Вещая песня дрозда...

                Вещая  песня  дрозда...

                юношеству
                посвящается
                Рассказ

                1

    В  соседнем  дворе – похоронная  процессия…  Венки, пионы  несут  подростки…  Думая  о  девушке, которая  самовольно  рассталась  с  юностью, мне  невольно  вспомнилась  другая  история.

                2

    «Отчего  так  тихо?» -- пульсировало  сознание  Лены. В  полузабытьи  она  открыла  глаза, увидела  в  заторможенном  движении  людей, кого -то  наклонившегося  над  собой. «Отчего  они  такие  белые?» -- медленно  текла  её  мысль. Сколько  времени  Лена  лежала  в  больнице – не  знала. И  никто  с  ней  об  этом  не  заговаривал. Она  смутно, неосознанно  возвращалась  в  мыслях  к  тому, что  произошло…  Переживая  заново  ужасное, она  заходилась  в  очередном  приступе…  Тоска, безвыходная  и  всеобъемлющая, надолго  всасывалась  в  неё, доводила  до  совершенного  безучастия  к  действительности. Угнетающее  состояние  не  оставляло  её  ни  на  минуту, сверлило  в  ней  зудящими  мыслями: «Для  чего?..  Для  кого?..  Смысла  жизни  нет…  В  смерти  Эдика  виновата  только  я…  Почему  я  не  отошла? ..  Ведь  Баринова  предупреждала!..»    Расплывчатые  наползали  воспоминания, обостряя  и  без  того  оголённое  смертью  любимого  чувство…  Память…  Память…  Она  заработала  отчётливее, неутомимо  подсовывая  одно  воспоминание  за  другим…

                3

    За  ночь  ноябрьский  снег  облепил  рябину, свесился  беретом  с  каштанов, промятыми  подушками  навалился  на  кусты  и  травы  в  газонах, удержался  колпаком  на  крыше  «беседки», опушил  «зонты»  песочниц. «Образы  создал, как  художник», -- глядя  в  окно, отметила  про  себя  Лена.  Она  не  спеша  завтракала, продолжая  смотреть  на  медленно  падающие  снежные хлопья. 
    -- Чудо, --вслух  сказала  Лена  и  встала  из - за  стола. Крутившейся  под  ногами  Мухе, рыжей  собачонке, она  бросила  кусок  колбасы, быстро  убралась  на  кухне  и  забралась  с  ногами  на  диван  в  своей  комнате. Закурила. Чуть  подумав, она  включила  магнитофон, стоящий  на  журнальном  столике. Послышался  голос  известной  певицы: «…  зачем  ты  куришь, девочка, зачем?..  Дым  ядовит…»  Лена  усмехнулась: говорят, успокаивает…  Настроение  у  неё, как  она  сама  уверяла  себя, было  бы  здоровское, если   бы  её  не  мучил  вопрос: «Что  сказать  Эдику?»
    В  это  холодное  утро  Лене  совсем  не  хотелось  идти  в  школу, хотя  она  понимала, что  ей  нужно  «подтянуть»  некоторые  оценки. Но  родители  уже  ушли , и  она  решала , что  ничего  страшного  не  случится, если  она  «заколет»  денёк. Училась  Лена  в  десятом  классе  и  занималась  хорошо: всего -то  пять  четвёрок.  При  желании  она  могла  бы  стать  отличницей  да, как   большинство  её  сверстников, ленилась, но  объяснения  учителей  слушала  внимательно. Этого  ей  было  достаточно  и  дома  за  уроки  она  почти  не  садилась. Лена  считала, что  «зубрить»  предметы  не  обязательно, но  «кайфовые»  отметки  надо  иметь  всегда.  Тем  не  менее, пропускать  уроки  ей  не  в  первой. Это – единственное, что  могло  бы  ей  испортить  характеристику. «Физичка»  с  «математичкой»  удивлялись, что  на  занятиях  она, порой, не  присутствует, но  отвечает  потом  неплохо. В  общем, Лена  совершенно  не  волновалась  о  предстоящем  разговоре  с  Маргаритой  Николаевной. «Зуб  выдерну…  или  к  тётке  больной  съезжу…» -- придумывала  она  причины. После  очередной  выдумки  она  невольно  улыбнулась. Кого  надуть  собралась?! Маргаритку?!   Умора…  Её  на  манной  каше  не  проведёшь. Не  зря  мальчики  утверждают, что  Марго – разведчик  опытный. Словом, Тортилла!..  Да  не  в  этом  дело. Изворачиваться  перед  Эдиком  не  хочется, но  и  признаться…  Вдруг  Муха, примостившаяся  у  её  ног, тихо  зарычала. Лена  выключила  магнитофон, прислушалась…  За  дверью  явно  происходило  какое - то  движение…  Раздался  звонок…  Собачонка  с  оглушительным   лаем  сорвалась  в  коридор. Лена  прикидывала, кто  же  заявился  к  ней  в  одиннадцать?..  Недоумевая, она  открыла  дверь  и…  опешила…  Невысокий  чернявенький  паренёк  напряжённо  смотрел  на  неё. В  его  взгляде  отразились  и  смущение, и  радость, и   неловкость. Но…  какой  знакомый  взгляд?! Неужели…  неужели  на  пороге  стоит  её  прежний  друг  из  старой  школы?
    -- Сашка?! – изумилась  Лена.
    -- Здравствуй.
    Они  обалдело  уставились  друг  на  друга. «Не  подрос, жаль…  Улыбается, а  глаза  грустные», -- пролетело  в  сознании  Лены. «Такая  красивая?!» -- только  и  успел  оценить  внешность  Лены  Саша, как  та  вцепилась  ему  в  рукав  и  втащила  его  в  квартиру.
    -- Привет, Сашка! Давно  тебя  не  видела.
    -- Теперь  каждый  день  будем  встречаться.
   Лена, сдерживая  любопытство, предложила  ему  раздеться. От  неё  не  ускользнуло  то, что  Сашка  вешал  на  крючок  своё  пальто  в  таком  положении, чтобы  подкладка  не  выглядывала.  Разговор  они  продолжали  в  комнате  Лены.  Также  тихо  зазвучал  голос  известной  певицы: « …  брось, сигарету, брось…»
    -- Так  почему  мы  будем  чаще  видеться? – вернулась  Лена  к  интересовавшей  её  мысли. В  душе  она  уже  ругала  Сашку  за  вторжение. Кто  его  просил? Видеться  чаще? Как  бы не  так! Теперь  у  неё  к  нему  ни-че-го-шеньки  нет.
    Саша  не  сразу  ответил. Он  убавил  звук  в  магнитофоне, с  какой-то  сосредоточенностью  потрепал  за  ухо  собачонку, отчего  та  отскочила, взъерошил  и  без  того  свои  непослушные  вихры. Потом  напряжённо  выпрямился  в  кресле, словно  получил  замечание  за  сутулость.
    -- Дело  в  том… -- он  одёрнул  на  себе  самовязку-без  рукавку, будто  хотел  вытряхнуть  из-под  неё  застрявшие  слова… -- короче, бабушка  моя  умерла…
    -- Ой!
    -- …  здесь, в  твоём  городе…  тётка  живёт. –Саша  пожал  плечами, что  ещё  добавить.
   Лена  выслушала  ошеломлённо. Она  знала  про  этого  парня, как  ей  представлялось, всё. Ну, всё, до  капелюшечки. С  детства  у  него  не  было  родителей, и  он  рос  у  стариков. Вскоре  умер  дед. И  долгое  время  внук  и  бабушка  жили  под  одной  крышей…  А  теперь…  Но  он  же  говорит  ещё  о  тётке?..  «Тётка  не  бабушка, не  разбежится, -- с  необъяснимым  предубеждением  к  незнакомой  женщине  осадила  себя  Лена, -- тётка  она  и  есть  тётка!»
    -- Я вижу  у  тебя  спортивную  сумку, а  что  из  вещей  есть  ещё? – настойчиво  спросила  Лена.
    -- В  камере  хранения  на  вокзале, -- кивнул  Саша. – Тёти  что-то  дома  нет.
    -- А  если  тётя  не  скоро  вернётся? – глянула  лукаво  Лена  на  него, но  тут  же  укорила  себя: увидела, что  Саша  растерялся. –  Отдохнёшь  с  дороги, попьёшь   чаю  и  марш  на  вокзал  за  вещами, -- бойко  распорядилась  Лена. – Вечером  уломаю  предков.  Они  у  меня  сознательные, передовики  производства.
    -- Родителей  тревожить  не нужно, а  за  чай спасибо, -- решительно  воспротивился  Саша,  продолжая  сидеть  в  кресле  всё  также  неестественно  прямо.
   -- С  дороги  и  без  чая?! – удивилась  Лена. Она  тайно  и  не  без  любопытства  наблюдала  за  Сашей, с  жалостью  для  себя, отметив, что  всё  же, несмотря  на  проступающее  в  нём  напряжение, он  смотрелся  угловатым, физически  не  окрепшим  подростком. И  что-то  грустное, недоговорённое  чувствовалось  в  нём. «А  может, ошибаюсь?» -- не  укрепилась  в  Лене  мысль.  И  чтобы  растормошить  его  неловкость, оживить  его, снять  с  него, как  ей  казалось, надуманную  ответственность  не  быть  обязанным  перед  ней, она  загадочно  произнесла: -- Са-аш-а…  -- тот  невольно  подался  к  ней, -- Са-аш, у  меня  для  тебя  сюрприз.
    -- ?!
   -- Только  после  чая, договорились, -- улыбнулась  Лена. – Музыку  погромче, -- уже  на  ходу, выходя  из  комнаты, сказала  она.               
    Пока  Лена  крутилась  на  кухне, ворох  мыслей  возникал  в  ней. Всё- таки  не  верилось  в  то, что  здесь  находится  Сашка.  Мальчик, которым  она  увлекалась  в  седьмом  классе. Поначалу  для  неё  это  представлялось  нечто  сродни  милосердию. Леночка  из-за  жалости  к  сироте  предложила  ему  свою  дружбу, но  тот…  отверг. О, буря  эмоций  поднялась  тогда  в  избалованной  вниманием  девочке. «Подумать  только, -- возмущалась  Лена  через  несколько  дней  перед  подружками, -- он  меня!..  в  упор  не  видит?! Меня!!! Да  что  он  собой  представляет?.. От  горшка – два  вершка, лишь  глаза  серые  на  цыганском  лице. А  одет?.. пальтишечко  обычное, брючки   в  стре-ло-чку… Да  кто  такие  сейчас  носит?! Обут – с  ума  сойти, умора… Жуткая  умора!»  Девочки  же, обтянутые  фирмой, согласно  кивали  взлохмаченными  пепельными  головками, притопывали  ножками, также  обутые  фирмой  подпольной, промежду  прочим  замечали: «В  интернате, знаешь, сколько  сирот?.. Всех  не  пережалеешь…»  Но  Леночку  уже  охватил, как  она  сама  утверждала, азарт. Будешь  дружить только  со  мной! Так  думала  она, так  хотелось  ей. Но  сирота  сторонился  не   одну  её, он  избегал  поддерживать  товарищеские  отношения  с  другими  одноклассниками. «Было  кому  нос  воротить?» -- смеялись  те  ему  в  спину. Но  Сашка  носа  не  воротил, а  испытывал  естественную  неловкость  от  своих  стиранных-перестиранных  рубашек  и  от  брюк   «в  стрелочку», залатанных  под  гульфиком…  Но  однажды, когда  на  катке  к  Леночке, как  она  потом  сама  выразилась, примотались  незнакомые  дерзкие  мальчики, Сашка, эта  голая  сирота, вступился  за  гордость седьмого  «Б»…  Один  против  троих…  Зато  те, кто  буквально  яркой  девочке  на  пятки  наступал, не  сдвинулись  и  с  места…  «Успокойся, голова  цела, а  шишки…  шишки  пройдут, -- говорил  Сашка  капризной  Леночке  после  того  суматошного  вечера. – И, пожалуйста, не  жалей. Я…  всё-таки…  мужик, и  к  тому  же  я  не  одинок! У  меня – бабушка!  Замечательная  бабушка…» -- «И…  я!» --  кокетливо  добавила  Леночка. Но…  Сашка  тогда  промолчал. Вообще, чуть  позже  он  избегал  говорить  ей  комплименты. Просто  провожал  её  из  школы  домой, просто  терпеливо  объяснял  непонятный  для  неё  предмет. («Фу-у,  противные, -- не  раз  говорила  Леночка, -- и  зачем  на  свет  рождаются  Энштейны?..») Просто  учил  играть  её  в  шахматы, настольный  теннис, просто  незаметно  для  неё  любовался  её  будто  удивлённым  носиком, ямочкой  на  щёчке, вечно  вопрошающими  зеленоватыми  глазами: « …  любишь?..  Почему  тогда  не  целуешь?..»  Он  и  не  пытался  никогда  её  целовать, болезненно  ощущая  материальное  различие  и  не  позволял  себе  переступать  грань. Их  ровные  отношения  продержались  несколько  месяцев…  Теперь  у  Лены  не  вмещалось  в  сознании  то, что  Саша  будет  учиться  с  ней  в  одной  школе…  С  ней  и…  с  Эдиком?! «Странный  сегодня  день, -- думала  Лена, доставая  чашки  из  буфета, -- ни  с  того  ни  с  чего  уроки  заколола…  И  Сашка  с  луны  свалился…»               
     Уже  разливая  чай, она  услышала  радостное  поскуливание  Мухи  в  коридоре. «Эдик!!!» -- разом , радостно  и  испуганно, встрепенулась  Лена. Но , ещё  не  уверенная  в  своём  предположении, пожала  в  догадке  плечами.  Открыв  дверь, она  всё  же  растерялась:
    -- ты-ы?!
   -- Ага, -- высокий  юноша  энергично  прошёл  в  коридор, чмокнул  девушку  в  щёку., быстро  разделся. – В  школе  почему  не  была? Все перемены  караулил, -- но, заметив  растерянность  Лены,  с  участием  спросил: -- Что-то  случилось?
    -- Ничего…  Я…  я  удивлена…  Так  рано  зашёл. – Лена  ещё  не  осознавала  положения, втягивая  в  себя  родной  запах  одеколона  с  каким-то  непонятным  названием, морозцем  лишённого  резкости. «Эдик…  Эдик…  какое  счастье».
    -- Отменили  два  урока, ЧП…  -- увидев  незнакомца, вышедшего  из  комнаты, Эдик  удивлённо  замолчал.
    Оба  смутились. Саша  тут  же  напомнил  Лене  о  том, что  ему  необходимо  пойти  на  вокзал.  Лена  спохватилась  и  предусмотрительно  предложила  ребятам  познакомиться, после  чего  убежала  на  кухню  готовить  бутерброды. «Как  я  сейчас  выгляжу? Проскочила  мимо  зеркала…  Сколько  раз  просила   маман  продумать  трельяжик   на  кухню, --её  мысли  сбивались, -- может, прикид  сделать  получше, поприличнее…  А  сойдёт. Эдик  всегда  подчёркивал, что  я  эффективнее  в  спортивном  костюме.  Значит, в  нём…»  Сдержанный  разговор  из  коридора  отвлёк  её. Ну, конечно, Эдик  не  может  без  своей  ревности. Неужто  его  взволновал  невзрачный  Сашка?  Приезжий  тоже  не  «в  своей  тарелке». Очевидно, прежняя  дружба  не  остыла  в  нём  и  сидит  эдакой  лимонной  долькой  в  сердце.  «Но  причём  здесь  лимонная  долька, -- уцепилась  Лена  за  первое  пришедшее  сравнение, намазывая  на  булку  масло. – Не  помню, любил  ли  Сашка  дольки  или  нет…  Лимончики  бы  не  помешали», -- улыбка  озарила  лицо  Лены. Пожалуй, гостей  звать  можно. Она  оправила  на  себе  футболку, слегка  вздыбила  «полухимию», быстренько  промассажировала   лицо. Теперь, действительно, можно…  Стоп, пару  затяжек.
    -- Ленка, не  кури, -- раздался  за  её  спиной  голос  Эдика, -- ты  же  обещала, -- он  придвинул  табуретки  к  столу  и  галантно  поклонился  юной  хозяйке.
    Всем  троим  казалось, что  чаепитию  не  будет  конца. Сначала  чай  пили  молча, сосредоточенно  дули  на  вялый  парок  от  чашек. Незаметно  приглядывались  друг  к  другу. Саша  заметив, что  Эдик  нет-нет  да уставится  на  Лену, этично  оставил  внимание  к  девушке  за Эдиком. Тот, оценив  тонкость, просто  предложил: ребята, ещё…  чайку?..  Те  весело  закивали: лей  побольше!..  Но  лить  побольше  не  позволяли  маленькие  чашки, и  чаепитие  пошло  по  третьему  кругу. Тут-то  всех  прорвало. Один  перебивал  другого, что-то  вспоминания  своё. С  ними, улавливая  настроение, изредка  повизгивала  собачонка.  Но  возбуждённые  друзья  не  обращали  на  неё  никакого  внимания. Тогда  Муха  дёрнула  Лену  за  штанину  и  встала  на  задние  лапы.
    -- У-у, хитрушка, -- погрозила  ей  пальцем  Лена  и  дала  кусок  рафинада. – Молодец, больше  не  приставай, -- незаметно  от  мальчиков  она  поправила  волосы.
    -- А  ЧП  в  школе  такое,-- посерьёзнел  Эдик, -- десять  шестиклассников  задушили  Валерку  из  моего  класса.
    Саша  и  Эдик  умолкли. Словно  не  раздавался  только  что  смех. Лена  ещё  не  вникла  в  услышанное. Она  переводила  удивлённо-растерянный  взгляд  с  одного  на  другого: нелепая  новость. Нет, такого  не  может  быть, не  должно  быть. Что-то  Эдичка  напутал. Может, даже  пошутил. Впрочем, подобных  глупостей  он  себе  не  позволял. Она  недоверчиво  смотрела  на  Эдика, который  собирал  в  щепоть  крошки  из  булки, но  упавшая  чёлка  скрывала  выражение  лица. Когда  же  Лена  глянула  на  Сашу, то  в  нём  она  уловила  что-то…  «Ну  да, похоронил  бабушку, оттого  и  страдает», -- подумалось  ей. И  всё  же, где-то  тонким  чутьём, присущим  женской  психологии, она  ощутила  тягостное  в  Саше.
    -- То  есть…  как  это…  з-задушили? – с  запинкой  произнёс  Саша.
    -- Налетели  на  переменке, устроили  кучу-малу, задохнулся  парень, -- не  сразу  ответил  Эдик. – а  причина…  причина  банальная. Валерка  у  кого-то  из  них  в  столовке  выдул  стакан  компота.
    --За  стакан  компота  убить  человека?! – вскинул  высоко  брови  Саша, округляя  и  без  того  выразительные  глаза. Он  сосредоточенно  стал  размешивать  сахар  в  чае.
    -- А  после, минут  через  пятнадцать  по  окончанию  всей  этой  кутерьмы, -- продолжал  Эдик, -- эти  разбойники  захлюпали  в  один  голос, что  вовсе  не  хотели  смерти  Валерки.
    -- Нет  Валеры…  Но  он…  он  такой  слон…  огромный, --  обескуражено  произнесла  Лена, разводя  в  стороны  руками.
   -- Он  не  огромный, -- тихо  возразил  Эдик, -- отёчный…  больной  парень…  Что  теперь  с  пацанами  решат?
    -- Чем  жёстче, тем  лучше  для  них, -- быстро  отозвался  Саша.
    -- Но  они…  они – мелюзга… Что?.. Что  они  видели  в  жизни?.. Нельзя  вот  так: раз  два  и  готово. – Лена  разволновалась, подвернувшуюся  под  руку  Муху  усадила  на  колени  и  затеребила  её.
    -- Почему  в  них  столько  жестокости?! – напружинился  Саша. – Откуда  в  этих  ухоженных  мальчиках  мстительность…
    -- Ты  не  прав, -- перебил  его  Эдик. – Это  не  жестокость, это – необдуманность  своих  действий. По-своему  они  правы, решили  сами  наказать  того, кто  отнял  у  них  то, что  принадлежало  им.
    -- Тогда  можно  оправдать  каждое  преступление, -- заволновался  Саша. – Сегодня  за  двести  грамм  компота  нет  в  живых  человека, завтра  кого-то  отлупят  на  остановке  только  за  то, что  он  кому-то  в  автобусе  наступил  на  мозоль, послезавтра  изнасилуют  девчонку  только  за  то, что  она  сопляку  дорогу  перешла. – Он  взболтнул  чай, но  не  допил, отодвинул  от  себя  чашку.               
    -- Не  заводитесь, старина, успокойся, -- миролюбиво  произнёс Эдик, продолжая  катать  хлебный  шарик, внимательно  наблюдая  за  движением  пальца. --  О  чём  мы  сейчас  спорим?!
Такое  ежедневно, ежечасно, ежеминутно  совершается?!
    -- Но  что-то?..  Что-то  нужно  делать  против  произвола?!
   Лена  вслушивалась  в  разговор, поражаясь, как  ей  казалось, близорукости  обоих. О, чём,  собственно, они  взялись  спорить? Драки, убийства, изнасилования?..  Ну  и что?!  Эдик  прав: такое  происходит  каждый  день, ночь, час, каждую  минуту. Подумаешь, убили  человека, одного  или  двух, когда  район  на  район  идёт  выяснять  отношения, вооружённые  «ёжиками».  Надо,  мальчики, жить, не  забивая  голову  чепухой. Если  послушать: «МВД»  сообщает…»  или  же, к  примеру, «Комсомолка»  напечатала  о  том, что  в  Хабаровске  не  раскрыта  одна  треть  домашних  краж…  Чебурашки  мои  глупые, свалились  сегодня  с  неба  и  размазываете кисель  по  тарелке…  Перед  вами  такая  красивая  девочка  Леночка, а  вы  уголовные  дела  разбираете.  Адвокаты…  Правда, что  ли  ослепли?..  Ах, мальчишки, ах…  чебурашки!..
     Неожиданно  прокуковали  настенные  часы, стрелки  которых  показывали  шестнадцать. «Скоро  придут», -- подумала  о  родителях  Лена. Эдик, догадавшись  о  её  мыслях, попытался  ей  помочь  убрать  со  стола. Но  она  отрицательно  качнула  головой  и  движением  руки  дала  понять, чтобы  друзья  ушли  в  комнату. Эдик  ответил, что  ему  нужно  бежать на  тренировку, но  вечером  он  обязательно  заскочит.  «Пока», -- кивнул  он  Саше  и  скрылся  на  лестнице. Саша, задержавшись  в  дверном  проёме  кухни, взволнованно  сказал:
    -- У  Эдьки  настоящий  мужской  характер. Увидев  меня, он  насторожился, но руку  протянул  для  знакомства  первым, -- он  наблюдал  за  быстрыми  движениями  Лены  (та  мыла  посуду  и  ставила  её  в сушилку), -- Эдик – мировой  парень, ты  меня  слышишь?
    «Ты  прав», -- соглашалась  про  себя  с  ним  Лена. Она  обожала  Эдика. В  этом  давным-давно  призналась  и  чувств  своих  не  стыдилась. Он  отвечал  ей  той  же  нежностью. «Я  ему  нравлюсь», -- самодовольно  говорила  Лена. Что  скрывать, по  Эдику  вздыхали  многие  девчонки  из  школы…  Кто  погромче, кто  потише…  Раздавшейся  звонок  остановил  течение  мыслей  Лены. «Родители», -- пояснила  она  Саше, которому  те  обрадовались  искренне. Должно  быть, ещё  помнили  его. А  чуть  позже, за  ужином, на  семейном  совете  решили, что, пока  суть  да  дело, он  должен  пожить  у  них. Когда  объявится  тётя, то  и  разговор  будет  другой. «В  этом  доме, Санька, тебе  завсегда  рады» , -- уже  на  вокзале  обдумывал  Саша  сказанное  отцом  Лены, забирая  свои  вещи  из  камеры  хранения. А  в  это  время  Лена  ждала  Эдика  у  подъезда  своего  дома, любуясь   тихим  вечером. От  освещения  искрились  сугробы, неокрепшие, рыхлые. Едва  касаясь  пальцем  прохладного  пушка, обметавшего  лавку, Лена  вывела  на  нём: «Вот  оно, глупое  счастье…»  Строка  прямо-таки  выпрыгнула  из  памяти  под  руку. Кто  написал, силилась  вспомнить  Лена? Но, услышав  сзади  себя  скользящие  шаги, живо  обернулась:
   -- Эдичка-а…
   -- Попалась, которая  кусалась… -- кружил  её  Эдик, целуя  в  глаза, в  нос, в  губы…
   -- В  подъезд  бы, что  ли, прятались, -- проворчал  кто-то.
  --Эдька…  люди… -- вывернулась  Лена  от  Эдика, но  тут  же  прильнула  к  нему. Влажная  ворсистая  ткань  куртки   куснула  щёки, отчего  Лена  слегка  запрокинула  голову. – Где-то  шлялся… -- полувопросительно  говорила  она, обтирая  ладонью  с  его  лица  мизерные  звёзды.
    Эдик  всё  также  улыбался, но  Лена  вдруг  ощутила…  или  ей  показалось, как  он…  напрягся.  Прижав  к  себе  девушку, он  прошептал: «Бежим  в  нашу  аллею…  Бежим?»
     Да, у  них  была  своя  аллея, ютившаяся  в  парке, росшем  недалеко  от  дома  Лены. Теперь  же  аллею  ласкали  ранние  сумерки. Обняли  и  запутались  в  берёзовом  переплетении. Безвольные  ветви  свисали  длинной  бахромой. На  ней  колокольчиками – смёрзшиеся  серёжки. При  малейших  порывах  ветра  она  задевали  друг  друга, звенели  тоскливо, роняя  на припорошенную  землю  матовые  блёски. От  звона  оживал  берёзовый  свод  аллеи, под  которым  вглубь  её  (среди  прочих  глянцевых  следов)  сейчас  убегали  иссиня-чёрные  следы  Эдика  и  Лены.
    -- «Глупое  счастье» -- кто  написал?
   -- Ты  что,  Лека?! Есенин, конечно, Есенин…  Вот  послушай: «Стелется  синею  рясой  с  поля  ночной  холодок…  Глупое, милое  счастье, свежая  розовость  щёк…» Или  вот  ещё…
    Эдик  декламировал  Сергея  Есенина  упоённо, страстно. Лена  сначала  слушала  с  желанием, но  что-то  тяжёлое, пока  ею  необъяснимое, наполняло  её  сознание…  И, чтобы  как-то  остановить  это  нечто, она  дёрнула  Эдика  за  руку:
   -- Наш  Квазимодо…  Посидим?
    Эдик разметал  снежную  ленту  на  изуродованном  стволе  мощного  клёна, разветвлённого  до  самого  подножия. Вспорхнул  напуганный  дрозд  и  приютившись  поблизости  закатил  неистовый  концерт, а  они  (эти  росточки  юности)  примостились  на  уродце, прижавшись  друг  к  другу. Песня  дрозда  слышалась  чересчур  резкой, так  как  отдельные  «Слова»  он  повторял  по  нескольку  раз  порывисто.
    -- На  зимовку  остался, -- прошептал  Эдик, чтобы  ещё  раз  не  вспугнуть  птицу, всмотрелся  в  ветви  над  головой, но  кроме  ломанных  линий  ничего  не  приметил.
    Лена  с  Эдиком  умолкли. Любили  вот  так  молча  внутренне  прислушаться  друг  к  другу, угадывать  мысли, а  потом  вслух  допытываться, верно  ли  угадали…  «Что  он  скрывает  от меня?  Читал  Есенина  много  и  увлеченно…  Давно  заметила, что  лирика  для  него  успокоительное. Эдька, милый  Эдька, что  ты  скрываешь  от  меня? Что?.. – Лена  терзалась  сомнениями. – Совпадение. Просто  совпадение, -- ободрила  она  себя, -- про  глупое  счастье  кто  в  снегу  написал? Он  что  ли?» -- но  тревожность, зародившаяся  в  ней, не  исчезала…  «Лека, самая  славная  девчонка…  молодчина, вступилась  за  Сашку. Он  -- отличный  парень…  Лицо…  Какое  умное  у  него  лицо…  всё  светится…  Леке  курить  не  позволю, и  ходить  мимо  школы – тоже…  Как  резко  поёт  дрозд…  Не  песня, а  лай  какой-то, помолчал  бы  немного, без  него  тошно…» --  Эдик  сейчас  думал  рассеянно, не  выпуская, однако, из  хаоса  мыслей  единственную,  мучившую  его  в  этот  вечер…  Лена  развернулась к  Эдику. Она  скорее  почувствовала  его  мятущееся  состояние, нежели  уловила  задумчивость  на  его  лице.
    -- Что  скрываешь  от  меня, Эдичка? – Лена  прямо  спросила  его, в  надёжном  ответе  ожидая  растворить  безотчётный  страх.
    -- Я…  ду-мал… -- Эдик  вздрогнул…  Лека  никогда  вот  так, вопросом, не  интересовалась  о  его  затаённом, а  перечисляла  вслух  то, что  у  него, по  её  определению, могло  крутиться  в  мыслях. Но  вопросом… -- Лека, не  закалывай  уроки  и  не  кури, --слишком  поспешно  ответил  он. –Ты  добрая, отзывчивая…  А  с  Сашкой  мы станем  друзьями…  Глупое  счастье  моё!
    Обняв  девушку, Эдик  с  упоением  целовал  эти  вечно  вопрошающие  глаза, этот  удивлённый  носик, одностороннюю  ямочку  на  щеке… страстно  захватил  пухлые  губы…  Он  упивался  ею, он  готов  был  расцеловать  её  всю…  Они  свалились  с  уродца…  Лена  мгновенно  вскочила  на  ноги, поправляя  шапочку  и  пряча  под  неё  выбившуюся  прядь. Но  странно, она  не  испытывала  ни  малейшей   обиды. Всё  тот  же, ни  с  чем  не  соразмерный, страх  опять  пропитывал  её.
     -- Раз –куку, два – куку, оба  шлёпнулись  в  муку, -- дрожащим  непослушным  голосом  пошутила   она.
     -- Ты  не  ушиблась? – Эдику  стало  неловко. Осторожно, боясь  причинить  боль, он  стряхнул  с  её  спины  снег. Повернув  к  себе, он  поцеловал   в  висок. Лена  безропотно  прижалась  к  надёжному  (она  была  твёрдо  уверена)  парню. – Я  доверю  тебе  маленькую  тайну, --прошептал  Эдик, -- только  на  ушко.
    --Почему  на  ушко?  Нас  никто  не  подслушивает.
    -- Боюсь  дрозд  сглазит…  Впрочем, дрозд  -- птица  певчая, а  значит  добрая, не  сглазит…  --уткнувшись   девушке  в  лицо, Эдик  о  чём-то  долго  с  ней  секретничал…
    Сгущались  сумерки, и  песня  дрозда  становилась  интенсивнее…  Свод  же  аллеи  гудел  всё  тише, в  дрёме  сопротивлялся   засыпающему  ветру, словно  не  желал  выпускать  его  из  себя  на  мир…  «Правда…  Это  правда?!» -- восклицала  вслух  Лена, перекрывая  сонное  гудение  берёз. В  её  голосе  слышалось  радостное  изумление. И  каждый  из  них  в  эти  минуты  ощущал  душевный  подъём, словно  освободился  от  распиравших  мыслей…  А  птица  певчая  надрывалась…  казалось, вот-вот  сорвёт  голосок…  «Я, как  этот  очумелый  дрозд…» -- отчего-то  утвердилось  в  девушке. И  невдомёк  этой  юности, идущей  рука  в руке, что  этот  дрозд – самец, своим  интенсивным  концертом  он  удерживал  свой  участок  для  предстоящего  апрельского  гнездовья. А  уже  невесть  откуда  налетевший  ветер  пытался  проломиться  сквозь  свод  берёз, но , обессиленный  сонной  одурью, стал  путаться  под  ногами  Эдика  и  Лены, изредка  гоняя  спиралью  звонкие  листья…  «Ступайте, дети…  ступайте…» -- едва  слышно, надсадно  стонали  стволы…
     Было  уже  поздно, и  Лена, боясь  нагоняя  от  родителей, предложила  пойти  более  коротким  путём. Из  слабоосвещённого  парка  Эдик  с  Леной  вышли  в  тёмный  проулок  и  наткнулись  на  гогочущую  компанию. От  неё  им  навстречу  отделились  парень  и  девушка. Парень  продвигался  какой-то  дёргающейся  походкой, девушка  чуть  приотстала.
    -- Боюсь, -- отчего-то  устала  прошептала  Лена.
    -- Что  с  тобой? – Эдик  удивился  и  крепче  прижал  её  к  себе.
    В  приблизившихся  Лена  узнала  Стожкова  Игоря  и  Баринову  Ольгу.
    --- Попался-я… – дико  заорал  Стожков, -- я  тебя  предупреждал …  не  кантуйся  с  Ленкой! А  ты, выдра, что  с  ним  мотаешься?!
    -- Выговорился, --  Эдик  держался  спокойно, -- мокруша, -- сплюнул  тому  под  ноги.
    Стожков  неожиданно  дёрнул  Лену  к  себе.
    -- Не  трогай  нас…  Я  прошу  тебя, Игорь! – отчаянно  вскрикнула  Лена  («Дрозд – птица  певчая…» -- бессвязно  впутывалось  в  её  сознание).
    -- Не  умоляй  поддонка, -- с прорвавшейся  злостью  отчеканил  Эдик. – Оставь  в  покое  Лену… -- он  сдвинул  Стожкова  в  сторону. – Леночка, не  бойся…
    -- Да  я  твою… -- Стожков  не  договорил. Эдик  уже  сидел  на  нём  верхом, заломив  за  спину  руки. –Больна-а-а…  гад-д… -- рычал  Стожков.
     Но  подоспевшая  орава  сшибла  Эдика  со  Стожкова  и  начала…  топтать… «Тащи  девку  в  подвал», -- визжал  кто-то. Но  Лену  уже  перехватил  Стожков: « … любуйся… -- он  еле  удерживал  девушку, -- не  вырвешься, любуйся…  любуйся  на  своего…»  Ругательными  словами  он  закончил  фразу. Бессилие  Лены  перешло  в  истерику…  «Дрозд …  птица  певчая…» -- замкнулась  она  на  одном, как  сквозь  вату  различая  возгласы:
    -- Да  он  каратист…
    -- Изобрази, Филя, ему  фонтан…
   -- Могила, пёрышко  захватил?!
    И  сквозь  мутную  пелену  от  слёз  Лена  уже  различала  силуэты…  Перекатывалась  бесформенная  масса…  «В  затылке  что-то  больно…» --растекалась  в  Лене  мысль. А  это  Стожков, намотав  на  руку  её  длинные  волосы, приводил, как  он  решил, Лену  в  себя… Но  сознание  Лены  пронзил  истошный  девичий  крик: «Людоеды, он  мне  нужен  живым!!!»
    -- Эдик… -- встрепенулась  Лена.
    -- Теперь  он  ещё  красивей… --хихикнул  Стожков, -- тобой  тоже  займёмся, -- он  нагнулся  к  её  лицу.
     Боль  за  любимого  разрушила  безволие. Лена  цапнула  Стожкова  за  нос, отчего  тот  от  неожиданности  выпустил  девушку. В  безумном  скачке  она  очутилась  с  кувыркающими  фигурами, кому-то  дала  оплеуху, от  кого-то  схватила  сама…
    -- Эди-и-и-ик!!! – в  исступлении  кричала  Лена, отпихивая  от  него  парней. – Эди-ик?! – шептала  она , ползая  на  коленях  у  корчившегося  на  подтаявшем  красном  снегу  Эдика. –Эдик… -- стонала  Лена, сжимаясь  в  комок, и…  бесчувственно  рухнула  на  липкое  тело…

                4

    «Если  бы…  если  бы  он  сейчас  был  жив, я  ни  за  что! Ни  за  что!  Не  пропускала  бы  уроков, ни  одной  сигареты  не  взяла  в рот, я  бы…  я  бы  ради  него  вытянула  на  медаль… Я  бы…» -- Лена  зашлась  сухими  рыданиями… Нервная  дрожь  перешла  в  судороги…  Память, память… Безжалостная, строгая…  «Какое  я  имела  право  на  любовь  мальчика, которой  находился  под  угрозой?.. –точила… точила  мысль  слабое   сознание  Лены… --  Стожков  и  Баринова, какое…  какое  вы  имели  право  распоряжаться  чувствами  других… Синеглазый  мой  Эдик…  Эди-и-ик!!!»  Обессиленная, она  металась  на  постели, непослушные  руки  её  что-то  лихорадочно  искали  поверх  одеяла… Лена, сама  того  не  понимая,  казнила  себя  сытно, изводила  себя  до  неврозов. Ночью  она  нередко  просыпалась  в  состоянии  страха, кричала, утром  же  ничего  не  помнила  из  пережитого. «Почему, -- отрешённо  спрашивала  она  врача, -- почему  утром  не  могу  вспомнить, что  было  ночью?» На  её  вопросы  врач  мягко  и ровно  объяснял, почему  именно, подбирая  понятные  слова.  «Попытайтесь  думать  о  хорошем, должны  быть  положительные  эмоции…» -- прощался  врач  до  следующего  осмотра. Но, вопреки  рекомендации  врача, Лена  никак  не  могла  себя  пересилить, так   как  накатывались  всё  новые  и  новые  вопросы, среди  которых  мучил  один  и  тот  же: почему  столько  жестокости  в  моих  сверстниках?.. У  неё  пропадал  аппетит, она  впадала  в апатию, отказывалась  от лекарства…
«Какая  слабая, зыбкая  почва… -- покачивалась  Лена  в  своём  состоянии. –Жить?..  Как  дальше  жить?.. Когда  не  знаешь  как? Насилие  над  мыслями…  насилие  над  жизнью… Жить?!.  Лена-а-а…  Лена…  Зачем  я  зову  себя?. Лена,Лена… очнись!!!  Это  я…  Саша!..  Саша?!» -- девушка  встрепенулась, резко  приподнялась  и  в  изнеможении  упала  на  подушку.  Мерещится?..  Нет… нет! Он…  Её  милый  сирота…  Как  же  он  сейчас  ей  нужен  этот  настоящий  друг  её  и…  Эдика.  Они  долго  шептались, боясь  обеспокоить  больных  в  палате. Он  то  поправлял  на  ней  одеяло, то  теребил  тюльпаны  в  руках  (говорят, они  вестники  марта), не  зная, куда  и  во  что  их  поставить…  И  после  ухода  Саши, Лена  удерживала  в  себе  его  взволнованный  голос: «… возьми  себя  в  руки, ты  сильная…  сильная…  Я  не  в  лучшем  состоянии, ведь  над  моей  бабушкой  надругались  пацаны…  всё  произошло  при  мне…  и  не  мог  её  защитить…  Её  последние  слова: не  тронь  неразумных…  сдержали  меня  от  мести. Может, я  не  должен  говорить  об  этом, но  ты  пойми, мне…  нелегче. Жить  мы  должны  во  имя  памяти  Эдика…  Помни, ты  сильная!»
    А  через  несколько  дней  Лена  вслушивалась  в  звонкую  капель, в  птичий  щебет, в  шумливую  неугомонность  галок…  И  среди  звуков  пробудившейся  весны  она  вспомнила  неистовую  песню   певчего  дрозда. Но  душа  больше  удерживала  облик  этой  птички-невелички. Теперь  тот  дрозд  не  воспринимался  Леной  таким  горластым. Скорее  всего  облик  птицы  удержался  в  памяти  подсознательно: прошлым  апрелем   она  и  Эдик  случайно  увидели  в  кустах  бузины  близ  своего  уродца   гнездо  дроздов. Потом  они  подкармливали  это  семейство…  Эдик…  Эдик…  Что  она  ему  скажет, когда  её  выпишут  из  больницы?..  «Жить!!!  Жить!!!» -- отстукивало  сердце  Лены  в  стонущей  и  вздыхающей  палате  больницы…  «Жить!!!  Жить!!!» -- смеялся  Эдик  на  фотографии, висевшей  над  письменным  столом  Лены, которая  пристально, по-новому, словно  впервые   вглядывалась  в  родные  черты, исчерчённые  размашистым  почерком  Эдика  «Глупое, милое  счастье!..»

1989 

    Примеч.  авт. –  первая  книга  литературно-художественного  проекта  «Гриф…  и  Странник…»  (2007), первое  издание  рассказа  "Вещая  песня  дрозда..."  в  книге  прозы  и  стихотворений  «Запоздалый  портрет»  (1993).
   Книги  находятся  в  ведущих  библиотеках  России, регистрация  «РКП».