Этот горький праздник Победы. часть4. В овраге

                В овраге.

- Эх, хорошо бы сейчас чайку с устатку, а командир? – блаженно закрывая глаза, произнес Семен.
- Горяченького?
- До обжигу губ Миша, и чтоб пар шел.
- Погоди Семен, вот скоро фрицы пойдут нас искать, тогда будет нам с тобой ой как горячо.
- А, может не пойдут командир?
- Пойдут, будь уверен – пойдут. Так, что замри как заяц, и слушай, - тихо произнес Михаил.
 Он пролежали добрых сорок минут в своем укрытии. Постепенно, накопленная за ночь усталость начала брать свое. От звенящей тишины и легкого посапывания Семена у него тоже начали слипаться глаза. И уже сквозь дрему он, откуда-то сверху услышал громкие гортанные голоса немцев. Прикрыв ладонью рот Семена, он прошептал ему на ухо: - Фрицы идут.
Тот встрепенулся и, открыв глаза, сквозь ветви кустарника, начал вглядываться в открытое пространство оврага.
- Где? – неслышно прошептал он. Михаил указал пальцем наверх.
 Им повезло. Немцы шли правой стороной по верху оврага, не рискуя спускаться вниз. И потому видеть укрывшихся под нависшей кручей разведчиков не могли. Подбадривая себя громкими разговорами, они быстро прошли к выходу из оврага.
- Только бы они обратной дорогой не пошли по другой стороне, - негромко сказал Семен, после того, как голоса фрицев затихли.
- Да, если назад пойдут другой стороной, запросто заметить смогут, - подтвердил после некоторого раздумья Михаил.
 И опять им повезло. После короткой перестрелки, что возникла на передней линии обороны, немцы спешно вернулись обратно тем же путем, каким прошли утром.
- Все, можно отдыхать, - сказал Михаил, устраиваясь поудобнее в укрытии.
- Ты думаешь командир, что они не придут больше?
- А, чего им Семка взад вперед бегать? Немцы – народ пунктуальный. Им команду дали один раз пройти, они и пройдут. Второй раз по собственной инициативе ни за что не пойдут. Так что можно отдыхать и даже поспать, но только по очереди. Ты свое Семен уже отоспал, теперь мой черед. Через два часа разбуди.
- Какое там поспал, в сердцах буркнул Семен, но командир его уже не слышал. Он спал.
 Ох, каким  долгим, бесконечно долгим казался им этот короткий осенний день. Кажется, время замерло, застыло в этой непривычной для фронта тишине. Вдобавок начало моросить. Небо потемнело и опустилось к самым краям оврага.
- Это ничего Семен, это даже к лучшему. Такая погода нам на руку. Хорошо бы если бы она такой и нынешней ночью была, - сказал Михаил, вытирая лицо руками.
- Это точно командир. В такую непогодь фрицы по блиндажам сидеть будут. Я вот помню в тридцать восьмом, меня в пионерлагерь мама отправила. Так мы всю смену в палатках отсидели. Такая непогодь в тот год была. Мама приезжала, хотела забрать меня домой, но я уперся, не поехал. Не хотел, чтобы думали про меня, что я «маменькин сынок». Мама тогда и ругалась на меня, и плакала.
- Мама то конечно ругалась, а отец, небось похвалил? – не особенно вникая в рассказ Семена, спросил Михаил.
- Отец … - Семен ненадолго замолчал. Затем, что-то решив для себя, сказал: - Мишка, я только тебе одному. Никто не знает.… И в анкете я не указывал. Ты только смотри, никому.
Михаил, заинтересованный словами Семена, молча кивнул головой.
- Я, это… Я вот, что хочу сказать… Папку тогда, той осенью тридцать восьмого забрали. Вот я с того времени ничего и не знаю о нем.
- Как забрали, куда?
- Ну, понимаешь…, в НКВД, а он хороший!
Семен внимательно следил за лицом Михаила, ожидая какую реакцию, вызовут его слова. Но тот спокойно спросил: - А сейчас, где он?
Семен, торопясь, словно боясь, что его не дослушают быстро – быстро заговорил: - Я не знаю, я ничего не знаю. В тот же год мама меня отправила к тетке, папиной сестре в Подсолнечное, что под Москвой. Она мне и метрики мои отдала, и со знакомыми нашими до Москвы отправила. Сказала: - «Нечего тебе сынок здесь ходить с клеймом сына врага народа. А там, у тети Клавы дай бог никто не узнает». Там я и в шестой класс пошел. С ней, тетей мы и для соседей и детей в школе придумали, что мой отец с мамой геологи, и работают на далеком Севере. Я и школу там закончил в прошлом году.
И в военкомат сам пошел. Военком мне предлагал в школу младших командиров, но я отказался. Побоялся, а вдруг как про отца узнают, что было бы?
- Да ничего не было бы! Что ты думаешь, что на войну не взяли бы? Сейчас на фронт всех берут, даже из лагерей, - перебивая друга, произнес Михаил.
- Как?
- Да вот так! Ты про штрафбаты слышал?
- Слыхал. Туда отправляют за грубые нарушения устава.
- Тёма ты тёма! В стране воевать уже некому. Вот и метут туда всех подряд; и «блатных» и «врагов народа», ну и, конечно же и тех, кто грубо нарушил дисциплинарный устав.
- Так может батька мой, жив! Так может встречу я его на войне! – чуть ли не закричал Семен, восторженно глядя на Михаила.
- Может, встретишь, а скорее, что нет.
- Почему Миша?
- Потому что Сеня, штрафные батальоны, это - батальоны смерти.
Семен, округлив глаза, смотрел на Михаила, и тот, видя, что друг не понимает его слов, пояснил:
- Их – штрафников, бросают в самую мясорубку войны, прикрывая сзади своими же заградотрядами, чтобы не могли отойти назад. Короче, смертники это Сеня, смертники.
И видя, каким бледным и напряженным стало лицо друга, Михаил поспешил добавить:
- Правда я слышал, что закон такой есть. Что в тех батальонах они до первой крови, то есть до первого ранения. А, после первого ранения, коль вину свою перед Родиной кровью смыл, их переводят в обычные войска.
- А отцу то моему и смывать нечего, невиноватый он перед Родиной. Я знаю.
- У нас невиноватых нет. Их невиноватых на одном только Беломорском канале, знаешь, сколько было?
- Так там перевоспитуемые были. Те, кто с пути свихнулся. У них там и концерты и кино было. Они ж там соцсоревновались. Я в киножурнале видел.
- Дурак ты Сема! Какая разница зэки или перевоспитуемые. У тебя батю не за что посадили, а ты про соцсоревнования.

 Серый пасмурный день незаметно перешел в сумерки. Уже трудноразличим стал противоположный берег оврага и совсем невидима та извилистая без названия речушка, за которой начиналась ничейная земля.
- Ну, что командир, пойдем? – нетерпеливо спросил Семен.
- Нет, погодим еще минут тридцать до наступления полной темноты, а там уж с богом.
 Наконец темнота настолько сгустилась, что кроме темной береговой кромки оврага на фоне низкого, плотно укутанного облаками неба, ничего невозможно было рассмотреть. Нечастые осветительные ракеты, шипя, взлетали с той и с другой стороны фронта. Издавая негромкий хлопок в пропитанном влагой воздухе, они вспыхивали ярким белым светом, и медленно-медленно опускались вниз на невидимых глазу парашютиках.
- Вот теперь пора, - произнес Михаил, раздвигая мокрые от дождя ветки. Следом за командиром поспешно поднялся на ноги Семен. Откатывая лежащую поперек входа валежину, он тихо сказал командиру: - Ноги Миша затекли у меня, аж мурашки бегают.
- Разойдутся твои ноги. Давай в темпе вальса за мной.
 Минут сорок понадобилось им, чтобы в полной темноте добраться к выходу из оврага. Впереди едва  приметная глазу, извиваясь, текла речушка.
- Речку видишь? – шепотом спросил Михаил у Семена. Тот отрицательно покачал головой.
- По кочкарнику смотри. Где кочки там и река.
- Теперь вижу, - согласно кивая головой, подтвердил Семен.
- Смотри, ветла должна справа быть. Там саперы для нас еще в прошлый раз проход в «колючке» сделали.
- Вижу командир, вижу. Вон она, - тихо произнес Семен, указывая рукой направление.
- Пошли, - приказал Михаил, и тронулся вперед. За ним тихой тенью, стараясь ступать шаг в шаг, двинулся Семен.
 Пройдя десяток шагов, Михаил остановился, и, обернувшись, тревожно посмотрел назад. Скрытый в темноте обрывистый берег речушки, где находились вражеские укрепления, внушал опасение.
Застывший в шаге от неожиданно остановившегося командира Семен тихо спросил: - Что случилось?
- Знаешь что Семен…, - он помолчал и лишь затем, продолжил: - Давай ко лучше ползком. Так надежней будет.
- Опять ползком. Скоро на пузе мозоль будет, пробурчал Семен, но, подчиняясь командиру, лег наземь.
 До речки оставалось уже всего ничего. Во влажном ночном воздухе явственно чувствовался ее запах. Запах давно застоявшейся воды и гниющих отмирающих растений. Близость реки вызывала у Михаила непроизвольное желание двигаться быстрее. Не отдавая себе отчета, он ускорил темп. Ускорил настолько, что уже не слышал тяжелого дыхания, ползущего следом за ним Семена.
 Неожиданно ладонь его правой руки коснулась какого то провода. Раздраженно, не думая, он рванул его, и лишь в последний момент в мыслях мелькнуло – «растяжка». Яркая вспышка справа заставила закрыть глаза, звука взрыва он уже не слышал.