Десять лет в одной шинели. часть 2. Ссср-1980

Глава 23
Демонтаж

Лето на Урале короткое, и я к этому обстоятельству никак не могу привыкнуть. В начале мая снег еще не весь растаял, а в конце сентября уже выпадает новый! В мае зверствуют огромные комары – эти небесные кровопийцы, самая большая ошибка Создателя. В июне к ним добавляются энцефалитные клещи – еще одна здешняя напасть, от которой избавиться очень трудно. И лишь два с небольшим летних и осенних месяца наш уральский ЛЕС гостеприимен для человека! Это самое  приятное и драгоценное  время – с середины июля и до конца сентября. Грибная и ягодная пора! Рай для грибников. И для любителей ягод. Сам я отношусь и к тем, и к другим. После увольнения в запас Зиновьева придется мне в лес ходить одному – другие лейтенанты и тем более офицеры-студенты предпочитают проводить свои редкие выходные совсем в иных местах и в иных компаниях…
Однако в этом году в полной мере насладиться  лесом не удастся – со дня на день начнется  демонтаж  боевого ракетного комплекса 8К64У. Сами наши начальники и командиры уже окончательно запутались со сроками, теперь осталось только запутать противника! Канатно-ведерная система успешно «фунциклирует», как говорит замполит, однако сколь долго может выдержать бетонная коробка напор грунтовых вод – никому не известно. Ждать до весны никто ни в полку, ни в дивизии не отваживается!!
А на более молодой и  боеготовой 22-й площадке полным ходом идет демонтаж. Нам чуть ли не ежедневно далдонят, что раньше весны демонтажа не будет, но в это в полку мало кто верит. У всех складывается стойкое ощущение, что демонтаж начнется со дня на день! Ну, такая у нас военная организация – все до последней секунды держать в тайне! В тайне от своих. Чужие все давно знают…
 Иноземные летчики запросто сидят в кабинах наших сверхсекретных самолетов, а нам запрещено даже близко подходить к вертолетной площадке, на которой  стоят со снятыми приборами и моторами МИГ-21 - легенда прикрытия! Уловка для круглых идиотов, которые – по непонятно чьей дубовой логике - должны почему-то поверить, что здесь расположена обыкновенная самолетная, а не боевая ракетная часть…
В начале сороковых вся страна готовилась к войне. В штабах  проводились масштабные командно-штабные учения, солдаты рыли окопы и готовились разгромить врага в рекордно короткие сроки, малой кровью и непременно на чужой территории, все советское двухсотмиллионное население бодро пело «Если завтра война…». А когда война неожиданно – как это в России всегда случается – грянула, абсолютно все оказались к ней не готовы! Столько лет морально готовились и – растерялись в самый неподходящий момент! Сам товарищ Сталин, говорят, на две недели впал в прострацию…
Так и у нас – ждем приказа о начале демонтажа боевого ракетного комплекса, но сами ежедневно от замполита и командира слышим, что он будет обязательно перенесен на следующее лето, потому как, по всем примерным прикидкам, в оставшееся до холодов время  мы его просто не осилим!
И гром грянул, как всегда, неожиданно – в один из прекрасных дней, когда все в полку успокоились и поверили, что демонтажа в этом году уже не будет, поступил приказ о снятии комплекса с боевого дежурства и начале ускоренного демонтажа всех систем ракетного и специального вооружения. Вместо пяти месяцев по стандартному плану, неоднократно проверенному на десятках аналогичных комплексов в Забайкалье, командование дивизии заявило во всеуслышанье, что  оно надеется, что личный состав 21 боевой стартовой позиции проведет  демонтаж в два раза быстрее плана и при этом с высоким качеством.
 Командование полка тут же поспешило заявить, что оправдает высокое доверие руководства и приложит все силы, чтобы догнать и перегнать соседнюю 22-ю позицию, которая демонтаж начала на пару месяцев раньше, то есть в начале лета, а не в конце! Подзабытый было хрущевский лозунг начала шестидесятых годов «Догнать и перегнать Америку!» вновь заблестел во всей своей красе и мощи, хотя многие люди надеялись, что пыль истории и опыт троцкиста-волюнтариста навсегда покрыли его толстым, несмываемым  слоем…
Новый командир полка хотел во что бы ни стало блеснуть организаторским талантом и потому решил закончить все работы до наступления ноябрьских праздников и холодов. Все в полку сразу поскучнели, уж слишком нереальным был указанный срок! Традиция у нас такая, что ли? К какой-нибудь знаменательной дате надо преподнести подарок! Во что бы то ни стало! «Мы за ценой не постоим!!!» Взятие фашистского города Берлина – непременно к Первомаю, и в результате вместо планомерного разрушения артиллерией и авиацией этого сильнейшего укрепленного района с двухмиллионным фанатичным населением, да еще полностью окруженного и лишенного подпитки свежими силами и боепитанием, начался бессмысленный штурм – и триста тысяч молодых славянских парней полегло на улицах города непонятно по чьей злой воле или тупости. Наши танки, предназначенные для боевых действий в полевых условиях, в Берлине горели сотнями – от огня фаустников, потому как только недалекие люди или буйные головы, готовые выполнить любой приказ, способны послать в город танки. С точки зрения маршалов и генералов это очень даже немного!
Тридцать лет прошло с тех пор, но традиция осталась. Мы по-прежнему воюем сапогами! Похоже, традиция эта вечна, как и вечно в нашей стране наплевательское отношение к чужой жизни – чужих детей не жалко?! А нет – так бабы еще нарожают…
К тому же вскоре по дивизии прошел слух, что в случае успешного – разумеется, только отличного и досрочного – демонтажа всех позиций наиболее отличившиеся офицеры будут представлены к боевым наградам: орденам Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Таких кавалеров во всей дивизии было всего двое – капитан Игнатьев и капитан Гвоздков. Но свои боевые ордена они получили за успешный пуск ракеты десять лет назад, когда она попала в буй в далекой акватории Авачинского залива! За успешный пуск, а отнюдь не за разрушение ракетного комплекса…
На другой день появился еще один слух - командир дивизии  может получить орден Ленина или даже Золотую Звезду Героя за успешное выполнение задания. Слух этот всячески подогревался штатными политработниками. Однако среди младших офицеров особого отклика он не получил. Кто-то из студентов, устав от ежедневного  повторения  одних и тех же не самых приятных вестей, как-то сдуру, забывшись  на мгновение, во всеуслышанье ляпнул:
- На чужом горбу в рай собрался?! Ну-ну! Успехов ему и попутного ветра! И перышко в зад для легкости!
Однако уже на другой день он был освобожден – в назидание другим – от всех видов боевых работ и брошен на внутренний фронт: дежурным по кухне и автопарку. После этого явных признаков недовольства больше никто из офицеров уже не высказывал, даже бесстрашные и бесшабашные лейтенанты-студенты.
Тяжелее всего  работа на демонтаже у заправщиков. Надо слить агрессивные компоненты ракетного топлива, соблюдая предельную осторожность, дабы пары горючего или окислителя не попали на кожный покров или в дыхательные пути. Нет для человеческого организма ничего опаснее несимметричного диметилгидрозина и концентрированной азотной кислоты! Те, кто думал иначе, давно уже на пенсии. Если, конечно, еще живы…
Заправщикам надо порезать и вытащить на свет божий десятки  метров труб из высокопрочной специальной нержавеющей стали, а также несколько десятков клапанов и вентилей, которые весят сотни килограммов, и тащить их придется по стометровой потерне вручную, потому как наша советская промышленность не выпускает и еще сто сорок лет не будет выпускать специальные приспособления для облегчения тяжелого ручного труда людей, так называемые средства малой механизации. На них ведь план не сделаешь! А план – закон! Это ведь сам Леонид Ильич сказал. «А вы, что, дорогой наш товарищ, против линии нашей родной коммунистической партии? Нет! Тогда чего пристаете с такими дурацкими вопросами?»
 Совсем иное дело, однако – гигантские шагающие экскаваторы, которые наша страна экспортирует в десятки стран мира, а потом хитромудрая Япония выкупает их подешевке и использует уже явно не по назначению - в своих доменных печах для получения  стального проката. Скорее всего, это просто гнусные провокационные слухи, распространяемые вчерашними гегемонами или пролетариями, а ныне «тупоголовыми» советскими прапорщиками, которые призваны бросить тень на нашу самую мощную в мире «индустрию, работающую на человека и для человека». Но это дело – майора Рубана, он пропагандист, вот  пусть он и дерет глотку, опровергая клеветнические  поклепы, которые несознательные наши прапорщики и студенты мечут, словно  лягушки икру.
Мне только вот одно непонятно – как могли всего за какие-то полгода вчерашние сознательные ударники-работяги из авангарда советского народа превратиться в наших внутренних врагов, бездельников, лоботрясов и недоброжелателей? Наверное, дух казармы на них так нехорошо действует! Ведь подавляющее большинство российских революционеров и безбожников вышло почему-то из бурсы…
Почему в стране не выпускают средства малой механизации, кроме лопат и топоров, – я не знаю. Может быть мозгов не хватает, может не хотят облегчать труд и жизнь народа, а может  слишком мелочным кажется такой размах на фоне  мирового  противоборства двух мировых социально-политических систем и неудержимой ракетно-космической гонки. Подойдем к этому вопросу лучше «со своей колокольни». Представим, что вдруг получили мы в нашем полку такую чуду-технику из серии малая механизация – ее же нельзя нашим варварам с Кавказа доверить! Моментом сломают! Так как ничего иного, кроме лома и лопаты, они в жизни своей не видели. А если все-таки и не сломают, как это было с погружными глубинными водяными насосами на второй ракетной шахте, то обязательно постараются применить совсем по иному назначению, о чем конструкторы и создатели даже и подумать не могли.
Казалось бы, с пиропатронами, которые  мгновенно отсекают  в трубопроводах подачу окислителя и горючего, нормальному человеку ничего плохого невозможно сделать. Целый институт теплотехники в несколько тысяч человек несколько лет трудился над ними. Выполнены они по специальной схеме – «защита от дурака», то есть, казалось бы, напрочь исключают всякую возможность их подрыва или разборки, грубо говоря, - несанкционированного вмешательства.
Однако умные головы, работающие во всяких там «НИИ ЧАВО», весьма туманно представляют себе психологию рядового советского солдата, отловленного  с милицией и загнанного на два года в дремучие леса. Двое  служивых попытались разобрать казалось бы неразборный пиропатрон любопытства ради. Итог изысканий последователей знаменитого монаха Бертольда Шварца  печален  и вполне закономерен – капитан, начальник отделения, получил за год тридцать второе или тридцать третье служебное взыскание, хотя и был в это время в ежегодном законном отпуске, а служивые лишились кто глаза, кто пальца и вскоре досрочно – за год до окончания срока службы - убыли инвалидами в родные края…
Наша стартовая группа демонтаж ведет на третьей, последней шахте. На каждого солдата у нас – в отличие от заправщиков Шуры Дембицкого – приходится по одному офицеру, так что все работы под жестким контролем. Однако, несмотря на то, что Валера Черепов и капитан Гвоздков продумали все до мелочей – заранее! – проблем и у нас хватает. Силовые электрические кабели в шахте первоначально планировалось пилить обыкновенной ножовкой, однако оказалось, что процесс этот очень трудоемкий и долгий, так что в укороченный график и повышенные обязательства, которые без нашего согласия и участия – «а мы за вас уже давно все решили!» - приняло полковое руководство, мы никак не укладываемся! К тому же полотна у нас оказались очень низкого качества - наверное, их делали в конце месяца. И потому очень скоро они кончились. Тогда чья-то умная голова придумала новый способ демонтажа – молотом перебивать бронированные – в руку толщиной – кабели: голь на выдумки хитра. И процесс разрушения пошел значительно быстрее. Не зря же говорится: лень – двигатель прогресса.
Вторая группа (майора Семисохи), где  собраны самые  лучшие в полку рационализаторы и изобретатели, удумала было рвать кабели «МАЗом» – быстро, дешево и очень  наглядно. Однако подобный варварский метод демонтажа привел в бешенство начальника штаба дивизии подполковника Савенка, и оригинальный скоростной метод сразу запретили. Он почему-то свято верил, что  все вырезанные в шахте кабели почти двадцатилетнего срока службы можно будет использовать для создания  новой учебно-материальной базы, однако забегая вперед, скажу, что пролежали те бесхозные кабели под  дождем и снегом за пределами части то ли два, то ли три года, пока ушлые салдинские колхозники – частью бывшие наши прапорщики - темной ночью тайно и незаметно не погрузили их на самосвал и не отвезли для сдачи в печально известный  «Вторчермет».
Много проблем доставляли нам гражданские специалисты. Огромные рослые парни – все поголовно альпинисты -  они понятия не имели ни о графиках, ни о дисциплине, ни о субординации. Все мысли у них были далеко – в заснеженных горах Киргизии, где они проводили пять или шесть месяцев в году после очередного  досрочного демонтажа  боевых стартовых позиций. К тому же на Урале озабоченные государственными проблемами финансисты  срезали им коэффициенты, и вместо привычных 1700 рублей, которые монтажники получали в Сибири или Забайкалье, они стали получать жалкие и несчастные 700-800 рублей в месяц, что привело их всех поголовно в неописуемое бешенство.
Теперь я хорошо понимаю психологическое состояние точно таких же простых новочеркасских работяг, которые вышли второго июня 1962 года на улицу в знак протеста - партийные вожди Никита Хрущев, Фрол Козлов и Анастас Микоян срезали зарплату на двадцать процентов и заодно на тридцать процентов накинули цены на молоко и мясо. Чем там кончилось, все хорошо знают! А «колобок» подполковник Николаенко при воспоминании о новочеркасских событиях громко хохотал и говорил: «Ох, и много же там квартир освободилось! Кто хочет – пусть рискнет!»
 Кстати, офицеры, у которых рабочий день был в два раза длиннее, чем у гражданских монтажников, а выходных практически не было, получали на руки всего 210 – 240 рублей в месяц, в зависимости от должности, звания и выслуги лет.
Все спущенные сверху (из штаба дивизии) графики летели к чертям собачьим, но гражданским специалистам на это было плевать с высокой колокольни : «у вас – своя свадьба, а у нас – своя!»
 Деньги они получали не за конечный результат, не за скорость, а за человеко-дни, проведенные в полку, и потому чем дольше затянется демонтаж, тем больше они пробудут у нас на позиции – и соответственно больше денег получат, а заснеженные вершины Алатау или Кассан-Сая рано или поздно их дождутся: они ведь не маралы и в Китай не мигрируют. Иногда монтажники, словно издеваясь над нами, бросали работу на полпути и уходили на обед.
Не прочь были они и прихватить с собою в общежитие кое-что из технологического оборудования, хотя прекрасно понимали, что некоторые наши офицеры могли получить за это партийное взыскание – самое страшное в армии наказание!
Подобные мещанские и  мелкобуржуазные – в духе армии знаменитого батьки Бурнаша – замашки решительно осуждались даже хозяйственными прапорщиками, этими всесоюзно известными несунами. Офицеры боевых групп устали бороться с воровством и наплевательским отношением к делу со стороны гражданских специалистов. Нужны были решительные меры, которые раз и навсегда приучили бы этих "махновцев" хотя бы к элементарному армейскому порядку, раз у них ни чести, ни совести совершенно не осталось. Однако что делать, никто решительно не знал.
«Так жить нельзя! А как иначе тогда?!»
 Самый главный российский вопрос опять – на очередном конкретном историческом повороте и в строго конкретном месте – остался без ответа!
Жалобы замполита полка генералу особого результата не дали. При появлении на боевой позиции генерала они, все как один, словно воды в рот набирали или тут же притворялись либо совсем глухонемыми, либо плохо слышащими:
- А? Что? Говори громче – я плохо слышу! А еще лучше поближе подойди! У меня слух ракетными двигателями понижен!
Однако выход, как это всегда бывает в таких, казалось бы, безнадежных, жизненных ситуациях, неожиданно нашелся, причем весьма простой и действенный. Главный инженер полка Александр Иванович Нечипоренко четко и ясно заявил бригадиру, что не подпишет ежемесячные процентовки, если они не изменят свое наплевательское  отношение к работе! Возмущению монтажников не было предела! Они даже  один день не вышли на работу. А в знак протеста отказались оплачивать обеды и свое проживание в гостинице, доведя капитана Тарасова до полуобморочного состояния.
Однако на другой день они все, в полном составе, как юные пионеры, прибыли на боевую стартовую позицию даже раньше, чем солдаты, чего за ними давненько уже не наблюдалось. Более того, на обед в столовую убыли лишь после того, как довели до конца всю технологическую цепочку работ. И против своего обыкновения  ничего не прихватили с позиции! Тут удивились или изумились даже ко всему привычные прапорщики…
 И уж совсем удивительным оказалось то, что все они прекрасно понимают родной русский язык, как матерный армейский, так и привычный общегородской. И теперь  больше никто из них не бубнил на манер солдата из стройбата, который родом  из Курган-Тюбе:
- Мая твая нэ понимай! Могу копать, могу не копать!
Да, великое дело – бумага! Стоило  только главному инженеру лишь припугнуть их, как моментально выяснилось, что ребята они – хорошие, если не сказать золотые, и все схватывают с полуслова.
Оказывается, роль денег в нашем обществе такова – что как только они получены за несделанную работу, у любого нормального работника почему-то пропадает желание ее выполнять…
В первые дни дивизионные начальники  на нашу позицию косяками  перли, как журавли осенью на юг, аж замполит устал им рапортовать, хотя после ансамбля песни и пляски он был человеком закаленным. Причем каждый большой начальник или проверяющий обязательно приезжал на своей или же вызванной из нашего полка машине – в стране с бензином, как всегда в летнее время, известная напряженка, у зерноуборочных комбайнов баки полупустые, а они разъезжают, словно наш разведчик капитан Пауль Зиберт по улицам западно - украинского города Ровно…
Однако по мере успешного продвижения фронта работ и усиления всеобщей усталости личного состава количество проверяющих начало резво уменьшаться. И если раньше, в первые дни они группами, как слоны на водопой, бродили по всему подземелью и приставали ко всем без исключения специалистам с самыми разными и неожиданными, порою просто дурацкими, вопросами, то после одного случая, когда то ли обуревший гражданский монтажник, то ли потерявший нюх обыкновенный армейский прапорщик – не тыловик и не комсомольский работник! - пообещал какому-то праздношатающемуся розовощекому штабисту поотрывать ноги и вставить вместо них спички, число проверяющих благополучно снизошло до нескольких единиц. Выяснить, кто именно нахамил высокому начальству в темном железобетонном подземелье, так и не удалось – все ходили в одинаковых темных технических куртках, а на лицо все уставшие до изнеможения люди кажутся совершенно одинаковыми. Головы к концу дня у всех, принимавших участие в демонтаже, были серыми от пыли или ржавыми от окалины…
Остатки лета – август и сентябрь – в трудах и заботах пролетели мгновенно. С раннего утра и до позднего вечера одно и то же – монотонный тупой физический труд по уничтожению и сокрушению того, что еще совсем недавно всячески береглось и лелеялось. К тому же выходных, особенно у офицеров, почти не было. Все устали, вымотались, всем все осточертело – эта ничем неоправданная гонка и постоянно увеличивающийся темп работ. Про выпивку забыли все, даже прапорщики – заросла лесная тропа в Бобровку, куда еще совсем недавно прапорщики и некоторые офицеры ходили толпами за водкой и конфетами. А вот солдаты, к вящему изумлению замполита, не так уж сильно и устали, раз пытались бегать за вином и водкой!
Какой-то капитан с соседней площадки приперся к нам полк и заявил, что недалеко от забора технической позиции он видел двух молодых людей с короткой стрижкой и в тренировочных костюмах, которые тащили ящик вина или водки. Догнать капитану их не удалось, и потому он прибыл к нам в полк. Подполковник Савенок тут же приказал построить весь полк – капитан минут пятнадцать ходил между рядами, но так никого и не узнал. Может быть, он и дальше продолжал бы свои бесполезные поиски, если бы старый старший лейтенант седой и серьезный Эдик Шевцов не возмутился: «Из-за одного идиота, которому приснился ящик водки, мы тут весь день торчать будем?!»
Однако наши командиры были в этом деле более удачливыми. Один поймал солдата (из группы промвентиляции) прямо на пороге казармы с бутылкой вина в руках, другой схватил гонца за спиртным за ноги уже на заборе, а капитан Василий Игнатьев из службы главного инженера поймал кислородчика рядового Кощеева (тот три раза сдавал ему экзамены на право самостоятельной работы) прямо в магазине в Басьяновским кордоне, однако маленький Кощеев успел выбросить деньги – главную улику, так что отделался легким испугом. А в свое оправдание он привел трагедию из личной жизни – невеста не дождалась и вышла замуж за его соседа, и Савенок, знавший, видно, толк в таких делах, посочувствовал ему и приказал на гауптвахту не сажать, а отправить на хоздвор, дабы он в порыве отчаяния не натворил дел.
Замполит сделал должный вывод из всего случившегося – за водкой на кордон бегают только солдаты из подразделений охраны обеспечения (тыловики), не занятые на демонтаже, так что надо им ввести ежедневные занятия по физической подготовке, дабы выбить дурь из ног и нехорошие мысли из головы…
Командование дивизии всячески торопило нас, все время ставя в пример соседнюю  22-ю стартовую позицию, на которой работы, как всем хорошо было известно, начались почти на три месяца раньше! Время  таяло прямо на глазах, а работы было еще довольно много. А вместе с ним таяли шансы нашего генерала Леновицкого получить долгожданную и вожделенную Золотую Звезду Героя!
…Лишь в самом конце не самого лучшего на Урале месяца октября, когда морозец уже основательно схватил землю и хорошо завьюжило, нам удалось, наконец, закончить демонтаж позиции. До невозможности измученные люди ждали генерала  и его  похвального  слова, однако он, поняв, что над ним жестоко пошутили в Москве, поманив недосягаемой высокой наградой, крупно обиделся и в полк на разрушенную позицию не приехал!
 Вместо себя он прислал начальника штаба подполковника Савенка, который по давней своей, может быть даже врожденной, привычке сначала смачно и длинно выматерился, а потом приказал всем офицерам сдавать должности и готовиться к переучиванию на новые боевые ракетные комплексы. После этого даже самые отъявленные оптимисты приуныли, а на вопрос – когда же нам отдыхать? – последовал короткий, но ясный  ответ – на пенсии, если вы до нее доживете. И тут же добавил : «Совсем обурели – до пенсии надеются дожить! И как с такими замашками коммунизм строить?!»


                Глава 24
Уральская зима
С детства не люблю зиму! Непролазная грязь на улице, в родной среднерусской деревне, а потом - сорокаградусные морозы и жуткие метели, когда из дома на улицу нос не высунешь. Единственная радость -  сидеть с книжкой у теплой печки и смотреть, как пылают в ней березовые или дубовые поленья.
Говорят, огонь завораживает, и на его языки можно смотреть часами. Возможно, возможно. Часами можно смотреть также на красивое и молодое женское тело, на ревущий водопад. Наш замполит добавляет – часами можно смотреть, как работают другие!
Зима на Урале тянется долго – целых восемь месяцев. Иногда кажется, что конца ей не будет. Снег выпадает уже в конце сентября, а тает лишь в начале мая. Долгая зима на всех некоренных военнослужащих действует удручающе.
«Как порох сгорает короткое лето,
Как долго, как долго дымится зима!»
Зимы на Урале лютые – от сорока до пятидесяти градусов мороз, но ветра нет. Поэтому зимние холода переносятся легко, даже приезжими привередливыми теплолюбивыми прибалтами.
Меня всегда удивлял тот факт, что каннибализм  возник и прижился в благополучных, с нашей точки зрения, регионах – в долине Амазонки, в тропической Африке, на остовах Полинезии! Еды там валом! Протяни руку, не поленись – ананасы, бананы, виноград, манго, киви, маниока, сорго, сезам, а они людей едят.
 А на Чукотке, где сам Бог  не возражал бы, наверное, - к людям, особенно пришлым, относятся с величайшим почтением. На Урале тоже с уважением относятся к людям. До сих пор в деревнях нет замков, а в охотничьих избушках – добротно сработанных – всегда есть запас сухарей, соли, спичек, причем подвешен он так, чтобы грызуны или дикие звери не могли им воспользоваться…
Снегу всегда выпадает много, так что по лесу без лыж пройти совершенно невозможно, и остается только посочувствовать медведю-шатуну, которого кто-то или что-то в разгар зимней спячки  поднял из теплой берлоги, и бедолага отправился бродить по бескрайней уральской тайге в поисках пропитания.
Слух о том, что один такой  лесной страдалец объявился вблизи двадцать первой боевой стартовой позиции, мигом облетел весь полк. Ему быстро поверили, быть может потому, что исходил он не от замполита или майора Рубана, которым по должности положено пугать солдат, дабы они не отважились на  пробежки до ближайшего кордона, а от прапорщика Кошкарова, солидного и серьезного человека, местного охотника и знатока тайги.
Сначала его передавали шепотом, как важную государственную тайну, в обед уже говорили в открытую, не стесняясь посторонних, а вечером майор Рубан построил отдельно солдат и сержантов и объявил им, что если есть желающие рискнуть собственным здоровьем, то пусть прямо сейчас бегут в направлении Басьяновского кордона, где их  ждет–не дождется голодный бурый медведь! При этом он добавил, что если кто-то из служивых действительно желает пробежаться, то пусть сначала письмо прощальное родичам напишет, чтобы те знали, где искать останки единственного непутевого или блудного сына. А вообще-то лично он сильно сомневается, что в пределах полка найдется все-таки такой чемпион, которому удастся убежать от голодного и разъяренного медведя. Желающих, естественно, не нашлось, так что пришлось снять парный патруль, который обходил дозором периметр части.
Более того, известие о шатуне подействовало даже на неустрашимых студентов, которые по вечерам  иногда наведывались  в офицерский клуб на Зеленую или во всепогодное кафе на рюмку чая. Раньше они прямиком по трассе пилили на Зеленую, очарованные таинственным мраком зимней ночи. Теперь же дожидались автобуса, так что о любом их визите сразу становилось известно  не только командованию, но и женам прапоров, мужья которых  были в длительной командировке.
 Женам прапоров «гулять» не возбраняется – напротив, ради укрепления  советской семьи  немедленно выделят первую же освободившуюся квартиру, детей устроят в садик, а им найдут место нянечки или кладовщицы. Жены офицеров - все поголовно с высшим образованием – о такой привилегии могут только мечтать! 
Делается это специально - искусно стравливаются две практически одинаковые бесправные социальные группы. Впрочем, в армии все  кучкуются отдельно: у прапоров – своя компания, у лейтенантов – своя, а у капитанов – своя. Если вдруг на  улице кто-то случайно увидел  толпу из трех и более человек, но уже через полчаса об этом будет знать замполит или особист! Подполковник Савенок, в бытность свою командиром полка, очень охотно интересовался такими сборищами  и не считал ниже своего достоинства публично  выяснять причины подобного кучкований «господ офицеров».
Однако есть терпенью предел, стойкости граница! Первым не выдержал лейтенант Чеботарев, которого в силу неведомых нам причин почему-то тормознули с дембелем. Прошел слух, что особист вроде бы завербовал его в специальную школу («лесную школу»), так что теперь надо ждать  оформления бумаг с последующим убытием на учебу. На студентов страшно было смотреть – у всех от такой новости  перекосило морды! Им корячиться на заводе за сто двадцать рублей, а ничем не выделяющийся Чеботарев вскоре может попасть за границу и посмотреть, как живут нормальные люди – такую новость редко кто из будущих инженеров может спокойно вынести.
В столовой расхрабрившийся Чеботарев, вдруг оказавшийся в зоне всеобщего внимания, публично заявил, что запросто вечером смотается на Зеленую и обратно и ничего с ним не случится! Спорить с ним никто не решился, помня о его бесшабашном характере и безоглядной смелости. Однако студенты решили-таки выделить ему провожатого, дабы твердо убедиться, что спорун и хвастун дошел до конечной точки и вернулся обратно. Сказано – сделано!
Вечером лейтенант Чеботарев и его провожатый отправились по дороге на улицу Зеленую, а заметно поредевшая после дембельского приказа министра обороны толпа военных студентов отправилась в ленинскую комнату смотреть телевизор – единственное развлечение в полку в эту глухую зимнюю пору.
Дорогу на Зеленую совсем недавно почистили, по ней пару раз прошелся БАТ – большой артиллерийский тягач, так что заблудиться при всем желании невозможно. К тому же гигантские, чуть ли не в рост человека, сугробы и снежные валы на обочине дороги  помешали бы любому, даже самому рослому и голодному, медведю быстро  подобраться к человеку, окажись он на дороге.
Темно-синее зимнее небо, ярко начищенные звезды, хрустящий снег под ногами – в такую ночь, если уж выйдешь на дорогу, хочется  гулять долго, так красиво и торжественно вокруг. И оглушающая лесная тишина. В такие мгновения хочется стать  где-нибудь под  гигантской елью или сосной и слушать тишину! Божественную, первозданную тишину, ничем не нарушаемую  - ни ревом ракетных двигателей, ни  оглушающими хлопками  реактивных самолетов, ни строевыми  воплями-песнями солдат. Душа в такие минуты поет! А голос у Чеботарева  - хороший, зычный и приятный. И песни поет  нормальные, студенческие, от которых становится на душе легко и тепло… То ли природа и очарование зимней ночи подействовали на студентов, то ли хотелось им напугать хозяина тайги, но запели они. Про горестную  судьбу ямщика  - «в той степи глухой помирал ямщик». У поворота дороги они остановились и  напарник говорит:
- Вон там, в кустарнике, люди бурого медведя видели, шатуна, он зимой голоден и потому задрать любого может запросто…
На что заканчивающий военную службу лейтенант Чеботарев, удалая бесшабашная голова, отвечал прямо и незатейливо:
- А мы не  сс…м  с Тарзаном на границе! А нам по барабану! У далеких берегов Амура часовые Родины стоят! – Запел он во всю мощь своих не таких уж и хилых легких.
Напарник продолжал стращать Чеботарева шатуном, на что  тот отвечал однозначно и равнодушно, как артист Савелий Крамаров в знаменитом фильме «Неуловимые мстители». Однако через пару десятков секунд он замолчал и начал тревожно прислушиваться – то ли показалось ему, то ли и вправду в черном от старости кустарнике  кто-то зашевелился. Лейтенанты удивленно переглянулись – не померещилось ли? Вроде еще трезвые!
Однако вскоре в кустах послышался уже страшный звериный рык. И кто-то начал яростно ломать сухой хворост – видно, медведь почуял свежатину и решил напасть на отчаянных храбрецов! Причем медведь попался какой-то сильно умный – он почему-то попытался пойти им наперерез, словно хотел отрезать их от городка.
Оценив ситуацию и прикинув шансы, студенты начали совещаться: идти назад, в часть, не хотелось – засмеют, однако и переть напролом, прямо на оголодавшего медведя, тоже не резон. Решили на время затаиться! Ночь была безветренная, так что, авось, медведь их не учует и пройдет себе мимо, а они благополучно дойдут до жилого городка и повернут обратно – никому не охота быть посмешищем для всего полка.
Но то ли медведь попался опытный, то ли служивые слишком громко дышали, но он направился прямо к ним, утопая по пояс в снегу и громко рыча от негодования. Страх напал, как степной орел на зайца, внезапно – не выдержали натянутые стрелой нервы, и рванули студенты со всех ног назад по дороге в родной ракетный полк! Но не успели они пробежать и ста метров, как медведь дико захохотал! Человеческим голосом! Да еще окликнул Чеботарева! Мнимый медведь оказался на самом деле прапорщиком Сметаниным, который вернулся на Зеленую, чтобы забрать семью.
Оба студента мгновенно остановились – страх исчез, начало нарастать совсем другое чувство! И они  довольно шустро двинули в сторону опешившего от такого поворота событий бывшего кислородчика прапорщика Сметанина.
Тут только до него дошло, что пора самому делать ноги! Однако стареющий и хилый здоровьем прапорщик далеко не убежит от двух здоровенных студентов, о железные спины которых можно смело рельсы гнуть, а об головы кирпичи крушить. Так что возраст и короткие ноги не позволили ему избежать жестокой, но вполне справедливой и закономерной  участи всех шутников-неудачников – воткнули  его студенты головой в сугроб и преспокойно отправились по своим делам на улицу Зеленую.
И еще неизвестно, чем бы кончилось дело для бывшего заправщика Сметанина, если бы не ехал вскорости той же дорогой  задержавшийся в штабе дивизии новый командир полка… 














Глава 25
Нам песня строить и жить помогает!

Песню в армии очень уважают! Ни одно построение и передвижение не производится  без песни. У каждого подразделения должна быть своя строевая песня, фирменная. Так повелось в армии еще с двадцатых годов, а может и раньше…
В связи с успешным завершением демонтажа и предстоящей раздачей «слонов» и «крокодилов» весь полк, то есть личный состав бывшей боевой стартовой позиции, ударными темпами готовится к заключительному параду – строевой смотр с торжественным маршем и песней, с прощанием с боевым Знаменем части и последующим расформированием славного 966 ракетного полка нижнетагильской ракетной дивизии. А после торжественной части – бюрократическая волокита с кучей недовольных офицеров, которых кадровики зашлют черт знает куда. Но об этом пока даже думать не хочется!
Мне поручена конкретная боевая задача – подобрать строевую песню, от которой зарыдал бы даже сам подполковник Савенок, ему медведь на ухо наступил еще в далеком детстве – этот прискорбный факт знали в полку все абсолютно, что, впрочем, не мешало ему считать себя знатоком и специалистом в данной области.
 Срок, как всегда это бывает в армии, - короткий и нереальный. Но мы рождены невозможное сделать возможным! Провели же  в предельно короткие сроки, на два с половиной месяца раньше установленной даты демонтаж боевого ракетного комплекса, да при  том весьма успешно, без единого сбоя и нарушения…
Задача, стоящая сейчас передо мной, на первый взгляд, предельно простая и ясная: песня должна быть боевой, задорной, веселой, однако вместе с тем новой, незнакомой начальству. К тому же она не должна смущать солдат, не должна раздражать офицеров и прапорщиков, не должна взбесить высокое начальство. Савенок, в бытность свою командиром полка, до дрожи в печенках не любил песню – «Две весны, две зимы отслужу, как надо, и вернусь!», усматривая в ней тонкий намек на то, что некоторым – конкретно Савенку – служить, как медному котелку! 
Перебрав все знакомые песни, а затем полистав сборник, я вскоре пришел к однозначному горькому выводу – дешевле и легче написать НОВУЮ песню. Однако  Бог талантами обидел, виршами я никогда не пробавлялся, даже в детстве, – знаете, как-то за хозяйством, садом-огородом  да лесом с речкой  не до них было!
Валера Киселев и Виктор Иванович Зиновьев благополучно отбыли в родные края, а оставшиеся студенты, даже при всем своем ко мне уважении и гигантском желании, ничего путного написать  не смогли бы, сколько их не пои  и не корми.
Листаю сборник песен. Прямо шедевры! Какая ГЛУПИЗНА мысли! И как только я раньше такое не замечал? Ну да, «великий кормчий» был прав – сытая жизнь человека губит!
Пока человек озабочен поисками пропитания, ему никакие другие мысли в голову не лезут. А вот когда он как следует выспится, нажрется до отвала, как та свинья под дубом вековым, - вот тут и начинают всякие вредные мысли в черепок стучаться…
«Он шел на Одессу,
А вышел к Херсону…»
Прикидываю по памяти – от Одессы до Херсона по прямой  километров сто пятьдесят, никак не меньше. Он – что, географию в школе плохо учил? Или у него военные карты были? А может местные южно-российские куркули, на манер средневекового Ивана Сусанина, не ту дорогу показали?
Такая песня, да еще строевая – то есть публичная – никак не годится. Засмеют! А значит, последнее место в смотре-конкурсе и всякие нехорошие кадровые решения для всех моих начальников.
«А нам нужна всего одна победа,
Одна на всех – мы за ценой не постоим!»
Такая песня тоже не годится. Я понимаю, даже с учетом своего убогого жизненного опыта, что жизнь человеческая  в нашей стране почти ничего не стоит! Дешевле – разве что в миллиардном перенаселенном Китае или в вечно воюющей с голодом и болезнями Эфиопии, которая, лишившись вековой опоры в лице своего императора Хайле Селассие, впервые за две тысячи лет погрузилась в нескончаемую пучину межплеменных войн.
НЕТ У НАС В СТРАНЕ ЗАКОНА О СТОИМОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ! Нет и еще лет сто не будет. Вот когда русских мужичков – становой хребет страны и государства - станет в стране мало, да еще в процентном отношении они станут представлять не абсолютное большинство, как сейчас, а этническое меньшинство, - может быть тогда наши всесильные и всезнающие наркомы-министры, наконец, задумаются и что-то решат?
А вообще – когда у нас в России человека ценили?! Я имею в виду не коронованных особ или богатых и именитых людей, а простого рядового человека. Полистайте внимательно классиков! Да взгляните на них попристальнее под иным углом зрения, не принимая на веру избитые утверждения, которыми нас усиленно пичкают.
«… Я половину этих рабочих уволю, другая половина останется. Голодной скотинки на наш век хватит! Но я от своего принципа не отступаю. Я даю народу минимум, беру максимум…» – Золотые слова сибирского миллионера и знатного золотопромышленника Прохора Громова! Сто лет с тех пор уже прошло – а ничего в стране в отношении человека труда по существу не меняется…
«Жизнь – копейка!»- Народ цену человеческой жизни обозначил давно и неспроста. Каким бы глупым, тупым или терпеливым его  не  считала  правящая верхушка, а он был всегда себе на уме – иначе не построил бы такую огромную мировую державу, «одну шестую часть Земли, с названьем кратким – Русь», без разрешения которой «ни одна пушка в Европе не стреляла!»…
 Под Москвой полегло – не считано, под Киевом – не меряно, под Сталинградом – страшно представить, видно, однако, что сильно много, чересчур много – до сих пор считают и сосчитать не могут…
«Он хату покинул,
Ушел воевать,
Чтоб землю крестьянам
В Гренаде отдать…»
Зачем русский или украинский мужик  - они в хатах только и живут! – ушел в далекую и загадочную Испанию, мне не совсем понятно, а уж его жене и детям (семеро по лавкам) – тем более!
У него что – на родине дел мало?! Пахать, сеять, дрова заготавливать – только успевай спину подставляй. А может он волонтером, то бишь наемником, подался, чтобы «срубить по дурости» деньжат и обустроить, наконец, свою хату? Чтоб было как у людей – и солома новая, и дров поленница, и стог сена  чи-малый …
Не годится такая песня – забракует ее замполит.
«И как один умрем в борьбе за это!» – Ну, уж это совсем никуда не годится! Если все перемрем, то кому же строить светлое будущее? И зачем оно, такое будущее?! И главное – для кого???
«И на веревке тянем бронепоезд…» - Тьфу ты, черт! Это студенты поют в коридоре. И хорошо поют, от души. Веселые ребята!
 Им можно – мне нельзя: живо шкуру спустят за упаднические настроения и неверие в нашу победу! А майор Рубан или колобок подполковник Николаенко будут кричать, что за такие песни  перед строем надо расстреливать – как будто от этого наш бронепоезд сможет двигаться сам, без помощи бурлаков…
«И наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!»
Бронепоезд – прекрасная мишень, лучше не придумаешь. Его из гранатомета подстрелить – раз плюнуть! В Берлине фаустники наши танки сотнями жгли  - потому как танк хорош только в чистом поле («У деревни Крюково» или под городом Данангом), а в городе (Берлине или Бейруте) попасть в него может даже домохозяйка…
«Речка движется и не движется,
Песня слышится и не слышится…»
Это сколько же надо выпить, чтобы дойти до такого  невменяемого состояния?! Да меня Савенок на месте, прямо на плацу, принародно  ногами начнет пинать за такие вещи…
«Как увижу, как услышу –
Вся душа моя пылает,
Вся душа моя горит!»
Савенок первый заголосит на всю бывшую двадцать первую боевую стартовую позицию – это что за намеки, хамская твоя морда?! И при том, Валера Киселев уже однажды обращал внимание на эту песню – вроде бы кто-то пострадал в свое время за нее:
«Каку вижу, каку слышу!» – Замполит эту шутку знает, так что номер не пройдет. Первое же исполнение – и партбилетом по морде всем моим начальником, а мне – «гигантскую дыню», как тому  несчастному голодному ежику, забравшемуся в сад…
«Что тебе снится, крейсер «Аврора»,
В час, когда над Невой  наступает рассвет…»
Хорошая песня, душевная, только опасно ее сейчас на всеобщее обозрение выставлять! Заподозрить могут если не в государственной измене, то в сочувствии к врагу народа. Какой-то военно-морской замполит, капитан третьего ранга, по фамилии Саблин, пытался совсем недавно - 7 ноября, в святой день годовщины Великого Октября - захватить на параде в Риге то ли крейсер, то ли эсминец и подобно легендарному лейтенанту Шмидту, направить его на Ленинград-Петроград и  потребовать от впавшего в маразм генсека Брежнева полной смены проводимого в стране социально-политического курса, однако какой-то мичман сумел сбежать с корабля и предупредить командование о возможном новом мятежном «лейтенанте Шмидте» - Саблин ранен, захвачен в плен и его будут судить за попытку «подрыва государственного строя и измену Родине», о чем нам  торжественно поведал особист из Москвы…
«Последний раз сойдемся
Завтра в рукопашной!
Последний раз России
Сможем послужить!»
То, что надо, от такой песни сам генерал армии Толубко, наш главком, зарыдает! Но только дальше не совсем хорошие слова:
«Мы так давно,
 Мы так давно
Не отдыхали!»
Офицеры и прапорщики, особенно из боевых подразделений, проорут ее от всей души! Только вот начальству она не понравится! Обязательно не понравится! Прапорщики и студенты уже внаглую интересуются у замполита – дадут ли им наконец давно обещанную неделю отдыха после досрочного демонтажа или же это очередное несбыточное обещание типа «коммунизм - к 1980 году»?!
«Дымилась, падая, ракета!
А вместе с ней горел закат…»
Хорошая песня, душевная, фронтовая. И поется легко. Только ведь наши ушлые прапорщики поют совсем другое, для начальственного уха отнюдь  не радостное:
« Дымилась, падая, ракета,
И от нее бежал расчет!
Кто хоть однажды видел это,
Тот к нам работать не пойдет!»
Ни одна песня мне не нравится! А те, что есть, уже приелись. Ничего нового, оригинального отыскать мне не удалось, о чем я и доложил замполиту. К моему удивлению, он совсем не расстроился:
- Пусть поют прежние песни! Главное – хорошие голоса и отличный строевой шаг! У нас не конкурс «Алло, мы ищем таланты!»
И над разгромленной позицией понеслось до боли знакомое и заунывное, как бурлацкий стон над великой русской рекой:
- Ракетчики всегда готовы к бою!!!