Глава 19 - Сердца в... Нан-Мадоле

Крысоградский парк культуры был обнесен высоким кирпично-кованным забором, и попасть в него можно было только через несколько входов, похожих на средневековые барбаканы. Забор и барбаканы были возведены с одной целью: сделать вход в парк платным – но горожане были этим решением крайне недовольны, и в конце концов добились бесплатного входа в парк.
Результаты не заставили себя ждать. За считанные недели фонари в парке были нещадно побиты, скамейки – изуродованы, клумбы – загажены и обтоптаны. В «платный период» парк имел сравнительно благопристойный вид и активно улучшался. Но теперь он стремительно возвращался к тому помоечному состоянию, в каком пребывали все крысоградские парки.
- Когда-то этот канал был полон воды, и можно было кататься на катамаранах, - заметила Юлия, когда мы переходили мост в середине парка. Теперь воды в канале не было и в помине. Он был полон отбросов, битой плитки и веток. Ветки, судя по всему, туда сбрасывали сотрудники парка – после обрезки деревьев.
Немного походив по центральным аллеям, мы направились в глубину парка. Аллеи там были такими же широкими, но вид имели весьма печальный… Бросился в глаза какой-то павильончик, виднеющийся среди разлапистых лип и ив – весь испещренный надписями. Точнее даже, не павильончик, а какая-то беседка.
- А здесь мы часто сидели и ели мороженое, - грустно молвила Триумфова, указывая на эту беседку. – И посмотри, на что она теперь похожа… Давай присядем здесь. Я попробую нарисовать эту беседку… Такой, какой я ее помню.
Мы присели на холодную скамейку напротив разгромленной беседки. Скамейка была без спинки, и на ней можно было спокойно сидеть – не боясь, что измажешь зад об отпечатки ног «гениальной» молодежи. Моя новая знакомая достала блокнот и ручку и принялась рисовать. На этот раз она работала медленно, аккуратно, вдумчиво. Я же огляделся по сторонам.
Пожалуй, эта часть парка культуры выглядела даже страшнее, чем остальные городские парки.
Изувеченные деревья с выжженными сердечками и инициалами, опрокинутые скамейки и перевернутые урны. Залежи пивных банок, пачек от чипсов и рыбьих костей. Бутылочные пробки и шелуха семечек лежали целыми грудами – как монеты на картинках, изображающих сокровищницы. Что интересно, бутылок почти не было – разве что несколько разбитых. Я обратил внимание, что помимо «традиционного» мусора разбросано и огромное количество необычных жестянок и поллитровых пластиковых бутылочек – не из-под пива, а от «энергетических напитков». Их было не меньше, чем пивных банок.
Пнул одну из этих банок. «Энергетический напиток «Буста». Правильный выбор!» Банка была смята, и заглавное «П» стало похожим на «Т». Ниже, шрифтом помельче, значилось следующее: «кофе…н, т……рины, экстракт гу…аны».
- Мда, что «гуаны» - это точно! – пробормотал я, брезгливо зафутболивая банку в мусорную кучу.
- Какой игуаны? Ты о чем? – не поняла Юля.
- Гуаны. Это я про энергетическое пойло. Нынешняя молодежь без него жить не может.
- А, ты про гуарану! Да уж, гуано там побольше, чем экстрактов.
Слева от нас, за гнутым заборчиком из металлических прутьев (странно, что их до сих пор не спилили на металлолом!) темнела миниатюрная железная дорога, полузасыпанная листьями. Она была заржавлена. Шпалы – поедены личинками. Не использовалась и не обслуживалась много лет.
- А в этой части парка, похоже, ремонта не делали очень давно.
- Его не делали чуть ли не с перестройки. Здесь даже уборку делают раз в несколько лет.
- А куда же тогда уходили деньги, когда парк был платным?
- Ремонт и прочие «апгрейды» делали только в центральных аллеях – там, где больше народу ходит. Купили новые детские аттракционы, а старые оставили ржаветь. Все равно мало что из них работало…
- А ты всю жизнь прожила в Крысограде?
- Не всю, конечно – но большую часть. И я хорошо помню, как было здесь раньше! – воскликнула она с негодованием, словно обращаясь не ко мне, а к обезображенному парку. – Тогда не было никаких заборов вокруг парка, но в парке была идеальная чистота, и все фонари были целыми… Ну, почти все… И все работало, и гуляло много людей – и все эти люди прилично выглядели, и никто не писал матов, не бросал бутылок и… не собирал бутылок.
Она указала на согбенную фигуру с мешком на плечах, маячившую на дальней аллее, то и дело за чем-то нагибаясь и заглядывая в урны.
- А эта беседка? Какой она была нарядной, аккуратной! В детстве я любила разглядывать рисунки на ее стенах: там был нарисован цирк… Я думала: как бы хотелось научиться рисовать так же хорошо!
- И научилась ведь! И, наверное, даже лучше…
- А еще я обожала эти старые добрые аттракционы: детскую железную дорогу, «северное сияние», «паучок», «орбиту»… Они были простые до крику – но сколько радости от них было…
- Брр!... – аж передернуло меня. – А я никогда не любил все эти карусели-паровозики. Один раз родители усадили меня на такой детский поезд… спиной вперед. Смеялись потом: эх ты, трусишка! совсем малявки сидели – и не боялись! Ага. Малявки-то лицом вперед сидели! Когда я вылез из того чертова вагончика, еле на ногах держался. Шутка ли – спиной вперед, да еще и по кругу, да еще и так шустро… Будто тебя в центрифугу засунули. Будто все кишки узлами вяжутся, а сердце в голову перебралось… Весело, нечего сказать. Вообще не люблю вращения: всякие кувырки, танцы… - признался я. – Даже если вижу по телевизору балет или дервишей, мне довольно неприятно становится…
- Мда, не повезло, - усмехнулась Юлия.
- Ничего смешного! – обиделся я и рывком встал со скамейки.
- Ну чё ты нервничаешь, чё ты нервничаешь! – рассмеялась она, выбрасывая вперед свою длинную руку, намереваясь поймать меня за куртку. Но я увернулся и с гордо-оскорбленным видом пошел прочь, словно намереваясь уйти. В шутку, конечно – но, похоже, актер из меня был неважный…
Триумфова посмеялась еще немного, но через несколько секунд смолкла. А еще через несколько секунд до меня донесся ее голос – уже испуганный, расстроенный:
- Ну что же ты?! Ты что – вправду обиделся?!!
Она произнесла вторую фразу почти что с отчаянием, и я поневоле остановился, оглядываясь.
Блокнот и ручка были брошены на скамью, а сама художница вскочила – видимо, намереваясь догнать меня.
- Ладно, я тебя прощаю! – ответил я, неловко улыбаясь. Юля тяжело вздохнула и села обратно, ощупью подобрав блокнот.
Я к тому времени подошел вплотную к беседке-павильону. После Юлиного рассказа вид ее вызвал у меня страшную, нестерпимую жалость… Очень захотелось подойти к беседке поближе, разглядеть ее получше, попытаться представить, как она выглядела раньше.
В беседке стоял запах мочи. Пол был усеян окурками, мятыми банками, шприцами и упаковками от трамадола. Я оглядел стены – может быть, сохранились какие-нибудь остатки тех рисунков, что вдохновляли маленькую Юлю?.. Большая часть штукатурки и краски отсутствовала, но несколько больших кусков еще держались. На одном из них еще можно было разглядеть гарцующего пони в ленточках и плюмажах. На другом была верхняя половина клоуна, жонглирующего мячами. Клоуна измазали красной краской, дорисовали клыки и подписали: «PENNIWISE». Пони же был почти перекрыт чьими-то автографами, непонятными закорючками, надписями, которые приличным языком не перескажешь… Бросились в глаза слова какой-то песни, коряво написанные синим фломастером:
«Я лижу на верхней полке
И кабута сплю…»
- Мерзко… - шепнул я сам себе и направился обратно к скамье – туда, где меня ждала девушка в золоченых очках и мужской кепке… Будто светлое и яркое, теплое пятнышко среди ржавого и холодного мира…

- …Пожалуйста, не пугай меня так, - жалобно прошептала она, когда я сел рядом с ней.
- Прости… Я не хотел тебя пугать. Я же не всерьез… Я понимаю, что я – никудышный шутник, и что актер из меня…
- Да не в том дело. Я и поняла, что не всерьез. Но когда ты отошел на десять метров… На пятнадцать… У меня внутри что-то как соскочит… Будто в голове что-то щелкнуло – и мозг отключился. А вдруг – все-таки всерьез?! Вдруг?! Мало ли что?! – Она мучительно, почти с рыданием вздохнула. – Знаешь, как я испугалась?..
- Я просто шел к беседке… Вон – и пакет-то мой на скамье остался…
- А я испугалась, что ты сейчас уйдешь, и что я тебя никогда не увижу… Представляешь, каково это: знать, что ты есть, и что мы так хорошо понимаем друг друга – но больше не увидеть тебя… Пожалуйста, не оставляй меня…
- Дурочка… - Я взял ее за руки. Ткань ее перчаток была прохладной и бархатистой. – Конечно же, я тебя не оставлю. У меня ведь в этом городе даже нормальных знакомых нет. Я обещаю… Что не оставлю тебя…
Несколько минут мы молчали, глядя перед собой, и я держал ее за руки, и ветер шелестел листьями, и дребезжал жестянками, и сутулый бомж с мешком надсадно кашлял вдалеке – а я удивлялся, и все не мог надивиться, словно меня «заело» на удивлении, или словно я «завис» на нем, как компьютер. Неужели?!. Удивлялся – и сам не мог понять, чему же именно я удивляюсь. Странно…
- Знаешь, недавно я наткнулась в Интернете на подборку коллажей… - произнесла она потом. - Кто-то взял кучу старых книг и в фотошопе переиначил им названия. Ну, разные там идиотизмы получились: «Рукопашный бой в условиях невесомости», «Голубые на орбите», «Когда ребенок рисует по…бень» и все в таком роде. И комментарии: «гыгы», «жжошь» и тому подобное. А меня это страшно задело. Все равно, как если бы кто-то ржал на похоронах твоего друга или родного…
- Да, видел такую лажу… Уж лучше бы авторы прочитали эти книги – может быть, хоть чуть-чуть мозгов бы прибавилось. Впрочем, читают они с трудом и с большой неохотой.
- Тебе никогда не казалось, что ты родился в одном месте, а живешь – в совсем другом?.. Ну, я имею в виду – в другом мире?
Воображение тут же нарисовало мне террасы Глауполя и закат над заливом в Кайкоку (я вспомнил название той страны с причудливыми мостами и сотнями фонарей). Я испытал легкий шок, но спустя мгновение догадался, что она имеет в виду совсем другое.
- Ты говоришь об империи?..
- Да. Это ведь был совсем иной мир, с другими людьми и правилами жизни… Когда я смотрю на нынешнюю молодежь… Да что молодежь! Даже на наших ровесников. Я удивляюсь, когда смотрю на них: неужели это такие же люди, как я?.. Будто я старше их на сотни лет… - Разговаривая, она не отрывалась от рисования.
- А мне кажется, словно произошла какая-то катастрофа, и люди одичали и мутировали. А я – проспал эту катастрофу и остался прежним.
- Да, тоже похоже. Как будто какие-то инопланетяне нас оккупировали. Или нашествие дикарей произошло. Ладно бы, если бы у них были другие идеи и другая система ценностей. Это бы я, может быть, и простила бы. Но ведь у них ничего нет… Ни идей, ни мыслей, ни мечтаний, ни планов на будущее… Одни просто живут, как звери. Или как паразиты. Некоторые ударились в религию – того гляди устроят инквизицию, крестовые походы, джихады…
- И так – во всем мире. Вперед, к средневековью!.. Да так целенаправленно все идут к средневековью – словно кто-то их туда ведет, как подсадной баран. Я не верю в теории заговора. Но я уверен, что какая-то доля правды в них все же есть. Нет, это не жидомасоны… И не инопланетяне… И не потомки лемурийцев с атлантами… Это плутократы. Их власть – в богатстве, и единственные цели их власти – собственные престиж и собственная выгода. Они не едины – они интригуют друг против друга, конкурируют между собой. Они – не злые гении. О, я был бы рад, если бы миром правил злой гений, все контролирующий и предусматривающий!..
- Хочешь сказать, что они истребляют людей?..
- Нет. Ходит много разных слухов о том, как людей уничтожают с помощью прививок с мышьяком и цианидом, или распыляя ГМО с самолетов. Но я не вижу причины, по какой они стали бы уничтожать народы. Без нас, своих рабов, они не смогут существовать и не будут ничего собой представлять. Да, простые люди для них – вроде пешек или одноразовых инструментов. И они вряд ли будут уничтожать их физически… Гораздо проще превратить их в звероподобных зомби, бездумных трудяг и потребителей. И чем неприхотливее они будут – тем лучше. Меньше зарплат!.. Меньше пенсий!.. Меньше жилья!.. Они хотят счастья?! Дать им побольше телешоу, побольше вспышек и громыхания, реки паленой водки, моря мочеобразного «пивасика»!.. Homo servus urbanicus. Так я называю этот вид людей.
- Ага. Сигу и «Ягу» - и никаких желаний! Или что они там хлещут?..
Она отвлеклась от работы и пнула одну из жестянок, валявшихся под ногами.
- «Бусту», - подсказал я.
- Вот мне и кажется, что я – то ли какой-то реликтовый динозавр, то ли живая мумия… - И она изобразила, как «хомо сервусы» обсуждают ее. - Гы, что за дура?! Картины рисует! Гы-гы! А фотоаппараты на что придумали? Книги читает! Точно с головой не дружит! Э, да она – тупая п…да! Точно, тупая п…да!
- Давай не будем о них… - брезгливо поморщился я.
- Нет, об этом нельзя не говорить! – взвилась Юля. – Мне страшно за будущее. Я боюсь представить, каково будет нам жить через двадцать-тридцать лет. Страшно представить, какие детишки вырастут у малолетних пивохлебов. Литература, искусство – это никому не будет нужно… Что будет с книгами, которые мы столько лет собирали? А с моими картинами? Они уйдут в прошлое, как шаманизм, клинопись и алхимия… Мы – уже как реликты. Как «снежные люди»… Мы – прошлое…
- От того мира, в котором мы должны были жить, остались только руины, - Я указал на беседку. – Непонятные руины, которые и снести-то не жалко. Слышала когда-нибудь про Нан-Мадол?..
- Эээ… Нет.
- Это заброшенный древний город на острове Понапе в Микронезии. Уже много веков пустует, современные островитяне ничего о нем не знают и боятся его. И неизвестно толком, как его строили, как использовали… Вот и мы скоро останемся вроде последних жителей Нан-Мадола. Жители чужого, непонятного, забытого мира… Нет, тут даже не в распаде империи дело. Тут нечто поглубже будет…
- Сердца в Нан-Мадоле… - вздохнула она.
- Что-что?
- Стивена Кинга читал?
- Недолюбливаю его.
- У него есть книга – «Сердца в Атлантиде». Прошлое сравнивается с Атлантидой, которая исчезла. Но наш-то мир не исчез без следа – остались руины, как в Нан-Мадоле. Вот и получается: «Сердца в Нан-Мадоле».
Юлия показала мне темный, печальный, неоконченный рисунок. Был изображен вечер, и аллеи парка были чисты, и полны прогуливающихся людей, и фонари ровно и красиво освещали их – а в центре рисунка белела беседка. Белая, чистая и безупречная…
- Нет настроения заканчивать… Если бы ты не напугал меня – может быть, закончила бы. Это будет эскиз, набросок. Потом сделаю чистовую работу… Пастелью. Или лучше акварелью?
- Тебе лучше знать…
- Наверное, акварелью.
Странное раздражающее чувство коснулось моей левой щеки. Похоже, это было какое-то предчувствие. Повернул голову в ту сторону, но увидел только аллею, уходящую вдаль, к одному из «барбаканов». По аллее в нашу сторону двигалась группа подростков. В моей голове возник образ нескольких непочатых банок с «Бустой», в которых выразительно булькало содержимое – едучая, бурлящая отрава с экстрактом гуано.
- Пойдем-ка отсюда… - предложил я Юлии. – Сюда компания направляется. Ну их к черту.
- Пойдем. Не хочу и смотреть на этих троглодитов.