Повесть Калейдоскоп -4

На фото в городе Кирове, Вятка, Юрья.
Дядя Слава в центре стола

СЕРДОЛИК – КРАСНЫЙ КАМУШЕК

Никто и не догадывается, почему я до сих пор плачу каждый раз, когда смотрю «мультик» про Винни Пуха и Пятачка.
Мне уже лет пять. У меня огромный красный бант на макушке в каш-тановых, кудрявых волосах, новое, сшитое мамой, розовое платье в рюшечках. Тёплый весенний день. Блестят на солнце раскрытые вы-мытые окошки. Первое мая – всенародный праздник и мамин День Рождения!
Нарядная и важная я выхожу во двор, где меня ждет подруга Ирка Леонова.
– Юлька, к нам за дом старьёвщик приехал. Меняет ненужные вещи на пластмассовых кукол-пупсов и шарики.
– Пойдём посмотрим.
Старик-татарин в синей грязной телогрейке, жмурясь, греется на сол-нышке, свесив ноги в поношенных башмаках с телеги, запряжённой старой худой кобылой, жующей молодую травку. «Меняю вещи! Под-ходите! Меняю старые вещи!».
– Ирка, у тебя есть старые вещи? — слабеющим голосом спрашиваю я, с тайной надеждой взирая на горку не надутых ещё разноцветных шариков.
– Не-а, зато в огороде у дяди Миши валяются ненужные резиновые сапоги.
– Ты уверена, что он их не носит?
– Точно уверена. Были бы нужные – дома бы лежали.
Надо проверить. Мы идём в соседний подъезд.
– Дядя Миша куда-то пропал, – огорченно вздыхаю я после длитель-ного долбления ногой в закрытую дверь.
– Надо спешить, старьёвщик уедет! – зудит Ирка.

Незамеченными продираясь сквозь колючий крыжовник мы лезем че-рез дырку в заборе в огород. Ну, вот и сапоги, тяжеленные, болотные. Мне немного не по себе: ведь взрослые учили не трогать чужое. Но старьевщик сейчас уедет, и я не успею обменять эти ненужные дяде Мише сапоги на подарок для мамы – красный заветный шарик! Мы ужасно спешим, хотя и очень устали.
– Дети, это точно ваше? – недоверчиво спрашивает старик.
–  Наше, – честно глядя в его узкие щёлки глаз, дружно врем мы. И вот, наконец, у меня в руках красный огромный воздушный шар. Он нетерпеливо рвётся в синее праздничное небо! Я несусь по посыпан-ной гравием дорожке, крепко держа его за нитку. Шарик летит за мной как верный друг. Воздушное чудо для мамы… И тут, я спотыкаюсь о камень... Раздается хлопок!… Я чувствую сильную боль в коленке. На белоснежных колготах огромная дыра с алой каемкой. А где же мой шарик?

Вместо чудесного волшебства в ободранном грязном кулачке нитка и остаток красной резинки… Я уже не ощущаю боль в колене, вскакиваю с дороги и бегу… Я забываю есть ли у меня дом… Я снова падаю, и уже не могу подняться с земли от слёз, бессилия и обиды.
Дома мама долго ругает меня за разорванные колготки и грязное пла-тье. А дяде Мише повезло – он успел забрать сапоги у старьевщика, и может, поэтому нас не выдал?…

ПЛОСКИЙ СЕРЫЙ КАМУШЕК-ГАЛЬКА... ОТШЛИФОВАННЫЙ ФЕОДОСИЙСКИМ МОРЕМ. В НЁМ ОБРАЗОВАЛАСЬ ДЫРА, И ЕСЛИ ПОСМОТРЕТЬ СКВОЗЬ НЕЁ, ЖЕЛАНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО СБУДЕТСЯ...

У моей мамы Леры был старший брат. Звали его Ростислав. Он был высокий, худой и казался очень мудрым в отличие от сестры – не-большого роста, полненькой и смешливой. Мы с бабушкой – мамой, и моим дедом-папой жили в Москве, а дядя Слава, родом из жаркой Феодосии, каким-то для меня и сейчас загадочным образом, сразу после войны очутился в городе Кирове.

Помню, он работал начальником Отдела Реализации Леспромхоза, и может, поэтому и разводил кроликов во дворе собственного двухэтажного дома. А ещё у него был огромный лохматый сторожевой пёс и ручной ворон Яшка, такой вредный и кусачий, что запомнился мне на всю жизнь. Мне было лет семь, когда однажды летом, мы приехали в Киров. Вот там-то я и познакомилась со своими родственниками: с тётей – Татьяной Яновной и её дочерью Лорой, а так же со своими двоюродными сёстрами – Ирой и Светкой.   
С Иркой мы сразу подружились, поскольку обе были примерно одного возраста, да и характером оказались похожи  –  шустрые, шпанистые, непоседливые. А Света была младше, и брать с собой играть эту плаксу и ябеду было не интересно. Тем более, что игры у нас придумывались экстремальные, за которые родители по головке не погладят, а всыпят «по первое число» если узнают.
Например: мы прыгали с крыши высоченного сарая в стог сена, ведь классно, если дух захватывает от ужаса, когда летишь с высоты, ла-зили по деревьям, объедаясь иргой, от которой рот был чёрен и болел живот. Читали в шалаше, построенном нами из старых досок, очень страшную книгу «про Щелкунчика и Царя крыс». А ночью нам снились одни и те же сны о том, что этот Царь съел наших мам. Знать про всё это Светке было нельзя, она ещё маленькая… и противная. Мы же, ходили на рыбалку. Оторвав доски от забора и привязав к ним на бельевую верёвку крючки, согнутые из гвоздей, имея в запасе белый хлеб, мы гордо шли на пруд, и, закинув удочки, торчали у воды полдня, недоумевая: «Почему все над нами смеются, а рыба не клюёт даже на огромный ломоть». Почему?
За дыру в заборе дядя Слава ругать нас не стал, он был заядлым ры-баком, только спросил: «Девоньки мои, а кто же это придумал?». Пришлось мне сознаться, что я.
Дядя Слава со всем своим семейством приезжал к нам в Москву. Он привозил маме белые кроличьи шкурки и мясо, а мне - варенье из ирги. Я говорила: «Спасибо за сладкое, дядечка Слава» и хихикала.
Увы, он так и не узнает, почему я вечно улыбалась, глядя на него. Меня всегда поражали дяди Славины уши. Таких здоровенных ушей я не видела ни у кого из людей и предполагала, что у дяди они выросли не случайно, а потому что он любил кроликов.

продолжение http://proza.ru/2012/01/10/212


Рецензии