в прыщиках. И еще ноги у нее колются – бреет, наверно. Наклонился, взял в рот сосок. Пососал. Женщина тяжело, с пристоном задышала. Артем поднял голову. Посмотрел на крупную, в коричневом загаре, в кефирных растяжках в области подмышки, грудь: сосок был похож на гриб-масленок - блестящий от слюны, шляпкой книзу, ножкой кверху, вокруг хороводом сбежались темные пупырышки.
Придурки-мужики западают на большую грудь, им хоть кал на голове теши, но подавай титьки не меньше четвертого размера. (Это Репецкого прикол - «кал на голове теши», лезет он из меня отовсюду, муженек мой бывший!) А каково нам таскать за пазухой два раза по полведра колыхания - об этом они не думают!
- Ну,- сказала я.  - Ты можешь ласкать женщину и - не кончаешь. Верно?
Артем кивнул, соглашаясь, красный, душный. Задавая вопрос, эта женщина слегка отрыгнулась и Артем почувствовал весь запаховый спектр съеденного за столом. Он сделал вид, что ничего не заметил. Ему стало стыдно, что она заметит, что он почувствовал ее отрыжку. И от этого покраснел еще больше. Но тут же вспомнил, что он - бесстрастный биоробот, сжал челюсти, как Илья Александрович, и взял себя в руки. Точнее - в механические манипуляторы биоробота.
Он кивнул, крупно сглотнув и покраснев.
- Тут возникает второй вопрос, - продолжала я, - вторая проблема. Ты кончил, и
некоторое время ничего не можешь. У тебя, как говорится, упало. И ты наверное думаешь, что это безумная катастрофа и все такое, что ты импотент, слабак и так далее? Ошибка. Очередное юношеское заблуждение. Член ведь не отбойный молоток, чтоб работать, когда включат. Надо отдохнуть, полежать, подкрепиться, а уж потом приниматься за второй раз, - я легла на спину, закинула руки за голову. - Послушай, ты такой интеллигентный, милый мальчик, как ты вообще вляпался во всю эту говнезию?
- Какую?
- Как ты вообще попал в эту компанию малолетних преступников?
- Ну, почему преступников?! - вяло попытался он защитить дружков. –
Обыкновенные ребята. Все началось года два назад. Нет, больше, больше уже прошло. И вот мы с ребятами из нашей школы вечерами развлекались, пели под гитару, пили, курили, задирали прохожих, но в общем, так, безобидно, без поножовщины. Однажды подпили сильно, осень уже была, холодно, мы портвейна наглотались, сигареты кончились, вышли на улицу, фонарь светит, ни души, уже двенадцатый час ночи, сыро, дождь срывается. Вдруг идет парочка. Мы им дорогу заступили.
 “Эй, чувак, сигареты есть?”
“Не курю и вам не советую”.
“А ты кто такой, чтоб нам советы давать, так и растак твою мать?”
Девушка его нас так испуганно спрашивает: “Мальчики, вы же, наверно, в школу ходите, где вы так материться научились?” Ну, а мы, пьяные, стыдно вспомнить, ну, короче, матом их кроем, тесним парня, а он невысокий, мне по грудь. Мы вообще-то никого не избивали, так просто - издевались. А парень этот вроде как страшно испугался. “Извините, говорит, ребята за неудачный совет. Курите на здоровье!” Ах, ты еще издеваешься!   Жила в грудь его толкнул - ща, мол, заработаешь по хавальнику! А парень совсем испугался, извините да прошу прощения, пожалуйста, не бейте, пожалейте. Двое наших девчонку его оторвали от него, потащили в подворотню. Парень чуть не плачет, а лет-то ему за тридцать, взрослый мужик. Мне, помню, просто противно стало, слизняк какой-то! “Харе балдеть, - говорю, - отпусти чувака, хватит, пошутили”, а Жила пьяный в дрезину, вконец распоясался, потребовал, что он стал на колени, а то девку твою на хор пустим! Девчонка упрашивает нас, те дурни рыгочут, развлекаловка! Я их уже остановить не могу…
Пока мальчик рассказывал мне свою незатейливую историю, я явственно услышала за стеной детский плач. Черт! Опять! И так каждый раз – стоит мне лечь спать (да еще не в одиночестве!), как за стеной начинает хныкать тоненьким голоском соседская малютка. И ноет, и ноет – просто жилы вытягивает! Неужели родители-придурки не могут успокоить грудничка? И так ясно слышится, словно стенка у меня бумажная, а сразу за ней люлька. И так каждую ночь! Я заснуть не могу, ворочаюсь, а оно так тихонечно хнычет, так тоскливо воет, я иной раз вскакивала, бежала к двери, чтобы устроить там скандал, но все никак не могла себя пересилить, боялась детку напугать, возвращалась в постель, да кое-как и засыпала.
…И вот когда они совсем уж распоясались, вдруг этот, значит, парень и взорвался! Это был смерч, тайфун, не знаю, как это и назвать. Я в драках участвовал, но такой метели я еще не видел. Нас ведь шестеро было... м-да. Не успел я ничего сообразить, вижу - Жила закрылся, как перочинный ножик, я получаю удар в солнечной сплетение ногой “маваши-гери”, падаю,  крики, глухие удары, вижу надо мной фонарь раскачивается, я блюю, натурально блюю от боли, выползаю из кустов, Жила лежит на асфальте, остальных  и след простыл, а парень ко мне идет. И тут я испугался, я увидел его лицо, в свете фонаря  я увидел его лицо и... лучше б я его никогда не видел. Я понял, что меня сейчас убьют. С таким лицом - убивают, понимаете? У него такие желваки вздуваются, когда он злится – ужас! В общем, я в три погибели попытался убежать, но он меня легко догнал, взял локоть на излом и повел куда-то. Вот. Ну и привел он меня в какой-то спортзал. Приказал раздеться до трусов, - Артем замолчал, вспоминая.
- Так, приказал раздеться до трусов, а потом? - я привскочила на локте,
заинтригованная. – Это что, маньяк-педофил был?
- Нет, какой маньяк! - он хмыкнул. - Это сэнсей и был. Он со мной тренировку
каратэ провел, погонял  меня по залу в наказание. И отпустил. Сказал: “Ты один проявил себя человеком, хотя и в зародыше. Хочешь стать воином, приходи по вторникам, четвергам и субботам на тренировки в семь часов вечера”.  И отпустил. Ну, я еле домой добрался. На следующий день был как раз четверг, но я не пошел. Крепотуру такую поймал, что не мог руки-ноги разогнуть. А вот в субботу пошел. Начал тренироваться. И ты понимаешь, у меня такое ощущение, что я крепотуру не мускулов поймал, а...- он хмыкнул, - мозгов. Нет, серьезно! Крепотура мыслей! Как руки-ноги не разогнуть, так и мысли - закостенели!
- Молочная кислота выделяется...
- Да? Ну, пусть молочная... Короче, он мне в мозгах такую крепотуру навел. Да
не только в мозгах! Волю закрепостил, понимаешь? Я... как бы это сказать?.. был им ошеломлен. Как говорят в Одессе,  - он неожиданно заговорил с противным еврейским акцентом. - «Мне случился Илья, вы ж понимаете!» Ну, представь, человек на коленях умоляет его пощадить, хотя может всех нас раздавить, как мух, потом взрывается, укладывает всех, выбирает меня, ведет куда-то, проводит со мной убойную тренировку, и когда я без сил еле дышу, говорит мне: «Ты один показал себя человеком. Хочешь стать воином, приходи тренироваться». После этого я был как загипнотизирован, пришел покорно, стал тренироваться и... был им просто очарован! Я влюбился в него! Был в восторге, понимаешь? Мне казалось, я отца нашел, старшего брата. И тем более - у меня все получалось. Я, знаешь, не выучивал приемы, а словно бы... словно бы вспоминал, понимаешь? Сэнсей говорил, что в прошлой жизни я уже был великим воином, поэтому мне так все легко и дается. И главное, он не просто тренировал приемчики-удары, он жизни учил, он такую философию пихал, что чуваки обалдевали. Переселение душ, воины духа, жизнь - виртуальная игра, запредельные испытания для мобилизации резервных сил организма, ниндзя, удары отсроченной смерти, медитации. Говорит, что не надо ничего в жизни бояться – ни закона, ну в смысле ни ментов, ни божьих заповедей. Заповеди для того и даны, чтобы их нарушали. Только прыжок через флажки дает свободу. Бог специально дал запреты и смотрит, кто же созреет и осмелится переступить. Он только похвалит. Молодец, разгадал загадку. Бог хочет, чтобы мы нарушили запрет. Ему интересно только с такими. Рабы его не интересуют. Мне он внушал, что я избранный, единственный среди всех пацанов суперчувак.
- Супер кто?
- Ну, супермен, великий воин. Мне надо было только вспомнить все свои умения,
раскрепостить свои силы. Он считал меня равным себе, или по крайней мере так говорил. Мол, у меня великое будущее, я талант и принц...
- Так почему вы посрались, если он носился с тобой, как с писаной торбой? –
перебила его Инесса, раздраженная, как ей показалось, самовосхвалением юнца.
Артема покоробила ее грубость.
- Почему посрались? - недовольно спросил он. Появившееся было доверие
растаяло.
- Ну, ты же вроде против него пришел заявлять на телевидение?
- Нет, не против него. Нет. Нет, - словно бы самому себе возражал Артем. – Я
ребятам пришел глаза открыть! Они звереют, а сэнсей их не останавливает...
- Ну, ты с ним самим-то говорил об этом?
- Нет, не говорил. С ним нельзя. Он подозрительный – кошмар! И потом, был у
нас один случай... - Артем замялся, закряхтел. Инесса почувствовала, что он что-то скрывает, защекотала по ребрам, запустила руку в пах, дурашливо закричала «колись!», Артем поймал ее руку, сжал, она охнула, «Ну ты чего, больно же!» «Извини. Ты что обиделась?», «Да!» «Ну, прости, я нечаянно». «Говори, раз начал, что за мудацкие привычки - начнет разговор, намекнет и сидит с загадочной улыбкой, терпеть этого не могу!»
- Хорошо, хорошо! - испугался Артем. - Значит, была такая история. Мы поехали
на соревнования в Днепродзержинск, поселились в гостинице «Спорт». И мы с ним попали в один номер. Ну, вроде все нормально, отработали первый день, поужинали и спать. И среди ночи вдруг просыпаюсь, а он...
- Ну, говори! - подтолкнула его Инесса.
- А он – рядом лежит.
- Да ты что! - ахнула Инесса, приподнимаясь. - Вот оно что!
- Да. Я испугался, затаился, спросонок ничего не пойму. Вдруг он мне кладет
руку...
- На хрен! - подсказала Инесса. Артем уже несколько освоился с ее грубоватой
манерой шутить, хохотнул:
- Нет, ты что! На плечо. Я как вскочу, меня бросило, как на батуте, с грохотом
что-то рушу, куда-то в темноте урыл, щупаю руками вокруг. Он свет включил, сел на кровати. «Ты что, Тема, сон страшный приснился?» И так на меня невинно смотрит. «Извини, говорит, если напугал, я хотел тебя укрыть потеплее...» Переходит на свою кровать, ложиться лицом к стеночке и говорит зевая: «Свет-то выключи, Тема-атаман». Он меня так в шутку называл - Тема-атаман. Я лег и всю ночь протрясся, думал, он опять начнет подкатываться...
- Все ясно. Он у тебя гом-педофил!
- Нет, ты понимаешь, после этого он ни разу - ничем, ни взглядом, ни намеком,
ни действием – не напомнил об этой истории.
- Тяжелый случай. - Инесса перевернулась на спину, закинула руки за голову,
груди ее зыбко расплылись, «и на колышущейся мякоти белейших полушарий», карминовые соски, пупырчатый ореол вокруг них. - Он у тебя подавленный гом-педофил. На стадии перерастания подавленного гомизма в маньячество. Отсюда жестокость и тяга к воспитанию мальчиков. – Сказала решительно. - Надо в милицию заявлять.
- Нет! - вскричал Артем. - Ты что!
- А то! Дождешься, что он тебя подвесит к потолку и будет снимать на видео
всякие пытки. Был такой один педагог-педофил, Параджанов недоношенный! Это дело серьезное, говорю тебе!
Он замолчал, задумавшись.
Она потянула его руку к себе в низ живота.
- Познакомься, там тоже я, только маленькая.
Его рука проникла ей между ног, к самому паху - там было горячо, как в печке. Волосы курчавые и жесткие, как проволочная мочалка для посуды. Странно, бедра прохладные, а там все прямо пышет жаром, обжигает. Пупок похож на попку воздушного шара.
Он тихонько гладил меня там, перебирал волосики, я раздвинула ноги, была уже вся влажная, подтолкнула его руку, пальцы его вошли внутрь, он гулко сглотнул, тяжело задышал. Я протянула руку к его члену, взяла, сделала несколько качковых движений и...
Он опять, блин, кончил! В отчаянии откинулся от меня, запрокинул голову, вроде даже тихонько застонал и скрипнул зубами. Так, опять шахматный дебют: белые начинают и тут же кончают.
- Ну и накопил же ты за свои семнадцать лет! - бодрячески сказала я, вытирая
полотенцем пахнущую морской сыростью сперму. Ценный продукт вообще-то надо было втереть в кожу в косметических целях, но не хотелось шокировать юношу. Я понимала, что сейчас ему  хочется одного - чтобы его оставили в покое.
- Знаешь что, - я хлопнула себя по лбу, - меня осенила идея. Давай чего-нибудь
выпьем, а?Нарушим спортивный режим. Вставай, надевай мой халат, раз он тебе понравился, и марш на кухню.
Ретировалась на кухню, чтобы дать ему время прийти в себя, нашарила в глубине кумурлючка бутылку «Алушты», (после отбытия Репецкого у меня стали водиться спиртные напитки. Вообще, я заметила, что отсутствие в доме спиртного является первым признаком алкоголизма хозяина - бар просто не успевает сформироваться.)
Сделали по глотку красной, терпкой «Алушты». Он упирался, но я заверила, что для терапии именно красное вино и требуется. Артем согласился – гулять так гулять.  Выпил сверхтерпкой «Алушты» и слегка закосел, так - самую малость, размяк, подобрел. Но, как ни странно, и после этого разговор все время соскальзывал на его сэнсея и на команду мальчишей-кибальчишей. Я даже разозлилась.
- Ты можешь хотя бы на некоторое время забыть про свои проблемы!
рявкнула. - Ты на психотерапевтическом сеансе, забудь своего маньяка-педофила!
- Вот, - сказал он сокрушенно, - зря рассказал. Ты все не так поняла!
- О, Боже мой! - вскричала я. - Чего тут не понимать? Работаете в
бесплатном рэкете, он вас просто имеет, придурков молодых... - меня бесила вся ситуация: какой-то взрослый гад зомбирует малолеток и травит ими, как сворой псов, окружающий мир. Нет, сволочь, Артема я тебе не отдам!
- Темка, иди сюда, - я провела его в ванную, подарила новую зубную щетку.
Новый любовник обычно начинается с новой зубной щетки.
- Чисть зубы. - скомандовала. - Сеанс продолжается.
И снова мы в кровати, снова осторожные незнакомые касания, прижимания, проникновения. Было в этой ситуации что-то для меня безумно привлекательное. Впервые брали не меня. Я - брала. Я помогала, я оказывала помощь. Я спасала. Я учила. Я была Спасителем, Учителем, Матерью. У него уже все стояло в полный рост, а он все не решался навалиться на меня, пришлось чуть ли не силой приподнять его, совершить «жим лежа», ужом подползти под него, направить в нужную колею. От волнения член у него быстро сдулся, но я нажала ладонями на крестец, всунула палец ему между ягодиц, промассировала сфинктер, член тут же снова напрягся, и с нескольких попыток он вошел в меня. «Слава Те, Господи!» - у меня прямо так и отлегло от сердца. «Меня так и послабило!» - как говорил в подобных ситуациях Репецкий.
Артем думал, что это будет что-то совершенно новое и неведомое, а оказалось, что это - возвращение к пражизни, к соленой прародине - океану, к склизким водорослям, темным и вязким гротам, к пульсациям осьминогов и нежности меду