Ты - моя жар-птица

               
               

       Однажды она зашла в общежитие аспирантов, разыскивая преподавателя Виктора Cадчикова, которому должна была сдать какой-то запоздалый зачет.
    
       Ошиблась комнатой – и увидела в полутемном пространстве веселого и округлого, невысокого, кудрявого, темноволосого...Женьку.
       Она не могла сказать ни тогда, ни сейчас: “мужчину”, или “человека”. Он не подходил под “общественные или биологические категории”. Это был –Женька. Единственный на всей земле представитель уникального рода - рыцарей.

       Он весело зазвал ее в комнату, усадил на стул, стал расспрашивать – и оказалось, что она вовсе не ошиблась, что Садчиков живет в этой же комнате, только его сейчас нет.               
      
       Женька предложил ей подождать. Напоил хорошим чаем. Все время играл проигрыватель какую-то классику. На стене был приклеен романтический фотопортрет юной девушки в таком туманном белом мареве...
      
       Через некоторое время пришел и разыскиваемый Виктор Садчиков – они оба удивлялись – как она похожа на этот фотопортрет! Особенно, в ее белом прозрачном шарфе...
      
       И с той поры – на всю их сознательную жизнь – она осталась для них этим образом. А фотопортрет – так и путешествовал с Женькой по всем его квартирам.
               
       Им обоим очень нравились ее стихи. Виктор был таким активным и яростным ее читателем и пропагандистом – он считал совершенно искренне, что она лучший современный поэт – и через много лет повторял это ей без колебаний!
      
       На той же самой тетрадке стихов, которую так цинично обозвал Степан, они дружно написали свои сверхположительные рецензии:
     “Дурак! Хорошие стихи,
      Когда-нибудь будешь еще рад,               
      что расписался на этой тетради -
      она станет к тому времени сверхзнаменитой!”
        Е. Гликман               

     “Сколь счастлив тот,
      Кто подпись здесь свою поставил,
      Хоть сей поэт пока еще не славен,
      Но слава все ж его найдет!”
               
     К сему руку свою приложил В. Садчиков.               

        Она отвечала:
           Виктору Садчикову.               

 Я готова тебе написать
 Изумительные стихи,
 Я готова тебе рассказать
 Сказки радужные, как сны...
 Что ни сделаю – для тебя
 Все сродни”богиням одним”!
 Неужели я так хороша?               
 Неужели я так мудра?
               
 Нет. Наверно, я просто добра
 И всего – не хочу мешать
 Удивленной твоей Мечте.               
 И она – поднимает меня
 К самой царственной Красоте!
 И она – заставляет меня
 Пребывать на такой высоте,
 Что...когда ты земную ждешь -
 Ты ни с чем от меня уйдешь.               

       -Ну вот,- огорчился Виктор - в чем ты меня подозреваешь? Ты для меня почти романтическая икона, высишь высоко, чтобы всегда видеть, и несколько в стороне от моих главных мыслей...чтобы не мешала...
      
        Женька – талантливейший из аспирантов – кумир всех туристов-инженеров, совсем неплохой писатель, отказавшийся от этой карьеры из-за своего еврейского происхождения (Он сказал, что”никто не сможет сказать про мою диссертацию, что это”еврейская литература”) – посвящал ей массу свободного и несвободного времени.   
      
       Отказывался от каких-то заседаний и поездок, чтобы просто побродить с нею по городу.               


        Жене ГЛИКМАНУ.               

   Я изнываю. Хочу страдать!
   Хочу страдать красиво и сильно.               
   А ты отправляешь меня спать,
   Заявив, что все”меркантильно".               

   Ко мне и вправду приходит печаль.               
   Я даже немножечко плачу.               
   А ты – от печали – горячий чай,
   И слушаешь, как”передачу".               

   Я мчусь к тебе, ослабев от борьбы,
   Придумав безделье, дело ли,
   Приду и стану в позу”судьбы":
   -"Ах, что же тебе я сделала?"

   Ты все выносишь. Кругом виноват.               
   Капризы, бредни и шалости.               
   Лишь просишь глазами:
   Не играй наугад.               
   Сохрани мою жизнь,
    Пожалуйста.               
       Они очень, очень были милы – и эти отношения очень оберегали. Даже через много лет, когда Женька уже жил и преподавал в Москве, когда у него уже была семья и двое детей – она всегда была любезно принята его семьей – накормлена, уложена спать, если было поздно и далеко ехать ...

      Потому что Женька и тогда – во время ее – всегда неожиданных – появлений – бросал все, что мог и шел с нею гулять по Москве, водил ее в цирк, который сам чрезвычайно любил, покупал мороженое, ходил с нею на фильмы: Иоселиани-”Листопад” и Феллини”Интерьвью”, водил в хороший ресторан при Доме ученых, и слушал, слушал – и стихи, и песни, и истории ее жизни...Но никогда – любви.
               
     Когда появилась Галя, его разумная жена –она однажды спросила ее:”Как это у тебя Оля получается? Столько лет – а он все обожает тебя?”
Она ответила, что ”каждой – свое: у тебя он есть каждый день, и – дети от него – а у меня –раз в неколько лет - прогулки и восторги”.
               
      Да, на самом деле было и так:

ОНА: Здравсткуй, Жень! Здравствуй мой Жень-Шень!
       Это письмо я тебе не пошлю,а потому можно быть откровенной, ноющей,глупой, назязчивой – любой! Душу тешу. Пошто тебе это?               
       И все-таки: самое тайное, стержень, суть, корень жизни – все – в тебе!
Хоть раз бы написал полное письмо. За жизнь и столь долгое общение можно было бы иметь и побольше знаков внимания от тебя.               
       Лжет все Брувер, тешит или жалеет меня. А может, просто хочет верить сам? Красиво это получается, если верить, что Любишь ты меня.               
      
       Даже слова- эти сладко писать и страшно.
               
       Прилетел бы ты, что ли...Хотя, зачем? Разве ты раскроешься? Разве ты будешь таким...ну, просто предельно искренним? Могущим все.
            
       Просить? Поймешь?
       Раз уж пыталась...смешно, глупо и стыдно.
               
Так ли я тебя поняла, но мне почудилось, что ты заставил меня тогда быть гордой, уважать, поклоняться, молиться на свою Любовь?(А не на тебя).
               
       А, идите вы все с вашей нелюбовью ко мне! Виновата ли я, что это и только это – я? Что мне солнце, свет, жизнь – в любви!
       Без нее?. . Хм, не поэт я. Нет сравнения.
               
    ...Как я старалась любить, быть лучшей подругой! Кляк.
               
       Пошлятина, гнусь. Сплясать, чтоли на собственном пепле?
           "Птица Феникс я...
           Что не нужно Вам
           Все несите мне,
           Все должно сгореть
           на моем огне...
       Пламя любит легкие вещества:
       Прошлогодний хворост, венки, слова...
           Высоко горю
           И сгорю до тла..."

          Гений Цветаева!
         
          А я нет. И здесь нет утешения.
               
Попробую начать сначала. Почти сначала.               
         
         Живу я сейчас хорошо. Тихо. Познакомилась, наконец, поближе с двумя твоими друзьями: Брувером и Северным. А то я его(Брувера) всегда боялась, когда он заходил к тебе, робела. Сейчас лучше, но осторожность еще сильна.
               
         Чудные парни! Подольше бы их сохранить. Брувер уж очень хороший. Колючий, как и я, и такой же беззащитный. (Это о ком ”беззащитный”? – скажешь ты –         Это о мастере спорта по альпинизму? Мастере спорта по байдаркам на горных реках? Руководителе спасателей в горах? - Беззащитный?).

       – Конечно, беззащитный! Ты не знаешь, а я сама видела: он плакал, когда я ему сонеты Шекспира читала!

         А Брувер все-таки достоин тебя. Заставил-таки меня хоть несколько минут смеяться и реветь. – Сказал, приказал написать тебе. Сказал, что нуждаешься. Вот я и была счастлива. Много ли женщине надо?
         А Серега Северный сказал, что всем мужчинам будет со мною хорошо, а мне с ними – плохо. Почему?
         Вот мне БЕЗ тебя плохо! Прилети, Жень!
         “Поддержите высокую
          Жизнь мою...”
         Что-то я разочаровалась в Садчикове. Если мне тяжко, так ему делается страшно и он – подальше. Хороший парень: легкий, приятный! Как же без веселья и шуток?. . Карточный король. Король треф.               
         А ты – пиковый. Но не карточный. Для меня ты”по-карточкам”. А карточки были в войну и вообще потеряны...
А?”Отзовись, а то помру!”
         Опять одна Цветаева помогает:
         "Как правая и левая рука
         Моя душа твоей душе близка,
         Мы смежены блаженно и тепло,
         Как правое и левое крыло...
         Но – вихрь встает!
         И бездна пролегла
         От правого до левого крыла!"
         
         Терпишь? Терпи, милый, ты же Ев – Гений! Приезжай. Я песни написала. Спою. Брувер говорит, хорошие.
               
         Прости, прости, что ни словом не спрашиваю о твоих близких! Я и от своих-то так откачнулась, что самой тяжко...
Устала, видно от забот. Не хочу ни о ком заботиться. Хочу, чтобы обо мне заботились. Хоть чуть-чуть! Хоть раз – за всю жизнь! Имею право?
         Цветов хочу. (И не самой себе покупать!) Духов хочу. Смеяться хочу. Зонтик хочу. (Опять потеряла где-то). Мокну под осенними слезами.
               
  (Письмо так и не было послано).               
               
         Раз, когда он опоздал на встречу в метро на станции ”Библиотека им. Ленина”, – он появился из вагона вместе с Виктором, – упал на колени, и пополз на них по полу, держа в руках цветы, – к ней. Она смеялась, прохожие радостно и завистливо оглядывались на него...
         Как им всем было весело вместе! Какие они были бесстрашные, раскованные, озорные, радостные!
               
         Когда они долго не виделись – он (и в одном городе) писал ей открыточки – одну, две строчки – мельчайшим подчерком, всегда заканчивая:”Твой Женька!”
Ее это и привлекало, и завораживало, и сердило.
               
А он все равно так писал.               

         Однажды он подарил ей духи”Сапфир” – в очень красивом многогранном синем флаконе. Ему нравился именно флакон.
               
Потом подарил ей зонтик, сказав, что это”он сам будет защищать ее от дождя”...

                И наконец появился рассказ.

                Мой знакомый ученый — Женька

          Когда он успел стать ученым — для меня осталось непонятным... Так, наверное, бывает со всеми, кто видит человека вблизи: замечаешь массу мелочей, знаешь его вроде бы до тонкостей и — упускаешь главное. «Слона-то я и не приметил... »

          Я знала о Женьке слишком много. Знала, что он жизнелюб, что его обожают не только друзья, а все, кому пришлось хоть как-то коснуться его жизни. Знала, что он любит те же книги, что и я, даже тех же поэтов.

        — Мы все сделаны из одних атомов, — говорил, извиняясь, Женька, когда нечаянно гасил мою радость первооткрывателя.
Он покупал такие же свитера, как и я. Ежели я заболевала Анной Герман, то Женька выпрашивал у меня пластинку с ее «Эвридиками».
          Если я мечтала научиться кататься на слаломных лыжах — он выпрашивал у меня лыжи, взятые напрокат, и катался сам.
          Все было разочаровывающе похоже.
          Я втягивала его в свои дискуссии: нужно ли стремиться быть идеальным человеком? И — что это такое? Эйнштейн или «гармоничная доярка Нюся»?
И тоже понимала, что: Мы все состояли из одних и тех же атомов – атомов "мелочей жизни".
         Но у Женьки за ними прятался огромный шар — невидимый шар Черной звезды, которая обещала вспыхнуть — и вот вспыхнула.

         Женька — доктор наук, и ему еще нет сорока. Он преподает и работает в МГУ.
Чем же занимался все это время Женька?
         
         Бегал на зарядку, читал лекции (не любил вставать рано и просил ставить в расписание свои лекции не раньше 11.00, но очень любил работать ночью).
Он как бы получал за день от друзей и дел не усталость, а — заряд.

         Мне стало очень интересно узнать, чем же он занимается. Любознательность была нестерпима.
         И я напросилась править опечатки и наклеивать фотографии в его кандидатской диссертации, надеясь понять что-то.
         Поняла я мало. Это опять была огромная звезда, которую я пыталась разглядеть через микроскоп своих крошечных знаний.

         А Женька упорно продолжал кататься на лыжах, ходить в турпоходы, читать поэзию, сочувствовать бедам и радостям друзей, тратя на это массу времени. А его дело?

         Дело было не только важно, но и занимательно! Для красоты и образности можно привести такой пример.
         В Южной Америке один путешественник заметил птичьи гнезда — круглые дырочки в скале. Он попробовал отбить себе образец — ничего не вышло.

         А Эти маленькие птички приносили в клювах какие-то зеленые листочки, прикладывали их к поверхности скалы — и долбили сквозь листочки. Скала крошилась, дело шло очень быстро.

         В последнее время физики очень заинтересовались именно этой проблемой — проблемой активных пар. В физике металлов это выражается в непонятной формулировке: кристаллитные дислокации. (Как ученые любят все затуманивать!)

         Но один из примеров меня просто потряс: если найти активную пару для металла, из которого сделано крыло самолета, и пустить в него пулю с каплей этого вещества на конце (в стеклянном колпачке), то самолет тут же развалится.

         Потом Женька уехал в Москву, и мы стали видеться реже — только в его приезды к нам или мои — в Москву. До меня доходили смутные слухи (ничем не подтвержденные, но поскольку я женщина, то мне можно рассказывать о слухах): что Женька работает в лаборатории времени у Ландау... Потом Ландау погиб в автокатастрофе (не первой!), и лабораторию расформировали...

         Этот первый и единственный эпизод моего любопытства вызвал во мне такое уважение и осторожность, что я больше никогда не спрашивала впрямую, чем же он занимается.

      

      Жене ГЛИКМАНУ

   Приезжаешь и уезжаешь,
   И отдельной жизнью живешь.               
   Ничего обо мне не знаешь,
   Даже песни другие поешь.               

   Прокатилось немало весен...
   Может, все-таки, ты был прав?
   -Сохраняя жизнь моих песен,
   Отказался от призрачных прав.               

   Сохраняя в правах разлуки,
   Отказался от прав любви:
   Подставляя под угли руки -
   Обжигаешь руки свои ...

   Я мечусь, тебя предавая,
   Я страдаю и падаю ниц.               
               
  Но одно безотчетно знаю:
  Приручил меня Маленький Принц.               

  Приручил меня, как Лисенка,
  И – в ответе теперь за меня,-
  Моих песен легка котомка -
  Жизнь тяжеле день ото дня.               

  Было б проще, куда было б проще! -
  Дом, семья и детишек рой!
  ...А то – за день вырастишь рощи,
  А – за ночку – Дворец построй!. .               

    ...
  Но ты прав – не трудна забота -
  Трудно высинить Небеса!
  Муж – фигура для анекдотов -
  А – по песням плывут паруса!...

      Этот первый и единственный эпизод моего любопытства вызвал во мне такое уважение и осторожность, что я больше никогда не спрашивала впрямую, чем же он занимается.
•   *   *   *
         Ну вот, теперь надо подвести итог этой, самой неуправляемой и самой счастливой грани моей жизни.
       
        Любовь, которой меня научил Женька, была мне всего лишь подарком с его стороны. Я ее получала, не зная за что.
      
       Я пыжилась ответить его жене, Галке, что-то умное, но вел все отношения только Женька.

       Полюбовался и отошел по своим главным делам и обязанностям.
       Я была для него как жар-птица в клетке.


И она села читать одного из своих любимых писателей - Федора Михайловича Достоевского.

       Не то, чтобы он отвлекал, а напротив, говорил совершенно о такой же судьбе: о своей первой жене Марии Дмитриевне.

       Это она – была его Жар-птицей.

       Ей посвящены могие-многие строчки в, практически, всех произведениях. Она была и Наташей, и Грушенькой, и Настасьей Филипповной.
      
       Она поехала за ним, только-только отбывшим ссылку, в далекую и необеспеченную неизвестность.

       И умерла от туберкулеза в гнилом климате Петербурга еще до того, как Федор стал знаменит и обеспечен.

       И согревала его творчество всю остальную жизнь.

       Только о ней он и писал. О ней, а не о молоденькой и энергичной девушке, создавшей ему комфорт, помогавшей издавать все его произведения, родившей ему детей… Анне Сниткиной.

       О, как она ревновала! Уничтожила все письма своей, (уже умершей!) соперницы.

       Пыталась отобрать у батюшки и уничтожить копию свидетельства о венчании ее мужа с соперницей.


       Мари, как часто называл ее Федор, из-за полуфранцузского происхождения, была для нее одиозной личностью. Ненавидимой, неприятной, нежелательной.

       Еще бы! Та умела из почти выброшенных тряпок создать нечто воздушное и привлекательное настолько, что обеспеченные светские дамы заглядывались.
      
       Она давала уроки французского языка и правил светского поведения для девочек.

       А эта вечно раздражала мужа своим нарядом и бельем, хотя имела уже возможности хорошего выбора.

       Непобедимая генетическая принадлежность к разным слоям общества, к разным классам, к разному предначертанию женской судьбы…

       Женщина – страсть и женщина – мать… Хотя, второе определение не совсем точно.

       Мари была прекрасной матерью своему сыну, такой, что Федор усыновил его и помогал ему всю жизнь, иногда раньше, чем своим кровным детям от Анны.

       Женщина – страсть. Как тяжела всегда ее судьба! И как непреклонно она идет по ней.

       А женщина – прислуга, экономка… Как ей часто бывает комфортно. Комфортно телу, а душе?

       Всю жизнь, не стесняясь, ненавидеть ту, что жила гораздо тяжелее. Была больна и страдала…
       Умерла, чтобы… Освободить место тебе! Только сумей жить так, как я! Никто же уже не мешает!

       Нет, не получается.
       И вместо досады на себя, ненависть к ней?
               
                Пока в нас пламя есть
                Горит огонь любви,
                Горит огонь любви ;
                Огонь смертельный...
               
                Он даст тебе тепло,
                Он даст тебе уют,
                И свечи нам зажгут,
                Огонь священный... 

                Семейное тепло ;
                Мечтаний всех предел,
                Мгновений яркий свет,
                Как озаренье

                Я молнией была,
                Она ; глоток  тепла,
                Уют тебе дала ;
                Камина тленье.
                Я в каторге жила,
                Легенды создала,            
                Меня же отпоют,
                И осмеют....
                Горит письмо любви,
                Жгут нежности слова,
                Коварства и расчета
                Слезы льют...
                Женщина ;страсть
                И женщина;мать,
                Как  разделить, и как сочетать?
                Надо страдать?          
                И умирать?
                И победить?   
                И вечной стать.