Глаза-туманы А. П. Струйской

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вновь обратимся к жанру портрета и вспомним, что среди его разновидностей есть такое понятие как портрет парный. Означает это, что портреты двух персон, обычно супругов, писались художником на разных холстах, но висящие рядом создавали они иллюзию целостной гармонии за счет ракурсов расположения фигур. Если же рассматривать их раздельно, то изображение каждого из них можно отнести к портрету камерному, определяющему взаимоотношения, своеобразную духовную связь между художником и портретируемым, когда психологически точно распознанный и прочувствованный внутренний мир воплощается автором в облике внешнем.

В 1772 году  заказал Николай Еремеевич Струйский известному портретисту Федору Степановичу Рокотову парный портрет – собственный и второй жены Александры Петровны. По всей видимости, супружеская пара приезжала для этого в Москву. Важно было для Николая Еремеевича запечатлеть молодые и счастливые лики, дабы видеть их впоследствии в своей рузаевской галерее.

ПОРТРЕТ

Очередной портрет – новая судьба в калейдоскопе историй конца XVIII начала XIX веков. Поражает меня изображение Александры Петровны трогательной молодостью и малой долей беззащитности. Долго существовало мнение, что было ей в ту пору всего 14 лет. Однако новые изыскания в архивах опровергли устоявшуюся точку зрения. Юной Сашеньке Озеровой, ставшей второй женой Николая Еремеевича, исполнилось уже 18 лет. Самый подходящий возраст для замужества.

Прельщают меня портреты кисти Рокотова не только присущим им психологизмом, но и отсутствием декорированных, кажущихся лишними деталей. Ничего не отвлекает внимания, давая возможность остаться наедине с воплощенным образом. Из глубины темного пространства возникает погрудное изображение юного создания. Как и положено в портретах парных, чуть повернута женская фигура в сторону мужа. Первый взгляд как обычно останавливается на лице. Поражает его изящный овал и нежная только начавшая распускаться красота. Чуть удлиненный разрез карих глаз обращен в сторону зрителя, но выражает задумчивость и отрешенность погруженного в свой затаенный душевный мир человека. Четко видны намеки ресниц в виде коричневых штрихов в уголках глаз. Дугообразные брови переходят в нос почти такого же плавно изогнутого рисунка. На щеках румянец, но его несколько боковое расположение свидетельствует скорее об искусственном происхождении, и используется лишь для оживления красок бледного лица. Ему вторит цвет губ. Всего три ярких мазка.  И вместе с этим ощущение некой затуманенности, незаконченной прорисовки линий лица. Загадочно выглядит Александра Петровна. На ней открытое платье серебристого цвета, дополненное нежными кружевами и воздушным желтоватым шарфом.  Аграфы на рукаве и жемчужная подвеска у выреза дополняют облик молодой женщины. Поверим словам единственного биографа семьи Струйских, пензенского вице-губернатора И.М.Долгорукова: «Я признаюсь, что мало женщин знаю таких, о коих обязан я бы был говорить с таким чувством усердия и признательности, как о ней». Чудится мне тот же витиеватый слог,  что присутствует и в сочинениях Струйского, его стихах, обращенных к прекрасной жене, именуемой Сапфирой:

«...Ежели б возможно было
Анатомить мое сердце,
Чтоб мне жить осталось после,
Как мою раскроют грудь мне,
То б мое печально сердце
Той, конечно, показало,
Той, я кою обожаю,
Как давно по ней вздыхаю,
Сколь по ней я плачу, стражду...»

Не переставал волновать зрителей портрет этой молодой женщины, созданный талантом Рокотова. Много возникло легенд вокруг образа пленительной Александры Петровны. Одна из них гласит, что сам художник влюбился в модель, поэтому и вышел из под его кисти столь привлекательный лик. Такова ли она была на самом деле или неуловимую красоту лица ее воссоздал влюбленный художник? Тайна… Почти через двести лет появился еще один шедевр, теперь уже литературный. Если Рокотов увековечил красоту Струйской на полотне, то Заболоцкий в знаменитом стихотворении, уже после смерти всех персонажей - художника и супружеской пары. Вглядываясь в портрет работы Рокова, Николай Алексеевич Заболоцкий написал в 1953 году следующие трогательные строки:

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.

Стала она женщиной – музой. Благодаря талантам художника и поэта, тонко чувствующим прекрасное, сохранились и надолго еще останутся в памяти  воспоминания о Струйской. Такова судьба красоты. Муж ее оказался забытым и  оттесненным на второй план. Так распорядилась история.

СУДЬБА

Доподлинно неизвестно как прожила она свою жизнь. Не пришлось блистать ей на столичных балах, постоянно вращаться в высшем свете. Стала Александра Петровна всего лишь уездной помещицей в далекой Рузаевке. Счастлива ли была она в браке с человеком, который  если верить сохранившимся мемуарам, отличался большими странностями? Правда вокруг царила роскошь. Однако обратимся к достоверным фактам.

Вспомним, что была она дочерью помещика Нижнеломовского уезда Пензенской губернии. Среди родственников наиболее значительной фигурой значился П. X. Обольянинов, женатый  на ее кузине. Удачно выходили замуж пензенские помещицы. После скромной должности городского стряпчего в Пскове неожиданно оказался он в большом почете у Павла I. Почтительно обозначили его современники как  „визиря“. Значит, было за что. Стал он генерал-прокурором с неограниченными правами по должности, по утрам принимал визиты сановников и даже некоторых членов императорской семьи, поскольку велика была к нему привязанность и доверие императора.

Дом Обольяниновых в Москве на углу Садовой и Тверской многих привлекал широким хлебосольством хозяев, превосходная же кухня заставляли забывать крутой нрав Обольянинова. Возможно, что именно там останавливались Струйские во время наездов в Москву.

И все же. За двадцать два года супружеской жизни родила она восемнадцать детей (были и двойни, признак, передаваемый по линии Струйских. Вспомним его первую жену Олимпиаду).  В живых осталось восемь человек – пятеро сыновей и три дочери. Однако нигде не встретилось мне упоминания о родовой усыпальнице Струйских.  Сам хозяин согласно его воле был похоронен против трапезной   одной из церквей имения. Нужно обладать особыми качествами души и сильной волей, дабы похоронить десять детей и сохранить при этом здравый рассудок. Был ли в эти тяжелые минуты рядом самый близкий человек – муж, живший в собственном мире, в другом измерении? Привыкла ли она к его чудачествам?

В кабинет мужа, располагавшийся в верхнем этаже обширного дома, его Парнас, никто не мог входить без разрешения хозяина. Там царил полный беспорядок. На всех вещах, причем дорогих и расставленных по его прихоти лежал толстый слой никогда не вытиравшейся пыли. Именно она служила сторожем, поскольку позволяла судить – был ли кто в кабинете во время его отсутствия или нет? Александра Петровна запретов мужа не нарушала. Смирилась. В деревне жилось значительно проще. Не нужно было сглаживать причуды мужа. Гости бывали не так часто, поскольку Струйский скупил все земли вокруг имения, протяженностью на 30 верст. Думается, именно по этой причине и не сохранились воспоминания о жизни рузаевского помещика. Вернее, их просто не было.

В сорок два года осталась Александра Петровна вдовой. Попыток повторно выйти замуж не предпринимала. Все силы уходили на управление большим имением и воспитание детей. Вновь предоставим слово И.М. Долгорукову: «Вдова его, Александра Петровна, урожденная Озерова, женщина совсем других склонностей и характера: тверда, благоразумна, осторожна, она соединяла с самым хорошим смыслом приятные краски городского общежития, живала и в Петербурге и в Москве, любила людей, особенно привязавшись к кому-либо дружеством, сохраняла все малейшие отношения с разборчивостью прямо примерной в наше время. Мать моя в старости и я доныне обязаны ей бывали многократными разными приятными услугами, которые грех забыть. Так, например, однажды она, заметя, что дочери мои учатся играть на старинных клавикордах, потому что я не имел средств скоро собраться купить хороших, купила будто для своих дочерей прекрасное фортепиано и, под предлогом, что до зимы ей нельзя будет перевезти их в Пензенскую деревню, просила нас взять их к себе и продержать до тех пор, как она за ними пришлет. Этому прошло уже близ 20 лет, она не поминала об них, и инструмент обратился в мою собственность. Можно всякому подарить, но с такой нежностью едва ли дано всем одолжать другого. Все ее обращение с нашим домом прекрасно, заочно всегда к нам пишет, бывает ли сама в Москве, всегда посетит и разделит с нами время; дома в деревне строгая хозяйка и мастерица своего дела, в городе не скряга, напротив щедра и расточительна». И далее: «Столько лет не бывши в этом селении, с каким удовольствием нашел я все в покоях, все до последней безделки, на том самом месте, на котором что стояло при покойном. Казалось, никто тут после него не шевелился. Казалось, я вчера только выехал оттуда». О чем это свидетельствует – о безразличии к происходящему или верности почившему мужу? Непостижима душа русской женщины.

Сохранилось свидетельство Н.А. Тучковой – Огаревой, жены Герцена, которая посетила имении Струйских в 1836 году: «В углублении большой гостиной над диваном висел в позолоченной раме портрет самого Николая Петровича (ошибка, нужно - Еремеевича) в мундире, парике с пудрою и косою, с дерзким и вызывающим выражением лица, и рядом, тоже в позолоченной раме, портрет Александры Петровны Струйской, тогда еще молодой и красивой, в белом атласном платье, в фижме, с открытой шеею и короткими рукавами“. Очевидно речь идет не о портретах, созданных Рокотовым, поскольку на его полотнах супруги выглядят совсем иначе. Значит, существовали и иные портреты, созданные, скорее всего учеником Рокотова, крепостным А. Зябловым. Все было предусмотрено у Николая Еремеевича. Имелся даже личный художник.

В 1804 году произошел раздел огромного состояния Н.Е. Струйского. В это время старшие сыновья Юрий, Петр и Леонтий уже служили по военному ведомству, две дочери были выданы замуж. Рузаевское имение согласно разделу досталось А.П. Струйской и двум ее младшим сыновьям Александру и Евграфу. Александре Петровне предоставили в пожизненное владение рузаевский дом и 300 душ крепостных крестьян в с. Архангельское-Голицыно, что в Саранском уезде. На нее же возлагались расходы по содержанию построек и общие семейные дела. В частности, к ним относились встреча приезжавших погостить старших сыновей и издержки по содержанию детей, которые находились дома - дочери Маргариты и сыновей Александра и Евграфа.

Скончалась Александра Петровна в возрасте восьмидесяти шести лет, уже в XIX веке. Однако для нас осталась она молодой, таинственной и прекрасной, какой мы видим ее на портрете Рокотова.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Последний представитель рода Струйских умер в 1911 году девяноста двух лет от роду, причем в ужасающей бедности, напоминающей нищенство. Главное же -  подле него не было ни одного близкого человека. Таков естественный конец, угасание некогда знаменитой династии!
Сведения о потомках будут представлены в следующей публикации.

Иллюстрация. Ф.С. Рокотов. Портрет А.П. Струйской. Третьяковская галерея.