Реквием 5. Мечта

Прошло немало времени с тех пор, как я обращалась к этому роману с самой собой, и все это время было посвящено разнообразным бытовым занятиям, прибавившимся заботам, чужим проблемам и собственному выживанию. За эти темные три или четыре месяца жизни мной не было написано почти что ни единой строчки, и это ужасно. Ужасно не только потому, что такое состояние души и ума для меня абсолютно неестественно, ужасно, в первую очередь, потому, что мне впервые за последние восемь лет нечего было сказать.

Мне было нечего сказать экрану компьютера, изображению белого листа бумаги, тебе, самой себе, и это ощущение было для меня внове. Как будто я исчерпала все слова и языки, выкрикнула все вопли и пережила все боли мира, и потому обречена на молчание. Много раз я открывала этот файл и вновь закрывала его, не в силах ни убавить, ни прибавить.

Мне было нечего больше обдумывать – жизнь стелилась мне под ноги абсолютно ровной, плоской и пустынной дорогой, у которой не было ни начала, ни конца – по крайней мере, в обозримом будущем. Каждый день походил на другой, а все они, вместе взятые, на сотни других таких же унылых и беззвучных, словно дождь за окном со стеклопакетом. Мне было больше нечего предлагать – все мои лучшие помыслы, деликатные предположения, смелые идеи уже неоднократно разбивались о полное непонимание и тупое равнодушие. Мне было больше не о чем мечтать – к этому моменту я пережила в своей жизни практически все, даже то, что не приснилось бы и в сне-кошмаре. Мне было больше не на что надеяться – за эти годы я догадалась, что чудес не бывает, или вернее, они случаются, но только не со мной.

Что мне еще оставалось – абсолютно полное ничто, совершенная пустота, имитация, мимикрия, снижение чувствительности и повышение болевого порога – единственно, что еще хоть как-то могло оправдать мое существование. Буквально недавно одна женщина, обремененная парой престарелых и чрезвычайно больных родителей, сказала, что в жизни есть только одна проблема – и эта проблема называется «здоровье», все же остальное – в голове у того, кто думает о том, что у него проблемы. До нашей истории я бы подписалась под каждым ее словом, теперь же я просто промолчала, потому что точно знаю, что есть еще одна боль в жизни, помимо болезни и смерти, -  и это проводы любви. До нашей истории я бы согласилась с ней во всем, теперь же я уверена, что в жизни существуют и другие проблемы, не связанные со здоровьем близких тебе людей, и это умирание любви. До нашей истории я всегда знала, в чем идея каждой минуты, в чем смысл прошлого и в чем загадка будущего, но сейчас все стало по-другому – я перестала видеть не только дорогу у себя под ногами, но и то, что находится за поворотом. Разве может быть что-нибудь страшнее такой слепоты?

Наверное, все дело в том, что я слишком много мечтала все эти годы, пока была с тобой, а потом – без тебя. Сначала я мечтала о том, как мы будем счастливы вместе, потом, когда поняла, что это невозможно, о том, как мы будем счастливы просто рядом, потом, когда и это стало недостижимо, о том, как мы будем счастливы воспоминаниями, и уж совсем после, о том, как мы будем счастливы друг без друга вообще, как будто нас никогда и не было. Все это время я мечтала, заметь, не о себе – о нас. Как только у меня из глаз вместе с частыми слезами падала ресничка, я фанатично загадывала одно и то же желание – чтобы у нас с тобой все было хорошо. Не у меня в жизни, не у моего ребенка, не со здоровьем моих близких, - у нас с тобой. При этом я не имела в виду чего-либо конкретного – я просто мечтала о том, чтобы мы смогли быть счастливыми друг с другом там, где мы были,  и такими, какими мы были. Глупая, фанатичная, истовая мечта, которая не могла сбыться ни при каких обстоятельствах, и она не сбылась.

Когда мы разошлись, я стала мечтать еще больше. Это была новая лестница, по которой я, в отличие от первой, не спускалась вниз, а поднималась вверх. Сначала я мечтала о том, как ты позвонишь, потом, когда это произошло, я мечтала о нашей встрече, потом, когда и эта мечта стала явью, я стала мечтать о нашей близости, и как только эта мечта воплотилась в жизнь, я стала мечтать совсем уже о несбыточных вещах – о том, как мы снова будем любить друг друга, и – чем черт не шутит – родим ребенка, будем жить в старости долго и счастливо. Мечты – хлеб бедняка, они ничего не стоят, а мои мечты были к тому же сладким ядом, они отравляли все мое существование именно потому, что были совершенно утопичны, ведь сознанием я не могла не понимать, что стоит им хотя бы на секунду сбыться, как вся моя жизнь снова превратиться в хаос и разрушение всего. Понимала, но не могла заставить себя не мечтать.

Одна странность была в моих мечтах. В английском языке слово мечта переводится как day dream, или дословно – дневная фантазия. В моих дневных и ночных фантазиях я ни разу не видела тебя, не касалась тебя, не была с тобой в близких отношениях. Более того, я даже не могу вспомнить твое лицо в своих снах – за эти годы ты всего один раз шел со мной рядом, отвернувшись от меня, чужой, холодный, совершенно не мой. Как можно было столько лет прожить с тобой, столько лет прострадать без тебя и ни разу не увидеть тебя во сне, в воплощенной мечте, коей сон, собственно говоря, и является? Не понимаю, но это так…

Время с момента нашей последней встречи, последнего разговора по телефону, последнего сообщения, шло – оно никого не ждет, и чем дальше они отстояли от сегодняшнего момента, тем живее были мои мечты, трудно отличимые от надежды. Я поймала себя на том, что снова начала мечтать и даже надеяться, но потом произошло нечто, положившее конец этому прекраснодушному периоду моей жизни. Я вдруг с особенной ясностью осознала, что на самом деле в нашем новом общении отсутствует что-то очень важное, чуть ли не главное. Именно оно делает мои мечты дневными фантазиями, именно оно не дает мне дотронуться до тебя во сне, именно оно до сих пор причиняет мне боль. Но дела, работа, бизнес вдруг обрушились на меня, словно снежная лавина, и погребли под собой жалкие попытки понять что-либо, лишив меня времени, сил, желания и даже потребности с кем-либо о чем-нибудь говорить. Я провалилась во взрослую, ответственную жизнь бизнес-дамы, словно в прорубь, и в течение нескольких месяцев не могла даже приподняться над всей этой суетой. И так было до одного из последних дней декабря уходящего года, пока ты не написал мне в ответ несколько важных слов, совершенно случайно поставивших все на место.

Не важно, что ты хотел сказать в том сообщении, важно другое, - то, что я поняла в отношении тебя и себя. Я поняла, что ты не испытываешь ко мне ни жалости, ни чувства вины, ни бремени ответственности, - ничего из этого джентльменского набора, который я постоянно таскаю за собой. Я чувствую свою вину, мне жаль, что так получилось, я несу ответственность за всю боль, что я тебе причинила, и это заставляет меня мечтать о том времени, когда я смогу искупить свою, загладить твою боль и принести нам счастье. Отсюда родом мои мечты, в них – фантазия о том, как все могло бы быть иначе.

Но у тебя все по-другому – для тебя система одномерна и прямолинейна, в ней нет места мечте, как несбывшейся вариации, в ней нет места вине, как бессмысленному чувству, в ней нет места фантазии, как бесполезному ответвлению, в ней нет места ответственности, как лишнему грузу, в ней нет места возможности, как метафизической реальности. У тебя все по-другому, поэтому ты с такой легкостью разбрасываешься словами и делами, потому что у тебя нет прошлого и будущего, а есть только настоящее, и в нем можно править, словно в этом тексте – прямо во время его печатания. Ты творишь, не ведая, и в то же время ведаешь, что творишь.

Тебе стоило написать эти слова, а мне стоило их прочесть. Возможно, как только я перестану мечтать, я смогу перестать любить тебя. Возможно, как только я научусь не любить тебя, я начну жить снова. Все это возможно, хотя возможно, что это произойдет не вполне сейчас. Важно то, что я не хочу больше мечтать, вполне возможно, когда-нибудь я опять захочу жить. И это будет настоящим концом этой истории.

Возможно.