Вампир Улин. Три дня до вечной жизни. 2

II.
 
Непроглядно черное течение отхлынуло, и Алин увидел себя лежащим на гладкой земле. Вокруг было сумрачно, но это не было ночью. Юноша покрутил головой, силясь увидеть хоть какое-нибудь изменение пейзажа, но равнина была гладка и пустынна. Молодой человек приподнялся и сел, но не услышал шелеста своей одежды, которая от чего-то была бесшовным черным атласом. Вокруг были бескрайние просторы, воздух был глух и недвижим. Среди этой серой пустыни он был один.
- Эй! Кто-нибудь! - Крикнул он, но его голос затих, не пролетев и пол-шага.
Алин не хотел никуда идти, поэтому сел и уставился в мрачное небо. Ничего не происходило, только с каждым вздохом становилось труднее дышать. Воздух становился вязким, как мед, и постепенно даже моргать сделалось трудно. Алин, перебарывая густое пространство, вскочил и побежал, но ему показалось, что он никуда не движется. Ветер не засвистел в ушах, горизонт не понесся навстречу, и камешки не вырывались из-под ног. Как юноша не ускорял свой бег, земля под ним оставалась неподвижной, будто исполин подхватил его за шкирку и приподнял над поверхностью. Алину оставалось только бесполезно сучить ногами в воздухе. Наконец он упал, обессилив. В глазах потемнело. Юноша зажмурился, а когда снова открыл глаза, очутился в своей кровати. Его с детства учили, что сны часто чего-то значат, но значение этого сна Алин не смог разгадать. Юноша потянулся всем телом так, что все суставы хрустнули.
Он взглянул в окно. Там своим чередом вставало солнце. Низкие перистые облачка были окрашены в персиковые тона, а небо было ярко-лазурным с отливом в изумруд. Прорезая воздух резвыми крыльями, над замком носились ласточки, которые селились под крышей конюшни. С востока дул прохладный ветерок, но день обещал быть теплым.
На замковом дворе как раз сменялась стража. Бодрые воины отпускали на покой своих сонных товарищей. В господском доме все чаще хлопали двери, раздавались приветственные возгласы. С кухни уже неслись аппетитные запахи, поднимаясь над крышей, где ворковали проснувшиеся голуби. Мальчишки-слуги бегали по замку и тушили горевшие всю ночь факелы и масляные лампы. Водоносы уже спешили от колодца с полными ведрами, что бы служанки принялись за уборку господского дома.
За замком тоже все пробуждалось. Откуда-то послышалось гудение пастушьего рожка и ему ответили собаки. На северо-востоке кто-то очень громко призывал людей в поля на работу, а на севере в предгорьях кто-то играл на тростниковой свирели.
Алин прислушался ко всем этим звукам, которые слышал каждое утро. Но сегодня они показались ему какими-то необычными, ясными, очень яркими. Это утро само по себе было очень необычным, и Алин остро чувствовал это. В его голове господствовала лишь одна мысль: «Она хочет сказать, что тоже любит меня!». А весь остальной мир был лишь фоном для этой мысли. Юноша уже слышал голос Эднельги, произносящий эти слова, и они колоколом бились в его мозгу, нарастая с каждым разом. Алин покружился по комнате, остановившись, отер со лба испарину и взглянул на свое отражение в отполированном медном листе, который висел у двери над столиком. Все было, как обычно. На него смотрело его довольное лицо с большими темными глазами. Все говорили, что он был очень похож на отца. У него был высокий лоб, широкий подбородок, а скулы казались острыми из-за впалых щек и отсутствия румянца. Он всегда был чисто выбрит, словно эльф.  А вот волосами он был в мать. Они были черные, как уголь в ночи и прямые, как натянутые струны. Алин отказывался стричь их короче, чем по плечи. Юноша смотрелся в зеркало каждое утро и еще несколько раз за день и видел себя обычным Алином. Но в этот день его лицо являло сложную смесь эмоций. Глаза еще хранили остатки липкого сна и от этого щурились, собирая кожу в уголках глаз в мелкие не свойственные молодому лицу морщинки. Тонкие губы были растянуты в счастливой улыбке, а на щеках появились впадинки, придающие лицу озорной вид.
Алин остался доволен своим видом и принялся рыться в шкафу в поисках подходящей одежды. Он должен выглядеть достойно в день, когда решается его судьба. Синяя суконная накидка, отделанная мехом по швам, вполне сгодится, если ее подпоясать широким поясом с фигурной бляхой. Одевшись, Алин взглянул еще раз на свое отражение и, удовлетворившись, отправился в столовую. Не будь такое раннее время, он уже мчался бы во весь опор к городу. Когда он шел по коридору нижнего этажа, солнце уже поднялось над стеной замка и пронизывало светом узкий коридорчик. Высокие стрельчатые окна были закрыты мозаичным цветным стеклом, изображающим красивых птиц, животных, сцены охоты. Эти образы, пропустив через себя солнечные лучи, высвечивались на противоположной стене. Алин нырял в эти цветные картины, представляя себя частью них.
Хозяйка уже сидела на своем месте. По всему было видно, что она поднялась в несвойственное ей ранее время для того, чтобы застать сына. Она была одета в простое бежевое платье, подвязанное узким белым пояском. Это платье всегда молодило ее лет на десять.
- Утро прекрасно как вы, госпожа! - Воскликнул сын, усаживаясь за стол.
Мать лишь улыбнулась, но улыбка не была веселой.
Слуга принес ранний завтрак. Юноша беспокойно ерзал на стуле и на еду даже не взглянул. Если бы не требования этикета, которые были вбиты в него отцовским ремнем и розгами, он бы сорвался с места и помчался прочь. Но он должен был посидеть недолго за столом с матерью, даже если кусок не лез в горло.
Мать украдкой поглядывала на сына. Она чувствовала тревогу в своем сердце. Наконец она прервала трапезу.
- Почему ты ничего не ешь? - Спросила она.
- Я не голоден. - Как можно беззаботнее выговорил Алин, хотя голос дрожал от нетерпения.
Женщина отодвинула от себя тарелку и серьезно посмотрела на сына.
- Ты действительно думаешь, что она любит тебя и хочет сказать об этом? - Неожиданно спросила она.
Алин в растерянности захлопал глазами, но уже в следующее мгновение совладал с собой и твердо ответил:
- Да!
Мать, не отводя пытливого взгляда спросила еще раз:
- Ты уверен в этом? Загляни внутрь себя, поверь своей интуиции.
Голос Алина стал неуверенным и тихим.
- Я не знаю... Мне кажется... иначе было бы не справедливо...
Он так и не договорил. В этот миг он был таким беспомощным и уязвимым.
- Я не знаю. - Выговорил он наконец. Голос его дрожал, но теперь отнюдь не от нетерпения.
Мать посмотрела на него с сожалением и вздохнула.
- Ты не должен ничего обещать себе. Будь готов ко всему и с достоинством выдержишь любое испытание. Это единственное, что я могу тебе сейчас посоветовать.
Алин опустил глаза, а хозяйка ушла, оставив сына в мрачном раздумье. Его мать была мудра, но даже ее мудрость не могла достучаться до него сквозь застилающее все безумие любви. Алин сейчас был болен. Это понимали и знали все более менее близкие к семье люди. В моменты просветления юноша понимал это и очень стыдился своего поведения, но после ему было наплевать на чужое мнение. Более того его злило то, что все суют нос в его личную жизнь. Да, он любил эту девушку как никого не любил прежде. Да, он готов был ползать перед ней на коленях, доказывая ей свою преданность, хотя все считали, что Алин просто унижается, и его поведение не достойно мужчины. Да, он хищно и ревниво разглядывал всех мужчин, появлявшихся поблизости Эднельги. В любое мгновение он был готов голыми руками растерзать соперника. Но пока таковых не находилось. И сейчас Алин спешил на встречу к любимой, чтобы навсегда замкнуть круг любви. И пока было неизвестно кто окажется внутри, только он один или они вдвоем.
«...Иначе будет не справедливо... Добро всегда возвращается многократно. Я понимаю, что она не такая... Но она оттает. Я помогу ей в этом».                                                               
С такой мыслью юноша вышел во двор. Там его ждала оседланная пегая кобыла. Она фыркала, била копытом землю и взмахивала пышным хвостом, тщетно пытаясь отогнать назойливых мух. Алин отдал слуге несколько приказаний и одним махом очутился в седле. Кобыла порывалась встать на дыбы и заржала, когда всадник осадил ее. После чего направил к открытым воротам замка.
Вокруг разгоралась весна. Лошадь засматривалась на сочную листву и трепещущими ноздрями вдыхала свежие запахи. В лазурном небе резво носились пташки, добывая пропитание своим крикливым птенцам, которые будили родителей чуть свет и не унимались до самых сумерек. Все излучало радость, силу и жизнь. В такой день просто не могло случится ничего плохого, убеждал себя юноша. Только мысли были мрачнее тучи в грозу. На лицо легла тень, и глаза застилала пелена слез. Алин стиснул поводья до боли в пальцах. Он явственно чувствовал как страх ледяной рукой сжимает трепещущий комок его сердца. Всадник посмотрел вперед на уходящую к городу ленту дороги и внезапно дернул головой так, что лошадь испуганно фыркнула и подпрыгнула на передних ногах. Ветерок трепал тщательно причесанные черные волосы, и разбегающиеся мысли постепенно собрались в одну кучу.
«В конце концов, даже если она скажет «нет», мои чувства никуда не денутся. Она подумает хорошенько и поймет, что я лучший жених, о котором можно только мечтать. А она лучшая из невест!»
Алин мечтательно закрыл глаза. Ветер холодил разгоряченную от волнения кожу, а солнце жаркими лучами пробралось к самому сердцу и постепенно превратило леденящую лапу страха в мягкую ладошку надежды.
На улицах города было людно и шумно. Всадник на пегой кобыле проехал от главных ворот к таверне «Хроп». Что значило это слово не знал никто, даже сам хозяин заведения, но саму эту таверну знали все горожане да и большинство приезжих. Потом Алин свернул в аллею, где один за другим строились дворы послов и торговцев, не большие, но и не маленькие. Домики были все на одно лицо, но влюбленный юноша смог бы найти дорогу даже если бы ему завязали глаза и надели на ноги кандалы. Каждое деревце было знакомо ему на этой улице, каждый камешек, мостивший дорогу. Он придержал лошадь так, чтобы она шла ровным медленным шагом, и углубился в воспоминания.

Это случилось два месяца назад, когда солнце только начало припекать, но на камнях еще блестела ледяная корка. Юноша приехал в город по делам, сопровождая отца. Отец отпустил его побродить по городу, ожидающему весны, среди толпы и шума. Нельзя было сказать, что он плохо знал город, наверно он просто хотел заблудится и сделал это. Поток людей вынес его на эту тихую улочку. Здесь было так тихо и безмятежно, что казалось само время отгородило путника от суеты. Алин пошел вглубь улицы, с головой погружаясь в тишину. В надежде, что эта улица выведет его на торг, где ждал его отец, юноша пошел дальше. Случайно краем глаза он уловил движение в ближайшем дворе и обернулся. Девушка, сидя на крыльце перед овальным зеркалом, расчесывала каштановые волосы. Она была маленькая и стройная. Небогатое платье оголяло молочную кожу на груди, тонкие пальцы перебирали блестящие волосы. Но лицо не вязалось с ее хрупкой фигурой, будто к стройной цапельке приделали голову вороненка. Большой, хоть и весьма симпатичный, носик сильно оттенял и без того впалые щеки. Широкие дуги бровей придавали лицу строгое выражение. Маленький ротик с едва розовыми губами был все время плотно сжат. Но самое неприятное на этом лице были яркие рыжие веснушки, рассыпавшиеся на носу и щеках. В целом девушка было ничем не примечательна. Скорее всего это была служанка, отдыхающая в перерыве между работой. Алин пожал плечами, отвернулся и направился дальше по улице, но остановился, почувствовав на себе чей-то взгляд. Он передернул плечами от озноба, пробежавшего по спине, и медленно повернулся. Лишь он сделал это, его сковал магический мороз. Сердце замерло в груди будто пронзенное отточенной сосулькой. Глаза... Взгляд этих глаз не смогло бы в себя вместить все ночное синее небо. Холод этих глаз убил бы на месте черного драконы, окажись таковой рядом. Алин смотрел в них, забывая дышать, и лишь меркнущий свет заставил его глотнуть воздуха. Потом он зажмурился и, развернувшись на каблуках, побежал, не разбирая дороги.
Помнится, когда слуга нашел его в «Хропе», он был сильно пьян. Завсегдатаи смотрели на него с удивлением, ведь он в одиночку опустошил пару бутылок водки. Еще одна непочатая стояла рядом. За все время он не произнес ни слова, но хозяин заведения видел, что душа юноши мечется, а в глазах черных как ночь, горит безумный огонь. Поэтому не забывал подносить ему выпивку, тем более, что Алин платил серебром.
Когда юноша выспался, отец говорил с ним серьезно и строго. Алин стыдился своего поступка и клялся Светоносному Небу, что больше не сделает подобного. Но о причинах своего поведения Алин умолчал. Но на следующий вечер слуга вновь разыскивал его по всему городу и нашел не в таверне, а в одном из переулков. Он лежал на земле и рыдал в голос, проклиная судьбу, которая сделала его богатым и знатным, что не позволяет ему связать свою жизнь с простой девушкой. На следующий день вновь был серьезный разговор с отцом. Тогда Алин все рассказал. Отец усмехнулся и обещал помочь чем сможет. Через день после того разговора к их замку подъехала небольшая процессия. Среди всадников Алин заметил девушку с каштановыми волосами. Отец пригласил одного купца для того, чтобы предложить ему какое-то выгодное дело. У купца была дочь. Ее-то и увидел Алин тогда на крыльце, и ее-то купец взял с собой на встречу. Когда гости спешились, отец подошел к Алину и подмигнул ему, но шепнул, чтобы сын не заходил слишком далеко. Алин его слушал, но не услышал.
Весь день до захода солнца Алин провел в обществе Эднельги, так она назвалась. Эта неказистая синеглазая девушка держалась очень высокомерно, будто она не дочь торговца, а княжна. Алин не замечал этого, а просто наслаждался близостью этой девушки. И тем же вечером он признался, что влюблен самозабвенно. Помнится она улыбнулась уголками губ и, не посмотрев в его сторону, промурлыкала, что ей очень приятно это слышать. Он, глупец, принял это за проявление взаимной симпатии и хотел было обнять ее, но она ловко отстранилась и сказала, что все не так просто. Ему придется постараться. Он пообещал, что постарается, дабы проложить дорогу к ее сердцу, и сдержал обещание. Эднельга же с радостью слушала посвященные ей стихи и песни, хотя Алин не мог похвастаться музыкальным слухом. Она принимала дорогие подарки и хитренько улыбалась, когда Алин, прижав руку к груди, говорил ей о любви. Сам же Алин благодарил судьбу за каждую ее улыбку, за все те мгновения, которые он провел рядом с ней, за взгляд негреющих синих глаз, за томительное ожидание и сладостные встречи. Изо дня в день он ощущал как его чувства становятся все острее и жарче, а Эднельга все холоднее. Все реже он стал видеть ее улыбки, все чаще перехватывал ее недовольный взгляд, и почти всегда чувствовал внутри тревогу. Родители, видя помешательство сына, пытались осторожно намекнуть ему о тщетности своих усилий, но он и слышать ничего не хотел. Мать всерьез опасалась, что может случится беда. Девушка же, видя беспокойство юноши, намеренно показывала свое безразличие к его пылким речам. Если раньше, когда Алин, стоя на коленях перед любимой, рассказывал ей о недостатках луны и солнца по сравнению с ней, она мило улыбалась, благодарила его за искренность и изредка говорила ему приятные слова. То теперь, когда он открывал тайны своей души, Эднельга презрительно фыркала и всем своим видом давала понять, что его слова - пустое место, да и сам он не лучше.

Так было все последнее время. Алин приезжал к ее дому чуть ли ни каждый день в надежде, что девушка смилостивится на ним и прекратит его страдания, сказав, что это была лишь проверка подлинности его чувств, и теперь он прошел ее. Но она напротив делала его страдания все более изощренными и мучительными. Эднельга, завидев его приближение, намеренно не смотрела в его сторону или, того хуже, любезно заговаривала с молодым слугой. Алин задыхался от ревности, а на глаза наворачивались слезы обиды. Это были мгновения слабости. Потом юноша клятвенно обещал себе ни завтра ни позже не терять терпения и верить, бесконечно долго верить в любовь. Окрыленный такой надеждой, он каждую ночь возносился над мирскими заботами и желаниями и удалялся в лучший мир, где властвует любовь, а ее жрицей была синеокая Эднельга, облаченная в развивающиеся одеяния цвета зари. Каждое утро, возвращаясь в реальность, Алин нес в памяти этот божественный образ любимой до самого порога ее дома, а там она безжалостно расправлялась со жрицей любви и рассеивала дымку грез, словно порыв холодного ветра — тонкую полупрозрачную пелену тумана, что висит над водой по утру. Единственное, что хоть ненадолго могло облегчить его страдания — это охота. Не даром мать так настаивала на ней последнее время.

Алин резко потянул поводья, и пегая кобыла послушно остановилась, запрядая ушами и недовольно фыркая. Юноша затаил дыхание. В свете солнечных лучей, сочащихся через молодую листву, стал виден бежевый узорчатый заборчик с чуть приоткрытой калиткой. Среди зеленых ветвей сильно выделялась красно-рыжая черепичная крыша, которая привлекала сизых голубей. Распахнутые по всему дому окна были забраны полу прозрачными занавесками. Был виден верх крылечка, напоминающий саму крышу дома только в миниатюре. На коньке крылечка сидел деревянный петух, отличающий жилице торговца ото всех остальных на этой улице.
Алин ловко спрыгнул с лошади и, крадучась, стал приближаться к заборчику. Сердце заухало в груди, от виска по щеке побежала холодная капля, ладони вспотели, от чего уздечка скользила. Колени едва гнулись, а ступни отяжелели, словно на них подвесили по кузнечному молоту. Юноша часто глотал тугой комок, который тут же собирался вновь в напряженном горле. Алин с каждым шагом приближался к ответу на мучевший его вопрос.
Он остановился в нескольких шагах от калитки и набросил повод на зубец заборчика, глубоко вдохнул и шагнул в проем. Эднельгу он нашел на крыльце такой же как и в первую их встречу. Она сидела перед зеркалом и тщательно расчесывала свои каштановые волосы, сжимая гребень так, что костяшки пальцев побелели. У юноши перехватило дыхание и он на миг остановился в нерешительности. С трудом справившись с головокружением, он нетвердой походкой пересек истоптанный двор. Не доходя до крыльца нескольких шагов, остановился и извлек из кармана письмо, полученное им на конуне. Алин вновь сглотнул и заговорил тихо и неуверенно:
- Здравствуй, любимая.
Девушка набрала побольше воздуха, собираясь сказать длинную речь, но, передумав, выдохнула. Намеренно медленно отложив гребень на перила, она холодно улыбнулась зеркалу.
- Здравствуйте... - Наконец произнесла она, намеренно выделив обращение на «вы», и повернулась.
Юноша затаил дыхание. В какую игру она с ним играет и по каким правилам? Что заготовила она на этот раз — помилование или казнь?
Эднельга рассматривала Алина своими синими глазами. Сегодня он видел в них лишь пронизывающий до костей холод и больше ничего. Ни тени надежды. Алин нахмурился и протянул вперед руку с письмом.
- Что-то не так? В письме ты написала...
- Нет. Теперь все так. - Перебила девушка и усмехнулась.
Алин не понял, что она хочет этим сказать. Он посмотрел ей в глаза, но тут же отвел взгляд, боясь замерзнуть насмерть. Эднельга прервала затянувшееся молчание и, видя непонимание на лице собеседника, сказала интригующе растягивая слова:
- Ты все время был предан мне, и я признательна тебе за это. Я даже скажу больше: ты почти покорил мое сердце, но... - она холодно и высокомерно усмехнулась и смерила Алина испепеляющим взглядом, - между нами больше ничего хорошего не получится. Уходи навсегда!- Бросила она.
Эднельга, улыбнувшись напоследок своей холодной острой улыбкой, исчезла за дверью. Алин так и остался стоять перед крыльцом, выронив письмо из ослабевших пальцев. Он отказывался верить услышанному.
- Как же так? - Прошептал он еле слышно. - Как же так?
Темные газа блестели от слез, подбородок подрагивал, но юноша не плакал. Разум мутился в поисках причины.
«Может я забыл что-то? Может про день рождения? Хотя нет. Она родилась зимой, когда в объятиях мороза спит земля, а вьюга кружит снег в белом танце, а сейчас весна».
Неожиданная догадка поразила его словно молния.
«Она проверяет меня! Да, да. Если я махну рукой, уйду, забуду, то стану недостоин ее, а значит она поступила правильно, прогнав меня. Но если я по прежнему буду любить ее и не устану доказывать ей это, то это убедит ее в моей искренности».
Внезапно Алин улыбнулся и, схватив письмо, вскинул его над головой и прокричал:
- Я докажу тебе, что сильнее никто любить не может! Я буду любить тебя до конца своих дней, клянусь!
Юноша выбежал со двора, вскочил на лошадь и дал шпоры. Ветер загудел в ушах, дома и заборчики замелькали по сторонам и расплылись, тогда Алин понял, что из глаз катятся слезы. Но он будто не замечал этого, а все время повторял: «Я люблю тебя, Эднельга. И буду любить до конца своих дней».
Так он покинул город.