Жизненная ситуация

Мне было семнадцать, учился я на втором курсе – ей двадцать три – она заканчивала тот же факультет того же института. Я был простым жизнерадостным юношей с не устоявшейся психикой и тщательно сбриваемой растительностью на лице, она уже – взрослой, давно сформировавшейся и опытной женщиной.
 Впервые, я заметил ее, пытаясь втиснуться в очередь, в институтский буфет. Несмотря на то, что я пребывал в том возрасте, когда любая, более-менее симпатичная женщина вызывает в душе целый комплекс, кажущихся сложными переживаний, а на деле, они, в сущности, еще просты. Эти чувства захватывают как бурный, весенний поток полноводной реки, они всего-то бурный поток эмоций.
 Но, несмотря на это, она была просто прекрасной: чего стоили ее фигура, мягкие, льющиеся на плечи каштановые волосы, большие, по-кошачьему зеленые глаза и, главное, ее улыбка, скрывающая за собой невысказанный полу-вопрос. Как водится, наши взгляды встретились – губы ее приоткрылись и сложились в улыбку: широкую и естественную. Обнажив здоровые зубы. Я  откликнулся: мне казалось, что я на нее тоже произвел впечатление. Хотя, что это я…  Кроме собственной переоценки, у меня был еще один серьезный недостаток, который всегда мешает свободному общению с  женщинами, которые мне нравятся: я всегда жестоко в них влюбляюсь и теряю такую необходимую и ценную свободу.
 Но, тогда казалось все не так: улыбнувшись друг другу, мы  разошлись – стоять было совсем некогда: уже зазвенел звонок, а у меня впереди важная пара: надо было бежать.  Через два дня в актовом зале состоялось отчетно-перевыборное собрание нашего факультета: меня как начинающего активиста обязали его вести.
 Собрание – своеобразный спектакль: все его роли и исходы заранее предопределены, чтобы его правильно вести, надо лишь знать написанный заранее сценарий. Следуя ему, я пригласил к выступлению очередного оратора, и пока тот вещал о чем-то своем, я начал со скуки изучать лица сидящих в первых рядах: многие из них были незнакомы – взгляд равнодушно скользил по их безучастным, полусонным лицам.  И, вдруг, справа во втором ряду вспыхнули знакомые глаза – это была она. 
 Я слегка кивнул ей (сидя в президиуме собрания, необходимо соблюдать хотя бы внешнюю строгость) и ответил на ее улыбку, спрятанную в уголке ее губ, которую видел только я. После собрания я разыскал ее в вестибюле в расходившейся толпе – оказалось, что мы живем в одном общежитии, только она на девятом этаже. Так что нам было по пути возвращаться домой. Мы познакомились и вышли на воздух. На улице стояла тихая, спокойная и безветренная погода, падал крупный снег, который под белым покрывалом укутывал, разбросанные вдоль дороги и слежавшиеся за день грязно-серые клочья наезженного месива.
 На улице после недели холодов кряду было тепло, тихо и безмятежно - я предложил ей идти домой по несколько длинной дороге, через парк – она согласилась. Мы шли не спеша, в прогулочном темпе, навстречу то и дело попадались знакомые прохожие – мне льстили неподдельные их любопытство и удивление. Я был счастлив и горд – меня переполняли чувства и не понятно, чего в них было больше: гордости (еще бы – со мной рядом шла, шутила и беззаботно смеялась взрослая, красивая женщина), или простого счастья, ощущения удачи.
  Говорил больше я: взахлеб рассказывал о своей жизни и упивался ее вниманием. Она в основном расспрашивала, давая о себе минимум информации.
 Как ни укорачивали мы свои шаги, тихая идиллия зимнего парка все-таки кончилась: мы были уже на пороге общежития. Когда мы прощались, я применил этот бесхитростный прием: задержал ее ладонь в своей руке. Она освободила ее:
 - До свидания, уже поздно – мне надо идти.
 Потом замелькали обычные будни зачетной недели с обязательными ночными бдениями. Я всегда помнил о ней и, выходя перекурить между очередными чертежами и оформлением типовых проектов, пару раз мне удалось повстречать ее – и тем самым вычислить время ее обычного возвращения домой. 
 - Откуда это ты всегда возвращаешься в один и тот же час? – Я уже вычислил тебя!
 - Да. Здесь у меня родные неподалеку живут…
 - Я всегда буду выходить в это время.
 С тех пор, мы уже почти каждый день стали встречаться на лестнице у окна, где я всегда поджидал ее.  Встречаясь, мы приветствовали друг друга, как старые и добрые друзья – она задерживалась, пока мы выкуривали по сигарете, разговаривали о том - о сем.
 На мое излишнее любопытство, она лишь пожимала плечами – после совместной сигаретки она, заспешив, старалась уйти, несмотря на то, что я обычно пытался удержать ее, и она уже не так как раньше, не отдергивала руки, а позволяла ее гладить. И меня забирало  все глубже, когда я глядел ей в глаза… При этом я старался делать это, как можно выразительней – наверное, это было ужасно смешно, потому что с ее губ не сходила откровенная улыбка (может, даже и усмешка)…
 Впрочем, наши встречи прекратились с окончанием зачетной недели, и мы не виделись до  Нового Года – одного из самого мною прежде любимого праздника. Почему-то считается, что Новый Год - это семейный праздник – ну, а как же быть людям весьма далеким и от семейной жизни, и живущим далеко от дома, от своих родителей: мне всегда нравилась предновогодняя суета, одинаково захватывающая большинство людей, независимо от их семейного положения. Каждому хочется добиться в эти дни  логического завершения всех дел в уходящем году, чем бы он не занимался, внести ясность в свой внутренний настрой – ничего не оставлять за собой недоделанного и неясного, каждый верит, что жизнь его после Нового Года, наконец, кардинально поменяется, наполнится новым содержанием.
 На Новый Год в комнате, где я жил, как, впрочем, во всех студенческих комнатах собиралось шумное застолье – так было и на этот раз: мы посидели, поговорили о жизни, а после полуночи все уже разошлись. Кто куда: кто пошел на танцульки, кто по друзьям, подругам - у каждого были свои интересы.  Мне же улыбнулась удача: на первом этаже я выловил Галину - я так искал эту встречу: все время думал о ней. И, встретив, пригласил ее на бокал шампанского.
 - Ой! Только не надолго, - согласилась она.
 Она была немного пьяна – щеки ее немного покраснели и были разгоряченными, несмотря на их обычную ровную бледность. Конечно, вместо обещанных бокалов на столе стояли граненые стаканы для обычного пользования, но на такие случаи в комнате имелся набор приличных фужеров из тонкого стекла, которые я сразу извлек из шкафа – повод был более, чем серьезен; сполоснул их и наполнил  холодным искристым вином (все-таки есть разница: пить ли шампанское как в столовке из граненых стаканов, или из праздничной посуды!).
 Пожелав друг другу любви и удачи, и перемигнувшись, мы отпили из бокалов – шипучее вино приятно защипало в горле. Наверное, оно придало неожиданной смелости, хотя и до него, я был  достаточно   опьянен, в том числе и ее присутствием рядом со мной, наедине. Такой красивой и желанной –  я прильнул к ее губам, которые в ответ податливо приоткрылись, и я ощутил чешуйки влажного языка. Нас обоих закружило и куда-то понесло – длительность наших поцелуев, их усиливающиеся глубина и страстность, свобода рук при этом  - все это не позволяло происшедшее между нами считать чисто дружеским актом. Сначала она не возражала против такого развития событий, только попросила:
 - Запри, пожалуйста, двери…
 Однако она скоро, несколько отстранившись, сказала:
 - Я должна тебе сообщить важную вещь. Ты почему-то об этом не догадываешься,  – и после некоторой паузы добавила, - видишь ли,  я замужем. И у меня есть уже ребенок… Живет он пока у родственников – это от него я вечерами так поздно возвращалась. Помнишь, ты интересовался?
 - Да?!.
 - Да. Женщины моего возраста (она, конечно, кокетничала, но ее кокетство, без чего не может обходиться ни одна женщина, было не особо приятно ей) и чертовски привлекательные, такие вот, как я, редко бывают свободными. К сожалению, вопросы любви и свободы – такие разные понятия… Усвой себе это, на будущее…
 Я был очень молод, влюблен и… глуп. И меня, действительно, надо было еще многому поучать, но разве так?! Я никак не умел еще спокойно воспринять эту, нормальную жизненную ситуацию, главное, совсем не несущую мне отрицательного заряда. И я был просто раздавлен: я так верил в удачный исход, а он  оказался драмой…
 У меня, видно, задрожала челюсть - ей стало неловко от моей такой реакции: она же говорила, как никогда, чистую  правду – на нее не должно обижаться. Она извинилась и попросила ее выпустить...
 Она ушла – я остался, и уже совсем не контролировал себя: плакал навзрыд в своем, кажущемся одиночестве. Потом боль отошла и я увлекся созерцанием успокаивающего танца толкающихся пузырьков в недопитом шампанском, которые с тихим  шипением вырывались прочь из бокала на свободу. Скоро я  совсем успокоился: к приходу флегматичного соседа по комнате Толика – я был уже в норме. Сосед был изрядно выпившим: мне  захотелось стать таким  же. Но он заметил, что я пребываю  в расстроенных чувствах:
 - Что я вижу: мы почему-то грустим, - он не стал добиваться, чтобы я перед ним открылся – просто мы допили оставшуюся бутыль, а когда захотели продолжить приятное, то обнаружили, что «горючего» у нас совсем ни капли не осталось, а настроение у нас обоих оказалось очень «питейным». Мы  были изрядно захмелевшими и недолго сетовали на то, что так «лопухнулись» с выпивкой: не запаслись ее достаточным количеством (как будто: это кому-нибудь до сих пор удавалось!). Мы были людьми действия: я, как более твердо стоящий на ногах, отправился в большое плавание: ведь неужели в нашем большом общежитии не найдется никого, истинно нам сочувствующего, кто этой ночью с нами бы поделился. Я долго рыскал по всему общежитию, был в его обоих крылья, входил в многие комнаты, видел разных людей, но все оказалось тщетным – я же просто устал…
 Наконец, поиски завели меня непонятно куда, и то, что я увидел, заставило меня поверить, что в новогоднюю ночь возможны любые, трудновообразимые чудеса. Незнакомая какая-то дверь – я уверенно  постучался. На стук мой откликнулся девичий грудной голос – и пригласил войти. Когда же я открыл дверь, за ней стояла  плотненькая девушка… совершенно обнаженная, и нисколько не стеснявшаяся этого – ее некрасивые груди свисали недозревшими лопушками на зеленом лугу… Я не понимал, куда же я все-таки попал, но жизнь всегда полна неожиданных разнообразий: так чего уж там удивляться.
 - Извините, до послезавтра… бутылку водки в долг… не найдется у вас… ли ее. – лепетал я, соображая, куда же это меня занесло.
 - Да ты, дорогой,  заходи, заходи… - поманила рукой к себе  «грудастая» девушка, она была похожа с развевающимися волосами на крепкую русалку (я сразу сам для себя прозвал ее Ундиной) – она ничуть не комплексовала и не пыталась скрыть от незнакомого ей мужчины свою наготу, а увлекала меня за собой в глубь комнаты. Я, несколько ошарашенный, поддался ее зову и вошел в комнату. Она была изнутри еле освещена, и заполнена звуками спокойной, тихой музыки.
 «А, звук-то какой чистый!» - Подумалось мне, а Ундина увлекала все дальше в глубь комнаты. После того, как мне в зубы кто-то сунул «косячок» и предложено было затянуться, мозги мои замутились и я окончательно начал терять голову. Странное бледное освещение, характерный запах цветущих каштанов, ясно осветившиеся силуэты обнаженных женщин и мужчин, трое из которых, стоя в середине комнаты совокуплялись, постанывая. Я начинал потихоньку понимать, куда я попал:
 «Наверное, это свальная оргия…» - подумал я.
 Раздались со стороны подбадривающие призывы-комментарии:
 - Давай присоединяйся, раздевайся, - это руки Ундины пытались расстегнуть ворот моей рубашки.
 - Ты будешь нашей свежей струей, давай к нам, а то мы тут совсем «затрахались»! -  троица в центре комнаты ни на, что не реагировала – всецело погруженная в свое. Взгляд мой, невольно продолжая изучать обстановку в комнате,  на мгновенье отвлекся от созерцания этой красоты коллективного соития тел   – я вдруг заметил знакомые волосы – да, без сомнения, это была Галина, но ее зеленых глаз все не было видно. Но это была, несомненно, она, стоявшая почти обнаженной, в пол-оборота, потупив глаза, около стенки – я разглядел ее.   Она же, узнав меня, стыдливо прикрывалась только руками…
 Меня совсем уже не интересовало, почему она здесь в этом борделе, доме тайных наслаждений – хотя еще недавно утверждавшая, что повязана святыми брачными узами, а теперь... Я ко всему привык и был готов. Я только молча наслаждался ее красотой, носительницей которой она невольно оказалась – все величие которой воистину заметно лишь, когда она распята на скрижалях порока. 
 Галина взглянула на меня и опустила свои руки - она была дерзка и всем видом своим утверждала: «Да, я такая! Бог подарил мне столько красоты – просто так, ни за что, чтобы я ей только владела, и позволяла наслаждаться другим. Насладись и ты ей…»
 А я думал: «Вот ситуация, о которой многие мечтают – но внутренней свободы, чтобы ввести себя в ее ткань, мало кому хватает. Мне не хватает уж точно».
 Само собой окончательно ушло напряжение плохого расположения духа, но я не был готов, не был настолько свободен… К тому же, неожиданно Ундина громко пукнула:
 - Ой! Мамо, что это такое со мной. – и одной рукой инстинктивно схватилась за низ живота. Я оттолкнул ее и вышел вон из комнаты. Дома меня дожидался Толик со своим вечно бледным другом, он, в отличие от меня, нашел то, что надо было. Они сидели за початой бутылью и давно дожидались меня – мы быстро «приняли» ее на грудь, и стало нам совсем хорошо. На все расспросы, где я был: я только отшучивался, что попал случайно в другой «временной континуум».
 А с Галиной я случайно встретился уже весной во время вечеринки у общих знакомых, появились и такие. Я старался не придавать особого значения ее присутствию, не знаю, насколько это у меня получалось – она тоже, старалась не замечать моего присутствия – это даже здорово: быть одновременно и вместе: столько знать друг о друге, и в то же время и порознь. Лишь иногда, наши взгляды соприкасались и мы бессловесно беседовали:
 - Привет.
 - Привет.
 - Как живешь?
 - Нормально.
 Она казалась грустной, даже не танцевала, вяло кивая на слова своего вечного «пажа» - кудрявого очкарика, пытавшегося ее в втянуть в ненужную ей беседу. Он был долговяз и без устали стрекотал у нее над ушами. На вечеринку был приглашен известный в нашей среде DJ, он неплохо вел свою программу, когда после очередной паузы в музыке, напрашивался «медляк» - он его поставил: это был Black Sabbath с Ozzy. Композицию: «My Baby, What I Do…», давно уже забывают, но я всегда считал ее вершиной грусти в блюзе – она, оставив своего «пажа», вдруг подошла ко мне:
 - Пойдем, оторвемся?
 Меня не надо было уговаривать – я был готов: мои руки легли ей на талию, на место, которое было под них как бы заточено. Ее мягкие волосы приятно щекотали меня в нос, я ощущал их запах, чувствовал близость ее живого тела, прощупывал даже резинку ее трусиков. Вот было бы здорово, если бы она лопнула... Через минуту лишнее возбуждение спало – музыка нивелировала нас. Она подняла голову:
 - Я немного пьяна.
 - Если бы ты знала, как это тебя красит.
 - Прости меня, я виновата перед тобой. Но что поделать – вот скоро придет из армии мой муж и все вечеринки для меня кончатся. Я все-таки мужняя жена, и мое дело растить ребенка.
 - Желаю тебе успеха на этом поприще…
 Музыка уже кончалась – она спросила:
 
- Можно тебя поцеловать напоследок? – и она чуть прикоснулась к моей щеке влажными губами.