У итога

     Он сидит за столом. Спокойно, не торопится. Сколько раз мечтал об этом?!
Замыслы, озарения, находки - как подземные толчки. Порой потребность «выложиться останавливала на улице, по пути на работу. Он открывал портфель, рылся в проектах, решениях коллегии, циркулярах не для изучения их, извлекал кусок бумаги, прислонялся к стенке ближайшего дома, отключался от всего, лихорадочно записывал... Его обтекал поток таких же спешащих на работу, только нормальных коллег. «Хватит, опоздаю. Лучше приду сейчас, сяду за стол и пусть все сгорит, пока не запишу».
    Но как только переступал порог рабочей комнаты, это отступало, растворялось. Дела реальные, сиюминутные заступали на ежедневную привычную вахту, вытесняли блажь надолго.
     Потом на каком-нибудь совещании он опять вдруг переставал слушать, ощупывал карманы. Ему подвигали сигареты. Ему не нужны были сигареты. В телефонной записной книжке между фамилиями и телефонами на свободном уголке коряво наносил иероглифы — идею, мысль, сюжетную схему, какие-то слова. Чтобы не забыть, вспомнить, развить потом, когда придет час свободы.
     Эти подземные толчки ощущались всю жизнь, с ранней юности. Нет. когда-то давно он слушался их. что-то делал, куда-то поступал, проваливался, писал. Первый же его еерьезный опус получил одобрение, но задержался в журнальных катакомбах "не по вине редакции"... Пробивать он не мог, начисто. Когда надо было осадить очередную редакцию, заболевал. Непонятная тошнота подступала к горлу, возникало чувство невыносимости предстоящего похода.
А жизнь, семья требовали определенности. Он уступал, становился, как все.
     И вот сейчас у него есть время. Он может себе позволить. Может, и лучше, что в конце жизни - больше объективности, самокритики, понимания деталей и общего... Главное, объяснить, почему жизнь не получилась в объеме своем. Она не получается у многих. Те, кто испытывает великую грусть на земле, как сказал гений... Гений? Что это? Умение сопереживать. включаться в чужую боль, домысливать?  А ведь таких людей много, очень много. Собственно, даже восторженное письмо в редакцию радио, телевидения, газеты, над которыми потешаются секретарши, может быть, тоже отголосок несостоявшегося гения, знак сопереживания... Нет, считается, что гении рождаются раз в столетие. А гении — это взрыв, новое существование материи, человеческих отношений... А может быть, гений — не особая исключительная личность, а особое стечение обстоятельств, проявивших данную человечью особь? Розы на пути? Наоборот, несчастья. Но в определенном соотношении с человеческой личностью. К примеру, Достоевский. Несчастья так расположились, что стимулировали талант, поставляли материал для него... Благополучные люди редко пишут, писать им, как пра¬вило, нечего. Нет, несчастья убивают талант. Чаще всего жизнь разворачивается скверно для таланта, хотя, наверное, не каждый талант это ощущает. Он ощущает только эту самую грусть...
     Он с трудом прерывает свои мысли, сосредоточенно перебирает старые блокноты, телефонные книжки... Записи еле заметные, карандашные, старыми чернилами, шариковыми ручками...
Этих страничек касались пальцы с содранной кожей. От боли заходилось сердце. Он не помнит, что вызывало боль, но самую боль помнит. Он был уверен тогда — один взгляд на строчки — и они начнут взбухать, толкаться в голову готовыми образами...
Они не взбухают, не толкаются. Замерли — маленькие, корявые, мертвые.
     О чем это?.. Он с трудом вспоминает по начальным буквам имена, конфликты... Вот это, например: «Написать в форме притчи: разные чиновники, дельцы, драматурги, деятели выступают и говорят одну и ту же положительную формулу. А где-то формируется натуральный человек. И приходит время, когда логика естественного человека сталкивается с канонами. А потом у него самого наступает прозрение на существо жизни, действительность. Надо выбрать дорогу — или остаться самим собой только для себя, или принять формулу всех и участвовать в жизни. Он принимает формулу и начинает процветать. А потом сталкивается с Дон Кихотом по службе. Ему поручается разоблачить Дон Кихота без пощады и снисхождения, то есть самого себя прежнего... И наискось приписка:
"Не ставить точек над i. Пусть сам читатель разберется. Да и автор вряд ли точно знает ответ".
    Что такое его волновало тогда?  Он же помнит, как волновало. Нет, не это, что написано здесь. Что-то другое, что стояло за этими строчками, ощущалось, как важное... Что? Событие? Явление? Как будто. Именно, явление — важное для всех.
 Он напрягает память. Ничего. Какая-то голая схема сюжета, без мысли, без воздуха.
  Что же это?.. Неужели надо было писать тогда, когда каждая строчка как ранка свежая, когда каждый кусок события застревал в горле?.. Ты испытывал озарение, думал, что именно ты и никто другой уловил это. И что это очень важно, и это надо открыть другим, всем, чтобы увидели, прозрели. Значит, это был не только один факт жизни, он мог повторяться, значит, это уже часть явления. Но тогда не было времени на «обработку», не было. Ты успо¬каивал себя: когда ты вернешься к этому, ты станешь мудрее, поймешь больше, из фактов и сюжетов сумеешь сделать что-то стоящее...
   Он стал мудрее, еще бы!.. Он только что вышел из игры, съехал с поверхности вертящегося круга. Он может спокойно обдумать все, что только что мчалось вместе с ним, через него, оставив в сердце иероглифы, условный знак, код...
     Мертвая пустыня. Можно выбросить эти ненужные бумажки.
Он отодвигает записные книжки, сидит осевший, оглохший, одинокий... А может быть, каждый человек у итога, оставаясь один на один с собой, уже ничего не может? Нельзя насильно выжимать из себя звездное вещество. Опоздал. Все, что носил в себе, откладывал, как сбережения на черный день, оказалось мусором, тухлыми яйцами. Опоздал. Что же, история банальная. Опаздывают многие... Господи, а что если опаздывают все? Кроме единиц — не самых лучших?
Где-то далеко-далеко заводится знакомый детский волчок...
«Но я же мыслю... А если...»
    Он уже не сидит. Он сосредоточенно, как хирург, освобождает из хаоса тонкий стебелек новой мысли, стараясь не повредить ее крохотные росточки.
Илл. Элеоноры Белевской.