Об остановках, трамваях и женщине прячущей лицо

Не знаю, кто как, а я не люблю время, когда приходится возвращаться вечером после работы домой. Не то, чтоб я фанател от работы, просто время очень уж неудобное, час пик. Народ в это время, так же как и я с работы возвращается и желающих добраться много. Зимой в это время уже холодает, а летом еще жарко.

В тот день я также добрался до трамвайной остановки и успел только посмотреть вслед уходящему вагону. Оставалось только ждать следующего, да разглядывать уже сотню раз виденную остановку. Все остановки похожи одна на другую. Эта не была исключением.

Смотреть на ней нечего. Наверное остановкам и положено такими быть, ведь они только для того и предназначены, чтоб просто сесть на ней на проходящий трамвай и забыть о ее существовании. Люди ждать не любят, так же как не любят и места, в которых ожидать приходится.

Остановка – это серое, пыльное, заваленное мусором, невзрачное место. Обычно на ней находится какой-то непонятный навес, под которым если кто-то и стоит, то во время дождя, да и то, если зонта нет. Обычно все, кто есть на остановке, стоят и, вытянув шеи, смотрят туда, откуда должен прийти трамвай. Странно, каждый человек знает, что трамвай в любом случае остановится и то, что он увидит трамвай раньше других, для него мало что даст, однако продолжает напряженно смотреть дальше. Часто к остановке прилеплен какой-нибудь ларек, на этой также. Здесь семена продают. Однажды я по просьбе супруги покупал там семена огурцов, оказалось, что дорого.

Также как и на любой другой остановке, здесь стоит доска объявлений, от нечего делать просматриваю, как обычно ничего нового, ерунда всякая. Раньше на всех подобных досках предлагали рецепты похудания, теперь предлагаются кредиты на супервыгодных условиях. Наверное, теперь это более актуально.

На другой стороне дороги несколько продуктовых киосков, жмущихся друг к другу и тянущихся в сторону вокзала. Все это окружается серыми невзрачными «хрущевками». Несколько деревьев дают тень, но слабую, от жары она практически не спасает. На таких остановках складывается ощущение, что весь мир такой, серый, невзрачный и пыльный Жарко. Душно.

Народа на остановке пока еще не особенно много, хотя наверняка еще наберется, пока подойдет следующий трамвай. Все также от безделья начинаю осматривать ожидающих. Вот стоят три женщины, какого-то неопределенно среднего возраста. Одеты очень легко, ярко и, пожалуй, безвкусно. О чем-то негромко переговариваются, по всей видимости, обсуждают кого-то со своей работы, видно, что знакомы давно. Рядом школьники две девочки и мальчик, эти наоборот болтают очень оживленно, нипочем им ни жара, ни стоящие рядом взрослые. Девушка, лет двадцати, эта наоборот одета дорого и со вкусом, пожалуй, даже красивая, однако как напряженно она держится, как часовой у мавзолея. Такое ощущение, что собственная привлекательность дается ей очень уж большой ценой и ее совсем не радует. Несколько мужчин, эти наоборот, держатся поодаль друг от друга. На той стороне что-то закричал пьяный, но на него никто не обратил внимания. Скучно, в такую жару не то, что двигаться, думать то лень.

- На первый вокзал туда ехать надо? – Голос врывается в сознание, отвлекая от мыслей. Красивый женский голос, звонкий, высокий. На такой обычно оборачиваешься. Вопрос был даже не ко мне, а к кому-то из той троицы, но я поворачиваюсь. Женщина, невысокая, не то чтоб стройная, скорее даже худая. Одета в темно-синее платье в белый горошек с каким-то необычным кружевным воротничком, видно, что старое, хотя опрятное. Только волосы как-то неряшливо собраны сзади в пучок. Она слушает, что ей отвечают и в тоже время как-то странно отворачивает лицо, как будто старается его спрятать. Отхожу несколько назад и, в тоже время, ловлю себя на том, что постоянно оглядываюсь. Наверное, именно так начинаешь смотреть на безногого инвалида, чувствуешь ужасную неловкость и все же постоянно цепляешься глазами, глаза как будто сами собой двигаются.

В один момент я она поднимает все-таки голову, чтоб посмотреть идет ли трамвай, и мы встречаемся глазами. Некрасивое лицо, до безобразия. Какое-то странно неправильное. «Она кажется слабоумная…» - мелькает у меня в голове. Видя, что я смотрю на нее, она смущается еще больше и отворачивается. Почему-то смущаюсь и я, словно подсмотрел что-то интимное, что смотреть мне не следовало.

Странное дело, находясь в городе, в особенности, если добираешься общественным транспортом, ты ежедневно видишь сотни людей, но разве можешь ты после этого вечером, вспомнить, хотя бы двоих-троих. Лица людей расплываются в памяти, превращаясь в какие-то размытые маски, как в пинк-флойдовской «стене». Однако это лицо до сих пор стоит в моей памяти. Оно вспоминается мне вместе с каким-то странным, двойственным чувством жалости. В юности на уроках литературы, когда мы проходили «На дне» Горького, нам говорили, что человека нельзя жалеть, что слово «человек» звучит гордо… Позже я услышал, что жалость не самое плохое чувство человека. Может быть оно и так, но когда чувствуешь жалость, никогда не знаешь, как нужно поступать, теряешься сам и вроде как стыдишься этого.

Через пару минут подходит трамвай. Людской поток захватывает меня, все стремятся побыстрее влезть, хотя изначально видно, что вагон уже полон и ехать придется стоя. Жара и здесь дает себя знать. Хотя все окна открыты, однако же, легче от этого не становится. Душный, пропитанный жирным запахом пота воздух. Тесно. Народу много и ехать как назло больше часа.
Внезапно я обнаруживаю, что женщина в темно-синем платье совсем рядом со мной. Мы стоим буквально плечом к плечу. Через некоторое время она спрашивает у женщины, сидящей рядом:

- Первый вокзал на следующей остановке будет? - Та что-то мешкает с ответом, и я отвечаю за нее. – Не на следующей, не скоро еще.

Она что-то невнятно отвечает, в грохоте трамвая не могу разобрать ее слов, и снова прячет лицо. Дальше она достает из своей сумки полиэтиленовый пакетик и начинает рыться в нем, перебирая мелочь. Появляется кондуктор, низенькая, коренастая женщина, похожая на борца.

- Входящие, оплачиваем проезд, - возвещает она. Женщина в темно-синем протягивает ей какую-то мелочь, но кондукторша не поднимая глаз, отводит руку. – Что это вы мне суете, не можете платить, так пешком ходить надо.

- А сколько нужно?

- Десять рублей, - удивляется кондукторша. – Та снова начинает рыться в своем пакетике. Я уже начинаю подумывать, что может быть стоит заплатить за нее, но не знаю, как бы сделать это потактичней. Почему-то мне кажется, что она не из тех, кто просит милостыню, и что если я просто дам ей денег, она не возьмет. Пока я размышляю, она достает две пятирублевые монеты. Только тут кондукторша поднимает на нее глаза, видит ее лицо и отворачивается. – Не надо, а то может я у тебя последние забираю.

- Возьмите, - чуть не плача она протягивает свои пятаки, но кондукторша торопливо проходит мимо в другой конец вагона.

Через некоторое время подходит ее остановка, мне же нужно ехать дальше. Легонько касаюсь ее плеча, чтоб обратить внимания и говорю:

- Сейчас будет первый вокзал, вы спрашивали.

- Спасибо, - тихонько отвечает она и начинает пробираться к выходу. Через некоторое время я вижу, как она идет по улице, все, также пряча лицо. Я смотрю на нее в окно и думаю, что, наверное, мы слишком много стоим на серых, пыльных остановках и слишком много ездим в душных переполненных трамваях.

Когда она выходила, то невольно подняла голову, и мы снова встретились глазами, - мне показалось, что она прочитала мои мысли и поняла, о чем я думаю. Впрочем, может быть это просто успокоение для моей совести. Я ничего так и не сказал ей, хотя мне этого хотелось.

Женщина в темно-синем платье постепенно теряется из виду. Трамвай уносит меня в другую сторону. Жарко все-таки сегодня, да и на работе устал, быстрее бы доехать.