В стране Ксанад благословенной

 Попалось  лет десять назад мне одно стихотворение.  Ничего особенного, стихотворение как стихотворение, только понять о чём написал автор я тогда не смог. Может, времена восемнадцатого века трудны для нашего понимания, а может поэзия чужой страны не посмела открыть свои тайны.  В результате небольшая поэма Сэмюэля  Тэйлора  Кольриджа, про загадочную страну Ксанад так и осталась непонятой. Много позже приходилось слышать от многих, что «древний» англичанин накропал какой-то бред. Мысль гуляет, понять, что к чему невозможно. Плюс к этому небрежная литературная обработка.

В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.

На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.

Но между кедров, полных тишиной,
Расщелина по склону ниспадала.
О, никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,

Где женщина о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла вниз обломки, точно звенья
Тяжелой цепи: между этих скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадал он океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.

И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был размер
В напеве влаги и пещер.
Какое странное виденье --
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.

Стройно-звучные напевы
Раз услышал я во сне,
Абиссинской нежной девы,
Певшей в ясной тишине,
Под созвучья гуслей сонных,
Многопевных, многозвонных,
Ливших зов струны к струне.
О, когда б я вспомнил взоры
Девы, певшей мне во сне
О Горе святой Аборы,
Дух мой вспыхнул бы в огне,
Все возможно было б мне.
В полнозвучные размеры
Заключить тогда б я мог
Эти льдистые пещеры,
Этот солнечный чертог

Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда, глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнемся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоен!

Я соглашался с ними, но внутренняя энергия произведения пробивалась сквозь реинкарнацию творения Кольриджа на русский, зачаровывала бездонными глубинами пещер, чудной зеленью оазиса и прибоем сонного океана. Нужно лишь было убрать костыли на которых хромала древняя поэма и тогда возможно она полетит как птица счастья навстречу свету и мечте.

В стране Ксанад благословенной
Дворец  построил  Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает  в сонный океан.

На десять миль оградой  башен
Оазис славный окружен,
Садами чудными украшен.
И фимиам струит сквозь сон,
И древний лес, молчит печален,
Блистает мрачностью прогалин.

Но между кедров, в тишине,
Расщелина явилась мне.
И никогда под бледною луной
Так пышен не был тот уют лесной,

И дева там о демоне рыдала.
Пленительное место! Из него,
В кипенье беспрерывного волненья,
Земля, как бы не в силах своего
Сдержать неумолимого мученья,
Роняла глыбы, точно звенья
Тяжелой цепи: между  скал,
Где камень с камнем бешено плясал,
Рождалося внезапное теченье,
Поток священный быстро воды мчал,
И на пять миль, изгибами излучин,
Поток бежал, пронзив лесной туман,
И вдруг, как бы усилием замучен,
Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
В безжизненный впадает  океан.
И из пещер, где человек не мерял
Ни призрачный объем, ни глубину,
Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
Что возвещают праотцы войну.

И тень чертогов наслажденья
Плыла по глади влажных сфер,
И стройный гул вставал от пенья,
И странно-слитен был  размер
В напеве влаги тех пещер.
Какое странное виденье --
Дворец любви и наслажденья
Меж вечных льдов и влажных сфер.

И стройно-звучные напевы
Услышал я тогда во сне,
Той абиссинской нежной девы,
Так чудно певшей в тишине,

Под звуки нежных гуслей сонных,
Многонапевных, многозвонных,
Нам ливших зов струна к струне.
О, как милы мне эти взоры
Той девы, певшей в тишине
О горе присвятой Аборы,
Дух мой воспыхнул бы в огне.

И в полнозвучные размеры
Я заключить тогда бы мог
Все эти льдистые пещеры,
Весь этот солнечный чертог.

Их все бы ясно увидали
Над зыбью, полной звонов, дали,
И крик пронесся б, как гроза:
Сюда, скорей сюда глядите,
О, как горят его глаза!
Пред песнопевцем взор склоните,
И этой грезы слыша звон,
Сомкнемся тесным хороводом,
Затем что он воскормлен медом
И млеком рая напоён.