Обещание. Сомерсет Моэм

Моя жена очень непунктуальная женщина, так что когда, пригласив её на обед к Клариджу, я пришёл туда на десять минут позже и не обнаружил её, я не удивился. Я заказал коктейль. Сезон был в разгаре, и в холе было едва ли два-три свободных столика. Некоторые пили кофе после раннего обеда, другие, как и я сам, поигрывали с сухим мартини; женщины в своих летних платьях выглядели весёлыми и очаровательными, а мужчины – беззаботными, но ни одно из этих лиц не показалось мне достаточно интересным, чтобы занять четверть часа, которую я намеревался ждать. Они были изящными и приятными на вид, хорошо одетыми и вели себя непринуждённо, но все они были сделаны по одному шаблону, и я следил за ними скорее с терпением, а не с любопытством. Но было уже два часа, и я почувствовал голод.

Жена сказала мне, что не наденет ни бирюзу, ни часы, потому что бирюза позеленела, а часы остановились; она связывала это со зловредностью судьбы. Ничего не могу сказать о бирюзе, но, что касается часов, я иногда думал, что они могли бы идти, если бы она их заводила. Я был занят этими размышлениями, когда служитель ресторана подошёл ко мне и с той мертвящей значительностью, которая присуща служителям ресторана (как будто сообщение содержит более зловещее значение, чем слова, из которых оно складывается) сказал мне, что только что звонила леди и сообщила, что задерживается и не сможет пообедать со мной.

Я колебался. Не так уж забавно есть в переполненном ресторане в одиночку, но было слишком поздно, чтобы идти в клуб, и я решил, что лучше останусь здесь.  Я прогулялся в обеденный зал. Никогда не доставляло мне особого удовольствия (как, по всей видимости, доставляет многим элегантным особам), если главный официант фешенебельного ресторана знал меня по имени, но в этом случае я был бы рад, если бы меня встретили менее ледяным взглядом. Метрдотель с застывшими и враждебными глазами сказал мне, что все столики заняты. Я без надежды осмотрел большую комнату и внезапно к своему удовольствию поймал взгляд знакомой. Леди Элизабет Вермонт была моим старым другом. Она улыбнулась, и, заметив, что она одна, я подошёл к ней.

- Не сжалишься ли над голодным мужчинам и не позволишь ли мне сесть с тобой? - спросил я.

- Конечно. Но я уже почти закончила.

Она занимала маленький столик за массивной колонной, и когда я сел, я обнаружил, что, несмотря на толпу, мы сидели практически в уединении.

- Это большая удача, - сказал я, - Я на грани голодного обморока.

У неё  была очень приятная улыбка, которая не озаряла лицо внезапно, но, казалось, постепенно заливала его очарованием. Она трепетала мгновение на губах и затем медленно переселялась в огромные сияющие глаза и там воцарялась. Никто с уверенностью не мог бы сказать, что Элизабет Вермонт была сделана по шаблону. Я не знал её в девичестве, но многие говорили мне, что в ту пору она была такой прелестной, что вызывала слёзы, и я с готовностью в это верю, потому что сейчас, пятидесятилетняя, она была несравненна. Её потрясающая красота делала свежую и цветущую миловидность юности несколько пресной.  Я не люблю эти накрашенные лица, которые все выглядят одинаково, И я думаю, что женщины просто дуры, когда обедняют выражение лица и обесцвечивают свою индивидуальность пудрой, румянами и помадой. Но Элизабет Вермонт красилась не для того, чтобы сымитировать природу, но чтобы улучшить её; вы не спрашивали, что это значит, а аплодировали результату. Дерзкая смелость, с которой она использовала косметику, скорее усиливала, чем ослабляла характерность этого совершенного лица. Полагаю, она красила волосы: они были чёрными, гладкими и блестящими. Она держала себя так, будто не знала, что такое сидеть, развалясь, и была очень изящной. Она была одета в чёрное шёлковое платье, покрой и простота которого были восхитительны, а вокруг её шеи обвивалась длинная нить жемчуга. Единственной другой драгоценностью был огромный изумруд, который венчал её обручальное кольцо, и его тёмный блеск подчёркивал белизну её руки. Но что-то было в её руках с накрашенными ногтями, что выдавало её возраст: в них не было ничего от девичьей мягкости  и округлости, и вы не могли не смотреть на них без доли уныния. Больше всего они напоминали когти хищной птицы.

Элизабет Вермонт была замечательной женщиной. Высокого происхождения – она была дочерью седьмого герцога Сен Эрта, в восемнадцать лет она вышла за богача, и с тех пор её жизнь стала ошеломляюще экстравагантной, похотливой и беспутной. Она была слишком горда, чтобы быть осторожной, слишком беспечной, чтобы думать о последствиях, и через два года в атмосфере ужасающего скандала муж развёлся с ней. Тогда она вышла замуж за одного из трёх соответчиков, фигурировавших в деле, и восемнадцать месяцев спустя бежала от него. Последовал ряд любовников. Она прославилась своим распутством. Её выдающаяся красота и скандальный образ жизни  держали её на виду, и она регулярно давала новую почву для сплетен. Её имя было как кость в горле для приличных людей. Она была игроком, мотовкой и распутницей.  Но, неверная своим любовникам, она была преданным другом и всегда оставались люди, которые признавали, что, что бы она ни сделала, она была очень хорошей женщиной. В ней сочеталисьи искренность, благородство и смелость. Она никогда не была лицемером. Она была щедрой и откровенной. В то время я с ней и познакомился, потому что гранд дамы с тех пор, как религия вышла из моды, склонны испытывать преувеличенно лестный интерес к искусствам. Столкнувшись с холодностью членов своего собственного класса, они порой снисходят к обществу писателей, художников и музыкантов. Я обнаружил, что она превосходный компаньон. Она принадлежала к тем благословенным особам, которые прямо и бесстрашно говорят то, что думают (экономя при этом массу бесценного времени), и она была остроумна.  Она всегда была готова с юмором поговорить о своей сенсационной жизни. Её разговор, хотя безыскусный, был хорош, потому что, несмотря ни на что, она была настоящей женщиной.

Потом она сделала обескураживающую вещь. В сорок лет вышла замуж за двадцатиодноголетнего парня. Друзья говорили, что это был безумнейший поступок всей её жизни, и некоторые, которые прошли с ней огонь и воду, из жалости к юноше, потому что он был милым, и казалось постыдным воспользоваться его неопытностью, отказались иметь с ней дело. Это и в самом деле было пределом. Они пророчили несчастье, потому что Элизабет Вермонт неспособна быть верной какому бы то ни было мужчине дольше, чем шесть месяцев, о нет, и они только надеются на то (единственный шанс для несчастного юноши), что его жена поведёт себя так скандально, что он должен будет оставить её. Все они ошиблись. Не знаю, время ли ответственно за ту перемену, что произошла в её сердце или невинность и чистая любовь Питера Вермонта тронули её, но остаётся фактом, что она стала ему превосходной женой. Они были бедны, а она экстравагантна, но она превратилась в бережливую хозяйку; внезапно она стала так заботиться о своей репутации, что смолкли самые злые языки. Казалось, что её заботит только его счастье. Без сомнения, она преданно любила его. После того, как о ней столько говорили, Элизабет Вермонт исчезла из всяческих разговоров. Выглядело так, что её история окончена. Она стала совсем другой женщиной, и я забавлялся мыслью, что когда она станет старухой, со многими годами совершенной респектабельности позади, будет казаться, что её яркое прошлое принадлежит не ей, но кому-то давно умершему, кого когда-то она знала. Ибо женщины имеют завидную способность забывать. 

Но кто скажет, что готовит нам судьба? В мгновение ока всё изменилось. Петер Вермонт после десяти лет идеального брака безумно влюбился в Барбару Кантон. Это была хорошая девушка, младшая дочь лорда Роберта Кантона, который одно время был помощником министра иностранных дел, красивая яркой пьянящей красотой. Конечно, её и сравнить нельзя было с леди Элизабет. Многие знали о том, что произошло, но никто не мог сказать, имела ли Элизабет хоть малейшее представление об этом и гадали, как она справится с ситуацией, которая была для неё столь нова. Это она всегда бросала своих любовников, ни один из них не оставил её. Что до меня, то я думал, что она быстро управится с маленькой мисс Кантон: я знал её смелость и находчивость. Обо всём этом я думал, пока обедал с ней. Ничто в её поведении, таком же жизнерадостном, очаровательном и искреннем, как всегда, не говорило, что она озабочена. Она беседовала, как обычно, легко и добросердечно, с живым чувством к нелепому, разнообразных форм которого мы касались в разговоре. Я наслаждался. Я пришёл к заключению, что каким-то чудом она не заметила, что чувства Питера изменились, и я объяснял это тем, что её любовь была так велика, что она не могла представить, будто его любовь меньше.

Мы выпили кофе и выкурили пару сигарет, и она спросила меня, сколько времени.

- Без четверти три.

- Мне пора спросить счёт.

- Не позволишь мне угостить тебя обедом?

- Конечно, - улыбнулась она.

- Ты торопишься?

- Я встречаюсь с Питером в три.

- И как он?

- Превосходно.

Она улыбнулась своей медлительной и очаровательной улыбкой, но мне показалось, что это была в чём-то пародия. Мгновение она колебалась, затем посмотрела на меня с размышлением.

- Ты ведь любишь курьёзные ситуации?- сказала она, - Ты никогда не догадаешься, что я должна сделать. Я позвонила Питеру сегодня утром и попросила его встретиться со мной в три. Я собираюсь просить у него развода.

- О нет! – вскричал я. Я почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо, и не знал, что сказать. – Я думал, вам было хорошо вместе.

- Неужели ты думаешь, что я могла не знать о том, что знает весь мир? Я вовсе не такая дура.

Она была не из тех женщин, кому я мог бы сказать, что никто не верил этому, и я не мог притворяться, что не знаю, о чём она говорит. Я молчал секунду или две.

- Почему ты решила развестись?

- Роберт Кантон старомоден и консервативен. Я очень сомневаюсь, что он позволит Барбаре выйти замуж за Питера, если я не дам ему развода. А  для меня, знаешь ли, никаких последствий: одним разводом больше или меньше…

Она пожала своими красивыми плечами.

- Откуда ты  знаешь, что он хочет на ней жениться?

- Он по уши влюблён.

- Он так тебе сказал?

- Нет. Он даже не знает, что я знаю. Он так жалок, бедняжка. Так старается не ранить мои чувства.

- Возможно, это только мимолётное увлечение, - рискнул предположить я, - и оно пройдёт.

- С чего бы? Барбара молода и красива. Она совершенство. Они прекрасно подходят друг другу. С другой стороны, что хорошего с том, что это пройдёт? Сейчас они любят друг друга, а настоящее время в любви решает всё. Я на девятнадцать лет старше Питера. Если мужчина больше не любит женщину достаточно старую, чтобы быть его матоерью, неужели ты думаешь, он когда-либо полюбит её снова? Ты романист, ты должен бы больше знать о человеческой природе.

- Зачем же ты приносишь себя в жертву?

- Когда он просил меня выйти за него замуж десять лет назад, я обещала ему, что если он захочет свободы, он получит её. Видишь ли, различие в наших возрастах так велико, что я подумала, так будет честнее.

- Так ты собираешься исполнить обещание, которое он не просит тебя сдержать?

Её длинные тонкие руки чуть дрогнули, и на этот раз я почувствовал что-то зловещее в тёмном блеске этого изумруда.

- О, знаешь, я должна. Нужно вести себя по-джентльменски. Сказать тебе правду, именно поэтому я обедаю здесь сегодня. За этим самым столом он  сделал мне предложение, мы вместе обедали, и я сидела прямо там же, где сейчас. Нелепость в том, что я сейчас так же сильно люблю его, как тогда. – Она замолчала на минуту, и я видел, как она стиснула зубы. – Ну, думаю, мне пора идти. Питер ненавидит, когда его заставляют ждать.

Она бросила на меня беспомощный взгляд, и я внезапно понял, что она просто не может себя заставить подняться с кресла. Но она улыбнулась и резко вскочила на ноги.

- Хочешь, я пойду с тобой?

- Только до двери отеля, - улыбнулась она.

Мы прошли по ресторану и холлу, и когда мы подошли к выходу, швейцар толкнул вращающуюся дверь. Я спросил, нужно ли ей такси.

- Нет, я лучше прогуляюсь, такой славный денёк. – Она протянула мне руку. – Приятно было увидеться. Завтра я уезжаю за границу, но собираюсь быть в Лондоне осенью. Позвони мне.

Она улыбнулась, кивнула и пошла прочь. Я следил, как она шла по Дэвис стрит. Воздух был мягким и весенним, и над крышами в синем небе спокойно летели маленькие белые облака. Она держалась очень прямо, и посадка её головы была элегантной. Она была изящной и привлекательной, так что люди оборачивались на неё, когда проходили мимо. Я видел, как она грациозно кивнула какому-то знакомому, который снял перед ней шляпу, и я думал, что никогда и в тысячу лет ему бы в голову не пришло, что у неё разбито сердце. Повторяю, она была настоящей женщиной.