Наряд вне очереди

В настоящее время мы часто слышим: «В армии бьют». Но битьё битью рознь. Иногда битый сам виноват и должен радоваться, если побили не жестоко. Во время моей службы в стройбате, на первом году, рота состояла из ста человек. В ней двенадцать старослужащих, не считая трёх сержантов. Молодые были все из Оренбургской области. Психологическая обстановка была отличная, чего нельзя сказать об утренней атмосфере в казарме, когда было: «хоть топор вешай» от запаха сероводорода, выпущенного за ночь большим количеством тел. Дисциплина превосходно поддерживалась старшиной Громовым. С самого карантина мы так и продолжали делать утром физзарядку, летом и зимой в любую погоду в нижней нательной рубахе и брюках галифе. Топали на плацу строевой подготовкой с песнями. Старшина много преуспел. Он тянул на звёздочку, хотел получить звание младшего лейтенанта.  Но не вышло, его подвел низкий уровень образования, всего семь классов. В остальных трёх ротах нашего батальона порядок был несколько иной, разболтанный. Например, когда мы пятнадцать минут занимались зарядкой, из остальных щитовых казарм, типа колхозных свинарников, выходили некоторые пробудившиеся и мочились в снег возле своих казарм, ухмыляясь и посмеиваясь над нашей первой ротой.

   Я послужил уже восемь месяцев, всегда был дисциплинирован. Не «артачился», не «выступал», как некоторые. Хотелось заслужить отпуск. Который давали не всем, это не Морфлот.
   Но однажды сержант Гамидов дал мне и Царёву по наряду, за демонстративное и нерасторопное одевание сапог. Пришло воскресенье. Нас троих отправили на кухню, мыть посуду, на весь день. Третий был Суюнд`уков, тоже имевший наряд. «Сундук» получал и раньше наряды, понимал в них толк. Поэтому захотел словчить. Он, таясь от нас, подошёл к заведующему столовой ефрейтору, своей национальности и выпросил у него лёгкую работёнку. После завтрака я с Царёвым Николаем приступил к мытью посуды, горячей водой с содой. Увидели в раздаточное окно, что наш соучастник по наряду стирает тряпочкой крошки со столов. Очень довольный, что хорошо устроился. Стерев быстренько со столов, он подошёл к «амбразуре», то есть окну и, состроив рожу, высунул и показал нам язык, восторженно воскликнул: «Вот как умные люди делают! А то вы! Ха-ха!» и ушёл в казарму.

   Я от природы человек смирный, как телёнок. Противник мордобитий, насилий и прочего криминала, законопослушный. Настала пора браться за ум, всё-таки двадцать лет исполнилось. Продолжаем мыть алюминиевые миски, местами помятые, избитые. Начинаем ощущать всю «прелесть» доставшейся нам работы. Ладони и особенно пальцы сморщились от горячей содовой воды. Стало очень трудно переносить такое посудомойство. Но воду похолоднее сделать не решаемся, итак миски с тонким налётом жира, путём не отмываются. Забракует ефрейтор, заставит перемывать. Царёв начинает немного бузить, потом стал возмущаться несправедливостью, что послали на кухню нас троих, а в результате работаем вдвоём. Я молчу, терплю. Плиточный пол мокрый, скользко. Царёв поясняет, что это после завтрака мы моем, а ещё предстоит обед и ужин. Что с нами будет? Начальству наплевать. Начинает поговаривать, что Сундука надо пригнать из казармы, заставить мыть вместе с нами, установить справедливость. Некоторое время моем миски и ложки молча.

   Царёв уже начинает возмущаться отсутствием третьего. Я ему говорю: «Что ты так возмущаешься бесполезно, иди и пригони его сюда!» Он отвечает: «Я его не одолею». Мне странно это слышать от него. Потому что он на голову выше этого коренастого сачка Сундука и выше меня. Но тонкий, как жердь, астенического телосложения. Значит, поэтому чувствует свою слабость. Становится понятно, что «пригонять» надо мне. Мои нервы и мозг выходит из равновесия. Я становлюсь солидарным с Царёвым, его доводами, во мне тоже сначала возникает возмущение, потом оно переходит в злость. Я решительно и быстро иду в казарму. Захожу, и на первом ярусе двухэтажных коек увидел безмятежно и сладко спящего виновника. От такого зрелища во мне мгновенно вспыхнула большая ярость!!! Заколотилось сердце, видимо такое явление и называют аффектом. Я, с громким матом, мгновенно набросился на него и стал сильно молотить кулаками по лицу, нет "по лицу" - это когда пощёчина. А здесь обрушился град прямых сильных в голову! Спросонья у него и мысли не возникло о сопротивлении, да оно и бесполезно было бы. Сундук взревел. Я всё бил и восклицал: «Ах ты, сука!» Здесь возник  старослужащий (старичок, дедов тогда не было) Расчубкин, он спросил в чём дело. Я возмущённо объяснил, «третейский судья» сказал, что я прав, в гневе воскликнув на Сундука: «Ах ты, салага! Иди сейчас же». Мы пошли вдвоём в столовую. Сундук сильно плакал, весь дрожал от испуга. Стал меня уговаривать, чтоб я об этом никому не говорил! Я твёрдо ему обещал не говорить никому и объяснял, почему я не выдержал и так грубо поступил. Он всё понял и просил крепко заваренного чая, когда пришли. Мы его угостили чаем, и работа пошла гораздо быстрее.

   Он после этого эпизода, никогда на меня не подавал признаков обиды. С этим Сундуком можно было так поступить, может быть, некоторые и мечтали. Потому, что он был персоной «нон грата» для роты. Особенно для Димухаметова. Будучи дневальным, этот Сундук ночью вскрыл письмо Димухаметова своей любимой девушке, с которой переписывался третий год и собирался на ней жениться после демобилизации (дембеля).  Вскрыв письмо, он нарисовал в нем изображения порнографического содержания и снова заклеил. Девушка, подумав, что это нарисовал сам Димухаметов, отправила такое неправильное письмо командиру нашей части. Установили по журналу виновника. Капитан и старшина построили  роту по такому случаю, поставили Сундука перед строем, показали всем это художество. Заставили извиниться. Но отвратительный факт остался у сослуживцев в памяти.
- - - - - - - - - - -
10. 01. 2012


Армейско-стройбатовский быт

Служил в стройбате я когда-то.
И видел много в нём чудес.
Там были разные ребята.
С большою придурью и без.

Согнали их со всей России.
Из сёл, аулов, кишлаков.
Они по разному служили.
Встречались мне и без мозгов.

Одни служили очень честно,
Мечта других – чтоб закосить.
На всё плевать им, как известно
И в самоволку бы сходить.

Напиться водки, развлекаться.
И покурить бы анаши.
А офицерам подчиняться,
Не думал каждый, чтоб спешить.

Был армянин, по кличке Фиглер,
Под дурачка косил всегда.
Кричал отчётливо: «Хайль Гитлер»,
Честь по фашистски отдавал.

Над ним лишь многие смеялись.
Просили снова повторить!
И улыбаясь, потешались.
Что мог он смело говорить.

Три года кровь пускал Подседов.
Расковырявши пальцем нос.
Но Бекин был хитрей соседа
И улетел, как альбатрос.

Всем надоел своим скуленьем.
Твердил: «КружИтся голова».
Комиссоваться – вот стремленье.
Он отстоял свои права.

Товарищ мне один признался
(Как жаль, фамилию забыл).
С больным желудком он сказался.
И спецпаёк свой получил.

Всегда на лёгкой был работе.
То сторож он, то кочегар.
Хоть не в таком в большом почёте,
Зато имел сачковый дар.

Явился некий из дисбата.
(Он в нём два года отслужил).
Тут старшину послал куда-то…
И суд повторно осудил.

Хохол один, не с нашей роты,
Себе три пальца отрубил.
Служить так было не охота,
Что про ответственность забыл.

Сошёл с ума товарищ Вася.*
По дому очень он взгрустнул.
Забор чинить засобирался.
Кирпич в газету завернул.

Пошёл стирать он простынь к Пасхе.
(А Пасха уж прошла давно).
Всё это привело к развязке:
Быть сумасшедшим суждено.
- - - - -
20.11.2012 *Вася – Трубников Василий, каменщик, из Оренбургской области. Отвезён домой и отдан родителям.