Ванька жуков или попытка номер четыре. Виктория Фр

Так и умер человек в Жукове, и он, словно, почувствовал это всеми фибрами своей души — новая попытка идеальной жизни уже началась, и все обещало быть именно в этой жизни, в идеальной, а ни в какой другой. В оставленной жизни все происходило словно во сне. Люди ходили по комнате, люди хватали оставленного Жукова за пятки, люди хотели чего-то от бедного неудачника судьбы. Он сидел рядом и пытался понять, что же он хотел от этого мира, если отбросить то, что хотел от него этот мир. “Вот потому ты так плохо кончил! — подумал сидевший рядом со смешным действом, которое разыгрывалось прямо перед его глазами, — слишком много хочешь узнать, слишком мало прилагаешь для этого усилий!”. “Как будто что-то будет зависеть от моих усилий!” — возразил собеседник сам себе. “Потому ты и сбрендил, что не веришь самому себе! Кому ты предлагаешь верить, если не верить даже самому себе?..” . “Богу... “ — ответил Жуков. “А он тебе верит? Если да, почему он пастуха прислал, своего собственного сына? Видишь сколько усилий для достижения своей цели — все поставлено на карту!” — настойчиво пояснил разумный оппонент. “Не могу сказать, что он добился своей цели!..” — улыбнулся Жуков...

 

Жуков рассмеялся новому ощущению, заполнившему все пространство его душевных сил...

Он сорвался и побежал вперед, к новому свету, новому ощущению. Это для Бога ничего не ново под луной, но так хочется оставить для себя ощущение первозданности, ощущение необычного первого прикосновения, чистого и перспективного.

Мрачные деревья сменились домами. Мрачные улицы наполненые удушающим солнечным светом встретили пеленающей духотой. Летние периоды в последнее время пошли сумашедшие, как будто весь мир повлиял на них своим умонастроением. Стояли дни пронизывающего осеннего холода или одуряющей знойной духоты, середины не существовало в природе, мягкая, просто теплая погода исчезла, как разновидность атмосферного состояния. Так же исчезло среднее существование в жизни мчащегося по улице человека, который, казалось, хотел успеть на поезд отходящий в счастье. И зачем ему это самое счастье? Можно подумать оно так уж важно в этом подлунном мире! Ха, человеки всегда хотели счастье, какое-то средоточие счастья, замки наполненые удачей, дворцы любви, вселенные комфорта. И зачем им эти глупости?..

Можно было в пенаты счастья прибежать и раньше, не опаздывая к началу раздачи слонов, розовых перепончатых туш, которые летают, помахивая своими цветами, над головами и жужат, точно большие шмели...

Ощущения сумрачного движения мысли по пустому фойе головного мозга не покидало вновь прибывшего в пенаты счастья. Может быть, он был даже прав в своих мрачных прогнозах, в самом деле, прогнозы для того и даны, чтобы обозначать предчувствия, интуитивную жизнь человеческих существ.

В распадающихся в блики солнечных лучах, весело игравших в стеклах на дверях в маленькую часовенку, поставленную рядом с пенатами счастья милым городским бандитом в честь его лучшего друга детства, прибитого им по ошибке стоимостью в несколько десятков тысяч долларов, чувствовался дух полного и бесповоротного удовольствия. Рядом с маленькой часовенкой бегущий по миру солнца остановился. Он присел на приличный кусок мрамора и принялся ждать пришествия тела, то есть привнесение его в последнее обиталище.

На мраморе золотыми буквами сияла надпись “Дорогому, милому сыночку и отцу от близких...”. Над золотом букв нагло улыбалась отвислая челюсть сыночка и отца одновременно. Мелкие кудряшки чубчика старомодной прически и очень грустные глаза. Все эти приметы мало сочетались в одном лице. “Поэтому оно на мраморе!” — пронеслось циничное трассирующей мыслью сквозь спокойные размышления. “Вряд ли поэтому!” — ответил Жуков пустому пространству перед куском мрамора, на котором он сидел. “Точно, вряд ли!” — эхом ответило пространство Жукову. “А разница какая?..” — филосовски поинтересовался он и молчание было ему ответом. Пространство только пожало плечами... “Никакой разницы по какой причине это лицо на мраморе, главное, что оно на мраморе! Больше, скорее всего, его нигде нет! Все что осталось от этого лица ублюдочный овал на блестящей поверхности мрамора! Можно было придумать и что-то более оригинальное в самом деле... Все исчезает — остается только ублюдочный овал... Грустно это, очень грустно! Такие пацаны, такие девки... И только ублюдочный овал!..”

Наконец праздник приблизился. На чистом, голубом фоне небес четко выделялись черные силуэты идущих в ногу работников невидимого фронта ритуальных услуг. Никого знакомого среди них не было. Не было и верной жены, которая перестала быть верной, и женой тоже была намерена перестать быть, поэтому ее отсутствие не вызвало у покойника удивления. Вот так всегда бывает, когда умирает такое существо, каковым был я. Да и черных силуэтов Ванька насчитал только три. Они несли неструганный ящик, в котором, вероятно, находился он. Все произошло быстро и неуклюже. Наблюдавший только раз успел заметить свое отражение в неструганном ящике и хотел уже порадоваться, что вылез из него в какой-то промежуток, наполненный солнечными отражениями. Неожиданно он рассмотрел лицо покойника. Это был точно не он. Это был кто-то другой. Ничего не подходило и не было похоже на то, чем обладал Жуков: ни рост, ни вес, ни цвет волом, овал лица. Ванька содрогнулся и рассмеялся новому ощущения. Он стал судьей для другой жизни, решившим что с ним, с существованием другого человекоподобного существа, делать...

Солнечный день разбивался в блики в волнах стекла входной двери в часовенку, построенную в честь Николая Угодника (друга детства звали Колькой) и зайчиками светами бежал по свежим комьям глины, оставшейся на месте чьей-то незаметной жизни...

“Тебе оно было надо? — Жуков вздрогнул от нелепости предположения и продолжения, — Я кажется спросил: тебе оно было надо?”. “А как же, обязательно, просто необходимо, без этого я не смогу существовать дальше!”. “Ну, разве что так, разве что или его существование или твое. Но ты же знаешь, что все это чушь собачья...”

 

Ванька стиснул зубы до боли в деснах и заплакал, когда прочитал первую главу повести, над которой трудился. Трудно не влюбиться в дело над которым корпишь долгими минутами и часами, может настал именно такой момент и для маленькой жизни.