Рождество Василия Стопкина-Водкина

Проснулся я в отличнейшем расположении духа. На улице мороз и солнце, ну в точности как у Пушкина. Хотел, было, я потянутся, - сладенько так, - но руки мои уперлись в спинку кресла. Опять Сирофима меня с супружеской ложи в гостиную вытолкала, говорит, мол, пьяный я пришел, водкой от меня разит. Ну и пусть разит, что я ей букет алых роз, чтобы нюхать меня? Но спорить с женой я не стал, одна она у меня, вставь я хоть слово поперек ее упрека, так она возьмет да и уедет к матери, то есть бросит меня сиротинушку. А без бабоньки своей я куда? Ни готовить, ни стирать, ни гладить я не умею. В общем, пришлось мне потесниться и улечься в зале на креслице.
Продравши немного глаза и поправив свое здоровьице стаканчиком холодненького рассола, дернул я лист календаря и выбросил вчерашний день в мусорное ведро. «7 января» красовалась надпись на новом листе. «Рождество Христово, светлый праздник, надо своих поздравить», - пришла ко мне в голову мысль, и я усмехнулся: до чего же умный Василий Петрович человек! А у меня всегда так: встану посреди кухни в одних трусах и растянутой майке, сосредоточусь и думаю себе думу великую. Зазвонил телефон. С полминуты я пытался разобраться в каком ухе у меня звенит, но громкий и властный голос жены дал понять, что нужно мне снять трубку и ответить.
-Алло, - прислушиваясь к сопению моего собеседника, произнес я.
-Васька! – на другом конце провода просипел мужчина. – Стопкин! А я боялся, что Симка твоя трубу поднимет… Как ты друг?
Это звонил мой закадычный товарищ, Толька Бочкин. Я крайне обрадовался, услышав, что друг мой в твердом уме и крепком здравии. Вчера мы с ним интеллигентно отметили окончание трудовых будней, и я очень волновался за здоровье дорогого друга. Жена у Анатолия под стать моей Сирофиме, только она красивая и с тонким строением души.
-Огурцом! – бодрым голосом отвечал я. – Ну что твоя Глафира сильно кричала вчера? Хотя я и так слышу, что жив остался, - в ответ в трубке послышался всхлип. – Друг, что случилось?
-Глашка… она этого… ну как его… - слышал я, как мой товарищ горючими слезами обливается. – Ушла она отменяя! Кинула меня! А как я без Глашки то? Пропаду, сгину от голода и холода!
Ох и чуяло мое сердце, что быть беде. Будто ведение какое-то на меня сошло: «Васяка, последняя стопка будет лишней», - так ведь нет, не послушался я гласа миссии.
-Вась, а Вась, что ж мне теперь делать? Выпить хочется аж жуть, приезжай, а? – умоляюще попросил Анатолий, и отказывать ему было как-то неудобно.
-Толик, я прям, не знаю. Моя сейчас спит: заслышит, что я одеваться начал, спросит, куда я лыжи навострил.
-Ох, Васенька! – зарыдал Бочкин. – Помру же я один с тоски!!!
И что я мог сделать после таких слов? Конечно, я отправился на выручку товарищу. Симка, тоже бдительности не потеряла-таки. Как заслышала лязганье пряжки от ремня штанов, так и вскочила: «Куда намылился? Опять алкаши твои тебя на шабаш с утра пораньше зазывают? Учти, нажрешься как животное, домой тебя не пущу!» Но друг есть друг, к тому же сегодня Рождество! Торжество светлых радостных лучей, разве можно в такой святой день ближнего в беде оставить? Вот и я решил, что нельзя и, купив две бутылки Столичной, отправился в соседний двор.
В том дворе на запорошенной снегом лавочке меня ждал Толик. Лицо у него было заплаканное, глаза видимо опухли от слез. Руки у него тоже тряслись, так, что меня начала душить совесть, - замерз страдалец пока ждал. Увидев меня, Бочкин приободрился, вдруг заулыбался и с надеждой посмотрел на бутылки в моих руках.
-Васечка, родненький! – бросился ко мне на шею он. – Вот спасибо тебе, не оставил товарища своего в беде. Не дал помереть старику в одиночестве! Вот это Человек! Вот это настоящий Друг! – Анатолий принялся расхваливать меня перед прохожими, и я смутился. Расположившись за уличным столиком и разложив закуску, мы отрыли бутылки. Стопок ни один из нас взять не догадался, поэтому пили из горла.
-Ну, дай Боженька, все у тебя наладиться Анатолий, - подняв бутылку за товарища, я сделал несколько увесистых глотков. После первой не закусывают, поэтому в голове сразу родился еще один тост. – Чтобы Глашка поняла, наконец, какого мужика она потеряла. Поняла, осознала и вернулась!
С час мы сидели во дворе. Но вскоре Анатолию стало нехорошо, и он вернулся домой. А мне, почему то было очень весело, светло и привольно на душе. Ножки мои обмякли, в голове приятный туман с поволокой. В магазине я купил еще бутылку водочки и литр пивка, чтобы, когда просплюсь дома, протрезвею поправить свое здоровьице. Почал Столичную, сделал пару глотков, и вдруг мне стало прохладно. Посмотрел я вокруг себя: на улице слякоть, снег растаял, - уныло. «Надо домой возвращаться!» - решил я, и проверив себя на трезвость (вспомнив таблицу умножения, - дважды два - четыре), отправился к подъезду. Дорога до квартиры почему-то оказалась такой длинной, что дойдя до лифта, я успел устать. Жил на девятом этаже, но сил хватило поднять руку только до кнопки шестого этажа. Вышел на том этаже, дойти до которого мне все-таки удалось. «Отдохну здесь чуток, и дальше пойду…» - усевшись у одной из входных дверей, принялся отдыхать. В подъезде было очень тепло и уютно, не то, что на мокрой лавочке сидеть в унылую погоду. Здесь и сухо и квартира родная близко, жена с харчами тоже под боком, - курорт! Затронув тему об оздоровительных местах, мне вспомнилось, что я обещал моей Сирофиме взять путевку в оздоровительный комплекс под Туапсе. Море это хорошо: волны играют, чайки кричат… романтика.
-Да, романтика, - язык заплетался, но я еще мог рассуждать вслух. – Что же я эту водку то хлещу?!
И подумав, что не пристойно такому романтику и поэту как я средь бела дня водку пить без закуся, потянулся за пивом. Конечно, тоже не эстетично, но все-таки на алкаша с такой бутылкой я совсем не похож. «Эх, а вот завтра пойду в профсоюз и возьму путевку в этот санаторий жене и себе! Дорогой жене дорогой подарок!» - от избытка чувств я развел руки в стороны, чтобы показать широту души русской. Что звякнуло и упало на пол. Я сделал еще один, контрольный глоток пивка и упал без чувств. Заснул я крепко, ничего не слышал, только чувствовал что-то мокрое под собой и рядом собой. После этого я совсем обмяк и ослабел.
-Ну надо же сколько крови! – где-то очень далеко раздавались голоса. – Сереж, я боюсь! Сделай хоть что-нибудь!
-Да успокойся ты, не видишь что ли, он пьяный валяется. Ему сейчас ничего не вразумишь. Завтра пойду разбираться с милицией к ним.
Кто-то ударил меня мо голове, но и об этом я мог догадаться, только когда протрезвел. А пока я спал, видел приятный сон о том, как мы Симой катаемся на белой яхте по волнам Черного моря. Когда сон закончился, я проснулся. В подъезде было темно и что-то мне подсказывало, что с отдыхом пора заканчивать и возвращаться домой. Ступеньку за ступенькой я гордо преодолел и достиг вершины пьедестала, то есть моего девятого этажа. Позвонил в дверь, но почему-то Сима просипела мужским басом. Я испугался и от неожиданности упал.
Когда очнулся, то почувствовал, как меня поливает из чайника жена. Прохладная кипяченая водичка была очень вкусной, такой вкуснятины Сирофима никогда в жизни еще не готовила. Мне захотелось сделать или сказать что-то приятное своей ненаглядной, и я вспомнил, что Сима собиралась отвести меня к своей маме на празднование Рождества:
-Сима, когда мы пойдем к твоей маме, а? Ты не представляешь, как я соскучился по любимой теще! – я улыбнулся, но жена почему-то обиделась. Бросила в меня опустевший чайник и ушла, захлопнув дверь. Я ничего не мог вспомнить: ни как добрался до подъезда, не помнил я как порезал горло и залил площадку шестого кровью и мочой. Обо всем об этом мне рассказали жильцы дома и жена. Было очень стыдно, противно, гадко. В тот день я поклялся никогда не притрагиваться к бутылке, но, как говориться, не зарекайся!