Этот горький праздник Победы. часть6. Ксюша

                Ксюша.

 Семен слышал, как захлопнулась входная дверь. Нужно было бы встать и закрыть замок на защелку, но он не делал этого, втайне надеясь на то, что Михаил передумает и вернется.
«Какого хрена я сорвался и накричал на него» - огорченно подумал он.
«Разве ж это его вина, что так сложилась его жизнь? Разве виноват Мишка в том, что, встретив в Руднянском госпитале худенькую, больше похожую на подростка девушку, с красивыми, цвета спелой вишни глазами, безоговорочно влюбился в нее. И та, уже физически и морально искалеченная  страшной войной, ответила ему таким же чистым и нежным первым чувством».
 По правде сказать, Ксюша, так звали сестричку и ему – Семену глянулась с первого раза. Но где ему против Мишки. Тот строен, высок, красив; одни волнистые кудри чего стоят, да к тому же офицер, младший лейтенант. А он – так себе, ни лицом, ни ростом не вышел.
 Первый раз он увидал Ксению в палате, где лежал Михаил. Видел, как страдальчески морщилось ее лицо при смене повязок на ногах Михаила. Казалось, что малейшая боль его передается ей самой, но уже более сильной и более нетерпимой. И хотя Михаил терпеливо переносил обработку и перевязки
ран, но все же, нет, да нет, с губ его срывался негромкий стон. От этого терпеливого стона глаза Ксении, неоднократно уже видевшие и раны и смерть, становились влажными. Стараясь не причинить ему боли, едва касаясь руками измученного ранениями тела, она чуть слышно говорила: - Потерпите, потерпите еще немного. 

 Раз в неделю в госпиталь приезжала кинопередвижка. И тогда все, кто мог ходить, собирались в бывшем школьном актовом зале. В тот раз Семен нарочито долго стоял у входа, и лишь тогда, когда в зал прошла Ксения, несмело двинулся вслед за нею. Место рядом с ней оказалось свободным.
- Разрешите, - несмело спросил он девушку, и та, чуть подвинувшись в сторону, молча уступила ему место на низенькой гимнастической скамье подле себя.
- Спасибо, - чуть слышно произнес Семен, но голос его потонул в громких звуках военного марша. Начался киножурнал. Сотни внимательных глаз устремились на экран; где бешено, мчались вперед краснозвездные танки, и немо открыв рты, в яростной атаке пробегали мимо невидимого кинооператора, солдаты, с сосредоточенными и застывшими лицами.
 Семен не смотрел на экран. Он исподтишка смотрел на нежный профиль Ксении и удивленно думал о том, как, каким образом эта худенькая девушка, оказалась в этом полковом госпитале, всего в нескольких десятков километров от линии фронта.
 Киножурнал закончился. В последний раз на экране промелькнули белые кресты на темном фоне, и в полной тишине зала громко, впустую застрекотал проектор. Включилось электричество, освещая желтоватым мигающим светом лица раненых бойцов, свободных от дежурства врачей, сестер и санитаров. Экран погас, но все они продолжали неотрывно смотреть на белый лоскут материи, словно видели в нем, то, что каждый из них хотел увидеть.
 Поймав на себе пристальный взгляд Семена, Ксения повернула голову. Их глаза встретились, и у Семена от ее взгляда быстро-быстро заколотилось сердце. Облизнув кончиком языка вмиг пересохшие губы, он хриплым от волнения голосом произнес: - Меня Семеном зовут.
- А я знаю, - улыбнувшись, произнесла девушка. Она немного помолчала и негромко добавила: - Я вас у младшего лейтенанта Кибисова в палате видела. Это он мне сказал, как вас зовут. И еще сказал, что вы друзья, и что вы его раненого, с поля боя вынесли.
- Ну вот, уж и в герои меня записал, - стесняясь, произнес Семен, и чуть потише сказал: - А я тоже знаю, как вас зовут, - Ксюша.
- Ксения, - строго поправила девушка. Семен смутился от этого замечания. Лицо его покраснело, но в это самое время в зале вновь погас свет, и он облегченно вздохнул, надеясь, что Ксения не заметила его смущения.   
 За фильмом, в отличие от Ксении, Семен не следил. Фильм был американским. На экране то и дело скакали на красивых лошадях красивые мужчины в широкополых шляпах. Они часто стреляли друг в друга из длинноствольных револьверов, падали и умирали, произнося красивое имя Мерседес. Кроме того, фильм не был дублирован. Приходилось то и дело следить за титрами, бегущими по низу экрана. Семен перестал интересоваться фильмом, а вместо этого стал незаметно посматривать на Ксению.
Ее лицо, освещаемое пучком яркого света исходящего от кинопроектора, постоянно менялось. Улыбка на лице то исчезала, то появлялась. Лицо, неожиданно становилось серьезным, а иногда и раздраженным. А тогда, когда с экрана послышалась протяжная, полная печали песня главной героини фильма Мерседес, потерявшей в жестокой перестрелке любимого, по лицу Ксении покатились слезы.
 - Разрешите мне проводить вас домой, - вежливо попросил Семен Ксению, после того, как в зале зажегся свет, и зрители шумной толпой направились к выходу.
Ксения удивленно посмотрела на него, и, улыбнувшись, сказала: - Куда же вы меня будете провожать. Я живу при госпитале.
Семен растерянно замолчал. Моргая глазами, он смотрел на девушку, и та, заметив его растерянность, неожиданно сказала: - А знаете что. Давайте посидим с вами во дворе. Только вы обязательно оденьтесь. На улице уже холодно.
Лицо Семена озарилось радостной улыбкой.
- Я сейчас, я мигом, - громко сказал он, и направился к выходу.
- Я вас на улице подожду, - прокричала вслед ему Ксения.
 К вечеру на улице вызвездило. Легкий морозец сковал тонкой пленкой льда лужи во дворе госпиталя. И они, в неверном свете полной луны, осколками больших разбитых зеркал блестели на земле, отражая и саму луну и яркие на холодном и темном небе звезды.
- А знаете, что Семен. Расскажите мне о Михаиле, - попросила Ксения, после того, как они уселись на распиленных чурках во дворе госпиталя.
- Что же мне говорить, - произнес Семен, явственно понимая, что сказать ему о Михаиле по существу нечего. Те, насыщенные событиями двое суток, что провели они с Михаилом в расположении немецких частей, сблизили их, но познакомиться по настоящему у них времени не было.
- Вы знаете Ксения, мы с Михаилом только и знакомы были  два этих дня, что к немцам ходили. Да еще здесь, вот в госпитале совсем немного. И все как-то не выходил у нас с ним разговор о его довоенной жизни. Но я обязательно, завтра же расспрошу его и все вам расскажу.
- Не надо Семен. Я так думаю, что если он захочет, он сам мне расскажет, а нет – так и не надо.
- А вы лучше Ксения о себе расскажите. Кто вы, откуда, как в госпитале оказались?
 Девушка на минуту опустила вниз голову и задумалась. Потом тихо, с затаенной грустью начала свой рассказ:
- Я, Семен, родом из Самары. Это очень большой город на Волге, сейчас он Куйбышевым называется. Его в тридцать пятом переименовали, но мы, коренные самарцы, наш город по-прежнему Самарой величали. Мама моя Семен, умерла рано. Мы со старшей сестрой и младшим братом не долго прожили с отцом одни. Папа вскоре после смерти матери привел в дом мачеху; женщину броскую, можно даже сказать красивую, которая одним словом, нет, даже скорее взглядом, повелевала отцом. И от этого, папа совсем перестал обращать на нас внимание. Незадолго до войны он сильно заболел, простудился, слег с воспалением  легких, и в декабре сорокового, под самый Новый год, умер. Так мы и остались одни с мачехой в нашем большом, рубленном пятистенком доме, на улице Борской, что недалеко от старого городского кладбища.
 Вы знаете Семен, как у нас было красиво, особенно весной! – неожиданно воскликнула она, и, поглядев на него, радостно улыбнулась.
- Весной наше старое кладбище, сплошь заросшее сиренью, благоухало так, что казалось ее сладкий запах должен был слышать весь город. И еще Семен – соловьи! От их переливчатых трелей вовсе не хотелось спать. Короткими майскими ночами, в доме с раскрытыми настежь окнами, я засыпала только под  самое, самое утро.
 Ее радостная улыбка, которая так очаровала Семена, неожиданно исчезла с лица Ксении. Она глубоко вздохнула, и, отведя от него взгляд, продолжила:
- А, потом пришла война. Старшую сестру Лизу, а она к тому времени окончила наш медицинский институт, призвали в армию. Я, не доучившись до последнего курса медучилища, добровольно пошла на фронт санинструктором, оставив младшего брата на попечении мачехи. Только годом позже, из письма подруги узнала я о том, что вскоре она отказалась от него и сдала Сашеньку в детский дом. В том же письме она написала, что мачеха наша вышла замуж за какого то эвакуированного, и теперь они живут в нашем доме.
 Ксения замолчала. Молчал и Семен. Он старательно подыскивал слова о том, что все еще можно изменить, что когда закончится эта война, она – Ксюша обязательно вернется домой, заберет брата, а эту ведьму мачеху прогонит из своего дома. И что все у них будет хорошо. Он уже открыл рот, чтобы сказать ей об этом, но Ксения, словно читая его мысли, сказала:
- Я думала Семен об этом. Но вся беда в том, что отец перед смертью написал завещание, и все свое имущество завещал ей.
 И опять наступило тягостное молчание. Семен, для того чтобы переменить тему, спросил:
- Так вы Ксения сразу сюда, в этот госпиталь служить попали?
- Нет, сюда Семен я попала не сразу. Почти весь сорок второй провела на передовой санинструктором. Спасала вот таких ребят как вы.
 Семен с удивлением посмотрел на Ксюшу. Он смотрел и не верил, как такая хрупкая девушка, в которой весу то было не более пятидесяти килограмм, могла вытаскивать из-под обстрела раненых бойцов.
 И опять она, увидев изумленный взгляд Семена, сказала:
- Это я сейчас, после тяжелого ранения, такая замухрышка стала. А тогда, на фронте, я покрепче была. Знаете, сколько раненых бойцов я из-под обстрела повытаскивала? Всех и не сосчитать!
После того ранения, я попала сюда. Здесь же меня вылечили, комиссовали и признали не годной к строевой службе. Деваться, как вы понимаете, мне некуда, не в Самару же ехать. Вот я и уговорила главврача оставить меня здесь, при госпитале. Уже три месяца, как меня выписали. Теперь я здесь и работаю, и живу. А, как дальше будет, когда начнется новое наступление, я и не знаю. Буду снова просить Лазаря Моисеевича, чтобы разрешил быть при госпитале.
 Ксения внимательно посмотрела в лицо Семена, хотела еще, что-то сказать, но затем передумала. Неожиданно она встряхнула головой, словно отгоняя от себя ненужные ей мысли, и улыбнувшись, тихо сказала: - Поздно уже Семен. Вам в палату пора.
 Когда Семен вернулся в свою палату для выздоравливающих, там уже было тихо. Все спали.