Прогоревший блюз

— 5 часов утра в Москве. С вами радио Серебряный дождь. Прекрасного дня тем, кто уже на ногах и хороших сновидений тем, кто ещё не ложился.

— Виталь, сделай потише, я сейчас маме позвоню.
— В такую рань, они там у тебя что, гуляют все?
— Да нет, они ж у меня уехали, там другой часовой пояс, ещё одиннадцати нету.
— Так сам пропалишься, что не спишь, а ром тут хлещешь. Ну-ка давай скажи мне скороговорку какую-нибудь чётко. Давай, давай.
— Клара у Карла украла кораллы, Саша у Карла сосала кларнет. На шоссе трава, и у нас трава! Хааа!

Алкогольные вопли якобы натурального смеха уже третий час доносятся из комнаты. Я впервые ушёл спать так рано. Ни одного свободного дивана не оказалось, всё было занято парочками, и я ушёл на кухню. Три стула, небольшая покрывалка. Я смогу, я попробую уснуть. Я очень хочу. Хорошо бы прикрыть дверь, чтобы из коридора так сильно не светило. Неприятно включается и шумит холодильник. Мигает ненастроенное табло электронных часов на плите. Всё должно бы меня раздражать, но мне нет никакого дела до криков и мельканий света в глаза. Ровно как мне нет дела и до сна. Я уже полусижу, оперевшись на кухонный стол, пытаясь понять, отчего же я переживаю. Зачем пульсирует кровь около висков, поджимает под коленной чашечкой, и тяжелеют руки. Я выпрямляю спину, делаю несколько плавных поворотов головы, глубокий вдох. Нет. Это чувство никуда не уходит. Я сделал чаю. Конфетка, плитка горького шоколада. Слишком калорийно, чтобы успокоить девочку и слишком мало, чтобы я заметил хоть какие-то изменения. Я не должен здесь быть.

Я не мог пить алкоголь. Я пил, но ничего не менялось. Я как обычно пытался проорать пару песен под гитару, шутить над занятными девушками, пришедшими впервые. Ничего. Нытье в коленях, звенящее щелканье пальцами и желание поскорее прекратить пир во время чумы, отчего-то кажущийся теперь таковым. Я ушел спать. Но три часа ровного дыхания, призакрытых глаз, редкого взгляда на часы, и полностью сбитый камертон внутри. Всё стучит, стучит не сильно, но иначе, не резонируя больше ни с чем, что меня окружает.

Я знаю, что со мной. Знаю из-за кого, из-за чего. Мне не нужны объяснения, я всё понимаю. У меня нету обид, сожалений, разногласий. Мне не хочется проучить или наказать, сказать, что всё заслуженно. Внутри кристально чистая скорбь, переходящая в смирение, но не превращающаяся в спокойствие. Хочется прибежать к той закрытой двери, постучать и просто сказать, что я где-то рядом. Пускай передадут.

В кухню неповоротливо, задев скрипящую дверь в туалет и цветочный горшок на подставке, вошли двое.
— Да он кажется не спит. Виталик, заходи. Щас ещё отсюда пару стульев заберём.