Искушение

       Новелла

     Качнула раз, второй и третий… пятый… Удары пульса; средних лет, со строгим видом медсестра.
- Сто десять на семьдесят! – торжественно произнесла она. – Совершенно здоровый... Счастливого пути!.. 
- Спасибо, - заторопился молодой, но достаточно опытный помощник машиниста тепловоза по имени Юрий.
     На улице сырой, густыми хлопьями падающий, тут же тающий снег – конец апреля, затяжная, северной слякотью дышащая, безрадостно пришедшая весна.
- Вы не очень зевайте, - дав бригаде ЦУ, предупредил диспетчер их локомотивного депо. – Сегодня видимость, увы!..
- Знаем, видим и сами, - с деловым выражением лица произнес машинист, всем известный по прозвищу Толстый обжора. 
     И опять этот мокрый, как из дырявого мешка идущий снег; рельсы, шпалы и стрелки; в ожидании гордо застывший, на запасном пути локомотив…
- Бортовые системы функционируют нормально, - вскоре шутливо доложил, сев, закурил помощник.
- Все в порядке, - добавил и повеселел, и повернул контроллер старший. – Поехали!..
     На станции пришлось довольно долго, чуть ли не целый час стоять – формировка состава другим, на маневрах туда-сюда разъезжающим тепловозом; наконец-то им дали зеленый…
- Сегодня у меня какой-то неудачный день, сплошь и рядом одно невезение, - пожаловался машинист, едва миновали последние, молчанием провожающие их строения. – Не успел даже толком поесть.
- Ради Бога, пожалуйста, ешь! С управлением справлюсь и я!..
     Поменялись местами. Как обычно, из термоса борщ, шмат холодной свинины, из другого же термоса чай и ко всему примерно полбуханки черного, крупно нарезанного хлеба… После всего этого, не грешно и поспать…
- Я немного прогрею глаза?.. – не без юмора, Толстый.
- Да, конечно, Петрович, прогрей!..
     Поворот… и опять, и опять… За спиной весь состав, много-много угля… Шахтеры Родине… И уже не задаром, а с частичной оплатой труда!.. Нежирные, естественно, харчи у шахтеров великой державы. Как, наверно, у всех, в том числе у в рабочее время храпящего, лишь на борщ да свинину зарабатывающего машиниста… Все, увы, по старинке, на авось, абы как!.. Виновных в этом, как ни странно, нет…
     И снегом все еще укутанные, очень долгую зиму проспавшие сосенки, карликовые березы… И опять поворот и столбы; много-много столбов, провода… Вся земля в проводах, как в паутине…
- Сто десятый, ответьте, - сквозь помехи, шипение, голос диспетчера.
- Сто десятый внимательно слушает.
- Снег идет?..
- Перестал.
- Будь внимательным, Юра, не увлекайся скоростью!.. На тысяча восемьсот двадцатом километре – перекос путей!..
- Понял, но… далее трудный подъем!..
- Ну смотрите, ребята, там сами!..
     Восемнадцать ноль ноль; стоял мощный, набрав большие обороты, гул; и храп невозмутимого Петровича.
     Очень трудный подъем; скользкие, мокрые рельсы и мало чем помогающая песочница… Как много лет назад… Впереди паровоза по шпалам с ведерочком, посыпая на рельсы песок… Поднялись, одолели тогда… и теперь… И пережили, слава Богу, многое, в том числе социализм…
     Перестал наконец-то храпеть и очнулся от сна машинист.
- Это ж надо так долго продрыхнуть!.. – поглядев на часы, упрекнул сам себя. – Куда, к черту, такое годиться?!..
- Все в порядке, Петрович, - улыбаясь, подбодрил помощник. – Сам сказал, у тебя неудачный и трудный сегодня денек…
- Нет-нет!.. – лишь воспалился тот. – Пора, Юра, на пенсию!..
- Обречь себя на нищету?..
- Вопрос, конечно, непростой, - все ж таки успокоился и надолго замолк бедолага.
     А кругом совершенно другой, с густым и стройным лесом, уже более южный ландшафт, знакомые, где летом часто хаживал, места.
     Скоростемер; все прегрешения локомотивной бригады фиксирующая, наподобие черного ящика штучка, бездушный глупый самописец, этакий маленький шпион, между прочим, которого просто, в случае надобности, очень нетрудно обмануть.
     И летом замедляли ход, порой и вовсе останавливались поезда, чтоб подобрать уставших, с полными корзинами даров леса людей. И у всех на устах лишь грибы; очень много грибов, голубики, черники, брусники… И множество неизгладимых и трепетно хранимых впечатлении…
- Да!.. – со страдальческим видом, Петрович. – Как не считай, а этих пенсионных денег едва хватит на хлеб.
- С твоим аппетитом может и не хватить, - и слегка ущипнул толстяка молодой.
- На масло в самом деле вряд ли, - преспокойно ответил, опять предался размышлениям тот.      
     Вечерело; за спиной многотонный, приятно это сознавать, состав; навстречу -  в основном порожние или со всякой ерундой, к примеру, с женскими прокладками и кормом для собачек поезда.
- У тебя дома видик хоть есть?.. – сменил тему помощник, сначала сладко потянулся, а потом поднялся и, жестом указав на стул, демонстративно уступил Петровичу его законное место.
- На кой хрен он мне нужен?.. – недовольный вопросом и тем, что его принуждают работать, пересел машинист.
- Ну, скажем, посмотреть хороший, с бесконечной пальбой и погонями, со сногсшибательными драками боевичок или полюбоваться обнаженными, с весьма недурственными попками красавицами.
- Ты опять издеваешься, да?.. От подобного рода дерьма меня просто мутит! 
- Отсталый ты, однако, элемент!.. Ну а если серьезно и честно сказать, то вся эта фигня надоела и мне, появилась потребность в хороших, пусть порой и в наивных, но более содержательных, душу затрагивающих фильмах… А телевидение!.. Для придурков рассчитанная реклама и масса идиотских, полных пошлости и откровенного цинизма передач… И создается впечатление, будто кто-то стремится превратить нас в дебилов…
- Вот тут ты абсолютно прав, - согласился с ним Толстый. – Все ж надеюсь на лучшее.
- А что нам остается делать?..
     Вопрос чисто формальный, без ответа вопрос. Можно прожить без телевизора, можно вовсе не жить…
     Как-то внезапно начался и опять разыгрался обильный, соединивший землю и небом снегопад. А люди-боги добывали уголь, плавили сталь, запускали ракеты… Люди-боги – букашки, подпитываемые сладкой, наркотизирующей иллюзией своей необходимости обществу, иллюзией принадлежности к высшим, весьма разумным существам…
- Входной – желтый, Петрович!..
- Вижу желтый, - ответил, убавил скорость машинист. – Очевидно, придется стоять.
- Только пропустим пассажирский, - предположил помощник, - потом, надеюсь, тронемся. 
     Красный свет; полустанок; в снегу. Невдалеке чернел едва не приведший к аварии, три дня назад ими же оставленный вагон.
- Долго будем торчать?.. – и связавшись с диспетчером, старший.
- Нет-нет, недолго, с полчаса.
     Три дня назад… докрасна накалилась, слегка шипела букса. Благо, вовремя это заметили, своевременно приняли меры.
- Пойду, - встав, поднял воротник и застегнул все пуговицы куртки Юрий, - немного разомнусь.
- Опять там что-нибудь найдешь.
- Может быть, и найду.
     Визуальный осмотр подвижного состава; тормозные колодки, а к ним шланги и краны, и, конечно же, буксы. И вот тот одинокий, тот отдельно стоящий вагон… И уже не один… Второй, порожний, для того, чтоб разместить, доставить к месту назначения груз… Только первый без пломб и чуть-чуть приоткрытая дверь!.. Картонные, с иероглифами, коробки. В них, быть может, японские, о каких он давненько мечтал, музыкальные центры… Соединивший землю с небом снегопад; и кругом никого; в тепловозе укромные, где Петрович не лазит, места…            


- Ты чего такой хмурый? – и с улыбкой спросил, как будто насмехался машинист.
- Да так, - пожал плечами, широко улыбнулся помощник. – Свяжись лучше с диспетчером. И скажи, чтобы эти прохвосты закрыли и опечатали вагон.

                1997 г.