Жизнь у дороги, Часть II. Рассказы

                Часть II. Рассказы

                Рассказ 1

                Пассажиры и попутчики

Своей машины у меня не было по современным меркам непростительно долго. По объективным и субъективным причинам. На чужом горбу в рай я въезжать не хотел. А своим горбом заработать на машину смог только к 35 годам. Сначала купил квартиру, потом пошел на водительские курсы; приобрел гараж и только потом машину. Причем последние три проблемы я решил в течение одного лета. Вот что значит, когда загорелось и созрело.
Когда все сходится одно к одному, - все решается быстро и неотвратимо. Из окна персонального автомобиля все смотрится не так и по-другому. Раньше, бывало, я стоял на обочине и ждал автобуса. Когда автобуса не было или я к нему не поспевал вовремя, бывало, я пытался голосовать. Но то ли Латвия на чужие поднятые вверх руки внимания мало привыкла обращать, то ли мой внешний вид мало кого соблазнял остановиться, но подвозили меня редко.
Я этого не понимал и обижался. Поэтому, когда у меня появился свой транспорт, и я стал больше колесить по свету, я решил эту традицию  поломать с другой стороны.
Если не возили меня, то поеду я… Святая наивность. Жизнь гораздо сложнее любых предположений и в любые планы любит вносить свои коррективы.
Во-первых, мне открылась одна местная достопримечательность. Если ты остановился, чтобы кого-то подвести, значит, ты добрый, и с тебя достаточно paldies, то есть спасибо.
Деньги у латышей давать за подвоз, оказывается, не принято. Ну это, может, и правильно.
Хотя русские, обычно, так не поступают. Водитель может отказываться, но ему надо предложить. В обязательном порядке. Я так думаю.
И большинство русских, которых я подвозил, так поступало. Я, большей частью, денег не брал, но заметил одну, повторяющуюся особенность. Чем человек беднее, тем у него совести больше, и тем чаще он не любит у кого-то оставаться в долгу.
Ехал я однажды в Добеле. В районе Стелпе, смотрю, какая-то пожилая женщина стоит на обочине и умоляюще поднимает руку. Останавливаюсь. Та садится и сразу рыбку (1 лат) мне протягивает.
- Возьми, добрый человек, спасибо, что остановился. Мне в аптеку надо. Деду моему плохо, а наша сегодня закрыта.
- Да что вы, я и так довезу.
- Я знаю, что ты и так довезешь. Но мне самой спокойней будет, если я заплачу… А ты на низ ребенку что-то купи.
В результате деньги я взял и потом на них сыну купил конфет. Конкретно и специально, как та тетка просила. Это, я считаю, был правильный выход и справедливое решение.
Тогда же, но на следующий день, погостив у тещи, еду обратно. Отъехав км 10 от города, наблюдаю необычную картину. По обочине пешком и не торопясь идет молодой парень лет 18-20, в руках держит гитару и на ходу что-то пытается еще бренчать.
Я останавливаюсь.
- Тебе, парень, куда?
- В Тукумс.
- Так это сорок километров.
- Ну и что. Мне спешить некуда. Тетка меня в Добеле покормила. Гитару, что от мужа у нее осталась, отдала вот насовсем. Так что все в порядке. Ноги у меня крепкие, сейчас лето. К утру буду в Тукумсе. Я уже так ходил, когда денег на автобус не было…
- Давай, подвезу, - говорю ему, - а ты мне заодно что-то сыграешь. Все веселее дорога покажется.
Самое удивительное, что на мое вроде доброе предложение  парень согласился где-то даже с какой-то неохотой, что ли. Видно, ему приятнее было общество гитары  и неспешная ходьба по летней дороге длиной в 50 км и целую ночь наедине с собой и звездами. Но отказывать мне он не стал.
С одной стороны, я был намного старше его, а он старших, видимо, привык уважать. А, с другой стороны, в машине можно было хорошо устроиться и потренькать на гитаре. А что касается пешей прогулки и звездного неба, так это не вопрос. На следующие выходные это все можно организовать и повторить.
Но бывают и другие случаи на дорогах…
Ехал я как-то опять в Добеле. Сразу за Тукумсом, смотрю, стоит молодая девчонка и рукой призывно машет. Раз машет, значит – надо. А раз надо, почему бы не подвезти.
Останавливаюсь, она садится
- Вы в Ригу?
- Нет, я в Добеле.
- А, может, в Ригу?
- Да нет, девушка, сегодня мне в Добеле.
- А сигареткой не угостите?
- Не курю, бросил.
- А может, остановимся, сигареток купим?
- Нет, девушка, остановимся, вас высадим.
Девушка обиженно надувает губки, а я останавливаюсь на перекрестке и услужливо открываю дверь с ее стороны.
- Пожалуйста, ваш выход. Вот там, через дорогу налево рыбка на Ригу ловится, а мне, к большому сожалению, в другую сторону…
Девушка хлопает дверью – тоже мне джентльмен. Я согласно киваю – что да, то да, но здесь наши дороги расходятся. Ей надо в сторону опасных приключений и легкой жизни, а мне – в Добеле, к теще и сыну. Вот такой случай по дороге…
Но это все цветочки и присказки по сравнению с тем, что со мной приключилось месяц спустя. Нет, случай этот был. И не криминальным, и не травмоопасным, но таким, что забыть о нем я не могу до сих пор… Произошло это со мной в родном Тукумсе…
Был воскресный день, я подъехал к супермаркету закупить то-сё из продуктов на будущую трудовую неделю. Подхожу к дверям, смотрю: какая-то старушка древняя на улицу по ступенькам пытается сойти вниз. В руках у нее палочка, небольшая полотняная торбочка, видимо, с продуктами. Старушка вся трясется и передвигается со скоростью не совсем здоровой и уверенной в себе улитки. Вид, по нервам царапающий сильно и сразу на грустные мысли настраивающий. Но старушка старается. Из последних сил, но старается. И сама. Самостоятельно. Когда сам, самостоятельно и без чужой помощи, – это впечатляет и вызывает невольное уважение. Уважение напополам с сочувствием. И сочувствия, наверное, там все-таки больше.
Я подхожу к этой старушке, беру ее под руку.
- Бабушка, давайте, я вам помогу.
- Помоги, сынок, помоги. Спаси тебя Бог и помоги тебе в делах твоих житейских. Я что-то совсем плоха сегодня. Вышла вот за покупками. Пенсию вчера получила, а обратно дойти, наверно, не смогу. Ты не знаешь, миленький, где бы мне такси взять, чтобы меня до дому довезли? Ты не думай, я заплачу. Я вчера пенсию получила.
- Да я вас, бабушка, довезу, не беспокойтесь.
Минут пять добираемся до метрах в двадцати от магазина стоящей машины. Еще несколько минут грузимся и, наконец, трогаемся. Я думал, что ехать далеко будет, но, оказывается, ее дом находится на соседней улице. Для меня это три минуты пешком, а для нее целая вечность и неразрешимая проблема.
Старость, немочь, болезни. Не дай Бог дожить и пережить это.
Приезжаем на эту соседнюю улицу, заезжаем во двор. Я выскакиваю, забегаю с другой стороны, открываю дверцу, а старушка мне деньги протягивает своей дрожащей рукой.
- Возьми, милок, за работу.
- Какая, бабушка, работа?! Да вы что?!
- Нет, я не выйду, пока ты денег не возьмешь. Я так не привыкла, чтобы мне помогали, а я бы не отблагодарила.
- Нет, бабушка, я тоже не привык со старых людей деньги брать.
Что я совсем не человек, чтобы с бедного больного человека последнюю копейку с пенсии забирать.
Но старуха не соглашается и кладет мне медную мелочь перед собой на переднюю панель.
И только тогда начинает медленно выбираться наружу, я ей помогаю. Когда она уже на улице и поворачивается в сторону подъезда, чтобы начать преодолевать эти пять метров до подъезда, я пользуюсь моментом, ныряю в салон, сгребаю ту мелочь, что она мне оставила и, стараясь, чтобы бабушка ничего не заметила, осторожно кладу деньги в боковой карман ее кофты. Довожу до дверей подъезда. Дальше идти она мне не разрешает.
- Езжай, сынок. Теперь я уже сама потихоньку. Как-нибудь. Отдыхая. Теперь я сама доберусь. Еда теперь у меня есть. Может, мне легче завтра станет… А то сегодня с совсем что-то плоха.
Я оставляю ее и иду к машине. Сажусь и уезжаю. И только отъехав уже достаточно далеко, вдруг замечаю, что на передней панели со стороны пассажира возле самого стола блестят деньги: 1 и 2 сантима. Бабушкины деньги…
Видно, впопыхах, я не всю мелочь заметил и бабке отдал. И эти три сантима светились перед моими глазами немым укором.
То есть получалось, что я все-таки взял со старушки денег за проезд. Хоть три сантима, но взял.
- И что ты будешь с ними делать? – сам у себя спрашиваю я.
Где живет старушка, ты не знаешь… Хлеба себе купишь или леденцов?!
И так меня совесть за горло схватила, так я себе противен стал, что аж слезы на глазах выступили.
Ведь у меня далеко-далеко отсюда старенькая мама, тоже больная и немощная, последние годы доживает. И тоже до сих пор сама все делает. Как всю жизнь привыкла делать. Мало у нее сил, но сколько есть, из последних – живет и старается никому не быть обузой.
- Утром, бывает, просыпаюсь, - говорит мне, когда я звоню ей домой на Украину, - сил никаких нет подняться, и ноги не держат, а встала, тюп-тюп. Шаг-второй-третий. И пошла. И так целый день. Целый день в хлопотах и заботах. Только работа, - говорит, - меня на этом свете и держит.
И еще дети и внуки…
Вспомнил я все это. На глазах выступили слезы, и поехал я прочь. По дороге зашел в церковь. Бросил старушкины копейки в коробочку, где денежки на ремонт храма собирались, купил две свечки, поставил одну за маму, другую за эту неизвестную героическую старушку, помолился за их здравие и пошел на почту. Послал маме денег. И решил, что когда-нибудь об этой старушке напишу что-нибудь хорошее. Она это заслужила. Как и моя дорогая мама.
Больше я этой старушки не видел. И ничего о ней не знаю. Но что человек она настоящий, в этом я ничуть не сомневаюсь.
В старости все проявляется четко и окончательно. Перед смертью человеческая сущность обнажается. Или ты старая ведьма, или ты святая. Та старушка была на Божьей стороне.
И дай Боже ей всего и самого.
А я слаб и молод. И мне еще жить и жить.
И дай мне Боже… И не дай Бог…
Остальное додумай сам, дорогой читатель, потому что дальше каждый все понимает по-своему. И не мне быть судьей и учителем.
На все воля Божья и у каждого свой путь жизненный, судьба и доля.

                Рассказ 2

            Приключения иностранца в Украине

                Часть 1. Дорога туда

Был декабрь 2004 года. Приближалось католическое рождество. Запах праздника уже прямо висел в воздухе.
Меня мучила застарелая ностальгия.
Я уже не помню, когда был у себя на родной Украине.
Там у меня жила старенькая мама, два брата, племянники и многочисленная родня. Там была могила моего отца, и я понял, что сейчас именно тот момент, когда все остальные дела надо отодвигать на второй, третий и задний планы и собираться в дорогу.
Надо ехать. Встречу Новый год. Дома, с мамой, с братьями. Как положено, как хочется. Как мечталось. Давно и долго.
Оформляю визы. Плачу несправедливо большие деньги за то, чтобы меня пустили обратно к себе домой, покупаю билет на автобус до Киева, сажусь 26-го у себя в Тукумсе на электричку и стартую. Сначала – Рига. Там пересадка с железного коня на мягкую резину полутораэтажного “Ecolaine” европейского класса.
Место в автобусе достается мне впереди сразу за водителем и над ним. С одной стороны, очень удобно, чтобы смотреть, и, с другой стороны, очень неудобно, чтобы удобно  сидеть, ноги вытянуть нельзя, а впереди 20 часов такого позирования. Ну, ладно. Лучше плохо сидеть, чем хорошо спотыкаться, думаю я и осматриваюсь по сторонам.
Рядом со мной сидит плотный (много места занимающий), представительный как по килограммам, так и по производимому на женщин впечатлению мужчина лет 30-ти. По поведению его становится понятно, что перемещаться по международным маршрутам ему не привыкать, а судя по паспорту, который он держит в руках, понятно, что он связан с морем, потому что на паспорте по-русски выведено «Паспорт моряка». «Моряк вразвалочку сошел на берег» в Риге, и теперь ему на автобусе срочно надо добираться до другого родного порта – Одессы, чтобы немного отдохнуть, - так себе оцениваю ситуацию я.
На берегу моряки обычно нахальны и великодушны. Этот не исключение. Первым делом оценив меня и решив, что я ему в ближайшее время вряд ли буду в чем-то полезен, он переключается на женскую половину человечества.
Слабая, прекрасная женская половина человечества в передней части салона автобуса была представлена только женщинами семейными, немолодыми  и с маленькими детьми. Моряк немного поскучнел, но тут молодая стюардесса взяла микрофон и стала нас знакомить с подробностями предстоящего маршрута и тонкостями предлагаемых услуг.
Звали девушку Анжелой и чувствовалось, что раньше романтика дальних дорог и приключений не последний стимул для нее в этой жизни. Закончить, Анжела стала прижимать заказы и отвечать на вопросы.
Моряк сфокусировался на меню и на стюардессе. При этом в меню он не смотрел, а стюардессу почему-то норовил называть Джульеттой. Когда я ему попытался подсказать, что девушку зовут все-таки Анжелой, он мне вполне резонно возразил:
- А какая разница. Она откликается и на Джульетту, а Джульетта мне как-то больше нравится.
 Прозвучало это убедительно. И я оценил его юмор. По достоинству. Мужик был личностью колоритной, и я ждал интересного продолжения. Но у них, к сожалению, что-то не срослось в самом прологе романа. Или моряк был не во вкусе Анжелы – Джульетты или ей хватало двух водителей и кучи пассажиров на шее, или она была все-таки немного честная и иногда принципиальная. Не знаю.
На заигрывания моряка она реагировала вяло, и тот скоро от нее отстал.
Потом начались таможни, ужин, ночь, сонливость, и все затихло, так и не начавшись.
Ночь прошла тихо и спокойно. Но было очень неудобно. Сидячее положение страшно изматывало и заснуть было практически невозможно. Кое-как вздремнуть все-таки удалось. Но после этого наутро казалось, что ты вовсе не отдыхал, а мешки из вагона где-то на станции таскал. Ну, да ладно. Автобус мчится прямо за границу. Колеса накручивают километры, и с каждой минутой я все ближе к своей бывшей батькивщины.
За окном проплывает бесснежный пейзаж. Вроде зима, но белого цвета почти нет. И температура колеблется что-то около нуля. Ночью пару градусов минус, днем при солнышке немного +. Но тем не менее скользко. Особенно ночью. Мы мчимся на крейсерских 100 км/ч, и на поворотах только поскрипывают тормоза и рессоры. График есть график, а дороги есть дороги.
Потом, когда я уже через два дня вечером сидел с мамой дома за праздничным столом и ужинал, смотрел телевизор, в новостях показывали такой же, как наш Ecolaine, но только не «Рига – Одесса», а «Рига – Москва». И не в нормальном положении, а вверх колесами. Где-то ночью он не вписался в поворот и на скользкой дороге перевернулся. Но это было на следующий день и не с нами. Мне и нам повезло. Тогда. И пока. Дай Боже, чтобы и впредь.
А тогда, преодолев около 800 км сквозь ночь, туман, гололед и три границы, мы утром медленно тащились по широкому шоссе Чернигов – Киев.
Дорога прекрасная, по три-четыре полосы в каждом направлении. Светит солнце. Температура воздуха +2 +3. А мы тащимся на скорости 40 км/ч. А все потому, что на обочинах через каждые 2-3 км дорожные знаки * снежинка, и под ними ограничение скорости в 40 км. А почти за каждым знаком украинские дояры из Державной автоинспекции хоронятся. И хоть асфальт сухой  и температура выше нуля, это ничего не меняет. На обочинах кое-что из остатков снега. Кое-где имеется, значит, основания для действия знака присутствуют.
Там и сям наблюдаем процесс доения. Не в меру шустрых и торопливых частников. Наш свободный водитель, вынырнув из своего «пенала», где он провел в более-менее раздетом состоянии и на простынях ночь и, перекусив предложенным Анжелой-Джульеттой разогретым в микроволновке завтраком, изъявил готовность связаться по мобильнику с начальством.
Доложив обстановку и проинформировав, что возможен срыв графика по зависящим от милиции причинам он перешел в режим ожидания.
Начальство среагировало молниеносно. Через каких-то  пять минут. Прозвучал разрешающий звонок и наш автобус, радостно дернувшись, набрал свои законные 100 км/ч. Завистливые частники и недовольные. (???) Да и сопели носами, но нас это волновало уже мало. Споро и беспрепятственно мы преодолели последние подступы и зарулили в стольный град, мать городов русских, сильно древний и вечно юный красавец Киев.
Город поражал размерами, новостройками, людской суетой и автомобильными пробками. Это была еще не Москва, но уже далеко не Рига. 3,5 миллиона населения, мощный Днепр, живописнейшие пейзажи и неповторимая архитектура. Дарница, Подол, Крещатик. Увидев все это, я решил при случае обязательно выкроить время для обзорной экскурсии по городу.
Но сначала надо было определиться с билетами. С Киева дальше до Вапнярки мне предстояло добираться поездом, а для этого надо было сначала попасть с автовокзала  на ж/д вокзал. Вариантов было несколько: метро, троллейбус, маршрутка, такси.
Но варианты эти прорезались уже после, когда я немного поездил по городу, оклемался, порассматривал карту и порасспрашивал прохожих. А вначале, пока я всего этого не знал, а неизвестность с билетами подстегивала, пришлось жертвовать деньгами, но выигрывать во времени.
Услужливые бомбилы-таксисты-частники ситуацию просекали четко и уже барражировали возле платформы прибытия. Сначала просили 35 гривен, но уже через дорогу, на остановке соглашались подвезти за 25.
Тут мне попался попутчик в виде молодого паренька, и мы уломали таксиста на 20, попав на ж/д вокзал и отстояв полчаса в очереди, я обзавелся билетом  на поезд Киев – Одесса. Но отходил поезд через три часа.
Время погулять у меня было, а вот на экскурсию по городу я уже не успевал. Не беда, думаю себе, схожу сейчас на Крещатик, а когда буду через неделю возвращаться в Ригу, подгадаю так, чтобы сорганизовать себе пару часов на осмотр городов. Так и делаю. Сдаю вещи в камеру хранения, ныряю в метро и через пять минут появляюсь на уровне Майдана незалежности. 
Померанцевая революция уже почти завершилась, но палаточный городок все еще стоит. Правда, напряжения никакого не чувствуется. Близится Новый год. Праздная публика праздно гуляет по Крещатику  и Майдану.
От нечего делать заглядываю в армейские брезентовые палатки с буржуйками и железными кроватями внутри. Железные кровати аккуратно заправлены по армейскому образцу.
В палаточном городке царит армейский порядок и дисциплина. Анархией, пьянством, разбродом и шатанием и не пахнет. Хмурые хохлы с насупленными бровями бродят по одиночке каждый по своему маршруту и предполагается, что они не просто так это делают, а по всем правилам сторожевой науки.
Сразу за палаточным городком революция трансформируется в яркую предновогоднюю ярмарку-распродажу. Торгуют  атрибутами революции налево и направо. Оранжевые шарфы, значки, хлопушки, фотографии с видами Майдан. Сфотографироваться можно тут же. Хочешь, на фоне палатки, хочешь, на ослике. Хочешь, с совой в руке, а хочешь – с маленькой потешной обезьянкой в теплой кацавейке. Обезьянке, видимо, очень холодно, но детворе нравится экзотика, и хозяин обезьянки этим успешно пользуется.
Кстати, когда через два дня я сидел дома в Вапнярке у мамы за праздничным Новогодним столом и с Крещатика передавали по телевизору поздравление Ющенко, Тимошенко, Саакашвили и т.д., и т.п., то на одной площадке с ними, правда, немного в стороне я заметил и эту обезьянку. Странное, а, может, не странное совпадение.
Для меня не странное. Революция, похожая на спектакль или на цирк. Какие герои, такие и декорации. Какой сценарий и режиссура, такая и постановка, и исполнение. Но это все было через два дня и у мамы. До мамы надо еще было доехать.
Побродив по Майдану, я опять полез под землю и сориентировался в сторону вокзала.
Время поджимало, я вышел на платформу. Поезд уже стоял. У меня был шестой плацкартный вагон и 24-е место. Еще шесть часов пути, и я дома.
Осматриваюсь. Вагон забит под завязку. Но мое место меня ждет.
В моем отсеке со мной готовятся отчалить из Киева в сторону Одессы еще три пассажира: напротив молодой паренек, рядом с ним плотный, примерно моих лет мужчина сложной какой-то внешности. Вроде и не совсем злой, но и далеко не добрый. Такой себе ярко выраженный хохол, с холодным взглядом из-подо лба и волчьей настороженностью, не пропадающей даже во время сна и приема пищи.
Рядом со мной медленно раскладывает свои вещи какая-то женщина. Еще не старая, но для молодой ведущая себя чересчур замедленно и заторможено. Где-то что-то у нее не совсем в порядке, решаю для себя я.
Молодой паренек играется со своим мобильником и периодически достает из своего рюкзака небольшие конфетки-шоколадки. Обертки у них разноцветные, шуршащие, невольно привлекающие внимание. Перевожу взгляд на его соседа. Тот ведет себя довольно беспокойно. Он чего-то мечется и не находит себе места. Что-то его, видно, гложет и не дает покоя. В руках у него тоже мобильник, но немного покруче, чем у его молодого попутчика.
Мужик мобильник дергает, трясет, нажимает на все кнопки, безнадежно смотрит на дисплей, потом, что-то придумав, срывается с места и несется к проводнице. Отсутствует он минут 15. За это время в нашем купе происходит много чего любопытного…
Проводив его слегка заинтересованным взглядом, я опять концентрируюсь на пареньке.
- Ты где столько конфет набрал? – не удерживаюсь от естественным образом возникающего у меня вопроса.
Паренек, ни слова не говоря, лезет опять в рюкзак, достает очередную шоколадку и протягивает мне.
- Спасибо, - удивляюсь я. – Приятная неожиданность.
Оказывается, на Украине не совсем еще перевелись добрые люди.
Не желая оставаться в долгу, открываю свои запасы, достаю несколько латышских конфет и кладу перед молодым человеком. Юноша, не теряя невозмутимости, лезет опять к себе и кладет передо мной две шоколадки.
Я достаю мандарины и предлагаю парню и соседке. Соседка отказывается, а парень оживляется:
- Может, давай выпьем?
- Да я к маме еду, - говорю. – Она не любит, когда сыновья пьяные домой приезжают.
Парень что-то себе хмыкает и идет к соседям. Через несколько минут оттуда раздается громкий хохот, хлопки картами об стол, звуки булькающей жидкости, но явно не воды. Мы с женщиной остаемся одни.
- Почему мандарины не пробуете?
- А мне нельзя сладкого.
- Сахарный диабет?
- Если бы. Это было бы счастьем для меня.
- ?!
- Еду домой умирать. Была здесь в онкологическом институте/центре. Говорят, хорошо, если полгода протяну.
И взгляд при этом у нее такой пустой и погасший, что мне муторно стало сразу. Да у кого праздник начинается, а кому с горем не сладить.
Но тут возвращается мужик с не совсем простым мобильником. Выглядит он сильно повеселевшим и явно заправленным горючим чуть ли не по самую пробку.
- Слушай, - говорит он мне, - ты не знаешь, как с этим мобильником справиться?
- А что такое?
- Да вот, разрядился…
- Ну, бери, позвони с моего.
- Не в этом дело. У меня – сущая ищейка. Следователь в юбке. С функциями прокурора и надзирателя одновременно. Что пьяным приеду, - это еще, может, простит, а вот с телефона все мои секретные номера вытрясет. И тогда мне крышка. Отпуск превратится в кромешный ад, бросать меня будет из жара в холод часто и долго, и неизвестно, куда бежать и где ночевать тогда придется. Как в анекдоте. Знаешь анекдот?
Я дипломатично молчу. Он набирает воздуха в легкие:
- Приходит муж пьяный ночью домой. Собака спросонок выскакивает из будки и начинает лаять. Тогда на нее цыкает: - Чего лаешь?! Не дай Бог жену разбудишь… Где тогда ночевать станешь?!
Он громко и радостно смеется над своим рассказом и собой грешным. Я беру его мобильник и начинаю внедряться в память.
- Как стираем, - спрашиваю, - насовсем или куда-то переписываем?
Он на долгую минуту задумывается. А потом решительно машет рукой.
- Стирай на хрен. Я после отпуска новых себе найду. А архивы оставлять ни в коем случае нельзя. Если где-то они будут, жена так и так пронюхает. Это 100 % с гарантией.
Я начинаю стирать, номеров много, почти все с женскими именами, мужик немного грустнеет, но потом опять воодушевляется и начинает свой длинный пьяный монолог.
- Я сейчас с заработков еду. В Сибири на нефтепромысле работаю. Уже второй год. Вообще-то я отставной военный. 25 лет родине отдал. Сначала в Советской Армии, а потом в украинской. 20 годков прапорщиком на складах… Работа не пыльная, но платили мало. Если б не свое хозяйство и кое-какая коммерция, - тут бывший прапорщик хитро прищуривается, и я сразу представляю его себе в форме и на складе.
Картинка складывается в елочку (??). Прапорщик-хохол на складе, это такая должность, от которой с холоду не умирают.
- В Сибирь я, можно сказать, по блату попал, - продолжил бывший военный. – Там деньги нормальные платят, но чтобы до них добраться, много тропинок надо протоптать. Так просто, чужого с улицы на хлебную работу  не берут. И с жильем тоже свои сложности.
Хохол задумался, а потом начал совсем с другой стороны.
- Сегодня на Майдане был. У нас там, в Сибири, я всех кацапов за Ющенко агитировал. Говорю: «Ющенко – это Европа, а Янукович – это уголовный элемент и криминальный авторитет». Большие неприятности от своих прорусски настроенных ребят имел. Чуть не побили меня. Поэтому, когда в Киев приехал, первым делом к палаткам рванул. Смотрю, палатка от Винницкой области. Ну, думаю, земляки. Тут меня, наконец, поймут и приголубят. Да, приголубили… - Бывший прапорщик почесал затылок и фразу закончил тихим матом: - Вышел какой-то хлопец. Ты куда пьяный, говорит, лезешь через забор. – Я, говорю, свой, только что из Сибири. Там за Ющенко агитировал. – А иди ты, добрый человече, туда, откуда пришел. У нас сухой закон. Не дай Бог, старшой наш появится – в милицию тебя вести придется…- Такая вот демократия.
Тут прапорщик снова нецензурно выразился и опять резко поменял тему.
- У меня сын уже совсем большой. 25 лет ему – все никак жениться не хочет. И работать не работает,  и учиться не учится. А все теща виновата… Когда маленький он был, бабушка часто его к себе забирала. У нее свой дом, хозяйство, собака на цепи. Собака не сильно злая, но с придурью. Возле нее можно девять раз спокойно мимо пройти, а на десятый что-то ей в голову зайдет, и она может на тебя, как на чужого, кинуться. Сынок мой зимой с саночками по двору таскался. И собака его хорошо знала, с пеленок, можно сказать. Тот, когда совсем маленький был, и за хвост ее таскал, и за уши. Ручонки в пасть собаке совал – и ничего. А тут шел мимо с санками, та как бросится на ребенка и прямо за лицо. Напугала страшно и щеку разорвала. Щеку потом в больнице зашили, а испуг долго еще не проходил. И сейчас, когда волнуется или переживает сильно, немного заикаться начинает. Швы наложили тогда грубые, тяп-ляп. Шрамы большие остались. Короче, испоганили парня, а все теща виновата. Хотел я того пса застрелить, так она не дала. Собака, говорит, не виновата. Но я тоже уперся. Говорю – чтобы во дворе пса этого больше не было. Не хотите, чтобы я его прикончил, отдайте кому-то. Она послушала. Вроде отдала дальним соседям, но через месяц тот пес порвал цепь и опять в свой старый двор заявился. Терпел я его, терпел, потом дождался, когда теща в город на базар собралась, взял того пса, отвел подальше в лес и расстрелял, как врага народа. Собаке собачья смерть. – Так что ты думаешь?! Теща мне скандал такой устроила, что чуть до инфаркта не довела. Ты, говорит, душегуб, и та собака тебя лучше в сто раз была, а ты вообще хуже любой собаки…
Прапорщик тихо выругался в третий раз.
- Хотел я тогда и тещу сгоряча прибить, но себя пожалел и сына. А тещу не жалко. До сих пор у нас с ней гражданская холодная война продолжается. Хорошо, хоть жена иногда мою сторону принимает… Но не всегда…
Бывший военный, а теперь нефтяник замолчал и погрузился в свои пьяные, невеселые мысли.
Наступала ночь. Шум в вагоне потихоньку затихал. Второй сосед, молодой парень Сережа, после шоколада, мобильника, пива, водки, карт и компании немного устал и клевал носом. Спать он не ложился, потому что не было денег на постель. Да и ехать ему оставалось каких-то пару часов. К тому же он был совсем молодой и что такое настоящая усталость, он еще не знал и не догадывался. Замученная жизнью, дорогой, безрадостными думами и своим смертельным недугом, не совсем старая женщина давно уже притихла на нижней койке в беспокойном и неглубоком сне.
Поезд сквозь ночь мчал нас по Украине.
Ранним утром, незадолго до рассвета я прибывал в родное местечко.
Родное местечко еще спало. Но мама меня уже ждала.
Я так думал. И надеялся…

                Приключения иностранца в Украине

                Часть вторая.
                Дорога обратно

Так и было. Мама меня ждала.
Как всю мою уже долгую-долгую, неугомонную и скитальческую жизнь.
Наступал Новый год…
Очень шумным и веселым на этот раз он для меня не был.
Большей частью, праздники я провел дома, возле мамы.
Помогал ей по хозяйству.
Как-никак она жила совсем одна и было ей, страшно подумать, уже 80 лет.
А я все еще считал себя молодым…
…Проводили старый год. Встретили новый. Посидели за столом, выпили шампанского, посмотрели телевизор.
Никаких излишеств и суеты.
Тихо, мирно, размеренно.
Лет 20 я так не встречал Новый год. Много с мамой сидели, разговаривали за жизнь.
Сколько смог и сколько было времени, помог ей с наружными работами во дворе. Немного починил забор, подрезал ветки на грушах, вишнях и яблонях. Убрался. Несколько раз сходил в гости к родственникам. Но и там много не шумел и сильно не напивался. Не было такого желания и такого настроения.
Но пришло время уезжать.
Тяжкая пора слез и расставаний.
Тем более, когда ты уезжаешь за три-девять земель, а дома оставляешь старенькую и слабенькую маму.
Но…
Так уж жизнь сложилась.
Такая уж судьба у меня.
Так, видно, на роду у меня написано – жить около чужих людей, домой наведываться преступно редко и чувствовать себя порой крупным негодяем по отношению к далеко живущим от меня и самым близким и родным для меня людям.
Но…
Странное чувство.
Когда приезжаешь домой, через совсем короткое время кажется, что ты никуда из дому и не уезжал.
Но стоит тебе сесть в поезд, - все остается позади, и ты опять в стремительном потоке жизни, и, хоть ты только вчера был дома, кажется, что это было страшно давно и даже где-то как бы вроде не с тобой.
Итак, я снова был в дороге. Поезд доставлял меня в Киев днем, откуда тем же вечером междугородний автобус увозил меня в Ригу и Латвию. Билет у меня был приобретен предварительно, и свободного времени у меня оставалось часа четыре.
На этот случай, как Вы помните, у меня была запланирована обзорная экскурсия по Киеву на автобусе. Экскурсия с гидом, с осмотром достопримечательностей, с остановками в памятных местах, скучными лекциями, ленивым любопытством и неглубоким туристским энтузиазмом, заканчивается сама экскурсия.   
Итак, значит, Киев.
Привокзальная площадь. Турагентство. Громкий и назойливый репродуктор: «Уважаемые гости столицы! Приглашаем Вас совершить незабываемую прогулку… автобус находится… время отправления…»
Приобретаю заблаговременно билет, дожидаюсь автобуса, выдерживаю небольшую давку, забираюсь внутрь, занимаю выгодное место сзади у окна.
Времени до отправления остается минут 15, мест 7-8 еще незаняты. Сижу вместе с остальными, скучаю. Жду. В автобус с мороженым не пускают, поэтому отдельные неугомонные личности едят его снаружи на холоде. Кто-то курит, остальные убивают время в разговоре или, как я, молча.
Но вот в автобус заходит пожилая экскурсоводша в толстом слое косметики и белых кроссовках. Заходит она не одна, а с какой-то странной парой людей.
В паре этой ведущим работает лысоватый тип с вертлявым задом, неприятным взглядом и манерами заморского барина, который заранее на всех положил с прибором и поэтому ему в данный момент все безразлично.
- Выглядит, как иностранец, ведет себя как иностранец, значит – иностранец, - с праздным любопытством недолго смотрю на него я и перевожу взгляд на его молодую спутницу.
Та, высокая, тонкая коза со светлыми глазами и белыми волосами выглядит как переводчица, ведет себя как переводчица. «Значит и есть переводчица», - делаю не сильно глубокий вывод я и, странное дело, ясень-пень, совсем не ошибаюсь.
Автобус, тем временем, стоит уже под парами и почти полностью укомплектован туристами на час. Свободными остаются два отдельных места со стороны среднего  прохода, но в разных концах автобуса. Одно спереди возле водителя, где за ним ни черта не видно, и второе, рядом со мной. Парочка начинает неуверенно топтаться на месте, но тертая экскурсоводша кивает молодой девахе на меня и легонько подталкивает ее в мою сторону. Та подходит.
- Молодой человек, Вы не могли бы пересесть в другое место? – довольно бойко выстреливает она.
- А мне и здесь хорошо.
- Та запинается, хочет что-то сказать, но не находит нужных аргументов и спешно ретируется за подмогой к старой тетке-гидше.
Тетка-экскурсовод уже теребит в это время, как застоявшаяся лошадь удила, микрофон и незапланированная задержка ей явно не нужна.
Она бросает в сердцах микрофон и мелкой старческой рысью семенит ко мне.
- Молодой человек, - бегло, развязно и нагловато, как это у них долгими годами  тренировок вырабатывается, - обращается она ко мне. – У нас сегодня на экскурсии присутствует иностранец! Вы понимаете?! – делает она многозначительную паузу. Наверное, ожидал, что я сейчас буду падать в обморок от избытка чувств.
- Я вас прекрасно понимаю, - отвечаю ей на удивление мирно, - я сам уже 15 лет как иностранец.
Тетка слегка недоверчиво косит на меня густо накрашенным глазом – но это итальянец… Он хочет посмотреть Киев…
- Ну и пусть смотрит… Место вон впереди есть. Пусть садится и смотрит.
Гидша немного выходит из себя и начинает слегка волноваться:
- Но им надо вместе с переводчицей раньше приходить… Я вот уже двадцать минут своего личного времени здесь сижу и их жду. Экскурсоводша на секунду теряется, но большой жизненный опыт подсказывает ей оригинальный выход из создавшегося положения:
- Ну, будьте джентльменом, молодой человек!
- Только из уважения к Вашему возрасту, - не совсем ловко капитулирую я и плетусь вперед.
Тетку упоминание о возрасте немного расстраивает, но тем не менее главного она добивается и радость победы быстро возвращает ее в состояние природного еврейского оптимизма. Она быстрой трусцой семенит к скучающему итальянцу. Через минуту все рассаживаются, и автобус трогается.
Я сижу на неудобном месте за водителем и почти ничего не вижу.
Настроение почему-то слегка портится, и я погружаюсь в короткую психологическую яму:
- Вот такая штука жизнь… Ты – иностранец на своей родной Украине… Но иностранец второго сорта… Раз не с Запада и без кучи денег. Место тебе никакое и номер твой – 16-й.
Явно голубой, какой-то итальяшка, какой-то макаронишко с загнивающего Запада здесь пользуется почетом и уважением, к нему приставлена девушка-переводчица, и любые его прихоти не обсуждаются, но стремительно исполняются… Ах, времена и нравы…
Бедная Украина и бедный я «Микола», как называет меня обычно моя мама.
- Куда мы катимся, - задаю себе трудный вроде вопрос, но удивительно быстро на него сам себе отвечаю:
- А катимся мы, Мыколо, вперед. Автобус сейчас – на Крещатик, а потом – на Подол.
А ты – на вокзал, а потом – в Латвию.
А Украина – в Европу и потом – в НАТО.
Может быть.
Два первых ответа – правильное, а на третий ответит сама жизнь.
И ждать придется недолго… Или долго?!
Поживем – увидим…
А пока поживем!..
И поездим. По свету.
Жизнь – это дорога. И, главное на дороге, - это идти вперед к горизонту и за горизонт…
Не будем скучать, сидя на обочине дороги жизни.
Ведь скука – это самое плохое занятие, которое можно придумать.
Да, скучать можно долго.
Ну, а… Толку-то?!
Ладно, поехали, дальше…
До новых встреч.
За новыми поворотами судьбы.
На новых страницах жизненных историй,
надеюсь, их будет много еще у меня.
Пока, счастливо!

                Рассказ 3

                Горсть особых примет и впечатлений
                (Из реки моей памяти)

Я, конечно, не врач, не Чехов и уже не юноша.
Врачом быть не сильно хочется, Чеховым  - не сильно получается, а житейский опыт, тем не менее, скапливается.
Глаза замечают, мозги фиксируют и обрабатывают, память сортирует и складывает по полочкам. Возникают какие-то узлы повторений  и аналогий, из которых хочется делать кое-какие выводы.
К сорока годам любой человек имеет свой отдельный житейский опыт, свое особое мнение по любому жизненному вопросу и со своей колокольни или шестка, или кочки может объяснить любой факт или явление.
С годами на все смотришь по-другому. Спокойней, мудрее. Из подростковых комплексов  и страхов переходишь к зрелым сожалениям и сильному заднему уму.
Вот несколько наблюдений, сделанных вскользь и мимолетом, но почему-то оставшихся в памяти надолго.
По улице мне навстречу шла девочка-подросток лет 11-12 с обожженной щекой. Я шел из магазина к своей машине, а она, видимо, из дома в магазин за покупками. Для нее я был никем и смотрел вскользь, но она стеснительно отвернулась и прошла мимо, стараясь не показывать обезображенную часть своего лица.
- Зря ты так, глупышка, переживаешь, - хотелось сказать ей участливо. И тут же понималось, что это участие для нее будет почти таким же обидным, как и грубая насмешка.
Девочка была стройненькая, шустренькая, симпатичненькая и, если бы не пятно на щеке, – однозначно красивенькая. Теперь этот вывод был не однозначным. И невольно хотелось задуматься, как отнестись к этому факту…
То, что она сейчас себя стесняется, понятно и естественно. Видно, еще не привыкла и, видно, еще не сжилась с этой мыслью.
Вроде бы тело – это одно, а душа – отдельно и совсем другое дело. А нет. Не совсем так – и совсем даже не так. Если ты красив и привлекателен, то и душа у тебя поет и светится от сознания того, что ты нравишься людям, а если вдруг что-то с твоей внешностью не совсем так, тогда и душе приходится ужиматься, скукоживаться и безобразиться. Поэтому ей мучительно и больно, и она почти физически страдает. И физические страдания по сравнению с этим несущественны и переживаются  не в пример легче. Особенно это касается подросткового возраста и особенно актуально для девочек. Ведь их внешность – это их все.
Это их первая приманка, главное оружие и основное средство, с помощью которого они добиваются, чтобы на них обратил внимание их будущий жених и любимый. И тут маленький прыщик, севший на лоб, превращается в большую трагедию.
А что тут говорить о пятне, безобразящем щеку, тут кажется, что хуже уже не будет и можно конца света не ждать. Конец света уже пришел и на щеке уселся.
Помню, как мы с братом лысели. Беда эта нас застала врасплох и случилась вскоре после армии. Еще не старые и не нагулялись вволю. А тут такой удар по самолюбию. Это удар по судьбе и будущему. Нанесенный по голове, а приносящий вред всей личности.
Тут, главное не сробеть  и не сломаться. Не засесть в засаду, не упасть в осадок и не залечь в депрессию.
Брат – тот какое-то время задепрессировал. И сильно почернел лицом от того, что ускоренно посветлел затылком.
Я, глядя на него, сообразил первым, - нечего себя добивать изнутри. Ну, не выстрелил ты на 100 %. И что?! Жизнь сегодня не кончается.
Если нет шансов на самом верху небосклона, опустимся на ступеньку ниже.
Как Ленин говорил: - «Шаг назад, два шага вперед». Тактика, блин, и диалектика. На наш век женского добра хватит.
А у сильно красивого контингента тоже свои минусы есть. Они сильно гордые, сильно заносчивые, и им всего много надо. И к тому же в крупных купюрах.
Нет уж, нам что-нибудь попроще, но покрепче. И чтоб вредностью не отличалось и верность хранить умело…
Ехал я как-то в электричке. Напротив, две девочки-школьницы-старшеклассницы сидят. Стройные, симпатичные, молоденькие. Смотрю, одна что-то руку в руке старается спрятать. Движения вроде бы естественные, но чуть-чуть стесненные. Я прицелился взглядом (негодяй бесцеремонный, сам себе иногда противен из-за этого). Она от этого еще больше тушуется, но виду старается не подавать.
Смотрю, у нее мизинца на левой руке не хватает. Особая примета-с! Вот все в человеке есть. С запасом и гарантией. Но на это уже не обращаешь внимания. Потому что особое внимание – особой примете. То, что у всех есть, - это уже не интересно, а то, чего нет ни у кого, к тому – повышенный интерес.
Я не удержался (вот нахал некупированный) и спросил: «А пальчик давно потеряла?!» Другая, может, сгрубила бы мне в ответ и была бы на 100 % права – нечего, мол, соваться в чужую личную жизнь, чужое горе расковыривать. Но эта оказалась вполне толерантной и уравновешенной:
- Еще в детстве. В мясорубку пальчик засунула.
- А что с мамой было?! – никак не утихомиривался я. – Наверное, в обморок упала?
- А мамы дома не было, мы с бабушкой на кухне котлеты делали, а мама на работе была. Да, как говорят в таких случаях, слава Богу, что так. Малой кровью и минимальными потерями…
Или еще один случай. Как-то через несколько лет после армии, познакомился я с одной девушкой. Опыта большого по женским характерам тогда у меня не было. И я шел по маршруту (жизни), можно сказать, почти вслепую. На одном гиперсексжелании и святой надежде, что мне в следующий раз, но обязательно крупно и на всю жизнь повезет.
Так вот, познакомился я с девушкой, во всем неплохой, но с одной особой приметой. Когда-то в детстве ее сбила машина, в результате полученных травм ее походка несколько изменилась. Она стала при ходьбе хромать. Ходила без костылей и палки, но танцующей ее походку назвать было нельзя. Был я тогда молодой и наивный. Всех секретов женского поведения не знал, не понимал и часто совершал разные глупости. Тогда я было подступился к ней с самыми теплыми намерениями, но она что-то сразу закуксилась и закочевряжилась. Встретив резкий отпор и не зная, откуда ветер дует, я тоже замешкался и стушевался. По-доброму мне здесь понимать не хотели, а по-плохому, да еще с Богом обиженным человечком руки не поднялись что-то сделать, а мозги не повернулись что-то придумать. Поэтому в итоге, как быстро познакомился я с этой хромоножкой, то так же быстро и раззнакомился. Но мысль занозой в голове засела: почему? По прошествии какого-то времени и приобретении кое-какого опыта у меня на этот непонятный вопрос оформилось два противоположных варианта  ответа:
1) я для нее был фигурой мелкого калибра/масштаба и, на самом деле, ей был нужен самец рангом повыше.
2) она думала, что она для меня недостаточно хороша, и мое высокомерие ее самомнение будет все время дискомфортить  и гнобить.
А может, - и того, и другого по чуть-чуть и еще чего-то в суп для запаха.
Правда-то всегда посередине находится, но чтобы до нее добраться, надо иметь терпение все до конца пройти…
А где ж в молодости терпение?! – голова горячая, руки быстрые, глаза во все стороны смотрят, а терпения никакого и в помине нет…
Было это в моем уже далеком детстве. Летом на каникулах мы носились, как угорелые, по долинам и косогорам нашей сельской местности.
Индейскими толпами заваливались в чужие огороды за маисом/кукурузой, орехами, яблоками, сливами, грушами, крыжовником, картошкой, смородиной, морковкой, - и еще много чем – чем так щедра и богата южно-украинская земля.
По вечерам мы собирались на «сабарыхе» (??), небольшом горизонтально-ровном пятачке на верху большого холма-горы. Над головами звездное небо и летучие мыши-кажаны, а мы гоняем или в футбол, или волейбол, или «знамя». Или просто сидим у костра и печем, что Бог послал с ближайшего огорода. Было мне тогда лет 12, и я еще слабо понимал, что мне, собственно, от девчонок надо. Что-то надо было – это чувствовалось. А вот что конкретно – пока не вытуманивалось и не прояснялось.
Своих девочек мы уже всех знали, как облупленных, и за девочек, собственно, не считали. Но тем летом к нам приехала одна девочка из города. Была она высокая, худая, странная  и глухонемая.
Что-то она во мне нашла, потому что ходила за мной и что-то по-своему мычала. Я мальчик был симпатичный, шустрый и добрый. Глаза у меня были большие и магнитные, а душа светлая и ясная. Но что хотела от меня эта странная девочка, я тогда понять не мог. Сейчас я бы сказал, что она хотела «романтизьма» и знаков внимания. Но тогда я был мальчик и мальчик сельский. До моих главных книжек было еще далеко. И смыслы мои жизненные все еще были впереди.
Девочку ту звали Лена. Погостила она у своих родственников всего недели полторы и уехала. Больше никогда я ее не видел и что с ней случилось дальше – не знаю. Но в памяти моей она осталась. Осталась именно такой – особенной, нескладной и таинственной. До сих пор у меня бывают мгновения, когда я вспоминаю свое беззаботное детство, лето, наш пятачок  на горе, ночь, звездное небо, кажанов над головами  и быструю, и трепетную глухонемую пену, которая мучительно пытается мне что-то сказать, а я мучаюсь, мучаюсь, а понять ее никак не могу. А понимаю, что сказать она хочет, что-то очень важное, но что именно – догадаться никак не могу…
А потом лето закончилось, я пошел в 7 класс и о ней забыл. Забыл, чтобы часто вспоминать, уже будучи совсем взрослым. – Почему? – Не знаю. То есть знаю, но не однозначно и не окончательно.
И, напоследок, воспоминание из моей армейской жизни. Служил со мной в одной танковой роте один башкир. В документах и ведомостях он значился как Марат Файзулин, но все звали его Фазиком. Фазиком частично потому, что фамилия у него до такой клички удобно сокращалась, а частично потому, что на Марата и на Файзулина он не вытягивал, а на Фазика очень даже.
Был он круглый, добрый, неповоротливый и немного тормознутый. И с головой у него были небольшие проблемы. И по ночам в койке он иногда рыбку половить любил. Поэтому ходил он немного зачуханный, немного от него мочой пованивало, но во всем остальном боец был безобиднейший и безвреднейший.
Сколько мог, столько службу и тащил. И, может быть, справлялся бы, но ему мешали. С одной стороны, деды, которые донимали его тумаками  и мелкими издевательствами, а, с другой стороны, сама судьба приготовила ему один неожиданный и неприятный сюрприз.
Тем летом выбрались мы на полковые учения. Учения были тяжелые, нервные изматывающие. Наш комбат  рвал  задницу, чтобы получить очередную звездочку на погоны и теплую должность в штабе. Сверху на него давило дивизионное начальство, а над начальством кружилась комиссия, приехавшая из округа.
Соки из нас выжимались по полной программе, А тут еще погода установилась подходящая: до 40 градусов в тени. На небе ни облачка и духота страшная. Плюс гнилая вода и массовая дизентерия.
Все держались из последних сил, но не все выдерживали. Фазик терпел.
И тут в один из обычных вроде дней накрылся движок у одного из учебно-боевых танков. Послезавтра показательные стрельбы, на которые съезжается все мыслимое и немыслимое начальство, а танков не хватает. А тут еще и этот вышел из строя. Все схватились за головы, задницы и погоны, надо срочно менять движок, а новый движок только в рембате. А до рембата 150 км по грунтовой дороге…
Комбат рвет и мечет. Срываются сроки, под угрозой первое место, звездочки  и должность. Фазик всего этого, конечно, не знает. Но тревожное состояние по цепочке сверху  вниз передается и ему. На следующий день прибывает новый движок, и бригада механиков начинает заниматься демонтажом старого и установкой на танк нового. Фазика приставляют к ним для работы на подхвате. Все злые от жары, работы и спешки.
Фазик летает  по танку вверх-вниз и получает грюнделей от всех, с кем соприкасается. В результате, к полудню он окончательно теряет и ту малость бдительности, которая у него была сразу после подъема, и сует свою руку туда, куда ее совать совсем не следует. Движок со всех сторон подталкивают, на место он садится никак не хочет. А на руку Фазика – нате, пожалуйста. Хватает одного неосторожного качания, и движок одним из своих многочисленных выступов давит неосторожно подставленную ладонь Фазика.
Через секунду движок качнулся в другую сторону, но Фазику хватило и этого с запасом. Засовывал в нутро танка Фазик вполне здоровую руку, а вытаскивал из чрева трансмиссии уже что похожее больше на сырую котлету. Орать он сильно не орал – все-таки был мужик и не по-человечески терпеливый, но застонать – застонал. Стон услышали, и суматоха враз приостановилась. Через минуту она опять поднялась, но уже вокруг Фазика и его изуродованной руки. Рука сразу распухла, а из под ногтей стала капать кровь. Вид был ужасный, а Фазик сознание не терял. Он только сильно побледнел и не очень громко поскуливал. Подбежал зампотех с перепуганными глазами и сразу унесся прочь за машиной. Приехал штабной козлик-УАЗик, и Фазика увезли в санчасть.
И тут началось что-то малопонятное. По всему выходило, что Фазику нужны госпиталь, операция, длинная реабилитация и, скорее всего, комиссование, т.е. досрочное увольнение из армии по болезни. Ничего такого не случилось. Через неделю он пришел из санчасти. Опухоль спала, и он потихоньку стал приноравливаться к своему полуинвалидному состоянию. Скорее всего, у него были раздроблены мелкие кости, но, слава богу, не сильно и гангрены не случилось. Но переломы были множественные, и кости были смещены.
В результате, через месяц кости срослись, но ладонь из ровной и плоской стала полувысохшей  и скрюченной. Она приобрела неестественную форму лодочки или ковшика, и пальцы почти перестали сгибаться. Наш ротный дал Фазику резиновый мячик, чтобы тот тренировал и разрабатывал  покалеченную руку.
Но это помогало мало. В результате Фазик остался в армии, но с боевой единицы превратился в полукалеку. И выражение лица у него закрепилось такое, как у терпящего муки и лишения скитальца и страдальца, и походка у него стала  такая, как у нищего с паперти, - замедленная, настороженная и немного кривая. Изуродованную руку он теперь обычно прятал или в карман или держал согнутой, прижимая к животу. Или потому, что она болела у него, или потому, что он стеснялся ее вида.
На занятия и наружные работы он почти  не привлекался, а все больше ходил тенью по расположению с тряпкой с целью наведения идеального порядка.
Учения те полковые, на которых Фазик руку свою покалечил, прошли успешно. У танка того злополучного двигатель все-таки заменили. Он участвовал в стрельбах. Наша рота заняла призовое место, батальонный скоро пошел на повышение. Отличившихся отметили в приказе по дивизии, многим дали очередные звания и лычки на погоны. Некоторые уехали в краткосрочные отпуска домой.
Все вернулось в свое русло. Но все это обошло стороной Фазика. Его просто, вроде бы и как бы не стало. Шум из-за его увечья никто поднимать не стал, чтобы не повредить своей карьере. А сам Марат Файзулин был слишком простым и забитым, чтобы у кого-то что-то требовать. Ему даже в какой-то степени стало теперь легче. Деды, чувствуя за собой долю вины в случившейся с ним беде, от него отстали. А ротный, по той же причине, стал его опекать. У Фазика наладилась полусанаторная жизнь, и после того как боль ушла, ему стало жить вполне сносно. Если бы не рука, было бы вообще чудесно. Но если бы не рука, его бы сейчас во все щели и по полной программе сношали как по уставу, так и без. Как до отбоя, так и после. Фазик это все понимал. Поэтому он предпочел не гнать волну и успокоиться тем, что есть.
Улыбка опять стала появляться на измученном недавними переживаниями лице, но вполне безоблачной назвать ее все-таки нельзя. Да у него никогда и не было этой 100 % улыбки, 100 % везунчика и счастливчика. Ему и этой сегодняшней полуудавшейся улыбки было много.
И такая для него была большим делом и большим подарком. Его судьба – терпеть. И терпеть столько, сколько жить будет.
Здесь и сейчас еще ничего. А закончится служба, надо отправляться в богом забытую глухую башкирскую деревню.
Вряд ли, и там у него жизнь медом намазанная сверху сложится. Трудное детство никогда не заканчивается. Часть трудностей он уже оттерпел. А сколько еще впереди? Один бог знает.
Но Фазик уже смирился с этим. У маленьких людей – маленькие проблемы. Но жить с ними – ох, как нелегко. Кто-то, а Фазик это хорошо знал.
Ну, ничего. Авось и как-нибудь. Не бог весть что. Но все-таки божий раб и божья – убогая жизнь. Бог терпел и нам велел. На том свете будет легче. Может быть.
Дай Бог, чтобы так было для всех, кому на этом свете тяжело и трудно!

                Рассказ 4

                Субботняя прогулка

Месяц май. Прекрасная солнечная погода. Субботнее утро. Выхожу на улицу. Вижу молодую соседку Марину с пятого этажа. Сегодня я еще ее не видел, а так вообще знаю ее давно и наблюдаю за ней, можно сказать, с ее младых ногтей.
Сейчас она уже матрона, и ее дети ходят в детский садик. Знаю и ее маму, низенькую, толстенькую и явно противную тетку.
Знаю и ее отца – высокого, худого, лысого и чаще пьяного, чем трезвого, но при этом очень жилистого и сильно работящего мужика.
Знаю их собаку, маленькую, серобелую, голосистую скотинку с такой длинной шерстью, что глаз ее я еще не видел.
Всех их я знаю, поэтому когда наблюдаю Марину, налитую кровью с молоком, молодостью и жизненной энергией до такой степени, что все одежды на ней кажутся тесными и малыми, - то откровенно и приятно удивляюсь. Мне становится хорошо как по-мужски, так и просто по-человечески.
Я делаю объективный вывод, что ей чудным образом повезло. Она, как настоящая дочь своей мамы, больше похожа на нее. Но похожа теми качествами, которые ее ничуть не портят.
Как любящая своего отца дочь, она и на отца похожа, но как раз в тех местах, которые ей не стоило бы перенимать от матери, а у отца с ними все очень даже ничего. То есть, что было лучшего у родителей, перешло к Марине и в результате образовалась новая чудная порода.
Черненькая, полненькая, грудастая, но живая, шустрая и веселая. И не такая вредная, как мать, но уж и не записная пьяница, как отец. И молодая. Обворожительно, цветуще молодая. Короче, южный персик на берегу холодного Балтийского моря.
Она одета на день раньше от ветреной сегодняшней погоды, и я участливо замечаю:
- Вот и лето пришло?!
 Имею в виду минимум гардероба, но она имеет в виду, наверное, другое, потому что отвечает:
- Не могу дождя дождаться. Жарко так, что я не могу…
Я удивляюсь. Вот что значит девичья память. – Две недели назад еще снег по ночам лежал, и о солнце только безнадежно мечталось, а сейчас некоторые дождя просят…
Марине было или некогда спорить со мной, или ей это было совсем ни к чему, - так или иначе, она попилила к своим родителям на пятый этаж, а я попилил на субботнюю прогулку в город. Эти прогулки, моциона ради, я совершаю почити регулярно, и маршрут их обычно один и тот же.
Когда я иду дальше от своего дома и перехожу через два квартала, я упираюсь в местный базарчик.
Делаю так почти всегда и почти автоматически.
На том базарчике есть у меня облюбованные торговые точки и давно знакомые тетки-продавщицы. Так как теток несколько, а я один, то с недавних пор я практикую задавать им один и тот же вопрос в один и тот же день, но каждый отдельно. Получаются порой довольно интересные диалоги с, другой раз, совсем неожиданными продолжениями.
Говорю одной: - Оля, загар вам к лицу.
Она: - А что, без загара я хуже?!
- Ну, что вы?! Вам любые наряды к лицу, а если их постепенно минимизировать, то только приятней для понимающего толк глаза.
Она: - Ничего убирать не будем. Уборка у нас после обеда будет.
- Понял, не дурак.
Поэтому спешу ретироваться.
Через три поворота и 50 метров подхожу к другой:
- Ну вот, в природе теплеет, женщины раздеваются и становятся все краше и краше.
Она: - С этого места, пожалуйста, поподробнее.
- Я мог бы и поподробнее, но только хитрый и осторожный работник может дожить до пенсии. Тут у вас муж, я видел, вокруг бродит… А я не хочу умирать молодым. И тут же себе возражаю: - Но старым я еще больше не хочу умирать. Старый, больной, немощный, сил уже никаких нет, а тут еще смерть с косой пришла – фу, противно даже подумать. И не дай Бог представить, что ты так представляться начнешь.
Она: - Что-то очень пессимистическое Вы загнули.
Я: - Не пессимистическое, но реалистическое. Каждый день надо думать, в каком направлении двигается и что тебя в конце поджидает.
Она: - Странный комплимент, но для первого раза, принимаю как неотшлифованную заготовку. В следующий раз приходите более подготовленным, а мужа я куда-нибудь сплавлю, чтобы вас лишний раз не пугать.
Понял, не дурак, поэтому спешу уйти до следующего раза.
Подхожу к третьей.
- Привет, Ева, - тепла все больше, одежды на тебе все меньше. Ты цветешь и пахнешь и ничуть при этом не толстеешь, как тебе это удается?
Она: - А меня муж мясом только кормит и салом. Ничего не жалеет, лишь бы я весу набирала… Но ко мне никакое сало не прилипает. Видно, порода у меня такая худая.
- Счастливая у тебя порода. 95 % женской породы хочет быть на тебя похожей и безуспешно.
- Да?! Ну и ладушки, а то я уже хотела за большинством податься, а ихнее большинство, оказывается, к моему меньшинству тянется… Вы льете бальзам на мою открытую рану…
- Всегда готов, если желание не испортят!
- Да я никогда о таком плохом и думать не думала!
Понял: не дурак. Поэтому чешу себе дальше.
Есть у меня еще одна экстравагантная полузнакомая, к которой я сейчас уже вот-вот подойду. Полузнакомая потому, что кое-что о ней я знаю довольно подробно от нее самой, а вот как зовут ее, так до сих пор спросить не решился. У нее магазинчик на базаре. Но часть товара разложена на улице. Причем, как зимой, так и летом. Зимой она стоит в длинной дорогой цигейковой шубе, весной в пальто. Когда я ее неделю назад спрашивал, почему еще в пальто, она мне предложила:
- А постойте-ка со мной здесь на сквозняке да на холоде.
Я галантно возразил, что готов стоять рядом вечно, но мужа боюсь.
Она сказала, что трус не играет в хоккей.
Я подметил, что у хоккеистов печаль (???) начинается в 40, а до моей еще надо попытаться дожить.
Она заявила, что надо не доживать, а жить так, чтобы дышалось полной грудью.
Я чуть завистливо согласился:
- Легко вам говорить – чуть только воздуху набрал и все в порядке, потому что полная грудь уже и так есть.
Она радостно засмеялась тогда, неделю назад, а сегодня на дворе уже месяц май. Подхожу к ней и, вежливо здороваясь, делаю комплимент:
- Так вам гораздо лучше, чем в прошлый раз. Говорят, когда одежды становятся все меньше, женщины становится все больше…
Она так смотрит на меня глазом опытной женщины:
- Главное здесь не переборщить.
Я радостно соглашаюсь:
- Да, чувство меры – это наше с вами общее достоинство.
…Базар заканчивается и время моей субботней прогулки тоже.
Завтра надо отоспаться, потому что впереди меня ждет напряженная трудовая неделя, а в следующую субботу, если даст Бог, доживу, и все будет нормально, я опять займусь своими субботними наблюдениями на ходу возле дома и прилегающей к нему территории…

                Рассказ 5

                Как я в кожу лез

Городок наш невелик и не мал, что по политическим представлениям совсем неплохо, и меня вполне устраивает. Живу я здесь давно, еще с советской власти.
Можно сказать, врос корнями. Сын, дочка, две жены, несколько хороших друзей и много разных знакомых.
Квартира, машина, гараж, работа, устоявшиеся привычки и досуг. Больше сорока за плечами, и один Бог знает, сколько еще впереди. Все у меня есть, но этого, конечно, мало. Огорчительно мало. Непозволительно мало.
Каждый день хочется чего-то еще.
Если не очень большого, то хоть страшно приятного.
Недавно я решил, что мне нужна кожанка. Вообще-то кожаных курток у меня есть целых несколько. Почти все неплохие, на ходу и в товарном виде. Но все уже приевшиеся, морально устаревшие, вышедшие из моего уважения и почитания.
Куртки есть, но хочется еще.
Хотение это у меня давнее и перманентное. Хочу я с часто угасающей, но никогда до конца не пропадающей силой.
Как деньги заводятся, так и хочу новую куртку. Хочу сильно, но не всегда очередь до нее доходит. А когда бывает доходит, случается деньги куда-то деваются.
Первую свою кожанку я купил уже и не помню сколько лет назад, и вышло это случайно.
Случайно и неожиданно я много чего покупаю. Правда, предварительно долго об этом подумываю.
Первая куртка была польской.
Недорогая и новая, но большеватая и мешком на мне висящая. Пришлось нести ее в ателье и коротить рукава.
Любил я ее не сильно. Но какое-то время кое-какую службу она мне сослужила.
Вторая куртка меня сама нашла. Я бродил по Риге. В праздных поисках непонятно чего кормил глаза и сбивал ноги. На третьем часу такого гуляния из очередной мимо проплывающей подворотни мне наперерез выскочила сильно молодая, но маловоспитанная и слабокрасивая цыганка. Несколько преградив мне дорогу, она стала энергично предлагать свой «очень дешевый и очень хороший турецкий товар».
Я обычно игнорирую подобные «заманчивые» предложения, но тут, сам не знаю почему, тормознулся. В глаза настырно полезла проворной цыганкой подсунутая черная кожаная куртка из кожзаменителя. 
На вид куртка была вполне симпатичная и на мне сидела вполне даже ничего. И вокруг люди в большом количестве маршировали в аналогичных предметах гардероба.
- Что я, рыжий?! – решил я и капитулировал на компромиссных для обеих сторон условиях. Цыганка скинула пару латов, а я облачился в новую куртку… Кстати, я до сих пор считаю, что тогда если и прогадал, то совсем несильно ходил петухом и выглядел гоголем.
Потом куртка стала трескаться по швам и идти клочьями. Но к той поре я к ней охладел и жалости особой из-за этой потери не испытал.
За такие деньги – такое и качество. А срок службы в два года – это уже совсем даже не хило, - так подумал себе я и третью куртку решил заказать в Вильнюсе через одну свою знакомую из «челноков».
Везла та знакомая ту куртку мне целый месяц и меняла два раза. Первая была размером большая, зато вторая тянула только на демисезонный вариант, хотя и имела отстегивающуюся подкладку и зимний воротник какого-то маловыразительного вида.
Ну, и ладно. И на том спасибо.
С горем пополам и без особой радости принял я ее в свой гардероб.
Однако, прошло какое-то небольшое время, и я опять загорелся желанием удивить себя хорошим кожаным куртяком. Чтобы и я себе в нем нравился, чтобы людям было не стыдно в нем показаться.
Быстро обозначились горизонты желаний и коридоры возможностей.
Две сотни отдавать за куртку мне жаба жадности не разрешала, а обзаводиться б/ушной и поношенной польской гонор запрещал. Материальное благосостояние у меня к тому периоду значительно укрепилось и немного повыпендриваться было самое время.
Местный базар ничего подходящего мне предложить не смог, и я решил в очередной раз попытать счастье в Риге. И вот я на рижском Центральном рынке. Медленно обхожу лавочки, магазинчики и уличные развалы, но вдохновения особого от увиденного не испытываю.
Продолжаю поиски. Субботнее время летит, но день еще не кончается. Физически начинаю немного уставать, но моральный заряд толкает вперед.
В конце концов, на какой-то дальней захолустной окраине базара натыкаюсь на стационарное сооружение из бетона и стекла. Продаются в нем одни только кожаные куртки, и курток этих навалом, по крайней мере, достаточно много для того, чтобы одна из них оказалась моей, говорю себе я и втягиваюсь внутрь. Людей внутри немного и две еще не совсем старые молодухи-реализаторши сразу берут меня на прицел.
Начинается клеевая обработка клиента на предмет, что Вам показать из того, что Вас интересует, из которого у нас есть все, что Ваша душа пожелает. Я сопротивляюсь вяло, и тетки, чуя это нюхом, заметно активизируются. Давление нарастает с обоих флангов, но происходит это все без грубого нажима. Совсем даже наоборот. Все цивилизованно, пристойно, и я бы даже применил выражение – обходительно.
Они меня одевают, раздевают, и процесс этот мне нравится гораздо больше, чем результат. Они готовы продолжать еще, но меня начинает тормозить моя врожденная скромность. Мне нравятся три куртки, но какой одной отдать предпочтение – я не знаю. Теряюсь в догадках и сомнениях. Одна зимняя и сложная в отстегивании и развязывании всяких подвязок и воротников, вторая светло-коричневая и царапает мое тонко эстетическое начало, привыкшее к консервативно-радикальному черному цвету.
Третья вроде ничего, но – демисезонная, - зимой в такой не походишь. А с другой стороны, уже весна совсем скоро начинается, куда мне летом зимнюю куртку таскать?!
«Не понравится носить, куплю потом еще что-нибудь», - обнадеживаю себя я, но сомнения остаются.
А пожилые девочки все вешают на мои уши мармеладную лапшу, а на мои плечи корейскую телятину разных фасонов и типоразмеров.
У одной куртки покрой архисложный, у другой молнии архинеудобные. Третья стоит колом – и все не хотят признаваться мне в любви и не хотят становиться моей «второй кожей» так, чтобы моей первой было под ней тепло и уютно.
В итоге останавливаюсь на «клубнике». Мужского рода и с ударением на первом слоге. Недлинная курточка. Черного цвета. Со стоячим воротничком. Манжеты  и пояс из ткани на резинке. Курточка сидит на мне, как влитая, а я стою в ней, как вкопанный. И все бы хорошо, и все бы ладушки, да рукава у куртки длинноватые.
Говорю об этом теткам. Одна из них, которая Инна (Инна с двумя «н», как подчеркнула сама имени хозяйка), так вот Инна с двумя «н» быстро сводит проблему  на «нет», а меня пытается дожать до полного «Да».
Курточка – атас, бросается в последнюю и решительную атаку н-настроенная только на окончательную победу Инна.
Клубный вариант специально как для ближнего боя, так и для водителей-дальнобойщиков придуманная. И даму куда-нибудь сводить можно. Идет вам изумительно, а что рукавчики немножко морщинят, так это вам фигуру никак не портит, а только прибавляет солидности.
Если брать другую поменьше, так та будет жать в плечах и подмышках, движения будет сковывать, и про комфорт с удобствами можно не вспоминать. А эту мы можем в мастерской, что здесь же, за углом, за час и за три лата быстренько подогнать.
Но Вам и так хорошо! Правда, Таня?!
Вторая взрослая девочка, более грубая на вид, но, видно, более честная внутри, неубедительно и уклончиво что-то хмыкает…
- Ладно, - думаю. – Сомнениям надо положить конец. Хотеть куртку я не хочу, а лучше все равно ничего здесь нет. Если что, у себя в Т. поправлю…
Достаю деньги, расплачиваюсь, получаю заверения, гарантии, фальшивые улыбки, наилучшие пожелания и фирменный пакет с клубником внутри.
Быстро и теперь уже напрямик пробираюсь обратно к вокзалу. «Чемодан, вокзал, электричка», и через два часа я в родном и до боли знакомом городке Т. Дома подхожу к зеркалу и – мама дорогая! О, ужас! Что я купил и где глаза мои были с мозгами на пару?!
Из домашнего зеркала на меня смотрела совсем другая куртка.
Гипноз рижских теток здесь больше не действовал, и со стены на меня укоризненно таращился неуклюжий человечек в куртке явно не своего размера.
Куртка та заканчивалась не на уровне пояса, как ей полагалось бы, а на заднице. Рукава были на сантиметров 10 длиннее положенного. Руки в рукавах совершенно пропадали. Если и подтянуть рукава, чтобы резинки манжет удерживали  их на запястьях и если то же сделать с низом куртки, чтобы тамошний пояс-резинка занял бы надлежащее ему место на талии, то сразу возникало впечатление, что ты не мужчина-орел, а целлюлитная женщина в уродливых складках, спускавшихся (??) на твои руки и бока. К тому же рукава давили своим весом на манжеты, манжеты, в свою очередь, передавали нагрузку на основание ладоней, и складывалось субъективное мнение, что куртка держится не на плечах, а на запястьях, и весь столб рукавов тяжелой ливерной колбасой тянет эти бедные ручонки вниз к земле. Ситуацию срочно надо было спасать. Голова, немного пошумев, выдала в сознание два варианта: или отвезти куртку назад в магазин, или попытаться подогнать под фигуру здесь на месте. Первый вариант был простой и реальный, а второй – сложный, ненадежный, требующий нервов, времени и денег.
Я на какое-то время заколебался, но мой внутренний голос, не знаю, почему, настойчиво посоветовал обратиться в ремонтную мастерскую.
Голос был настолько убедителен и категоричен, что спорить зря я с ним даже не стал и подчинился. Подчинился без радости, но со скрипом. Как говорится, с нелегким сердцем и тяжелой душой. Предчувствия меня не обманули.
Началась длительная эпопея с ушиваниями и переделками. Как я и подозревал, быстро и просто она не закончилась.
Началось все с того, что хоть в моем славном городе Т. мастерских по коже было целых три, но реально мне помочь могли только в одной. Только там был достаточно подготовленный и опытный кадр, который за это дело брался и внешний вид которого внушал мне не смутные опасения, но хоть какую-то надежду.
Но чтобы придти к такому выводу в конце, мне в начале и по закону подлости пригодилось обойти их все три по порядку. В первой мне отказали с порога, сказав, что такая сложная работа им не по профилю, зубам и силам. Во второй было чуть посложнее. Там отказывать не стали, но велели приходить через неделю.
За дело бралась сама хозяйка ателье. Была это наполовину хохлушка, наполовину  еврейка в возрасте далеко за 40. Полуеврейка выглядела как настоящая дочь Израиля, в салоне у нее на самом видном месте висело шикарное свадебное платье, и все дышало устойчивыми традициями и большой солидностью.
- А платье вы сами делали? – не знаю, почему, спросил я. 
Хозяйка посмотрела на меня своими еврейскими глазами – полупрезрительно, полунегодующе:
- Это нам из Америки привезли…
- Ну, раз из Америки… - тогда базара нет, успокоился я и пошел себе домой.
Через неделю прихожу, платье американской невесты благополучно висит на старом месте, а к моей новой куртке никто еще пальцем не прикоснулся.
Хозяйки нет на месте, в салоне две девочки-швеи сидят и что-то чинят.
- В чем дело, - начинаю я нервничать. Неделя прошла, работа не сделана, где хозяйка?
Девочки смотрят на меня с полнейшим равнодушием:
- Ничего не знаем, звоните Галине.
Звоню этой хозяйке - Галине.
- Галина, почему моя куртка не сделана? Неделя уже прошла, а к ней никто еще не дотрагивается.
Та начинает меня грузить своими проблемами и обещает, что сейчас же даст задание девочкам все к вечеру сделать.
- Нет уж, спасибо, - говорю я, - обещали сделать сами и неделю назад, а теперь какая-то неопытная девчонка в спешном порядке пороть горячку  на моей дорогой куртке до вечера будет. Представляю себе заранее ошеломляющий результат его стараний. Нет уж, увольте, пожалуйста.
Забираю куртку, хлопаю дверью и иду в третью мастерскую.
Там за работу берутся, дерут с меня три шкуры и в принципе работу делают неплохо, но экономят на рукавах. То есть стесняются обрезать их так, как надо, ограничиваясь не нужными 10, а скромными 5 сантиметрами. Выдерживаю серьезнейшую дискуссию, с трудом переубеждаю их, иду на дополнительные расходы, но еще через неделю получаю, наконец, свою курточку в лучшем виде. Теперь это не курточка, а – лялечка!
Если раньше в ней я был не сильно молодым, лысым, начинающим толстеть неуклюжим мужчинкой, рохлей и неудачником, то сейчас я смотрелся совершенно по-другому. В ней я буквально преобразился. Подрос на несколько см и стал вдруг страшно солидным. Где-то даже значительным.
От меня сразу запахло хорошей кожей, хорошим вкусом, элегантностью и деньгами. Я вдруг приобрел другую осанку, важность, фактурность и статус. Такого мужчину сразу хотелось любить и холить, и лелеять. Такому хотелось довериться и к такому хотелось прижаться.
Я был доволен, и причиной была по новому переделанная моя новая, но уже со сложной судьбой, - куртка. Работница ателье, выполнявшая заказ, тоже не скрывала своего удовлетворения. Мной и своей  работой. Чтобы не портить праздник, я достал кошелек и выплатил ей щедрые премиальные.
Для порядка поотнекивавшись, она, тем не менее, деньги взяла. И правильно. За хорошую работу деньги можно брать. За хорошую работу их и давать не жалко.
Тем более, что я-то, в принципе, справедливость понимаю в обоих направлениях. И если человек тебе сделал хорошо, то отблагодарить его хорошо – это дело святое…
Итак, подведем некоторые итоги. Теперь я оброс новой кожей, как в прямом, так и переносном смысле этого слова. Подсуетился с гардеробом и набрался бесценного человеческого опыта. Узнал людей, жизнь и себя. Чуть-чуть больше и чуть-чуть лучше.
Понял, что скупой платит дважды, а обещанного три года ждут.
Определился с тем, что хорошее приходит медленно, а от плохого не отплюешься. Узнал, что человека провожают так же, как встречают, - по одежке.
А одежку подобрать – тут целый талант нужен. И без везенья тут не обойтись.
А везет в жизни везучим и богатым.
А так как везет немногим, то нужно прибиваться к богатым. Возле них и везунчики почему-то больше околачиваются…
Теперь у меня в гардеробе висит еще одна кожаная куртка.
Вообще-то кожаных курток у меня есть целых несколько.
Почти все неплохие, на ходу и в товарном виде.
Куртки есть, но хочется еще.
И слава Богу, что хочется!
Пока хочется, значит, что-то и сможется!
А что сможется – то и хорошо!
Потому что я хоть теперь умный, опытный и мудрый. Но прекрасно понимаю, что жить каждый день надо начинать сначала.
И чем меньше ты будешь бояться и думать, - тем больше ты дела в жизни сделаешь. А среди этого дела обязательно и что-то хорошее отыщется.
Вот я сейчас рассказ написал. Вы его прочитали. Если нам от этого стало легче, это уже хорошо.
А больше нам и не надо. Правда?! Разве что перевернуть страницу и начать все опять сначала и с белого листа… И, может, еще с одной кожаной куртки. Которая нас будет ждать в светлом завтра, за ближайшим поворотом судьбы.
Но до этого надо еще дожить. Так что будем стараться! Как вместе, так и каждый на своем участке жизненного фронта.
No pasaran. Враг не пройдет, как говорили раньше испанские комиссары в кожаных американских куртках.
Будем жить! Дальше!
А здесь временно финишируем.
Конец.

Тукумс, июнь 2006 года

Часть III

Сало на Песчаной, мысли, фразы,
размышления, рассуждения, озарения

Коротко, средне и подробно.
Все, что приходило в голову и просилось там остаться надолго.
Все, что может показаться интересным и нужным.
Ведь жизнь длинна и нам от нее надо так много.
А хотим мы только самого лучшего.
Мое «сало на Песчаной» и есть попытка совместить мое предложение с Вашим спросом, дорогой читатель. Люблю Вас, как себя, но себя знаю чуть лучше. Поэтому пишу от первого лица и обращаюсь ко второму, т.е. к Вам, но как к себе, т.е самому дорогому и любимому. Один я знаю, чего это мне стоило – написать эту книгу. И одно время покажет, кому это все было нужно.

                Сало на Песчаной
(Статья для книги СУЛ (спилка украинцив  Латвии)
«Документи свидчать. Люди згадують»)

У Сергея Довлатова, русско-армянско-еврейского писателя, есть цикл литературных зарисовок и наблюдений под общим названием «Соло на Ундервуде». В американский период своего творчества он дополнил это направление еще одним сборником «Соло на УВМ».
У вашего покорного слуги есть цикл коротких мыслей, фраз, рассуждений, где-то перекликающийся и одновременно в чем-то спорящий с Довлатовым. Называется он «Сало на Песчаной». Это не соло на песке и не сало на пляже. Это самое «жирное»/сливки, созданное в доме на улице Смилшу. По-латышски – Смилшу, по-русски – Песчаная. Эта книга продолжает ранее вышедшие в свет очень ограниченным тиражом «Веселый велосипед наших разных мыслей» и «Истории рижского таксиста». Одну из рассуждалок из «Сала на Песчаной» я хочу предложить Вашему вниманию, уважаемый украинский читатель.
«…Можно говорить красиво, а можно – правильно.
Если говорить красиво, - надо кучерявить и изгибаться.
Надо стараться всегда попадать в такт, лад и струю.
Красиво – это звонко и много.
Это шквал острых ощущений в хрупком замке жизни на песке вечности.
Замок соткан из брызг моря, лучей солнца, загара красивых молодых женщин.
И энергии заблуждения.
Это все о ни о чем. Но очень убедительно. И эмоционально.
Бурные, светлые чувства  прямо прорастают из множества предложенных в виде аксиом жизнеутверждающих фактов и аргументов. Эти факты и аргументы страшно правдоподобны и страшно привлекательны.
С ними не хочется спорить.
Под их барабанный бой хочется идти на штурм и побеждать.
Под их мелодичное журчание хочется сладко уснуть и проснуться прямо в раю.
А вот если говорить правильно, то это совсем другая история.
Это страшно и скучно. Плохо и противно.
Это напрягает и заставляет научиться. Совестью и завистью.
Если говорить правильно, можно промахнуться с направлением и забрести в болото пессимизма.
Тогда все будет выглядеть страшно плохо и останется только побыстрее утонуть, чтобы долго не мучиться.
Лично я предлагаю третий путь.
По нему идет весь цивилизованный мир и нам ли отставать от них.
Давайте будем умеренными реалистами, приглушим звук, убавим краски, умерим пыл.
Пойдем, как все, за всеми по главной улице с чужим оркестром…
Оркестр американский, язык английский, улицы европейские, танцуют все.
Пока все пляшут под чужую дудку, о себе заявляю отдельно:
Кто я?!

Я из украинцев по маме и по месту рождения. По школе и по техникуму. По 18 годам жизни, проведенным на Украине и пролетевшим, как один миг.
Я украинец по аттестату о среднем образовании, по куче родных, близких, знакомых и друзей. По тысячам и тысячам километров, отмерянных в поездках к ним в гости на свою малую родину.
Но. Я не только украинец.
Полжизни я прожил в Советском Союзе. И все хорошее советское сидит во мне основательно и крепко.
«Советское – значит самое лучшее», - шутили у нас на работе, и в этой шутке только вся доля шутки.
Остальное там – чистая правда.
Действительную военную службу я проходил на Дальнем Востоке. Это было страшно, далеко, страшно тяжело и страшно не нужно, но это была моя молодость.
После демобилизации я два года отработал на Тираспольском «Электромаше». Шесть лет отучился в Кишиневском политехе.
Я не только украинец еще и потому, что отец мой – русский.
Русский-то он русский, но в России, у себя на Поволжье прожил только первые 20 лет. Потом армия, граница, Унгены, знакомство с моей будущей мамой. Дембель, переезд на Украину. Там родились, в далеком 60-м мы с братом Серегой, на пару – близнецами.
Так что по матери и по Украине я, конечно, украинец.
По отцу и по Советскому Союзу я – русский и советский.
По брату – я близнец и его половинка…
Мамина украинская кровь заставляет меня быть мягким, нежным, хитрым, практичным и в меру жадным.
Папина, русская, казацкая – бродит во мне хмельными желаниями, безрассудными поступками и широкой душевной добротой.
Советское воспитание подарило мне идеалы мира, равенства и братства.
А зрелая взрослая жизнь научила во всем этом сильно сомневаться.

…Сейчас я живу на берегу не того моря и не той страны. Черное море, родная мать, брат и «рiдна ненька Украiна» остались далеко на юге.
Близкая Европа начинается теперь для меня здесь, в Латвии.
Рад ли я всему этому?!
- Трудно сказать твердое «Да», хотя благоразумие и здравый смысл никогда не позволят мне сказать резкое «нет». Я много-много потерял, но много-много и приобрел.
Здесь у меня семья, дети, работа, друзья, знакомые.
Здесь я выучил латышский и сдал на гражданство.
Здесь я укоренился и заматерел.
Здесь я стал сочинять.
Но… Но… Но…
Живу я в Латвии.
А думаю на русском.
И переживаю за всю Россию… Большую, неспокойную и такую бедную, несмотря на то, что такую богатую.
Россию, порядком уставшую от своего вечного отсутствия мало-мальски человеческого порядка.
Живу я в Латвии, а душа у меня тянется в детство и к родной маме. К отцу.
А все это находится в моей памяти и на Украине.
До боли родной моей Украине!
Так, кто я?
- Кто я?!
Ответить? – Легко! «На раз».
На счет «два» уже в два раза больше и дольше.
А если уж совсем подробно, то надо всех остальных авторов попросить подвинуться и подождать эдак лет 20, пока у меня творческий зуд в конечностях, держащих ручку, не приутихнет. Но это шутка. Никто меня ждать не станет. И не надо.
Зайдем к вопросу с другой стороны.
Попробуем по пунктам, со своего тукумского шестка и пунктирно, кратко и информативно ёмко – отпозиционировать себя.
Обозначим себя, Латвию и Украину в масштабе Европы с точки зрения сегодня и ближайшего завтра.
Открывать Америку не буду, так как она сама уже ломится в нашу открытую дверь, а замки менять давно некому.
Все стали умными, как на Западе, а работать, как на Востоке, никто и не собирается.

Вывод 1. Надо бы перестать болтать.
Но. Болтать хочется. А перестать не хочется.
Демократия и свобода слова!
Вывод 2. Надо работать и делать свое дело, каждый на своем месте. Но.
На своем месте, за копейки никто работать не хочет.
Вывод 3. Надо уже выбрать что-то одно и в политике, и в жизни.
А как это сделаешь, если вокруг столько соблазнов, а человек – слаб душой и грешен телом.
А цивилизация нас зовет вперед к запретному плоду, закату и распаду.
Вывод 4. Надо бы выйти всем на улицы и заявить наконец о себе в полный голос.
Но, с одной стороны, кто ж тебя, кроме полиции на улице слушать станет, а с другой стороны. Даже если выйти на улицу и собрать толпу. Толпа никого другого слушать не станет, кроме того барана, который всех остальных (овец) позовет вслед за собой на бойню.
Никому такой кровавой бани не надо.
Проверено это не один раз.
И на людях.
Вывод 5. Надо бы потребовать крепкую руку.
Но ее дают только взамен прав и свобод граждан.
А кому ж хочется себя опять под палки диктатуры подставлять.
Вывод 6. Если чужих не любить, то своих скоро не станет. Их и так с каждым днем все меньше становится.
Поэтому украинцы разлетаются по всему свету, а Латвия, закрыв калитку с восточного двора, широко распахивает ее со стороны европейского сада.
Вывод 7. Хорошо бы знать языков много и разных.
Но большинство больших народов говорят только на своем и плохом английском, а маленькие больше всего любят свои народные песни.
Вывод 8 и последний.
Надо жить максимально хорошо, нанося минимальный вред себе, окружающей среде и остальным людям.
Надо это хотеть. Сильно!
Получится, конечно, не так.
Не от тебя все зависит…
Но если ничего не хотеть и зависеть только от других – тогда ты будешь скотиной и рабом.

Но ты же человек, который «звучит гордо»!
Ты же любишь свободу!
А на дворе – ХХI век!

Поэтому давайте собираться!
Давайте объединяться! Давайте вспоминать о прошлом, чтобы думать о будущем!
Давайте будем шевелиться. Двигаться.
Ездить на Украину, приглашать в Латвию. Жить! Жить большой Европой так, чтобы и Америке за океаном за нас не было стыдно!
Потому что вместе мы – сила!
А по одиночке – скучное, унылое, непродуктивное, отсталое быдло.
Таких никто не любит и самим им смертельно тоскливо.

Так что пора кучковаться в самом хорошем смысле этого слова!
(В смысле не Кучма, но кучка).
Конец позиционированию.
До встречи на родине!
В эфире, на бумаге, а лучше в жизни!
Ведь еще не вечер, и жизнь продолжается!
Потому что лучше верить  и жить, чем не верить и мучиться.
Ще не вмерла Украина!

Я в это свято верю!
И вам этого искренне желаю!
Пока из Латвии и из Тукумса.
Но, как знать. Как знать…
Тукумс. Latvija.

Март – апрель 2006 г.

                Жанр, в котором я работаю…

Жанр, в котором я работаю, копаюсь, плаваю и бьюсь, как рыба об лед, - это социальная проза, взбодренная циничным смехом и разбавленная горькой правдой. Это серьезный юмор на стыке глубокой философии и мелкотравчатой жизни. Походный оптимизм и окопная трусость. Небольшие формы и большие претензии.
Это все о ни о чем и кое-что о фундаментальном.
Это маленькие конкретные истории и большие красивые мечты.
Соседствующие рядом, сухая выжимка из серой мокрой действительности  и пьянящий воздух свободы святого человеческого духа.
Пишу я о разном, но думаю о себе.
Люблю себя не меньше, чем все остальное человечество любит меня, но зато гораздо более предметно  и постоянно.
Мягкую форму неугасающего эгоизма сочетаю с точечной грубой лестью от случая к случаю, хотя могу для пользы конкретного мероприятия поменять далекие горизонты на близкие приоритеты.
Мораль и приличия приветствую и уважаю, и тут же рядом осознаю и понимаю всю их условность и надуманность.
Сдержки  и противовесы принимаю именно как сдержки и противовесы, но использую их так, как пролетариат свои цели когда-то – то есть не боюсь их потерять. Мечтаю о совершенстве, но практически занят недостатками и далеко не всегда с ними борюсь.
Грехи не выпячиваю, правду не замалчиваю, оставляю все, как есть, а сам иду по жизни дальше.
Нахожусь на шаг впереди от прошлого и на шаг позади от будущего.
Шагаю в ногу со временем, но стараюсь быть немного сбоку от основного потока серой массы, где меня не видно, где меня не слышно, где мне не интересно.
Чтобы не плыть по общему течению, пользуюсь иногда мозгами, иногда служебным входом, иногда запасным выходом, понимая, что человеческая жизнь – это форма выхода из человека его жизненной энергии.
Или она разнообразно выходит наружу, или она сжигает всю человеческую сущность изнутри.
Или ее там просто-напросто нет.
Последние два варианта – не достойны моего внимания и уважения. А чтобы было хорошо и достойно, - рекомендую другим и стараюсь сам направлять жизненные силы организма в сторону важной, нужной цели, оправив при этом все в приличную литературную форму.
Тогда это будет грозное оружие, тогда это прозвучит нужной мощности выстрел, тогда заряд полетит по верно вычисленной траектории и неотвратимо накроет объект вожделения. Бинго! Миг удачи! Небо в алмазах. Грудь в медалях, голова до утра в кустах!
Мгновение счастья зависает над тобой как сигнальная ракета, а ты смотришь на дело рук своих и эмоции так и хлещут по щекам.
По большому счету ради таких мгновений. Мгновений – проникновения, достижения, обладания, осознания мы и живем.
Я так думаю!
И кое-что делаю. Хотя чаще на бумаге. Иногда только на бумаге.
Хотя очень часто после бумаг и теории перехожу к практической жизни и конкретным делам.
И это у меня тоже получается.
Тоже иногда. Ну, что ж.
Право на ошибку есть у каждого.
Ошибки для того и существуют, чтобы их исправлять и не повторять.
Иначе это уже просто глупость, от которой тускнеют глаза и опускаются руки.
Мы на это не пойдем. Лучше мы это обойдем.
Хоть все равно дураком помирать придется, но лучше дураком умереть завтра, чем дураком сегодня.
Поэтому еще поборемся. Расслабляться завтра будем.
Чтобы завтра расслабиться, сегодня еще поднапрячься надо.
А отдыхать потом будем.
На той стороне или на том свете. И лучше попозже! И необязательно завтра! Тут я согласен подождать!
Даже подольше!!!

                ВДК

ВДК по-латышски – это valsts dro;;bas komiteja, или по-русски – КГБ.
Рассказ совсем о другом, и совпадение здесь не буквальное, а буквенное.
ВДК – это Веллер, Довлатов, Казаков. Именно в такой последовательности, чтобы было по ранжиру, по раскрученности и, надо честно признаться, по литературному капиталу  и заслугам перед читающим обществом.
Все три буквы – начальные буквы писательских фамилий.
Михаил Иосифович Веллер.
Сергей Донатович Довлатов.
Николай Иванович Казаков.
Веллер сейчас живет в Москве, Довлатов больше, как 15 лет, уже не живет, потому что умер в Нью-Йорке. И я, Казаков, ваш покорный слуга… Живу, тружусь и что-то пытаюсь вытворять в литературе и в Тукумсе.
Все мы, так или иначе, отметились в Прибалтике. Довлатов жил в конце 70-х в Таллинне и работал в «Советской Эстонии». Веллер продолжал этим же и там же заниматься в 80-х. Я – в восьмидесятых эмигрировал в Латвию и прижился. Так что уезжать никуда не хочется.
Мы – совсем разные, но в чем-то похожие.
Мы – все полукровки.
Веллер – полуеврей из Сибири.
Довлатов – полуеврей из Армении.
Я – полухохол из Украины.
В остальном – мы русские.
Довлатов оказал сильное влияние на раннего Веллера, поздний Веллер заочно познакомил меня с ранним Довлатовым, а я, обогащенный и одухотворенный всеми ими вместе, иду по жизни дальше, отдельно, но где-то параллельно.
Веллер пишет о серьезном в жизни, Довлатов писал о несерьезной жизни, я пишу несерьезно о серьезном, а получается все равно – о жизни. Все мы всерьез больны литературой, хотя они, конечно, значительно больше.
В свое время Веллер завидовал Довлатову. Пока Довлатов завидовал всей остальной литературе. Я в это время не завидовал никому, потому что был – никем.
С завистью я познакомился позже, правда, чуть раньше, чем с Довлатовым и Веллером. Довлатов и Веллер долго были непризнанными гениями. Потом Довлатов стал признанным  и видным диссидентским писателем, а Веллер какое-то время оставался слабой и бледной довлатовской тенью. Довлатов нищенствовал в Америке, а Веллер завидовал ему из Союза. Продолжалось это примерно десять лет. Потом Союз развалился, Довлатов, оставив 4-хтомное литературное наследие, умер, а Валлер, излечившись от зависти и прочих комплексов, резко пошел вверх как по литературной, так и по философской лестнице. Но только 21-й век подарил ему широкую известность.
Все это время я был полный литературный ноль (0) как изнутри, так и снаружи.
Меня никто не знал, потому что я ничего не написал, так как писать по большому счету было еще нечего. Пописывать, правда, пописывал. Но изредка и по мелочам.
Так, у Довлатова есть цикл рассказов, посвященных Пушкину, пушкинским местам и себе любимому, околачивающемуся возле святых пушкинских мест. У меня дополнением и противовесом  есть рассказ той поры: «А.С.Пушкина». Рассказ вошел в «Истории рижского таксиста».
Могу заверить, что хоть рассказы были написаны  примерно в одно время, об их параллельном существовании я лично узнал только совсем недавно, прочитав Довлатова. Довлатов, к сожалению, об этом так ничего и не узнал. Шутка.
У Веллера есть серьезнейшие исследования основ всего сущего.
Делает он это все очень подробно и очень дотошно. У меня аналогичный интерес реализуется пунктирно и неназойливо, но тоже проходит насквозь через все мое литературное творчество. То есть у Веллера «Все о жизни», а у меня понемногу, но обо всем.
У Довлатова есть «Зона», у меня «Старые папки» и армейские будни.
Сергей Донатович свои записные книжки объединил под названиями «Соло на Ундервуде» и «Соло на IBM». У меня есть «веселый велосипед» и скоро появится «Сало на Песчаной». То есть на песке, но самое жирное.
К тому же, кроме всего прочего, - это мой почтовый адрес.
У Веллера есть выражение: «Идеал превышает действительность на величину желания».
У меня есть попытка это обобщить и углубить:
Идеал недостижим. Его носят в себе   и видят за горизонтом.
Одновременно. И всегда.
Тут, главное, хочу отметить, надо почаще делать паузы. Смысловые. Чем длиннее паузы, тем больше каждый думающий человек своего из своего опыта вспоминает и додумывает. Что кому нравится… Лишь бы нравилось и было как свое собственное, выстраданное.
У Веллера есть 9 книг, из которых все девять мною прочитаны неторопливо внимательно и запоминательно.
У Довлатова недавно вышел 4-хтомник, который прочно и основательно занял видное место в моей личной библиотеке. У меня самого есть две книги. И пишется третья.
Я еще не перешагнул черту, за которой творчество мешает жить, а жизнь мешает творить, но уже приблизительно знаю. Благодаря Веллеру и Довлатову, что там, за ближайшим поворотом меня ждет… И в жизни. И в творчестве.
Правда, приблизительно. Но это – правда. Чистейшая правда, насколько она такой может быть в наше экологически неспокойное время в наших, ни в чем не твердых, мыслях, убеждениях и мозгах.
Но это уже лирика. Короче.
Настойчиво  советую ознакомиться с деятельностью ВДК поближе и поосновательнее. С Веллером – для того, чтобы узнать, что будет.
С Довлатовым для того, чтобы узнать, что было.
С Казаковым – для того, чтобы узнать, что есть… - Есть здесь и сейчас.
И в ближайших окрестностях. В пределах обычной жизни и на территории независимой Латвии.
Той Латвии, которая телом в Евросоюзе и НАТО. А душа которой разрывается на части между любовью к себе и любовью к ближнему соседу. Неродному, но русскому. Как у себя дома так и за ближайшим бугром. Как на западе, но больше все-таки на Востоке.
Давайте почитаем ВДК. Вспомним и подумаем. Подумаем и помечтаем.
А мечтать не вредно.
Даже если это не правда,
даже если это наша с вами последняя и единственная жизнь.

                Деньги не главное

По представлениям простого смертного русского, деньги должны браться прямо из ниоткуда и тратиться непонятно на что угодно.
Но, главное, быстро и решительно.
И тут можно уже потешаться, не торопясь.
Деньги должны проходить и протекать. Проходить через руки и протекать через глотку.
Если ихний поток остановить, им некуда будет деваться. Деньги упрутся в тебя и остановятся. Перестанут приходить, начнут кончаться.
Поэтому гони их. Гони через себя, и они к тебе потянуться.
Потянутся с той же силой, с какой ты сможешь заставить себя их тратить.
Если ты найдешь в себе такое состояние, когда и заставлять себя не надо, тогда все у тебя и так будет. Само по себе, но с тобой: и деньги, и счастья. И любовь.
Пока ты сможешь вести себя так, чтобы ни о чем не заботить себя и по пустякам не беспокоиться, фортуна будет на твоей стороне пьянствовать с твоей удачей.
Чужие деньги станут твоими, если ты не будешь жадничать.
Энергичнее разбрасывая деньги, ты создаешь перепад давления, от которого деньги не смогут отвертеться. Их засосет к тебе в карман, даже если он будет дырявым.
Даже лучше, если он будет дырявым. Но еще лучше, если дырявым он будет в самых лучших брюках от самого дорогого костюма. Пусть он будет дорогим, но не дороже денег, на которые куплен. За деньги можно купить все, даже деньги. А остальное, пока тебя деньги не бросили, чистые пустяки и сплошные мелочи. А что нам мелочи. Мы мелочиться не привыкли и деньгам цену знаем, поэтому у нас их куры не клюют. Потому что мы их держим в банке, и таких банок у нас каждый день не переводится.
Деньги не главное, пока они не взяли тебя за горло. Пока у тебя есть наглость, прижать их к ногтю и есть силы не ослепнуть от их блеска.
Пока ты над ними, они над тобой. Но если ты утонул в деньгах, выкарабкиваться они тебе не помогут.
Деньги любят сильных. Запомни это. Поэтому будь сильным.
Деньги любят щедрых. Поэтому будь щедрым.
Деньги, барышни и евреи бегут туда, где выгодно.
Сделай так, что они бежали к тебе.
Евреи пусть считают твои деньги и работают на тебя головой – у них это все неплохо получается. А ты люби барышень и не жалей на них денег.
Потому что барышни и деньги закончатся тут же, как закончится твоя сила и молодость.
А раз на свете нет ничего вечного, так торопись пожить по-человечески.
По-скотски и по-стариковски, потом сможешь. Это само придет.
Тут даже и стараться не придется. И евреи потянутся на выгодный запад, и девушки запахнут чайной розой в чужом огороде, и деньги найдут свою бездонную бочку и свой финансовый поток.
Так что не ленись. Надень наглость на безоглядную наивность и пришпорь свои пороки кнутом неуемных желаний. Реализуй себя по полной программе. Жизнь любит энергичных. Энергично.
Или сразу в пыль. Или недолго по частям. Или долго, но по чуть-чуть. Выбирай свое счастливое число.
И принимай судьбоносное решение:
Или живи долго и счастливо.
Или коротко, но максимально.
Это одно и то же. По конечному результату.
Конец один, но подходы разные.
И деньги здесь – не главное.
Но после главного они в списке – первые.
Так что не ругайся с ними. Ставь подпись под списком и приступай к решительным действиям. После желаний и поступков, мозги стоят на третьем месте в этом списке приоритетов. Деньги где-то рядом. Где-то здесь. Поищи их. Они тебя уже ждут…

                В нашей жизни есть все

В нашей жизни есть все:
и ежедневное преодоление всего  и себя,
и щенячий визг восторга, и старческое брюзжание,
и маленькая радость, и вселенская грусть.
Всему свое время и место. Умей сортировать и фокусировать, концентрировать и ослаблять. Учись поддаваться и быть сильным.
Учись твердой мягкости и бесконечной решительности, несмотря ни на что.
Будь готов умереть за пустяк, если без этого пустяка тебе жизнь не мила.
Будь осторожен, чтобы побольше цветов в саду удовольствий успеть собрать, рискуй всем, чтобы получить на мгновение в полное свое владение какой-то редкий пустячок. Следуй своим прихотям, ведь ты божье воплощение и царство божье внутри тебя. Истязай себя до полусмерти, потому что ты наполовину уж точно состоишь из пороков и соблазнов.
Люби себя больше всех, люби кого-то одну больше себя. Трепещи, как заяц, и рычи, как лев. Перебарщивай не перебарщивая.
И плюй в колодец всех запретов.
Лети на крыльях и ползи по подземным пещерам. Яви себя, прояви себя, найди себя, погуби себя, проживи себя, наживи и наживись!!!

                Жизнь – это труд

«Если жизнь – это труд, то он жил немного». Недавно прочитал у одного латышского еврея, воспитанного на немецкой культуре и видевшего эту надпись на одном из могильных надгробий в старой доброй сельской довоенной Германии далеких догитлеровских времен.
Это большое искусство – в одной фразе так сказать о человеке, чтобы это было красиво, мудро и чтобы это была полная правда.
Поэтому я за короткие формы.
За такие короткие фразы, где скрыто много смысла и пользы.
За такие тексты, где много подтекстов.
За такую прозу, которая не хуже поэзии, но запоминается так же легко и просто.
За видимую простоту и чувственную.
Я за хорошую мысль, красиво спрессованную до совершенства.
Неважно, что она чужая или старая. Все мы свои, а знание вечно. Стареет только информация и то не столько она, сколько мы возле нее и от ее неумелого использования.
«Как хорошо, что я не раб печатного слова», - сказал я однажды незнакомому журналисту, но тот был слишком занят собой, чтобы понять, что речь идет все-таки больше не обо мне. Эти современные газетенки, живущие от рекламы, дешевых сенсаций и дурно пахнущих уток, нормального человека сбивают с толку и с панталыку. Но суетят и стрессуют, постоянно пичкают его второсортной духовной пищей третьесортной свежести и сажают на иглу подглядывания, подслушивания, мелкой зависти и глупого подражательства.
Работать надо, господа. Самостоятельно. Мозгами, руками, суставами.
Труд облагораживает, а жвачка любого вида превращает в жвачное животное.
Я так думаю сейчас и буду стараться и дальше думать в этом же направлении.
Аминь.

                Граф, забулдыга, графоман

Старого графа манят прелести юной служанки.
Окаянного забулдыгу – графин окаянной.
Простого графомана просто пьянит чужая графа и строка.
Он без чужого просто спать не сможет. Но и с чужим он спать не ляжет, пока под себя  не испортит и не опростоволосит.
Граф, маньяк, пьяница и графоман – все они в чем-то похожи. Не правда ли? Они родственны своей неразборчивостью, своей похотью, пороками и слабостями, тягой к чужому…
Они и хорошее могут существовать только по отдельности.
При столкновении их и хорошего происходит химическая реакция распада.
Хорошее необратимо портится, а неважная порода лучше не становится.
Поэтому не хочу быть старым графом.
Не хочу быть окаянным забулдыгой.
Не хочу быть простым графоманом.
Хочу быть чем-то их получше, чтобы хорошее при соприкосновении со мной, по крайней мере сохранялось. Не таяло. И не пропадало.
Если я вдруг из чего-то хорошего, проходящего через мои руки, голову и душу смогу вылепить, создать, поддержать и пустить дальше в свет и в люди еще что-то не хуже стоящего и сноснее сносного, тогда это будет уже кое-что.
А с этим кое-чем я уже буду согласием мириться…
Какое-то время.
Пока мыслью и жизнью не дойду еще до чего-то другого, нового, ценного, полезного, интересного, увлекательного!

                Какой я

Какой я?! –
Слоеный. Сверху маска.
Их у меня  несколько. На выход, для праздника, для домашнего пользования. И еще пара-тройка. По настроению. Или по требованию.
Снизу под маской – кожа.
Она у меня может быть разной.
Например, шкурной, - когда я жадный.
Может быть скользкой, когда я хочу уйти от ответственности.
Может быть пуленепробиваемой.
Когда чувствую, что противник дохлый попался.
Кожа у меня может хамелеонить и мимикрировать. Морщиниться и бледнеть, краснеть и дубиниться.
По ней можно бить иной раз, как по барабану, а ей хоть бы хны.
Но лучше – нежно гладить и тогда она становится – шелковой.
Дальше. Я – «подкожный».
То есть люблю лезть в чужую душу и нащупывать там в потемках слабые места, оголенные нервы, грязное белье в ванной и скелеты в шкафу.
Люблю, в таком состоянии, заглядывать и поглядывать, допытывать и выпытывать. Доставать и мучить. Лезу в другую душу без мыла и прыгаю без штанов в крапиву, что сразу под чужим забором растет. Никого при этом не щажу и святого ни в ком не вижу.
Дальше у меня в размере добрая душа живет. Точнее, не живет, а существует. В постоянном мучительном соседстве с мелкой душонкой – в общей коммунальной квартире моего многострадального организма. Там, в чуланах и закоулках, прячутся, ютятся, пылятся, гниют и воняют разные комплексы и всякие мании.
Над этим всем витает злой дух, которому я иногда сдаю в аренду свое уже немолодое тело.
Доброта моя все это терпит. Но в связи с тем, что ее у меня не так уж много, иногда я взрываюсь от негодования и даю отпор большому злу со всей имеющейся у меня тупой злостью.
Но, вообще-то, я отходчивый. Быстро выдыхаюсь и иду отдыхать.
Возвращаюсь в свою скорлупу, в свой микровнутренний космос. Мне там хорошо и привольно. Но проваливаться в его глубины я боюсь.
И даже не пытаюсь.
Раньше пытался и чувствовал себя после этого страшно разбитым физически, морально больным и умственно отсталым.
Нечего мне там делать. Я лучше встряхиваюсь и иду к людям.
Стараюсь быть с ними добрым и хорошим.
Люди этим часто пользуются… Но иногда я исхитряюсь, и тогда их добро переходит ко мне на неравноправной основе: мне больше, а им – и так хорошо.
Иногда мучает совесть.
Хочется исправляться и совершенствоваться. Пока совесть меня мучает, я только этим и занимаюсь.
Потом совесть утихает, и я возвращаюсь к своей обычной жизни.
Жизнь проходит и уходит, и я с годами, красивее и лучше не становлюсь.
Но с пессимизмом борюсь. Постоянно. Это единственный вид спорта, в котором я разрядник.
Надеюсь, в перспективе, стать мастером.
Желание есть и возраст позволяет.
Было бы здоровье.
Вот его у Бога и попрошу.
Спасибо, то есть спаси нас, Боже.
Аминь!

                Пребываю в постоянной нерешительности

…Пребываю в постоянной нерешительности: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь…
А на месте останешься – авитаминоз схватишь и голодную смерть примешь от хронического нежелания двигаться. А то и от рака чернобыльского в ящик сыграешь, не успев на горе успеха от удовольствия – свистнуть.
Был я недавно на родной Украине. Выполняли мы с соседом ремонтные работы по маминому дому. Я по давно укоренившейся привычке стал подгонять его русскими крепкими словами. Он долго терпел, а потом не выдержал:
- Миколо! Ты звiдки родом? Чому на iнозимнiй  мовi на нашiй Батькiвщинi ромовляеш?!
Я говорю: - Потерпи. Когда в следующий раз приеду, я и этот язык забуду, а ты вот узнаешь, как в Балтийских странах run;t vajag, kad vienm;r j;runa latviski.
И вообще.
Надо уметь подмечать.
Подмечать – это великое дело.
Тут главное не ошибаться в мелочах и подмечать главное.
Например: Помечают свою территорию все животные и делают это… - правильно: запахом.
А люди пошли дальше и подмечают всё… - с юмором.
Выходит смешно. Когда все смешное выйдет, становится немного грустно.
Пример:
Моя хата з краю, нiчого не знаю.
Если подметить тонкость в направлении, то можно обострить ситуацию до смешного: наша хата у воды – все проблемы… правильно, до пiдмурка.
То есть ниже плинтуса.
Или ниже пояса.
Или так, как у пьяного это бывает: то есть море по колено, трава по пояс, а сам в луже звёзды пересчитывает от переизбытка впечатлений.
Возьмем другой пример:
Наша Таня громко плачет –
Уронила в речку мячик.
Видоизменим немного ситуацию:
Наша Таня плачет громко –
У нее сегодня ломка.
Смешно опять всем, кроме Тани и милиции.
Но что нам милиция, пусть за порядком и наркоманами лучше смотрит.
Или вот еще. Герцен сказал: «Право писать имеет каждый».
Я добавлю: «Только вот ударение правильно ставить дано не всем».
До смешного иногда доходит.
До смешного иногда доходит и тогда «смешной» страшно гогочет.
Я, когда написал свою первую книгу, дал почитать ее знакомой учительнице русской словесности. Её мессидж меня просто выбросил в осадок. Цитирую:
«Автор выглядит прожженным скептиком, переплюнувшим зажравшегося Жванецкого».
Переплюнул зажравшегося Жванецкого…
И мелочь, и неправда, а все равно приятно.
У Жванецкого того же есть тонкое подмечание: одно неосторожное движение и ты – отец.
Я поскреб свои подметки в области пятки и уточнил:
Жванецкий на пенсии, как на войне:
одно неверное движение – и ты праотец.
Или вот еще фразы из моей второй книги:
1. Рыжая сучка от черного кобеля отличается незначительно.
Закрыл глаза и уже ничем не отличается.
2. Смерть без жизни была бы ничтожеством.
3. Узнавание любой женщины – это вычитание тех положительных качеств, которые она могла бы иметь.
И главное тут не затягивать процесс.
А вот узнавание любимого человека – это процесс (вечный)/перманентный и тут важно не спешить, а то успеешь.
Еще вот говорят:
- В работе нет мелочей…
Но некоторые при том спешат добавить:
- Но помните! – Самое главное в работе – это мелочи!
Мелочь – это тоже деньги.
А вот мелочная теща – это уже большая проблема для «любимого» в кавычках зятя.
Такой вот странный парадокс получается: если рассматривать дело с разных сторон, то, видит Бог, их у нас уже не так много осталось.
Или вот еще.
Ядерная бомба всегда попадает в эпицентр.
А в центре, в час пик, всегда большие пробки.
Так что не тяни резину сыграть в долгий ящик, а то не дай Бог повезет, и там тебя и закопают.

Годы берут своё, забирая «моё» и делая меня старым и нищим.
Но.
Человек стоит ровно столько, сколько он способен отдать даром…
Иным и жизни на это не жалко. А у других вообще грош ей цена.
Или, напоследок:
Что бы ты ни сделал – ты ошибешься или сам ушибешься, или тебя просто другие зашибут.
Ведь говорят же знающие люди.
Жизнь зашибительна, если выпить предварительно.
А если пить по чуть-чуть, то приятный вечер может с успехом затянуться до глубокого утра.
Ну, и правильно.
Лежачих надо бить с утра, чтобы не залеживались. А стоячих, пока не упадут… в обморок.
И вообще, кто мало пьет, тому много не наливают. Потому что умному надо подмигивать спереди, а дурака хоть в зад коленом толкай, дождь на улице все равно не прекратится, пока погода не улучшится.
И в завершение - испытание на интеллектуальную профнепригодность:
Фундаментальные знания застряли на отметке  нулевого цикла.
Через дырявую крышу головного мозга тускло светит пустое небо сплошных амбиций.
Все здание организма срочно нуждается в капитальном ремонте.
А душа рвется в дальнее плавание!
За семь морей!
На остров сокровищ?
Где розовый сад, а жизнь – сказка.
Где люди, как люди.
И совсем даже не сволочи.
А такие, как все мы с вами.
Мои дорогие и хорошие! Соплеменники, соратники и теперь, надеюсь, друзья.
Спасибо за внимание!
До новых встреч!

                Я порой на себя сильно удивляюсь

Я порой на себя сильно удивляюсь. И происходит это, как минимум, по двум причинам. С одной стороны, я удивляюсь и сильно возмущаюсь собой: как таким негодяем, как я, вообще можно жить на белом свете, а, с другой стороны, меня охватывает даже некоторая зависть на самого себя.
- Ну, вот сволочь же натуральная, негодяй, каких поискать (а я уж на этом свете пожил достаточно, и знаю и себя, и людей, как облупленных). До хорошего, как до неба, рукой не достать, а туда же – живет до сих пор и до сих пор неплохо существует (тьфу, тьфу, чтобы не сглазить).
А еще на судьбу (это я о себе) смеет жаловаться… Да другой бы на его месте давно бы удивился (чтоб совесть не мучила).
А этот как-то еще выкручивается.
И ходит даже в контрнаступление…
И иногда даже одерживает победы местного значения.
И в ус иногда не дует, и песни бывает поёт.
Да… Я порой на себя сильно удивляюсь.
И, слава Богу, что так, а не хуже.
Удивление – это хорошая эмоция.
Светлая и жизнеутверждающая!
Если она во мне присутствует, - значит, я еще не законченный человек. Мне есть еще куда идти. И я надеюсь, что путь мой, если и будет усыпан цветами и розами, то случится это, по крайней мере дважды, и вот за первую попытку я готов побороться весьма серьезно.
И буду сильно расстроен, если, не дай Бог, случится непоправимое, и два события совместятся в одном: последнем – меня будут провожать с цветами и будет играть музыка, а я это уже не услышу. То-то кто-то удивится и образуется.
Не дай Бог, и дай Бог, попозже.
Я еще хочу пожить и поудивляться.
На себя – и пусть даже сильно и пусть не всегда положительно.
Главное, чтобы удивление было вертикальным и чтобы я при этом располагался «на коне». А мои беды и несчастья пусть ползут горизонтально и постоянно пусть отстают. Лишь бы дорогу мне не вздумали переползать (говорят, плохая примета).
Вот только этого я немного боюсь.
А с удивлением своим я справлюсь!
Легко и просто! И даже с улыбкой на лице.
Пусть даже через раз и не совсем искренней… - кто в наше трудное время всю правду себе и людям говорит?!
Дурак один только так делает и то потому, что знает ее чуть-чуть и самую верхушку.
А я человек – сложный.
И мне, как натуре неоднозначной, вести себя неоднозначно прямо на роду написано.
Что я и делаю, но… порой на себя сильно удивляюсь.

                Тупик и дорога

Почти в каждой сколько-нибудь значимой судьбе есть такие лейтмотивы и рифмы, которые склонны повторяться и тиражироваться по жизни. С разным в разное время исполнением, наполнением и успехом…
Обычно об этом начинаешь догадываться, когда что-то менять бывает уже поздно.
Бесконечный тупик и бесконечная дорога.
В конце твоей бесконечной дороги длиною в целый век тебя ждет твоя последняя яма, твой последний отрицательный  пик дряхлой формы, финальный конец всем твоим началам.
Где-то на перекрестке дорог есть съезд в бесконечный тупик, где происходит перманентное топтание без поступательного движения с мучительными подпрыгиваниями на месте, полетами в кошмарные сны и с такой же кошмарной действительностью в серые и тусклые дни.
Это поход в никуда и вечное упирание в стенку. Ты ничего не видишь, никого не слушаешь, ты уперся в непреодолимое препятствие, имя которому ты сам.
Твоя внутренняя жизненная энергия сжигает тебя изнутри за то, что ты не двигаешься дальше.
Надо двигаться дальше. Надо. А то сгоришь. Но некоторые не двигаются. И сгорают. Как бабочка на огне.
Как киты на берегу.
Как самосожженцы и самоубийцы.
Страшный и мучительный вечный тупик заставляет искать такой же мучительный и страшный конец.
Но это не мой вариант и не моя дорога. Я лучше сверну на какую-нибудь тропинку, я лучше пойду по просекам и второстепенным дорогам.
Но я пойду и пойду.
Я не стану тупить и тупеть. Я пойду в дорогу, в бесконечную дорогу, в конце которой яму себе каждый день буду оттягивать рыть, хотя каждый день и  будет меня приближать к этой яме, хотя каждый день рою себе яму тем, что делаю все не то и не так.
Не так бы надо. Лучше. Светлее.
Огненнее. Так, чтобы сразу.
И навсегда. Чтобы сгореть. И засиять. Но это взрыв. Это супербыстрый и суперужасный конец бесконечного тупика. Нет. Я лучше пойду дальше.
Поплетусь, поволокусь, поковыляю. К последней яме, где-то там, за неведомым поворотом. Но я дойду.
Я выбираю дорогу. Бесконечную дорогу до самого конца.
Бесконечные тупики я буду обходить стороной, обочиной, канавами, полями и бездорожьем, но стоять – это смерть. Это не для меня.
Я за жизнь на дороге.
Даже если это неяркая жизнь на плохоосвещенной дороге. Не самого престижного направления.

                Сало на Песчаной в розницу

1. Берега нормы размыты временем, подточены глупостью и постоянно страдают от ветра перемен.
2. Закон природы: к богатым возвращаются деньги, а к бедным – заботы и печали.
3. В моей голове часто возникают мысли. Чаще они свежие. Но чаще – чужие. Но, в тот момент, - мои. А потом я их знать не знаю. И думать забыл.
4. Выше маленькой справедливости – большая справедливость. Выше большой справедливости только милосердие. Правда, по этому милосердию любой норовит пешком в грязной обуви пройтись. И все норовит снизу достать, даже если метит в голову.
5. Беспомощный беспомощному враг родной и бесполезный.
6. Ты посмотри на Серджио (на Сергея Довлатова) – чем он других хуже?! – Только тем, что не лучше.
7. Хочешь, чтобы я тебя пожалела?! Дай сначала насладиться твоим унижением. Вот когда ты будешь жалок, тогда я тебя от души и пожалею.
8. Кто бедствует, тот по-крупному не грешит. Сил у него на это нет. Таких Бог любит. Но не помогает. Он, тем временем, занят богатыми.
И все силы на них тратит.
9. Чтобы придти на презентацию малоизвестного и непонятно какие надежды подающего писателя, надо быть любопытным, праздным, случайным и неподалеку шатающимся.
10. Если ты можешь больше сказать, чем написать и тем более подумать, - ты настоящий болтун.
Если можешь больше написать, чем сказать, - ты настоящий писака.
Если ты можешь больше подумать, чем сказать или чего-то написать, - ты настоящий теоретический ботаник.
Если ты – все можешь – то у тебя – все уже есть, и тебе больше ничего делать не надо: ни говорить, ни писать, ни думать…
Многие – этого хотят.
Я так – не могу. Мне надо и говорить, и думать, и писать. Мне надо все, но я готов взять это все – частями. И готов растянуть это удовольствие на всю оставшуюся жизнь.
11. Коллектив предпочитает, чтобы скромные держались поскромнее.
Наглые же, на коллектив «чихали», поэтому коллектив их ценит и уважает. До тех пор, пока они наглость не потеряли.
12. Человек, который задает вопросы в зрелом возрасте, - это неудачник.
Тот, кто ему не отвечает, - обыкновенная сволочь.
13. Любовь, без молодости и свободы  - это старость.
А с молодостью и свободой – это ветер в сердце, ветер в голове!
14. Амбициозные праздношатающиеся личности требовательно жаждали почета и уважения от/у неамбиционных праздношатающихся неличностей.
Сборище бывших советских писателей лениво жевало свою антисоветскую никчемную жуйку и тосковало по прошлой малине в далекой отсюда российской березовой роще. (Почти по Довлатову).
15. Если ты не берешь на себя дополнительной зоны ответственности – ты глуп, никчемен и по-трусливому неуязвим. (Дополнительная зона твоей уязвимости – это твои близкие люди). (Почти по Толстому).
16. Искренность – это монолог горячих чувств.
Лицемерие – это монолог холодной подлости.
17. Если утром не улыбнуться, закурить, похмелиться, иметь секс, иметь неприятности, вкусить радостей от пирога жизни – и скрутиться в трубочку от печалей, - тогда и просыпаться глупо. (Нужное подчеркнуть, остальное – игнорировать).

                ***
1. Одни владеют мыслями.
Другие единомышленниками.
Третьими, кроме жены и выпивки, никто не владеет. Потому что они выше горизонтальной линии рта в голову ничего не берут принципиально. А уровень их претензий – это то, что ниже пояса находится.
2. С теми, с кем я общаюсь, - скучно.
Приходится что-то придумывать. Чаще им на пользу, себе во вред.
Им это, в общем, все равно, а мне какое-никакое, но – разнообразие.
3. Почему люди чаще мрачные? Мрачным легче притвориться.
4. Чтобы что-то иметь, надо мозги иметь.
А что с теми мозгами делать, которые тебя все время имеют?
Послать на хрен?
Так там тоже своя философия и иерархия есть.
5. Когда что-то смутно начинаешь понимать, - писать еще рановато. Когда уже понял – поздновато.
6. Все или временно, или справедливо.
…Или нет.
7. На словах все было реально.
На деле – сплошные вопросительные знаки.
8. Любовь к абстрактным вещам/березам торжествует за счет любви к конкретному человеку.
9. Деньги – это пьянящая свобода выбора делать любые капризы за любые деньги.
10. Люди сохранят все, что им нужно, пока им это нужно, или если им это вовремя подсказать.
11. Кто живет в мире слов, тот не ладит с порядком вещей.
12. Он был явлением растительного мира. Прихотливым и ярким цветком.
Хризантемой в комнатном варианте.
Ну, не может хризантема сама себя поливать. За ней уход и уход нужен.
И постоянное присутствие садовника.
Тоже в комнатном, желательно в женском варианте.
13. Слабых людей причесывает бедная жизнь. Сильные это делают с помощью дорогого парикмахера.
14. Быть глупым чаще всего заставляет незнакомая жизнь. Для активного человека она почти вся такая.
15. Границы добра и зла укрепляет вера и воля, а размывают время и деньги.

                ***
1. На чужом языке мы теряем 80 % своей личности.
Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Перестаем быть взрослыми. Не можем обратиться к Богу так, чтобы он нам поверил.
Так, чтобы мы ему поверили.
2. Твоя тактика должна быть гибкой, стратегия тонкой, а цель переменно-постоянной. И все это – под неослабным контролем кого-то сверху.
3. Большие цели не должны заслонять маленьких, но светить вдалеке.
4. Сердце может иногда таять, как воск, но при этом не имеет права терять свойств пламенного мотора.
5. Деньгам надо помогать приходить.
Когда, куда и как уходить – они придумывают сами.
6. Надежда в Бозе, сила в руце, руця в брюцях. (Почти по Веллеру).
7. Чем больше знаешь, тем менее категоричен. Чем менее категоричен, тем больше категорий «керогазят» твои мозги в активно тормозном режиме.
8. Удаль карлика в том, чтобы высоко плюнуть (Цыганская пословица).
Удаль гиганта в том, чтобы карлика не обидеть после этого.
9. Постельные трутни женского отродья. Маломозглые, маломощные, малодушные, но вредные, цепкие и царапучие, как кошки.
Несут себя, как дорогой подарок, а продают/предают тебя на первом же углу за жалкие гроши, тряпки, цацки и сомнительные удовольствия/радости.
10. Некрасивая, условно молодая поэтесса занудно читала примитивные вирши, навевая дрему и отвращение одновременно.
11. «Дай Бог нам с Вами такие похороны», - причитали кладбищенские нищие… И хотелось так жить. И так не хотелось умирать. (Почти по Довлатову).
12. Не рой яму себе, открываясь другой в подпольном существовании третьей.
13. Редкая ценность случайного попутчика в том, что ты можешь с ним разговаривать почти как со своим, а расставаться почти как с чужим.

***
1. Если мечты подталкивать в зад коленом, им некуда деваться, и они сбываются почти наверняка. Правда, при этом им уже не хватает небитой дерзости.
2. Окружающих людей не превращай во вражеское кольцо.
3. Пусть лучше будет бездонное небо поклонников, чем сплошные тучи врагов.
4. Пусть стон восторга разбивает стену непонимания.
5. Мои рассказы – это легкие салатики перед основательным обедом из притч, мыслей, фраз и афоризмов.
6. Маленькая Вера – это 50 % женской правды.
7. Схватка остроумий закончилась столкновением лбов.
8. Мозги – самая неуправляемая, а нервы – самая нервная из всех существующих в мире систем.
9. Чем умнее, старше, богаче становишься, - тем меньше радостей тебе остается. Такая вот парадоксальная горькая правда, разбавленная бальзамом мудрости.
10. Сдохни сегодня, а я – завтра. А лучше всего дохните, как мухи, всегда, но чтобы я Вас вообще никогда не видел.
11. Удобрял врагами почву, но аппетита от этого не прибавлялось.
12. Злость росла злыми ростками и буйно буянилась.
13. Хороший графоман плохого писателя за пояс заткнет своей неуёмной тягой к хорошим художественным традициям и штампам.
Графоман  искрит, и от него пар идет, а писателишка еле дух в теле держит.
Куда уж ему за этим «графом с мантией величия! На своих худосочных ногах и мыслях угнаться.
14. Писатель не может не паскудить своим письмом ближним.
Все интересное, что он видит, у своих ближних, ему хочется вытащить на бумагу. А ближним этого, чаще всего, как раз хочется меньше всего. В большинстве своем то, что интересно людям в другом, другой с радостью придержал бы при себе.
15. Здоровому все здорово, а больному всё больно.
16. Мудрость… Ну, кто ее знает… Она приходит только к мудрым и то очень редко.
То ли дело глупость.
Она популярна, как никто и никогда.
Глупость не то, что приходит ко всем без приглашения. Она и уходить никогда никуда не хочет.
17. Сделай или сдохни. Даже сдохни, но сделай.
Сначала сделай, а потом можешь и сдыхать. Кому ты без дела после дела да не по делу – нужен?!
18. Чтобы были киты, должен водиться планктон, чтобы были люди, куда ж без народа/человечества денешься?!
19. Из ста книг – десять неплохих, одна хорошая, но самая лучшая еще не написанная. Моя?!!
20. Чем больше глупостей ты делаешь, тем меньше их у тебя остается. И тем ближе ты к святости.

                ***
1. Сумасшедшие деньги обладают сумасшедшей энергией…
Подумай, хватит ли у тебя сил с ними справиться?!
Когда хотят снега, это еще не значит, что хотят оказаться под снежной лавиной. Подумай, нужна ли тебе лавина денег?!
Ты готов к ней морально и физически?! Если готов, значит, все в порядке!
Иди в гору. Деньги тебя найдут!
Они тебя накроют! Полной снежной шапкой. И еще с присыпкой. Накроют так, что дай только Бог выбраться оттуда целым и невредимым.
2. Народ смеется и стонет. Смеется, чтобы не плакать, и стонет, потому что устал смеяться.
3. Молодые, агрессивные и голодные делают историю по указке старых, сытых и ленивых.
4. В хорошей фразе должна быть информация и мысль. Фраза – лучше короткая, информация – лучше полезная. Мысль – лучше глубокая.
Идеальный вариант, чтобы все это выглядело не грустно.
Так мы приходим к афоризму и анекдоту.
5. При выживании – не до переживания.
6. Длинную жизнь не превращай в длинную смерть. Разнообразь ее короткими мелочами!
7. Не приедаются только короткие и редкие радости.
8. Человек – звучит гордо, выглядит – обыкновенно, пахнет – мерзко, плавает – мелко, стоит – дешево, кончает – плохо. Жизнь заполняет грехами, мучениями и страданиями. Умирает таким же беспомощным, как и родился.
Но пока живет, - хочет звучать, много и часто, как Гордон (известный телеведущий).
9. Искусство есть акт «приложения рамы» к чему угодно в жизни (Аристотель).
Но все равно, делая это, надо держаться в рамках приличия. А то, если отбросить все приличия, то скоро можно отбросить все копыта. И тогда уж будет не до искусства.
10. Среднеустроенная и среднезарабатыващая интеллигенция грешит усталыми интонациями в пустопорожней говорильне.
11. Каждый хозяин своей судьбы не прочь сдать ее кому-то в аренду, напрокат и под проценты. Каждый хочет нажиться. По любому. Даже за свой счет.
Чаще всего именно за свой счет. За счет своей единственной бесценной судьбы. К сожалению. К смертельно запоздалому сожалению.
12. Третий «Велосипед» еще не мерседес. (Как на колесах, так и в обложке).
13. Редко какая сволочь не мнит себя лучше тебя. Настолько редкая, что я таких еще не встречал.
14. Все мы не хуже мягкости своих мозгов, толщины своих кишок и твердости своего позвоночного столба.
15. Будь активно убедительно и умно наглым. Только тогда люди не захотят с тобой связываться иначе, как по-хорошему.
16. Каждый хочет что-то свое сказать, да не всякий это сдюжит сделать, и не все захотят это выслушать.
Русский язык велик, могуч и текуч.
Течет и меняется он постоянно.
Не говори старым, дряхлым языком.
Не бойся свежести и новизны в языке.
Придумывай и обдумывай интересные звонкие слова и выражения.
Не все у тебя получится… Но ты не один. С тебя хватит и малости.
По крупицам, по частицам, по словечкам язык богатеет.
Дай несколько своих слов языку.
И ты станешь богаче. И язык твой станет богаче. И твои одноязычные братья и сестры станут богаче.
Богаче – на величину/длину твоего русского живого языка.
17. Художник выше героя – он созидает мир. (Шопенгауэр).
Герой выше художника, потому что пока художник думает, как он будет созидать несуществующий мир, герой художника спасает в опасном, реальном мире ценой своей единственной бесценной жизни.
18. Герой – неблагодарная профессия.
Он платит жизнью, а ему – посмертно.
19. Писатели – балаболы и балбесы.
Но без них, как без музыки, в жизни чего-то бы не хватало.
Определенно и обязательно!
20. То, что каждый дурак может прочитать, не каждый дурак может написать.
Зато то, что редкий дурак зашифрует редкий умный расшифрует:
отсутствующая логика – самый сильный код.

                Зарисовка

Сидим в привокзальном ресторанчике вдвоем.
Обращаю внимание своей молодой знакомой:
- Смотри, какая женщина зашла…
- Ну и что… Шуба, как шуба.
Такие сейчас в комиссионке за 30 латов купить можно.
В таких шубах сейчас в трамваях ездят.
- Но обрати внимание на лицо. Штучное! Такое в комиссионке за 30 латов не купишь.
- Да, косметики многовато…
- Но глаза…
- Не выспалась, наверное.

                ***
1. Оптимизм – наш долг перед людьми, - прозвенел оптимист.
А долги отдают только дураки, - цинично проскрипел скептик.
2. «Горят не рукописи – горит бумага.
А слова возвращаются к Богу».
Не я это сказал, но это мне так нравится, что я не могу этим с Вами не поделиться.
3. Современная деревня – это тоже дерево, но умирающее. Оно еще стоит, но уже заваливается. Его наполовину уже спилили, старые корни частью сгнили, а частью торчат наружу. Ветки, хилые и немногочисленные, потянулись в город и за границу».
Жизнь деревни иссякает.
И тянется к закату запада.
Или к западу заката. Один чер (??), все равно ничего хорошего с этого не получается…
4. …Глянуть надо.
Если глянется, тогда будем смотреть дальше.
5. Все, что меня одной рукой убивает, другой рукой заставляет жить.
6. Тот, кто комментирует сам себя, опускается ниже своего уровня. (Эрнст Юнгер).
7. Тот, кто не может себя выгодно продать, и даром никому не нужен. (Принцип американского бизнеса).
8. Степень энергетики, исходящая от человека, дает возможность определить его прошлое, будущее и степень удачливости в настоящем.
9. Любил погружать свое лицо в чужую жизнь. Терял его, лицемерил, напрягал всех своей беззастенчивостью, но каяться и меняться к лучшему не торопился.
Выглядел сам не свой, но от своего отступать не собирался.
Не щадя чужого самолюбия, прорывался «под кожу» собеседника, в его души потемки, тем самым экономя себе в дальнейшем километры нервов, тонны здоровья и кучу денег.
Одним словом, выгодно вредничал и подло наживался.
Слыл докой и пронырой.
Покой в его душе не жил и радости там было мало.
Но люди ему завидовали, потому что боялись. С ним не хотели связываться, но он сам вязал своих жертв гнилыми путами по рукам и ногам.
Количество заменяло качество.
А суетился он без устали.
И надо сказать, что не мытьем, так катаньем, но у него кое-что тем не менее получалось. Жил он не бедно.
И деньги у него водились. Правда, любить его никто не хотел.
Не за что было его любить!
Но ему на это все было чисто наплевать. Ему и так удобно было в пределах своей грязной душонки и уснувшей навсегда совести.
10. Проселками мыслей бегал от столбнящей душу столбовой неотвратимости очевидности.
11. Мыслью можно и «зарядить» и «заразить». Как себя, так и окружающих заряжая себя хорошей мыслью, ты выстреливаешь успехом.
Заражая других болотной малярией маразма, ты вместе с ними погружаешься в атмосферу глупости, второсортности, неконструктивности ненужных мелочей с их липкой паутиной неважных подробностей.
12. Имея тело, душу и дух, имей мудрость не мешать им жить между собой дружно.
13. На 100 разных мыслей, 99 имело проходных и недалеко идущих. Но это меня никоим образом не останавливает.
14. Не реализовавшийся дурак менее заметен.
15. Еврей русского не любит, но учит. Русский еврея не любит, но слушает. До поры, до времени. До очередного еврейского погрома.
16. Еврейский подход к вопросу – это не русский подход к вопросу.
17. Иногда, когда я думаю, - я чувствую, что живу!
Хотя чаще живу и думаю: что это за жизнь бессмысленная у меня такая?!
18. С годами мы расходились во взглядах все больше:
я тихо старел,
она сильно сатанела…
19. Чтобы переломить ситуацию, необязательно ломать череп.
20. Слава Богу, что я не сильно умный… Посмотри, как люди к евреям относятся.
21. Не вредить и приносить пользу – это разные профессии.
22. Сила слова зависит от количества денег.

                ***
1. Растревоженный предчувствиями мозг гудел, как улей.
Мобилизованный на военные действия организм пахал в режиме готовности № 1, как пчелка.
Недалекие трутни: лень и зависть – поспешно прятались в ближайших зарослях подсознания.
Надвигалась гроза. Медом здесь и не пахло. Неотвратимо наставал понедельник. И в дверь стучали трудовые будни.
2. У Марины Цветаевой есть фраза:
«Все женщины ведут в туманы».
В моей душе более уютно чувствует себя такая ее редакция:
«Женщины уводят в туманы».
Она уже немного не цветаевская. И уже немного моя.
И все равно страшно красивая. Потому что чарующе неопределенно-туманная.
3. Глупо жить на кладбище, и грех там не бывать.
4. Не будь многословен – тебя не за болтовню помнить будут. Не скромничай. Скромность – самый короткий путь в неизвестность. Лучше работай – работа дураков любит и от работы, к тому же, и кони дохнут.
5. Добро может себе позволить – бездействовать.
Зло – никогда!
6. Скрывая истину от людей, - кому ты откроешься?!
7. Лучшие без лучшего – жить не могут. Худшие – могут!
8. Женщины чаще позволяют себе сходить с ума.
У них это легче получается. В этом они талантливее.
9. Не все то золото, что лысиной блестит и молчит.
10. Жизнь – благо, если забыть, что жизнь – это испытание.
11. Информация делает нас людьми, мартышкин труд – приматами.
12. Я перерастаю свою книгу еще прежде, чем дописываю слово «конец».
13. Наши хотения пляшут разные танцы на разные лады.
В танце желаний проходит вся наша жизнь. Не дай нам Бог раньше времени перестать танцевать – это верная смерть!
14. Когда достаточно много – это хорошо.
А до смешного мало – это уже не смешно, а грустно.
15. Как лучше:
На волне успеха,
На плечах опыта
или на крыльях мечты?!
16. Творческая мысль писателя забрасывает его героя туду, куда Бог не хотел, а черт не мог…
17. Желания и хотения шли вразброд и шатались из хорошей стороны в ненужную.
18. Поставленный исполнять обязанности маленького бога на маленькой должности был большой сволочью.
Мнил себя надчеловеком, но думать ленился патологически.
За него работали его комплексы и лень, а страдали люди/подчиненные.
19. Творческий полет над пропастью обычно кончается матом.
20. Рыл себе яму пером.
Перо скрипело.
Яма глубинела на глазах.
Глаза закрывались от неземных наслаждений.
21. Интенсивно работая мозгами, ты работаешь в режиме, ненормальном для серой массы.
22. Красиво жить не запретишь… Но обычно тот, кто запрещает, тот и – живет!
23. Пока аморальность весело плясала и тешилась непотребным, мораль тупо стояла на своем. В дерьме, но на своем, можно сказать, стояла на своем, во всем своем дерьме.
24. На одну стоящую мысль от Бога у меня приходится – сто зевающих от лени. И тьма скверных – от черта.
25. Временно исполняющий обязанности Бога на Земле омерзительно тупо уставился на подчиненного и стал сверлить его глазками отнюдь не божьей коровки.
26. Вечный покой – розовая мечта трудоголика.
Для вечного лентяя – это трудовые будни.

                ***
1. Двоечники тоже бывают разные. Одних после двойки тянет на подвиги, а других на покой.
Третьих тянет в туалет затянуться, а четвертые не прочь уколоться.
Пятые уже попивают, а шестые – погуливают.
В общем, нормальные люди – не хуже других.
2. Состоявшийся писатель на выходе – это 2 % таланта на входе и 98 % трудового усердия и прилежания по дороге. Это факт общеизвестный. У меня с тем, что на входе – все на взводе. По дороге я много чего успел потерять, включая наивность и жизнелюбие в романтической форме, но цену трудовой копейке не забыл. До состоявшейся славы мне не достает известности. Хотя в известных кругах обо мне помнят.
Скорее всего, скоро все и произойдет, как планировалось заранее.
Остается надеяться, что после этого мне тоже что-то достанется.
Или, на худой конец, меня там, в известности останется. Хоть не на долго. Хоть чуть-чуть.
3. Если не замахиваться на вечность, чем я вечно страдаю, то можно и не страдать.
4. Чем дальше ты от Бога, тем больше энергии, силы и подлости он позволяет тебе иметь.
Чем ближе ты к нему – тем меньше этого всего тебе и надо.
5. Слова, дела, деньги, энергия, сила – стоят в одном ряду.
И слова здесь далеко не последние!
Пока ты не сказал своего последнего слова, - ты в потенциале, в обойме, на коне  и на высоте.
Ты все еще можешь, потому что у тебя еще есть что сказать.
Есть что сказать, а, значит, сделать, заработать, осилить и создать!
6. Когда двоих мало – третий не лишний.
7. В своем прошлом ты, наверное, был виноват. В своем будущем, может, будешь. Но, ради Бога, не виновать себя в настоящем.
8. Хорошая книга в чем-то даже лучше друга. По крайней мере, она никогда сама не навязывается и никогда сама не обижается.
9. Не будь сволочью по отношению к самому себе. (Ну, хоть не всегда будь сволочью по отношению к самому себе).
10. Мозги надо загружать, а не засирать.
Что туда положишь, - то оттуда и возьмешь.
11. Первый класс, вторая четверть, третья двойка за неделю.
Зима не за горами. Лето только снится. Счастливое детство!
12. Она была не в форме,
я не в настроении,
ничего не вышло,
но скандал был громкий. 
13. Графоман сидит в каждом. Но не каждый за дверь его выставляет.
14. Оставаться в дураках – дело добровольное
Боги ничего не скажут, а люди только посмеются…
15. Когда человека не любишь, эта нелюбовь невольно распространяется на все его околочеловеческое пространство.
16. Блеклая звезда настырно лезла в телевизор, чтобы посветиться. Себе на радость, людям на зависть.
17. Твоя тупая настойчивость к сближению с каждым вторым вызывает в каждом третьем острую форму отторжения по крайней мере четвертой степени.
18. Справедливость – узко ведомственное понятие.
19. Чем ползать по повседневности и текучке, чем лазить по головам, толкаться локтями  и капать кому-то на мозги, лучше царить в умах, надо лазить по головам… Толкаться локтями и капать постоянно кому-то на мозги.
20. Мужик бабу не нюхает, а тюхает. 
21. Лучше быть маленьким дураком в начале дела, чем большим идиотом в его заваленном конце.
22. Трудное детство перерастает в такую же жизнь.
23. «Изреченная мысль есть ложь», - сказал в свое время Тютчев и был прав в этом ровно наполовину. То есть соврал вполне правдоподобно.

                ***
1. Если толстую книгу оценивать по толковым мыслям, то оценка будет худая, а мыслей – непропорционально мало…
Правда, это еще не значит, что в тонкой книжке таких мыслей больше.
2. Скажешь себе: - Я это не могу, - и ты этого не сможешь.
Скажешь себе: - Я это могу, - и это еще не факт, сможешь ли ты, - но, по крайней мере, какое-то время ты будешь чувствовать себя настоящим человеком! Могущим и стоящим!
3. Хорошие специалисты валяются на дороге только в России и только после получки.
4. Скромность человека красит в бедные тона.
5. Бомбы делаются с большого ума, а бросаются, когда он за разум заходит.
6. Маленькая Вера в любви поддавала жару с большой надеждой на крупные бабки.
7. В суровое лицо и ветер в морду.
8. Если есть один человек из миллиона, он у тебя есть.
Но один из миллиона. И не обязательно у тебя.
9. Иногда ты морально сильнее, а рука трясется, голос дрожит, пот течет.
Тьфу. – Плюнул и не попал…
Приходится утираться. И убираться.
На тренировку. Тренируйся!!!
Тренер-жизнь таких страшно любит.
10. Если слова громкие, а дела тихие, то не факт, что обещания сбудутся.
11. Он радовался завтрашнему счастью и не знал, что радуется послезавтрашнему горю.
12. Хотела как лучше, а получила трендюлей. (Народная мудрость)
13. Новым старое делают наивность, глупость, склероз и историки.
14. Когда вопрос ставится нагло и глобально, он обычно решается со временем и успешно.
15. Кто верит в случайность, - не верит в небо. А зря!
16. Любовь и глупость безграничны, но любовь быстрее кончается.
17. Основные хищения происходят на бумаге и в головах.
18. Ненавижу людей, которым уже с самого начала все «ясно» и «понятно».
19. Начальник должен быть тупым, подлым и жестоким. Тогда его подчиненный – тупой, подлый трус – всегда поймет его с полуслова.
20. Она так далеко пошла, что все с этим уже смирились.
21. Выходом за коридор чужого самолюбивая только в случае крайней твоей необходимости.
22. Чтобы идти дальше, надо постоянно переступать через себя.
23. За слова можно схлопотать, как за дело.
24. У хорошей гимнастки скакалка никогда не должна быть мягкой.
У хорошего мужика, кстати, - тоже.
25. Если ты боишься, больше коня, ты – хуже коня.
26. Старость невнятно шепчет,
молодость невнятно суетится,
Бог невозмутимо созерцает,
а жизнь идет своим ходом.
27. Парадокс:
Рубаха – парень последнюю рубашку с себя готов снять. А с другой стороны – последнюю рубаху надевают только на покойника.
28. Одна мысль зовет в дорогу.
Две заставляют задуматься.
Три заводят в тупик.
Четыре мысли – это перекресток.
Пять мыслей – это философ.
Шесть – еврей.
Слава Богу, что я русский, а не шестерка.
29. Формат предстоящей встречи формировал глубокое убеждение, что простыми формальностями дело явно не ограничится.
30. Дурак думает, что он думает.
Умный сомневается даже в этом.
31. Когда храбрый уже громко стонет,
трусливый только тихо поскуливает.
32. Честный человек/журналист продается один раз.
Только человек один раз за жизнь. А журналист – за выпуск/за тираж.

                ***
1. Вот так фраер – ни украсть, ни покараулить.
2. Повело кота на ****ки.
3. Состояние русской литературы в Латвии:
Десяток жалких писателей стоит перед несколькими десятками недалеких читателей, а перед ними ненаведенные мосты понимания, гнилые берега равнодушия. И мутная река чужой жизни.
4. Жуткая лень с безумной работоспособностью в приличном писателе сочетаются самым причудливым образом.
5. Щедрость обычно делится со скупостью. А та ей привычно не отдает назад. И правильно. И поделом. Щедрости еще от щедрот отломится, а скупости, где взять, кроме как у щедрости?!
6. Деньги, несомненно, зло. Особенно те, которые – в чужом кармане.
7. Всякий человек уникален.
Но не каждый нам близок.
8. Я всегда немного вторичен: как продолжение хорошей жизни, хорошей мысли, хорошего дела, хороших родителей, хорошего брата-близнеца, хороших людей и хороших событий.
9. Пусть будет так, что тот, кто не придет, об этом горько потом пожалеет.
10. При медленной мысли у меня еще не важная память. Поэтому приходится читать по чужой бумажке, написанной совершенно посторонним человеком.
11. В чем разница между мной и Владом, продающим чужие книги в подземном переходе? Он, как стоял и продавал, так и стоит, и продает. А я подошел, посмотрел, почитал и пошел – дальше!
12. Идеал превышает действительность на величину желания и за счет желания.
13. Дьявол – первый зам. генерального  по части всего плохого.
14. Идеал недостижим. Его носят в себе и видят за горизонтом. Одновременно. И всегда.
15. Акт чтения – это акт интимный, за которым так хочется подглядывать.
16. Она алела, как кумач, цвела, как роза, и пылала, как спелый помидор. Кокетство грозило перерасти в ****ство. Все приметы были явно на лице.
17. Разложить бы хлам с его чердака головного мозга по полочкам поведения, - глядишь, и толк в жизни наладился бы.
18. Друзья главного калибра бьют прямой наводкой по твоим бедам и никогда не промахиваются. Или беду завалят. Или тебя. Но насмерть.
19. Балет – это танец, доведенный до такого совершенства, что слово «совершенство» смело можно заменять словом «абсурд».
20. Лучше уродливо рыть носом землю в правильном направлении, чем красиво танцевать в никуда.
21. Артист пользуется народной любовью, когда он легко и непринужденно может вызвать у слез и денег желание течь, а у смеха – желание – громко звенеть.
22. Если себе в удовольствие – то всех понемногу.
23. Три года назад он оставлял впечатление человека, находящегося на своем месте. С тех пор, кажется, он с места так и не сдвинулся.
24. Ах, ты лебедь сизокрылый женский гнилой стати, что ты вьешься надо мной, как ворона недобитая.
25. Все хорошее приходит ко мне очень медленно и уходит очень быстро.
26. В раю, конечно, климат, но в аду зато общество.
27. А мне чужих стихов не надо, мне со своими тяжело… (Бродский).
28. Внутри у меня слов всегда больше, чем наружного умения пустить их в ход.
29. Если у тебя есть дети, ты живешь, как собака, зато умираешь, как человек.
Если у тебя детей нет, ты живешь, как человек, зато умираешь, как собака.
30. Есть ошибки и ошибки.
Есть ошибки размера шага в пропасть, а есть небольшие шероховатости, снимаемые легким нажимом напильника воли и желания.
31. Зависть блондинки от зависти брюнетки отличается не только цветом волос…
Блондинки завидуют и любят по-белому зато брюнетки – по-черному.
32. Чем отличается граф от графомана:
За что граф ни возьмется, ты сразу понимаешь – это Толстой!
А за что графоман ни возьмется, ты сразу начинаешь ему сочувствовать: вот мания у человека, кажется ему, что он граф, а кишка-то у него тонковата для этой породы.
33. Долгая жизнь – это сложная форма самоубийства, на которую не всякий способен.
34. Прелесть любой литературы уже в том, что до мерзостей настоящей жизни – ей всегда далеко.
35. «Я хочу сказать, а то забуду», - часто бывает решающим аргументом в споре.
36. Я пишу затем, чтобы забыть самому, а другие, чтобы помним.
37. Если русский язык выучит американец, он станет другом русского.
Если русский язык выучит латыш, он станет учить русских по-русски, как жить по-еврейски.
Если русский язык выучит белорус, он поедет в Москву.
Если хохол выучит русский язык, он заберет себе Крым и обвинит во всех своих бедах проклятых москалей.
Если грузин выучит русский язык, то только для того, чтобы продавать на русском базаре грузинское вино, абхазские мандарины и голландские тюльпаны.
Если эстонец выучит русский, то потом он выучит еще и английский и с русскими станет разговаривать только на нем. Чтобы русским было так же неудобно, как и ему.
38. Если не умеешь «забить на все болт», придется всем этим забивать себе голову.
39. Тучи сгущались, а я все не крепчал.
40. Обрабатываю свою карму так, как это делал мой отец, а не поддаюсь ей так, как учила меня – на своем примере – моя мать.
41. Я лично за энергию заблуждения в местах ее максимумов по эту сторону жизни и смерти. Я за смелость и наивность.
За напор и натиск.
За энтузиазм и романтизм.
За ошибки ради будущих побед и за святую веру, которая помогает бороться с печальными истинами.
Я за сложную жизнь и против легкой/быстрой смерти.
42. Большая часть латышей выжила за счет потери принципиальности и благодаря желанию выжить любой ценой. Сейчас эти качества они стараются привить своим нацменьшинствам. Любой ценой и без всякой принципиальности. То есть все средства хороши, если они помогают латышской нации.
Для них это выход. А для нас?!
43. Это неправда, что пить – большое удовольствие.
Пропивать себя, свое здоровье и свое добро – тоже трудно.
Это - как бежать с горы.
Вроде легко. Но ты знаешь, что внизу пропасть и ты не к победе бежишь, а к забвению и безнадеге.
44. «Один» – цифра редкая, опасная и недолговечная.
45. Момент истины стоит тысячи молитв. Не меньше. Но и не больше.

                ***
1. После встречи с «первым» ситуация обычно раздваивается, а люди часто расстраиваются.
2. Все люди сволочи.
Я знаю.
Сам такой.
3. Сейчас на каждом углу можно услышать женский визг:
«Где вы, рыцари?! Те, что были раньше в огромном изобилии!»
Миф все это. Даже не миф, а сплошная лажа. Можно подумать раньше у каждой деревенской Дуньки был свой прекрасный Айвенго. Чушь собачья!
Если на тебя есть спрос, то предложение не заставит себя ждать. Не важно, что ты будешь у рыцаря двадцатая или двадцать пятая. Это не важно. Важно то, что он тебя найдет, обеспечит и отоварит. Во все места и по полной программе.
А если рожа крива, то сиди тихо и не высовывай вперед проблему дефицита рыцарей. Рыцари – товар штучный и редкий. Они на абы кого бросаться не станут.
4. Пока гады тырят чужое, годы берут свое.
5. На тот свет легко попасть, но трудно решиться.
6. Власть кроет людей законами, а те ее – матом.
7. Поскольку черт у Бога работает заместитетелем, то вся черная работа – на нем.

                Простая арифметика

Когда мне было – 31, моему отцу – 61, а Софии Ротару – 41, мы с ним пошли на ее концерт. Мне концерт страшно понравился, и я, ожидая аналогичной реакции, спросил отца: «Папа, ну как тебе София Ротару?!»
Отец, с поразившим меня равнодушием, ответил: «Молдаванка как молдаванка…» Тогда это удивило меня страшно.
Сейчас мне – 50, Ротару – 60, а отцу – царство небесное.
Теперь я отца немного понимаю. Я даже догадываюсь, как я буду относиться к отцу и к Софии Ротару, когда мне будет 61, а Ротару – 71… По крайней мере, отца я с каждым прожитым годом люблю все больше и больше… Особенно теперь, когда меня постепенно становится все меньше, а София Ротару окончательно перестала быть актуальной звездой на поп-небосклоне современной музыкальной эстрады.

                Это неправда

Это неправда, что счастья в жизни нет. Счастье есть!
Оно есть оптом и в розницу.
Оптом – на базе будущего, а в розницу – по мелочи в каждом дырявом кармане. Счастье есть в каждом, в виде постоянного его желания. Хотеть счастье – уже счастье! Счастье, как миг удачи, как искорка огня и лучик солнце – есть везде, но в маленьких порциях и частичках.
Если ты утром проснулся не в реанимации, а за окном светит бесплатное солнце, ты уже на сегодня свою долю счастья получил авансом.
Тебе ее уже надо в поте лица и до толстых мозолей на руках, весь день, невзирая на трудности, отрабатывать по полной программе.
И если тебе с неба упадет еще и премия в виде повстречавшегося ли тебе хорошего человека, удачно провернутого дела, доброго слова и теплого взгляда – это уже много.
Это неправда, что счастья много не бывает. Бывает. Но не долго.
Счастье есть везде, но его получает только тот, кто этого очень сильно хочет.
Если Бог подарил тебе желание жить и дал возможность каждый день это делать, - то так и делай. Каждый день.
Живи, сильно и решительно, будь благодарен Богу за все и будь счастлив!
Потому что это и есть счастье: жить, жить с Богом и жить с ощущением постоянно… мгновенно… меняющегося счастья, за которым всегда надо бежать, которого всегда надо искать, которое долго в руках не удержишь, потому что оно обжигает, и на которое долго не посмотришь, потому что оно ослепляет.

***
1. Судите его по делам его, и все равно по словам его судимы будете.
2. В отстой попадает не тот, кто много думает, а тот, кто думает не о том.
3. Много думать и мало сделать – это по-нашему, это по-русски!
4. Чтобы хорошо сработать головой, не надо 8 часов обязательно и каждый день ее насиловать на указанном начальником рабочем месте.
Хорошая мысль сама придет, когда надо, и уйдет по назначению. Случится это легко и просто. Главное – не мешать.
5. Чтобы не ударить в грязь лицом, пускай пыль в глаза так, чтобы из ушей дым пошел, а спина стала мокрой.
6. С верным псом обращаются как с последней собакой, и требуют об него невозможного. Для своих он должен быть тряпкой половой, а для чужих – волком позорным. А все потому, что он лучший друг, которым может быть у человека только такое животное, как собака.
Когда ты начинаешь чувствовать себя Богом, ты, видно, так близко от него, что тебе уже ничего не надо делать.
Ты – Бог, и главное свое дело ты уже давно сделал…
…Может, поэтому… многие молитвы бесполезны?!
8. После первого – все второе… А затухающее или разбужающее – это уже вопрос времени и дело десятое.

                Правда – это результат

Правда – это результат. И результат конечный.
Деньги – это тоже результат. Но результат промежуточный.
Любовь – это не результат, а скорее средство, в результате использования которого в идеале получаются хорошие дети.
Все хотят знать всю правду. А зря.
Правда – обездвиживает. Это финиш, после которого хочется упасть и отдыхать.
С деньгами попроще. Их никогда не бывает много. И если с энтузиазмом их делать, то дела этого хватит надолго, пока энтузиазм не скиснет, а желание не пропадет.
С любовью не все так ясно, и слава Богу! Потому что понятность и ясность любовь убивают.
Любовь – это тайна. А когда все ясно – это уже банальная привычка, которая быстро надоедает.
Приходит время, когда что-то хочется менять и, дай Боже, чтобы это желание было сильным.
Ведь пока ты хочешь, ты – молодой. А пока ты – молод, старость и смерть понятия странные, глупые и тебя никаким боком не касающиеся.

                Умирать – это страшно…

Смерть страшна в любом возрасте.
Потому что умирать – это страшно.
Другое дело, что страх с возрастом меняется. Молодой и здоровый страх – это одно, а старый и больной – это что-то совсем другое.
Не дай Бог умереть молодым и, упаси Боже, помирать старой развалиной.
Это страшно по-разному, но не хочется этого одинаково.
Поэтому все смерть стараются отложить на потом.
Желание жить – это единственная человеческая слабость, которая сильнее всех его остальных человеческих достоинств.
И только страх смерти может с этим желанием поспорить.
На стороне смерти, конечно, окончательная победа. Но на стороне жизни – вечное с этим несогласие. Я лично за полное несогласие и вечную борьбу.
Я, конечно, где-то понимаю, что когда-то проиграю, но боюсь об этом даже подумать. Вот этот страх и есть моя главная смелость.
Я боюсь быть трусом, потому что трусы всегда у смерти во власти.
Они уже как бы не живут и при этом еще страшно мучаются страхом.  Смерти. Постоянно и непрерывно.
А мне хочется жить. Поэтому о смерти я предпочитаю не думать.
Но помнить. Изредка. Вскользь.
Как о самом главном финише в своей жизни. Но до которого надо еще постараться достойно дожить. И я стараюсь. И пока стараюсь, мне не страшно.
И слава Богу!
Значит, я еще живу.
А это главное.

                Я плохих людей не люблю

Я плохих людей не люблю – не за что.
Сильно хороших я тоже не люблю.
Нет у меня такой реальной возможности.
Близко к себе они меня не подпускают. А глотать сопли, кусать локти и сосать лапу вдалеке и в сторонке – гордости своей отдельной много в наличии имеется.
Средненьких я люблю средненько.
Без огня, искр и треска.
Остается только любовь к себе развивать вглубь и во все остальные стороны.
Законченных эгоистов я тоже, кстати, не сильно жалую.
Но это больше при наружном употреблении.
Для внутреннего пользования – это вполне ничего.
Я бы тоже больше сказал…
Законченный эгоист – это где-то уже законченное произведение искусства.
Это шедевр под ключ.
На него можно только любоваться, пылинки сдувать и глаз тешить.
Это, конечно, законченная сволочь, но утонченная и вычурная. До предела.
Рафинированная и остро заточенная.
Острая, как лезвие ножа, по которому ходит неповторимая  индивидуальность.
Справа – сволочь, а слева – подлец.
Зато посередине гоголь-моголь и расфуфыренная фифа, которых поискать, но найти – вопрос.

                Память и способности

Человек с отличной памятью и блестящими способностями рассказывает остроумнейшие истории с мельчайшими подробностями и всеми именами.
Человек средних способностей и памяти кое-что помнит, но путается в датах, цифрах и фамилиях.
Все остальные что-то где-то слышали, но не помнят, кто это сказал, по какому поводу и в связи с чем.
Точно знают они только одно: это было что-то!
В смысле супер, класс, убойно, отпадно, атасно…
Или что-то в этом роде…

                Большая Политика

…Когда небольшая кучка людей при помощи небольших сравнительно усилий получает большую выгоду за счет большого количества людей – это почему-то любят называть государственными интересами и большой политикой…


                Частность

Жизнь стремится к движению, - и покой – её частность.
К максимуму и сложности, - и простота  - её частность.
К многообразию и многовидности, - и человек  - её частность.
Человек – часть жизни, и это надо  понимать.
Не все от него зависит, но все – от всего.
Потому, что все связано.
Жизнь сложнее смерти, но смерть - ее частность.
Человек сильнее смерти, пока жизни в нем больше, чем смерти.
Но смерть – в конце, поэтому она – сильнее.
Хотя для всего человечества – это только частность.
До поры, до времени.
Но это тоже частность. Очередная из многих. Где очень многое, увы, уже не для тебя. Но, по большому счету, это тоже частность.

                Приятное озарение

Недавно поймал себя на приятной мысли.
Мысль эта пришла ко мне утром.
Пришла на рассвете, когда я находился в том чудеснейшем состоянии полудремы, полубодрствования, когда ты уже не спишь, но еще окончательно не вернулся к суровой и трудной действительности.
Вообще-то, это мое любимейшее состояние. В это время я чувствую себя полубогом. Полубогом, которого ничто телесное не беспокоит, но все эфирное, мыслимое и немыслимое становится отчетливым, реальным и возможным.
Потом, когда ты из горизонтального положения поднимаешься в вертикальное, потом, когда твое сердечко перестраивается на напряженный дневной ритм и темп, потом, когда твои мозги начинают гудеть от перенапряжения и дневных забот, с их суетливой хлопотливостью, потом, когда твои глазки замыливаются от серости и обыденности повседневности, потом, когда твое тело гнется спиной, натруживается руками и стирается до колен ногами, потом, когда ты по работе бегаешь на работе высунув язык. Потом это состояние куда-то пропадает. Не совсем и начисто. Нет. Но оно уходит.
Сдвигается в дальние уголки и окологоризонтные окраины сознания.
Ты его иногда улавливаешь, и тебе становится приятно, что оно всё еще с тобой.
А ты, по-прежнему, - с ним.
Но это длится недолго, а потом ты опять ныряешь в водоворот  событий внешнего мира, на которые надо моментально, адекватно и в режиме реального времени реагировать…
Все это произойдет… Потом. Позже. Днем, на работе, когда ты будешь.
Маленьким человечком и небольшим винтиком, чьим-то подчиненным и чьим-то начальником, чьим-то партнером и чьим-то соперником, чьим-то собеседником и чьим-то слушателем, чьим-то учителем и чьим-то учеником, чьим-то другом и кому-то совершенно посторонним…
Все это случится позже. Днем.
А сейчас ты лежишь в неге, нирване, кайфе и блаженстве и ловишь себя на прекрасной мысли: «Как это здорово, что ты есть у себя на белом свете! Как это прекрасно, что ты можешь себе об этом сказать без всяких возражений и комментариев».

                Три разные вещи

Хорошо болтать в компании, хорошо писать книги и хорошо выступать  публично – это три совершенно разных занятия для трех совершенно разных людей.
Первый – это больше артист и пофигист.
Второй – больше затворник и интроверт.
А третий – больше честолюбивая сволочь. Или личность. Что, в принципе, одно и то же.
И один человек может эти три разные вещи делать.
Но обычно в разные периоды своей активной жизнедеятельности.
Или, если в нем сидят внутри эти три разные личности.
Сидят и вечно грызутся между собой, кому быть первым и главным.
Кому быть первым и главным.
Кому выходить сегодня на помост и на сцену. Кому браться за перо, а кому ложиться спать.
Сложно и тяжело быть сложным и многогранным человеком.
Поэтому-то таких людей очень мало на белом свете. Поэтому-то они такой жизни долго не выдерживают; умирают рано, а рождаются редко. Это ж сколько воли и упорства надо иметь, чтобы сразу троих в себе поддерживать в рабочем состоянии.
А ведь у каждого из них своя отдельная амбиция и лень имеется.
Нет. Проще одному жить.
Проще на разные вещи смотреть свысока и не перенапрягаясь. – Что нельзя поднять, то нельзя и понести, - говорит народная мудрость, и очень редкие берутся с этим поспорить.
Но есть и исключения. Есть герои и великаны. Исполины и колоссы. Таланты и гении.
Есть редкие исключения, для которых нет общих правил.
Они могут не только три разных вещи делать, они могут тридцать три разных вещи придумать и сделать.
Для них нет невозможного. Но таких людей невозможно найти в простой жизни.
А для простых людей в простой жизни есть три разные вещи. Которые, кстати, тоже надо уметь делать хорошо. А это не так-то и просто. Даже по отдельности. Вот такая диалектика на счет раз, два, три… получается.
Слушать и понимать теоретически могут почти все, а что-то сделать хорошо и практически – считанные единицы, которых днем с огнем замучаешься искать.

                Вертикали судьбы

Пока вертикальное время наблюдает за горизонталями жизни в море  эмоций царит полный штиль.
Настоящая буря начнется тогда, когда время упадет на землю дождем желаний и помчится вскачь, закусив удила твоих нервов.
Помчится по дороге, которая ведет к смерти и называется твоей судьбой.

                Не могу сказать

Не могу сказать, что писать для меня – это занятие  легкое, простое и приносящее одни только радости и сплошное удовольствие.
Нет. Это не так.
Но бывают такие моменты, когда не писать я не могу.
Это сильнее моей лени и моего  равнодушия.
Это то, что я должен сделать, иначе буду чувствовать себя подонком, сволочью, а точнее сказать – просто никчемным, пустым местом.

                После первой

После первой – все мысли о второй…
- Интересно, - рюмке или женщине?!
- Ладно, после третьей – разберемся!

                Жизнь так бодрствует

Жизнь не укладывается в схемы. – Она так бодрствует.

                Самое главное

Самое главное в жизни – это здоровье, мир на земле, и, чтобы костюмчик сидел, - сказал самоубийца, встал и повесился.
Где-то он пошутить хотел, но где именно, я так и не понял.

                Возможно все

В жизни возможно все, но совсем не обязательно, что с твоим участие
             
                Степка – дурачок

По улице села шел босой дядька с торбой за плечами.
Мы, дети, играясь в песке у дороги, с любопытством за ним наблюдали. Даже нам, 8-10-летним, было ясно, что у этого дядьки не все дома.
Мы его задирали, подскакивали поближе, бросали в него комками грязи и камешками, а он только корчил  рожи и несильно на нас замахивался своей палкой.
Мы вели себя по-свински, то есть по-мальчишески, а он вел себя, как настоящий загнанный зверь.
На наши козни и происки он только слабо отмахивался  и корчил странные рожи.
Агрессивность его была пассивной и узко защитной. Даже мы, ребятня, это понимали и не сильно его боялись.
А Степка шел по улице, нес торбу с нехитрыми пожитками за спиной и корчил странные рожи.
Шел он, видно, уже давно, и идти ему было еще неизвестно сколько.
Был он глухонемой, бездомный и, видно, безродный.
Говорить он не умел и вряд ли понимал человеческий язык.
Но он шел и шел, и в этом была какая-то странная, вызывающая интерес и удивление необычность.
Несмотря ни на что, он шел и шел, и при этом сам себе под нос что-то невнятно бормотал.
Видно, так он старался сам себя подбодрить и его странные рожи должны бы означать своего рода улыбку.
Это я сейчас так понимаю. Только сейчас я до этого дошел, когда сам превратился в старого лысого дурака.
Бывают у меня такие моменты, когда меня со всех сторон обседают проблемы, беды и враги, а я только слабо отмахиваюсь и строю странные рожи, которые должны сойти за улыбку.
Помогает это слабо, и я вспоминаю Степку-дурачка. И мне становится  немного легче.
Теперь-то я знаю, чего стоила Степе его улыбка.
Теперь я знаю, что она стоила ему гораздо больше жизненных сил и мучений, чем это я могу себе представить в своей сравнительно благополучной сегодняшней жизни.
По сравнению со Степиными бедами и невзгодами мои проблемы и нестыковки кажутся мелкими и несерьезными. Даже мне.
Даже в моменты, когда мне тяжело и я пытаюсь жизнь в ответ строить странные рожи.
Странные рожи должны бы означать улыбку, но на улыбку походят совсем мало.
Но я вспоминаю Степу, и мне становится немного легче.
Я вымучиваю свою улыбку до конца и постепенно успокаиваюсь.
Успокаиваюсь до следующего тычка судьбы.
До следующего выхода в свет, до следующего похода в чужие люди, в чужие насмешки и вечное непонимание.

               Содержание

I Полу-исторические хроники
      Вступление
Глава 1. Дед Янка
Глава 2. Чащин Миша
Глава 3. Чук и Гек
Глава 4. Петя Бережной
Глава 5. Котел
Глава 6. Коля-цыган
Глава 7. Черный кот и белая лебедь
Глава 8. Белорусский след. Часть I
Белорусский след. Часть II
Глава 9. Ванагсы
Глава 10. Гуси-лебеди налетели
II Рассказы
Рассказ 1. Пассажиры и попутчики
Рассказ 2. Приключения иностранца в Украине
Часть 1. Дорога туда
Часть 2. Дорога обратно
Рассказ 3. Горсть особых примет и впечатлений
(Из реки моей памяти)
Рассказ 4. Субботняя прогулка
Рассказ 5. Как я в кожу лез
Часть III
Сало на Песчаной, мысли , фразы,
размышления, рассуждения, озарения
Сало на Песчаной (Статья для книги СУЛ)
Жанр, в котором я работаю…
ВДК
Деньги не главное
В нашей жизни есть всё
Жизнь – это труд
Граф, забулдыга, графоман
Какой я
Пребываю в постоянной нерешительности
Я порой на себя сильно удивляюсь
Тупик и дорога
Сало на Песчаной в розницу
Зарисовка (1)
Зарисовка (2)
Простая арифметика
Это неправда
Правда – это результат
Умирать – это страшно…
Я плохих людей не люблю
Память и способности
Большая Политика