Страна цветов

ВОСПОМИНАНИЯ

6. СТРАНА ЦВЕТОВ

Прошел мой рождения, и жизнь вошла в обычное русло. Меня никто больше не дразнил, а после того, как Кохмаз пожаловался маме и тетя Зейнаб встала на его защиту, он полностью лишился пацанского уважения. Когда однажды Кохмаз вышел во двор и, как будто ничего не случилось, подошел к нам, пацаны отвернулись, а Лали громко, на весь двор, обозвала его «маменькиным сынком», плюнула перед ним на землю и растерла плевок босой ногой. Большего унижения придумать было невозможно. Больше Кохмаз во двор старался не выходить. Мы же с Лали были неразлучны. Подарки, аккуратно сложенные около подушки, радовали мой взор перед сном. Каждый вечер я разворачивал туфли и протирал их бархаткой. С помощью бабок я научился считать до 84.

Наступил сентябрь. Лали пошла в школу. Когда я впервые увидел ее, умытую, расчесанную, с двумя огромными бантами в пышных косах и новенькой форме, я чуть не задохнулся от такой красоты. Я очень гордился, что моя избранница самая красивая девочка во всем Майдане.

Однажды пришли папа с Шотой и забрали меня в Лагидзе попить газировку и покушать аджарские хачапури (Митрофан Лагидзе – грузинский предприниматель, создавший уникальную технологию производства сиропов из натуральных продуктов и открывший в Тбилиси очень красивый магазин, в котором продавались, и сейчас продаются, не менее 50 сортов газированной воды на основе этих сиропов. Аджарский хачапури – горячая пресная лепешка с углублением, в которое кладется кусок сливочного масла, сыр сулгуни и сырое яйцо). Во время пиршества папа вдруг отложил нож и вилку. – Ребята, нам с вами нужно решить серьезную проблему. – Я навострил уши, Шота никак не отреагировал. – Мишик, ты хоть знаешь, что через несколько дней у твоей мамы день рождения? – Нет. – ответил я. В то время я думал, что дни рождения бывают только у детей. – Эх ты, сын называется! – пристыдил меня папа. - Мы что-то должны сделать, чтобы в этот день мама радовалась.

- Я с утра встану, вымою лицо с мылом, почищу зубы и принесу воду, вот она и будет рада. – Я давно знал, отчего мама бывает довольна. Но папе это предложение не понравилось. – Это все ты должен делать каждый день, а не только в мамин день рождения. Подумаешь, вымоешь лицо с мылом! Большое дело! Нет, мы должны сделать ей какой нибудь подарок. – Я ей что-нибудь нарисую, - загорелся Шота. – Отлично! - сказал папа. - Мишик, вот ты же знаешь, о чем мечтает мама? – Конечно, я знал! Когда мы с ней гуляли по Руставели, она всегда останавливливалась около «Тканей» и говорила: «Если бы мне метра три этого крепдешина, я бы тааакое платье сшила!». – Папа, давай докушаем хачапури, купим еще одну воду, и я тебе покажу, о чем мама мечтает. – заявил я. – А ты не врешь?- усомнился папа. – Нет! – твердо сказал я.

Магазин «Ткани» находился рядом с «Лагидзе». Я подвел папу к витрине и уверенно указал на рулон пестрой материи. Отец страшно обрадовался. – Сынок, а ты уверен? – Зуб отдам, - поклялся я. (Профессиональные воры обязательно имели во рту золотой зуб. Нарушивший такую клятву этот зуб отдавал). – А ты уверен, что она говорила три метра? – Папа, я же не маленький!  Я уже до 84 считать умею!– обиделся я. Мы зашли в магазин и папа купил три метра этого крепдешина.  – А я нарисую тетю Аню в этом крепдешине! – сказал Шота. – Сагол!- потрепал его по лобастой голове папа.

12 сентября под вечер к нам пришли папа, Шота и Додо. Папа торжественно нес букет красных роз и красиво завязанный пакет. Додо прижимала к груди катушку с нитками, обвязанную большим красным бантом, а Шота держал в руке рулон, завязанный красивой лентой. Все были нарядно одеты. Мама была на работе.

- И что привело таких красавцев в наш скромный дом? – встретила их в  засаленном халате кормившая меня супом Маник. - Предупреждать надо! Хотя бы телеграмму послали! Я бы переоделась! – Маник, ты хороша в любом наряде! – Галантно сказал папа. – Чиче, весь Майдан знает, как ты умеешь заговаривать женщинам зубы! – Маник, как тебе не стыдно! Здесь же дети! А где Аня? – Аня на работе! А что вам от нее надо? – В Маник проснулось любопытство. – Да мы пришли поздравить ее с днем рождения, - удовлетворил ее интерес папа. – Вай мэ! – заломила руки Маник. – Неужели все мужчины идиоты, или только майданские? Ты что, не знаешь, что раньше поздравлять с днем рождения нельзя? Будет горе! Ведь ее день рождения 13-го! – Маник, она родилась ночью! – попытася выкрутиться папа. -  Сам ты родился ночью!  Лучше молчи и покажи, что ты там принес. Я представляю! – А ты сможешь опять красиво завязать? – Смогу, смогу! Открывай, еще лучше завяжу!

Папа развернул сверток. Маник сделала горлом глотательное движение. – Чиче, ты это сам выбрал? – спросила она. – А что, что-то не так? – Заволновался папа. - Что значит «не так»! Именно об этом крепдешине она мечтала! Ты что, к гадалке ходил? – Зачем к гадалке? Мишик сказал! – Признался папа. - Тогда понятно! А то я удивилась!– сказала Маник, и в это время вошла мама...

- Маник, что это у тебя в руках? – выдохнула мама. Она с трудом оторвала взгляд от крепдешина и увидела гостей. – Ираклий, откуда это у вас? - Да вот, пришли поздравить тебя с днем рождения, а оказалось не во-время. Маник говорит, что у тебя день рождения завтра. – Отец топтался на месте, как давильщик винограда в чане. В руках он держал крепдешин. Вид у него был виноватый, как у уписавшейся в доме овчарки. Папа стал заворачивать отрез. – Извини, Анечка, мы завтра прийдем. А то горе будет! - Положи на место! – грозно сказала мама. – Ты что, не знаешь, что я родилась в ночь с 12-го на 13-е? – Я же ей говорил! А она говорит, что это не считается!– воспрянул духом папа. – Анечка, эта материя тебе от меня, цветы от Мишика. Додо и Шота молча вручили свои подарки. Мама не говорила по-грузински, а дети по-русски. Мама прижала крепдешин к груди и закружилась по крошечной веранде. – «У меня будет новое платье! У меня будет новое платье!» - счастливо смеялась она. – Маник, Мишка, переодевайтесь, я вас всех приглашаю на мороженое в Александровский сад!

Маник попросила тетю Гугули, маму Лейлы, присмотреть за близнецами, быстро переоделась в нарядное платье, я тоже одел все самое лучшее. Папа остановил такси, в которое все еле уместились, и минут через 15 мы уже сиидели за столиком под огромным платаном. Мама заказала всем мороженое, для детей газировку, а для взрослых шампанское. Было очень весело. Правда, в конце папа с мамой чуть не поссорились. Мама обязательно хотела заплатить сама, а папа не давал ей это сделать. Пожилой официент, усатый мужчина в почти белой куртке, черном галстуке и огромной фуражке, посмотрел укоризнено на маму. - Мадам, - сказал он – у нас в Грузии если  мужчина позволяет, чтобы в его присутствии платили женщины, мужчиной не считается! Если я возьму у него деньги, завтра об этом будет знать весь Тбилиси. Вы этого хотите? – Нет, что вы, что вы! – испугалась мама. – Лучше возьмите у него деньги, и пусть  весь Тбилиси считает его мужчиной! – Папа поцеловал маме руку. – Большое спасибо! – радостно сказал он. – Ты спасла мою честь!

На следующий день мама хотела устроить день рождения с Маник и Ваником, но Маник предложила перенести банкет на воскресенье. А до этого пошить платье. Чтобы было красиво. На самом деле в ее хитроумной армянской голове вынашивались на этот счет совершенно инные планы – устроить грандиозный праздник в масштабе если не квартала, то хотя бы двора. Обделенный радостями послевоенной жизни народ жаждал хлеба и зрелищ. Идея была принята на ура. Был создан оргкомитет и распределены обязанности. Маник и тетя Гаянэ собирали деньги и осуществляли общее руководство. Мужчинам во главе с Ваником поручили привезти из деревни баранов, вино и другие продукты. Дядя Гасан обеспечивал выпивкой детей. Он согласился предоставить свою установку для продажи газированной воды, но при условии, что пацаны перестанут дразнить Кохмаза. Мы долго совещались. Впервые наши с Лали мнения разошлись. Она была бескомпромисна, и считала возвращение Кохмаза в нашу компанию нарушением вековых традиций. Я же подходил к делу более прагматично – ради традиций смотреть, как взрослые пьют вино, а самим пить простую воду из под крана, по-моему, не имело никакого смысла. После рассмотрения всех за и против и историчнсеих прецедентов, здравый смысл взял верх над традициями. Единогласно Кохмаз был прощен, и тогда ему, мне и Лали доверили ответственное дело: мне - наливать в стаканы сироп; Кохмазу разбавлять его газировкой, а Лали эту воду раздавать. Короче, всю неделю двор гудел как развороченный улей. И только мама ничего не замечала. Она шила платье. Так как нормального зеркала дома не было, то маме на помощь выделили Лали, чтобы на ней она могла наметывать и примеривать, и поэтому не имела бы необходимости выходить во двор.

К полудню воскресенья все приготовления были закончены. Столы радовали глаз непривычным изобилием. На огромном мангале прогорали угли. Несколько мужчин, голых по пояс, в белых передниках и фуражках, чтобы волосы не попадали в еду, нанизывали мясо на шашлыки. После разделки баранов Ваник принес мне еще 8 бабок и я научилсясчитать до 92. Дядя Гасан и тетя Зейнаб переливали  с помощью шланга маджари (молодое, не успевшее перебродить вино) из бурдюков в бутылки.

И в это же время мама закончила платье. Все обрезки достались Лали. Из них потом она сшила платье для моей куклы. Кукла стала такой красивой, что я не удержался и подарил ее Лали. Лали на радости поцеловала меня. Это был первый настоящий поцелуй в моей жизни.

Зашла Маник. Критически осмотрела маму.  – А где ордена и медали? – грозно спросила она. – А зачем! – растерялась мама.  – Одевай и много не говори! – нахмурилась Маник.-  Пора выходить! – Куда? – удивилась мама. – Во двор. Пусть посмотрят на настоящую героиню. А то мы их только в кино видели!

Мама нацепила медали и вышла во двор. Раздалась оглушительная овация. Мама ничего не понимала. Я от гордости за маму надувался как индюк. Все дети мне завидовали. Жалко только, что не было папы и Шоты с Додо. Папы не было в Тбилиси, а тетя Маня никогда к нам не приходила, впрочем, как и мама к ней. Я до сих пор удивляюсь мудрости этих женщин. Они друг друга крепко не любили. Но ни разу не позволили себе перенести эту нелюбовь на нас, детей. Но на праздник пришел тети Манин брат Гоги. Он работал художником в кинотеатре Руставели, рисовал афиши, и пытался писать рассказы из народной жизни. Поэтому он вел записи, и я пишу из его воспоминаний. Конечно, все что происходило в это памятное воскресенье, описать невозможно. Народ гулял с полудня до полуночи. Но кое о чем я расскажу.

Вести стол поручили известному всему Тбилиси тамаде - доктору Габунии. Доктор, высокий старик, с благородной внешностью потомственного князя, с львиной гривой седых волос, поднялся из-за стола,  подошел к маме, галантно подал руку, как отец с невестой, обошел с нею столы и усадил на самое почетное место. Доктор поднял огромный рог, полный вина. Все, как по команде, затихли. Тосты доктора отличались красотой, изобиловали метафорами и цитатами из «Витязя в тигровой шкуре», и были ярким образцом застольного фольклора.

- Дорогие друзья, прошу минуточку внимания! – Доктор свободной рукой закрутил пышный ус. – Сегодня, в этот солнечный день мы, собрались за праздничным столом для того, чтобы отпраздновать день рождения нашей Анечки. Вы все ее знаете? – он обвел глазами застолье. – Все знаем! – закричали гости. - Она вошла в нашу жизнь совсем недавно, и с ее приходом в наших, скажу правду, не очень богатых домах словно стало краше. Знал ли кто нибудь из нас, что она героиня, что у нее есть ордена и медали? Нет! А почему? Да потому, что скромнее ее нет человека во всем Майдане! Она скромна, как невеста перед алтарем! Кто нибудь из вас скажет, что она не протянула ему руку помощи? Нет! Потому что она любит нас, как мать любит своих детей! У кого нибудь она взяла хоть одну копейку за свою помощь? Нет! Потому, что у нее душа щедрая, как виноградники на склонах наших гор! Многие говорят, что она знает даже больше, чем доктор Габуния. Конечно, это не так. Я знаю больше. Я больше учился, и у меня больше опыта. – Доктор снова покрутил ус. - Но у меня, к сожалению, нет такой души, как у Анечки. Я уже старик, и душа моя давно очерствела. Поэтому я часто не могу вылечить человека даже с помощью пеницилина. А Анечка может лечить и без докторского опыта, и даже без   лекарств. Только своей любовью к вам. Как говорил наш великий Шота (Шота Руставели):

Как то спрашивали розу – ты красива, стан хорош,
Но шипами вся покрыта, путь к тебе едва найдешь.
Та в ответ: путь к сласти – горечь, кто нам дорог, тот пригож,
Коль краса дл всех дается, то цена ей грош.

Но великий Шота тоже иногда мог ошибаться. Ведь он тоже был смертным! Свою красоту, красоту своей души Анечка дарит нам всем, и цена этой красоты неизмерима. Давайте же выпьем за нашу дорогую именинницу, чтобы красота ее не завяла, а щедрость души  не оскудела. - Доктор поднес ко рту огромный рог.  – Неужели он сможет выпить до конца? – подумал я. – Там же две бутылки вина!

Доктор без проблем выпил и перевернул рог. Ни капли вина не пролилось. Все дружно выпили. Доктор достал из кармана новенький стетоскоп.  – А это мой подарок. С тех пор, как Анечка у нас появилась, у меня работы стало меньше. А если у нее будет стетоскоп, я надеюсь, что вы ко мне вообще не будете ходить. Надоели вы мне! А если и будете приглашать, то только как тамаду. - И доктор поцеловал маме руку. – Если бы мне кто нибудь сказал такие слова! – Вздохнула Лали. – Я тебе скажу такие слова! – пылко пообещал я. -  Как только смогу поднимать этот рог, так и скажу!

Все стали хлопать доктору и дарить маме подарки. Чего там только не было! Даже новенький настоящий докторский халат. Дядя Гасан и тетя Зейнаб подарили красивую пеструю юбку. – Анечка, ты извини меня за ту историю, бес попутал! – попросила тетя Зейнаб.  – Конечно, Зейнаб, со всеми бывает. – Мама обняла дядю Гасана и тетю Зейнаб. Все начали хлопать, но внезапно наступило молчание .

Во двор вошли четверо мужчин. Впереди шел громадный красавец в чохе (длинополая грузинская одежда), в мягких сапогах, огромной папахе и с барабаном подмышкой левой руки. За его правую руку держался рябой некрасивый мужчина с бельмами вместо глаз, бедно одетый, с гармонью в другой руке. Следом шли высокий худой старик с большим животом и зурной, и толстый безусый парень с кларнетом.

- Валико! – пронеслось по двору.  Слепой с гармонью был самый известный гармонист в Восточной Грузии. Заполучить Валико на свадьбу, поминки или какое другое торжество считалось большой удачей. Все эти мероприятия у него были расписаны на много месяцев вперед. Люди свои торжества согласовывали с расписанием Валико. А жил он в соседнем дворе со старухой-матерью и парализованной сестрой, и мама была у них частой гостьей.

Для музыкантов мигом освободили место. Валико устроился поудобнее, провел по клавишам, взял несколько аккордов. – Анечка, сядь около меня, - попросил он тихим, слегка хрипловатым голосом. Тишина была такой, что слышен был звук комара, случайно залетевшего во двор. Мама села около Валико. Слепой ощупал ее лицо. – Какая ты красивая, Анечка, - прошептал он. - Если бы я мог, я подарил бы тебе все цветы на земле. Но я, к сожалению, не могу. Бог забрал у меня глаза. Но он оставил мне музыку. Я тебе подарю нашу грузинскую песню. К сожалению, ты не понимаешь наш язык, но я знаю, что сердцем ты поймешь все, что я хочу тебе сказать. - И он заиграл. Сначало совсем тихо, а потом все громче и громче зазвучала гармонь. Валико запел. Я очень люблю эту песню, много раз слышал ее в исполнение прекрасных певцов, но такого трогательного, хватающего за сердце, проникающего до самих глубин души, я не слышал никогда. Я перевел ее на русский язык, но, к сожалению, передать красоту языка, как будто специально предназначенного для любви и тостов, я не смог.

http://www.youtube.com/watch?v=NrkrTL6cOI0&feature=related

Страна цветов

Я цветочную страну
на коленях обошел
Обещала,  что придешь,чиримэ*,
Почему ж ты не спешишь?

Вот для этого ищу
Вот для этого хожу
Без твоих чудесных глаз,чиримэ,
Я страдаю, не живу.

Валико замолчал. Гармонь продолжала играть. Под рокот барабана заплакала зурна. Мама обняла Валико. На глазах у нее были слезы. Лали взяла меня за руку. Валико продолжил.

Я собрал ведь для тебя
Разноцветные цветы
Чтобы на сердце твоем, чиримэ,
Были словно пуговки.

Вот для этого ищу
Вот для этого хожу
Без твоих чудесных глаз, чиримэ
Я скучаю, не живу!

Соловьем залился кларнет. Он просил, умолял, Ему вторила зурна. Гармонь рыдала, все громче и настойчивее вторил кларнету барабан.

Только на меня смотри
Жар души моей уйми
Поспеши, моя чиримэ
Ждать я больше не могу

Я цветочную страну
на коленях обошел
Обещала  что придешь, чиримэ,
Почему ж ты не спешишь?

* чиримэ – любимя (обрзное обращение, буквальный перевод – возьму на себя твою хворь)

Валико в последний раз сдвинул меха. Музыка замолкла также неожиданно, как и началась. Тишина взорвалась восторженными криками. Мама расцеловала Валико. – Спасибо тебе, милый! – от волнения ей трудно было говорить. – В жизни никто не делал мне лучшего подарка! - Валико не проронил ни слова. Его изуродованное лицо вдруг стало необыкновенно красивым и одухотворенным.

Под умелым руководством доктора и под прекрасную музыку Валико и его музыкантов веселье продолжалаось по всем канонам грузинского застолья. Танцы сменялись песнями, песни тостами. Мама не имела ни минуты покоя. Такой счастливой я ее никогда не видел. Казалось, никто уже не сможет заставить застолье замолчать. Но такой человек нашелся.

Из-за стола встал Како, один из самых известных в Грузии воров. Он недавно вернулся из колымских лагерей после многолетней отсидки. Вернулся в пустой дом. Его мама, бабушка Тэкле, буквально недели не дождалась своего сына. Больше никого у Како не было. Вернулся он больным последней стадией туберкулеза. Среди пацанов Како считался героем, кем-то вроде Арсена. 
Во рту его все зубы были золотые, что в наших глазах поднимало его над всеми ворами. А воров на Майдане было немало, и многих из них мы знали в лицо. Тогда я ничего не знал о воровской иерархии, только много позже я понял, что Како был настоящим паханом, жестоким и властным. Но за все время у нас во дворе не было ни одного случая воровства или насилия. Для нашего двора он был ангелом-хранителем. Мы с гордостью и удовольствием выполняли его мелкие поручения – бегали за лекарствами или папиросами, передавали всякие записки. Мама почти каждый день поднималась в его комнату на втором этаже делать ему уколы. 

Како молча стоял  и ждал. Одетый во все черное, с изможденным, бледным, как мел лицом, с горящими дьявольским огнем глазами, он производил на людей магическое действие. Его не боялись. Он ведь был наш, он вырос в нашем дворе, многие знали его с пеленок. но было в нем что-то такое, что заставляло людей подчиняться ему. Шум постепенно стал затихать. Барабанщик что-то сказал Валико. Валико перестал играть. – Брат Како, мне сказали, что ты хочешь говорить. Говори, дорогой, давно я тебя не слышал.

Спасибо, Валико! – прокашлялся Како. – Я не могу много говорить. Единственное, что я хочу скзать, это то, что мне очень жаль, что Анечка появилась в моей жизни так поздно. Эх, если бы я встретил ее раньше! – с надрывом продолжал он, - может быть не пришлось мне почти всю свою жизнь провести в тюрьмах и лагерях. Именно такие женщины делают мужчин лучше!  - А ты, Како, женись на ней! – во двор вошел дядя Исмаил Плиев, наш участковый милиционер. Он вырос вместе с Како, и они были друзьями. – Эх, Исмаил, если бы я мог, я не спрашивал бы твоего разрешения, хоть ты и наш участковый. К сожалению, нам ворам, нельзя жениться, нельзя иметь семью. Да и Анечка навряд ли захочет выйти за меня замуж. Зачем я, чахоточный, ей нужен! Но подарок я имею право ей сделать! - Он полез за пазуху и вытащил что-то белое и пушистое. – Оренбургский платок! – прошептала тетя Гаянэ. – Да, это оренбургский платок. Возьми его в подарок, Аня! –все тем же тихим голосом сказал Како. - Ты что, Како, я не могу взять у тебя такой дорогой подарок! – стала отказываться мама. – Возьми! – приказал Како. Мама дрожащими руками взяла царский подарок. - Примерь! – попросил Како. Мама развернула огромный платок и укрылась им, как простыней. Женщины ахнули. – Если это настоящий оренбургский платок, он должен пройти через кольцо, - сказала тетя Рая, машинистка из райисполкома. – Попробуй. – Мама сняла с руки колечко и под аплодисменты протянула через него платок. Глаза ее сияли. Она кинулась на шею Како, но тот отвернулся и неожиданно закашлялся. Он схватил полотенце и прижал его ко рту. Белая ткань окрасилась кровью. – Какуша, что с тобой! – закричала мама. – Я сейчас принесу твое лекарство! - Мама кинулась было на лестницу, но ее остановил доктор. Не надо, Анечка, сегодня у тебя выходной. Я сам займусь этим хулиганом. – Доктор вывел Како из-за стола и попросил одного из пацанов принести из его комнаты лекарство. Натупило неловкое молчание. Пацан принес лекарство. Доктор о чем то поговорил с Како и они вернулись к столу. Како больше не кашлял. – Валико,  сыграй мне что-нибудь для души,  - попросил Како. Валико заиграл «Колыму» (песня о тяжелой воровской доле). – Како и подсевший к нему дядя Исмаил обнявшись, запели на два голоса. Закончив петь, они поднялись и дядя Исмаил повел Како домой. – Анечка, извини что так получилось, - попросил Како, - я не хотел. -  Ничего, Какуша, иди ложись, а я потом к тебе поднимусь, проверю, что ты спишь. Не вздумай курить!  - Никто, кроме моей мамы не называл вора Какушей. Никому даже в голову такое не могло прийти. - Не буду, не буду, клянусь! - Пообещал Како. – Валико, дорогой, не давай людям скучать.  – Попросил он гармониста. – Не дам! – пообещал слепой. Снова заиграла музыка, и веселье продолжилось.

Наступила ночь. Сначала дети, а потом и взрослые, разошлись по домам. Кто и когда навел порядок, я так и не узнал. Мама отвела меня спать. Крепко поцеловала перед сном. Спи, мой хороший! – пожелала мне она. - И ты у меня самая хорошая! – сквозь сон признался я. Я твердо знал, что лучше моей мамы никого не может быть.