Святого доктора уважала вся Россия

 
Святой доктор родился 24 августа (4 сентября) 1780 года в маленьком немецком городке под Кёльном на берегу Рейна, Бад-Мюнстерайфеле, в многодетной семье аптекаря: у него было пять братьев и три сестры, и ему дали имя Фридрих-Иосиф, но в Москве его называли Фёдором. И сам он, и  братья получили отличное по тем временам образование. Фридрих учился в католической школе, а после её окончания прослушал одновременно два курса на факультетах философии и математики в университете в Йене. Он пошёл по стопам деда, доктора медицины, и отправился в Гёттинген для серьёзного изучения этой науки. В двадцать два года Фридрих получил степень доктора и, увлёкшись глазными болезнями, стал учеником Шмидта, известного венского специалиста.

По стечению обстоятельств, молодой офтальмолог вылечил русскую княгиню В. А. Репнину-Волконскую, приехавшую к мужу в Вену. Она страдала болезнью глаз и безуспешно лечилась у многих известных специалистов того времени. Благодарный князь пригласил доктора медицины к себе поработать домашним врачом, заверив, что в Москве у него будет большая практика, и заключил с ним договор.

Благодаря состоятельной клиентуре Фридрих быстро разбогател, что позволило ему купить дом в Москве, имение в подмосковных Тишках, в которых разместилась суконная фабрика, карету с четырьмя белоснежными рысаками. Но уже тогда этот обрусевший немец, превратившийся из Фридриха Иосифа Хааза в Фёдора Петровича Гааза, бесплатно и успешно лечил бедных больных в приютах и богоугодных заведениях.

                * * *

Зимой 1807 года обыватели  Москвы  часто видели запряжённую рысаками карету, летевшую по заснеженным улицам города. Это двадцатисемилетний доктор медицины из Вены, Фридрих Иосиф Хааз, спешил к очередному больному. Впереди рысаков летела слава о талантливом молодом враче, не берущем платы у неимущих, и очень быстро у него образовалась большая практика. В том же году императрица Мария Фёдоровна решила, что иностранец, плохо говоривший по-русски, но прекрасный специалист и честный человек достоин стать главным врачом Павловской больницы, и уже в следующем, 1808 году, его наградили Владимирским крестом за «успехи и бескорыстие при лечении глазных болезней».
 
Но он прославился не только лечением глаз...

Случайно в разговоре с одним больным Гааз узнал, что на Кавказе есть лечебные источники, вода в которых помогает одолеть недуги. Он не мешкая поехал на Кавказ и, исследовав их, а также проверив действие вод, составил рекомендации для лечения. Благодаря его открытиям и возникла наука «курортология». И тогда доктору Гаазу был пожалован чин надворного советника.
 
В войну с Наполеоном Фёдор Петрович дошёл с действующей русской армией до Парижа, а после направился на свою родину. Доктора Гааза уговаривали остаться в Вене и не возвращаться в крепостническую Россию, ведь когда-то он уезжал всего на несколько лет, но он просьбам своих близких не внял. Что так сильно тянуло его в государство крепостнического рабства и монархического абсолютизма, в Москву, разорённую войной, осталось загадкой для историков.
 
Он не был тогда женат, да и потом не женится, но всегда с трепетом относился к русским женщинам. Что скрывалось за таким отношением? Возможно, покоилось в душе его глубокое чувство сердечное, а предмет любви недоступен был для создания брачного союза счастливого. А возможно, отыскал доктор в женских душах русских удивительное сочетание обаяния, житейской мудрости и такой понятной ему жертвенности.
 
Московский генерал-губернатор Д. В. Голицын, зная честность и знания Гааза Фёдора Петровича, назначил его главным врачом Москвы, однако на этой государственной службе совестливый доктор нажил себе немало врагов: на него посыпались доносы с жалобами на «вздорный характер». Не всем нравились наказания доктора за обкрадывание, его требования ежедневно мыть в больницах полы, проверять качество пищи, своевременно менять постельное белье.
 
Очень странным казалось разным чиновникам поведение главного врача, отдававшего свое жалование уволенному предшественнику. Фёдор Петрович считал, что того уволили неправильно, несправедливо, по ложному доносу, и в деньгах он, имея троих детей, нуждался больше. Для заведующих же больницами такой поступок непостижимым был, и они открыто возмущались тем, что им приходится подчиняться какому-то «сумасшедшему немцу». И в глаза и за глаза называли его ненормальным, неуживчивым, придирчивым...
 
Бог ли, судьба ли, но только в 1824 году доктора Гааза назначили главным врачом московских тюрем, и он вошёл в число членов комитета попечительства. Фёдор Петрович, столкнувшись, по словам знаменитого русского юриста и общественного деятеля Анатолия Фёдоровича Кони, «со страшным миром тюрем и пересылок, испытал сильнейшее потрясение и навсегда перестал жить для себя».
 
И превратилась его оставшаяся жизнь в сплошное сострадание людям униженным, обществом отринутым…
 
Он на свои деньги перестроил Бутырскую тюрьму – «Тюремный замок», поставил в камерах умывальники и убирающиеся днём нары, чтобы заключённые не спали на полу, сделал окна. В 1833 году Фёдор Петрович добился отмены «прута» и спас этим много жизней при пересылке на каторгу. Арестантов отправляли в то время, приковывая к железному пруту до десяти человек без различия пола и возраста. На одном «пруте» могли идти рядом месяцами девушки и закоренелые убийцы, и просто потерявшие паспорт. Они у «прута» должны были всё делать сообща: пить, есть, справлять нужду, спать, причём ключ от замков опечатывался, и до прихода на следующий этап отомкнуть их нельзя было, даже в случае смерти арестанта…
 
«Прут» заменили тяжёлыми кандалами, но они тоже доставляли сильные страдания. Три года жизни ушло у Фёдора Петровича на разработку и введение новых кандалов. На свои деньги он организовал кузницы для перековки в легкие кандалы, обшитые внутри гаек кожей или сукном, и сам попробовал пройти с арестантами длинный этап, чтобы убедиться, облегчается ли участь этих несчастных при их использовании.
 
Был у Гааза и воспитанник, сирота Лейб Норман. Мальчика призвали из Литвы на военное поселение, но он по дороге заболел и попал в полицию. Фёдор Петрович забрал его к себе, вылечил и выучил на врача.
 
Так Фёдор Петрович Гааз и превратился в «святого доктора», не уставая сострадать человеческому горю, собирая средства для выкупа крепостных детей, чтобы они могли следовать в ссылку со своими родителями, открывая больницы для бездомных бродяг и бывших узников, ходатайствуя о помиловании, смягчении наказания, пересмотре дел.
 
Как-то в тюремном комитете митрополит московский Филарет возразил доктору Гаазу, возмущённому количеством людей, осуждённых без вины:
 
- Вы всё говорите, Фёдор Петрович, о невинно осуждённых… А ведь таких нет - если человек подвергнут каре, значит есть за ним вина.
 
- Да Вы о Христе в темнице забыли, Владыко! – возразил ему «святой доктор».

В наступившей тишине Филарет встал:
 
- Нет, Фёдор Петрович, когда я произнёс свои поспешные слова, не я о Христе позабыл, Христос меня оставил…

После этих слов Филарет благословил всех и вышел.

Казённых денег и пожертвований для помощи обездоленным не хватало, и «святой доктор» отдавал всё, что зарабатывал. И исчезли, словно и не были: дом в Москве, усадьба в Тишках, фабрика суконная, карета с белоснежными рысаками.

И стал он жить в маленькой квартирке на втором этаже при тюремной больнице и всё так же старался облегчить страдания людей отвергнутых и униженных.

Десять последних лет рядом с ним была и помогала во всём очень любившая его сестра Вильгемина. «Святой доктор» составил и издал за свой счет небольшую книжку под названием «Азбука христианского благонравия. Об оставлении бранных и укоризненных слов и вообще неприличных на счет ближнего, или о начатках любви». Он вручал ее арестантам, отправляющимся этапом в Сибирь.

Александр Иванович Герцен писал про него: «Доктор Гааз был преоригинальный чудак... ездил на Воробьёвы горы, когда отправляли ссыльных. В качестве доктора тюремных заведений он имел доступ к ним, он ездил их осматривать и всегда привозил с собой корзину всякой всячины...».
 
Образ доктора Гааза, как идеал человечности, представил Фёдор Михайлович Достоевский в своём романе «Идиот»: «В Москве жил один старик, один «генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем, он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьёвых горах её посетит «старенький генерал»… Он давал деньги, присылал необходимые вещи – портянки, подвёртки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки...».

"Святой доктор" испытывал особое уважение к русским женщинам, восхищаясь стойкостью их духа, подвигом бескорыстной любви жён декабристов, отправившихся в Сибирь и подвергнувших себя страшным лишениям. Благотворительность «святого доктора» раздражала царских чиновников, и у него отобрали должность главного врача московских тюрем, но остановить его делать добрые дела они не могли, пока билось сердце подвижника…

16 августа 1853 года маленькую квартирку на втором этаже Полицейской больницы посетило много людей: они прощались с человеком, написавшим в своём обращении к женщинам «Спешите делать добро», с человеком, которого уважала и чтила вся крепостническая Россия. Пришли проводить "Святого доктора" в последний путь известные писатели, чиновники, коллеги врачи, вылеченные им благодарные пациенты и каторжники.