Допрос обезьяны

Пьеса «Допрос обезьяны»        Детектив               Александр Гнибеда

Найден мертвый подросток в обезьяннике зоопарка. Кажется все ясно: мальчик пролез сквозь дыру в ограде и стал жертвой агрессивного самца гориллы. Но старший следователь Галанов не спешит закрыть дело.

Действующие лица:

Старший следователь – Борис Галанов;
Подруга Галанова – Светлана;
Дочь Светланы – Таня;
Следователи – Коваленко, Стешенко, Бурилов, Могилев;
Начальник милиции – Селезнев Григорий Владимирович;
Новый начальник милиции – чернокожий Адаров Николай Александрович;
Учитель начальных классов – Ломакин Алексей;
Дочь Ломакина, 16 лет – Оля;
Учитель – Друнин Федор Михайлович;
Ученики-старшекласники – Анатолий, Франко;
Студент-кретин – Черников;
Управляющая турбазой – Германова Мария;
Умалишенная сестра Германовой – Машенька;
Слесарь и охранник зоопарка – Тилов;
Слесаря – Шустов и Иванов;
Биолог – Хромов Борис Андреевич;
Директор зоопарка – Горбуля Дмитрий Иванович;
Глухая – Мария Огнева;
Прокурор – Кривошапко;
Следователь из Прибойска – Колосов;




1

   Ломакин и его дочь Оля.

Ломакин: Оля? Что ты там делаешь?
Оля: Собираю вещи, ведь мы поедем всем классом на экскурсию в Степовецк!
Ломакин: Девочка моя, вы едете в понедельник, а сегодня только среда!
 Оля: (пожав плечами) А что мне еще делать? Ты ведь уходишь.
Ломакин: (тяжело сел на кровать дочери) Я несколько недель назад сказал тебе, чтобы ты уговорилась с кем-нибудь и пошла бы в гости. Ведь уже тогда было все известно.
Оля: Тебе легко говорить! Меня никто никуда не приглашал!
Ломакин: Знаю. Но вот, к примеру, в соседнем клубе проходит молодежная «открытая ночь». Да и вообще у нас, в Прибойске, сегодня полно разных вечеринок. Зачем ты берешь с собой столько трусиков? На одну неделю? Десять — я считал!
Оля: У меня достаточно белья.
Ломакин: Ну и что? Зачем запихивать что ни попадя в сумку, это…
Оля: Глупо… Ты ведь мне как-то сказал, что я похожа на корову — такая же неуклюжая и тупая…
Ломакин: Может, и ляпнул когда-то, я же не всерьез…
Оля: Знаю.
Ломакин: И знаешь, что я горжусь тобой. Я всегда хвалю тебя за успешную учебу и за смелые идеи. Когда ты иногда делишься со мной…
Оля: (села за письменный стол, презрительно посмотрела на отца) Сегодня днем я размышляла о времени. Я понимаю его как некое движение объекта в пространстве. Имеет смысл говорить о времени только в тот момент, когда в объекте происходят изменения. Если объект не меняется, то и время не движется. Интересно?
Ломакин: (тяжело вздохнул) Да, девочка моя, интересно. В твои годы я ни о чем таком не думал… Но тут же ты запихиваешь в сумку целую кучу трусиков. Я часто спрашиваю себя: когда же ты, наконец, станешь умницей во всем?
Оля: Не стоит преувеличивать мои способности. Сложных вещей, по-настоящему сложных, я не понимаю. Скажем, теорию относительности…
Ломакин: (возвысил голос) Господи! Тебе совсем не обязательно понимать Эйнштейна! Ты просто…
Оля: (перебила) Я наизусть знаю, что ты хочешь сказать. Могу продолжить: «Будь просто нормальной девочкой. Я хочу одного: чтобы ты была счастлива. Смерть мамы стала ударом для нас с тобой, но нужно жить дальше. И невозможно злиться целую вечность на то, что у меня появилась подруга». Правильно?
Ломакин: (встал с кровати) Абсолютно правильно. Действительно, я говорил тебе это уже не раз. Я охотно пригласил бы Ирину к нам, но ведь ты против. Так что я отпраздную у нее. Тебя не огорчает, что мы с тобой так нехорошо расстаемся накануне Нового года?
Оля: (избегая взгляда отца) Пойду за постельным бельем. Нам велели взять с собой простыни и наволочки.


   В гостях у старшего следователя Галанова его коллеги. Присутствует также его сожительница Светлана Мигайко.

Бурилов: (взволнованно воскликнул) Одиннадцать сорок пять. Еще пятнадцать минут! (возясь с пиротехническими предметами) Я покажу этим снобам из Старого города, где раки зимуют, они еще попросятся после этого в Багдад в поисках тишины, я…

   Лишь Галанов и Кальченко не захотели разделить общее ликование. Хозяину дома надоела бурная риторика неуемного коллеги, и он закрыл двери в коридор и на кухню.

Кальченко: (потягивая белое вино) Я никогда не мог терпеть пальбу.
Галанов: (подлил себе) Я тоже.
Кальченко: (пробулькав первые такты национального гимна) Вообще-то обычно я не пью.
Галанов: (солгал) Я тоже.
Кальченко: (хихикнул) Я не люблю говорить «я тоже».
Галанов: (рассмеялся) Я тоже.
Кальченко: Вы и раньше так? Ну, вот так вместе праздновали? Когда меня еще не было с вами.
Галанов: (покачал головой) Во всяком случае, нечасто. Когда мы закончили наше первое расследование, вот тогда мы это дело отметили. Но в то время мы все были холостяками, кроме Торбина… Да! У меня же была приятельница — совсем забыл! Вот балда!
Кальченко: (допил бокал) Я-то точно балда: ведь я на машине приехал! Ладно, оставлю ее. Осчастливлю парковщиков, заплачу. Иногда это даже приятно, появляется ощущение собственной значимости. Парковщиков так редко радуют. Иногда мне их даже жалко.
Галанов: Парковщиков? Думаешь, они такие несчастные?
Кальченко: Нет… А знаете что: если бы Торбина не подстрелили, я бы сейчас тут не разговаривал с вами.
Галанов: (буркнул) Если бы моя жена не погибла, то и я бы тоже не здесь сидел. Что толку говорить о таких вещах? В жизни всякое бывает.
Кальченко: Да, точно. Всякое бывает. Я тоже сказал себе так, когда мой отец умер с голоду в кабинке клозета.
Галанов: Ведь врешь!
Кальченко: Точно, наврал. Ради красного словца.

   Раздался грохот взрыва.

Галанов: Что это было?
Кальченко: (равнодушно) Новый год. Примите мои поздравления.

   В четыре ушел последний гость, Бурилов, если слово «ушел» применимо для описания его заплетающегося ковыляния. Пьяненький Галанов лежал в постели и, полусонный, полуприкрыв веки, смотрел, как раздевается Светлана.

Светлана: (хихикнула) Не прикидывайся, я знаю, что ты подглядываешь. Но голышом я все равно спать не лягу: поясница болит. Надену ночную сорочку, и ты залезешь на меня, как это делали в шестидесятые.

   Светлана рухнула на постель, очевидно, забыв про осторожность, и у нее вырвался тихий стон, тронувший следователя.

Светлана: (прижавшись к Галанову) Неспокойно на душе. У Тани высокая температура. В пятницу все врачи заняты до предела, а в неотложке, по-моему, работают одни урологи-неудачники. Явится вот такой со стетоскопом прослушивать легкие.
Галанов: (почти спал) Они ведь ничего в легких не смыслят.
Светлана: Верно, Боря. Блестящая мысль! Это я и имела в виду, что не их профиль.
Галанов: (шепнул, засыпая) Ближайшие дни должны быть спокойными. Мы все вылечим…


   Оля лежала в постели, но ей не спалось. Было часа три, а может, и больше. Сердце бешено колотилось.

Оля: (в сторону) Прежде с ней так бывало, когда родители куда-нибудь собирались. Как только в замке поворачивался ключ, наступал покой. Теперь же родителей никогда не будет дома, не важно, тут отец или нет. Отчего же ощущение покоя не приходит? (Она попыталась отвлечься от горьких мыслей.) Как там все было? В той задаче, которую учитель математики задал маленькому Гауссу, а юный гений тут же нашел формулу? Суммировать все натуральные числа от единицы до ста… Половину такого ряда чисел умножаем на единицу плюс общее число… То есть сто с… Нет… Нет, не помогло, сна ни в одном глазу.

   Оля села за письменный стол, чувствуя холод, но она и хотела мерзнуть. Достала из ящика свой дневник и открыла его.

Оля: (пишет) 30.12. Сегодня я бродила по берегу моря, тренировку прогуляла. Домой возвращаться не хотелось, кто знает, может, он привел домой Ирину.
(в сторону) …Нет, кажется, так: сумма каждой пары слагаемых, которые одинаково отстоят от концов ряда, равна сто одному, а таких пар в два раза меньше, чем слагаемых. Выходит, что искомая сумма равна…
(Дальше вычислять ей расхотелось, и она взялась за ручку.  1.1.)
(пишет) Я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу умереть! У меня большие ноги.


2


   Степовецк. Турбаза, где остановился Олин класс. Рядом находится зоопарк.
Оля внезапно проснулась.

Оля: (в сторону) Раннее утро? Или еще середина ночи? Хорошо, что я одна в комнате. Одноклассниц учитель отправил домой, в Прибойск. Директор турбазы застала их за распитием вина.

   Оля пошарила рукой, отыскивая свои часы. И тут она почувствовала, что в комнате кто-то есть.

Анатолий: (тихо) Четыре часа. Можно к тебе?

   Не успела Оля ничего возразить, как Анатолий залез под одеяло.

Анатолий: Тише. Федор Михайлович ходит по коридору — проверяет. Наверно, он никогда не спит.

   Оля, все еще полусонная, молча перевернулась на бок. Она вообще не понимала, что происходит, но ощущала приятное тепло его тела. Он тесно прижался к ней.
 
Оля: (в сторону) Неужели Анатолий голый? Вроде нет. Я же только в уродливой ночной рубашке. Но нисколько не боюсь.

Дверь чуточку приоткрылась. По комнате скользнул желтоватый конус фонарика. Федор. Оля закрыла глаза. Конус осветил ее лицо. Дверь тихонько закрылась.

Оля: (тихо) Зачем ты пришел?
Анатолий: Но ведь хорошо, правда?
Оля: Ну… да! (Он тихонько засмеялся и ничего не ответил. Его руки скользнули ниже. Она почувствовала, что он небрежно, как бы невзначай, потрогал ее попку, и повернулась к нему.)  Я боюсь. Не надо.
Анатолий: Я и не собираюсь. Сейчас уйду. Я еще хотел тебе сказать, что я был сегодня в зоопарке и видел гориллу. Там есть дыра в заборе. И какие-то обколотые хотели залезть в вольер к горилле. Но когда она вышла из своего укрытия, они дали деру.
Оля: Надеюсь, у тебя не будет неприятностей, если учитель не найдет тебя в постели?
Анатолий: Нет. Я быстро вернусь.
Оля: Может, завтра опять?
Анатолий: Может.

   Он вышел, Олю затрясло крупной дрожью.

Оля: (в сторону) То, что случилось со мной сейчас, было самым невероятным и одновременно самым настоящим из всего, что я вообще помнила в своей жизни. (Посмотрела на часы.) Половина пятого. О сне нечего и думать. (Погладила себя по разным интересным и красивым местам, которые все одноклассники считали такими безобразными.)


   Оля с нетерпением ждала вечера. Наконец день подошел к концу.

Оля: (в сторону) Анатолий подмигнул мне за ужином… если только я не ошибаюсь. Нет, точно подмигнул. Или показалось? Надо принять душ. На всякий случай. Неудивительно, что в прошлую ночь мы даже не поцеловались. Я знаю за собой грешок: чистить зубы на ночь не люблю с раннего детства, но если надо… И теперь надо шуровать щеткой во рту, чтобы заслужить поцелуй мелкого и, скорее всего, хитрого карьериста, одетого в мамочкины детские шмотки. (Она положила щетку на раковину и попыталась выдержать отражение своего лица в зеркале.)
Бледное, невыразительное. Волосы тоже никогда не могли определиться, какие они: рыжие или светло-русые. Правда, еще в начальной школе меня дразнили «Кетчуп» — за цвет волос.
Наверно, он не придет. Нет, он обязательно придет.
Какой у него почерк? Знаю я его почерк или нет?
Нет. Или все-таки да.
(Оля быстро оделась, взяла сумку и стала рыться в тетрадках.)
Партнерский диктант в ноябре. Федор Михайлович ужас как гордился тем, что провернул с ними такую модерновую фигню. Тогда и получилось, что они впервые сидели вместе. Я-то почти забыла об этом.
Анатолий писал мелкими буквами с сильным нажимом. Если перевернуть страницу, выпуклые строчки видны в зеркальном отображении.
(Она взяла ручку и попробовала скопировать его манеру.)
Стало неплохо получаться. Интересно, что он написал бы ей?
(Оля вытащила «Альбом дружбы».)
«Пиши сама в свою тетрадку, корова неуклюжая, а я не хочу. Оставь меня в па-а-а-кое!» Наверно, это.
Тогда, в пятом, лишь Тима согласился написать ей. Она с ним чуточку дружила, но потом его семья переехала в другой город.
«Задачка для нашего математического гения. (Почерк похож на Толин. Продолжим.) У тебя 12 шаров. Один из них легче или тяжелей остальных. Какой, ты не знаешь. И ты можешь взвесить их на весах (на всякий случай он неумело нарисовал рядом весы-коромысло) только 3 раза и пользоваться только этими двенадцатью шарами. Ты должна выяснить, тяжелей или легче тот самый шар, и, конечно, определить его».
(Недовольно морщась, Оля смотрела на свои  аккуратные буквы.)
Внизу запишем решение.
«Взвесим 1, 2, 3, 4 шары с 5, 6, 7 и 8. Допустим, что их вес окажется одинаковый. Тогда мы будем знать, что шар нужно искать среди номеров 9, 10, 11 и 12. Теперь возьмем три шара из тех, которые мы уже взвешивали, скажем, 1, 2, 3, и взвесим их с шарами 9, 10 и 11. Если весы опять останутся ровные, значит, наш шар — 12. Тогда мы в третий раз взвесим его с одним из остальных. Если же шары 9, 10, 11 изменят вес, мы будем знать, что искомый шар находится среди них, и увидим, легче он или тяжелей…»
(Оля перевернула страницу.)
Сколько времени? Десять часов. Все равно слишком рано… Когда-то я стала подбирать оброненные записки, вытаскивала из мусорной корзины выброшенные черновики, а иногда даже тайком уносила домой на выходные журнал, в котором делали записи дежурные по классу, и тренировалась подделывать почерки. Так что в результате в мой альбом написали несколько строчек все одноклассники. (переворачивая страницы) Твоя Аня, твой одноклассник Дима, твоя учительница Лидия Николаевна…
Сколько времени? Пять минут одиннадцатого. В самом конце альбома еще остается место. (Оля старательно вывела.) Твое имя: Толя. Дата рождения. Не знаю. Секрет. Твоя любимая музыка: Всякая, поп, хип-хоп. Твое любимое блюдо: Пицца. Любимый учитель: Федор Михайлович Друнин. Твое самое большое желание.
. «Быть с тобой» — так хотелось написать, но нельзя. Все равно что пробежать голышом по улице. И подпишемся просто: Твой друг Анатолий.
(Она даже разволновалась. Половина одиннадцатого.)
Уместятся еще три строки.
(Два часа. На турбазе все затихло. Не раздеваясь, Оля лежала в постели, натянув до подбородка одеяло — на случай, если заглянет Федор.)
 Нелепо, даже глупо ждать Анатолия в ночной рубашке. Жарко.
(Она откинула одеяло и подошла к окну.)
Если прижаться к стене и посмотреть вбок, станут видны кусты у ограды. Если дотронуться до стекла — оно уже не ледяное, а прохладное. Приятная прохлада.
Он не придет.
Две фигуры. Да, и не какие-нибудь — Анатолий и Федор Михайлович направляются прямо к дыре в ограде. (Испугавшись, Оля отпрянула от окна.) Что это значит?
Вероятно, Федор Михайлович что-то пронюхал и вел расследование, чтобы потом отправить Анатолия домой. (Без раздумий она нашарила свои сапоги.) Она тоже засветится. И поедет домой вместе с ним.

Она брела тем же путем, что и они — и в самом деле, они были там, возле обезьянника. Оба. Оля нырнула в кусты.

Друнин: Так ты вчера тут тоже был, мой маленький воробышек? Напрасно ты это сделал.
Оля: (в сторону) Что все это означает?!
Друнин: Значит, сегодня ты должен быть особенно послушным.
Оля: (в сторону) Боже ты мой! Теперь ясно, чем они тут будут заниматься. Вот Анатолий опустился на колени, а Федор растегнул… Какая гадость! Хочется умереть. Он предал меня! И с кем…
Друнин: Тебе понравилось, малыш? 
Анатолий: Да, понравилось.

   Оля, не думая о последствиях, выскочила из кустов. Учитель и ученик вздрогнули.

Оля: (повернувшись к Анатолию) Но ведь ты же был…

Парень встал на ноги и холодно встретил ее взгляд.

Анатолий: (прошипел) Что ты себе позволяешь? Чего тебе нужно?
Оля: Ты лежал со мной в постели. Ведь лежал же!

Оля почувствовала на себе ревнивый взгляд учителя; заметил его и Анатолий. Он в ярости двинулся на нее.

Анатолий: Заткнись! Думаешь, ты мне нужна? Нет, не нужна! Жирная корова с огромными ногами!

Олина правая рука напряглась, в ней сконцентрировалась вся сила, как ее учили на тренировках по карате.

Оля: (в сторону) Ступай в секцию карате, сказал когда-то ей отец, тебе будет полезно. Будешь чувствовать себя уверенней.
Нужно только представить себе, что ты разрубаешь противника.

   Удар пришелся по голове Анатолия, за левым ухом. Раздался странный треск. Парень упал. И больше не шевелился.

Друнин: (вытаращив на Олю глаза) Что ты наделала? (опустившись на колени возле Анатолия) Ты…
Оля: По-моему, он мертв.
Друнин: Да…
Оля: (с трудом выговаривая) Он был у меня прошлой ночью, потому что он… не хотел… Он был ласковым, потому что привык, потому что ему приходилось быть ласковым. У каждой задачи есть свое решение. Жизнь — это математика.

   Друнин покачал головой.

Оля: Вы собираетесь меня ударить? Убить? Пойдете за решетку за двойное убийство?
Друнин: (закричал) Вот лежит мальчишка, мертвый. Неужели тебе наплевать? Ты такая бесчувственная?
Оля: Да! Я бесчувственная! Но я умею подделывать чужие почерки.


3


   Телефон. Галанов открыл глаза. Возле него уютно посапывала его женщина. Было еще темно.
Он вышел с трубкой в коридор, но вскоре вернулся и стал на ощупь искать одежду. Светлана зажгла свет.

Светлана: Что-то случилось?
Галанов: Увы, да. Мне надо ехать. В зоопарке, во рву обезьянника, лежит мертвый парнишка.
Светлана: В обезьяннике? Сколько сейчас времени? Галанов: Начало седьмого. Разбудили ни свет ни заря. Не люблю ситуаций, когда не могу принять душ.
Светлана: Значит, в обезьяннике? И сколько ему лет?
Галанов: Школьник. По словам Стешенко, восьмиклассник, значит, сверстник Тани. Из Прибойска. Их группа живет на турбазе, во всяком случае, так сообщили при звонке в милицию. Вроде ничего криминального, нам придется лишь установить подробности. Впрочем…
Светлана: Дело все равно паршивое.
Галанов: Ушел из жизни юнец, возможно, не самый законопослушный в мире, но, несомненно, чей-то любимый сын.
Иногда я ловил себя на таких фантазиях: расцветшая Таня приводит домой парня, и я приглашаю его в свой кабинет, чтобы составить о нем представление. Да-да, приглашаю, ничего плохого в этом нет.
Потом дети играют на лужайке, а я сижу в удобном шезлонге под ореховым деревом, потягивает вино из белого винограда, а дети называют меня дедушкой, хотя я никогда не был папой.
Светлана: Тебе явно не нравится это дело.


   В зоопарке. Галанов приехал позже всех.

Горбуля: (подошел к Галанову) Я директор зоопарка Горбуля Дмитрий Иванович. Мы все просто ошеломлены.

   Пришел Бурилов.

Бурилов: (не здороваясь) Ясное дело, вы не хотите на него смотреть. Парнишка лежал во рву, между живой изгородью и площадкой для зрителей.  (Бурилов потянулся за сигаретами.)
Галанов: Сорвался туда, что ли?

   Старший следователь прибыл к нежеланной цели и прилагал все силы, чтобы справиться с дрожью в коленях и не упасть в обморок.
Мальчишка лежал на носилках, неестественно скрючившись. Рядом стоял врач «неотложки» и жевал резинку, держа руки в карманах, — делать ему тут было нечего.
Подошел молодой милиционер, не знакомый Галанову.

Милиционер: Он был во рву, мы все сфотографировали…
Галанов: Я знаю, что он был там. Но по-прежнему не понимаю, как он туда попал.

   Появился бледный Стешенко.

Стешенко: Мальчишка не просто упал; у него пробит череп пресловутым тупым предметом или… Самец гориллы с серебристой полосой на спине — это асфальтово-серая меховая гора, излучающая мощь.
Галанов: Не надо мне его описывать. Я здесь бывал. Меня поражали глаза. В них было, как мне казалось, так мало звериного. Правда у него могучая грудная клетка и массивный мышечный агрегат. А почему он не в клетке?
Горбуля:  Во время подъема трупа и работы криминалистов он находился, разумеется, внутри, в клетке. Но ваши сотрудники сказали, что все завершено, следы обработаны, и мы его выпустили. Теперь животному надо освоить территорию обезьянника заново. А преступления он не совершал.
Галанов: (заорал) Кто из вас высказал высокопрофессиональное мнение, что все следы тут уже обработаны? За такое время это просто невозможно было сделать! В кои-то веки у меня кончился бензин, я прибыл на четверть часа позже, а вы тут наработали! В мое отсутствие! То мы целый день торчим в спальне, где умер столетний старик, если обнаружим в доме окурок со следами губной помады, а сегодня вы позволяете этому мохнатому зверю засрать все вероятные следы!
Стешенко: (сдавленным голосом) Если честно, это был я.

   Стешенко и потянулся за сигаретами к нагрудному карману Бурилова.

Бурилов: (рявкнул) Нет ничего, пусто!
Стешенко: Когда я прибыл на место, парня уже вытащили изо рва. Патрульный — молодой парень, тот самый, что рапортовал, как прилежный ученик, — успел все сфотографировать до прибытия пожарных. Пострадавший ведь мог еще быть живым. Ну, и при подъеме тела там, во рву, были уничтожены все возможные следы…

   Галанов кивнул: все верно.

Галанов: А тупой предмет? Которым самец…
Горбуля: (вмешался) Взгляните на его руки. Ему не требуется никакого тупого предмета…
Галанов: Ревность, такое совершается из ревности. Могут ли гориллы ревновать? (в сторону) Наверно, я выгляжу идиотом.
Как его имя?
Горбуля: Богумил.
Галанов: Что с ним будет?
Горбуля: Это животное, и не домашнее, а дикое. Или вы хотите его застрелить? Должно быть, он ужасно перепугался, гориллы ведь пугливые. Думаю, мальчишка забрался к нему. Хотя такого вообще не должно было случиться, обычно обезьяны спят внутри…
Бурилов: Мы обнаружили волокна от альпинистской веревки, но самой веревки нет. Я даже понадеялся, что это станет для нас зацепкой, но…
Горбуля: (перебил) Да, вам это нужно знать. Трое студентов позавчера подпилили прутья ограды, проникли в зоопарк, а один из них с помощью веревки залез сюда, к обезьянам. Парни струхнули. Говорят, что были под кайфом — что уж там они имеют в виду…
Милиционер: (подключился) А тот, что побывал у обезьян, сказал, что он ради шутки потряс дверь, ведущую внутрь, и она тут же отворилась. Тогда они перепугались и поскорей убежали. Тот парень пользовался веревкой. Мы как раз ее проверяем…
Галанов: Как получилось, что те студенты уже успели струхнуть с такого ранья?… Я имею в виду, откуда они успели узнать про…
Бурилов: Сирены, мигалки, крики, весь переполох. Это разбудит даже самого рьяного гуляку.
Галанов: А почему та дверь так легко открывается?
Горбуля: Новая система. В случае опасности смотритель направляет на замок пульт, который носит на запястье как часы, и дверь отпирается либо запирается. Теоретически это, конечно, лучше, чем тяжелая связка ключей. Но на практике засов часто застревает, и дверь очень легко открывается, если ее потрясти. Вероятно, Богумил хотел ударить вторгшегося на его территорию парня ради острастки…

   Появился толстяк Кальченко.

Кальченко: Я двадцать минут жду вас на турбазе! Решил, что вы захотите взглянуть на одноклассников парня. Накануне он был тут со своей группой. А вообще, они должны были провести у нас в городе еще неделю, но теперь хотят вернуться домой завтра или даже сегодня. Анатолий Шилов — так звали парнишку. Отца нет, только мать, еще двое младших ребятишек.
Галанов: Замечательно, Кальченко, но я приехал лишь несколько минут назад, поэтому к тебе пока не успел. Не могу ведь я раздвоиться, да еще в моем возрасте! Мне нужны те студенты.
Бурилов: Не нужны они нам! Ту крутую акцию, как уже сказано, парни провернули предыдущей ночью, а на эту ночь у них имеется железное алиби — они лишь час назад вернулись из «Мандарина» ; ночного клуба. Свидетельские показания мы, естественно, перепроверим.
Горбуля: Вчера мы не заметили дыру в ограде. Сломанный замок — да, обнаружили, но сотрудники его не починили, и меня, к сожалению, не поставили в известность. Причем я не уверен, что стал бы предпринимать что-либо, ведь Богумил мог выйти из павильона только на свою лужайку, больше никуда.
Галанов: Раз есть дыра в заборе, должны сохраниться и следы ног.

   Кальченко беспомощно воздел руки над головой.

Кальченко: Мальчишку обнаружил один из смотрителей и поднял такой шум, что… И после этого такое началось… Бурилов ведь рассказывал. Первое, что нам пришлось делать, — выгонять отсюда половину турбазы…
Галанов: (простонал) Через дыру в заборе?
Кальченко: Нет, конечно, но через нее они все приперлись сюда, кто-то о ней знал, вероятно, один из тех студентов. Несколько десятков зевак, среди них даже священник…
Галанов: (в сторону) Иногда мне нравилась моя профессия — когда, в конце концов, кусочки мозаики — пазлов — попадали на свои места и складывалась логичная и цельная картина. На этот же раз, казалось, слепой от ярости игрок еще в самом начале так составил пазлы, что получилась лишь бурая поверхность, навсегда похоронившая под собой истину.
Умеют ли обезьяны складывать пазлы?

Как-то раз я прочел в популярной книге по статистике: если за пишущую машинку посадить бессмертного шимпанзе и заставить его печатать целую вечность, то когда-нибудь обязательно появится Новый Завет, без единой ошибки и без единой пропущенной запятой. И наоборот — то, что огромный самец гориллы нанес в испуге удар, вполне возможно… Кто это рассказывает? А, Кальченко…
Кальченко: Как утверждают одноклассники, он был помешан на животных, а с людьми не ладил, держался особняком… Ему было четырнадцать, возможно, он нарочно придумал такой дикий способ уйти из жизни… — Толстяк печально покачал головой.
Стешенко: Вероятно, это не преступление. Но все ужасно грустно. Суицид ли это или гибельная романтика… я о том, что его тянуло к зверю… красивая зимняя ночь, звезды, мироздание…
Галанов: (решительно) Класс не уедет из Степовецка ни сегодня, ни завтра. Я хочу побеседовать со всеми у нас в управлении; для утешения вызовите пару психологов. Комнату парня на турбазе нужно осмотреть, может, чего и нароем.


4


    В управлении МВД.

Галанов:  Мы уже второй день разбираемся в показаниях школьников, от истерических до псевдокрутых. При этом нам постоянно сообщают, что разгневанные родители звонят из Прибойска, что уже поступают жалобы в высшие инстанции: дети испуганы, их нужно успокоить, а не допрашивать. И ведь верно, в сущности!
От прокуратуры над следствием надзирает карьерист Кривошапко и ничего не желает слышать о криминальной версии.
Кальченко: Никто из них почти не знал этого Анатолия, хотя он сидел с ними в классе почти два года. Но то, что он помешан на живности, знали все. И я, к сожалению, понимаю, почему одинокий мальчишка с такой страстью увлекся животным миром.
Бурилов: Удар пришелся в область уха. Перелом основания черепа, смерть наступила мгновенно. Слабые кости — из-за недостаточного питания в детстве. Все прочие повреждения он получил при падении в ров. (Бурилов отложил бумаги и чуть ли не с вызовом взглянул на Галанова.) Это дело рук обезьяны. Мохнатого мерзавца.

   Галанов с досадой ударил кулаком по столу.

Галанов: Значит, он, со своими слабыми костями, спрыгнул в ров и выкарабкался наверх? Или горилла поджидала его во рву?
Кальченко: Директор зоопарка считает, и, возможно, он прав, что ров не такой глубокий. Если ухватиться за край и повиснуть на руках, то можно спрыгнуть без травм. В каком месте последовало нападение, мы никогда уже не узнаем. Вспомните о дожде.
Галанов: Кто это станет прыгать среди ночи в темный ров? Слабые кости, но при этом мальчишка не сломал себе ноги!
Кальченко: Да. Точно. У парня слабые кости, но он обошелся без переломов.

   Вошел Стешенко.

Стешенко: Вот. «Альбом дружбы». (Он поднял над головой маленький квадратный альбом) Его дала нам одноклассница Анатолия.
Анатолий сделал тут запись. Кажется, он действительно был аутсайдером в классе. Девочка заявила, что ей стыдно перед одноклассниками, и попросила никому не рассказывать. Мы и не станем, ведь…
Галанов: Ладно, не тяни кота за хвост.
Стешенко: Так вот послушайте, что он написал о своем самом большом желании: «Я хочу когда-нибудь встретить могучую гориллу. И чтобы без решетки. Это животное меня восхищает. Говорят, что надо учиться у людей, почему не у такого красивого животного».
Бурилов: Не торопись, Стешенко. (Бурилов пригубил что-то из маленькой медной амфоры, сменившей стальную фляжку) его манеры становились все утонченнее. — Допустим, я пристукну кого-нибудь, потом непременно сделаю запись в своем альбомчике, что тот несчастный прикончил сам себя, и поставлю внизу его имя! Шеф, преступление совершила девчонка!
Галанов: Ну, разумеется. Ты что пьешь-то?
Бурилов: Солодовое виски. Крепость шестьдесят градусов! Девчонка…
Стешенко: Бурилов, я не дилетант в нашем деле. Почерк его, ведь у нас лежат его вещи, а всем ученикам было велено привезти с собой тетради. Их учитель довольно строгий.
Бурилов: Точно, (раздраженно согласился Бурилов) тоже верно. Бедным детям даже пришлось пожертвовать двумя днями каникул. А еще и одноклассника потеряли!


5


   В управлении.

   С мальчишками беседовал Бурилов. Пожалуй, те этого заслуживали, поскольку, по сведениям одноклассниц, они особенно притесняли бедного Анатолия. Галанов, пытавшийся в это время принять факс собрата по ремеслу по ремеслу, начал сомневаться в этом. Его бешеного сыщика слышно было издалека. Несколько оставшихся ребят и их учитель сидели, перепуганные, в коридоре. Старший следователь быстро прошел мимо них и вступил в чистилище.

Бурилов: (крича) Слушай! Мне не нравится, как ты мусолишь жвачку, мне не нравится, что твой череп похож на бильярдный шар! Ты мне вообще сразу не понравился, а теперь я еще узнал, что твоя фамилия Франко — блевать тянет от такой фамилии. Потому что мужик по фамилии Франко топтал социализм, хоть и не победил его. Спроси об этом своего учителя истории!
Франко: Я ж сказал, что не общался с Анатолием. Никто, никто с ним не общался. Он одевался как… ну… полный отстой и… можно я немножко покурю, а?
Бурилов: (возопил) Здесь не курят! Все говорят, что ты его мучил и притеснял, оболтус хренов! Он был слабей тебя и плохо играл в футбол. И ты постоянно лупил в него мячом, так? Так? Все время целился по яйцам — так все говорят.
Франко: Кто енот «все»?
Бурилов: (заорал) Не «енто», а «это»! Правильно надо говорить, говнюк! Я сам играл в футбол, там такой, как ты, и дня бы не прожил! Там можно сердце из груди вынуть, но яйца — табу!

   Появился начальник милиции Селезнев с чернокожим коллегой Адаровым.

Селезнев: Все это в высшей степени щекотливо и сомнительно, Галанов! Я не посвящен в этот казус, хотя я, как-никак, все еще и отчасти снова начальник управления милиции этого города, да-да! Так сказать, с сегодняшнего дня, сегодня приступаю, и уже снова что-то произошло. Сейчас мне хочется назвать это новым стартом без старых проблем. Конечно, проблемы остаются, старые или новые, да и в новых вскоре созреет зерно старого. Но груз ответственности сохраняется неизменным. Казус там, резус, макака-резус, верней, горилла, и что там связано с казусом. Обезьяну я оставляю за скобками, я вас умоляю, ведь обезьяна — не человек, в человеческом смысле.
Галанов: (в сторону) Рядом с плетущим свои обычные словеса Селезневым стоял чернокожий мужчина. Что это могло значить? Неужели начальник нацелился на сотрудничество с ФБР? Настолько Америка прогнила, что сотрудники ее силовых структур идут на контакт с Селезневом?

   Франко сидел на стуле, опустив голову, и даже не взглянул на вошедших. Бурилов тоже решил продолжать свой допрос, не здороваясь.

Бурилов: Ты, дебил, жил в номере рядом с Анатолием, вместе с тремя другими идиотами, ты, жопа, что это у тебя за отстойная картинка на твоей отстойной майке?
Франко: Номер, шеф, был черс прход. Рядм жил Федор.
Бурилов: И кто же он такой, ты, Болванелли?
Кальченко: Учитель, ты же знаешь.
Бурилов: (надрывался) Что я знаю — мое дело! Ну, что за отстой у тебя на майке?
Франко: Эт Оззи Осбрн, эй, не знаеть, что ль? Самы крутой…
Бурилов: Мне насрать, как зовут твоего негра! (продолжал грозно вопить Бурилов, но все-таки, понизив тон, обратился вслед за этим к спутнику Селезнева)  — Nothing against you, my friend. (Не принимайте на свой счет, мой друг.)
Адаров: Можете спокойно говорить со мной по-русски. Я полковник Адаров Николай Александрович, из Министерства внутренних дел. А Оззи Осборн не негр. И ваш расистский выпад — не самое удачное начало наших служебных отношений. Я назначен временным советником начальника милиции.
Селезнев: Коллега Адаров для меня все равно, что третий глаз, и всегда чуткое ухо. Я часто ошибался, но кто из вас без греха, пусть первым бросит в меня камень…

   Кальченко незаметно для начальника щелкнул по небольшому камешку, который лежал на краю его стола, и Галанов едва не расхохотался.

Бурилов: Я не хотел сказать «негр». (театрально взмолился Бурилов) Я собирался сказать «жопа», но только что перед этим назвал этого говнюка именно так и в тот момент просто пытался избежать тавтологии…

   Адаров презрительно отмахнулся.

Адаров: Меня больше интересует нынешнее состояние вашего расследования. Появились ли у вас факты, подкрепляющие другие версии, кроме версии о несчастном случае?
Кальченко: (вмешался) Пока нет. Мне постоянно звонят зоологи, шлют письма по электронной почте и либо категорически отрицают, что горилла могла нанести такую травму, либо не менее решительно утверждают противоположное.
Адаров: Значит, все-таки такая версия не исключается?
Кальченко: Нет, отмахнуться от нее нельзя. Директор зоопарка тоже считает, что Кинг-Конг, то есть обезьяна… Хотя… диссертацию он писал по морским моллюскам. (Кальченко пожал плечами.)
Селезнев: Морские моллюски, ха-ха. (Взвизгнул Селезнев и подтолкнул локтем Адарова; тот недовольно поморщился, но промолчал.)
Адаров: Я думал, вы работаете вчетвером.
Селезнев: Так и есть. А почему, собственно говоря, вы взялись за этот случай в мое отсутствие? Так сказать, absentia privatis? (Селезнев скорчил строгое лицо.)
Галанов: Стешенко принял телефонный звонок ночью.
Адаров: В последние годы вы вели здесь все громкие дела. И все раскрыли. Правда, с помощью методов, о которых в академии предпочитают помалкивать… Тем не менее, вы считаетесь лучшими сыщиками в Степовецке.
Вы только что упоминали коллегу Стешенко. Где он?
Галанов: Стешенко наверняка где-то в управлении. Ему кто-то позвонил, и он вышел.
Бурилов: Я немного нервничаю. Попросил Стешенко, чтобы он принес мне курево, а этот осел все не идет.
Адаров: Ах, полковник Селезнев! Окажите любезность, посмотрите, пожалуйста, где задержался господин Стешенко! Мне бы хотелось еще немного побеседовать с группой.
Селезнев: (вздрогнул) Ну и ну, насколько я разбираюсь в субординации, а я в этом разбираюсь, не дело начальника учреждения, управленческой единицы, планировать такие вещи, овеществлять такие планы!
Адаров: (любезно, но убедительно) Прошу вас! Я ведь еще не ориентируюсь в вашем ведомстве.
Селезнев: Вот это правда, это верно. На полном форсаже, как сказала бы молодежь, не присутствующая в этом кабинете. (Селезнев встал и по-стариковски заковылял к двери.)
Адаров: Я предоставляю вам угадать с помощью вашей сыщицкой проницательности, как долго еще полковник Селезнев сможет питать иллюзии насчет своей должности. Министерство хочет дать ему возможность для почетной отставки, в противном случае ему придется уйти самому. Обычно за этим следует момент, когда говорят «это пока секрет, никому не передавайте». Но вы можете спокойно говорить об этом и другим, скрывать тут нечего.
Галанов: Что такое с ним? Я имею в виду, он и всегда-то был… Ну ладно, я не должен этого говорить… Но теперь?
Адаров: Несомненно, его травмировала история годичной давности, его ранение. Да и семья распадается, дети остаются с матерью. Но самым большим ударом стало для него исключение из элитного «Клуба Львов», где его тесть довольно влиятельная фигура.
Сейчас он проходит курс лечения, возможно, еще немного поработает. Проявите чуточку снисходительности и милосердия. А я хочу выслушать, что вы намерены предпринять. Теперь все будет проходить через меня. Ведь в версии об обезьяне все же есть что-то неправдоподобное, даже некоторые зоологи высказывают по этому поводу сомнения?
Бурилов: Ну, лично у меня сомнений нет, сорри, шеф. (встретил горький взгляд Галанова) Но шеф сомневается, и поэтому, естественно, сомневаюсь и я.
Галанов: Мне, в самом деле, некоторые детали кажутся странными. Ладно, допустим, что Анатолий очень любил зверей. Однако разве может даже такой фанат мечтать, чтобы его убил дикий зверь?
Кальченко: (вмешался) Да ведь он этого, кажется, не просто хотел. Это было самое большое его желание.
Галанов: Ты забываешь, что он написал эти строчки два года назад! В детстве я хотел стать космонавтом, а подростком уже сообразил, что никакая сила не заставит меня залезть в летающую бомбу.
Адаров: Это все разговоры. Майор Галанов, мы не можем бесконечно держать этих школьников в городе. Они хотя уже и не дети, но все равно несовершеннолетние!
Галанов: Ну вот. Коричневый пазл для слепых… Вообще ничего не понятно, ну и ладно. Мы опросим оставшихся школьников и учителя. Тогда пускай уезжают.


6

   В управлении милиции.
Возле кабинета сидел учитель Друнин.

Галанов: Извините, мы очень долго заставили вас ждать. Я старший следователь Галанов, это мой коллега Кальченко, а вы…
Друнин: (поднялся с места) Федор Михайлович Друнин. Добрый вечер.
Галанов: Между прочим, я удивился… Почему Анатолию достался одноместный номер, ему одному?
Друнин: Потому что мне хотелось оградить его от оскорблений. Хоть здесь защитить его от остальных ребят, но, как выяснилось, я совершил ошибку. (В глазах учителя стояли слезы) Он не желал ехать с классом, его мать сообщила мне об этом. Я думал, дело в деньгах. Помог ему, у меня есть для этого возможность. Ах, знаете ли, многое, что мы делаем… я имею в виду, все мы, люди… удается нам оценить лишь задним числом. Я всегда говорю своим учащимся, что жизнь мы проживаем, как бы опережая время, а осмысляем ее только потом.
Галанов: Когда я просматривал материалы по этому делу, я испытывал странное чувство. Вероятно, из-за того, что я не могу себе представить ни одного четырнадцатилетнего парня, пусть даже самого инфантильного и психически неуравновешенного, который зимней ночью мог бы ни с того ни с сего прыгнуть в глубокий ров обезьянника. Да еще в незнакомом городе. Ведь он мог и не знать про неисправный замок. Или знал? Где в тот момент находилась обезьяна, снаружи или внутри? Мы никогда этого не узнаем. И хотя он ощущал себя таким обособленным и одиноким и это приводило его в отчаяние… все же он имел возможность сделать запись в «Альбоме дружбы», правда, довольно давно… Да, у меня лишь странное чувство, не более того. Я сожалею, что с вами и вашей группой, возможно, плохо обращались. Пожалуйста, расскажите нам все, что знаете про Анатолия. Не исключаю, что это окажется для нас важным.
Друнин: Но эта семья другая. Мать решилась перебраться сюда ради будущего своих детей, когда начались гонения на русских. В Узбекистане она работала ветеринаром и была вполне благополучна. Между прочим, она русская. Отец, бросил семью и прервал с ней всякие контакты. Какое-то время Шиловы просто голодали. Если вспомнить, как они стараются идти в ногу со здешней жизнью в той трудной ситуации, в которой сейчас оказалась экономика…
Вы упомянули про «Альбом дружбы». Значит, он уже тогда написал в него? (Галанов кивнул) Вот видите… Но вот что действительно трудно освоить сразу — какие штаны надеть, чтобы выглядеть крутым, какая музыка делает тебя своим в классе, а какой надо стыдиться. Анатолий любил классическую музыку, и, боже мой, как только над ним ни издевались эти паршивцы… Не уверен, смогу ли я дальше преподавать в этом классе хотя бы неделю. Мальчик успевал лучше всех по большинству предметов. Мать хотела сменить школу из-за его проблем с общением, а я посоветовал немного повременить, ах, знать бы!.. (Друнин закрыл глаза) Летом он перешел бы в новую школу, и я поэтому назначил экскурсию на зимние каникулы, ведь он заслужил такую поездку. Зачем я это сделал!


7

    Оля и отец ужинали. Черный хлеб, масло, сырокопченая ветчина, огурцы, чай. Она ненавидела все эти продукты, и это было написано на ее лице.

Ломакин: Я знаю, тебе не по вкусу такая пища. Но я не смог больше ничего купить. Успел лишь быстро заскочить в мясную лавку и в пекарню. И ведь мы с тобой договаривались…
Оля: Да, с завтрашнего дня я возьмусь за хозяйство.

   Ломакин улыбнулся — получилось довольно неестественно.

Ломакин: Что же приготовит мне моя взрослая дочь?
Оля: Яичницу.
Ломакин: Как всю прошлую неделю?
Оля: Точно.

   Ломакин помрачнел.

Ломакин: А на следующей неделе?
Оля: Яичницу.
Ломакин: Сегодня в газете появился материал по поводу смерти Анатолия. Оля кромсала ножом огурец — все мельче и мельче. Так вот, он написал в чьем-то «Альбоме дружбы», что хочет пойти к горилле или типа того… Случайно не в твоем?
Оля: (засмеявшись) С чего ты взял?
Ломакин: Потому что сегодня прислали твой альбом. (взгляд Ломакина сделался строже) Из милиции.
Оля: (с вызовом) Возможно, значит, я забыла тебе об этом сказать.
Ломакин: Сейчас я уйду.
Оля: Знаю.
Ломакин: Ты что будешь делать?
Оля: (прокричала)Еще посмотрю!
Ломакин: Что с тобой творится? Ведь что-то неладное. Еще хуже, чем раньше…
Оля: Как это мило с твоей стороны, такая чуткость.
Ломакин: В понедельник я уезжаю с классом на три дня. Может, ты поедешь со мной? Я поговорю с Федором. Я беспокоюсь, когда ты остаешься одна. Ты слишком много времени бываешь одна. Я возьму тебя с собой.
Оля: Не хочу. Я пойду к себе! (вбежала в свою комнату и закрыла дверь)
Ломакин: (возле двери) Может, поговоришь со мной?
Оля: Может быть, завтра.


8


   Галанов и Светлана на родительском собрании в школе, где учится Таня.
Галанов успокоился. Все оказалось вполне терпимо: продержаться можно, особенно если под шумок немножко подремать…

Тут открылась дверь, и показался Валентин Черников — человек, не раз попадавшийся на пути Галанова, — как всегда, в баварской жилетке, кожаных штанах с застежками под коленом, сегодня даже в оранжевых чулках и сандалиях. Однажды старший следователь собственными руками задержал его и посадил за решетку на 15 суток, но безумный студент философии, очевидно, доблестно отсидел срок во время своего восьмисотого семестра и теперь бодро входил в класс, выставив вперед бородку клинышком.

Черников: Добрый вечер! (проходя мимо Галанова, погладил того по плечу) Продолжайте! Извиняюсь, что опоздал. Приводил к разумному концу сегодняшнее самобичевание.

   Родители и учителя, казалось, были слегка озадачены этим вторжением.

Галанов: (в сторону) Был ли у Черникова ребенок?
Классный руководитель: Год в целом проходит неплохо; конечно, в каждом классе есть возмутители спокойствия, а в этом больше всего, и, несмотря на недурную общую картину, я повторю слова, сказанные в начале года: это самый плохой класс среди всех восьмых, которые, в свою очередь, тоже самые плохие за те двадцать пять лет, что я преподаю в этой школе.

   Родители вежливо и смиренно выслушали это и другие поношения их отпрысков; вероятно, регулярные посетители собраний получали такие порции дегтя два раза в год и привыкли ко всему.
Но тут выступил Черников.

Черников: Значит, вы преподаете биологию, то есть «биос», жизнь, онтологическую тайну. Но при этом полагаетесь на книги, написанные людьми, которые, в свою очередь, полагались на книги! Ха-ха! Таким образом, образуется двойная трещина между экзистенцией, то есть существованием, и метаэкзистенцией, настоящая пропасть, в которой гибнет интересующий нас биос и в качестве более не существующего становится мертвым истинно, а не только на три дня, как наш возлюбленный Исусик, Господь! (все больше возбуждаясь,  почти кричал) Мертвый биос! Это значит: вы создаете парадоксальную гидру, обе головы которой проглатывают друг друга, из-за этого не происходит ничего из того, что вы только что утверждали и называли явлением! Поскольку Ничто — это не явление. Ха-ха!
Классный руководитель: (огрызнулся) Если я правильно вас понял, вам хочется новых дискуссий. Министр образования повысил наш статус, так что и не мечтайте!
Черников: Ха-ха-ха! (разразился издевательским смехом Черников и в восторге треснул себя по кожаной ляжке) Вот как мы обращаемся с диалектикой! Действие и бездействие соединены в одно целое, да, бездействие как действие! Но что парализует молодежь, дамы и господа, так это черная дыра пострелигиозной эпохи, которая, разумеется, больше не пострелигиозна. Пропасти может избежать единственно лишь тот человек, которым движет священный террор протестантской искренности. Итак, туда, к точке «омега», к непорочному оргазму Бога, который должен быть нашим единственным. Амен.
Галанов: (выкрикнул) Черников, заткни пасть!

   Все испугались, Галанов и сам испугался, но студент пришел в восторг.

Черников: Да-да-да, господин старший следователь Галанов, мы с вами знаем друг друга! (И он погрозил ему пальцем) Уже дважды наши линии предназначения пересекались, что так или иначе доказывает, что мои идеи достигнут финальной контрэнтропии, а в последний раз, — тут он неожиданно взвизгнул от неподдельного гнева, — он ужасно сильно двинул меня в грудь!
Галанов: Черников, ты пустомеля и засранец! Чего ты приперся?! У тебя же нет детей! И что за хрень ты несешь?!
Черников: Фи, как вульгарно! (насмешливо протянул студент) Я никогда и не утверждал, что мои чресла дали жизнь христианскому дитяти. О нет! Я жертвую своим свободным временем и посещаю родительские собрания в нашем городе, чтобы вносить свою лепту, прокладывать дорогу к свету для заплутавшей во мраке молодежи и для родителей, лишенных мужества и разума, не ведающих животворной силы молитвы. Да, прокладывать дорогу к свету! А вот он, (воскликнул студент и патетически указал на Галанова) теперь заковывает в кандалы зверей, словно они и так не сидят за решеткой, чтобы замаскировать грех мальчишки, который забрал у себя то, что ему не принадлежало — жизнь!

   Галанов встал, схватил студента за шиворот и с удовольствием вышвырнул из класса.

Черников: (взвыл) Я это так не оставлю. Этот город еще услышит про меня!


9

   В зоопарке. Студент-философ Валентин Черников приковал себя к дверце ограды гориллы. Изнутри. На месте уже были ребята Галанова, несколько человек из зоопарка, с турбазы и, к сожалению, из газеты — два молодых журналиста, которые сверкали вспышками и что-то строчили блокнотах.

Горбуля: Единственный плюс заключается в том, что дверь починили и Богумил не может выйти наружу.
Галанов: (Бурилову) Почему ты их не шуганул? (но тотчас отвернулся, сморщившись) Ты пьян?
(заорал на журналистов) Как вы сюда попали?
Журналист: (дерзко) Через дыру в ограде турбазы. Мы знаем про нее после вашего последнего триумфа.

   Галанов гневно шагнул к журналистам — щелкнула фотокамера.

Журналист: Он нам угрожал — я снял. (другой журналист удовлетворенно кивнул)

   Галанов почувствовал, как на него нахлынула волна мигрени.

Галанов: (направил ярость на Горбулю) Почему вы не починили дыру за столько недель?
Гобуля: (простонал) Это новая.(Показал на Черникова. Тот с торжеством поднял  клещи.)
Черников: Я давно планировал акцию и хорошо подготовился. (Черников стукнул клещами о свои наручники) Моральное банкротство проявляется в порабощении творения! Так что мой христианский долг — встать рядом с четвероруким братом, и сегодня самый подходящий день. Поскольку этот человек, (Черников  исступленно ткнул пальцем в сторону Галанова) обращался со мной как с собакой!

   Галанов  почувствовал на себе взгляды присутствующих.

Галанов: Он приперся на родительское собрание и всем мешал, так нельзя, вот я и…
Черников: Так что теперь я, останусь здесь и умру. И это будет не самоубийство, но мученическая смерть! — если это творение Господа, брат Богумил, не будет отпущен в соответствии с божественной волей к свободе!

   К Галанову подошел Кальченко.

Кальченко: Стешенко рассказал мне, что это ваш старый знакомый. Короче, он, в самом деле, требует отпустить гориллу на волю, а сам хочет жить в клетке Богумила. Иначе он грозит сидеть тут прикованным, пока не замерзнет или не умрет с голода.
Бурилов: (прохрипел) Жажда приходит быстрей!
Галанов: Как он перебрался через ров, чтобы попасть внутрь обезьянника?
Горбуля: По-видимому, он стащил доску от павильона моря, вон она валяется неподалеку. Этот парень не может остаться в зоопарке: не предусмотрено правилами.
Галанов: Он тут и не останется, почему вы так думаете? Откуда такая покорность судьбе? (Галанов почувствовал вновь закипающую ярость)
Горбуля: Ах, с той январской истории…

   К ним подошел патрульный милиционер.

Милиционер: Наш психолог уже в пути. Он говорит, что не надо ничего предпринимать. Он попытается уговорить мужчину, чтобы тот не боялся.
Галанов: (прорычал) Я считаю, что этого полудурка никак нельзя уговаривать не бояться. Наоборот, его надо пугать, и пугать как можно сильнее! Кто вызвал психолога к этому жалкому паршивцу, между прочим, только что очутившемуся на свободе?
Милиционер: (робко) Я, нам на семинаре…
Галанов: Притащите мне лучше доску.

   Галанов метнул взгляд на Черникова: тот бормотал псалмы, все тише и тише; его улыбка тоже постепенно таяла.

Милиционер: Простите, не понял?
Галанов: От павильона моря. Это возле входа, недалеко от коз…
Горбуля: О-о, он довольно далеко от коз! И вообще, каких коз вы имеете в виду? Африканских или… (Горбуля не договорил)
Галанов: (заревел) Длинную доску! Быстро!
Бурилов: Шеф, вообще-то работенка эта для меня, мы оба это знаем. Но я не могу. Слишком пьяный.

   Галанов кивнул.

Бурилов: Потому что… (Бурилов обратился к журналистам) я специалист по грубым делам, представляю грубое начало, но сейчас ничего не получится, так как я был на маленьком празднике. Один. Дома. Мой шеф тоже так делает.

   Галанов взглянул на Кальченко и Стешенко, оба состроили безучастные
лица. Это никак не уменьшило его гнев.

Галанов: (в сторону) Пытаются не попасть в газету! Слабаки! Однако и я тоже предпочитал бы не думать о том, что вскоре прочту о себе.

   Доску доставили. Оскорбленный патрульный помог Галанову перекинуть ее через ров.
Галанов: (решительно) Черников, сейчас я приду и врежу тебе по башке, и мало тебе не покажется.
Черников: Ладно. (пискнул философ, выудил из кармана брюк ключ и дрожащей рукой сунул его в замок наручников) Конечно, так тоже можно сделать. Но это не элегантно. В историю не войдет. Ладно, ладно! Гори оно все синим пламенем!


10


   В управлении Галанов и его команда.

Галанов: (читает) Дорогие читательницы и читатели! Как мы объявляли заранее, сегодня опубликован первый выпуск нашей новой рубрики «Бортовой залп — журналистская смена в пути». Открывают ее Виталий Томилов (23 года) и Григорий Филин (24 года). Оба изучают журналистику в Степовецке.

БОРТОВОЙ ЗАЛП.

МАЛО ТЕБЕ НЕ ПОКАЖЕТСЯ!

Недавний невинный инцидент в многострадальном зоопарке омрачен сомнительными методами известных Степовецкских милиционеров.
Возникает вопрос, правильно ли грозить расправой душевнобольному студенту, который неделю назад приковал себя наручниками в пресловутом обезьяньем вольере? Кроме того, хочется спросить, прилично ли милиционеру, даже если его вызвали из дома, нарушив его отдых, в весьма нетрезвом виде бравировать тем, что он «специалист по грубым делам»?
Но теперь все по порядку: приблизительно в 22.00 работник зоопарка Юрий Кульбида, принятый на работу недавно, уже после трагического январского происшествия, заметил в вольере седого самца гориллы необычного посетителя. Студент философии Валентин Черников, ранее отбывавший срок заключения, забрался туда, перекинув через ров доску. «К счастью, сломанная дверь внутреннего помещения давно исправлена», — сказал директор зоопарка Горбуля, еще не оправившийся от ужасного потрясения.
«Сыщик Галанов снова успешно справился с ситуацией», — сказал далее Горбуля. При всем нашем уважении: так ли это? Ведь сержант милиции Феликс Ляшко, первым прибывший на место происшествия, успел вызвать штатного психолога.
«Меня неизменно огорчает, — заявил психолог Парохов, который смог подписать лишь временное направление больному нарушителю порядка, — что сотрудники милиции считают нашу деятельность ненужной и досадной помехой. Черников, вероятно, болен, но в полной мере пользуется правами человека».
Так считает и сержант Ляшко: «В подобных случаях заслуги ни при чем. Неужели пьяный следователь лучше, чем трезвый сержант?» Действительно, еще вопрос…
(Галанов  тер виски, то хватал, то ставил на место кружку с кофе, пнул кухонный стол и пытался себя успокоить)
Четвертым в связке — после того как в прошлом году трагически погиб действительно безупречный Владимир Торбин — стал некий Анатолий Кальченко; в Степовецк он попал из Киева — в наказание за служебный проступок…
Галанов участвовал два года назад в драке со слепым (!). Лишь то обстоятельство, что он в скором времени сумел раскрыть ставшую угрозой горожанам серию убийств…
Следователь Бурилов, нередко, мягко говоря, недееспособный, по нашим справкам, лишен допуска, по крайней мере, в три ресторана…
Невзрачный и похожий на подростка Александр Стешенко… «Он был моим клиентом», — сообщила Степовецкая проститутка Симона» .
Он назвал меня «мешок с опилками»! Вот что услышал от грубого старшего следователя охранник Артём Хратов.
Немало людей в этом городе приписывают успехи старшего следователя скорей случайности, чем его криминалистическому таланту. К слову, его престарелый учитель математики Я. А. Фридман вспоминает, что в школе у Галанова был «весьма средний интеллект».
Бурилов: Я тоже прочел. Плохой прессы не бывает.
Кальченко: Это относится ко всякой боксерской швали, а не к ментам.
Стешенко: Прститутка Симона. Я готов убежать куда глаза глядят. (Стешенко смолил уже третью из адских Буриловских сигарет)
Кальченко: (вдруг) У вас двенадцать шаров. Один из них либо тяжелей, либо легче, вы этого не знаете, а знаете лишь то, что он отличается по весу. И вот вы имеете право взвесить шары на весах-коромыслах только три раза и использовать только эти двенадцать шаров. Вы должны определить, тяжелей или легче тот самый шар, и, разумеется, найти его.
Галанов: (удивленно) Ты меня спрашиваешь?
Кальченко: Я лишь хотел выяснить, может, вы не такой глупый, как пишет газета. Эта задача несколько лет назад была напечатана. Мне она понравилась. Я решал ее три дня. Решил. С тех пор она мне нравится еще больше.

   Зашел правительственный эмиссар полковник Адаров.

Адаров: Я так и подумал. Если вас всех нет дома, то вы, вероятно, здесь.
Вчера я газету не видел. Мне позвонила мать, а ее всполошила подруга. Они беспокоятся за мою дальнейшую карьеру.

   Галанов молча предложил Адарову стул; новый шеф, чью бледность не могла скрыть даже темная кожа, скорее рухнул, чем сел на сиденье.

Адаров: Они все меня убеждали: не связывайся с Степовецком. Тебя сломают. Селезнев за три года превратился в кретина. Там есть некий Галанов, а с ним еще трое — так вот от них спасет только контрольный выстрел. Не верь, что они придерживаются каких-либо правил… (Адаров извлек из кармана смятые бумаги и прочел) «Бурилов обвинялся в том, что в состоянии опьянения ударил молодого человека».
Бурилов: Это случилось на день города.  (не без удовольствия объяснил Бурилов) Да, я врезал ему. В свободное от работы время. А на день города все ходят поддатые! Такова культурная традиция.
Адаров: Кому ты врезал, был членом — молодежной организации правящей партии…
Бурилов: Тем хуже.
Адаров: (повысил голос) Замолчите. Молчите все четверо и слушайте!
Бурилова отправили на учебу, но он вернулся уже через пару недель, так как пнул члена студенческой корпорации с запада страны и ущипнул за ягодицу проводницу на железной дороге.
Бурилов: Она смеялась.
Адаров: Теперь о Кальченко. Он был переведен в Степовецк не только из-за знаменитой среди его коллег «пукающей подушки». Первое предупреждение он получил за «неоднократное приклеивание стрелок клеем «Момент» на часах», которые в порядке эксперимента были установлены для контроля рабочего времени в управлении Киева. Существует также подозрение, что Кальченко взорвал у своего бывшего домовладельца трех садовых карликов; впрочем, это так и не было доказано. Зато всевозможные веселые штучки: порошок, вызывающий зуд, цветы-брызгалки, штопоры с левым винтом на официальных банкетах, опрокинутые тарелки в столовой — все это документально зафиксировано.
Галанов: А у нас он держал себя в руках.
Адаров: Дошла очередь и до вас. Вам, Галанов, запретили посещение знаменитой «Винной пещеры» на Новгородской улице. Вы не сошлись с американским туристом взглядами на тогдашнего президента Буша и его политику, и спровацировали драку.
Позвонили с телевидения. Они намереваются снять про вас сюжет. Вы должны исчезнуть.
Галанов: (почти радостно) Как? Вы нас увольняете?
Адаров: Так было бы лучше всего, но госслужащих так просто не уволишь. Я знаю, что Селезнев уже проделывал такое с вами — временное отстранение. Боже милостивый, я становлюсь таким, как он! Вы получаете двухнедельный отпуск. Все. Или трое. Все равно. Господин Кальченко некоторое время назад как раз подал заявление на следующую неделю. Селезнев его не рассмотрел; по-видимому, забыл, как это делается.
Всем известно, что вы потеряли в прошлом году своего товарища. Это трагедия, но я не знал Владимира Торбина, так что позвольте мне взглянуть на ситуацию в другом ракурсе. Вы, Кальченко, пришли в группу недавно. Вы и погибший коллега совершенно разные, но группа функционирует так же, как и прежде, то есть никак, и все-таки эффективно. Как это получается? Я не понимаю.
Стешенко: Удивительное начинается там, где заканчивается понимание. Понять означает также использовать. Когда мы чему-нибудь удивляемся, мы подходим к этому феномену с почтительно склоненной головой, поэтому непонимание может лишь повысить наш статус в глазах общественности. По-моему, так.

   Все посмотрели на Стешенко, тот густо покраснел.

Адаров: В общем, я вам все сказал. Пожалуйста, уезжайте из города.

   Сгорбившись, Адаров вышел из комнаты.

Бурилов: Ну и что дальше? Отпуск так отпуск, пока у нас нет других проблем! Что, если нам отправиться сегодня вечером в пригород, ведь нам приказано покинуть город. Там есть «Пивная академия» и можно найти девочек.

   На Галанова тут же навалилось воспоминание о последних событиях его жизни. Ему стало плохо, и он, не выдержав, вытряхнул из себя свои горести.
Галанов: Я все сделал неправильно, ведь пора бы уже поумнеть, но нет! (голос Галанова дрогнул) Зачем только я позвонил Кулеевой? Скажи мне, Стешенко. Просто скажи мне!
Стешенко: Вы ведь оговорились? Вы имели в виду Светлану?
Галанов: Нет. Кулеева.
Кальченко: (удивленно) Кулеева? Кто это?
Галанов: Потом, Кальченко… это было раньше…(немного успокоившись) Кулеева была до Светланы. Все в прошлом. А Светлана, теперь, с дочкой отдыхают в Прибойске. Вернее, дочке Тане надо дышать морским воздухом от бронхита. А там живет Кулеева. И я ей вчера звонил. А потом сразу мне позвонила Света и я выболтал, не знаю зачем, о Кулеевой. И Света… (замолчал) И теперь все кончено. Я жертва слабоумия. Я не сумел изобличить обезьяну, не сумел найти для больной девочки подходящий курорт, я потерял мою женщину, Кулееву, а теперь теряю Светлану, а ведь она согласилась быть со мной, старым, слабоумным кретином.
Кальченко: По-моему, у всех нас имеются причины для отчаяния. Никто не приватизировал право на несчастье, оно принадлежит всем людям.

   Галанов кивнул и устыдился.

Кальченко: Я могу устроить дом для вашей подруги. У моря. Я арендовал его для себя, очень красивый; между прочим, в Прибойске. Место, правда, не вызывает сейчас приятных ассоциаций…
Галанов: А ты?
Кальченко: Ах, я поселюсь в отеле, внизу есть отель «Якорь», там были свободные номера.
Стешенко: Ну, тогда обе дамы тоже могут поселиться в отеле.
Кальченко: Или так, но я подумал, что в доме девочка лучше отдохнет… Только вот что, Галанов: дом не совсем обставлен, вам придется кое-что привезти для обеих дам, кстати, это неплохая идея, я имею в виду, вам не повредит, если вы проявите чуточку заботы, так сказать…
Бурилов: (пробурчал) Значит, половина группы уезжает. А нам с Стешенко в подвале прятаться, да?
Стешенко: Я тоже поеду с ними.
Галанов: Что?
Стешенко: Я давно не был у моря, но если вы скажете, чтобы я не ездил, то я, естественно… Я бы тоже поселился в отеле… Но если не нужно…
Галанов: Что ты, что ты, разумеется, ты можешь…
Ну что ж, мне все абсолютно ясно. (С довольным видом Бурилов закурил сигарету и вынул из ящика стола две маленькие бутылочки крепкой травяной настойки) Естественно, я тоже поеду. Ведь я всегда говорю…
Галанов: Группа есть группа.

   Уже на ходу Галанов спохватился и спросил Кальченко.

Галанов: Почему я ничего не знаю о твоем заявлении на отпуск?
Кальченко: Я просто забыл, иначе бы сказал.
Галанов: А зачем ты арендовал целый дом?
Кальченко: Терпеть не могу номера в отелях.
Галанов: Но теперь ты все-таки поселишься в отеле.
Кальченко: Теперь я все-таки поселюсь в отеле.
Галанов: Почему?
Кальченко: Потому что так получилось.
Галанов: И почему, Кальченко, черт побери… Почему ты перестал дерзить? Что с тобой?

   Кальченко не ответил.


11


   Ломакины, отец и дочь, в своем доме.

 
Ломакин: Значит, ты точно не хочешь поехать с нами завтра? Ладно. Мне остается лишь надеяться, что вскоре твое настроение станет лучше.

   Ломакин уже был в куртке. Он положил руки на плечи Оли.

Оля: У меня все хорошо. Правда, поезжай спокойно к своей подружке.

   Отец кивнул; казалось, он хотел сказать еще что-то, но потянулся за беретом и подхватил дорожную сумку.

Ломакин: Я останусь дома, если ты хочешь. Я все отменю. Отменю поездку класса.
Оля: А помнишь… Однажды я рыдала, когда они назвали меня «жирной коровой».
Ломакин: И я уехал, я помню. Это был семинар, ты должна понять…
Оля: Да. Я должна понять. Я все понимаю. Как в математике. Все в жизни математика.
Ломакин: (тяжело вздохнул) Иногда ты какая-то бесчувственная.

   Оля закрыла глаза — ждала. Хлопнула дверь. Она открыла глаза и посмотрела на пол, но тут увидела свои ступни и поскорей отвела взгляд.

Оля: Мне нравятся большие ноги. И я убила Анатолия.

   Она добежала до туалета, ее стошнило. Потом вернулась в гостиную.
   Она схватила трубку, номер знала наизусть.

Друнин: (из телефонной трубки) Федор Михайлович слушает.
Оля: Грязная свинья! Мы вместе сядем за решетку.

   Оля положила трубку, вытащила шнур из розетки.

Оля: Пускай все звонят — хоть треснут!

   На следующий день Оля включила телефон, раздался звонок.

Друнин: Оля, я только что узнал, что твой отец в отъезде до четверга.
Оля: Да, с классом. Кто вам сказал?
Друнин: Сын моей соседки учится в его классе. Оля, по-моему, нам нужно поговорить. Я к тебе зайду. Ладно?
Оля: (огрызнулась) Кто из нас двоих может диктовать другому условия?
Друнин: Мы можем уничтожить друг друга. Я не хочу диктовать никаких условий. Я спрашиваю тебя. Могу к тебе зайти?
Оля: Может, завтра?
Друнин: Давай, все-таки, сегодня.
Оля: Хорошо.

   Друнин сидел в гостиной напротив Оли.

Друнин: Ты сказала, что хочешь нас заложить.

   Оля не ответила.

Друнин: Ты понимаешь, что произойдет, если ты попадешь за решетку? Ты понимаешь, какой шум поднимут газеты и прочие СМИ? Девочка убила одноклассника. Такое случается не каждый день. А твой отец? Чем это обернется для него?
Оля: (холодно) Перестаньте, Что будет с вами — вот что вас волнует. Ведь вы хотите продолжать и дальше? Или Анатолий был последняя ваша… — последняя любовь?

   Друнин вздохнул и хрустнул костяшками пальцев. Оля ненавидела этот звук.

Друнин: Вероятно, теперь мне придется очень долго быть крайне осторожным. Еще я подам прошение о переводе в другую школу. Я уеду отсюда и не буду вести ваш класс. Так что нам надо продержаться лишь до лета.
Оля: Мне прислали назад мой альбом. В милиции поверили.
Друнин: Хорошо. Я ненавижу тебя.
Оля: (в сторону) Да, конечно. Он ненавидел ее. Она отняла у него Анатолия.  Может, он убьет ее? Месть и устранение сообщницы — две веских причины. Мне страшно. Значит, я хочу жить.
(Друнину) Я вернусь в школу. Все будет нормально.
Друнин: Обязательно. Но нам надо принять меры предосторожности, на тот случай, если за нами кто-нибудь будет шпионить.
Оля: Кому это придет в голову?
Друнин: По-моему, следователь не очень доволен результатами расследования. У меня создалось такое впечатление.


12


   Прибойск. Домик, снятый Кальченко. Светлана и Галанов.

Галанов: Я действительно сожалею. Все произошло так быстро. Нам показалось логичным и закономерным, что мы все поедем сюда. А теперь у меня впечатление, что мы не знаем, чем тут заняться.
Светлана: (вздохнув)Я-то знаю, чего хочу. Галанов, я хочу, чтобы Таня поправилась. А ты… Только не надо мне рассказывать, что ты уже забыл о мальчишке из этого города. Хотя теперь мне на это наплевать.
Галанов: Это называется «профессиональная деформация». Конечно, ты права — я записал адрес матери Анатолия. Хочу выразить соболезнование…
Светлана: Я понимаю, но еще раз повторю, что не хочу иметь к этому никакого отношения.
Галанов: Я тоже это понимаю. (Галанов взял ее за руку) Значит, мы все-таки понимаем друг друга!
Светлана: Ты вкладываешь в это слово слишком большое значение. (Светлана не убрала свою руку, но и не ответила на его пожатие)
Галанов: Меня очень беспокоит Кальченко.
Светлана: Ты хочешь сказать, что это Кальченко хотел привезти вас сюда?
Галанов: Я почти уверен, что это так. И тогда причиной может быть недавнее расследование. Но если он что-то знает или о чем-то догадывается, тогда почему не говорит?
Светлана: Вот видишь, Галанов, все идет по-старому. Мы говорим не о нас, а о расследовании.
Галанов: О господи! Что я могу поделать? (Галанов выпил пиво и взял следующую бутылку) Скажу Бурилову, чтобы хранил свое пойло где-нибудь в другом месте… Да, после того как мы сюда прибыли, он куда-то исчез — это я опять про Кальченко. Сказал, что пошел прогуляться, уже несколько часов прошло… Но ведь холодно и темно…

   Лицо Светлана стало каменным. Этого Галанов не мог не заметить и мгновенно отреагировал.
Галанов: Ладно, я пойду в отель.
Светлана: Иди.
Галанов: Может мне остаться?
Светлана: Не надо. Давай утром поговорим, Боря? Я больше не могу. О'кей?
Галанов: Да-да, спокойной ночи.
Светлана: Тебе тоже.


13


   На пляже в Прибойске.

Кальченко: Федор Михайлович прыгает в море возле турбазы при любой погоде в три часа дня. Вот я и хочу взглянуть.
Галанов: Откуда ты знаешь?
Кальченко: Говорят. Вот и он. В самом деле, Федор. Он посмотрел в нашу сторону. Узнал? Кажется, да. Тем не менее, видишь, учитель стянул с себя пуловер, обувь и штаны — неторопливо, чуть ли не задумчиво.

   Из здания турбазы выбежали мальчишки.

Кальченко: (с сарказмом)Друг детей, верно?
Галанов: Мне тоже не понравилась близость педагога к малолеткам.
Кальченко: Популярен у подростков. Неженатый. Его соседка рассказала мне, что раньше он любил устраивать вечеринки с молодыми людьми. Но потом прекратил, когда пошли разговоры.
Галанов: Ты, в самом деле, расследуешь тот случай? И люди соглашаются говорить с тобой? Почему, хотел бы я знать?
Кальченко: Я предъявляю свое удостоверение.

   Галанов взглянул на Кальченко так, словно знакомился с ним во второй раз. Его лицо, обычно лукавое и цветущее, выглядело теперь усталым и — решительным.

Галанов: Он вызывает интерес у приезжих.
Кальченко: Это одна из целей его прыжков.
Галанов: (разозлился) А нас ты заманил сюда нарочно.
Кальченко: Хорошо. Он нас видел, этот крутой пловец. Хорошо, что вы присутствовали при этом. Я пошел.

   Галанов грубо схватил Кальченко за руку и повернул к себе.

Галанов: Что это значит, черт побери? Я не люблю быть марионеткой в чужих руках! Зачем мы здесь? Ты считаешь его…
   Кальченко вырвался.

Кальченко: Сейчас я иду к матери Анатолия. Вы присоединитесь?
Галанов: Ты туда не пойдешь.
Кальченко: Пойду.
Галанов: Нет, потому что… (Галанов в отчаянии поднял обе руки) Потому что я пойду туда сегодня вечером. Поэтому ты этого не сделаешь. Два сыщика в один день — лишняя боль для бедной женщины.
Кальченко: Ладно, тогда, значит, вы.
Галанов: Кальченко, вот еще что. Мы встречаемся у Светланы, после того как я зайду к матери Анатолия. Хочу обсудить это дело. Могу лишь посоветовать тебе прийти, и передай это ребятам. В полдесятого, ясно?

   Кальченко кивнул.


14


   Галанов звонит Светлане.

Светлана: Ну, Галанов?
Галанов: Слушай, я… Да! Как дела у Тани?
Светлана: У нее, в самом деле, воспаление легких. Нам пришлось побывать в больнице, сделать рентген. Теперь она получит ударную дозу антибиотиков, это новый препарат, его принимают только один раз, и завтра должно наступить улучшение…
Галанов: Да-да, замечательно. Я иду в милицию. Это связано с Федором Друниным и Кальченко…
Светлана: Что? Кто такой Федор?
Галанов: Ах, потом, пока. Нет! Постой!.. Надеюсь, ты не будешь возражать, я пригласил ребят к тебе на половину десятого, и тогда Кальченко объяснит, что все это значит… Для тебя это не…
Светлана: Нет. Я категорически против.

   Галанов отключил свой мобильный.


15

   Управление милиции Прибойска. Старший следователь Прибойска Колосов и Галанов.

Колосов: Итак, вы приехали сюда в отпуск, и теперь я должен ради вас или ради вашего коллеги, который здесь тоже в отпуске, начать слежку за преподавателем?
Галанов: Я этого не говорил. Нет, все-таки говорил.
Колосов: Пожалуй, мне целесообразней обратить внимание на вашего коллегу, раз он здесь на свой страх и риск баламутит людей. Согласны? С вами приехали и другие?
Галанов: Нас четверо. Наш товарищ пригласил нас сюда.
Колосов: Меня ваши дела не касаются, согласны?
Галанов: Интересно, что вас вообще касается! (возмутился Галанов и тут же спохватился: он не хотел наделать новых глупостей) Скажите, а в прошлом учитель Федор Михайлович Друнин был замешан в каких-нибудь темных делах?
Колосов: Я не могу утверждать, что у меня на него есть нечто конкретное, помимо смутных подозрений. Вы явились ко мне, отнимаете у меня время, поскольку ваш сотрудник якобы обманом завлек вас в наш город. А вам бы понравилось, если бы у вас в Степовецке неожиданно возникла парочка коллег с Юга и начала нести околесицу по поводу дела, которое они давно расследовали и закрыли?
Галанов: Да, дерьмовая ситуация.


16

   Дом Ломакиных.

Ломакин: Ломакин у телефона.
Оля : Что такое, папа?
Ломакин: Ах, Оля, я не видел, как ты спустилась. Кто-то позвонил и тут же положил трубку. В чем дело, что ты стоишь с таким видом?
Оля : Может, позвонят еще раз.

Оля шагнула к телефону. Отец отошел на пару шагов и сел на сундук.

Ломакин: Порой ты меня пугаешь. Вот и сейчас — ты шла как слепая.

   Новый звонок. Оля подняла трубку.

Оля : Да?
Друнин: Это Федор. Степовецкие сыщики приехали, ходят за мной. Делай так, как мы уговаривались.
Оля : Да.

   Оля положила трубку. Выдавила с трудом улыбку, но поскольку на ее лице улыбка бывала редкой гостьей, отца это никак не успокоило.
Ломакин: В чем дело?
Оля : Мне нужно сейчас уйти, папа. Иначе опоздаю.
Ломакин: Ты никуда не пойдешь. Куда ты собралась в такой поздний час? Да еще одна. Ведь ты еще почти ребенок.
Оля: Я возьму твою тачку.
Ломакин: Что?! Вот так просто, не спрашивая меня, ты возьмешь мою машину?
Оля: Я умею ее водить, ты меня…
Ломакин: Дело не в том, что ты там ловко ездила! Дело в том, что ты еще не имеешь права садиться за руль!
Оля: Там я тоже не имела права.
Ломакин: Там было безлюдно, Оля. Что все-таки творится? Что за записки валялись в золе? Кто их писал, ведь это не твой почерк!
Оля: Я… Я пойду. Утром вернусь, но не знаю, во сколько.
Ломакин: Ты никуда не пойдешь. ( Ломакин в самом деле встал между ней и дверью) Я еще имею право тебе запрещать. Кто звонил?
Оля: Пропусти.
Ломакин: Кто написал тебе то, что нужно сжигать?

   Тут Оля закричала. Закрыла глаза и закричала изо всех сил, так, словно она родилась лишь для того, чтобы криком вышвырнуть в мир всю свою боль. Она почувствовала руки отца, он схватил ее за запястья. Что-то сказал, она не разобрала, высвободила правую руку и ударила, еще раз ударила, жгучая боль — это он ударил в ответ, пронзительный свист в ухе, она открыла глаза. Он стоял прямо перед ней; бровь распухла, губа кровоточила.

Оля: Карате, в самом деле, полезно для моего самоощущения. Это я писала записки.
Ломакин: Почерк не твой.
Оля: Не мой. Это почерк Анатолия. (Неожиданно ей стало смешно)Я ударила его и услышала треск кости. Он умер. (Оля с интересом наблюдала, как у него подкосились ноги. Отец медленно сползал по дверному косяку на пол, как будто ее удары подействовали лишь теперь)
Ломакин: Нет.
Оля: Да. (Она села рядом с ним, истерически хихикая) Почти как в твоем младшем классе. Все садятся на пол и рассказывают друг другу занимательные истории. (Оля никак не могла унять смех)Давай, мой замечательный папа, я расскажу тебе кое-что, я расскажу тебе историю про маленькую девочку-воробышка, которая выросла очень большая и умела хорошо считать… А потом ты пойдешь со мной. Иначе жизнь закончится.

   Ломакин со стоном схватился за голову. Его била лихорадочная дрожь.

Ломакин: Я не понимаю…
Оля: Я попаду в тюрьму… Скажу, что ты меня прикрывал. С самого начала. Я позвонила тебе — как быть? И ты давал советы мне и Федору. Как тебе такой оборот? Я возьму тебя с собой, только без Ирины…
Ломакин: При чем тут Федор?
Оля: Он извращенец, и они с Анатолием… Поэтому и он немножко замешан в этой истории. Давай!

    Оля дотронулась указательным пальцем до холодного кончика отцовского носа; отец в ужасе отпрянул и ударился затылком о косяк.

Оля: Как все это понравится твоей подружке?

   Ломакин неуклюже занес руку. Оля даже не пыталась увернуться. Удар, но не такой сильный.

Оля: Ой-ой-ой! Раньше у тебя лучше получилось. (Она встала) А теперь пойдем. Я могу сделать это и одна, но с машиной удобней.

17

   Квартира Шиловых. Мать Анатолия и Галанов.
Они сели в гостиной за стол, мать Анатолия заварила чай.
Было заметно, что семье приходится экономить, но в квартире было чисто и аккуратно. На стенах висели фотографии животных.

Галанов: Вы любите животных? Ну да, ведь это ваша специальность. (Галанов показал на стену)
Шилова: (печально) Эти снимки висели при старшем в его комнате. Он очень любил зверей, больше, чем я. Я работала ветеринаром при бойне. Это тяжелая работа. Муж бросил меня с детьми. (Шилова вздохнула)
Но ведь жить-то надо. Из-за проблем со здоровьем сейчас сижу там внизу, на кассе в кинотеатре «Улыбка», но хоть недалеко от дома, пешком туда хожу. (Она вытерла глаза) Впрочем, что я говорю… Значит, вы следователь из Степовецка. Вы не верите, что это сделала обезьяна?
Галанов: В настоящий момент я вообще не знаю, что и думать.
Шилова: Я никогда не верила. Анатолий был помешан на животных, но глупцом никогда не был. Он был осторожным, заботился о младших… — (Она всхлипнула) Ах, я так его любила. Правда, сначала мне было трудно: он настолько походил на моего мужа, бросившего меня ради какой-то дешевки… Но ведь мальчик тут не виноват… У вас есть дети?
Галанов: Да… нет… приемная дочь, впрочем, недавно.
Шилова: Вы ее любите?
Галанов: Ну, пытаюсь…
Шилова: Когда любишь, так страшно! (Галанов с трудом переносил ее горькие слезы) Младших мне вообще теперь жутко отпускать от себя. Как я выдержу, когда и они когда-нибудь поедут с классом? Но как им расти под моей опекой? Где они тогда наберутся жизненного опыта?… Извините, но мне трудно долго разговаривать.

   Галанов разглядывал шнурки на своих ботинках.

Галанов: Конечно-конечно. Скажите мне только, не изменился ли ваш сын в последнее время?
Шилова: Да, изменился. Стал как-то тише за пару месяцев до смерти. И еще — у него появились дорогие книги. О животных и природе. Мне он сказал, что занимается в школе репетиторством и зарабатывает. Я боялась, не начал ли он воровать. Он вообще с детства был странным ребенком: любил прятаться куда-нибудь, подслушивал за всеми. Я надеюсь, что он те книги не украл. Хотя если и так, я ничего не хочу об этом знать, понимаете?
Галанов: Я не думаю, что он воровал. Скорей всего он получал подарки. Вы сообщили об этом милиции? Ну, про книги?
Шилова: Нет. Ведь считалось, что в Степовецке все выяснили.

   Галанов встал.

Галанов: Мне жаль, что мы не довели до конца это дело, и жаль, что потревожил вас.
Шилова: Вы обещаете все выяснить?
Галанов: Мне трудно это обещать.
Шилова: Я понимаю. До свидания.


18

   Дом в Прибойске, где остановились Светлана с дочерью.
Половина десятого. Ребята явились точно в срок, даже Галанов. Светлана охотней всего убила бы их на месте. И первого — Галанова.

Светлана: Ну, Кальченко, если я правильно понимаю, вы уже были тут в прошлом году? Летом?

   Кальченко кивнул. Галанов пристально наблюдал за ним. Правое веко Кальченко подрагивало. Светлана подняла над головой синий альбом.

Светлана: Вот гостевая книга. Дом летом все года был занят. И все постояльцы оказали нам любезность и оставили восторженные комментарии! Каким было лето прошлого года?
Кальченко: Ну, такое… Все зеленело, как здесь бывает…
Светлана: А лето три года назад, уже забыли? Ведь вы тоже были здесь! Что теперь скажете, Кальченко?
Бурилов: Ты врал? В своей группе?
Светлана: Между прочим, ни один постоялец не написал о том, что тут нет чашек, что сюда нужно везти термос и пряности…

   Кальченко сопел.

Галанов: (включился) Это уже не шуточки, Кальченко Уже несколько недель ты ведешь себя ужасно странно, притащил нас сюда и… Я хочу узнать точно, в чем дело. Ты подозреваешь, что Федор Михайлович Анатолия… О чем ты вообще думаешь?
Стешенко: Коллеги в Степовецке недосчитались целого комплекта копий дела о Кинг-Конге, я звонил туда сегодня. А вот это я обнаружил в твоей комнате. (Он показал пачку бумаг)

   Кальченко смотрел куда-то в угол.

Галанов: Администратор в отеле проявил отзывчивость, ведь можно что-нибудь забыть в номере э-э… друга. Спасибо, Стешенко. Это была моя идея, Кальченко, так что не злись на того, кто тут ни при чем.

   Гнетущая тишина. Светлана взяла у Бурилова сигарету.

Светлана: Ни хрена себе комедия! Сдохнуть можно от смеха, Кальченко! Я хотела вывезти больную девочку на лечение, а стала тут актрисой в спектакле, который мне непонятен. Но я пойму, еще сегодня.

   Наконец Кальченко повернулся к ним.

Кальченко: Да, верно. Я использовал вас. Злоупотребил…
Стешенко: Ну, пожалуй, это слишком сильно сказано.
Кальченко: Я считаю иначе.
Светлана: (громко) Черт побери! Вы не забывайтесь! Я кроме прочего и следователь прокуратуры, а не просто курортница.
Галанов: Я думаю, что…
Светлана: Заткнись, Галанов, заткни свою идиотскую пасть! (Светлана вскочила) Вы завтра же уезжаете. Или уеду я. В ваших играх я больше не участвую! Я хочу домой. Хочу… Значит, ты устроил больной девочке поездку на море, чтобы она поправила здоровье… Хорошо. Благодарю, Галанов.
Галанов: (воскликнул) Я-то тут при чем? Кальченко заварил кашу, я-то ведь вообще ничего не знал!

   Галанов в ярости вскочил, подошел к окну и схватил Кальченко за руку.
Кальченко: (закричал) Не трогайте меня!

    Галанов от неожиданности отшатнулся.

Галанов: Что за нелепые секреты у тебя? Что, какие-нибудь истории с мальчиками?
Кальченко: Этого еще не хватало! Теперь вы меня в чем-то подозреваете? Я, значит, чтобы скрыть следы преступления, спер одну из множества копий дела о Кинг-Конге? Ну не смешно ли?
Галанов: Мне не до смеха.
Кальченко: Да, я никогда тут не был! У меня свои причины, почему я хотел сюда приехать. И когда вы, (он взглянул на Светлану, смотревшую себе под ноги) стали искать жилье на море, мне вдруг пришло в голову, что я смогу добиться большего, если рядом будет кто-то из группы. О том, что сюда приедут трое, я и не мечтал. А копии дела взял с собой для того, чтобы вести расследование, черт побери!
Бурилов: Если тебе что-то известно, почему ты не сообщишь об этом здешним сыщикам? Что за фокусы?
Кальченко: Что я могу им сказать? У меня нет никаких фактов, ничего, и я…
Стешенко: На одном из допросов ты что-то заметил, но не захотел поделиться с нами, и все же ты решил притащить нас сюда, для поддержки. Я ничего не понимаю.
Кальченко: Мне хотелось, чтобы вы сами сообразили что к чему. Я закинул наживку, но рыбка так и не клюнула.
Светлана: Прекратите! Я вас сейчас переубиваю! Если понадобится, позвоню в местную прокуратуру и попрошу вас арестовать. Повод найдется. Достаточно пропажи копии дела, а остальное придумаю.
Кальченко: Камеру я не перенесу. Закрытое пространство для меня — смерть. Даже комната в отеле… Не будь это для меня так важно, я бы не влез в это дерьмо. Я вообще не сплю…

   Светлана метнула в Кальченко гневный взгляд.

Светлана: Тюрьма — или выметайтесь.

   Кальченко посмотрел на нее с глубокой печалью и снова обратился к сидящим.

Кальченко: Короче, я подозреваю, что Федор Друнин совратил мальчика и убил. Я хочу это доказать, хочу, чтобы эта свинья понесла должное наказание. Вот почему я здесь.
Бурилов: (вскричал) Что за дерьмо! Что я слышу! Гомосексуалистскую болтовню! Мой двоюродный брат, у которого автомастерская, у него есть дочь, а старуха от него сбежала. Он как-то стоял голый под душем, не в одежде же мыться, а дверь была открыта, малышка по дому бегала. Тут зашла бестия-мамаша, немедленно подключила Управление по делам молодежи, и такое началось! Охота на ведьм! И теперь он не видел малышку уже несколько лет, потому что бабы всегда что-нибудь придумают, чертовы куклы!
Галанов: Да, действительно, я тоже вижу несколько зацепок, говорящих в пользу такой версии. Но почему во время классной поездки? Предположим, у Федора что-то было с тем мальчиком. Тогда зачем он его убил? Да еще в чужом городе. Ладно, парнишка больше не хотел, угрожал… И откуда Федор Друнин знал о записи в альбоме ученицы, которая поможет снять с него подозрения?… Кроме того, все вышеперечисленное никак не объясняет, почему ты нам наврал.
Бурилов: Бросьте вы! Скоро вы начнете гонять зеленых чертиков! А еще говорят, что этим занимаются только пьяницы!
Кальченко: Ты хочешь сказать, что педофилии не существует?
Бурилов: Господи, конечно, где-то бывают такие случаи. Все на свете бывает, некоторые даже лошадей трахают! Педофилия, дерьмо всякое… Я должен, пожалуй, запить это дело… Иначе слишком расстроюсь. Ну, Кальченко, забудь, ерунда все это!
Кальченко: Ерунда… (Эхом отозвался Кальченко, уставившись куда-то в пустоту. Потом вдруг кивнул и засучил рукава. Обе руки были покрыты поперечными шрамами.) — Все только бабская болтовня, да, Бурилов?
Бурилов: Ничего не понимаю. Кто это сделал? Или…
Кальченко: Я сделал. (Кальченко взял у Бурилова бутылку и глотнул из нее)  Мне было семь, и родители отвезли меня на пару месяцев к моему дядьке. Мать сильно болела, что-то по женской части, а отец уходил на смену. Братьев и сестер у меня не было, дед с бабкой жили далеко, а мне в школу идти. Деваться было некуда. Дядька работал учителем и после обеда был уже дома. С ним было обалденно. Он умел показывать фокусы, настоящие. И меня научил, я до сих пор их помню. Будь я не сыщиком, а преступником, вы бы со мной намучились, я ведь умею вынимать руки из наручников, у меня маленькие кисти.
Но есть другие оковы, и из них не выберешься. ( Кальченко трудно дышал, однако в глазах его горела решимость выговориться до конца.) Дядька жил в собственном доме возле большого парка в пригороде Степовецка. Место замечательное, вот только друзей приглашать я не мог. Я не понимал причины такого запрета, а в остальном мне позволялось все. Он купил мне велосипед. Просто так, в один из будних дней. Летом я смотрел все матчи чемпионата мира по футболу! Иногда после этого, вечером, он ходил со мной купаться на пруд, куда вообще-то никого не пускали. Но мой дядька-волшебник знал тайную тропку.
Потом, в один прекрасный день, он сказал мне, что, к сожалению, забыл дома наши купальные шмотки — ну ничего, мы искупаемся так, голышом, ведь я твой дядя. Впрочем, полотенце у него было, и он очень заботливо меня вытер.
Еще он жарил на гриле все, что мне нравилось. Позже я узнал, что мой отец часто хотел навестить меня, а дядя не пускал, говорил, что меня это только расстроит. Отец был не из числа мудрецов, и если его умный шурин, педагог, уверяет… Он говорил мне: «Эй, малыш, сегодня потрясающий воздух, мы будем спать на террасе, идет дождь, но терраса крытая, а что холодно — не беда, мы ляжем вместе и согреемся… Ведь я твой дядя, мне можно. Давай я покажу тебе интересную игру, тебе понравится, тебе будет приятно». Да, ощущения бесподобные, в какой-то мере верно, но я подозревал, что-то тут не так, ведь я слишком маленький, а он слишком большой, но «нет, ведь это просто любовь, ведь я твой дядя, я тебя люблю как племянника. Иди сюда, я поцелую тебя на ночь, ах, раз, два… семь, за каждый твой годик. Мы с тобой верные друзья, ты и я».
В другой раз я отворачивался, не хотел, чтобы он целовал меня в губы, и он ужасно обижался. Не разговаривал, печально смотрел в сторону. «Что такое, дядя? Почему ты грустишь? Не грусти. Если я тебя поцелую, ты улыбнешься?» — «Да, да, да, конечно!»
Как-то раз, когда я тоже отказывался, он разозлился: «Опять ты за свое? Сказать твоей матери, что я больше не хочу держать тебя из-за твоего упрямства? Ведь она больная. Не сможет тебя взять домой, и отец тоже. Пойдешь в приют, а велосипед я выброшу»… Вот так я сделался его игрушкой.

   Галанов непроизвольно встал и прибавил нагрев на батарее. Его знобило.

Бурилов: Я не знал этого. Скажи мне его адрес, я подвешу его за яйца.
Кальченко: Можешь не трудиться. Он умер шесть лет спустя: все чаще прикладывался к водке, возможно, уже и в те месяцы, когда я у него жил, ведь семилетний ребенок не мог этого заметить. И все же, если я теперь нюхаю водку, меня тошнит. Ты этого, конечно, не мог знать, Бурилов, так что новогодний подарок оказался не самым приятным.
Стешенко: И ты никогда не рассказывал никому об этом?
Кальченко: Рассказывал… Когда у меня появилась ненадолго подружка, мне пришлось ей объяснять, почему я не могу лечь с ней в постель. Я надеялся, что со временем преодолею этот комплекс, но так и не смог и через некоторое время снова оказался один.
Бурилов: Почему же ты не сообщил об этом? Я бы…
Кальченко: В семь лет? Бурилов, о чем ты говоришь? Через полгода я вернулся домой. «Твоя мама больна, ее нельзя огорчать. Мы друзья, а у друзей могут быть маленькие секреты».
Мои родители были благодарны ему, когда он несколько лет спустя взял меня с собой в отпуск. Мать все еще болела и не хотела никуда ездить. Добрый дядя… Да, было отлично. В отеле он показал мне самое замечательное, что бывает во взрослой жизни. Я был его маленьким мужчиной. В одиннадцать лет. Было больно, однако я уже продвинулся настолько, что он мог не сомневаться — я все выдержу. И тогда, сквозь жуткую боль я ощутил внутри себя словно взрыв. Уж как он обрадовался!
Потом я решил себя изуродовать, порезал руки, растолстел. Его это почти не смутило, а от отца я получал пару раз взбучку, и он мне даже пригрозил: если ты не прекратишь резать себе руки, мы тебя больше не отпустим к дяде. Разумеется, я делал это и дальше.
И все-таки время от времени он меня настигал, например, в туалете во время семейных торжеств. Не боялся ни чуточки, после стольких лет ощущал себя в полной безопасности, а уж после порции спиртного — тем более.
Когда он умер, я плакал и ненавидел себя за это. Теперь я отвлекаюсь с помощью своих идиотских шуток. Зато по ночам мне не до веселья.
Галанов: Все это ужасно. Но при чем тут Федор?

   Кальченко схватился за голову.

Кальченко: Как он смотрел, какое у него было лицо, когда он говорил про Анатолия! Эта похоть, выдаваемая за сочувствие… Разве вы не видели?
Галанов: Что за наживка, о которой ты говорил?
Светлана: Минуту. Опять расследование? Вам тут что — штаб операции? Нет уж! Кальченко, то, что с вами произошло, — это ужасно, не спорю. Но вы тоже используете ребенка! Если вы тут забрасываете наживку и думаете заставить понервничать какого-то там педофила и убийцу, то навлекаете опасность на нас. Вам на это, очевидно, наплевать? Или я ошибаюсь?
Кальченко: Сожалею, Светлана, я как-то не подумал об этом, я…
Светлана: Сейчас все прекратится. Все уходят. Все. Я оплачиваю этот дом, и он целиком принадлежит мне.


19

   Прибойск. В баре. Галанов невесело пил теплое и сладкое вино.
Кальченко уставился в свой кофе.

Галанов: Что все-таки за наживка?
Кальченко: А!..
Бурилов: (взорвался) Выкладывай, иначе я сейчас тут все разнесу к…
Кальченко: Я, не представившись, позвонил Федору, сообщил ему о приезде оперов из Степовецка и посоветовал во всем сознаться. Я думал, он совершит какую-нибудь ошибку, пусть даже проявит любопытство, пройдет мимо, ну хоть что-нибудь… Ничего… Никакой реакции.
Галанов: Кальченко, скажи, на что ты, собственно, надеялся? У нас нет ни улик, ни свидетелей… Он все равно не явится к нам с повинной. На что ты рассчитывал?

   Кальченко беспомощно развел руками.
Кальченко: Я хотел его помучить, загнать в угол, напугать. А вышло так, что скорее я…
Стешенко: Вот что, при Светлане я не стал об этом говорить. У тебя с собой оружие.
Кальченко: Вы неплохо поработали в моем номере.
Галанов: А вдруг ты ошибаешься?
Кальченко: (решительно) Я не ошибаюсь. Более того, я не исключаю, что мне придется его убить.

   Галанов махнул официанту и заказал пиво.

Галанов: Согласен, что с матерью Анатолия здешние сыщики побеседовали чисто формально. Вполне может быть, что ты недалек от истины. Но все-таки: что нам делать дальше? Слишком мало фактов, чтобы предпринять серьезные шаги, и слишком много, чтобы похерить это дело.
Стешенко: (уныло) Был бы у нас хоть один свидетель.
Галанов: В прошлом году, незадолго до того, как мы поругались…
Бурилов: Тогда мы опять помирились! С технической точки зрения это было главное!
Галанов: В ту ночь мне приснился сон. Про медведей, ах, я люблю видеть сны про медведей… Умные, большие звери гуляли со мной в заповедном лесу. Я держал их за лапы, а на поляне медведи под музыку неожиданно появившегося горилльего оркестра спели дуэтом… Тогда мне казалось, будто я уже достиг цели, но сейчас… Я снова как будто плыву в открытом море…
Кальченко: Да-а, жалко, что наш Богумил не умеет говорить. Тогда у нас был бы свидетель.
Галанов: Теперь я знаю. Господи, как я сразу не догадался! Когда я недавно видел на пляже, как разговаривали двое глухонемых, то у меня в башке что-то забрезжило… Богумил умеет объясняться жестами! Он вел себя иначе, чем другие гориллы… Я имею в виду, что гориллы, когда за ними не наблюдают, играют камешками в нечто похожее на — ну, игру в шары, вы знаете, или изображают, что играют в шахматы несколькими фигурами… Ведь так?
Кальченко: В шахматы?
Галанов: Ну, как будто играют… Может, это мои фантазии, однако он жестикулировал, словно дирижер, этот самец гориллы, животное…
Стешенко: Эксперименты ведутся, оказывается, вполне возможно привить примату рычальные нечевые… ой… начальные речевые навыки.
Бурилов: Они что, глухие, что ли, обезьяны?
Стешенко: То-то и оно.
Бурилов: О'кей, ты, больной болотный гриф.
Галанов: Подожди-ка, Бурилов! Постарайся вникнуть в то, что я говорю. Я видел: горилла пыталась жестами нам что-то сообщить. Я бы не вспомнил: прежде я никогда не обращал внимания на глухонемых, если бы не встреча на пляже…
Бурилов: Я тоже не обращаю на них внимания, потому что они не слушают никого. Пошли, ребята, отсюда.
Стешенко: (уже пьяный) У обезьян много человеческих черт. Наверное, скверно, что мы едим животных.
Бурилов: Дражайший Стешенко, я за свою жизнь еще не сожрал ни одной обезьяны. Я обедаю мертвыми свиньями, коровами, овцами, ем моллюсков, улиток. Вот рыбу нет — слишком воняет. И обезьян тоже нет, потому что они напоминают мне наших коллег…
Галанов: (глядя на дисплей телефона) Тише, ребята, Адаров. Смска. Слава богу, только пару минут назад.
Бурилов: Что там? Я выпить еще хочу!
Галанов: Сегодня ночью в Степовецком зоопарке, в обезьяннике, нашли убитого мальчишку. Адаров считает, что нам лучше всего приехать.

   Кальченко схватился за голову.

Кальченко: Что такое, это же… Все неправильно!
Еще одно дело. Самое последнее дело в деле Кальченко.
Бурилов: «Дело в деле»! Что ты мелешь?
Кальченко: Слава богу, я могу вести автомобиль. Поехали.


20

   Степовецк. Управление милиции. Комната для совещаний.

Адаров: К нам присоединилась группа Галанова, то есть те, кто работал с первым трупом. Их присутствие здесь сейчас важнее, чем недавняя скандальная статья в газете, не во всем, на мой взгляд, справедливая. Начальник управления полковник Селезнев хочет непременно провести свою очередную пресловутую пресс-конференцию. Его не волнует, что мы пока ничего определенного не можем сообщить. Впрочем, в данный момент он у зубного врача, но дело, безусловно, срочное.
Могилев: Личность убитого установлена — это восемнадцатилетний Рома. Как его фамилия, мы пока не знаем.
Галанов: (в сторону, обиженно) Ишь как они без нас быстро сработали.
Адаров: Кто его опознал?
Могилев: Да многие из зоопарка. Иногда он там подрабатывал. За наличные. Директор зоопарка утверждает, что ничего об этом не знал. При ежечасном обходе территории (его ввели после первой трагедии) около двух
часов охранники обнаружили парня.
Галанов: Возможно, это совпадение. Впрочем, все же примечательно, что преступник точно рассчитал время между двумя обходами. Это позволяет подозревать кого-то из людей, имеющих отношение к зоопарку.
Стешенко: Значит, и в первый раз преступление мог совершить тот же человек. Значит, надо бы проверить всех…
Адаров: Поскольку, как вы могли заметить, время групп, работающих спустя рукава, подходит к концу, это, разумеется, уже делается. Но опрошенные отвечают как обычно: смотрел телевизор, потом лег спать. Да и что важного могут сообщить люди? Не надо забывать, что, даже зная время обходов, не так-то легко перенести в зоопарк труп, если ты живешь где-то в городе. Ведь сотрудники зоопарка не живут на его территории.
Галанов: Что еще известно про парня?
Адаров: Это цыган, ему восемнадцать или около того. Парень, вероятно, ютился в одном из университетских зданий, возле вентиляционных шахт, где тепло. В таких местах скапливаются целые колонии зимующих бомжей. Больше ничего о парне не известно. Документов при нем не было. Примечательно то, что на снегу остались следы предполагаемого убийцы, однако лишь у живой изгороди видны пятна крови — их совсем немного. Вероятно, парень был убит в другом месте.
Галанов: Преступник другой. Имитатор. И горилла не выходила наружу, цыган убит не голыми руками, да и настоящее место преступления не зоопарк…
Адаров: Кто знает… Возможно, у него было меньше времени, чем в первый раз… Кстати, что все вы делали у моря в такой холод?
Бурилов: (буркнул) Купались.
Кальченко: Не совсем. Пожалуй, я должен кое-что вам сообщить, ведь оттуда может поступить запрос. Мы следили за Друниным, учителем. Мы его подозреваем в убийстве… Если точнее, инициатор всего этого я. Он педофил. Я в детстве пострадал от такого. И чувствую его всем нутром.
Адаров: Боже ты мой!.. В общем, Кальченко, я должен бы вас осудить, но не могу. И это означает, что «болезнь Галанова», то есть частное расследование, повторяется вновь. И ведь даже не могу сказать, что я против. Проклятие.
Галанов: Какова, по вашему мнению, наша роль в этом расследовании?
Адаров: Я вижу ее в том, чтобы как можно быстрее раскрыть преступление. Как только возможно — чтобы ваша мерзкая пресса, которая льет на нас помои, наконец-то заткнулась.
Бурилов: (рявкнул) Мы будем работать, пока не почернеем!
Адаров: (одарил Бурилова улыбкой акулы) Ну а я пойду уже… Надо помешать Селезневу давать интервью раньше времени…


21

   В управлении милиции.

Галанов: Значит, это вы его обнаружили?
Тилов: Да. В два, при обходе.
Галанов: Тогда, Тилов Семен Васильевич, расскажите мне об этом. Мне важны все подробности.
Тилов: Я подошел к обезьянам, а он там лежит во рву, вот и все.
Галанов: Почему вы вообще заглянули в ров?
Тилов: Мы так всегда делаем. После той январской истории.
Галанов: На снегу были следы. (показал фотографию) Вот эти принадлежат убийце, а эти — ваши?

   Тилов трубно высморкался без платка и вытер ладонь о форменную куртку.

Тилов: Вы можете это определить…
Галанов: Разумеется, мы можем это определить, но вы тоже могли бы мне это сказать.

   Тилов извлек из кармана дешевые очки и изучил фотографию.

Тилов: Да, пожалуй, мои. А как вы узнали?
Галанов: Потому что на следы преступника нападало чуть больше снега, чем на ваши. Значит, он был там лишь незадолго до вас. Вы не видели его?
Тилов: Ничего я не видел. У меня слабые глаза, катаракта, скоро лягу на операцию.
Галанов: Как-то вы не подходите под мое представление о типичном охраннике. Мне всегда казалось, что у охранника должно быть хорошее зрение…
Тилов: Я подрабатываю на замене, когда кто-нибудь болеет. А так я слесарь на турбазе, ваши люди меня уже опрашивали, из-за первого случая. Но я не мог ничего сообщить. Поэтому я не знал и этого убитого цыгана — ведь я не работаю в зоопарке постоянно.


22

   Оля, ее отец и Федор Друнин сидели вместе. Ломакин все еще не мог опомниться и выглядел так, словно только что услышал все эти чудовищные новости. Его правый глаз заплыл.

Друнин: Идея неудачная нам встретиться. И вы опять пропустили школу без уважительных причин?
Оля: Я позвонила с дороги. Не беспокойтесь.
Друнин: Ломакин. Я не рассчитываю на то, что вы проявите снисходительность к моим склонностям. Но судьба свела нас вместе, поскольку ваша дочь…
Ломакин: Тише. Я уже знаю, что сделала моя дочь.
Друнин: Ты могла бы держать рот на замке!

   Друнин гневно повернулся к Оли. Она ответила ему пустым взглядом.

Оля : Я считаю, что Анатолию тоже было бы лучше промолчать.

   Друнин сжал кулаки, но ничего не сказал.

Ломакин: Во что я вляпался? (простонал Ломакин и потянулся к пистолетам, лежавшим на столике) Какое отношение я имею ко всему этому?
Друнин: Со вчерашней ночи самое непосредственное,
Положите пистолеты. Они заряжены.


23

   Управление милиции.

Стешенко: У преступника огромные ноги.
Галанов: Это уже кое-что. Значит, надо пошарить в соответствующих обувных магазинах.
Кальченко: В остальном все, как обычно, можно так сказать. Преступник прорезал дыру в ограде турбазы. Пожалуй, им нужно выделить деньги на монолитную стену.
Галанов: Про парня есть что-нибудь еще? Настоящее имя, например?

   Как по заказу, в кабинет вошел коллега Могилев и кивнул, здороваясь со всеми.

Бурилов: (рявкнул) У нас совещание!

   Но слова Бурилова остались без внимания.

Могилев: Мальчишку звать Альберт Туркан, семья живет на улице Машиностроителей. Отец имеет судимость, оба брата тоже. Две недели назад после скандала он ушел из дома. Домашние не объявили о его пропаже, потому что только обрадовались. Теперь, после сообщения по радио, они соизволили отозваться. Братья приедут на опознание…
Галанов: (просматривая бумаги) Удар нанесен сзади справа… Спасибо, Могилев…
Могилев: Если я не попаду вместе с вами в газету…
Бурилов: Вали отсюда, Могилев.
Галанов: Уже поздно, давайте по домам.

   Кальченко и Бурилов покинули управление раньше. Галанов и Стешенко задержались.

Галанов: По-моему, мы скоро найдем его. За много лет это первое расследование, где все идет гладко. Кто-нибудь непременно видел случившееся и сообщит об этом. Кто-то рассчитался с маленьким засранцем и думал, что ловко сработал. Если бы это звучало не так цинично, я бы сказал, что человек в роли убийцы нравится мне больше, чем обезьяна.
Стешенко: Может, преступник один и тот же?
Галанов: Чепуха. Тогда он и в первом случае взялся бы за молоток!
Стешенко: У меня не идут из головы ваши слова о жестикулирующей горилле. Я снова пошарил в Сети, звонил специалистам. Честно признаться, даже сегодня днем.
Галанов: Брось ты глупостями заниматься, Стешенко. В следующий раз я скажу, что крокодилы могут общаться между собой при помощи азбуки Морзе или…
Стешенко: Нет. Нет. Вы были правы. Богумил еще в Киеве, до того как его продали в Степовецк, в самом деле находился в группе приматов, которую некий доктор Хромов обучал языку жестов. Программа была приостановлена, а этот Хромов живет теперь в Москве, у него имеется собственная страничка в Интернете…

   Галанов удивленно покрутил головой.

Галанов: Давай сначала воспользуемся обычными методами расследования. Иногда они тоже дают результат. Цыгана знали не только в зоопарке. Некоторые садоводы и арендаторы, их участки находятся рядом с зоопарком, звонили в милицию и жаловались на больший или меньший ущерб, замеченный ими в последнее время.

   Кальченко потянулся, словно кот.

Кальченко: Мамаша с турбазы, то есть управляющая, хотела о чем-то сообщить. Скоро должна прийти.
Галанов: Но почему она не могла нам позвонить?
Кальченко: Понятия не имею.
Галанов: Что там с обувью очень большого размера?

   Бурилов закашлялся.

Бурилов: Чертова простуда. Но уже иду на поправку. Вечером я теперь выпиваю перед сном две бутылки теплого пива.
Галанов: Обувь большого размера.
Бурилов: Да-да. Самый близкий из таких магазинов находится в Октябрьском районе, так они уже целую вечность не продавали пятидесятый размер. В Дарьино есть фирма, торгующая обувью нестандартного размера по каталогу. Их единственные клиенты из Степовецка — два игрока из баскетбольного клуба.
Галанов: Ладно, проверим господ баскетболистов. Есть что-нибудь еще?

   Бурилов покачал головой.

Бурилов: Проверять не нужно. Они в Швейцарии, на игре.
Галанов: Не надо. Это слишком просто.

   В дверь постучали.

Галанов: Войдите!

   Вошла хозяйка турбазы. На голове короткая щетина, крашенная хной, черные джинсы, кожаная куртка, серое от курения лицо.

Германова: Германова Мария. Добрый день. Я управляющая молодежной турбазой.

   Галанов молча предложил ей стул.

Германова: Вероятно, вас интересует, почему я решила поговорить с вами лично. Ах, это вы! (Она взглянула на Стешенко) Мы познакомились на следствии по делу убитого мальчика из Прибойска. (Стешенко кивнул) В газете я прочла, что вы холостяк. Я презираю холостяков.
Стешенко: Я тоже. Можете мне поверить.
Галанов: Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы критиковать моих сотрудников?

   Германова горько улыбнулась.

Германова: Нет, конечно. Итак, к делу. Я тут не одна. За дверью сидит моя сестра. Она думает, что я пришла давать свидетельские показания по поводу магазинной кражи. Ничего лучшего я не придумала. К сожалению, я не исключаю, что этот цыган на ее совести. Но, с другой стороны, я не могу себе это представить. Словом, судите сами.

   В кабинете стало очень тихо.

Германова: Моя сестра изучала политику и занималась спортом. Простите, ваш коллега только что курил. Можно и мне?
Галанов: Официально нет. А так — пожалуйста.
Германова: Благодарю. (Германова закурила) Спорт во всем и виноват. Три года назад она получила травму головы, и после комы это был уже другой человек. Да, она моя сестра, но в то же время моя сестра уже мертва.
Галанов: Как это?
Германова: У нее разум ребенка. Иногда, редко, она размышляет как прежде, и это самое печальное.
Бурилов: Каким спортом она занималась?

   Германова направила на Бурилова горький взгляд.

Германова: Боксом. Женский бокс набирает популярность.
Бурилов: Верно.
Германова: Первым, разумеется, сестру оставил ее друг. Наши родители умерли. Я не могу надолго забирать ее к себе. Она живет, в пансионате, но, конечно, часто бывает у меня, немного помогает на турбазе по хозяйству. Ей нравится быть полезной, во всяком случае, мне так кажется. Была она здесь и в тот день. И видела, как один из наших слесарей прогнал парня. Ее реакция была на первый взгляд смешной: в сознание прорвалось какое-то воспоминание о боксе.
Галанов: А во время гибели первого подростка она тоже была там?
Германова: Нет… (Германова прикусила зубами костяшку пальца) Подумать только, уже второй!.. Заниматься тем, чем я занимаюсь, можно лишь тогда, когда ты любишь молодежь, а тут два трупа за квартал…
Галанов: У вас слесарем работает Тилов, так? А он сказал, что никогда не видел цыганского парня.
Германова: Тилов — что-то вроде помощника слесаря на почасовой оплате. Прислан к нам биржей труда. Правда, держится так, будто главнее всех. В апреле он, к счастью, уйдет. У нас двое настоящих слесарей… Короче, сестра вдруг начала тогда орать: «Ступай следом, справа-слева, приканчивай его», еще что-то в том же роде. Как раз приехала новая группа — досадно.
Галанов: Ну да. Но такие слова… травмированной спортсменки, бывшего боксера…
Германова: К сожалению, это еще не все. На турбазе у меня есть маленькая служебная квартира; я пользуюсь ею не всегда, лишь когда задерживаюсь допоздна. В тот день я как раз задержалась: заболели две сотрудницы, пришлось помочь. Так что мы остались ночевать там. А постоянно я живу в родительском доме. Так вот. Когда она ночует у меня на турбазе, спим мы на двуспальной кровати. Ночью, часа в два, я проснулась — ее не было. Меня это не встревожило — иногда она бродит по ночам. Через полчаса она вернулась — ужасно взбудораженная. Только и повторяла: «Злой парень умер. Злой парень умер». Мне бы сразу позвонить в полицию, но я не решилась. И вот теперь я тут. (Германова тяжело вздохнула) Может, это все-таки не она.
Галанов: У нее обувь пятидесятого размера?
Германова: Нет, а что?
Галанов: Потому что мы обнаружили следы, скорее всего следы преступника, такого необычного размера.

   Германова подумала и вздохнула.

Германова: К сожалению, это не снимает с нее вины до конца. У нас как-то был постоялец с такими большими ногами, он забыл свои ботинки, и нам не удалось их отослать — адрес на формуляре плохо читался. Вот они и стоят у нас — так сказать, трофеи.
Стешенко: Почему вы решили, что ваша сестра могла их надеть?
Германова: Это такие спортивные ботинки, иногда она, что-то вспоминая, ходит в них, запинаясь. Во мне эти ботинки вызывают неприятные чувства: не люблю вспоминать, как моя сестра потеряла рассудок.
Галанов: Можете пригласить сестру сюда? Я буду очень осторожен.

   Германова кивнула и пошла к двери.
Сестра была светленькая, хорошенькая, миниатюрная, суровый вид спорта почти не отразился на ее внешности, но лицо было пустым, глаза бессмысленными.

Галанов: Германова?
Машенька: Вот Германова! (воскликнула она и показала на сестру) А я просто Машенька!

   Галанов откашлялся.

Галанов: Ну, хорошо… Машенька. Кхе. Твоя сестра помогла нам сегодня… поймать вора. Да, вора. Злого. Но, раз уж ты здесь, мы подумали, что ты, пожалуй, тоже нам поможешь…
Машенька: Вы насчет того убитого, того цыгана? (Она склонила голову набок и улыбнулась) Теперь он на небе!
Галанов: Да, конечно. Знаешь ли ты что-нибудь о… том случае?
Машенька: Ясное дело. (и с сияющей улыбкой взглянула на сестру) Разве я тебе еще не говорила?

   Германова покачала головой.

Машенька: Там был черт! (засмеялась Машенька) Черт, я видела!

   Галанов грустно посмотрел на хозяйку турбазы, та лишь пожала плечами.

Машенька: Вы откуда? Вы все здешние? «Игорь Доха».
Кальченко: Те трое из Степовецка, а я из Прибойска.
Машенька: Ах, я не знаю никого из Прибойска, ах, извини.

   Галанов поднялся со стула.
Галанов: Спасибо, ты там очень помогла.


24

   Светлана и ее дочь Таня в доме в Прибойске.

Светлана: Слушай, мы с Галановым в последнее время не очень ладили, ты это поняла. Теперь ты поправилась, и, думаю, мы скоро поедем. Да?

   Светлана сидела на софе, обняв своего кукушонка и прижавшись щекой к щеке Тани. Внезапно она почувствовала влагу на своем лице. Девочка плачет.

Таня: Я не выдержу, если вы расстанетесь. Я хочу жить в семье. С вами.

Светлана поплакала вместе с девочкой.
Они ревели, всхлипывали, сморкались. Носы у обеих покраснели. Восхитительная картина!

Светлана: (еще не отошедшая от плача) Ты ж постоянно фыркаешь и всем своим видом показываешь, какими нелепыми считаешь своих приемных родителей.
Таня: В переходном возрасте так бывает и должно так быть.
Потом я опять стану хорошей. Мы проходили по биологии.


25

   В управлении милиции.

Галанов: Ботинки пропали. Германова не могла объяснить, где они. Парадоксы!
Кальченко: Я тут поинтересовался, кто же не жаловался на кражи цыгана. Скорее ради шутки. Из владельцев садовых участков только у Слюминой вроде бы все в порядке.
Стешенко: Чего искать — только надрываться, мы ведь знаем, что это был черт. А бедная Машенька не могла тащить через зоопарк восемнадцатилетнего парня.
Галанов: Не могла. И все-таки, может быть, постараемся что-нибудь извлечь из ее слов?
Бурилов: С таким же успехом мы могли бы побеседовать с гориллой.

   Галанов и Стешенко переглянулись.

Кальченко: Она была на улице, — сказал Кальченко, — и могла что-нибудь увидеть. Или сделать…
Галанов: Или не могла… А мы проверяли сады как возможное место преступления?

   Стешенко пробежал глазами несколько листков.

Стешенко: Нет. Пока только зоопарк и в округе. Еще турбазу. Как раз теперь, когда пропали ботинки, кое-что говорит…
Галанов: В общем, мы не нашли никаких следов самого преступления ни в зоопарке, ни на турбазе, ни где-то поблизости.
Кальченко: Тогда место преступления может находиться где угодно. Кто-то убил его, положил в машину…
Галанов: Ты забываешь, что парнишка шуровал на садовых участках — у нас нет никаких данных, что он бывал где-то в городе. И, возможно, среди тех людей, которые теперь заявляют о кражах, настоящих или мнимых, найдется и тот, кто застиг его на месте преступления. Пожалуй, в таком случае я бы не стал жаловаться в милицию…
Кальченко: С утра пораньше я зайду на участок этой Слюминой. Мне нужно немного ознакомиться с местностью — как приезжему…

   Прибыли по вызову слесаря из турбазы Шустов и Иванов.

Шустов: Мы мальчишку не видели. К той истории мы не имеем никакого касательства.
Иванов: Мы вообще тут ни при чем!
Галанов: Никто вас не обвиняет. Германова сказала только, что вы один раз прогнали мальчишку. Конечно, я заинтересовался.
Иванов: Хозяйка неправильно нас поняла. Ее при этом и не было! (Иванов с беспокойством покосился на Бурилова. Тот кивнул.) Но ясно же: Шусти…
Галанов: Шусти?
Иванов: Мы знаем друг друга со школы. Но только до седьмого класса, там он остался на второй год, а потом совсем вылетел.
Шустов: Сам-то!
Иванов: Ты мазал соплями мое полотенце, когда мы плавали!
Шустов: Не ври!
Иванов: Точно!
Галанов: Хватит чепуху молоть. Я понял из слов Германовой, что она видела вас обоих, потом и сестра тоже…
Шустов: Что? Моя сестра? У меня нет сестры!
Иванов: Послушайте меня! Дело было так. Тилов — он ненавидит весь мир, терпеть не может чурок — прогнал цыгана. Мне рассказала повариха, и еще про то, что сестра управляющей, бедняжка, так кричала. Ну и тогда я пошел к хозяйке и рассказал ей, что я его прогнал. Потому что… Я все сказал.
Галанов: Ладно. Вы свободны.

26

   В управлении милиции.

Галанов: Тилов… Значит, хотел нас перехитрить? И раз я теперь знаю, что он видел парня, в дело снова вступит катаракта… Ладно, придется с ним немножко поговорить. Теперь мы подождем, что нам сообщит Кальченко про садовые участки. Где Стешенко?
Бурилов: Вы ведь сами недавно послали его к Адарову. Чтобы он доложил ему о положении дел! Забыли? Обо всем?

   Галанов молча кивнул.

Бурилов: (утешил) Я никогда не помню, как ложился в постель. Это нормально.

   Вошел Стешенко, за ним двигался Адаров.

Стешенко: (возбужденно) Меня осенила идея! Как раз когда я рассказал все товарищу полковнику, меня осенило! У меня идея!
Бурилов: (лукаво) Неужели у тебя появилась идея?
Стешенко: Да, именно. (Стешенко неуверенно взглянул на Адарова) Или все это полная ерунда?
Адаров: Мне интересно, как Галанов отнесется к вашей идее.
Стешенко: Короче, Машенька, эта несчастная спортсменка, называла ведь всех нас, степовежцев, «Игорь Доха», то есть именем нашего мэра…
Галанов: Я знаю, как зовут нашего мэра. Что дальше?
Стешенко: Машенька когда-то изучала политику! Вероятно, оттуда и обрывки воспоминаний… Для Кальченко она не нашла никакого политика, помните?
Бурилов: Для Прибойска это типично. Безликий городишка мелких чиновников.
Стешенко: «Это был черт», — она так сказала, — возможно, Геннадий Чертов – глава партии националистов. Возможно, она имела в виду, что преступник был из националистов?

   Галанов встал, сел, прокашлялся.

Галанов: (воскликнул) Тилов ведь националист!
Адаров: Кто такой Тилов?

   Вошел Кальченко.

Кальченко: Я обнаружил взломанный садовый домик, подозрительные признаки борьбы, следы спортивных ботинок возле ежевичной посадки, а Слюмину — в ее двухкомнатной квартире. Тупая как пробка, недавно овдовевшая, она пока еще была готова составить счастье для своего избранника. На этот раз им оказался небезызвестный следствию Тилов.


27

В управлении милиции. Галанов и его группа, Адаров, Тилиов.

Галанов: Нам уже известно почти все, Тилов. Мы даже можем не справляться с записями… (все же Галанов взял несколько распечаток и прочел) «Родился в тысяча девятьсот… . Профессия — автомеханик. Член националистической партии. Бездетный брак. Жена умерла. Затем повышенная активность в среде правых экстремистов… Переезд в Степовецк.» Вероятно, партийное задание. Однако такой специалист по конспирации, как вы, разумеется, этого не признает. Возможно, вы поддерживаете контакты с правоэкстремистами. В любом случае этого достаточно, чтобы заинтересовать следствие. Почему вы, кстати, не служили в армии?
Тилов: Я не любил Советы.
Галанов: Кто бы сомневался. Но вас не по этой причине не взяли в армию, а потому, что вы избили до полусмерти гражданина Ливана. Два года тюрьмы, переезд в Степовецк в середине девяностых. С тех пор вашу жизнь в основном финансирует государство.
Тилов: Я охотно беру еврейские деньги, когда при этом не должен пожимать еврею руку.
Галанов: Но вряд-ли вы пойдете по политической статье,
Вы провалились по своей глупости. Хотели исправить то, что натворили, но не вышло. На этот раз вы проиграли. Если вы чистосердечно признаетесь, возможно, это произведет хорошее впечатление. Не исключено, что вы пойдете по статье «убийство по неосторожности».
Тилов: Всякий нормальный человек будет в шоке, если внезапно увидит, что кто-то разоряет его собственность. Разве нет?
Галанов: Непременно. Даже если это не ваша собственность, а Слюминой.

   Тилов помедлил, открыл рот, закрыл его снова, потом нехотя признался.

Тилов: Это сделал я. Цыган забрался в наш сад, в наш садовый домик, сел своей грязной задницей в мое кресло. Я только хотел взглянуть, все ли в порядке, зимой мы редко там бываем. Перед моим дежурством в зоопарке…
Адаров: Как вам удалось получить две таких работы?
Охранника в зоопарке и слесаря на турбазе…
Тилов: Просто не нужно раскрывать на бирже труда все свои карты — каждый человек заслуживает второго шанса в жизни, и это только маленькая хитрость…
Галанов: Продолжайте, Тилов.
Тилов: Когда я вошел, он спал. Я принес из сарая лопату. Потом он проснулся, побежал прочь, споткнулся, и тогда…

   Тилов бесстрастно развел руками, как бы говоря: со всяким может случиться.
Галанова аж замутило от отвращения.

Галанов: И потом этот жалкий мерзавец изображает из себя опытного преступника. Но все делает неправильно. В автомобиле, принадлежащем его спутнице жизни, полно плохо вытертых следов крови. Итак, он решает ехать на турбазу, надеть там огромные ботинки и изобразить, так сказать, серию. Полиция глупей, чем я, подумает, что это был кто-то другой, — так он размышлял. Пару дней все шло хорошо, Тилов. Пару дней мы были идио… (Галанов поймал скептический взгляд Адарова и поспешил исправиться) Ну… пару дней я был идиотом. Ведь у вас и катаракты никакой нет, точно? Вам, конечно, было тяжело, но вы справились. Парня на плечо — и вперед. Вас никто не видел. Как вы ухитрились не оставить следов крови?
Тилов: Натянул ему на голову пластиковый пакет и завязал.
Галанов: (после паузы) А ведь следы крови в зоопарке ничему бы не повредили. Наоборот, помогли бы вам, если бы вы сообщили, что в зоопарк кто-то проник! И обувь вы зря не выбросили.

   Тилов молча кивнул, соглашаясь.

Адаров: А первый мальчишка? Не ваших ли рук дело? Может, тоже ударили, не рассчитав сил? Вы работаете на турбазе и в зоопарке! Возможно, вы решили, что это он прорезал дыру в ограде!
Тилов: Ах, так! Значит, уже не убийство по неосторожности, а двойное убийство? Вы меня обманули? Все, больше ни слова от меня не услышите.
Адаров: У вас есть алиби? Может, вы хотя бы с супругой телевизор смотрели?

   Галанов не выдержал и дотронулся до локтя Адарова: шеф чересчур разгорячился. Тилов молчал, злобно глядя в пол, пока его не увели.

Адаров: Я сожалею. Не смог сдержаться. Как вы думаете, легко ли мне слушать такие мерзости!
Галанов: Ясное дело. Но давайте все же подумаем вот о чем: во втором случае преступник действовал глупо, по-идиотски, чего не скажешь про предыдущее убийство. Тилов — полный кретин, это всем понятно.
Кальченко: (подавленно) Ах, теперь я вообще не знаю, что и думать. Возможно, вы, полковник, все-таки правы. А если нет, значит, убийцей была обезьяна. Возможно, я погорячился с этим Федором Друниным. Что мы в итоге знаем точно?
Бурилов: Что касается меня, то я точно знаю, что неплохо бы нам пропустить по кружечке.
Адаров: Дельное предложение. Вот и отправляйтесь. Вы неплохо поработали и заслужили отдых. В следующий раз я охотно к вам присоединюсь.


28

   На другой день в управлении милиции.

Адаров: (растроенно) Тилов покончил с собой. Разбил голову о стену камеры. Тилов мертв.
Стешенко: Мертвый убийца — не такая уж и трагедия. Или все же варварство — так относиться к человеческой жизни?
Адаров: Остался ли теперь хоть какой-то шанс выяснить, что случилось на самом деле? Боюсь, что нет.
Галанов: Вы не совершили никакого преступления. Только высказали свое подозрение. А он был грязной свиньей.
Адаров: Так и надо на это смотреть. Я постараюсь.
Бурилов: Бывают такие дела.  Многое так и остается во мраке.

   Адаров ушел. Зазвонил телефон. Стешенко взял трубку, выслушал, несколько раз кивнул.

Стешенко: Журналисты уже все прознали. Но за то положительная статья о нас, несмотря на самоубийство. Некоторые расценивают это как признание. Другие держатся версии об обезьяне. Тем более что мы располагаем фактами в пользу обеих версий.
Кальченко: (грустно) А я, вероятно, никогда не узнаю, имелось ли в моих подозрениях хоть зерно истины…
Галанов: (неожиданно) Помнишь, Бурилов, ты как-то говорил, что мы можем допросить бедняжку Машеньку с таким же успехом, как и обезьяну?
Бурилов: Нет, не помню. Кстати, прежде вы нам то выкали, то тыкали. Теперь же почти всегда говорите «ты». Это показательно: наша группа сплотилась вопреки всем невзгодам.
Галанов: Хорошо. Или плевать. Может быть, нам все же удастся опросить обезьяну. Как думаешь, Стешенко? 
Стешенко: Я сейчас найду об материал в интернете.

   Кликнув мышью, Стешенко вытащил из принтера пару листков.

Стешенко: (бегая глазами по листкам) «Окончил школу в Мариуполе»… Изучал лингвистику и биологию в Киеве»… Ну да, в … вот-вот: «Что бы ни говорили мои критики и недоброжелатели, подопытные приматы безусловно проявляли способность к языковому общению по предложенной мной языковой дефиниции — коммунинету». Понятия не имею, как это правильно произносится. «И я в любое время могу и готов это доказать». Бред какой-то, как вы думаете?
Галанов: (взволнованно) Дай мне номер телефона! Нет, не надо!

   Галанов запустил пальцы в редеющую шевелюру.

Галанов: Стешенко! Получается, мы станем допрашивать обезьяну?!

   Галанов и Стешенко переглянулись.

Стешенко: Верно. Только мы одни не справимся.
Галанов: Нет, не справимся.
Стешенко: А ведь обезьяна жестикулировала, пыталась что-то объяснить. Это наш последний шанс.

   Галанов уставился на цифры.

Галанов: (в сторону) Телефон в Москве. Гораздо лучше было бы сейчас выспаться. Но ведь я видел собственными глазами, как Богумил что-то изображал жестами.

   Галанов сел к своему письменному столу, тяжело вздохнул и набрал номер телефона доктора Бориса Андреевича Хромова. Ждать пришлось недолго. Через два гудка трубку подняли.

Хромов: Хромов слушает.
Галанов: (в трубку) Мы зашли в тупик с нашим расследованием и нуждаемся в вашей помощи. Может горилла говорить или нет?! Возможно ли это вообще?
Хромов: Тут я должен кое-что объяснить… Видите ли, в процессе лингвистических исследований я заметил, что между морфологией и синтаксисом зияет пропасть, впрочем, вам это ни о чем не говорит… Видите ли, слова и фразы — разные категории.
Галанов: Да, слова — это слова, а фразы — это фразы.
Хромов: Распространенная концепция, — засмеялся его собеседник. — Моя модель заменяет эти частные определения, превращающие грамматику в подобие кулинарного рецепта, понятием «коммунинет», производным от слов «коммуникация» и «сеть» — по-английски, конечно…
Галанов: Да-да!
Хромов: Это довольно тяжело объяснить дилетанту. Традиционные грамматические модели опираются на информацию, которая делится на сегменты: фонему, морфему, слово, фразу, текст… Мое коммуникационное понятие определяет бесконечные плоскости общения. Сложное взаимодействие между температурой воздуха и ветром также образует коммунинет, который мы хотя и можем интерпретировать, но не в силах непосредственно понимать. Все вокруг — коммуникация, так говорил еще Вацлавик — американский психолог…  Он трактует язык как особую форму бытия, включая в него язык тела и мимику. Всё вокруг нас — разговор без слов, это заметил еще Гегель. Да, произнесенное слово — исключение, исключительный случай коммуникации! Всё в мире хочет обмениваться информацией; синтез, природа, эволюция — все это разговор.
Галанов: (в сторону) У меня идет голова кругом. (в трубку) Так может нам помочь Богумил? Вы можете нам помочь?
Хромов: Я убежден в этом! Я охотно приеду, если вы мне оплатите проезд…
Галанов: Да, конечно. Он умеет говорить как человек?
Хромов: Нет. Он осуществляет коммуникацию в другом коммунинете…
Галанов: Но вы сумеете его понять?
Хромов: Думаю, сумею.
Галанов: Почему ваши исследования были прерваны?
Хромов: Почему при жизни Ван Гога не была продана ни одна его картина? Почему Фрейд так поздно стал профессором? Я и переехал потому из Киева в Москву, что здесь больше вкладывают в будущее.


29

   Дома у Галанова. Светлана и Таня приехали из Прибойска.
Все старались, как могли. Галанов приготовил ужин, на вкус он получился не очень, но Светлана и Таня бурно хвалили все блюда. Непривычно мирная девочка быстро ушла спать.

Светлана: Вот только я ничего тебе не привезла…
Галанов: Ничего, ничего, что ты! Хорошо, что мы опять… Ой, смотри: сегодня будет «Кавказская пленница», тебе ведь нравилось.
Светлана: Я так устала…
Галанов: Ну да, понятно…

   Молчание, кончики пальцев соприкоснулись.

Галанов: Мы придумали… я выдвинул версию… я уверен, что обезьяна в зоопарке что-то пыталась нам объяснить, и мы говорили с тренером… Или дрессировщиком?…
Светлана: Многое говорит в пользу того, что расследование нужно продолжать, я тоже в этом уверена. Но… У вас есть результаты?
Галанов: Тебе это интересно, да?

       Галанов  пошел в кладовку и протянул руку к месту, где стояла водка. Ее там не оказалось.

Галанов: А водки нет. Таня пьет?!
Светлана: Я допила остатки еще перед отъездом.
Галанов: Очень мило!
Светлана: Не стоит благодарности. Кстати, для изучения языка горилл тебе, случайно, не придется поехать в Прибойск?
Галанов: Значит, тебе не дает покоя ревность — между прочим, абсолютно беспочвенная, — а на гибель человека тебе наплевать?

   Светлана распахнула балконную дверь и принялась курить, часто и глубоко затягиваясь.

Светлана: Значит, моя ревность к Кулеевой беспочвенна?
Галанов: Да конечно! Хромов…
Светлана: (не расслышав) «Халва»? У нас нет халвы, а что, надо было купить?
Галанов: При чем тут халва? Я говорю про доктора Хромова, он работал с Богумилом, гориллой из зоопарка. Он скоро приедет, и мне надо поговорить со следователем прокуратуры Кривошапко.
Светлана: Хромов, Богумил! С ума сойти! И что же, мой коллега Кривошапко должен дать согласие на допрос обезьяны?
Галанов: Ну, вроде того…
Светлана: Тогда я точно могу появляться на работе только в парандже! Ладно, Борис, хватит говорить на эту тему! Пожалуйста! Фильм начинается.
Галанов: Чем мы займемся завтра? То есть я имел в виду воскресенье. Может, съездим куда-нибудь?
Светлана: Может быть.


30

   В прокуратуре. Галанов и прокурор  Кривошапко.

Кривошапко: Галанов?
Галанов: Геннадий Семенович, позвольте мне еще раз вернуться к первому убийству в зоопарке.

   Кривошапко, тряхнув молодежной стрижкой, откинул с лица прядь волос.

Кривошапко: Зачем?
Галанов: У нас появился подозреваемый…
Кривошапко: И признание.
Галанов: Точно так. (в сторону) А под глазами круги — от бессонницы. (к Кривошапке) Дела-то у вас неважнецкие!
Кривошапко: Все-то вы замечаете, Борис Анатольевич. А вы помните, как однажды оказали мне любезность, заразив ветрянкой?
Галанов: Ну, это некоторое преувеличение.
Кривошапко: Да? Ведь вы же хотели, чтобы коллега Светлана продолжала вести интересное дело? Я-то хорошо помню.
Галанов: Столько воды утекло с тех пор!
Кривошапко: После ветряной оспы у взрослых бывают осложнения, у меня — опоясывающий лишай.

   Галанов опустил голову.

Кривошапко: Вы ничего не хотите мне сказать по поводу смерти подозреваемого? Ведь нехорошо, если выяснится, что вы из мести препятствовали расследованию. Признание самоубийцы всегда попахивает допросом с применением пыток. Кстати, я бы не имел ничего против, если бы мы могли это доказать.
Галанов: Мы не применяли к нему недозволенных методов.
Кривошапко: Ну, что там у вас по поводу первого убийства в зоопарке? О! Вопреки вашим привычкам вы даже принесли что-то написанное?
Галанов: Да, и мы также хотим… Я тут написал, то есть велел написать…
Кривошапко: Тут не написано, какого именно свидетеля вы хотите опросить, указано лишь то, что это произойдет в зоопарке.
Галанов: (невинно) Не написано? Должно быть, коллега Стешенко забыл написать, а я сейчас не помню фамилию.
Кривошапко: Ах, да ладно! (Кривошапко пошарил под столом, достал термос и дрожащими руками налил себе чай. Галанову чаю он не предложил.) Не так уж это важно. Итак, вы рассчитываете добиться особого психологического воздействия, проводя опрос на территории зоопарка?
Галанов: Вот именно.
Кривошапко: Ну, хорошо, действуйте. —

    Кривошапко  подписал бумагу.
Потом у себя в кабинете Галанов позвонил начальнику управления Селезневу.

31

   Управление милиции. Галанов и начальник милиции Селезнев.

Селезнев: Ну, Галанов, что вы имели в виду? Что за срочность? Что свело нас здесь в такой поздний час? Господи, сколько лет промелькнуло? Ведь мы давно знаем друг друга? Двадцать лет?
Галанов: Три года.
Селезнев: Хм, тоже немало.
Галанов: У вас тут на столе стояла чаша с камешками. Гладкие такие камешки, они скользили меж пальцев…
Селезнев: Ладно, хватит разговоров. Что вы хотите?

   Галанов набрал в грудь воздуха.

Галанов: Мне требуется ваше согласие. Я хочу допросить гориллу.
Селезнев: (взволнованно захихикал) Это что, международная сенсация с гориллой? Я охотно созвал бы конференцию. Еще хотя бы раз…
Галанов: Кто знает! В общем, дело пока не носит международный характер, но почти…
Селезнев: Ну-ну!
Галанов: Дело в том, что Степовецкий самец гориллы… умеет говорить.
Селезнев: Невероятно! Откуда вы знаете?
Галанов: Он сам мне сказал.
Селезнев: Вот это да! Однако тут есть проблема!
Галанов: Какая же?
Селезнев: Откуда вы знаете, что горилла не лжет? Что тот самец не солгал, когда сообщил вам, что умеет говорить?
Галанов: Мы сможем доказать это научным путем.
Селезнев: Это хорошо. Наука дает знание! Но я после разговора с Адаровом… вы помните… он рвется на мое кресло, а потом его распилит… этот черный человек… Мне пришлось, пообещать ему, что до своего медицинского обследования я не приму никаких решений, не посоветовавшись с ним, понимаете? Я уже говорил вам об этом, точно? Точно, Галанов?
Галанов: Разрешение — еще не решение!

    Селезнев надолго задумался.

Галанов: (в сторону) Умственная деградация на лицо.
Вот что остается от отъявленного карьериста, усердного, одержимого так называемыми инновациями и глупого как пробка, если отнять у него почет и власть, — трепещущая, смятенная, боязливая душа.
Селезнев: Вы правы. Разрешение вам дано. Пойдемте.
Галанов: Мне нужна еще подпись для директора зоопарка.

   Селезнев подписал бумаги.

Галанов: (в сторону) Как ни странно, все идет по плану, аж даже жуть берет.


32

    В управлении. Группа Галанова в своем кабинете. Селезнев.

Галанов: Адарова не станем посвящать в свой план, хоть это и нарушает наш уговор.
Бурилов: Да он в обморок хлопнется от нашего плана! Ха-Ха!
Кальченко: Мы чуточку похожие на школьников, которые затевают очередное озорство и уговаривают друг друга, что ничего особенного в этом нет — подумаешь, подложить бомбочку в портфель зануды-учителя.
Галанов: Что там Хромов? Бурилов, ты позаботился о нем?
Бурилов: Да, ясное дело, я перепеленал его, сменил памперсы и покормил грудью.
Галанов: Перестань паясничать! Он приедет сегодня вечером?

   Бурилов вытащил из внутреннего кармана пиджака записку.

Бурилов: В двадцать минут восьмого на четвертый путь.
Галанов: Надо его встретить и окружить вниманием, ведь он главная фигура в нашем плане.
Стешенко: Я беру его на себя.

   Раздался стук в дверь — появился Селезнев. Он дрожал всем телом. Заговорил еще с порога.

Селезнев: Я должен заявить открыто и желаю это сделать. Вы все заметили, вероятно, что мои дела идут неважно. Мое будущее висит на шелковой ниточке, вода подходит к самому горлу, и все рушится в пропасть. Моя жена ушла, теперь это уже ясно. Галанов, вы помните наш вчерашний разговор? (Галанов кивнул) Его ведь не было, не так ли?
Галанов: Нет, он состоялся.
Селезнев: (возопил) Я прохожу медикаментозное лечение. Я был вчера… я не знаю, я плохо переношу лекарства, которые мне приходится принимать. Мне бы хотелось, ну, в общем, мое разрешение… переделать в запрет.

   Галанов молчал.

Селезнев: Пожалуйста. Возможно, я ошибался в первые годы нашей совместной работы, но теперь… Ведь мы давно работаем вместе, тянем одну лямку, вытаскиваем телегу из грязи, мы вчетвером, даже впятером, если считать меня, осел идет позади… все эти совместно проработанные годы…
Галанов: Двадцать лет. Сожалею, товарищ полковник. Эксперт, который будет допрашивать гориллу, уже в пути.
Селезнев: А Кривошапко?
Галанов: Санкционировал опрос свидетеля, если вы дадите добро.
Селезнев: Он дал на это согласие? На опрос обезьяны?
Галанов: Надо ли говорить каждому встречному про все
подробности операции?
Селезнев: Вы ужасный человек! Я болен!
Галанов: Я вам не лгал. До того как оказаться в Степовецке, в Киеве этот самец гориллы входил в небольшую группу, с которой велись исследования по языковой программе. Он обучен жестам языка глухонемых. Его учитель едет сюда, чтобы быть переводчиком.
Селезнев: Но если он лжет, этот самец? Ему нечего терять! Его никогда не выведут на чистую воду! Вы это понимаете?
Галанов: Мы это сделаем. Я очень сожалею, но мы это сделаем.

   Селезнев растерянно посмотрел на Галанова.

Селезнев: А если я попрошу вас вместо этого опросить другую обезьяну?

   Все промолчали, и он ушел.

Бурилов: Хреновые дела. Мне его почти что жалко. Правда, совсем немного, чуточку.
Кальченко: Пошли поедим. Мне надо отвлечься, я слишком разволновался…


33

   В управлении.
Доктор Хромов, в белом костюме, с коричневым шарфом на шее, важно вошел в кабинет, эскортируемый Стешенко, и, привстав на цыпочки, огляделся.

Хромов: Ну, господа, ваши владения выглядят не лучше, чем у нас в университете.
Галанов: Никто и не утверждал, что они лучше. Добрый вечер.
Хромов: Приветствую вас, Борис Анатольевич! Мы говорили с вами по телефону. А вы, видимо…
Кальченко: Кальченко.
Хромов: И вам тоже прекрасного доброго вечера! А вы четвертый в связке, господин…
Бурилов: Бурилов. Виталий Бурилов.
Хромов: Бурилов… Теперь мы познакомились. Чудесно!
Галанов: Ваше участие ограничится исключительно переводом. Сейчас мне не хотелось бы называть детали, чтобы вы могли без всякого постороннего влияния передать нам, что сообщит Богумил.
Хромов: Я правильно вас понял, дражайший Борис Анатольевич, что вы хотите выяснить, не имеет ли какой-нибудь негодяй отношения к убийству? Или к двум убийствам? Либо он, невинен как ягненок?
Галанов: Да, точно. Вы ведь сказали, что гориллы почти такие же сложные, как и мы…
Хромов: Ну да. Они похожи на нас. Но, горилла не обладает коммунинетом «этика», вы слишком на многое надеялись, когда ожидали, что Богумил способен как-то вам помочь…
Галанов: (объятый подозрением) Теперь, пожалуйста, послушайте вы. Ведь мы вас спрашивали, можете ли вы помочь, так? И вы согласились приехать сюда.
Хромов: Да-да, но… вы постарайтесь вспомнить точно, что я вам сказал, господин следователь… Вы спросили, могу ли я при попытке коммуникации с моим Богумилом помочь вам в раскрытии преступления, и я сказал «да».
Стешенко: Так мы только этого и хотим.
Хромов: Ну… Определенный обмен на общем уровне…

   Галанов почуял недоброе.

Галанов: Ах так. Вы думали, что мы зададим общие вопросы, и вы просто сообщите, что горилла сделала то или иное многозначительное замечание. Что-то вроде: я видел сознавшегося убийцу, он действительно похож на злодея… Чтобы и нам понравилось, и внимание прессы на вас обратило! Тогда вы снова сможете привлечь ее на сторону своего проекта.
Хромов: (фальшиво воскликнул) Да нет же! Но я все-таки должен немножко представлять, что вы хотите услышать от обезьяны.

   Не успел Галанов осознать масштабы катастрофы, грозившей перерасти в публичный скандал, как открылась дверь.
В кабинет вошла Светлана в сопровождении молодой блондинки. Ах, да что там! — она грозно вступила в него, как вступает полководец в захваченный город, отдавая приказ — пленных не щадить.

Светлана: Добрый вечер. Галанов, не смотри так обалдело, тебе это не идет, верни свой обычный, пустой и идиотский взгляд. Ты хитро придумал — разместить за свой счет гостя, о приезде которого не хочешь объявлять официально. И очень хорошо, что ты дал в отеле свой домашний телефон на случай возможных проблем. Хорошо, но уже не так хитро!
Галанов: (простонал) Это Кальченко. Кальченко, ты дурак!
Кальченко: Я ведь давал номер вашего мобильного… нет, пожалуй, все-таки домашнего.
Светлана: Увы, господин Хромов, «Спартак» просит прощения, там нет ни одного номера с окнами во двор. Придется вам ночевать на улице.

   Хромов изобразил легкий поклон.

Хромов: Это ничего, я благодарю вас.

   Однако по  лицу Хромова разлилась бледность, не благородная, а скорее восковая. Он вновь и вновь бросал украдкой испуганные взгляды на спутницу Светланы.

Светлана: Это Мария Огнева, Ты помнишь, Борис, на той единственной прогулке на море, когда мы почувствовали нечто похожее на отпускное настроение, я рассказывала тебе про нее? Что молчишь? Ты вообще-то помнишь, кто я такая? А?

Галанов: Ты Светлана, а мне ты рассказывала про…
Огнева: Глухую. Я читаю по вашим губам, не удивляйтесь.
Я работаю учителем в школе для слабослышащих и глухих, кроме того, веду курс языка жестов в Педагогическом институте.

   Огнева зло сверкнула глазами на Хромова — тот в легкой истерике теребил бахрому на шарфе.

Огнева: Мы с вами ведь уже знакомы, господин Хромов?
Хромов: Да, весьма возможно, четыре года назад или…
Огнева: На Миланском конгрессе вы были самым слабым «жестовиком» и своим непрофессионализмом навредили нашей репутации.

   Огнева перешла на язык жестов. Галанов воспринимал их разговор как непонятную игру пальцев, ладоней и рук. Хромов отвечал медленно и неуклюже.

Огнева: (презрительно констатировала) Жестовый сленг. Представьте себе, вы спрашиваете у кого-нибудь, который час, а он называет вам день недели. Белиберду с коммунинетом он тогда и выдумал, чтобы выдать за язык то, что показывали его гориллы.
Хромов: Между прочим, я благодаря…
Огнева: Говорите в мою сторону, тогда я смогу понимать вас по губам.
Хромов: Между прочим, на основании того, что вы только что назвали белибердой, я получил ученую степень.
Огнева: Когда мне позвонила Светлана, я… Не смотрите на меня так — уже продаются телефоны с программами перевода звука на текст. Так вот, я сообщила ей, что Хромов заметно преувеличил свои заслуги, да и докторскую степень он получил в небольшом и мало кому известном университете.

   Галанов не знал, как ему вмешаться, и, в конце концов, поднял кверху руку (чуть не прищелкнув пальцами по рассеянности).

Огнева: (обратила внимание) Да?
Галанов: Так, значит, по вашему мнению, невозможно, чтобы горилла идентифицировала убийцу языком жестов?

   Огнева улыбнулась не без сострадания.

Огнева: Если вам повезет, горилла может в лучшем случае сообщить, что хочет резинового медвежонка или отказывается от кочанного салата.

   Ответом было озадаченное молчание в исполнении группы Галанова.

Хромов: (пролепетал) Но я считаю, что это уже достижение, я хочу сказать, что это все-таки не…
Галанов: (ледяным тоном) Вы сами оплатите отель, включая салат и резинового медвежонка.
Хромов: Да, всенепременно.
Галанов: (заревел) А теперь вон! Вон, фашист лингвистический!

   Хромов ушел.

Бурилов: Браво! Защищайте основы нации!
Светлана: Ну почему ты предварительно не поговорил со мной? Почему?

   У Галанова заболела голова, чуть заметная пока пульсация предвещала приступ мигрени.

Галанов: (медленно) Я весьма признателен за помощь. Но сейчас хотел бы остаться с коллегами.

   Светлана кивнула.

Светлана: Тогда не буду мешать.

   Не прощаясь, Светлана двинулась к двери.
Поднялась со стула и Огнева. Галанов успел ее остановить.

Галанов: С тех пор как у меня возникла идея с гориллой…
Я просто помешался на ней. Прямо хоть в клетку садись рядом с Богумилом.
Мы пока еще не отменили опрос свидетеля в зоопарке. Так давайте попробуем, если вы согласитесь помочь. Ничего другого мне сейчас не приходит в голову. Убит мальчик, преступник не найден.

   Огнева помолчала, смотря на просящего жалкого Галанова.

Огнева: Хорошо. Вы мне позвоните.

   Огнева вышла вслед за Светланой.

Бурилов: Как она слышит, что звонит телефон? Подозрительная она, вот что я вам скажу.


33

   В зоопарке. Директор зоопарка Горбуля стоял у главного входа.

Гобуля: Сколько времени это займет?
Галанов: Трудно сказать, вероятно, недолго.
Горбуля: Все равно потребуются значительные затраты: придется привлечь нескольких сотрудников. Еще вы сказали, что непременно хотите опросить Богумила на улице. Там все еще холодно.
Галанов: Я подумал… я полагаю… Если горилла что-то и может сообщить нам, то только там…
Горбуля: (резко) Значит, я все-таки понял вас правильно! Я считаю, что это галиматья или блеф. После всего, что нам пришлось перенести!

   Приехала Огнева. Молча и торопливо они шли к Богумилу.

Галанов: Спросите у Богумила, видел ли он когда-нибудь меня.

   Руки Марии Огневой стремительно замелькали.

Горбуля: (проворчал) Чтобы обезьяна разговаривала жестами? Вы меня за дурака считаете? Неужели я упустил бы такой аттракцион для публики? (Горбуля онемел) Богумил действительно делает отнюдь не случайные жесты.
 
  У Галанова бешено стучало сердце.

Галанов: Неужели, в конце концов, что-то получится?
Огнева: Эта обезьяна «говорит», что хочет бананов или других фруктов. Вероятно, она использует жесты, которые ей сто раз демонстрировал Хромов, лишь подражая, без определенного содержания. При старании тут можно разглядеть какие-то знаки симпатии, расположения, ласки. Если хотите: она «говорит», что любит фрукты и не прочь их сейчас получить. Возможно даже, что вы вызываете у нее симпатию. Но вас она не знает.
Галанов: Вот видите, Богумил много чего сообщил!
Горбуля: Что именно?
Бурилов: (рявкнул) Послушайте, вы, тут ведь идет следствие.
Галанов: (тяжело) Хватит, Бурилов. Ничего важного горилла не сообщила.

   Молчание.

Горбуля: Я буду жаловаться!
Галанов: Скажу по секрету, я сам на себя жалуюсь.
Огнева: Вам я еще нужна?
Галанов: Нет, спасибо, Мария.


34

   В кабинете у Адарова.

Адаров: Вы воспользовались слабоумием Селезнева.
Вы хладнокровно использовали этого одряхлевшего человека, чтобы за моей спиной провернуть сомнительное дельце, которое при положительном исходе могло войти в историю.

   Галанов кивнул.

Адаров: Следователя прокуратуры Кривошапко вы просто обманули, но он сам дал себя надуть. Он будет молчать. А вот Селезневу теперь конец.
Вы лучше уж молчите! (воскликнул Адаров, обращаясь к Галанову, который рта после приветствия не раскрыл, и налил себе кофе в чашку с надписью «для Помпона».)

   Именно в это мгновение Галанов нарушил молчание и вежливо поинтересовался.

Галанов: Близкие зовут вас Помпон?

   Адаров в отчаянии сжал руки.

Адаров: До недавнего времени — скажу вам, хотя это совсем не относится к теме нашего разговора, — я тренировал юношескую команду по баскетболу, и они прозвали меня Помпон. Не знаю почему, да если бы и знал, вас это не касается. Я бросил ребят из-за назначения в Степовецк, и эта чашка — прощальный подарок.
Галанов: А! По баскетболу.
Адаров: Я знаю, что вы подумали, для вас я типичный негр. Жесткий, успешный, заботится об уличных детях. Проклятие!
Между прочим, я негр только наполовину, просто у меня темный цвет кожи. Моя мать, глупая девчонка, поехала в Индию и трахалась там с африканским строителем, а тот через три недели угодил под автобус.
Галанов: Но потом он поправился?
Адаров: Нет, разумеется, он умер! Черт, черт, черт!!! Автобус! Как может поправиться человек, если его переехал автобус! Набитый до отказа индийский автобус! ( Адаров вскочил и швырнул папку на пол) Затем она вернулась и вышла замуж за адвоката Адарова, редкостного неудачника, с которым у меня вполне нормальные отношения, мы с ним любим смотреть космические эпопеи. Я вырос в скучнейшейшем до безобразия городе, жил скучно до безумия, не умею ни петь, ни танцевать, в своих прежних любовных связях всегда терпел фиаско из-за того, что не был хорошим любовником.
Галанов: ( успел вставить) Я тоже.
Адаров: Молчите! Ладно, я действительно играл в баскетбол. Но по телевизору охотней смотрю футбол. Да, меня называют Помпон. Помпон!
Галанов: Ничего, все образуется. У вас еще все впереди.
Адаров: Возможно, но у вас уже все позади. Потому что вы, господин Галанов… ( Адаров дотронулся до его груди указательным пальцем) Вы пытались сделать жестикулирующую гориллу главным свидетелем обвинения в деле об убийстве! Вряд ли это кому-нибудь еще придет в голову, но и вы этого больше не будете делать. Не будете!
Галанов: Нет, больше не буду. Ведь я не знаю других горилл настолько близко…

   Адаров издал басовитый и довольно тоскливый стон.

Галанов: И что самое ужасное, вы все время добиваетесь успеха. Не смотрите на меня с видом полного идиота! Вы же нашли убийцу. И, вероятно, я виноват, что мы не успели ничего выяснить, а может, и никто не виноват. Итак, я делаю вам устный выговор и одновременно вынужден вас похвалить.
Галанов: Как? Я не получу никакого дисциплинарного взыскания?
Адаров: Вы забываете, что безумный Селезнев дал добро вашей инициативе. Он уволен, то есть отправлен в отставку. Вас это должно порадовать!
Галанов: Нет, как ни смешно, но мне жаль. Ведь он впервые оказался на моей стороне, и это стало для него катастрофой.
Адаров: Как всегда, все шиворот-навыворот. Но теперь я ваш шеф. И надеюсь, вам ясно, что эти нелепые группы долго не просуществуют?

   Галанов покорно кивнул.

Адаров: И что мне тогда делать с вами?

   Галанов молчал.

Адаров: Сколько вам еще осталось? Галанов: Еще почти пять лет. А ребятам, конечно, еще больше.
Адаров: Мне прекрасно известно, что ваши коллеги моложе. Это заметно. Пока еще даже по Бурилову.
Галанов: Иногда я обдумываю…
Адаров: Да?
Галанов: Что «да»?
Адаров: Вы сказали, что иногда что-то обдумываете…
Галанов: Ах да! Что мне надо бы уйти раньше.
Адаров: Сомнительный исследователь и сомнительный лингвист, в данное время проживающий в Москве, получил письмо с угрозами. Он очень расстроен и подозревает «Степовецких», так выразился этот недоумок… Не ваши ли коллеги расстарались, а?
Галанов: Ничего об этом не знаю.
Адаров: Я тут выпил с Буриловом.
Галанов: (поразился) Что-что?
Адаров: Выпил с вашим Буриловом. Таким вещам учат на семинарах для руководителей — как завоевать доверие и все такое… Правда, в последнее время я их не посещаю. Я чуть не умер… Он, думаю, тоже, но он все же привычнее. Так вот, ваше пьяное чудовище многое мне порассказало. Не все, конечно. Поразительно, что он еще даже сохраняет нечто вроде самоконтроля. Рычал что-то о чести команды, которую при необходимости можно восстановить и через годы.
Галанов: Ой-ё-о-о!
Адаров: Вот что… Я оставлю вас вместе еще на какое-то время. Но я не хочу, чтобы злокачественная опухоль распространялась, понимаете?

   Галанов кивнул.

Адаров: Разговор окончен.

   Галанов поднялся с места.

Галанов: На этот раз мы опозорились. Я признаю это. Прилично действовали только с Тиловом.
Адаров: Не заставляйте меня вспоминать о вашем якобы успехе, потому что тогда я оказался не на высоте. Сделайте милость, позвольте мне вообще не думать о вас. Вы не хотите получить еще неделю-другую отпуска?


35

    Группа Галанова.

Галанов: Я не могу отдыхать. Я никому ничего не обещал, клятв не давал, что найду убийцу, я не прикован к делу никаким заклятьем, но я все равно попробую, еще раз поеду на юг. Я все сделал неправильно. Бурилов, не говори ничего, Кальченко, ты не виноват, Стешенко… Я еду, еду в любом случае.
И меня вот что смутило. Федор Михайлович сказал тогда, что Анатолий любит классическую музыку, а в «Альбоме дружбы» написано, что он любит слушать хип-хоп.
Бурилов: Он ведь мог так написать, чтобы казаться крутым.
Галанов: Брось, Бурилов, в таком случае он бы не написал, что любит обезьян. А дорогие книги Анатолия? Что подсказывает твое чутье, Кальченко?
Кальченко: Тилов ведь признался.
Галанов: Тилов просто сломался. Почему в первый раз, с Анатолием, он не использовал молоток?
Стешенко: Потому что хотел, чтобы подозрение пало на гориллу…
Галанов: Да-да, Стешенко. Почему же тогда во второй раз он убил сзади, наследил?…
Стешенко: Цыган ведь крупней…
Галанов: И убегал! Ладно. Я еду…
Бурилов: Друнин-то левша.
Галанов: Да, Бурилов. А ты правша, от слова «прав». Я еду.


36

   Прибойск. Оля.
Оля не могла спать. Она лежала в темной комнате и слушала тихое радио, иногда это помогало — но не сегодня.

Оля: Через каждые полчаса повторяют штормовое предупреждение. Рыбаки, наверное, молча и уныло сидят в своих скорлупках, пришвартовавшись где-нибудь в защищенной гавани. А их дети дома, в тепле и безопасности, однако им тревожно: папы нет дома.

   Оля тихонько встала с постели, пошарила за аквариумом, извлекла свой дневник, села за письменный стол.

Оля: Что я написала вчера? Сегодня был чудесный день.
Папа, мама и я приехали в Одессу, за покупками. У меня новая ветровка, ну, не такая, о какой я мечтала, но вполне о'кей, выглядит неплохо. После обеда мы пошли…
Приятный почерк, похож на чей-то… На чей?

   Оля выдвинула ящик письменного стола, там лежало
оружие.

Оля: Скоро они опять вернут его в дачный домик Федора. Все позади. Анатолий тоже, вероятно, должен был это понять. Он может вернуться ко мне. Ночью. Мы вместе ляжем в постель, будем шептаться, я будет гладить его зажившую рану и рассказывать ему обо всех глупостях, которые произошли в школе.

   Оля закрыла ладонями лицо и заплакала.


37

   Прибойск. Вечер. Галанов проник в школу, где училась Оля.

Галанов: (подсвечивая фонариком) Вот классная комната 8-го Б. У каждого ученика есть свой ящичек. Замок не помеха.
(Галанов нашел ящичек Оли Ломакиной, сломал замок ножом)
Оля Ломакина. Ей принадлежит тот самый «Альбом
дружбы». Обычные школьные вещи, тетради, которые не требовались школьнице каждый день. Много рисовальных принадлежностей и парочка эскизов, не без таланта. Ого! Журнал «Современное карате»! (Галанов насторожился) Она умеет бить. Возможно ли такое? Глупость, миллионы подростков занимаются боевыми искусствами. А вот еще: тетрадка по русскому языку.
Тема сочинения: «Почему молодежь все чаще прибегает к
насилию?» Федор Друнин, да, конечно, ведь он преподает русский, написал внизу комментарий:
«На этот раз сочинение написано ниже твоих возможностей, но при этом ты все еще вдвое умней, чем я, жопа старая».
(Галанов поразился) С тех пор как я окончил школу, времена, конечно, изменились, но разве это нормальная лексика учителя, да еще письменная? (Он еще раз внимательно перечитал страницу, прищурил глаза)
Оля умеет подделывать почерки. И по какой-то причине может позволить себе открыто оскорбить Федора Друнина. (Галанов лихорадочно перелистал другие тетради)
«Ты мой маленький воробышек».
(Стараясь сдержать волнение, Галанов извлек из кармана куртки копию надписи из «Альбома дружбы». Он захватил ее с собой почти неосознанно, на всякий случай, не помешает) «…воробышек». Так. А тут? «… горилла…»
Почерк один и тот же. Почерк Анатолия.
Способная девочка…

   Перед рассветом Галанов удалился из школы и поспешил к дому Оли.

Галанов: Оля! Мне надо с тобой поговорить. Я из милиции! (Он показал свое удостоверение)

   Девочка взглянула на него удивленно, но без
всякого страха.

Галанов: В школу тебе идти не обязательно, сегодня там все равно не до занятий: кто-то забрался в нее ночью.
Так ты, значит, маленький воробышек?
    Оля кивнула, улыбнулась, хихикнула.

Галанов: Ты умеешь писать разными почерками. Я заглянул в твою тетрадь.

   Ее лицо изменилось, словно она надела свою собственную гипсовую маску. Посмертную.

Оля: Тетрадь? Ах так… Отпустите меня, мне надо в школу.
Галанов: Теперь уже поздно. Для всего. Ты подделала запись Анатолия в «Альбоме дружбы». Но с какой целью? Хотела выгородить своего учителя, Федора Михайловича? Я не понимаю тебя. Ты можешь мне помочь? Или тебе безразлично, что Анатолий мертв?
Оля: Иногда человек бывает виноват сам. Да, пожалуй, сам, разве так не бывает?
Галанов: Ты хочешь сказать, потому что он полез к обезьянам?
Оля: (хихикнула) Да.
Галанов: Хорошо! Я хочу тебе рассказать, как все было. Федор Михайлович принуждал Анатолия к сожительству.
Но Федор Михайлович его не убивал. Зачем ему это, ведь у него имелись гораздо более надежные методы! К тому же он левша, это не согласуется с характером травмы. А ты выглядишь сильной. И занимаешься карате.
Оля: Я бросила.
Галанов: Однако ведь навыки у тебя сохранились.
Оля: Так это все-таки была обезьяна? Или националист? В газете что-то писали.
Галанов: Обезьяна тут ни при чем, и националист тоже. Мы перепроверили обе версии. Первая опирается только на запись Анатолия, а она сделана тобой. Теперь я это знаю. Но одна бы ты все это не провернула. Я в это не верю, как не верю и в то, что тебе помогал кто-то из твоих одноклассников.
С дождем вам повезло — и тебе и Друнину. И еще повезло с тем, что вас было так много, целый класс. Вы были в панике. Ведь мы, возможно, могли обнаружить ваши следы.

   Они замолчали.

Оля: Все позади. Теперь вы не найдете никаких следов. А запись Анатолия я подделала просто так, чтобы обратить на себя внимание. Переходный возраст, что тут поделаешь!

   Галанов нахмурился, взглянул на ее ноги.

Галанов: Да, нам надо было повнимательнее обыскать каждый сантиметр.
Оля: Зачем?
Галанов: (злобно) Чтобы найти следы твоих квадратных сапожищ.

   Галанов увернулся от удара Оли, но кулак все же задел его по касательной, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Второй удар он отбил и скрутил Олю.

Галанов: Ты арестована! В четырнадцать лет ты уже подсудна, вот так!

  Галанов и  Оля тяжело дышали после борьбы.

Галанов: Не желаешь говорить?
Нет, не желаешь. А у меня много вопросов к тебе.
Оля: Вы ошибаетесь: мне не четырнадцать, а шестнадцать. Я два раза оставалась на второй год.
Галанов: Ты хорошо учишься, я видел твои тетради.
Оля: Так это вы залезли в школу! Как можно?
Галанов: Когда ты сидела по два года?
Оля: В первый раз в восемь лет, еще в начальной школе, в тот год, когда моя мама умерла от рака. Во второй раз в пятом классе.
Галанов: Почему?

   Оля молчала.

Галанов: Дай я подумаю. Тебе было двенадцать. Ты стала замечать вещи, которые не бросаются в глаза маленькому ребенку: отец все время пьет, он неудачник — обидно. Но все это, вероятно, не относится к твоему отцу, да и не остаются школьники из-за таких вещей на второй год.
Ты заметила, что ты слишком крупная, ноги слишком большие, все не так. И нет рядом мамы, которая сказала бы, что это ерунда и с тобой все в порядке. Мне понятно это отчаяние, когда не с кем поделиться и все приходится носить в себе. А твой отец этого не понимал и не понимает, верно? Говорил тебе, вероятно, что дело не во внешности. Конечно, дело во внешности. Ведь тебе хочется нравиться людям, особенно мальчикам. Да и Анатолий был убит, потому что он чем-то тебе не понравился. Ты любила его?

   На глазах Оли выступили слезы.

Галанов: Твой отец когда приходит с работы?
Оля: Он учитель в начальной школе. Домой возвращается обычно часа в три, не раньше.
Галанов: У тебя есть братья или сестры?

   Оля отрицательно покачала головой.

Галанов: Ведь ты все видела, да? Ты видела, чем занимался с ним Друнин. А ударить ты можешь, я уже заметил по себе.

   Тут Галанов вспомнил, что у него лицо в крови.

Галанов: Я должен умыться, кровь смыть. Если ты убежишь, это ничего не изменит. Где у вас ванная?

   Оля показала. Галанов быстро умыл лицо.

Галанов: Теперь я все понял. Федор Михайлович тебя прикрывает, а ты, конечно, сидишь тихо. Ты убила Анатолия и потом подделала его почерк. У вас ведь были тетради. Поездка класса — это не отдых.
Оля: Мне он очень нравился. Пожалуй, это лучшее доказательство, что я его не убивала.
Галанов: (повысил голос) Кто же тогда? Друнин?
Оля: Не знаю. Обезьяна. Националист.
Галанов: Молчать всю жизнь тяжело, Оля. Пожалуй, Федору легче, он уже привык ко лжи. А вот ты не сумеешь. Теперь он может совершенно открыто развратничать с другими мальчишками. Ты будешь молчать. Это было не убийство, а ты несовершеннолетняя. Пара лет — максимум. Ты будешь получать помощь, а потом начнешь новую жизнь, я понимаю, это звучит глупо, но она бывает, как это ни странно, новая жизнь.
Оля: У меня обувь сорок седьмого размера, но сапоги мне уже становятся малы. Я расту. Я просто монстр. И останусь такой в новой жизни. Тогда уж лучше старая, ее я хотя бы знаю.
Галанов: Каково тебе в школе? Анатолий наверняка сидел один. Его парта пустует? О чем ты думаешь, когда видишь его место?
Оля: Когда мы приехали сюда, я в первые недели даже не смотрела на море. Боялась, вдруг оно мне понравится, и потом будет больно расставаться, если мы опять переедем, ведь мы часто переезжали с места на место.
Пойдемте в мою комнату.
Галанов: Зачем?
Оля: Я подумала, вы, сыщик, наверняка захотите взглянуть на мою комнату.

   Комната была маленькая. Типичная девичья спальня в мансарде, со скошенным потолком, в окно смотрело серое ледяное небо. Галанову пришлось немного подогнуть колени, чтобы выглянуть наружу.

Галанов: Эта комната всегда была твоя, с самого переезда?
Оля: Да, а что?
Галанов: Потому что отсюда видно море.
Оля: Бухта.
Галанов: Ну, бухта.
Оля: И что?
Галанов: Ты мне только что рассказывала, что никогда не смотрела на море. А ведь могла, даже из своего окна!
    Оля молча села за письменный стол, на щеках загорелись красные пятна. Правая рука нервно барабанила по выдвижному ящику.
Галанов огляделся, выискивая, куда бы ему сесть. В спальне стояло только маленькое кресло с подлокотниками; он побоялся, что не втиснется. Еще была неубранная постель. Он решил, что постоит, и шагнул к книжной полке.

Галанов: Год назад мне удалось раскрыть убийство одной девушки, когда я увидел, что она читала.

   Галанов повернулся к Оли.

Галанов: Тут все говорит о вполне нормальной девочке. Очень несчастной, да. Я старше тебя почти на сорок лет и могу тебе сказать, что именно это так нормально в тебе. Ты несчастная и, возможно, больная, но не испорченная. Ты участвовала в скверном деле и знаешь что-то, о чем не говоришь. Но ты также наделена воображением, ты талантлива, хорошо рисуешь. И ты способна влюбиться в кого-то, пусть даже один раз. Что же произошло? Если это была не ты, тогда кто же?
Оля: Обезьяна.
Галанов: Глупость! Во время поездки вы наверняка сидели вместе. Изгои всегда садятся в автобусе рядом, я отлично это знаю. О чем вы говорили?

   Ее глаза наполнились слезами, однако прежде чем Галанов смог это использовать, дверь отворилась — в комнате уже стоял Ломакин.

Ломакин: Мне позвонили, что моей дочери нет в школе. Что вам нужно?
Галанов: Я старший следователь Галанов из Степовецка. У меня есть несколько вопросов к Оли.

   Отец и дочь переглянулись.

Ломакин: (голос дрожал) Я уверен, что вы приехали сюда не по официальному поручению. Что вы здесь вынюхиваете?
Галанов: (в сторону) Отец все знает, поэтому он опасен. (к Ломакину) Господин Ломакин! Лучше всего, если мы поговорим с вами как разумные люди.

    Оля рассмеялась.

Оля: Он незаконно забрался в нашу школу! Сам признался, не прямо, конечно. А теперь хочет, чтобы мы вели себя разумно.

    Казалось, Ломакин что-то напряженно обдумывает. Он взглянул на часы.
Ломакин рванул ящик письменного стола и выхватил пистолет.

Галанов: (стараясь не потерять самообладания) Просто смешно, ведь вы не мафиози-убийцы.
Ломакин: Я больше не знаю, кто мы. (к Оли) Звони Федору, скорей.
Оля: (грозно) Сам звони.

   Она заработала злобный взгляд, но отец послушался.

Галанов: Ты просто настоящая атаманша.


38

   Прибойск. Кальченко сошел с поезда.

Кальченко: (в сторону) Прекрасно выспался. Ночной поезд надо взять на заметку как терапевтическое средство. Пожалуй, стоит сделаться завсегдатаем Транссибирской железнодорожной магистрали — вот, наверное, где можно ехать долго и спокойно!
Куда сразу пойдет Галанов?

   К нему кто-то подошел. Кальченко оглянулся — Федор Друнин.

Друнин: Ваше лицо мне знакомо!
Кальченко: Вряд ли. Я только что сошел с поезда.
Друнин: Вы из Степовецкой милиции. Вы уже следили тут за мной.
Кальченко: Я здесь по частному делу.
Друнин: Да? Ну что ж, похоже. Если бы вас, Степовецких, было здесь много, вы бы не стояли здесь один, верно?

   Кальченко молчал.

Друнин: Не убийство ли в зоопарке вы все еще расследуете? Я тоже никогда не верил в несчастный случай. И теперь не верю признанию этого ничтожества. Наша газета скоро станет Степовецкой, так часто мы тут, на юге, читаем про вас. Что ж, я полагаю, что могу вам помочь с разгадкой, да, я вам помогу. Помогу моим Степовецким друзьям.  (язвительно улыбнулся) Я знаю, я у вас на подозрении, иначе бы вы не беседовали с моими соседями. Но я учитель, не кикбоксер. Пойдете со мной?

    Кальченко кивнул.

   Галанов услышал треньканье дверного звонка. Ломакин открыл, последовал краткий обмен фразами. Шаги. Вошел Федор. За ним Кальченко, последним Ломакин с пистолетом в руке.
У Галанова отвисла челюсть.

Кальченко: Команда есть команда. До последнего дыхания. Они нас прикончат, и я в этом виноват.

   Галанова и Кальченко связали. Оля крепко затянула веревки.

Галанов: (в сторону) Друнин с Ломакином вполголоса обсуждали, как поступить после того, что случится в подвале. А что там должно случиться? Ах да, их там застрелят. Но почему потом? Значит, они все же боятся. А вот я совсем не испытываю страха, словно говорят не о мне, а о двойнике. Но надо делать же что-нибудь! Говорить, уговаривать! Меня упрекают, что слишком часто молчу, так попробуй, измени свою жизнь к лучшему, пока она еще у тебя есть!
(к Друнину) Ну, господин Федор! Столько суеты — и все из-за какой-то педерастии…

Друнин: (злобно прошипел) Не трудитесь продолжать свое расследование. Лучше наслаждайтесь отставкой, вы оба. Она продлится недолго.
Галанов: Анатолий был для вас идеальным любовником. Красивый парнишка, не ставший своим в классе, одинокий, трусливый, возможно, просто пассивный, много переживший, но разумный. Из тех, кто станет благодарить, если окажешь ему внимание, кто поначалу даже не поймет, что за дружбу ему предлагают.

   Ломакин поморщился от отвращения. Оля безучастно сидела за письменным столом.
   Друнин молчал, он застыл, не спуская глаз с Галанова. Старший следователь разглядывал его, словно
видел впервые.

Галанов: А вы-то ему нравились? Ваш малыш охотно вас обнимал? Или его тошнило от вашей обезьяньей задницы, липкого конца, потных рук? Почему вы не злитесь? Почему позволяете себя оскорблять? Потому что знаете, какой вы мерзкий.
Кальченко: Он ненавидел вас. Возможно, вы и питали какие-то иллюзии, но Анатолий вас ненавидел. Он ненавидел ваш запах, пот, слюну, ваши узловатые руки и ноги, дряблые ягодицы, ваш смех, ваши подарки. Вы думаете, это не так? Ведь он же смеялся, был приветливым. Потому что он подчинялся вам и что-то ощущал. Но все это только ваши иллюзии, и они существуют до сих пор лишь потому, что вы его убили, Друнин. Не важно, что случилось ночью седьмого января, убийство произошло гораздо раньше. Не важно, что вы сделали или не сделали. Вы забрали у мальчика его тело, и это настоящее убийство. Анатолий был твоим хобби, твоей собственностью. Ведь ты платил за его шоколад. Свинья. Грязная свинья.
Друнин: Ему это тоже доставляло радость. Господи, если бы он побыл моим воробышком еще один-два года, я бы его отпустил, щедро отблагодарив, и он остался бы навсегда моим другом; я бы оплатил его учебу: он заслужил такую награду. Я не люблю грубые, угловатые мужские тела, ведь я не голубой.
Галанов: (расхохотался) Вам это так важно? Что вы не гомосексуалист? Вы считаете это непристойным?
Друнин: Нет, вовсе нет. Но это нечто другое, вам этого не понять. Я люблю детей, мягких, приятно пахнущих, прилежных в учебе, у них самая чудесная кожа…
Ломакин: (простонал) Может, замолчите, наконец?

   Оля продолжала безучастно сидеть за столом.

Галанов: Девочки тоже? Вы и с ними вступали в половую связь? Раз вы не считаете себя педерастом.
Друнин: Невинность есть невинность. Но в мальчишках есть отвага, храбрость… Я читал, что в эпоху расцвета древнегреческой культуры это считалось самой прекрасной формой любви. Разве Сократ, Платон не занимались этим с детьми?
Кальченко: (к Ломакину) Вы представляете, что здесь начнется, если пропадут двое милиционеров? Небеса разверзнутся!
Ломакин: Вы считаете, что у нас есть другой выход?
Галанов: Ломакин, вы ведь оружие толком держать не умеете. Жалко смотреть на вас.
Ломакин: Застрелить связанного человека я смогу, будьте уверены!

   Галанов повернулся к Кальченко.

Галанов: Ты помнишь? Горилла Богумил просил банан и изобразил такой жест, словно гладил. Кажется, я знаю почему. Федор любил мальчишку на свой пакостный лад и чуть ли не с нежностью принес его к ограде. Богумил именно это нам и сообщил. Я все-таки был чуточку прав, а что еще надо в жизни?
Знаете что, Ломакин? Да вы знаете, конечно: с нашей смертью еще ничего не закончится.
Ломакин: Не пытайтесь меня уговаривать. Все решено.
Галанов: Ваша дочь сильно рискует. И Федор. Он наверняка ее ненавидит, ведь она убила его Анатолия. А вы ненавидите его! Он сделал убийцей вашу дочь, а сейчас и вас тоже. Вы только начали убивать, вы трое. Неужели вы думаете, что вы на нас остановитесь?

   У Ломакина дернулась бровь.

Друнин: Замолчите. Убийства никогда не прекращаются. Потом был убит еще один парень. Я читал в газете.
Ломакин: И это случилось как раз в ту ночь, когда Оля мне все рассказала, и мне пришлось везти ее на дачу, где Федор хранил оружие. (Ломакин истерично захохотал) Я еще подумал: теперь у нас на это время нет алиби…
Галанов: У вас трогательное представление о работе милиции. В Степовецке случается убийство, и кто-то проверяет алиби учителя начальной школы, живущего в пяти сотнях километров. А с оружием вы ловко придумали, господин Федор: не дома храните, ведь там могли устроить обыск… Вы уже применяли его когда-нибудь?

   Друнин отрицательно покачал головой.

Друнин: Но меня ничто не остановит.
Галанов: Вы еще не убийца. Пару лет посидите в тюрьме, так ведь не всю жизнь.
Друнин: Педофилов за решеткой не щадят, это знает каждый. Я этого не переживу.
Кальченко: Они все трусы. Поэтому они и делают вид, что любят нас, малолеток.
Друнин: Ах, вы тоже были чьим-то воробышком?

   Галанов с трудом подавил дрожь в голосе.

Галанов: Что вы тянете? Убивайте! Убивать тяжело, Друнин, Ломакин, гораздо тяжелее, чем пережить тюрьму.

   Что-то мелькнуло, раздался стук. Это Ломакин уронил  пистолет.
Друнин повернулся.

Друнин: Ты с ума сошел?

   Но Друнин не успел взять пистолет. Кальченко каким-то образом избавился от веревки, схватил пистолет и выстрелил в Друнина.

Кальченко: Я умею показывать фокусы. Меня этому научил мой похотливый дядюшка, когда я был его воробышком. Без моего дядюшки меня бы здесь не было, и без него я бы сейчас пропал. Что за безумный дьявольский круг!

   Тут подскочила Оля, выбила пистолет у Кальченко и взяла его.

Кальченко: (воскликнул) Не надо! Я не хочу…

   Раздался выстрел. Оля застрелила своего отца.