Крымские хроники бандитского периода 12 глава

АРТЕМ И ПОПОВ
Артем дружил с Костей Поповым с пятого класса. Костик был худющим, высоким, лопоухим и застенчивым, его часто обижали более сильные сверстники, особенно любили врезать по ушам-вареникам, а Артем в меру сил заступался, так они и подружились. Потом оказалось, что Костя - книгочей, выдумщик и классно знает литературу, его одно сочинение даже завоевало первое место в общегородском конкурсе, с ним было интересно, но не в этом даже было дело - главное было в том, что в прошлых жизнях они уже были и братьями, и соратниками, и отцом с сыном, поэтому в этой жизни дружба их окрепла как-то сама собой, словно и не могло быть иначе.
Косте первому рассказал Артем о потрясающем событии - о своей первой, взрослой женщине. Костя в лице переменился, выпучил глаза, восхитился, но в глубине души засосало какое-то неприятное чувство. Костя ни за что бы не признал, что то была зависть, но чувство это только усилилось, когда он издали увидел Артема с его новой женщиной. Костя просто обалдел - роскошная фемина, прямо с эротических страниц его любимого журнала «Вот так!» Артем как-то стразу отдалился, словно взвился в верхние, взрослые миры. Он и в школе стал отчужденным, замкнутым, ушедшим в новые переживания. Костя с напускной иронией поглядывал на друга: «Ну, да, как же, мы Дон-Жуаны!», но с расспросами не лез, и сам как-то погрустнел и даже заревновал.
Прошло какое-то время и Артем «раскололся». Они шли вместе из школы и Артем рассказал о том, что кажется втрескался серьезно, настолько серьезно, что не спит, не ест, мучается, потому что знает, что долго эта история продолжаться не может, Инесса такая красивая, такая значительная, ей постоянно звонят какие-то мужики, даже иностранцы, и когда кто-то приходит к ней в гости, она выгоняет Артема из квартиры, чтобы его никто не увидел, и он вынужден гулять под окнами до тех пор, пока гости не уйдут. Это унизительно, мучительно, а с другой стороны, ну куда им вдвоем - он школьник, а она уже взрослая женщина, надо это заканчивать, потому что ничего у них не получится, он нищий, без денег, работы, вообще еще никто, но нет сил порвать, несколько раз порывался, но его тянет к ней какая-то страшная сила, душа  натурально горит и он чувствует, что это закончится как-то ужасно, потому что никому другому Артем ее ни за что не отдаст.
- Потребуй, чтоб она вышла за тебя замуж, - с ходу предложил Попов. Артем
посмотрел на него как на сумасшедшего.
- Да на хрена ей такой муж? Ты что, издеваешься?
- А чем ты плох? Молодой, красивый, чемпион, перед тобой блестящее будущее,
чего ты тушуешься? Сам же говорил - надо жизнь делать, волю выковывать. Вот и хватай ее!
- Да у меня и язык не повернется сказать - выходи за меня замуж, ты что!
- Значит так, - с видом завзятого ловеласа начал начитанный Костик, - сделай
так: сделай ей в постели очень, очень хорошо, и когда она на верху блаженства, возьми и скажи - или ты выходишь за меня замуж, или я немедленно и навсегда ухожу. Она просто не сможет тебе отказать. Ты ей делал хорошо?
- Да делал! - отмахнулся Артем.
- Нет, многие бабы симулируют оргазм, - с видом знатока продолжал гнуть свое
«подкованный» Костя, - ты проверь, чтоб был настоящий, тогда она не сможет тебе отказать, понял?
- Ты думаешь? - неуверенно переспросил Артем.
- Ты уверен, что у нее натуральный был оргазм? - прямо в лоб спросил Костя.
- Ну... думаю, да... - Артем помялся, подумал, сказал уже увереннее. - Не, у нее
оргазм самый настоящий, точно!
- А откуда ты это знаешь?
- Ты понимаешь, она это... крикунья.
- Как это?
Артем покраснел, с натугой открыл секрет:
- Ну, когда это... кончает, то орет, как... ужас как орет! Я даже с кровати упал!
- Да ты что! – удивился Костя. - А зачем орать-то?
- Подумал, слышь, что умирает... - с расширенными глазами, заново переживая
ту сцену, продолжал Артем. - Думал, соседи сбегутся. Испуга-ался! Она так изогнулась дугой, ну на мостик почти стала, и вопит... я в жизни так не слышал, даже в фильмах ужасов...
- Ничего себе! – покрутил головой ошеломленный Костя, который в книгах о
таком сексе еще не читал. Высказал загадку. - А может ты ее того - за клитор прищемил?
- Дур-рак! – рассмеялся раскрасневшийся Артем. - Они так кончают. Вот когда
мы кончаем, мужики, то есть, ну - спазма такая, приятно, ну так полторы секунды и все. А она - обалдеть! - почти сознание теряет, все тело вот так напрягается, изгибается, вибрирует, трясется, и вопит из нутра - из самого влагалища. Вот это кайф! Хотел бы и я такой оргазм испытать - ну хотя бы минут на пять, а не эти полторы секунды!
- Ни хрена себе! - в восторге чертыхнулся Костя, глядя расширенными глазами
на Артема, как на контактера, только что вернувшегося после встречи с инопланетной цивилизацией. Решил вставить и свои «пять копеек», поддержать реноме. - Моя Ирка сопит в две дырочки и все, весь тебе оргазм! (Тут Костя утаил, что Ирка не только сопит, но и царапается, зажимает вагину ладонями и коленями в неразрывный замок, и все их любовные борения происходят в потном оттискивании и разгибании Иркиных пальцев). Но Костя не хотел окончательно терять маститость в половых вопросах - ведь до этого именно он просвещал Артема, пересказывая во время долгих прогулок по Воронцовке и «Суламифь» Куприна, и «Эммануэль», и «В бане» Алексея Толстого.
- Знаешь, - с видом знатока сказал он, - высший кайф у них, когда им лижут. Вот
попробуй! И не давай кончать! Как почувствуешь, что вот-вот заорет, сразу в лоб - выходи за меня замуж! Она сто процентов согласится, тут ты ее на слове и поймаешь!
- Дур-рак ты, Котя! – расхохотался Артем и оглушительно хлопнул приятеля по
спине. Но на самом деле ему было не до смеха. Любовь засасывала, как зыбучие пески - вот-вот скроется голова...
* * *
КВН. «Бродяги КГУ» против «Скорой помощи» мединститута.
- Чем отличает супружеский долг от интернационального?
- Интернациональный – делаешь то же, что и с супругой, только с другой
страной.

БОРОДАВОЧНИК
Возвращался уже в темноте. Перед въездом в город инстинктивно притормозил,
памятуя о стационарном посте ГАИ. Там дежурили самые матерые и сволочные инспектора. Они всегда придумывали все новые и новые придирки. Токсикоманы чертовы! С утра стоят, тормозят всех подряд, требуют «дыхни!», нанюхаются и ходят целый день как чумные.
Вот опять тормозит, гадина! Ба, да это тот самый, что остановил меня недели две назад, когда я ехал поздно ночью из аэропорта. Я запомнил его по широкому бородавчатому лицу с бугристой картофелиной носа. И цвет лица у него был картофельный. Или даже буряковый. Забурел на солнце и ветрах.
 Похлопывая светящимся полосатым жезлом по ладони, он подошел тогда к окну моего верного иноходца, махнул ладонью мимо виска, пробубнил невнятно с хохляцким акцентом «сержант Пилипко, дорожно-постовая служба...», взял документы, открыл, прочитал имя-отчество, попенял:
- Евгений Александрович, порушуетэ.
- А в чем дело?
- Вы заслипылы працивныкив ДАИ.
Я опешил.
- Так темно же.
- Майданчик освитлений. В темний час добы вы повынни рухатыся с
вимкнэными габарытными вогнями та близьким свитлом. При пидйизди до облаштованного посту ДАИ свитло трэба вымкнуты. Вы заслыпылы працивныкив ДАИ.
Как я не спорил и не возмущался, он слупил-таки с меня десятку за ослепление доблестных работников жезла и штрафа. Сейчас я ехал с выключенным светом и с интересом ждал, что же новенького придумает «бородавочник». Опять он махнул рукой у виска, опять представился, опять взял документы, прочитал имя-отчество, спросил пропитым басом:
- Учора щось було, Александрович?
- Понедельник был.
- Учора щось було, Александрович?
- Ничего учора не було!
- А мэни подобается, що було. До нарколога пойидымо?
- Да почему к наркологу?
- А чому мы рухаэмось без свитла в тэмный час добы , Алексадровыч?
Я знал ответ на загадку, снисходительно пояснил:
-    Так площадка же освещена.
Гаишник тяжело вздохнул и покачал головой.
-    Майданчик, шановный водий, освитлэно недостатньо. Пройдэмо.
Я выскочил из машины как ошпаренный.
- Так в прошлый раз вы заявили мне, что я ослепил работников ГАИ! Вот я и
выключил свет!
Он со вздохом повторил свою фразу:
- Остатнього разу свитла було бильше. А сегодни майданчик освитлено
недостатьо.
- А кто определяет, достаточно или нет освещен ваш  гребанный майданчик?
И тут он сказал сакраментальную фразу, которая мне все пояснила:
- Стан посвитлэнности, - сказал он, - е на розсуд працивникив ДАИ.
В ответ на мои вопли и он поднял голос:
- Я Карцева штрафував! Я с Богатиковым мав бесиду!
Старший сержант ГАИ Пилипко был профессиональным мздоимцем,  но главный заработок Василий Петрович получал все же не с поборов. Он держал своих инвалидов! Родители Кента были инвалидами детства и передвигались в инвалидных колясках. Они выбирали подходящую иномарку, не слишкоми крутую, чтоб не нарваться на "бандитов", но и не слишком потрепанную, чтобы было чем поживиться, инсценировали ДТП, чиркали краем колеса инвалидной коляски по медленно едущей машине, переворачивались на обочину, вопили как резанные - "убили!", после чего забирали у ошеломленного водителя документы и требовали компенсации - сначала на ремонт якобы поломанных колясок, затем за потерянные рабочие дни, потом просто так - за возврат документов, и такая канитель могла тянуться бесконечно, причем суммы выкупа нарастали, как снежный ком. Паспорт, например, сначала стоил 50 долларов, а под конец и все пятьсот! Так вот Василий Петрович Пилипко курировал эту шатию вымогателей и в случае, если бы водитель потребовал составить протокол ДТП, должен был явиться во всем блеске своих блях и околышков и застращать несчастного до полусмерти. Но чаще всего водители впадали в полный ступор - еще бы! - бездыханный инвалид, культи, локти, вопли, стоны - и безропотно отдавали денежки. Старший сержант был "крышей" безногих вымогателей, досконально изучил законодательство и закладывал в "дело" множество придумок и зацепок. Так, если жертва отдавала дань в долларах, это записывалось на диктофон, инвалид переспрашивал, имитируя потерю зрению - "Тут скока?" "Пятьдесят баксов!" "Скока?" "Да говорю же - пятьдесят долларов!", после чего при следующей встрече, когда сумма выкупа возрастала, на возмущение жертвы следовала угроза: "Ты валюту давал? Мы у адвоката были. Статья 144 - валютные операции!"
Если же жертва артачилась и не отдавала требуемую сумму сразу, инвалиды подавали в суд и Василий Петрович через своих знакомцев в суде и прокуратуре устраивал так, что суд присуждал нарушителя к пожизненной выплате 25% от зарплаты в пользу несчастных инвалидов! Таких  дойных коров у Василия Петровича было уже две.
Сдача денег проводилась по-милицейски организованно и неукоснительно, по графику. За неявку или задержку платежей Василий Петрович штрафовал не хуже налоговой. Сегодня пацанчик пришел от калек с опозданием в сорок минут и Василий Петрович встретил его в раздраженном состоянии духа. Пересчитал свернутые в трубочку деньги, поругался, что сворачивают бабки, будто в жопу себе их хотят засунуть, расправил потерханные купюры тяжелыми заусенчатыми ладонями, принялся пересчитывать, шевеля толстыми губами.
- З вами тилькы нэ порахуй, так и намагаэтесь наибаты!
- Когда?- буркнул Кент, глядя изподлобья.
- Останнього разу хто намагався карбованця заныкаты?
- Случайно, - нехотя процедил сквозь зубы пацан.
- Знаю ваше выпадково. - Бородавочник досчитал, сумма сошлась, подобрел.
- Ну, шо,- спросил, - батя выйшов з пилотажу?
- Не, в штопоре еще, - сказал Кент угрюмо.
- Дывысь, такэ безногэ уебысько, а бухае, як здоровый мужик!
- Чего ругаетесь?! - зыркнул исподлобья пацан. Что-то в его взгляде насторожило
гаишника.
- Ты шо дывышься вовчиськом, а? - заорал он и попытался ухватить Кента за
ухо. Кент нырком ушел, шатнулся к калитке.
- А ни руш, собаку зпущу! - гаркнул Бородавочник. Кент нехотя остановился. Он
не боялся толстого гаишника, но собаку уважал. Огромный мохнатый "кавказец" гулко лаял и рвался на цепи в углу двора. Хотя, дойди дело до драки, Кент не сомневался, что загрызет и волкодава. Или задушит. Гаишник тяжело дотопал до пацана, толстыми пальцами больно смял хрупкое ухо, вывернул, привздернул, притянул к своими лицу, зашипел сквозь зубы, обдавая пивным и луковым перегаром.
- Запамьятай, малече, гроши, шо ты мэни приносышь, цэ  заробыв я! Без мэнэ
твоих калик вмыть бы загреблы та й видправылы у зону вошей годувати.
- За что это? - хватаясь за руку мучителя, притворно привзвыл на весу Кент. –
Отпустите, больно!
- За то! У мэнэ усэ задокумэнтовано! Незаконнэ заволодиння паспортом.
- Каким паспортом?
- Выконали статю 193! Дывысь сам и каликам своим передай, якщо щось
трапыться, влаштую их працювати перукарями.
- К-какими парикмахерами? Ой!
- Ялынки подстрыгаты! Рокив пьять, зрозумыв? - отшвырнул пацана, потер
пальцы, скомандовал. - Марш видсюды!
Хмыкнул, довольный профилактикой. Шантрапа, совсем от рук отбились, малолетки самые опасные, совсем без тормозов. Вон на прошлой недели бомжа нашли - пацаны двенадцатилетние в него арматуру кирпичами забивали, чтобы сдох. И рассказывают как ни в чем не бывало - вот здесь били, сюда тащили, тот держал прут, этот вколачивал в живот, где мягше. Ублюдки! Ну, меня так просто не возьмешь, - подумал самодовольно, напружинивая мощное бочкообразное тело. Пошел в дом прятать деньги в тайник.
* * *
Проститутка придорожная голосует на обводной…

ЖЕНЯ ПОДСЛУШИВАЕТ В ПАЛАТКЕ
- Гек, ты помнишь, что я тебя выкупил?
- Помню.
- Кто ты?
- Я раб лампы.
- Хочешь выбраться из лампы?
- Хочу.
- Есть одно задание. Выполнишь – свободен.
- Что надо сделать? Замочить кого?
- Почему так решил?
- А ты за меньшее не отпустишь.
- Угадал. Сделаешь?
- Кого?
- Далиса.
- Зачем?
- Ты не поймешь. Он сам этого хочет.
- Да ты гонишь.
- Слушай сюда. Христос стал мессией только после того, как его распяли. Далис хочет такой смерти. Он своей смертью хочет перебить смерть Христа. Сделать надо на стадионе, когда толпа пойдет громить “Пентагон”.  Сделаешь?
- Расписки покажь.
- Расписки получишь сразу после дела. Да или нет?
- Да.
Ну и нажрались мы вчера с Гектозавром! Я со стоном взялся за голову, открыл
глаза. Сумрак, зеленая материя над головой. Ба, да я же в палатке гектозавровой. А, вспоминаю, толпа гудела, я прямо за столом начал кунять и Гек затащил меня в палатку, еще и закрыл снаружи на пластиковые пимпочки.  Сколько времени-то?
В дверь затарабанили, кто-то вошел.
- Гектоза-авр! – услышал я голос Лезова. – Эй, Гек, выползай, рептилия!
- Нет его, видишь палатка застегнута, - я с удивлением узнал голос Лащенкова. –
Мы эту палатку передадим потом в музей партии, - продолжал Слава. - Я в музее Ленина видел шалаш из Разлива. Ну, подделка же! А народ кивает.
Я не хотел их видеть, затаился, авось, уйдут и не надо будет общаться с мудаками.
- Ладно, пошли, раз его нет, - сказал Лашенков.
- Стой, смотри, что тут у них… Пир горой был. Странно.
- Что странно?
- Что коньяк не допили. Полбутылки осталось. Зная этого змея Горыныча… он
пока все не вылижет, не успокоится.
- Он же наркоша, ты говорил.
- Одно другому не мешает.
- Ладно, пошли.
- Погоди, давай коньячку тяпнем, а? – звякнули стаканы.
- «Херсонес»? Я такую дрянь не пью.
- Ну да, ты у нас специалист по «Хенессям». А я выпью. И закушу. Жрать хочу.
О, колбаска. – стук тарелок, журчание коньяка, у меня аж слюна выступила.
- Так говоришь, Далис тебе отказал? – спросил Лащенков, с грохотом пододвигая
стул.
- Не просто отказал, - сказал Лезов, чокаясь с бутылкой. - Еще и угрожал. Я вас,
дескать, прокляну и отлучу. Ну будь! – Звук глотания, кряхтение.
- Серьезно?
- Думал, в лоб даст, - с полным ртом сказал Лезов. - Он же черный пояс.
- Вот так всегда! – в сердцах ругнулся Слава. - Раскрутишь какого-нибудь
оглоеда, бабки в него вложишь, а он потом возомнит о себе черт те что и еще тебя же на хер пошлет! Что, так и сказал – прокляну и отлучу?
- Так и сказал. Еще говорит, никакой я не учитель, я только канал связи. И,
Дескать, ему свыше запретили создавать церковь.
- Кто запретил? Органы?
- Да нет, с небес запретили. По телепатическому лучу. Потому что, как он говорит, любая церковь – создание сатаны.
- Это правильно.
- Говорит, завтра же выступлю и церковь вашу прикрою. Вы, говорит, народ
обираете. Куда, говорит, все деньги подевали, а?
- А кто ему новую квартиру купил, во наглость! А ты ему сказал, сколько стоит
одну его книжечку издать? Штука баксов!
- Да говорил.
- А он?
- Да что он? Говорю же, чуть в лоб не дал! Выгнал взашей. Тогда на фига мы все
это раскручивали? Столько своих бабок ввалили! Квартиру ему купили, мебель эту плетеную, кресло-качалку. Меня особенно кресло-качалка бесит!
- Спокойно, Сережа, не кипятись. Выпей еще и успокойся. Дядя почуял запах
больших денег и не хочет ни с кем делиться. Выгонит нас и назначит новых апостолов – делов-то! Надо срочно вводить в действие запасной план. Говоришь, не хочет церкви? Ладно. Христос ведь тоже никакой церкви не основывал. Она ему была не нужна. Она нужна была – апостолам, вот кому!
Цокание бутылок, Лезов выпил, крякнул, протянул сдавленным голосом, который бывает сразу после испития водки:
- Ну-ка, ну-ка! Давай, выкладывай. Когда у тебя такое загадочное выражение
лица, ты явно что-то придумал. Ну!
- А придумал я вот что! Христианскую церковь, как ты знаешь, на самом деле
основал не Христос, а апостол Павел, который никогда, если не считать бредового видения по пути в Дамаск, Иисуса даже не видел. Помнишь, что ему сказал Иисус?
- Напомни… - пробубнил жующий Лезов.
- «Трудно тебе, Савл, идти против рожна?» Кстати, знаешь, что такое «рожно»?
Я интересовался. Вначале думал, что это место, где рожают, ну – логично же? А потом выяснил. Это такой железный шест, которым пастухи загоняли овец в стадо. Подумай, разве человеколюбивый Христос может гнать железным шестом овечек своих в загон-церковь? Нет, это дело рук не Христа. Это дело Савла. Оперативный псевдоним - Павел, высокопоставленный сотрудник древнеримского КГБ! И вообще, вообще, умора, - Слава мелко захихикал, - кто церковь-то создавал, кто! Я всегда с этого умилялся! Мария Магдалина, главная активистка, кто она? Проститутка конченная! Ее вся Магдала перетрахала. Марк-евангелист, он кто? Мытарь! То есть налоговый инспектор. Как в народе относятся к налоговикам? То-то. Самое отребье, самые отбросы общества, рыбаки тупые! И они создали мировую церковь. Так нам-то сам Бог велел!
- К чему ты ведешь? Конкретно! – подстегнул его Лезов. Слава любит
позаливаться соловьем. Особенно, если можно обхаять что-то высокое. Вот и сейчас после паузы, продолжил торжественно.
- А веду я, Сергей, вот к чему. Приди сейчас Христос живой, воплотись он на
Земле – Его снова бы гнали и плевали бы ему вслед, считали бы за бомжа и сумасшедшего, и шли бы за ним те же полторы калеки последователей. Но вот когда он умер – о! – тогда-то он и стал вознесшимся над планетой распятием, осиянным божественным светом…
- Короче, Склифосовский! – оборвал его Лезов. – Ну и?
- А выводы такие: любая церковь создается спецслужбами – это первое. И второе
-  живой Далис нам больше не нужен. Пора и ему взойти на крест.
Теперь настал черед долго молчать Лезову. Наконец он прокашлялся, спросил
неуверенно.
- Не рано ли?
- В самый раз! Его миссия закончена. Он уже дал новое учение и создал ядро
апостолов. И теперь имеет наглость заявлять, что отлучит нас и проклянет. И это после того, что мы для него сделали! Каков гусь! Кто книжонки его издает? Я! Кто организует его проповеди, кто по радио и телевидению его продвигает? Я!
- Не ты один, - напомнил Лезов.
- Это ясно, - отмахнулся Лащенков. Продолжил негодующе. - Кто он сейчас, кто?
Один из сотен лжепророков, экстрасенсов и народных целителей, Кашпировский блин! А вот после распятия – о! После распятия он станет богом и предметом культа, его книги, которые сейчас валяются по книжным лоткам и развалам, будут расхватаны, станут святынями. Массы мгновенно прозреют и воспылают к пророку любовью. Если конечно это грамотно раскрутить. А это мы умеем. И тогда к кому толпа пойдет за благословением? Да к нам же и пойдет, к его верным ученикам и о****олам. И вот тогда-то мы и завершим создание самой эффективной в мире экономической структуры – тоталитарной секты. Зачем вкалывать, работать с утра до вечера, строить заводы и фабрики, платить налоги, платить рэкету, когда можно оболванить кучу придурков, собирать с них бабки и при этом еще удовлетворять свою волю к власти. Мы с тобой уже выяснили, что наша доминирующая черта – воля к власти. А это – основной признак…
- …люциферического сознания!…- перебил его Лезов. – Не талдычь всем
известные истины! Конкретнее: как организовать ему крест?
Лащенков хмыкнул:
- Вот и ты о том же, - с укоризной сказал он. - Я так думаю, что Иисусу сами,
сами апостолы крест и организовали. Вспомни, даже евангелисты отразили ропот недовольства среди апостолов, когда Христос потратил деньги из общака на мирро, вместо того, чтобы продать его и поделить между своими. Читай евангелие и ты поймешь, что нам надо делать! Апостолы тоже боялись, что учитель их в конце концов подставит.  А тогда, извините, их всех разгонят и никто башлять им не будет! Исус под конец вообще распоясался - все эти побоища в церквях, изгнания торгующих из храма. На хера это апостолам? Ну представь, Далис завтра рынок пойдет разгонит. За ним тут же санитары приедут. А над нами все смеяться будут – дурачки, в кого уверовали, в чиканутого? Вот тогда Иуда всю эту интригу и прокрутил! И кого мы имеем после распятия? Всего лишь через три дня после распятия мы имеем не одного из многочисленных и никому не известных болтунов-пророков, но – Сына Божия! Во как! Все было продумано до мелочей. Тут же пустили легенду о воскрешении. Конечно, конечно, никто не воскресал. Миф! Вранье! Элементарно подпустили двойника. К тому же непохожего. Этот парень явился Марии  Магдалине, и та возлюбленного Иисуса не – что? - не признала! И только потом, после соответствующего внушения, вдруг прозрела. А Фома? Тоже не верил. Вот стоит перед ним учитель, представь, а он - не верит! Как этот - как его? - Станиславский! Не верю! Дай персты вложу! На, вложи, дурак! Ему эти персты Петр с Матфеем в дверь засунули, и Фома тут же прозрел! Тут же учителя узнал! Как миленький! А через пару лет христианские общины уже по всему миру корни пустили. И потекло бабло в карман!
- ****ь! – ахнул Лезов. - Значит и нам надо двойника готовить!
- Умница! – похвалил Лащенков.
- Времени маловато. Где его взять, двойника-то!
- Ерунда это все! Бородищу прицепить, очки солнцезащитные и готов Далис!
Пару раз мелькнет вдалеке, съемку проведем, будем показывать по телеку его явления, все просто обалдеют! Просто!
- А кто у нас Иудой будет? – настороженно спросил Лезов
- Ты и будешь, - засмеялся Лащенков.
- Не, на такое я не согласный!
- А почему?
- За падло, ты что!
- Да почему?
- Да ну! Мерзкий тип. И потом – он же повесился!
- Сережа, и не стыдно? – с укоризной воскликнул Лащенков. - Эк как вам всем
мозги засрали! Я сам мифотворец и знаю, как все это делается! Никто не вешался. Очередной миф. Неужели ты думаешь, что без согласия самого Христа Иуда мог бы его предать? Он же на Тайной вечере прямым текстом сказал, что один из них предаст его. Знал он все, сам хотел, сознательно шел на крест! И, скорее всего, лично Иуду и проинструктировал. Так вот я тебе скажу одну умную вещь, только ты не обижайся. Имел я с Далисом как-то беседу, с глазу на глаз. И он мне сказал дословно следующее: «Чего я еще хочу на земле, так это Иисусовой смерти. Человеку высшего развития уже ничего другого не надо. Пожертвовать собой ради недоносков – вот смысл. Что надо богочеловеку в этой утлой обители среди человолков? Денег, славы, власти? Смешно! Жертва! Иисусова смерть нужна». Я говорю: «Это извращение, это гордыня навыворот!» А он: «Ты попробуй сначала тяжесть креста, а потом уж философствуй. Страшна эта тяжесть для плотского человека. Но это подвиг, который делает истинным богом. Я чувствую в себе силы пройти этот путь, повторить подвиг Иисуса». И сказал это с такой уверенностью, с таким волевым посылом, что я поверил – такой пройдет все муки, все переломит, но смерть – такую! – получит в награду. А это тебе не в постели подыхать от старости. Потом у Юнга я обнаружил одну мыслишку стоящую. Знаешь Юнга? Он говорил: «Христос - совершенный человек, подвергшийся распятию. Впряд ли можно придумать более точное отображение цели этических усилий». А! Христос – это же архетип! Он зовет на крест! Из этой торфяной тлеющей толщи бессознательного! Поэтому я тебе говорю, Сережа, Далис сам хочет подвига, он сам мне прямым текстом все это изложил. И мы ему только поможем осуществить эту цель.
- А с Чугунком ты согласовал?
- Тебе первому говорю.
- Ты же знаешь, Чугунок не позволит. Он без Далиса шагу не сделает. Не отдаст
он его.
- Что вы все трясетесь перед ним! Чугунок, Чугунок! Ты забыл, кто мы? А
Чугунок - ну что? Его время тоже сочтено. Думаю, счет идет на дни.
- Ты серьезно? Откуда такие сведения?
- Да пораскинь сам мозгами-то! Что тут думать! Не видишь, что ли, что
творится? Я ему на днях намекнул, не мешало бы вам, Дмитрий Иванович, временно слинять в Турцию или на Кипр. Так он меня чуть не убил, стал из себя патриота корчить! Последнее время вообще стал невменяемый. Был вроде толковый фарцовщик, нормальный бизнесмен, так нет же! Тоже поверил, что он крестный отец. Аль Капоне. Корчит из себя отморозка! Никого не хочет слушать! Кого бог хочет наказать, того он лишает разума. Вот Дима и получит сполна! Та же библейская ситуация - Рим и местечковое восстание. Прокуратор и Варрава.
- Но у нас не распинают на крестах! – воскликнул Лезов.
- Дался тебе этот крест! – досадливо крякнул Лащенков. – Ну, придумаем что
нибудь другое. Пусть погибнет при массовых волнениях, пусть его взорвут в машине, да что угодно! Потом пустим легенду, что воскрес, да вот незадача – сразу и вознесся! Нет его, но есть мы – его любимые апостолы, вооруженные всепобеждающим учением трансмутации и спасения.
- Пусть, пусть! Ты так говоришь, будто все само собой образуется. Я человек
конкретный. Завтра он нас проклянет и все наши бабки в церковном общаке гавкнут!
- Окно открой, накурил – не продохнуть.
Мимо меня протопали шаги, хрустнула фрамуга, с улицы явственней донесся шум
студенческого городка.
- Как тут не курить, - послышался голос Лезова от окна, - такие вещи обсуждаем,
что… Даже не верится, что это мы…
- Нормальный бизнес! Все вокруг – бизнес: и церкви, и мафия, и газеты, и
журналы.
- Что делать-то, конкретно, ты скажи!
- Хочешь конкретно – слушай. Охо-хо, что бы вы без Славы Лащенкова делали!
Послезавтра что у нас? Большой гала-концерт на «Локомотиве», так? Так. Надо сказать Репецкому, чтобы пригласил на выступление и Далиса. Они сейчас друзьями заделались не разлей вода. Репей вроде и пить бросил, уверовал.
- Какой бросил! Три дня не пил, а потом опять начал. Уже неделю не просыхает.
Эдик его на концерты на себе таскает.
- Да? Вот скотина! Ладно, как протрезвеет, скажи ему, чтоб обязательно
пригласил на концерт Далиса.
- А если он не согласится?
- На что?
- Поднимать восстание!
- Никуда не денется, твой Репей! Попка-дурак! Ничтожество! Все пырхается,
паскуда, возомнил о себе, рок, ****ь, звезда! Кем бы он был без Славы Лащенкова? Сдох бы где-нибудь под забором! Ты думаешь, почему я так обхаживал этого баламута? Думаешь, мне его бренчание нужно? Не-ет. На его счет у меня тоже есть ха-арошая задумка! Помнишь, по молодости Репа как нажрется все орал - вот я умру, тогда поймете, кого потеряли! Я должен погибнуть, чтоб стать великим.  Как Цой, как Хендрикс, как Джим Моррисон, как Курт Кобейн! Ну, помнишь? Вот. Я его послушал, послушал, да и подумал - а почему бы и нет? Представь, если он неожиданно сдохнет – это ж какие бабки можно срубить! На волне массовой истерии. Если опять же все грамотно раскрутить. Издать кучу альбомов, кассет, фильм про него снять, фестиваль памяти. Если бы Макаревич молодым погиб, он бы покруче Цоя был, мифом великим. А что сейчас? Жрать готовит по телеку. Этим летом на «Машину времени» мы в Ялте и пол-зала не собрали. Нет, умирать надо вовремя! С толком!
- Подожди, ты Далиса и Репья хочешь отправить к праотцам?
- Да.
- Дуплетом?
- А почему бы и нет?
- Ну ты даешь!
- А чего?
- Крутовато берешь. Двоих сразу.
- Испугался?
- Да нет, но…
- Надо ставить максимальные цели, Сережа, а не телепаться в задах.
- Ничего себе задачка! Ты меня прямо огорошил. Где я тебе киллера найду?
- Думай сам, не могу же я всем заниматься. И дело это срочное, учти. Представь,
если Далис нас проклянет – это же полный голяк будет! А вот когда его не станет, мы сможем уже в полный голос вещать от его имени, собирать деньги на его церковь, на книги, на памятник, да на что хочешь! Великомученик Далис, а рядом - Репей, а! Рок-звезда гибнет рядом со своим духовным учителем, каково! Представляешь, какое движение получится, если соединить религиозный фанатизм наших верующих с осатанелостью рок-фанатов?! Я уже вижу массовые радения на стадионах под музыку Репецкого во имя гуру нашего Далиса! Толпы фанов впадают в трансы, покупают тысячи и десятки тысяч маек с изображением Пророка и его Певца, разметают кассеты с музыкой и проповедями, раскупают книги, альбомы. Это супер!
- Слава, ты гений.
- Я знаю. Допивай и пошли, мне пора.

КОНТАКТ С ПЛАНЕТОЙ ЗЕМЛЯ
Станистав Валентинович Аристов был умным человеком. Он понимал, что в
сильном государстве мятежно-мафиозный Полуостров долго не просуществует. Мафия может существовать только в условиях перманентного бардака. Поэтому единственный шанс выжить на длительную перспективу он видел в расколе Украины.
Для этого требовалось столкнуть лбами националистическую Западную Украину и русскоязычно-промышленую Восточную. Такое столкновение должно было произойти на ближайших выборах. В этом направлении Станислав Валентинович упорно работал.
Задача номер один состояла в поддержании всеобщего бардака. В частности, он активно лоббировал введение монополии на алкоголь. Смысл затеи состоял в том, чтобы ликвидировать свободную торговлю водкой, якобы, в целях борьбы за здоровье нации (лозунги, апробированные еще величайшим попом Гапоном двадцатого столетия – Горбачевым). Новый закон предусматривал открытие в каждом городе только одного (!) специализированного магазина по торговле водкой. Отсюда - очереди, драки, всеобщее озлобление и восстание. Водка - краеугольный камень государства. Его требовалось выбить.      
Чугунок ворвался в кабинет Аристова в Верховной Раде Крыма, возбужденный.
- Валентиныч, у меня две новости!
- Одна плохая и одна хорошая? – улыбнулся Аристов, крепко пожимая руку
крестному сыну.
- Обе хорошие! – жарко выдохнул Чугунок, плюхаясь в кресло.
- Давай первую.
- Бог - есть!
Аристов озадаченно помолчал, вытянул губы трубочкой и коснулся ими носа снизу – характерное для него движение в минуту раздумий.
- Хорошо, - сказал. - А вторая?
- И он – явился!
Спикер Крымского парламента высоко поднял колосящиеся брови в знак
несказанного удивления.
- Держу пари, опять еврей! – сказал с улыбкой.
- Почему еврей, нет! – вскричал Чугунок, в запале не оценив иронии. – Он
огромный! Невероятно огромный! Киты и касатки для него – аквариумные рыбки! Он такой большой, что нас, людей, не может даже увидеть, услышать! Мы для него не блохи даже, а микроорганизмы, типа глистов. Ты же не можешь поговорить с собственными глистами, верно, Валентиныч? Ты их даже не можешь почувствовать!
- Ну почему? – улыбнулся Аристов. – Если в жопе начнет свербить, быстро
почувствую.
- О! – нанизал его на указательный палец Чугунок. – Попал в десятку! Короче,
слушай! Тема невероятная! Далиса ты знаешь. Он тебе камень вывел из почки, так что признаешь его божественность, так? Так! Короче, является ко мне Далис и просит послушать одного мужика. Давай, говорю. Приводит. Академик из Москвы. Есть данные, Дмитрий Иваныч, что Земля наша, в смысле планета, - не окатыш грязи в космосе, а огромное, живое, мыслящее существо! В каком-то смысле она и есть наш бог. Хотя нас она почти и не замечает, а все больше корешится с другими планетами и галактиками. Мы для нее слишком мелкая сошка, чтобы с нами иметь дела. Но нам-то есть смысл с ней потолковать, как думаешь?
- С кем?
- Да с планетой!
Аристов сделал умное лицо, весь еще в парламентских интригах и заботах.
- И о чем будем толковать?
- Да о чем хочешь! Это же наш бог! Хуля молиться в церквях, стоять в очередях –
пока до планеты дойдет наше вяканье, мы уже сдохнем. Надо выйти напрямую, забить, ха-ха,  стрелку и поговорить по душам!
- Заманчиво. Но как?
- О! – снова нанизал его на указательный палец Чугунок. Вскочил, выбежал в
приемную, вернулся с осанистым седовласо-кустистым мужчиной в коричневой тройке, в нечищенных штиблетах. – Это, Станислав Валентинович, академик Российской академии наук. Верно, Игорь?
- Директор Института физики Земли Российской академии наук Заболотов Игорь
Виленович, – представился гость. Аристов пожал объемную кисть академика с обломанными грязными ногтями и сделал внимательное лицо. Хотя вся тема изначально казалась ему завиральной, а увлечение Чугунка мистикой и экстрасенсорикой просто блажью.
- Станислав Валентинович, - густым басом внушительно начал гость, крупной
артикуляцией топорща белую бороду, густо пожелтевшую вокруг рта, - я уже излагал вот Дмитрию Ивановичу и э-э… повторю для вас, если не возражаете. Тезисно. Для фундаментальной науки давно не секрет, что наша матушка-планета представляет собой э-э… высокоразумное и высокодуховное живое существо. Мы, люди, тысячелетиями живущие на этом космическом теле, принимаем его за косную твердь, разрушаем, отравляем, высасываем кровь и лимфу, то есть всячески э-э… эксплуатируем. В свою очередь, планета ощущает нас как паразитов, которые ее грызут и отравляют. И она, соответственно, вздрагивает, почесывается, дергается, злится, а мы принимаем ее реакции за ураганы и землетрясения. Так вот. Как известно, человечество стоит на пороге экологической катастрофы. Еще немного и Земля окончательно стряхнет нас. Совершенно необходимо, пока не этого не произошло и род людской не погиб, установить разумный контакт с планетой. Эта проблема была поставлена мною перед Советским государством в еще в 1987 году. Я лично делал доклад на заседании Политбюро. Были выделены деньги, но, к сожалению, только на оборонный, как бы это сказать, аспект проблемы. Был также объявлен тендер. В частности, школа академика Мамлеева предлагала использовать язык глухонемых и посредством серии направленных ядерных взрывов послать планете тактильное сообщение. Были и другие не менее интересные задумки. Победила, однако же, моя теория «Атмосферного мышления Земли». Вкратце эта теория заключается в следующем: установлено, что каждую секунду в атмосфере Земли бьет порядка ста молний. Это явный аналог процесса мышления! Ведь и человеческий мозг мыслит посредством электрических э-э… разрядов. А тут, представьте, каждую секунду – сто молний. В минуту, следовательно, шесть тысяч, а в час триста шестьдесят тысяч (!) разрядов. Триста шестьдесят тысяч мыслей! Прибавьте к этому бесчисленные самумы, шаровые молнии, магнитные, торсионные и другие поля, северные сияния и, наконец, сверхмощные торнадо и у вас сложится целокупная картина процесса мышления нашей планеты. Таким образом, мы необходимо приходим к заключению, что облачный планетарный покров есть физический аналог человеческого мозга. С одной только разницей: мозг Земли несравнимо огромнее мозга хомо сапиенса. Этот вывод позволяет нам выбрать наиболее оптимальный способ установления геоконтакта.
- Пожалуйста, покороче, - попросил Аристов, - у меня через пятнадцать минут
начинается сессия.
- Да подождут твои парламентарии! – возмутился Чугунок. – Ты послушай, что
человек толкует!
- Хорошо. Только сжато.
- Если сжато, то вот: еще в советские времена научно-производственный
коллектив «Геоконтакт» под моим руководством на полигоне в районе мыса Тарханкут разработал и осуществил, так сказать в металле, сверхмощный генератор ГПРС-1000, способный модулировать молнии длиной в километр и больше. Перестройка положила конец финансированию, а распад Союза привел к тому, что мы, создатели генератора, потеряли даже доступ к нему. Там сейчас какая-то секретная часть службы оповещения украинских ПВО. Но времени мы не теряли. Нами разработано программное обеспечение и построен сверхмощный э-э… компьютер, с помощью которого есть возможность как зашифровывать послания на доступном для планеты языке, так и расшифровывать ответы.
- Что требуется от нас? – деловито спросил Аристов.
- Нам необходимо доступ к генератору. Мы расконсервируем его и приведем в
рабочее состояние. На втором этапе нам понадобится колоссальное количество электроэнергии для модулирования закодированного в молниях послания человечества планете Земля. И тогда свершится величайшее событие в мировой истории. Человечество сможет напрямую поговорить со своим Создателем.
Аристов поразмыслил, разминая нижнюю часть лица ладонью.
- Мы сможем передавать Земле какие-то просьбы? – уточнил он. - Инструкции,
приказы?
- Простите?
- Поставим вопрос иначе. Мы сможем закодировать Землю так, чтобы она нам в
чем-то помогала? Как вы считаете?
Академик насупился.
- Проблема настолько огромна, что я право затрудняюсь… уверен в одном: сам
факт установления контакта со сверхразумным существом явится уникальным прорывом как в науке, так и в духовной сфере. Ведь не исключено, что именно это сверхсущество и является нашим прямым создателем, ведь мы, по сути, населяем именно его, именно эта планета является нашей колыбелью, она нас охраняет и вынашивает.
- Валентиныч, да уболтаем мы ее, ты что! – взвился Чугунок. -  Мы же первые
будем! Такой блат заведем! Представляешь, на нас Киев наезжает, типа сдавайте бабки и стволы, а мы нашему корешу-планете – дзынь-дзынь – пару молний направим: дескать, обижают, просим отмазать. И Киев вместе с Левчуком и Кучей растрясает до основания. Или «донецкие» предъяву делают, Лысый или Сургут, только пальцы на нас начинает топырить, бац - и завтра же очнутся в своих шахтах, на глубине сибирских руд. Прикидываешь?! Да мы всех сможем отправлять в тартарары. Знаешь, что сделаем? Меня осенило, вот только что! Попросим, чтоб тряхнуло так, чтобы Крым отвалился от материка и стал островом – во! Мы его объявим порто франко и вообще независимым государством!
- Дмитрий Иванович, - сказал Аристов, покачивая головой, - сильно я
сомневаюсь, что Земля будет выполнять наши просьбы такого рода.
- А чего? По дружбе если? Че ей стоит разок-другой тряхнуть, где попросим?
Аристов вглянул на часы, встал, протянул академику Заболотову руку.
- Я понял проблематику и предварительно даю свое согласие. Будьте добры,
пройдите в приемную, мне надо обменяться с Дмитрием Ивановичем. – и когда академик вышел, Аристов спросил. – Димыч, ты всерьез веришь этой ахинее?
- Пусть ахинея, - сказал Чугунок, мигом превращаясь из возбужденного научного
неофита в проженного циника. – Мы этим гребанным генератором сможем организовать веерные отключения по всей Украине, ты об этом подумал? Пусть только сунутся, попалим им предохранители!
- А вот это уже интересно, - застыл Аристов. – Ну-ка, ну-ка!
- Перед самыми выборами вырубаем энергию по всему Крыму и переводим
стрелки на Киев. Что, ****и, оторвались от единой энергосистемы с Россией?! Вот и будете, дорогие крымчане, сидеть без света, как воробьи в коровьей лепешке! Народ закипит! А тут выходим мы, все в белом, и обещаем ***ню всякую. Технология отработана еще дураком Чехловым.
… Прошло около двух месяцев, как было дадено «добро» на работы академика Заболотова. Чугунок лично ездил на Тарханкутский полигон, созерцал циклопические постройки генератора, после чего дал немалые бабки для запуска. Первое послание планете посадило напругу во всей электросети Украины на 20 мегаватт и послужило косвенной причиной последующего отключения России от единой энергосистемы. Наутро позвонил Заболотов, радостно задыхаясь, сообщил – есть ответ!
- Что передавали в первом послании? – спросил Чугунок. Он ехал в джипе на
встречу с московской братвой и предвкушал, как поразит их сообщением о «стрелке» с большой Мамой.
- Мы… э-э… приветствовали Землю и сообщили дословно следующее:
Человечество просит прощения за ущерб, нанесенный экологии нашей матери-планеты.
- Ну и что она ответила?
- В это трудно поверить, мы несколько раз прокачивали ответ через компьютер,
но ответ таков: «Человечество не наносит вреда. Человечество вырабатывает вещества, необходимые для моей дальнейшей эволюции».
- И что это значит?
- Только то, что прозвучало, – сказал Заболотов. Чугунок перезвонил Аристову и
сообщил о странном ответе планеты. Аристов тоже остался в недоумении.
Глубокой ночью звонок мобильного телефона с прикроватной тумбочки разбудил его.
- Валентиныч, эврика! – кричал Чугунок в трубку. – Я, кажется, понял! Мы же
думаем, придурки, что отравляем природу выхлопами и газами, а она заявляет, что типа эти газы ей в кайф. Это что же получается, как думаешь? Кому газы и клей с ацетоном в кайф?
- Какие газы? – спросонок не мог сообразить Аристов.
- Ну эти, фабричные! Валентиныч, планета наша – токсикоманка! Она тащится с
наших газов и выхлопов. Иначе давно бы уже накрыла нас медным тазом. Кто такое будет долго терпеть? Убедил?
Через два дня вновь по всему Крыму замигало-запрыгало напряжение, полуостров трясло несколько часов. На подстанциях сыпались снопы искр, плавились мощные предохранителя, в домах лопались тысячи лампочек, дымилась проводка, вспыхивали пожары. Ночью на Тарханкут зашла с моря чудовищная гроза, до утра рвала темень грохочущим блеском молний. Рано утром Аристов и Чугунок созвонились с академиком Заболотовым, не терпелось узнать, что ответила планета на запрос о землетрясениях.
- Ответ планеты состоит не из слов, как в нашей, человеческой речи, а из
сгустков понятий. – сказал Заболотов. - Я называю их мета-словами. Компьютер разлагает эти мета-слова на смыслы, а мы можем только толковать то, что отвечает нам Земля.
- Читайте, - сказал Аристов, включая в своем кабинете громкую связь.
Хрипловатый голос академика зазвучал совсем близко.
- Первое мета-слово содержит следующий спектр смыслов: взрыв, плоть,
дрожь, лихорадка, температура, магма, вибрации, содрогания, тектонические плиты.
- Интересно. И как это понимать?
- Давай второе слово, проф! Посмотрим все целиком. Это как кроссворд – все
скрестится и вычислим смысл. Читайте, я записываю.
- Второе мета-слово: применен математический язык - знак «равно», аналог,
соответствие, равенство. Третье мета-слово: племя, люди, масса, ноосфера, разум, биоплоть. Четвертое слово: секс, любовь, сочетание, сочленение, вершина, пик, страсть, содрогание. Пятое слово – невозможность, сверхусилие, жалость, сочувствие, просьба о прощении.
- У вас есть догадки, профессор?
- Я уверен только в первом мета-слове: землетрясение. Все смыслы
соответствуют. Второе мета-слово тоже более-менее поддается расшифровке – «землетрясение равняется». Третьим словом описывается человечество, все коннотации ведут к людям. И последнее – секс, любовь, страсть, содрогание. В общем, получается что-то следующее «Землетрясение равняется человечеству и любви».
- Хороша любовь, когда трясет до усратой болести! – крякнул Чугунок.
- Мождет быть, так: «Землетрясение является выражением любви к
человечеству»? – предположил Заболотов.
- Точно! Это она нас так любит, а мы, дураки, не ценим. Особенно когда вылазим
из-под обломков!
- Та-ак, - досадливо протянул Аристов, - результаты не впечатляют.
И вновь ночью Чугунок позвонил Аристову.
- Валентиныч, я сова, меня осеняет в первом часу ночи. Слушай! Я тут одну козу
трахал, и меня осенило! Подумай сам! Когда трясет, когда содрогания, когда лихорадка, температура?
- Ну когда… При болезни.
- Я тоже так думал. Но ведь и при … - Чугунок, натягивая воображаемую
проститутку, звучно рыпнул сквозь сжатые губы – при ебле тоже дрожь и содрогания, верно? Получается, что…
- Ты хочешь сказать – первое слово означает половой акт?
- С оргазмом! Тогда получается, что «Землетрясение равняется человеческому
оргазму!» Планета так кончает!
- Дима, ты гений.
- Вот только пятое слово меня мутит. Прощение какое-то, сочувствие…
- Скорее всего, планета осознает, что ее оргазмы для нас смертельны. И поэтому,
очевидно, просит прощения. Не могу, мол, удержаться.
- Ага, тогда понятно. Но меня другое беспокоит, Валентиныч.
- Что именно, Дима?
- Сам подумай! Если она кончает, то кто ж ее трахает?

Валентин Снегов
«К О В Е Р» (РАССКАЗ)
Я иду по ковру,    Мы идем, пока врем
Ты идешь, пока врешь.  Вы идете, пока врете,
Он идет, пока врет.        Они идут, пока врут.

Детская считалочка
Оксана Яремчук, старшая медсестра второй терапии городской больницы, хотя и была медиком по образованию, о существовании науки виктимологии не подозревала. Поэтому она почти не колебалась, когда подруга по больнице Вероника Сергеева предложила съездить на катамаране за товаром в Стамбул, почелночить.
Зарплату бюджетникам не платили уже семь месяцев, больница бастовала, киоск, который они с мужем открыли на последние, отложенные на черный день деньги, проторговал полгода дешевой водкой, килькой в томате и чипсами и после знаменитого запрещения на торговлю алкогольными “напоями” в киосках с площадью менее 20 кв. м благополучно закрылся. Муж Володька, списанный по сокращению из флота капитан второго ранга, карпал на старых “жигулях”, но доходов хватало только на картошку, да сосиски для  семилетнего Петрика.
Как говорил Володька, Крым напоролся на айсберг хохляцкой незалэжности и огромным “Титаником” погружается в пучину финансового краха. 
Оксана активно участвовала в забастовке, ездила с коллегами в Симферополь пикетировать Верховный Совет, от переживаний, скудной и постной пищи заметно похудела;  обычно красноватое от мясных блюд и нередких выпивок лицо ее побледнело, глаза сделались большими, ясными, и Володька подшучивал, что она вполне могла бы завоевать титул “Мисс забастовка” или “Красуня пикета”.
“У нас бастуют медики и педики, - гудел он за ужином на кухне. - В смысле - педагоги.  А ты знаешь, что на Украине  в связи с остановкой заводов и фабрик резко уменьшилось химическое загрязнение? А ты, Ксень, в связи с забастовкой резко похорошела”. Бес его знает, может быть, поэтому и у них  с Вовкой начался подъем в любви, и вообще накал жизни заметно усилился.
И вот, хотя и капитально проблевавшись в бурном осеннем море  на “Голубой стреле”, Оксана впряглась в челночную жизнь, усердно таскала по Стамбулу огромные оклеенные скотчем сумки с тряпьем, под руководством Вероники быстро научилась торговаться с говорливыми турками, в обед весело уписывала за обе разрумянившиеся щеки “тормозки”, и снова с верной товаркой пускалась в галдящие лабиринты базара.
В последний день, потратив все деньги, собранные по родне и знакомым, превозмогая боль в гудевших от бесконечных марш-бросков ногах, Оксана с Вероникой отправились бродить по рынку просто так, в свое удовольствие. Долго липли к витринам в гигантском улье золотых рядов.
В Стамбуле было тепло, легко одетые, стройные медички вызывали неподдельный интерес в мусульманском торговом мире.
- Наташа, ыды суда! - звали отовсюду черномазые турки, хватали за рукава,
тащили за руки в лавки. Все славянки были для них “наташами”. “Наташи” хохотали и отбивались. От некоторых особенно настырных чучмеков приходилось даже убегать, и турки, выпучив черные очи, жадно глядели, как у статной Оксаны в разрезе распахнутой курточки при каждом шаге вспархивали за пазухой  птицы.
В третьем часу незаметно для себя Оксана забрела в лавку ковров и замерла, пораженная тигриной красотой висящего над входом ковра.
- Ныравытся, красивая? - из темной глубины лавки вынырнул турок, усатый,
смуглый, с выпученными базедовыми глазами. - Ныравытся - бэри!
- Дякую, нэ трэба,- Оксана попыталась ретироваться, но турок обежал ее, закрыл
собой выход, прижал пухлые руки к груди.- Пасматри, какой кавор, ручная работа, чистый  шерсть. Пастой, не ухады! Девочка, ты такой красывы, тэбе даю скидка, только тэбе!
- Грошив нэмае! - Оксане увидела, что турок не понял, и перевела на русский. –
Нету денюх! Зрозумив? - хохлушка Оксана хорошо говорила по-русски, но после обретения Украиной  незалежности, считала, что всякие там чучмеки должны понимать и “ридну мову”: Володька говорил, что Стамбул “поднялся” в основном на украинских  деньгах. Вот пусть  и  учат!
- Нэ нада денэг! - замахал руками турок. - Бэри так! За пацылуй, а-а?
- За шо? За поцелуй виддастэ? – недоверчиво переспросила Оксана.
- Вах, отдам! - ударил себя в грудь турок и многочисленные кольца на его
пальцах брызнули бриллиантовыми искрами. - Я - Юсуф, ты -? - и ткнул пальцем прямо в пышную грудь Оксаны.
- Наташа я, - ответила она и посмотрела на этот короткий толстый палец,
поросший густым черным  волосом. Палец меж тем все сильнее вдавливался в ее рельефно обрисованную белой водолазкой грудь. Оксана спокойно убрала его руку.
- У тэбэ, черномазенький, тыск пидвыщенный, зрозумив?- и видя, что турок все
равно  не понимает, опять перешла на русский. - Давление у тебя повышенное, вон очи как позалупались. Давление, понял? Лечиться тебе надо. Как медик говорю.
- Давалэние? - переспросил турок, ловя ее руку и пытаясь поцеловать. – Канэчно,
очен давалэни! Поцелуй пожалиста и бэри килым! - Юсуф умильно зажмурил глаза и подставил щеку.
Оксана погладила ковер, и тигриный бок изогнулся, призывно переливаясь жаркими полосами,  снисходительно хмыкнула и, как бы сжалившись над любвеобильным турком, чмокнула Юсуфа в жесткую от щетины скулу. Турок блаженно закатил глаза с огромными голубыми белками в красных прожилках. И подставил другую щеку. Оксана снова погладила ковер, удивляясь его мягкости.
- Так шо, я трымаю килым, га, бусурманин?
- Не-е... - хитро замаслился “бусурманин”, убирая щеку. - Килым таки балшой,
пацылуй таки ма-а-аленьки. Сылушай, прыходы вечер семь часов, кофе пить, рахат-лукум кушай,  килым твой будэт, сурприз будэт, Аллах каланусь! - одной рукой турок встряхивал  ковер, вызывая радужные переливы, а другой так и норовил огладить ее туго обтянутый голубенькими джинсами зад. Оксана шутливо шлепнула неверного по рукам.
- Смотри, бусурманин, могу и прийти. Не пожалеешь?
Оксана вернулась на катамаран перекусить, а ковер так и стоял перед глазами, она представляла его на полу их маленькой гостиной, прямо перед диваном,  Петрик бы на нем игрался и не простужался, думала она, и ей становилось жалко себя до слез. Ей казалось, что ковер мог согреть и осветить всю их нищенскую беспросветную жизнь. Тем более что такой ковер мог принести счастье в год Тигра. За это и перепихнуться один раз не жалко, не велик грех.
И вечером, когда до отхода катамарана оставалось часа три, кое-как подмывшись и подкрасившись в тесной кабинке судового сортира, Оксана выпила для храбрости пару глотков горилки и отправилась на рандеву.
Там ее ждал  “сурприз” - в лавке стояла такая толчея, словно Юсуф собрал на вечеринку всю мужскую родню до седьмого колена. Оксана даже сначала подумала, что это покупатели (а цэ шо за мордоляпы?),  но когда Юсуф, радостно лопоча, провел клиентку в глубь лавки, и  гости вдруг крепко взяли ее под локти (вы шо, хлопцы? шо вы? куды?) и поволокли на раскатаный тигриный ковер, все поняла, трепыхнулась, задергалась, попыталась закричать...
Лежа под потным ерзающим Юсуфом и увертываясь от тыкающихся в нее со всех сторон обрезанных детородных членов, Оксана  в бессильной злобе думала по-русски одну только мысль: “Дура, дура! Ведь отъебут, сволочи, и ковер не дадут! Ну ты  попала, дура, наташа, ду-ура!”
- Нэ ныравытся, гяхпя? - зло прошипел на ухо Юсуф, - Нэ дам килым!
Оксана всхлипнула, пересилила себя, раскинула в стороны руки, которыми стыдливо зажимала грудь, изогнулась и сладострастно, как ей показалось, застонала. Турки гортанно завыли, заегозили еще больше и принялись вертеть ее, как барашка на вертеле.
Очнулась она от похлопывания по щекам. Испуганный ее обмороком, Юсуф влил в гостью полстакана водки, и, что самое удивительное, быстро скатал ковер, с треском перебинтовал скотчем,  вынес вместе с дружками из лавки и взгромоздил на Оксану.
Ковер оказался чудовищно тяжелым! В свернутом виде он превратился в гигантскую колонну, такую она видела в Киеве на майдане незалэжности с конным Богданом Хмельницким наверху. Господи, как же он давил, чертов ковер, вгибал лопатки, гнул к земле, шатал из стороны в сторону, как тот самый пятибальный шторм, от которого ее так тошнило в дороге. Оксана брела в три погибели по узким улочкам, кровь приливала к голове, от водки мутило, она споткнулась о какой-то булыжник, и торжествующий ковер с размаху  поставил ее на колени, накренился и, как ни старалась она его удержать, с гулом грохнулся в дорожную слякоть.
Она сидела на ковре, потная, полупьяная, растрепанная, с разбитыми коленями и плакала. Стайка турченят плясала вокруг, тыкала пальцами и реготала. Господи! Оксана в ужасе глянула на часы - до отхода катамарана оставалось всего сорок минут. На какое-то мгновение она испугалась, что не успеет дотащить до порта такую тяжесть, что надо ковер бросить, но тут же рассвирепела на саму себя. Нет, слишком он дорого ей достался, коврище этот, слишком большую цену она за него заплатила!
Еще Володька заметил, что у Оксаны  сильно развита  черта,  которую москали ошибочно принимают у украинцев за скупость: она любую вещь, принадлежащую ей (будь то сервант, муж или ковер), переживала как продолжение собственного тела. Отсюда и домовитость хохляцкая, и запасливость, и хозяйственность, и, как продолжение, достоинств - прижимость и сварливость.
Постанывая от натуги, бедная женщина подняла один конец ковра, подставила под него плечо, перехватила, подлезла, и снова тяжеленное бревно оседлало ее и поперло сквозь вечерний Стамбул, горделиво возвышаясь над толпой.
По центральной улице от порта к ней бежала злая и возбужденная Вероника.
- Боже, что с тобой?!- испуганно запричитала она, разглядев состояние подруги.–
В каком ты виде? Откуда у тебя ковер? Как подарили? Ты хоть никому на корабле не говори, все знают, как тут дарят! Дай я тебе хоть лицо вытру. Причешись!
Оксана стала драть щеткой волосы, в отдельных местах волосы ссохлись и выдирались вместе с белесой клееобразной массой.   
Ковер загромоздил весь проход между креслами катамарана, по нему  постоянно
топтались “челноки”, пролезая к туалетам, и Оксане было больно, что чужие грязные ноги топчут ее сокровище.  К полуночи “челноки” успокоились, торговый люд отошел ко сну под мерное гудение моторов, тогда и она смогла задремать.
Катамаран покачивало, и Ксюше снилось, будто она маленькая девочка и парит на огромном ковре-самолете тигровой раскраски, а далеко внизу на земле на нее с завистью смотрят все те, кто давил, травил, унижал ее, кто разорил ее маленький киосочек - налоговый инспектор Могильный Станислав Иванович, который обнаружил невовремя оформленный сертификат на право торговли алкогольными напитками и вкатал штраф на полную катушку, почти в три тысячи гривней, и пришлось от него откупаться, потому что таких денег она отродясь не видела, бандит Витя Шрам, который сильно не обижал, и даже значился в приятелях, но все равно регулярно собирал “налог”, а этой копейки им так не хватало хотя бы на расширения ассортимента продуктов, и  пожарник Виктор Степанович с его вечным вопросом: «Как насчет закусочного материала?”, и инспекторша санэпидемстанции, ее тезка, Оксана Михайловна, приходившая раз в месяц с пустой сумкой, а уходившая с полной, и инспектор Комитета защиты прав потребителя, имени которого она не запомнила, но который и добил ее маленькое дело, выписав ужасающий штраф за просроченный йогурт, и участковый Валера, регулярно забиравший у них по бутылке водки в субботу и на праздники, и те гаишники , что поймали Володьку “под  мухой” и отцепились только за двести баксов, и много, много еще разных людей толпились внизу, махали, грозили кулаками, требовали - “Вернись! назад! Оксана, опомнись!”, откуда-то взялся Юсуф, багровый, ревущий: “Отдай килым, я пошутил, он же валшебный, я нэ знал!”, но Оксана только хохотала сверху в их поганые нелюдские хари, крутила дули и показывала язык. Вдруг снизу кто-то стал стрелять из двустволки, выстрелы прорывали в нежном теле ковра огромные дыры, Оксана дико закричала, ковер стал терять высоту, падать, падать, падать...
- Ты че одруга?- трясла ее за плечо заспанная Вероника. - Ты че орешь-то? Турки
приснились, га?
Утром в порту Ялты выгружались и растамаживались. Выяснилось, что за ковер надо заплатить пошлину в 30% от стоимости, но не менее 3 долларов за квадратный метр, плюс НДС в 20%, плюс еще таможенную процедуру, и еще, и еще... Таможенник, красивый, молодой, строгий, полный собственного достоинства, брезгливо поглядывал на потных, красных, запыхавшихся женщин и слышать не хотел, что ковер - это подарок и ввозится не для продажи.
- Господи, - простонала Оксана. - Турки и те лучше вас!
Выручила опять Вероника, дала в долг, Оксана наконец расплатилась, прорвалась в зал ожидания и рухнула в объятия мужа.
Дома она первым делом раскатала ковер и из него вдруг выпала сувенирная видеокассета с мечетями и минаретами Стамбула на ламинированной обложке.
“Всэ ж такы порядный вин чоловик, цэй Юсуп, - подумала она. - Трэба будэ наступного разу привэзти и йому нашу кассету с краевидами Крыму. А що багато их було, бусурманив, - та й килым нэ малэнький...”
- Ну, як тоби палас? - Оксана разглаживала мягкий ворс голыми ступнями,
избегая смотреть мужу в глаза.
- Откуда бабки, Ксень? - удивленно прогудел Володька, примеряя ее
подарок - белую майку “Ла Коста”.
- Вероника позычила трохи грошей, та икру продала, -  выдала она заранее
заготовленный ответ и пошла в душ. Вышла в халате с мокрыми волосами, растомленая, предвкушая ласки, пошла в гостиную. Володька смотрел по телеку видеокассету из Стамбула.
- А это где? Что за мечеть?
- Та я ж там нэ була нигде, тильки базар та корабель!- она счастливо уткнулась
мужу в плечо.
Внезапно изображение пропало, белые полосы зашипели на экране, потом что-то скакнуло и Оксана увидела как бы морской пролив в густом тумане с высоты птичьего полета, подумала было, что это Босфор или Дарданеллы, но тут оператор навел резкость и...
...огромная, волосатая, смуглая до черноты задница  заполонила весь экран. Задница медленно поднималась и опускалась, постепенно ускоряя ритм. Камера сдвинулась, и Оксана увидела себя на прекрасном тигровом ковре в окружении разнокалиберных голых турок. Она затуманенным взором  посмотрела в потолок, раскинула в стороны руки,  изогнулась и жалобно застонала.
- Ну, как?- спросил Валька.
- Кошмар какой! – Василиса сложила рукопись перед собой стопочкой, покачала
головой. – Это что за извращенное мужское сознание! Можно подумать, что женщина будет продаваться из-за какого-то там ковра!