Забытая серенада

        /Этюд, навеянный Пушкинской трагедией "Каменный гость"/.

  В этой маленькой трагедии Пушкина известный сердцеед Дон Гуан, которому за убийство на дуэли предписано жить вдали от столицы, тайно возвращается в Мадрид. На кладбище он увидел и полюбил вдову Дону Анну, после чего решается назначить ей свидание и заставляет своего слугу Лепорелло пригласить на это свидание каменного гостя, изваяние на могиле убитого им мужа Доны Анны. Совершенно непостижимо каменный гость приходит в назначенный час в Мадрид и своим рукопожатием убивает легкомысленного Дона Гуана. Этим трагическим событием и заканчивается пьеса А.С. Пушкина.
В моем небольшом этюде несчастный слуга Лепорелло, оставшийся без господина, пытается осмыслить трагедию любви в зловещем Мадриде нашей современности. 
       

                Но не хочу еще я умирать!
                Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
                А.С. Пушкин. Болдино. 1830 г.

 Перед воротами Мадрида возле старого постоялого двора под ветвями невысоких олив присели усталые погонщики мулов. Они уже плотно пообедали в харчевне густой чечевичной поливкой и теперь отдыхали, ожидая закат, несущий приятную вечернюю прохладу. Из просторного каменного строения выскочил худощавый работник. Сначала он принес сено, а затем налил в водопойную колоду свежей воды для гнедой лошади заболевшего кавальеро, который неожиданно задержался на несколько дней в их придорожном постоялом дворе.

        Прислушиваясь к неторопливому разговору, проворный работник поправил коновязь у молодой кобылы. Она изредка поводила ушами и лениво отмахивала черным хвостом надоедливых мелких мух. Верный слуга не жаловал нагловатых погонщиков и не был любопытен, однако хозяин харчевни приказал унять сплетни, что бурно ширились в округе об их странном постояльце, поэтому ему пришлось присесть под тенистыми оливами, чтобы послушать, о чем болтают на досуге местные бедняки.

                ***
    Пред ними, упираясь в светлый горизонт, клубилась пыль петляющей дороги. Закат был чист, подкрасив золотом густую синеву, не предвещал на завтра ветреной погоды.

«Все скоро забывается. Нам ни к чему дурная слава, в округе уж разносится постыдная хула. И гонит прочь зловещая молва гостей богатых
от нашего надежного двора! - Внушал работнику хозяин строго.
- Как сытость животу, приятен звон реалов, и нам приносит их широкая дорога!
Пусть не болтают лишнего, одерни их и постыди сурово».
Однако старые погонщики, в правдивости простонародной, не стали сдерживать сочувственное слово.

   Приветливо кивнув работнику, затеяли с ним живо обсуждать забавную молву, которая ворвалась в быт их скучный могильным духом из таинственного мрака: 
 - Ну, как страдалец? Все как прежде, бредит?
Несчастный уж неделю слаб умом от страха.

 - Наверно, он в горячке от немого горя, что господина знатного его убили в поединке.
 - Мадрид зловещий город. И жизнь в нем кратка, меркнет, как пылинка.

 - Кто знает. - Вымолвил работник недовольно. - Теперь на все таращится безмозглая толпа, и приговор ослиного судьи привычен.
Стучал бедняга громко в дверь, прибыв к нам ночью поздней, и страстно утверждал, что гибель кавальеро не совсем обычна.
   Он был уж слаб и еле слез с седла. Успел сказать, как звать его и отдал сто реалов за услуги.
А после начал бредить. Все бормотал, что знатный господин его в канаве грязной брошен, на кладбище не похоронен по заслуге.   

 - Да уж, наверно, бесы его водят! Не зря о том твердит молва в округе. Призвал в Кастилию он смертную беду, теперь у нас и стар, и млад в испуге.
В открытое окно средь ночи темной несутся крики ужаса, терпеть их нету силы: «Уйди, мертвец надменный! Прочь от меня, вернись в свою могилу!
Не смей касаться, каменный мерзавец, руки достойной господина моего! 
Куда тебе, тщедушному, при жизни до него»!

 - Я слышал, как кричал он в лихорадке: «Испанский гранд, как вор.
Ждет ночи и луны боится. Спаси нас, боже! Проклятое житье».
 - Фу, что тут обсуждать! Он бредил, все пустое!
И наш хозяин к его постели лекаря позвал.
Пробормотал работник, - наврут же про такое! 

 - Давали снадобье несчастному, и кровь пускали, и молитвы пели. 
Ведь господин его, повеса, был у двора давно в опале за дуэли.
 - Представьте, он отважно утверждает, что сам позвал в Мадрид с кладбища истукана. И тот пришел на зов, оставив постамент могильный, и вздыбился над хрупкой, тленной плотью своим холодным, каменным всесильем. 

 - Ну, это слишком странно! Как? Каменный пришел и в дверь вошел с порога?!
- А может, вся причина в зелье? Вдруг что в вино ему хмельное подмешали, иль лихорадку он схватил в дороге?   
 - Конечно, страшный бред! Святой Маврикий, пощади страдальца.
 - Да, но цирюльник подтвердил, что тоже видел бедолагу кавальеро в зловещий вечер тот в Мадриде у богатого крыльца.

 - Я тоже слышал, в доме том живет известная вдова.
 - Так, может, это правда? Какое богохульство!
Ведь изменять и мертвому не вправе верная, покорная жена! 

      На громкий возглас их, пугливо озираясь, хозяин плотный вышел и тут же погрозился:   
 - Ну, тише вы, болтливые ослы! Монах уж окропил его постель святой водой с кропилом. И нечего тут распускать язык о добром господине.
Уймитесь и оставьте прибаутки! Теперь почти здоров он.
И сам пришел к столу удовлетворить потребности желудка.

Не поддавайтесь сплетням, достойней от греха себя избавить!
Пойдите, посмотрите. Сейчас просил подать ему горячую баранью олью и голубей на очаге зажарить.

 - Вы малодушные и неучтивые простолюдины! - Хозяина услышав, вскричал работник грубо. - Негоже обсуждать дела господ. А заболевший не чета другим -достойный человек! Вы видели его камзол и панталоны?
Он службу нес при знатном господине.
Цирюльник утверждает, что подлые убийства давно уж не в диковинку в Мадриде.

 - Известно, что на кладбище богатом и в зной, и в холод слышен стук лопаты. И ставят мастера надгробных истуканов богатым кавальеро в изголовье.
Чем жизнь для них была - пороком, мерзостью разврата, вечным пеньем?! 
- Ну, замолчите! Небось, услышит вас. Уж успокоился, а только слаб и бледен. Ведь был обычным он слугой, благочестив и беден.

 - Сказал, что утром в Андолузию, домой поедет, чтобы молиться там о душах грешных. Твердит усердно, как противны эти злобные раздоры.
Вот, вижу, что выходит к нам. Уймите языки, оставьте злые споры!

Работник в ужасе взмахнул рукой на Лепорелло, бледного страдальца.
Погонщики притихли, поражаясь странности его лица.
С тоскою посмотрел он на дальний горизонт с высокого крыльца,
куда вела от города широкая дорога.
Несчастный тихо помолился, кивнув им всем с порога:   

  - Седлай мне лошадь, добрый человек. Проедусь в страшный город я.
Там дело важное осталось у меня.
Перед отъездом должен я знакомцев навестить, чтоб предупредить о каменном убийце, гуляющем теперь по городу и нависающем бездушьем истукана.
О, горе мне, я сам его позвал, по просьбе кавальеро Дон Гуана.
Он слишком простодушным и веселым был. Однако каменный мертвец его убил.

 - Постойте, благородный! Не идите. Дух мертвого давно почил!
Мадрид по-прежнему куражится и щедро разливает в кружки вина. 
Идите отдыхать, а завтра поутру монах проводит вас домой в дорогу чинно. 

 - Нет, нет. Не удержать меня вам, добрый человек. Не знаю, грешный я, что стало с телом господина ночью страшной.
Бежал я малодушно, не позаботившись о нем.
Вдруг подло брошен он гуляками в канаве грязной?

Я помню, как на днях жестокая Лаура смеялась над убитым Дон Карлосом:
«Куда я выброшу его»? Не дай Господь, такая ж злая участь постигла господина моего.
Как о тряпичной кукле, отслужившей век, глумятся там над мертвым телом и не знают горя.
Я тоже в гневе говорил: «Всех их, развратников, в один мешок да в море».
Теперь я каюсь, пролил слез немало. Пусть судит Высший Судия. Не мне, несчастному, и я грешил, бывало...   
      
        - Останьтесь, господин, уж вечер скоро. Ведь вы еще слабы, достойный Лепорелло, не в силах и в седле держаться ровно.
 - Нет, нет, уж лучше мне. Вернусь я к ночи, друг мой скромный.
Негоже мне без предупреждения оставить город сей. Обязан рассказать им всем об истукане страшном.
Пусть наполняют души пламенем отважным.

Пусть закрывают окна, двери. Хотя, возможно ль скрыться от каменного прикосновенья? И слышит он живых, и им кивает грозно головою,
и убивает каменным рукопожатьем. О, горе роковое!    

 - Ну, успокойтесь, вы прибыли больной, в сердечном горе.
Но вот сегодня поднялись с постели и сможете отбыть домой уж вскоре.   

   - Позор на мне! Немой укор мне не дает покоя. Незримо смерть над жизнью нависает, безмолвна, как вершина Пеньялара, и душит безысходностью судьбы.
Не слышали, как он вскричал, бедняга, господин мой: «Я гибну, Дона Анна»!
И этот смертный крик застыл в моей груди.

 - Как, Дона Анна, кавальеро! Боже, сохрани ее пути!
Почтенная вдова командора де Сольва - виновница греха и гибели свидетель?
 
 - Не знаете, что Дон Гуан нашел в любви сердечной добродетель:
и Анна*, данная ему, есть Неба Благодать.
И потому я еду, вам меня не удержать.
Пусть я умру от злого истукана, но город будет знать. Меня не испугать!

   - Какое горе! Заступись, Мадонна, помоги скитальцу!
А вы идите по домам. Грех распускать язык.
Убит уж Дон Гуан, повеса ветреный, гроза всем знатным дамам.

 - Уже идем, ты зря тревожишься, хозяин рьяный. И лучше помни, честно ль  заработал сто реалов?
Не забывай, что и от лжи крамольной гибнет чистая душа! 
Бог праведен, никто не избежит Господнего Суда!

 - Бедняга Лепорелло!
 - Но как же будет жить Мадрид без Дон Гуана?
 - Видать, чтоб победить такую силу жизни, мертвец призвал все силы ада.
 - А какова вдова де Сольва, Дона Анна?
 - Мадонна, смилуйся, направь ее пути. Пусть осенит ее смирения отрада... 
                ***

     Уж сумерки окутали Мадрид зеленым покрывалом, но верный Лепорелло все   объезжал знакомые дома. И чудились ему шаги убийцы гробового, за каждым поворотом слышались зловещие слова.
На площадях и улицах искал его бедняга. Увы, исчез, не слышно поступи тяжелой мертвеца.
И город истукана не заметил, подземный склеп скрывает тлен ужасного венца.   
    
           Под белыми магнолиями у дворов, увитых зеленью, звучали серенады. И виноградная лоза, и желтые лимоны радуют глаза в узорные ограды.
И льется сладкое вино кушинами в пьянящим хмеле.
И юная испанка пламенно идет в звенящей тарантелле.

Ах, как она плясала - перезвон гитары под ритмы тамбурина -
во всем томится трепетная страсть!
И обездоленный слуга с тоскою понял, что не известна им
могилы каменной разверзшаяся пасть. 

Остановившись у знакомого балкона, несчастный восхитился кружевами в юбках: 
"Вот вечная мелодия! В природе все живет томлением любви!
Но нет уж рыцаря ее, повесы Дон Гуана! Оставил мир забав, с смиренным осознанием вины. 

 - Лаура, выйди! К тебе приехал бедный Лепорелло,
из мрака вызвавший живого мертвеца.
Послушай весть мою - над городом беспечным тень страшная витает 
незримого злодея палача.

 - Уйди, глупец, я не боюсь твоей угрозы! Ведь песнь моя любимым сложена. 
Мне ненавистны мрачные мотивы, я весело живу и свежестью полна.

 - Хоть песни и поешь ты Дон Гуана, нет сердца в них, любовь твоя слепа.
Бездушна страсть твоя и красота порочна.
И пожирает плоть твою мирская суета. 
               
  - Зачем же ты тревожишь, дерзкий Лепорелло, угрозой жизнь беспечную мою? Пусть нет уже повесы Дон Гуана, я все равно пляшу и песнь веселую пою.
Пусть слышит он ее под камнем и в могиле темной. 
Любила я его, пока он жил. Теперь же я других зову. 
Ведь «ночь лимоном пахнет, и яркая луна блестит на синеве густой».
Я молода и свежестью прекрасна. И потому я страстно жду любви иной.   

 - Нет, это не любовь, несчастная кокетка!
Был грешен он, когда твоим обманом утешал себя.
Он жизнь любил и звал любовь живую, однако всюду находил лишь лживую тебя.

«Ты молода… и будешь молода
Еще лет пять иль шесть. Вокруг тебя
Еще лет шесть они толпиться будут,
Тебя ласкать, лелеять и дарить,
И серенадами ночными тешить…
… Но когда пора пройдет …
Тогда - что скажешь ты»? ** 

- Глупец ты Лепорелло, мерзкий! Всегда прелестницу Лауру он искал в Мадриде! И к ней бежал, горел огнем и убивал, как в яростной корриде!    

  - Не смей его злословить, распутница дрянная!
Не забывай, что это тело слишком временно и тленно.
И больше не досуг с тобой мне препираться,
Раз он на кладбище уже нашел приют смиренно.

Учти, все юноши лишь чистоте святой несут сердца самозабвенно.
Найти в Мадриде светлую Мадонну мечтает страстно каждый кавальеро.
Но на свою погибель находит тут Лауру - тлен цветка дурмана.
И гаснет слабая душа в коварстве мерзком женского обмана. 

Однако же случилось чудо! Нашел и Дон Гуан любовь святую у могилы истукана -
Хотя над кротким светом жизни, тень смерти роковая нависала. 
Но бросил пылкий взор он, и сердце женское надеждою ожило.
И падшего повесу и задиру внезапно скромность чистоты пленила! 

       Увы, исчадье ада отвергает радости земные. Убил он господина моего. Однако Дон Гуан был сердцем с Доной Анной. Вот песнь любви прощальная его:
«Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колена преклоняю». ***

Прощай, красотка, глупая, пустая. Танцуй и пой, но бойся истукана. 
Его зловещий взгляд пронзает стены - он вестник погребального савана. 
Он тут, он в городе, когда вам сладко спится.
Теперь у двери каждого стоит он на часах. 
«О, тяжело пожатье каменной его десницы»!

 - Прочь уходи, ты вздорный Лепорелло! И не пугай, не то велю побить тебя я верным слугам, хоть ты и был мне прежде добрым другом.
 - Ну, что ж, я уезжаю. Знай, что не дано тебе познать сердечных мук.
Пускай поет и пляшет твой сияющий Мадрид.
Однако Небо уж дает знаменье роковое: «Что там за стук»?   
   
* Анна - благодать.
**
*** А.С. Пушкин "Каменный гсть"   
 5.01.2012.