Этот горький праздник Победы. часть7. Семен

                Семен.

 Семен приоткрыл глаза и непонимающе осмотрел комнату. Мысленно он был еще там, в том полковом госпитале, который в далеком сорок третьем располагался в маленьком русском городке Рудня, что на Смоленщине.
 «Старый ты дурень», - раздраженно подумал он, - «Это мне ли Мишку упрекать за его одиночество! Это он вправе мне сказать об этом. Не он одинок, - я. Он и сейчас, пусть даже мысленно, но разговаривает с ней, с Ксюшей. А, мне и поговорить не с кем, при живой то родне. Они вон хоть и недолго прожили вместе, а в любви. И какой любви! Все завидовали. А, я? Женился на Тоне непонятно зачем. Ведь ни какого, даже самого малого чувства к ней и не испытывал. Правда, когда она Анатолия родила, что-то тогда возникло, но не любовь это была, не любовь! Любовь – это когда от одного   только любимого взгляда дыхание перехватывает, и даже от случайного прикосновения к  руке любимой, такая дрожь пронзает тело, что замирает сердце и горячо – горячо становится в груди, вот тогда, это – любовь.
 Мишка счастливый. Ему довелось испытать это великое чувство. А мне нет. Ведь самое главное событие, которое должно было произойти в жизни, обошло меня стороной», -  печально думал Семен Васильевич, лежа в темноте на старом диване. От этих мыслей, от нахлынувших воспоминаний, ему стало нехорошо, и он почувствовал, как тупо сжалось сердце.
«Надо бы встать и принять таблетку валидола», - подумал он, но затем, решив, что и так пройдет, прикрыл глаза. Как в самом настоящем кино он увидел себя молодым, возвратившимся после демобилизации в сорок седьмом году, в родной городок. Центральная часть Лиозно была разрушена основательно, а вот частный сектор почти не пострадал. Помыкавшись в поисках частного жилья, он стал на постой к одинокой старушке Куделихе. Та поначалу противилась, но не долго. Пенсия у Куделихи была мизерная и она, поразмыслив вскоре забрала в свою комнату жиличку, а на освободившуюся площадь пустила Семена. Той жиличкой и оказалась Антонина. Спокойно, без особых чувств, раззнакомились, а затем и вовсе стали жить совместно все у той же Куделихи. Через год он освоил профессию каменщика, а еще через год стал таким мастером кладки, равным которому не было во всем районе. Однажды на слете передовиков в Витебске, прораб 9-го строительного треста предложил ему переехать на работу в областной центр. Пообещав при этом большую комнату в новом строящемся доме. Антонина, которая к тому времени уже стала его законной женой, с радостью согласилась. И он, отработав положенный срок, стал готовиться к переезду.
 Накануне отъезда в последний раз сходил в местное отделение архива, чтобы узнать, не поступали ли новые сведения о пропавших во время войны родителях. Ничего нового не было. После чего он пешком направился на почту, дать телеграмму тетке Глафире в Подсолнечное, о том, что он переезжает на постоянное место жительства в Витебск. На почте в отделе «до востребования» его ждало письмо. Взяв в руки серый конверт с фиолетовыми печатями с одной и другой стороны, он вышел на улицу. Торопливо вскрыл конверт и начал читать написанные старательным теткиным подчерком строки:
 Дорогой мой племянник Сема! Во первых строках своего письма сообщаю тебе, что я, наконец, получила ответ на мой запрос из Центрального архива вооруженных сил СССР. В нем написано, что твой отец, а мой брат – Прокопчик Василий Петрович проходил  воинскую службу в военной части № 4125 с ноября 1941 по октябрь 1942 года. 14 октября был убит при обороне Сталинграда. Реабилитирован посмертно. Место захоронения не известно.
Вот так выходит Семушка, что осиротели мы с тобой. Нет больше у тебя папки, а у меня брата. Может, приедешь ты как-нибудь ко мне, и съездим мы с тобой в тот Сталинград. Хоть землицы оттуда
возьмем. Я бы тогда здесь, на нашем кладбище ему место возле мамы выхлопотала бы, и могилку, как положено, справила. А, Семен?
 Семен почувствовал, как перехватило горло. Сглотнув тяжелый комок, вытер ладонью непрошеные слезы, и принялся читать дальше:
 У меня Сема все хорошо, только вот ноги стали сильно отекать, да руки после смены очень болят от этого шинельного сукна. Врачи говорят, что надо менять работу. А, как ее менять? Я же всю жизнь на этой фабрике швеей отработала. Буду, если смогу, терпеть до пенсии. Мне уж совсем немного осталось – всего, каких то пять лет.
 Семка милый, нет ли у тебя каких новостей от мамы. Если, дай Бог объявится она, непременно напиши. Любящая тебя, твоя тетя Глаша.
 Письмо было в фиолетовых разводах от теткиных слез. И от этих, безмолвных следов горя единственного родного ему человека, Семен, ни сколько не таясь, заплакал. Слезы текли непроизвольно, сами по себе, а он, совсем как когда-то в детстве, всхлипывая, шмыгал носом.
 Он вспомнил слова своего фронтового друга младшего лейтенанта Кибисова о штрафных батальонах, которые на войне солдаты меж собой, называли батальонами смерти. Вспомнил, и с ненавистью посмотрел на висящий на стене почты, огромный портрет Сталина. Вождь и учитель улыбался. Ему было глубоко наплевать на его – Семеново горе, на горе других тысяч, а может быть и миллионов людей.
 Слезы высохли, и он, глядя на портрет, громко и отчетливо произнес: - Сволочь