Мышка Моя
* * *
Больше всего на свете маленькая бабушка не любила спать. Потому что... немножко боялась. И нет тут ничего удивительного: столько дел интересных осталось, а тут – закрываешь глаза и улетаешь, уходишь – куда? Неизвестно. Это потом, когда подрастаешь, сон начинаешь любить: там фильмы, картинки цветные, и угадать невозможно, куда тебя сон унесёт...
Спала она за шторкой под названьем «гардина». И быт такой строгий порядок – лёг – и чтоб тебя совершенно не было слышно. И – «никаких фокусов быть – не – должно!», - так говорил бабушкин папа, а спорить с ним тоже не полагалось. Порядок неправильный, и очень не нравился маленькой бабушке, и она всегда старалась потихоньку его изменить; иногда получалось: попить… пописать… сказать всем «спокойной ночи» - это считалось серьёзным делом, но, если дело затягивалось, получался серьёзный выговор. Так что спать ложиться бабушка маленькая не любила, ну, просто терпеть не могла.
Правда, был у неё способ себя утешать. Это был тайный способ, и бабушкина мама и бабушкин папа не знали о нём - не догадывались. Потому что они считали дочку честным – пречестным человеком, который всё им рассказывает; маленькая бабушка тоже себя такой же считала, но ночная кроватка - такое неинтересное место, что на него честность не рас-про-стра-ня-лась, да.
Так вот. В той самой гардине, которая отделала кроватку от светлого места, была такая маленькая щель, щёлочка во-о-от такая... (Ну, вы все знаете, как щелочкой пользоваться). Дочке, конечно, уже говорили, что подсматривать плохо, («не-хорошо!»), но ещё хуже было заснуть, когда, может быть, того и гляди пропустишь самое интересное. И это подсматривание, и это ожидание неизвестно чего скрашивали маленькой бабушке скучное, длинное и очень противное время в кроватке. И очень одинокое.
А ещё Маленькой бабушке почему-то казалось, что, отправляя в кровать раньше всех, её отрывают от чего-то самого важного... и спать было вовсе не правильно... а надо думать, лежать - вспоминать... и потихоньку вертеться, чтоб нечаянно не уснуть.
Позже, когда маленькая бабушка росла – росла и доросла до школы, она научилась ночью смотреть на звёзды, и ей это очень понравилось, потому что, если долго – долго смотреть, внутри что-то так замирало, и как будто она вспоминала что-то, и казалось ей, будто там, на самой дальней звезде, такой далёкой, что даже не видно, есть такая девочка, такая же как она, и эта самая звёздная девочка тоже сидит и слушает, и смотрит оттуда, и ищет её, и хочет ей что-то сказать… И внутри у неё становилось так протяжно, печально и странно.
Но вот однажды, тогда, когда маленькая бабушка на самом деле была маленькой, и её кроватка стояла за шторкой, которая называлась «гардина», и оттуда звёзды были не видны, однажды - всё изменилось.
К ней в гости мышка пришла!
На стенке у бабушкиной кроватки висел ковёр: рисунок такой, который нарисовали на холстине и прицепили на длинные палочки – рейки. Эту картину маленькая бабушка не любила. На ней была лиса, и колобок, и заяц, похожий на волка, и много – много зелёного. Фу! Маленькая бабушка смотрела и думала, какая обжора лиса, и как было бы хорошо, если бы папа и мама сняли бы этот коврик и подарили кому-то другому, кому-то ещё, Ваське противному, например. Заяц был толстый и длинный, и как-то так улыбался, что было ясно: он слопает всё, что в рот попадёт. Лиса сидела за кустиком, и тоже ждала, и тоже хотела чего-нибудь съесть. Не любила маленькая бабушка эту картинку, и даже побаивалась её.
Но однажды всё изменилось, и маленькая бабушка обрадовалась, что коврик её не сняли и не стали передаривать никому.
Потому что однажды на этом коврике, наверху, вдруг появилась настоящая мышка. Жи-ва-я! Взяла и вдруг появилась на реечке, над кроватью, там, где ковёр заканчивался и начиналась белая стенка. Сидела мышка на реечке, как на полочке. Такая маленькая, меньше ладошки. Такая серенькая, и шкурка поблёскивала, и блестели две тёмных точки - глаза. Их маленькая бабушка Нина увидела первыми, потом увидела носик, чёрненький - маленький, будто капелька, и длинные усики по бокам. Они были такие светленькие, и торчали в разные стороны.
Мышь шевельнула носом, длинные серые усики тихонько так вздрогнули…и смешно.
А ещё у ней был хвостик, то-о-оненький, он свешивался вон туда, туда, где были Нинины ножки; хорошо был виден только самый-присамый кончик, и до ножек он, конечно, не доставал: ведь это был маленький хвостик от маленького зверька.
Мышка сидела на верхней реечке и смотрела на маленькую бабушку. А маленькая бабушка во все глаза - на неё. И было это приятно и долго. И лежалось – сиделось им тихо-тихо. И было совсем не страшно.
А потом вдруг – раз! и мышка исчезла; или это бабушка, она же была маленькая, заснула; и про мышку, пришедшую в гости, забыла...
Но - вот что вышло на следующий вечер и ночь
На следующий вечер мышка снова пришла. Наверное, вскарабкалась по боковой перекладине, цепляясь тонкими коготками, потом пробежала по реечке и уселась – поближе к маленькой бабушке, почти у неё над головой. Устроилась наверху. А хвостика в этот раз не было видно. «Наверное, он как у кошки, - подумала Нина, - когда кошка садится, она прижимает хвост свой поближе к себе». Мышка тоже прижала, наверное…».
И вот они снова лежали – сидели и смотрели друг на друга тихонько во все глаза. А потом маленькая бабушка с мышкою заговорила. Сама первая с нею заговорила, стала её расспра-а-ашивать. Но мышка на вопросы не отвечала, и даже не шевелилась – почти. «Мама, - позвала свою маму маленькая бабушка, - иди посмотри». Мама пришла – и мышка тут же исчезла.
И Нина тут поняла, что мышка её, а больше ничья, и не хочет она, эта мышка, чтоб её увидали другие. И маленькая бабушка так обрадовалась, и подумала, и так и сказала: «Ты мышка моя». Мышка Моя. Это было её настоящее имя, и маленькая бабушка лежала и думала: «Ну и что, что не откликается щас, зато можно её называть, и даже, привстав на цыпочки, насыпать крошек на верхнюю реечку, и думать, как мышка обрадуется».
И на другую ночь мышь появилась снова, и появилась на третью ночь… И они опять играли в гляделки.
А крошек мышка есть не желала. «Наверное, уносит с собой, - подумала Нина, - когда я засыпаю, она убегает в норку и там их кушает, аккуратно».
Зато мышь показала маленькой бабушке, как умеет смешно умываться: быстро- быстро водила лапками… Поводит – поводит – замрёт – послушает – и ну опять умываться, опять…
Иногда она появлялась не на ковре, а прямо в Ниночкиной кроватке, там, где начиналась подушка, у самой стены, пробегалась по одеялу, наискосок (и по Ниночке под одеялом), и, забегая сбоку, быстро-быстро карабкалась по ковру, туда, на привычное место, откуда всё видно, где можно сидеть и глядеть.
Что чуть – чуть огорчало маленькую бабушку, что ни мама, ни папа не могут никак увидеть Мышку Мою, познакомиться. «Ма-ма! Папа!» - кричала шёпотом Нина, - и они подходила тихонько, но на месте мышки уже была пустота.
И маленькая бабушка Нина не говорила, зачем же звала. Просто просила: «погладьте!»
И ей было даже приятно и гордо, что Мышка никому-никому на глаза не показывалась. Только маленькой Нине. Не хотела знакомится - ну ни с кем. Только с маленькой Ниной!
И хотя мама-папа ничего своей дочке не говорили, она откуда-то знала, что, если она расскажет, они ей скажут, что мышки никакой нет. А мама ещё и перепугается, и спросит про «что случилось?»
Она вообще была фантазёркой, эта маленькая бабушка. Но тут нисколько не фантазировала: мышка была настоящая, совершенно живая. Мышка Моя.
И тогда маленькая бабушка стала дружить с мышкой молча. И не рассказывать ни-ко-му.
Если вечером тихо сидеть, прислонившись спиною к стене, Мышку Мою можно было дождаться на одеяле. Но такое случалось редко, чтоб мышка бегала по одеялу… и потом… она всегда ускальзывала от рук. (Нет, маленькая бабушка её не ловила! Просто погладить хотела. Чуть – чуть).
Ну и пусть. Нина привыкла. Главное ведь, что она приходила всегда. Каждый вечер. Если лежать в кроватке тихо – тихо и сквозь ресницы смотреть на ковёр, нарисованный на холсте какими-то несимпатичным красками.
Почему приходила мышка, зачем сидела на речке наверху, маленькая бабушка так и не узнала. Впрочем, это не так и важно. Главное, что когда-то, когда ей было печально и одиноко, и страшно чуть – чуть, и что-то казалось неправильным в мире, мышка сидела на реечке. И смотрела своими чёрными бусинками, словно чего-то ждала. А может, о чём-то спрашивала? или рассказывала неслышно? И утешала.
И сколько же это длилось... Маленькой бабушке казалось, что долго – долго, может быть, всё то время, пока она жила в том финском домике, и кроватка её стояла за занавесочкой, и ей было тревожно и одиноко, и не нравилось засыпать.
И только... когда маленькая бабушка стала совсем – совсем большой... однажды... она рассказала эту историю маленькой внучке. Как приходила к ней в гости Мышка Моя.
* * *
... Внучка слушала меня, распахнувши и рот, и глаза, просила рассказывать снова и снова... И я рассказывала, и повторяла. И тогда-то мне впервые пришла в голову простая мысль: а была ли та мышка? И в первый раз я в этом засомневалась. И в первый раз вдруг подумала: а может, мышки-то и не было, не было Моей Мышки совсем?
Или была? И сидела ночами на реечке. И всё было так хорошо. Жаль, что в ладошке ни разу не посидела.
Рассказ - http://www.proza.ru/2011/12/03/1642
Свидетельство о публикации №212010800278
Заряна Нина Некрасовы 27.07.2013 17:23 Заявить о нарушении