Настоящее и прошлое

                Настоящее и прошлое



Интересное наблюдение: В командировке мечтается вернуться домой, дома, хочется,  скорей,  куда- либо поехать, увидеть новое.
  Закончилась очередная командировка, расчёт, последние подписи, увязки. Обе стороны немного не довольны: Я - мало запросил, можно было требовать больше. Они – Ах, переплатили, можно было, и прижать…. Завод не большой, оборудование редко встречающееся. Мы нужны друг другу, поэтому ворчим, но дружим.
  В городок можно добраться двумя способами: автомобилем и по реке, уехать  тем же способом. Вот и направился я к пристани. По реке пару часов и железнодорожная станция. Рано утром теплоход «Ракета» идёт вверх, к вечеру обратно.
  Есть у старых, захолустных городов общая черта. Все они стоят на высоком берегу реки, если таковая имеется, конечно, и по обрывистому берегу делается лестница к самой воде. Это порой архитектурный шедевр. Извиваясь, она цепляется за каждый выступ берега, имеет многочисленные опоры и обязательно скрипит и подрагивает под ногами.
  Так и здесь, к дебаркадеру вела лестница, извиваясь, красуясь свежими досками там, где старые уже отжили свой век. На перилах облезлая краска расскажет,  сколько субботников выпало на  их век. Ведь только  на субботниках до покраски  доходили руки.
Лестница начиналась с маленькой площадки с перилами, с неё открывался красивый вид в обе стороны реки. Патриархальная Русь….
  «Эй, служивый, купи семечек, сделай почин». Голос отвлёк меня от созерцания. В уголке площадки сидела старушка с маленьким мешочком семечек и мерным стаканом.
  «Тебе «Ракета» нужна, не спеши, она опаздывает, купи на дорогу…»
  «Откуда знаете, что опаздывает»? иронично спросил, отыскивая деньги в кармане.
  «Ха, мой мужик на пристани служит, за два часа до её прихода, идёт подмести и трап  приготовить. Ему кум звонит со шлюзов, когда там «Ракета» проходит, это как раз ей два часа ходу до нас. А он ещё с соседом в карты играет, видно вон в том саду, показала рукой в сторону домов, значит, не звонил кум. Опаздывает, точно.
« А ты не нашенский, своих-то я всех знаю, приезжий или как»?
  «Проездом, на заводе в командировке был, домой вот еду».
  «Мотаешься по свету, что дома-то не сидится? Так и промотаешься, вся жизнь на чемоданах пройдёт, будешь потом как я вот, семечки продавать».
  Присмотрелся к старухе, ни чего, бабка как бабка, ну помятая жизнью, так и возраст, наверное, приличный, хотя кто знает, что у неё в жизни было….
  « Ты не смотри что я старая и сморщенная, как сушёная груша, в молодости была первой красавицей в этих местах. Только где музыка заиграет, я там уже каблуки бью, первой певуньей - танцуристкой была. Мать-отец ругали, конечно, да что там, шальная  от музыки делалась. Парни липли как пчёлы на мёд, которого пошлю подальше, бывало, и плакали, дрались из-за меня даже, дура была…».
  «Потом поехала по стройкам, страна большая, работы много. Куролесила и там конечно, прынца искала. Сломала меня такая работа, вот и вернулась, только парни-то уже семейные, с детьми.
 Мужики-то случались у меня, да не держались подолгу, толи они хлипкие были, толь я чего не так делала. Пореву малость, да жить-то надо.
  Даже грузин был, Гиви звали. Торговал мандаринами на базаре. Красавец был, глаза горят, пузо красивое, а какие слова говорил! Потом перестал приезжать.
  Долго мыкалась, детей нет, тяжко-то одной. Митька посватался, который год живём, не бьёт и то ладно. Хозяйство держим, Митрий на пристани служит, я вот семечки продаю».
  Женщине нужен был слушатель, и она рассказала про своих подруг, кто, где живёт, кто умер, кто, чем занимается.
 К нам подошёл высокий, худой старик, поздоровался, оглядел меня и стал спускаться вниз, к реке.
  «Вот и Митька на работу пошёл, знать  «Ракета» шлюзы прошла, через два часа к нам будет. Митрий тебе билет продаст и отправит, тогда и домой пойдём вместе.
  Стали подходить люди к приходу теплохода, у старушки бойко пошла торговля.
  Лестница проскрипела подо мной свою песню, прямо романс о старинном городке…. 
   К пристани стали подходить  люди, набралось десятка полтора пассажиров. Старик вежливо продал нам билеты, пожелал каждому Счастливого пути. После посадки убрал трап и помахал в след рукой
  Разговор со старой женщиной разбередил мою память, вспомнились рассказы моих родителей о своей молодости, много рассказывала бабушка.
  Отца взяли служить в армию, когда я был совсем крошечным, а вот его возвращение, смутно, но помню…. Помню что-то ему рассказывал, он подбрасывал меня вверх и удивлялся всему, что я болтал. За три года его службы, я, конечно, подрос и много говорил, для своего возраста.
  Историю их знакомства узнал из рассказов матери и бабушки, всему виной оказались танцы…..
 Мой отец родился и рос в глухой деревушке, зимой санный обоз из областного центра добирался к ним несколько дней, заснеженные лесные дороги в одну колею. Если встречались два обоза, кому уступать колею решалось весьма оригинально. Обоз выставлял борца, проигравшие сворачивали сани в снежную целину, победители ехали по накатанной дороге.
 Отец научился играть на гармони, хорошо или плохо, но на посиделках под его игру танцевали. Он как-то рассказал, если требовался музыкант и играть больше было не кому, шли ко мне. Уговаривали, несли мою гармонь куда надо, а она была со свинцовыми клапанами, тяжёлая. Играю им весь вечер, дым коромыслом, пыль столбом. Заканчиваются танцы, парни разбредутся с девчатами, а я несу свою гармонь домой один. Досадно было конечно.
  После окончания семилетки его определили в Ремесленное училище, это «дедушка» современных ПТУ и колледжей. Для сельского парнишки это было,  как попасть в отряд космонавтов сегодня. Специальность была Ремонт паровозов!
  Учились всем премудростям у старых мастеров, которые виртуозно владели инструментом. Много позже он показывал мне, как правильно рубить металл зубилом, не отбивая себе руки, затачивать свёрла, сверлить, не ломая их.
  В свободное от работы время бегали в клуб смотреть, как танцуют более взрослые. В те времена на танцах можно было встретить и тридцатилетних людей и более старших. Танцевали вальсы, польки, фокстрот, танго. Вернувшись в общежитие, повторяли все движения, учились один у другого. Он хорошо танцевал чечетку, уже лет в пятьдесят показывал мне стэп, но так и не смог научить меня.
 Распределили его в маленький степной городок, в паровозное депо. Там его направили на паровоз кочегаром, не очень по специальности, но от паровоза не отлучили.
  Надо особо сказать об иерархии паровозной бригады, это машинист, помощник машиниста и кочегар. Машинисты считались элитой, одно время у них была форма как у военных, с погонами. Ходили всегда гордо, предполагалось, что и живут богато. В поездку машинист брал продовольствие на всю бригаду. Считалось оскорблением, если кто из бригады брал узелок с продуктами. Всё это укладывалось в жестяной чемодан, назывался он «шарманка» Я помню эту «шарманку», вернувшись из поездки, дед доставал кусок хлеба и говорил мне, это от зайчика…. Каким вкусным был хлеб пересыпанный углем и пропахший машинным маслом. В этой же «шарманке» хранилась ветошь для обтирки рук, отсюда и запах масла.
 Если воскресенье было свободным от поездки, отец бежал в клуб на танцы. Высокий, широкоплечий, лёгкий в танце, он и привлёк внимание моей будущей матери.
  Бабушка, да и сама мать рассказывали мне смешные случаи. С малых лет, мама была «форсуньей», как говорил дед. Могла прибить к калошам катушки от ниток, сделать калоши на каблуках. Когда стало возможным ходить на танцы, тут уже удержать её было очень трудно. Худенькая, подвижная, в танцах не имела равных. Бабушка рассказала как-то, дед ругается и не пускает её танцевать, вроде смирится и уходит в свою комнату. Только это было начало…. Оденется как на танцы, выбросит туфли в форточку на тротуар, выходит на улицу в стареньком пальто и плохой обуви. Забрав с тротуара туфли – бегом в клуб….
  Так и познакомились на танцах. Когда удавалось танцевать в паре, многие останавливались и смотрели на красивую пару. Парни, бывало, угрожали отцу, но так уж получилось, они часто танцевали вместе весь вечер.  Случалось и такое, при первых звуках баяна, зал начинал скандировать: » Толя, Валя, первый круг….» Это означало – они открывают танцевальный вечер. Начинался он обычно с вальса и так же под крики танцующих они заканчивали вечер прощальным кругом вальса….
  Потом была шумная свадьба, дед не посрамил касту машинистов, шумели много и весело. Потом родился я, тоже шумели не мало, провожали отца в армию тоже шумно.
 Нравы в те времена были простые, жившие по соседству люди хорошо знали друг друга, находили всегда повод собраться потанцевать, петь песни. На столе было  не затейливое угощение, картошка, квашеная капуста, этого хватало.
 Пели русские, украинские песни, бывшие ссыльные немцы пели свои. Танцевали под гармонь или патефон. Дед мой почти не знал слов песен, но так красиво добавлял свой бас в общий хор, а вот бабушка… Кубанская казачка, высокая с сильным голосом, могла петь, весь вечер, не уставая.  Иногда мой дядька играл на аккордеоне, играл виртуозно, так нам казалось.
  Жил на соседней улице немец, его выслали из Прикарпатья в казахские степи, так и остался там жить. Вот когда они пели дуэтом с моей бабушкой, все затихали, по спине бегали мурашки восторга… Его высокий тенор, бабушкино сопрано творили волшебство.  По сей день помню несколько слов из их дуэта; «Дана, сэмэричка дана….»   Часто я просто убегал, чтобы не видели моё смущение и порой слёзы восторга.  Многие её песни пытаюсь напевать и сейчас, порой путая слова, но в памяти они звучат бабушкиным голосом.
Вот старуха с семечками, подняла столько воспоминаний, не часто случается возможность сделать экскурсию в своё прошлое, спасибо ей за это.
  Мне случается видеть танцующую молодёжь, на их лицах нет того восторга, что помнится мне из детства. Веселье создают алкоголем, это уже совсем другое.
  Мой внук учится играть на баяне, если у него, получается сыграть чисто, без помарок, как светятся его глазёнки. А у меня в душе делается тепло, жизнь продолжается….