С А Ш А

Ч а с т ь I.

Бытие есть чистая неопределенность и пустота. В нем нечего созерцать…

Г е г е л ь

Письмо – та область неопределенности, неоднородности и уклончивости, черно-белый лабиринт, где исчезает всякая самотождественность, и в первую очередь телесная тождественность ищущего.

… ценнейшее орудие для анализа и разрушения фигуры Автора дала современная лингвистика, показавшая, что высказывание как таковое – пустой процесс и превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих.

Р о л а н  Б а р т

С ц е н а  I.

Москва. Лето. Около полудня. Длинный темный коридор университетского общежития – прохладное место, укрытие от жары. Солнце, пробиваясь через нечистое окно в конце коридора, укладывает на пол удлиненную тень оконной рамы. Вдоль стен – двери. Рядом с одной из них, не попадаясь в глазок, стоит Саша. Она прижалась спиной к стене и отдыхает от жары, ее силуэт напоминает знаменитое полотно К. Д. Флавицкого «Княжна Тараканова».
В узкой кисти Сашиной руки крепко схвачена и удушена за горлышко широкая бутыль шотландского виски. Все неподвижно.
Вздохнув от уличного зноя, она, наконец-то, поправляя на себе одежду и прическу, делает уверенный шаг навстречу двери и останавливается, изящно перегибаясь взглядом через плечо, оглядывается на шпильку своего каблука и, балансируя на одной ноге, свободной рукой проверяет на прочность крепление каблука к туфельке. Внезапно и бесшумно открывается дверь, и в этом положении ее застает Надя, которая, оставаясь незамеченной, наблюдает с порога за этой сценой. Она придерживает руками подол светлой юбки наполненной деревенскими яблоками. Перед ее лицом неожиданно вырастает схваченная за горлышко бутыль с шотландским виски, которая в этот момент играла роль противовеса в очень изящной, но не очень устойчивой Саше.

Н а д я. Это мне?

От неожиданности Саша теряет равновесие, но элегантно удерживается от падения. В руке у нее остается каблук. Выпрямляясь и, на манер цапли, поджав ногу, она, улыбнувшись прошедшему испугу, сначала задерживает взгляд на яблоках в подоле и, затем, протягивает бутыль и высокую металлическую шпильку каблука Наде.

С а ш а. Это нам!

Высокая и чистая нота выходит из постукивания женской шпилькой металлического каблука по широкой бутыли с шотландским виски.

С ц е н а  I I.

Социалистическое состояние общежитского коридора компенсируется интеллигентско-буржуазным убранством комнаты, в которой сквозь граммофонное шипение звучит новоорлеанский джаз Дюка Эллингтона .
Света в просторной комнате значительно больше, чем в коридоре, поэтому можно рассмотреть детали: неубранная постель с чистыми и прохладными простынями, множество толстых однообразных книг, разбросанных по всей комнате, антикварное зеркальное трюмо на таком же антикварном комоде с латунными ручками, перед комодом, на вращающемся табурете лежит платье . Около окна на столе, рядом с компьютером, косметикой и студенческой канцелярией, уже не девственная бутыль, пепельница с немногими напомаженными окурками и ваза для фруктов. Бокалы для белого вина сегодня играют роль бокалов для виски. То свет, то тень от веток за окном поочередно купаются в них. На стенках висят 15 мрачных абстрактных графических работ . Светло, и еле заметное с зеркал свисает белое кружевное белье.
Саша берет со стола бокал и, вытягиваясь в струну, встает на цыпочки, потягивается и прикладывает бокал к губам. Она обходит комнату, заглядывая поочередно во всюду встречающиеся книги. Одна из них привлекает ее внимание, хотя нельзя сказать, чем именно.

С а ш а (читает). Гегель. «Наука логики».

Раскрывает книгу, не расставаясь с бокалом, и с нескрываемым удовольствием лежа поперек неубранной постели с чистыми холодными простынями. Еле слышен скрип пружин. Саша делает большой жадный глоток и устраивается еще удобнее. Однако чтение быстро надоедает ей и, отложив раскрытую книгу подле себя, она начинает разглядывать комнату. Звук приближающихся шагов, щелчок открываемого замка, хлопок закрывающейся двери. Саша возвращается к книге и читает вслух.

С а ш а (читает). Бытие есть чистая неопределенность и пустота. В нем нечего созерцать… (закрывает книгу и отбрасывается на кровать) Мракобесие! Так, кажется, говорила твоя сестра.
Н а д я (высыпая яблоки из подола в вазу для фруктов). Теперь всё. Яблоки мытые, можешь есть.
С а ш а. Любовь к немецкой философии передается по наследству? Похоже на наследственность. (Закуривает). И на нее тоже. Раз выгнали Нину из университета, значит «младшенькая» должна продолжать начатое дело. Конечно! Мировая философия не сможет прожить без женских гениталий? Специально для них в международных конференциях участвует переходящее биде с автографами всех женщин-философов? (Слегка распалившись и удивившись себе, делает большой жадный глоток и успокаивается) Признайся, это СЕСТРА выбрала тебе университет?

Надя появляется в зеркальном трюмо на фоне отражения лежащей поперек постели Саши. Она ставит на комод бокал со льдом и, стиснув коленки, садится перед трюмо, предварительно сбросив платье с табурета, смотрится в свое отражение и пытается соорудить на голове прическу, из-за чего разговаривает с невидимками во рту. Ее тонкий светлый сарафан контрастирует с черным и строгим костюмом Саши. По ее лицу видно, что она слышит такие речи не в первый раз и не считает нужным обижаться на Сашу, потому что это ведь Саша, та самая Саша, которая всегда говорит об одном и том же.

С а ш а. Отвечай, когда старшие спрашивают. Нина науськала тебя заниматься философией? Что ты там бубнишь?

Надя закалывает последнюю невидимку, демонстративно нежно снимает с зеркала дорогое кружевное белье не готовое к приему гостей и бережно убирает его в комод. Подходит к столу берет бокал и по-детски садиться на пол, прижавшись к спинке кровати.

Н а д я. Слова, слова, слова…  Если бы ты не сломала каблук, я бы показала тебе одно место в Москве, там очень много красивых женщин, очень много зеркал, в которых отражаются их красивые лица, там пьют кофе из таких маленьких перламутровых чашечек. Руки этих женщин очень красивы. На их пальцах – кольца с огромными камнями. Во время разговора они постукивают длинными ухоженными коготками о стеклянные столики. Они носят маленькие сумочки из нежной тюленей кожи. Их губы блестят помадой в любую погоду и время суток. От их шикарных волос пахнет дорогими духами, и рядом с ними ощущаешь себя настоящей аристократкой…

Недоговорив, Надя делает такой маленький мечтательный глоточек, что он вряд ли преодолеет расстояние от улыбки до языка. Вопреки ожиданиям Саши, она умолкает. Возникает неудобная пауза, в которой Саша наигранно невнимательна и равнодушна. Элегантно разместившись на боку, подложив руку под голову, она барабанит пальцами свободной руки по бедру полусогнутой ноги.

Н а д я (не вставая с пола тянется к комоду за льдом и пальцами опускает кубик в свой бокал). Я принесла льда.
С а ш а (наблюдая за Надей). Аристократка…
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И четь девичья катится ко дну,
И знать, что хода совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену…
Н а д я (целуя свой подмоченный в бокале палец). Не обращай внимания, как истинная леди я веду себя только в атмосфере того кафе.
С а ш а (равнодушно и томно). Почему все-таки аристократкой? Почему не породистой буржуазной сукой?
Н а д я. Аристократкой себя можно почувствовать только на фоне породистых сук. Понимаешь? Опереться можно только на то, что сопротивляется. Секс ценишь после воздержания, а свободу – после рабства. Противоречия необходимы для наполнения жизни содержанием. Вот на улице жарко, а ты легла на чистые прохладные шелковые простыни и потягиваешься от удовольствия, а без жары… без жары ты не оценишь прохладу. Помнишь яблоки в раю? Познав страсть, Адам и Ева испытали стыд. Одно не может без другого. То что не стыдно не вызывает страсти. Именно поэтому Гегель и написал, что само по себе бытие есть чистая неопределенность и пустота, что в нем нечего созерцать… Какое же тут мракобесие?

Саша, посмотрев на книгу, перекатывается к краю кровати и, вздохнув, нежно по-матерински целует Надю в темечко.

С а ш а (ласково). Умница ты моя, много в мире есть того, что вашей философии не снилось . Согласись, что совсем не нужно для того, чтобы почувствовать себя комфортно садится голой жопой в крапиву и сравнивать свои ощущения «до» и «после».
Н а д я (посмотрев в красивое склонившееся над собой лицо). Ты все такая же: красивая и вульгарная.

Надя, погладив качающуюся прядь Сашиных волос, положила ей руку на шею, прищурилась и, внезапно подтянувшись, целует ее в губы. Поцелуй был стремительный, длился он секунд пять, а закончился также неожиданно, как и начался.
Саша, не успев оказать сопротивления, поздно осознала происшедшее. Она поставила бокал, медленно села на кровать, опустила ноги на пол и стала подтягивать чулки, подчеркивая вульгарностью жеста важность слов.

С а ш а (с напускной серьезностью). В XV веке Филофей в письмах к Василию III утверждал, что Москва – третий Рим. Теперь я вижу, что в области разврата, упадка и грехопадения москвичи не отстают. Этому-то вас немецкая философия учит? Как к нетрезвым и девственным с поцелуями приставать? А потом?.. языком взбивая пену…  да? Падут ревнивые одежды на цареградские ковры…

Саша, бросив взгляд на улыбающуюся Надю, встает на цыпочки и, качаясь на бедрах, проплывает за своим бокалом, оставленным на полу с противоположной стороны кровати. Надя, не смутившись, продолжает сидеть на полу. Ее настроение заметно поднялось, она наблюдает как перед ее лицом туда и обратно грассирует Саша.

Н а д я. Саша, а помнишь наш школьный театр? Сейчас ты начала обличительно говорить, и я вспомнила наш театр тринадцати девочек – «Танцовщицы Дега » Мы ставили «Горе от ума», и все хотели играть Чацкого, но больше всего этого хотела ты. У тебя даже над постелью висел портрет Чаадаева. А когда ты своего добилась, то стала такой важной и заносчивой, с тех пор всех поучаешь. (Пародируя, назидательно поднимает палец в верх). Женщинам-философам, не обязательно садиться в крапиву, что бы почувствовать себя комфортно. (Поправляет невидимые очки). Пользуйтесь переходящим биде с автографами… Эх, Саша, я очень соскучилась по тебе, (шутя) по твоему занудному ворчанию и по толстому характеру (шлепает пробегающую Сашу по ее стройной попе, это видимо детская шутка: называть плохой характер попою, а попу – характером). По вот этому толстому характеру твоему я соскучилась.
С а ш а (сделав большой жадный глоток, изображает возмущения, хотя и видно что, то детское, что происходит в комнате веселит ее). Ах, так! (Спокойно, но не без кокетства). И я собиралась в этих стенах найти ночлег! Мой девичий стан оклеветан. Мои идеальный характер (указывая на попу, медленно проводит рукой по бедру) – «толстый». Моя детская подруга живет здесь как греческая лесбиянка  . К моему приезду из культурной столицы она предусмотрительно разбросала свои лифчики по зеркалам (открывает комод и извлекает оттуда белье),  постелила шелк и разобрала постель (показывая на кровать). Будь проклят город Вавилон. (Декламирует по театральному).
Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть сердцу уголок!

Карету мне, карету!

Надя, улыбаясь, встает с пола и не менее театрально декламирует вслед за Сашей.

Н а д я. …и про Москву так грозно!
А ты меня решила уморить?
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! боже мой! что станет говорить
Княгиня Марья Алексеевна!
С а ш а. Неужели помнишь?

Сливаясь с новоорлеанским джазом, звучит хрустальный смех молодости.
Мифологический бренд  : пейзаж вечерней Москвы под музыку Дюка Эллингтона. Пусть это будет цветная хроника времен Олимпиады-80.

С ц е н а  I I I.

Та же комната. Ночь. Надя сидит в легком пеньюаре, обняв ноги, на кровати и катает в ладонях бокал. Саша устроилась в халате перед трюмо. На комоде перед ней сложены ранее разбросанные книги, рядом стоит бокал. Ее рука медленно поглаживает то корешки книг, то ножку бокала. Теперь они обе утомлены алкоголем и беседой. Воцарившаяся тишина не смущает присутствующих. Затянувшуюся паузу прерывает Саша.

С а ш а (указывает на стопку книг). XX век не прошел для тебя незамеченным. Интеллигенцию узнают по книжным шкафам: у них Евангелие стоит рядом с катехизисом революционера. (Читает корешки книг). Горький, Фолкнер, Бердяев, Камю, «Живаго» и «Сто лет одиночества» – чудесная всеядность.
Н а д я (не замечая выпада в свой адрес, меняет тему). Ты не представляешь себе, что было с Ниной, когда я рассказала о своей помолвке.
С а ш а (с сарказмом). Я удивляюсь, что нет здесь ее фотографии. Нина в анфас, в тяжелой раме, с пристальным взглядом, сдвинув брови, следит за успехами сестры. Кстати, чтобы испытать оргазм, тебе тоже необходимы ее рекомендации?
Н а д я (отрешенно). Она прибывала в щенячьем восторге. Все торопила и торопила. Хотя свадьба в сентябре, сестра, думаю, приедет раньше. Не сможет Нина Михайловна усидеть дома в бездеятельном ожидании. Она всегда хотела замуж, хотела меня и маму осчастливить своим браком, мечтала: «Вот выйду замуж, заберем маму из клиники, переедем в Европу и поселимся в пригороде Парижа, все вместе будем жить в большом доме с флигелем-библиотекой и эркером-столовой, будем работать, учиться и гордиться своей семьей». А получается наоборот, категорический императив Канта, но наоборот: поступай с другими так, как они хотят поступить с тобой… Чемоданы, верно, она уже собрала и не может уснуть, возится с приданым и выучивает тосты за здоровье молодых.
С а ш а. Мне жаль тебя, Надя. Что ты делаешь? Послушай меня, вспомни: ты же ее никогда не любила. Называла ее моралисткой и ханжой. Надя, ты не любила ее скучных книг, ее манеру одеваться, говорить, думать… Помнишь, как ты поругалась с ней перед концертом в музыкальной школе из-за того, что она не разрешила тебе дирижировать в коротком платье, которое ты привезла из цветочной Ниццы  . Мать моя тогда, напившись, сажала меня за пианино и заставляла играть один и тот же 37 ноктюрн Шопена два часа подряд. Я пришла ночевать к вам, и мы до утра с тобой проболтали. На рассвете ты призналась, что мечтаешь жить в некотором княжестве у моря (почти как у По) . Ты хотела сушить свою соленую косу в версте от земли на плоском камне . Ты все знала об океанах. Тогда я смеялась над тобой, но сейчас я уверенна у тебя был талант к жизни и огонь в глазах. Ты не любила купеческой Москвы. Хотела завести себе кучу любовников и никогда не выходить замуж. А теперь ты становишься специалистом по благоустройству мещанского быта. Я знаю, что сестра была тебе вместо матери, и ты на все готова ради нее. Но ведь ты обрекаешь себя на служение чужим идеалам, ты пытаешься прожить ее жизнь, а не свою. Нина и ты, вы очень умные, но послушай, немецкая философия это не только диалектика Гегеля, это еще и Ницше. Проникнись недоверием к своему мышлению. Смелее, сознание не дает честных ответов . Поезжай к морю. (Пауза). Послушайся своего детского сердца.

Саша перебирается на пол и с ребяческим восторгом, как будто вот-вот начнется игра в пиратов, заглядывает в лицо погрустневшей Нади.

С а ш а. Брось подчиняться Нине! Послушай, убежим!  Будь реалистом – требуй от жизни невозможного . Авось дойдешь до цели, а если нет, все-таки иди на авось… выигрыш слишком велик. Тут брат наше авось – дело великое!
Н а д я. Ты все такая же Саша. Ты опять уверенно приписываешь себе цитаты из Достоевского и переворачиваешь все с ног на голову. Все уже решено. Свадьба будет в сентябре. Нет необходимости доводить все до абсурда.
С а ш а. Я не ослышалась. Ты невеста. И в сентябре над тобою пропоют: (поднимаясь с пола, официальным голосом) «Перед лицом государственной регистрационной палатой Российской империи (боже мой, что за название!) объявляю вас мужем и женой…»

Саша выпрямляется, кладет руки на бедра, выставляет из-под халата колено и задерживает его на уровне Надиных губ для поцелуя, так Маргарита встречала гостей на балу.

С а ш а (провокационным тоном). Молодые могут поздравить друг друга?
Н а д я. Нет, ты не ослышалась.
С а ш а. Не чокаясь. (Пауза и бокал устремляется к губам).
Н а д я (пригубив из своего бокала). Кстати, как твой диплом? Ты, кажется, собиралась ехать в октябре в Даллас, чтобы дышать атмосферой, в которой убили Кеннеди?
С а ш а (возвращаясь к комоду). Я хотела, но посольство не дало мне визы, поэтому я еду послезавтра в Киев. Дышать атмосферой, в которой убили Столыпина.
Н а д я. Серьезно? Если тебе все равно кого убили, то оставайся в Москве. Здесь недалеко есть место, где взорвали великого князя Сергея Александровича. Кажется, это сделал какой-то эсер…
С а ш а. Каляев.
Н а д я. Что?
С а ш а. Это сделал эсер Каляев.
Н а д я. Ну да. Твой диплом… Он ведь о каком-то конкретном убийстве?
С а ш а. Нет. Я тебе сто раз говорила, он о феномене политического террора. Однако ты как обезьяна прыгаешь с ветки на ветку. Сначала сообщаешь мне о своем бракосочетании, а потом переводишь тему на мой диплом. (В шутку). Или твоя будущая семейная жизнь как-то связана со смертью Кеннеди?
Н а д я (очень серьезно). Напрямую. Впервые мой жених предложил мне переспать с ним на пасху. Позвонил и сказал: «Приходи на всю ночь, жены и детей не будет, они в церкви». Не волнуйся, сейчас он в разводе, а я тогда свое отношение к браку полностью пересмотрела. Ценность семейной жизни значительно вырастает, когда ставишь себя на место Жаклин Кеннеди. Той мечущейся по капоту, не верящей в то, что она стала вдовой. Чтобы осознать и насладиться тем, что я невеста, я пытаюсь почувствовать себя вдовой. Ты права: я действительно иногда сажусь голым задом в крапиву… помнишь, когда я болела, ты читала мне Бернарда Шоу? Там девушка спрашивала у слепого: «Если бабочки живут и радуются, только потому, что они не знают, что умрут, то зачем нам сказали об этом. Зачем мы знаем, что умрем?» Это очень хорошо сказано.
С а ш а. Сумасшедшая! (После паузы мистическим голосом). Дух Георга Фридриха Вильгельма Гегеля явись к нам. Я вызываю вас. Вижу, вижу! Вон его призрак бродит по сознанию невесты и наполняет ее жизнь отрицаниями и противоречиями.  Я вижу эти противоречия. (Теперь она пародирует Надю). Вот бабочки трахаются до брака (делает большой жадный глоток), так зачем же нам сказали, что для этого надо непременно идти замуж?

Подушка летит в сторону Саши и заставляет ее облить себя виски. Однако последняя фраза снимает возникшую напряженность и подталкивает Надю выпить залпом свой бокал. После чего настроение ее заметно улучшается. Она распускает свои волосы, отряхивает невидимые пылинки с невидимого фрака, выходит на сцену, раскланивается перед публикой и запускает на компьютере музыку. Саша, покрутившись на вращающемся табурете перед трюмо, начинает «в музыку» стучать пальцами по комоду имитируя игру на фортепьяно, а Надя дирижирует невидимой палочкой в самом коротком платье перед невидимым джаз-бендом.

Звучит выстрел. Мифологический бренд: цветная хроника Даллас в октябре, убийство Джона Кеннеди.

С ц е н а  I V.

Комната Нади. Утро. В разобранной постели спят Саша и Надя . Звонок мобильного телефона. Надя вылезает из кровати, потянувшись и распахнув окно, она берет телефон и высовывается на улицу. Так удобней разговаривать, что бы не разбудить Сашу.

Н а д я. Пронто!.. Нина? что ты хочешь от меня так рано? А который час? Не надо приезжать. Я хорошо высыпаюсь и бессонницей не страдаю… Нет, стихов не пишу: вздыхать в рифму – не моя слабость…  потому что 80-е кончились, потому что после Хиросимы и Нюрнбергского процесса поэзия невозможна  , потому что люблю прозой и не размениваюсь на рифмы… да, вот такая у меня любовь… Нет, просто вчера Саша приехала, мы увлеклись… Нет, она сейчас спит… Она по тебе тоже соскучилась… О чем? О политическом терроре… это тема ее научной работы… Нет приезжать не надо, Саша все равно скоро уезжает… в некоторое княжество… почти что у моря… нет в Киев… ну ПОЧТИ ЧТО к морю.

Пауза. Надя курит и слушает голос в трубке.

Н а д я. Нина, почему мы никогда не ладили? Ты меня никогда не слышала. Я ведь, как скрипка у Маяковского «ору – а сказать ничего не умею!»

Пауза. Надя выбрасывает окурок и слушает голос в трубке.

Н а д я. Спасибо, не надо, все нормально, деньги есть. Сейчас пойдем завтракать. Как твои дела? Не бизнес, а личные дела? Я поняла. Нина, я знаю, что ты уже собираешь приданое, так вот шубу мою привозить не надо. Во-первых, летом здесь так не ходят, да и некуда, только если на голое тело одеть и автостопом путешествовать. Во-вторых, меня и без приданого берут… Я знаю, что соболь и сколько это стоит. В-третьих, просто не бери и все. Привези из моей библиотеки Ницше он на третьей полке. Хотя не надо, я здесь сама куплю… Хорошо, до свидания сестричка, я тебя тоже люблю. Пока!

С ц е н а  V.
(передающая своей непонятностью похмельный синдром от актеров к зрителю)

Утро в кафе с большими окнами-витринами. Звучит квартет на конец времени Оливье Мессиана  . Пока Саша садиться в кресло за столиком, а Надя выдвигает стул, официантка Ева успевает задать свой вопрос.

Е в а (с акцентом немецкого кельнера XIX века). Утро доброе. Чем будете завтракать?
С а ш а (садиться). Белый горячий французский хлеб, такой горячий французский хлеб, который не надо резать, потому что все его ломают руками. Соломенную корзинку, у которой на дне лежат свежие синие лесные цветки и душистые изумрудные травы, поверх которых – продолговатая булка ароматного французского хлеба. Принесите холодный кусочек мраморной греческой брынзы на большой фарфоровой тарелке с серебряными ножками, и свежую зелень, большое перламутровое блюдо свежей прохладной зелени с прозрачными капельками росы. Еще я буду большие черные оливы с берегов Испании, оливы черные как марокканские мавры, оливы с косточкой цвета фисташкового дерева и холодную минеральную воду с долькой зеленого лимона, а еще вот такие сигареты, такие же что торчат у вас из кармана на груди.
Е в а (Наде). А вы чем будете завтракать?
Н а д я (прочитав карточку с именем на груди официантки). Ева, принесите мне душистых сочных яблок и крепкий несладкий кофе с корицей.

Ева уходит. Саша и Надя остаются наедине с абстинентным синдромом. Слушают музыку.

Н а д я. Саша, ответь только честно. Тебя любил кто-нибудь?

Возвращается Ева. Она женственно двигается с подносом вокруг стола, расставляя блюда, стаканы и чашечки по скатерти.

С а ш а. Вижу что, как и всякой невесте, тебе с похмелья не терпится что-нибудь рассказать…

Саша пытается переменить позу в кресле, это вызывает у нее похмельную головную боль, она держится за висок.

С а ш а. Но ты – молодец. Ты вежливо, а главное искренне интересуешься моею чувственностью . Изволь, меня любил один сценарист, автор всего, что нас окружает.
Н а д я. О! Ты стала набожна?
С а ш а. Не знаю. (Выдохнув отступившую головную боль). Я хорошо выгляжу, я красива, умна, молода и элегантна, у меня есть вкус и совесть . Значит это так нужно, чтобы эти качества соединились во мне. Кто-то создал меня такой для чего-то. А ты что, никогда об этом не думала?
Н а д я. Саша, ты это к чему говоришь?
С а ш а. Вот, например, ты привлекательная блондинка изучаешь философию, а ведь это даже звучит глупо, но ты этим занимаешься, зачем-то.

Саша жадно пьет воду.

Н а д я. Саша, а помнишь это: «Вся наша земная жизнь, со всею жизнью видимого мира, есть только великая притча Божия о законах будущей жизни в Царстве Небесном»
С а ш а (порывисто отрываясь от стакана). Да, Это Закон Божий.

Саша допивает все, кроме последнего глотка, который она вместе со льдом прикладывает к шее и груди.

С а ш а. Надя, а ты притча о чем?

Надя молча пьет свой кофе.

С а ш а. Кто сделал нас такими? И зачем? Чтобы в один прекрасный день напиться и оказаться здесь. Я учусь в Ленинграде, ты учишься в Москве. Вчера мы с тобой встретились, выпили. Сегодня у нас похмелье, и вот мы сидим в кафе с большими витринами. О чем может быть эта притча? Две бабы, которые уже с утра выглядят так, будто только что сошли с обложек глянцевых журналов, будто сбежали с главных ролей бродвейского мюзикла, с легкого похмелья щеголяем своей эрудицией в столичном кафе. Причем, это кафе для кого-нибудь – часть земной жизни, для остальных часть жизни видимого мира. А мы? Я занимаюсь историей, а сама никак не привыкну, что берлинская стена рухнула. Меня знакомят с немцем, а я спрашиваю из ГДР он или из ФРГ. Это же бред! Ты с такой фигурой, а спишь с Гегелем. Ладно, я. Я остаюсь девственницей от скуки, но блондинка и Гегель! Таких в природе нет. (Шепотом). И теперь по закону жанра я умру молодой…
Н а д я. Почему?
С а ш а. Кому интересно наблюдать за моим увяданием?
Н а д я (нервно). О ком ты все время говоришь?
Е в а (перестав расставлять заказ, она вслушивается в разговор и неожиданно для себя самой вклинивается в него). Она говорит обо мне .
Н а д я. Что простите?
Е в а. Это вы меня простите, я случайно услышала ваш разговор… Видите ли в основе греческой трагедии (продолжает расставлять заказ), как и в вашем разговоре, лежит двузначность слов. Каждое действующее лицо по недоразумению понимает только одно значение. Это недоразумение постоянно повторяется и приводит к трагедии. Однако есть и некто, слышащий каждое слово во всей его двойственности, слышащий как бы даже глухоту действующих лиц…
Н а д я. Дайте-ка я угадаю. Этот «некто», видимо, тот, кто сочинил саму трагедию. Тот, кого она назвала автором?..
Е в а. Нет, этот «некто» – тот, кто внимательно следит за действием со стороны. Я говорю о зрителе, а в данном случае о себе. А автор умирает тогда и для того, что бы родился зритель.
С а ш а (высокомерно). Зритель – это место в партере.
Е в а. Отнюдь, у меня, например, есть еще история и биография. Согласитесь, красота, ум, молодость и элегантность встречаются и среди моих достоинств.

Ева модельным шагом отходит от столика, поворачивается как на показе мод и возвращается обратно.

С а ш а. Присаживайтесь, Ева. Что же вы с ними делаете в этом месте? Притворяетесь официантом?

Ева развязывает фартук, снимает с груди табличку с именем, придвигает стул и садится.

Е в а. Сейчас я помогаю сестре, это ее кафе. В свободное же от работы время нахожусь в противоречии с собой. Одна моя половина мечтает о театре, другая о литературе.
С а ш а . Удивительно тонкий выбор редких профессий. Я думала, что метаться при подобном выборе можно только между космонавтом и полярным исследователем. (Наде). Вот видишь: Ева, как и ты, младшая любящая сестра, и то же вся в противоречиях. (Еве) Только никакой трагедии в этом нет. Ева, смерть греческих героев естественный, биологический итог жизни. А описанная вами смерть автора для рождения зрителя – просто культурологическая нелепость. (Наде) Кстати, Наденька, твои фантазии невесты, представляющей себя вдовой, это тоже нелепость – плод твоего ленивого, напуганного Гегелем воображения. (Обоим). Ваш разум, дает неверные ответы и пугает вас существованием (мысленно подбирает слово) химер.
Е в а (в шутку воспринимая под «химерами», что-то эротическое). Их у меня много, они такие разные мои химеры, но мы встречаемся только в темное время суток. Днем мне не до этого.
Н а д я (Саше). Почему же ты умрешь молодой?
Е в а (Наде). Не воспринимайте близко к сердцу. Лично мне показалось, что ваша подруга относится к окружающей среде, как к театральным декорациям. Все для нее зрители. Всё для нее игра.
Н а д я. Это точно. Не одна вы так считаете. Она сама себе выбрала роль роковой красавицы, этакой Соломеи. А теперь играет ее перед всеми.
Е в а. Одну и ту же роль? Не надоедает?
Н а д я. Если зритель безнравственен, то она притворяется праведной, если благочестив, сыграет порочную девку. Ей кажется, что через такие сравнения люди становятся лучше. Ей кажется, что она занимается серьезным искусством. Она абсолютно уверенна, что благодаря ей благочестивые и праведные смогут ревностнее возвышаться, пока не достигнут конца своего.  Если искусство создано для познания человека, то она потеряла того человека, которого собиралась познавать.
Е в а. Однако…
Н а д я. Перед священником она носит короткую юбку, а в ночной клуб ходит в рясе и с Библией. Узнала о моей свадьбе – пытается отговорить, услышала музыку, написанную в лагере для военнопленных – давай пузо набивать.
Е в а. Может, так и надо. Напомнить церкви о радостях паствы, заставить ночную жизнь вспомнить о Боге. Отговорить от свадьбы невлюбленную невесту, потому что любящую отговорить все ровно не получится. Жить, помня о мертвых. Это достойно уважения.
Н а д я. Да не верьте вы ей. Поймите, это просто такая игра. Причем, как и всякое современное искусство, эта игра – пустой процесс, который превосходно совершается сам собой.
Е в а. Может быть, вы и правы, но как говорил Бэкон, Френсис Бэкон то, что возбуждает чувства, предпочитается тому, что чувств не возбуждает, хотя бы это последнее и было лучше . А стало быть хочется чтобы театральный эффект не прошел. Хочется поверить в свое предназначение, стать камертоном человеческой души, жаждать подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели. Здесь и жизнь отдают, только бы не продлилась долго, а поскорее совершилось, как бы на сцене, и что бы все глядели и хвалили .
Н а д я. А Генри Форд, изобретя конвейерную сборку автомобиля, своей знаменитой модели Т, сказал: «Люди получат модель Т любого цвета – при условии, что этот цвет черный». И что теперь?
Е в а. Может быть, вы и правы…
С а ш а (мучаясь похмельем, допивает воду). Мир не верно раскрыт вашим сознанием. Ева, ледяного белого сухого три по сто (тут у всех абстиненция и токсикация).

Ева уходит и возвращается с подносом, на котором три бокала белого сухого вина. Пока она расставляет бокалы, Саша договаривает реплику.

С а ш а. Рано или поздно наступит время, когда нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется стать человеком…  Вам девочки на воздух пора. Бросайте вы своих столичных химер, поезжайте к морю, вон из философии – езжайте в деревню. Ева, вам на море бронзовые атлеты вместо химер спать не дадут, а в деревне, только Достоевского читать бросьте, и налегайте на яблоки, клубнику, домашнее молоко, на речку купаться, в баню… Главное для вас барышни, перевернуть все с ног на голову. Понимаете? (Пробует вино). Жизнь ваша тогда таким содержанием наполнится! Ева, а сухое должно быть французским!

Мифологический бренд: рай деревенской жизни, резные окна хат, среди орнаментов которых встречаются диковинные животные похожие на химер Собора Парижской Богоматери. Любая цветная хроника Собора с его химерами, переходящая в цветную хронику оккупированного нацистами Парижа.

С ц е н а  V I.

За рулем автомобиля припаркованного за школьным двором сидит Надя. Рядом с автомобилем стоит Саша и группа школьниц 9 – 11 лет, одна из них – Женя, она стоит поодаль группы наседающих нимфеток. Саша меняет детям книги из школьной библиотеки на яблоки. Женя же пришла без книг, посмотреть на происходящее, не участвуя в нем. Книги Саша складывает в багажник, оттуда же берет яблоки.

С а ш а (детям). Меня интересуют книги нравственные и старые.
Ж е н я (обиженно бубнит под нос). Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо.
С а ш а. Кто сказал?

Саша ищет глазами в группе школьниц, кто из них пробубнил.

Ж е н я (тихо). Оскар Уайльд.

Саша находит взглядом Женю, подзывает ее к себе и садится перед ней на корточки, чтобы поглубже заглянуть в глаза.

С а ш а. А тебя как звать?
Ж е н я. Женя.
С а ш а (протягивая яблоко). Держи.

Женя отрицательно мотает головой и аккуратно заглядывает в багажник автомобиля. Ее интересуют книги.

С а ш а. Ты в этой школе учишься?

Женя утвердительно кивает головой и обиженно смотрит в пол.

С а ш а (протягивая Жене стопку книг). Держи своего Оскара Уайльда, Дарю вместе с Диккенсом. Стой. Подожди!

Саша открывает книгу и по-мужски достает из внутреннего кармана авторучку. Раскрыв книгу, что бы подписать ее, Саша замечает, что на первом форзаце приклеен библиотечный кармашек с вложенной в него карточкой о читателях, тогда Саша забирает карточку себе и подписывает книгу на последнем форзаце, оставляя свои пожелания и номер телефона.

С а ш а. Когда дочитаешь, позвони. Мне интересно твое мнение… и еще… у меня дома много хорошо написанных книг.

Саша провожает взглядом повеселевшую Женю.

С а ш а (Наде). Надя, я хочу тебе что-то сказать.
Н а д я. Ты беременна?
С а ш а. Нет. С чего ты взяла?
Н а д я. Забудь. И такое встречается?
С а ш а. Ты о чем?
Н а д я. О старых книгах. Начало нашего века?
С а ш а. Да. Когда б вы знали, из какого сору растут цветы, не ведая стыда .
Н а д я. Саша, а почему не совестно людям разорять школьные библиотеки? Всегда ведь находятся желающие приобрести писательскую душу по сходной цене .
С а ш а. Это Гитлер разорял библиотеки, когда сжигал книги, а мы их спасаем.
Н а д я. Костер из книг – это просто символ для фанатиков. А яблоки? Почему в обмен на яблоки? Тоже символ? Что это? (Проводя параллель с Еленой прекрасной, имея в виду себя). Дань развратнице Афродите за похищение чужой жены или (рассматривая яблоко и проводя параллель между богинями на суде Париса и присутствующими школьницами) попытка выбрать прекраснейшую из этих богинь и посеять раздор между всеми школьницами разом ? О, кажется, поняла. Это дань Гомеру. Если бы не яблоко, то не было бы ни Троянской войны, ни Илиады, ни литературы, ни макулатуры.
С а ш а (читает про себя название книги). Мило. (Наде). У тебя лирическое настроение это очень мило. Завтра, как увидишь, что утро в розовом плаще росу пригорков красит на востоке. Снимай дозор . Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног . Мы упакуем оба чемодана наших и твой, и мой. Ты выпишешь мне в прозе доверенность на это автотранспортное средство, и отвезешь к вокзалу. При тебе я спрошу у проводника можно ли без флюорографии пересекать границу Малороссии. Если можно, то я поеду в Киев. Или лучше брошу жребий. «Орел», – еду в Киев, а ты оставайся в пыльной и купеческой Москве. Кстати…

Саша принимает из детских рук очередную книгу.

С а ш а. …судя по библиотечному вкладышу (вынимая из внутреннего кармана библиотечный вкладыш, читает), в день ввода советских войск в Афганистан в 1979 году в этой библиотеки в последний раз брали Диккенса. (Показывает книгу Наде). А это – Белинский «Заметки о русской словесности 48 года». Ближайшие двести пятьдесят лет никто в этой библиотеке и не вспомнит, и читать не будет, а мне сейчас это нужно.

Саша отдает ребенку яблоки. Улыбаясь, не по-матерински, но как Иуда целует гимназистку в лицо.

С а ш а. Молодец. (Наде) … а если – «решетка», то в Малороссию поедешь ты. А я поживу у тебя недельку, пройду флюорографию и – в Киев. Устроим себе девичник на майдане Незалежности?
Н а д я. Ну, хотя бы родителей пожалей, им же придется компенсировать ущерб, нанесенный тобою хоть это и не Вавилонская библиотека.
С а ш а. Надя, не забывай, что у библиотек есть план сдачи макулатуры. Макулатура по-латыни maculo – пачкаю. Через год эти книги используют в качестве вторичного сырья на бумажных фабриках. Одна тонна такой макулатуры заменяет им около четырех кубометров древесины. Я спасаю эти книги от «вторичности». Их родители спасут библиотечный план газетами и журналами, все останутся довольны. Девочкам – яблоки. Мне – «словесность». Библиотеке – план. Родине – лес. (Закрывает багажник). Ставки сделаны, ставок больше нет. Всем спасибо, все свободны.

Саша садится в машину.

Н а д я. Всё? Совесть замучила?
С а ш а. Нет, яблоки кончились. Поехали?
Н а д я. Опять в магазин за яблоками?
С а ш а. Нет, утром – на вокзал и в Киев, а сейчас – бикини мерить.
Н а д я (улыбаясь). Если я утром уеду, то моя судьба останется на твоей совести. Я не окончу университет, не выйду замуж. Уеду к морю. Заведу себе любовников, как английская леди. Открою ресторан, буду там работать тапером. Заведу себе пять такс, стану, как Бунин, пить коньяк большими бокалами, запишусь в бридж-клуб и перестану ходить на выборы президента. У меня появятся гастрономические привязанности в еде: стану полдничать бульоном с бутербродами или чаем с печеньем . Я стану модницей, полюблю нудистские пляжи. Никогда не захочу ничего читать…  (У Нади звонит сотовый телефон). Извини.
С а ш а. Если суждено в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря.

Надя достает из сумочки телефон, выходит из машины, что бы Саша не слышала.

Н а д я. Пронто! А Нина, привет. Не занята… у нас с Сашей сейчас «экологический десант », мы собираем макулатуру по школам… нет, деньги есть, это такая благотворительная кампания… Нет. С чего ты взяла? Нет, я не беременна… тебе от нее тоже привет, горячий… когда приезжаешь? А зачем? Я не волнуюсь… все в порядке… не надо так часто за меня молиться, тем более среди ночи, наверняка голой.

Надя закуривает и долго слушает сестру.

Н а д я. Нина, а если мы НЕ будем счастливы в пригороде Парижа? Ты не подумала, что я могу быть там несчастной… пусть свадебная лихорадка, называй, как хочешь. Мне совершенно все равно с кем совершенно одиноко .

Надя выбрасывает окурок и успокаивается.

Н а д я. Хорошо. Да. Больше не буду. Как на личном фронте? Перестань ты очень красивая. Хорошо. До завтра. Ключ я оставлю под ковриком… с утра Сашу провожаю на вокзал. Пока. Целую. Я тебя тоже люблю.

Мифологический бренд: Цветная хроника испытания ядерного и водородного оружия в океане, желательна хроника испытаний, проведенных в 1946-1954 гг. на атолле Бикини, что в архипелаге Маршалловых островов. Кинохроника показа моды: на подиуме заграничные девушки в купальных костюмах 50–60-х гг, под джаз Дюка Эллингтона.


Ч а с т ь  I I (год спустя).

Бытие есть чистая неопределенность и пустота. В нем нечего созерцать…

Г е г е л ь

С ц е н а  I.

М е х а н и ч е с к и й  г о л о с. Абонент сейчас не доступен, оставьте свое сообщение после гудка.

Гудок.

Н и н и н  г о л о с. Милая-милая Надя, с нетерпением жду, когда увижу тебя в третьем Риме. Почему ты не писала и не звонила так долго?
С тех пор как ты неожиданно сбежала «к гетману» на Украину, у нас все встало с ног на голову. Я месяц плакала, когда догадалась о твоем побеге из-под венца. Молилась за тебя ночами. Жених твой оказался, как я и думала, очень хорошим человеком: он много успокаивал меня. Сам волновался, но старался виду не показывать. Сердце слезами обливается, когда вспомню, как он встанет передо мной на колено и заплаканную по голове гладит, а у самого глаза на мокром месте. Лепечет что-то по-французски, а я и не понимаю, только хорошо так на душе станет, тепло, и вот уже я глажу его голову, а он в колени лицо мне спрячет и трясется весь. Жалко мне тогда его стало. Понимаешь? Но Бог услышал мои молитвы, и теперь все это в прошлом, мы ждем тебя с нетерпением. Обещаю к твоему приезду хоть немного русскому языку его выучить.

Н и н и н  г о л о с. Мама по-прежнему в клинике. Врачи говорят, что психиатрия в ее возрасте не имеет смысла. Это тяжело, ведь ты и мама – самые близкие мои люди. Я всю жизнь заботилась о вас. Я ведь и не жила толком. С самого твоего дня рождения обязанности в семье были разделены: маме – лечение, тебе – образование, мне – коммерция, из-за которой я бросила философию, и музыку, и личную жизнь… Женщина в коммерции в 90-х годах… Сколько унижения мне пришлось пройти, На что приходилось идти, ради тебя и мамы. Прости, что я опять вспоминаю об этом, но теперь все изменится. Мы будем жить все вместе в пригороде Парижа. Твой жених теперь тебе не принадлежит. Ты должна это понять и простить нас.

Н и н и н  г о л о с. Не знаю как тебе сообщить… Об этом тяжело говорить, но Саша кажется очень больна. После твоего побега у нее появились странные связи. Какая-то прелестная гимназистка, кажется приемная дочь православного священника, ему дали приход на Сахалине, и он с девочкой уехал туда, на остров. Саша все время говорила, что надо ехать вслед за ними, что девочку надо спасать. Ты же знаешь нашу Сашу… Пролетая над Татарским проливом, в вертолете ей стало плохо, когда сделали флюорографию, обнаружили рак. «Чахотку нашего века », как называет ее Саша. Она никак не привыкнет, что XX век кончился. Я очень люблю Сашу, еле уговорила ее поехать на юг Германии за мой счет, там ей сделали химиотерапию, но болезнь запущенна, шансов, по-моему, мало. По электронной почте она прислала письмо, в котором пишет, что скоро приедет в Москву, допишет свою диссертацию о бомбистах, губернаторах и великих князьях, что-то про Кеннеди... Она очень любит жизнь, спешит наполнить ее содержанием… За ней там ухаживает девушка с библейским именем Ева. Не знаю, что их связывает, но Ева не отходит от нее не на шаг. Не удивлюсь, если они стали любовницами, хотя со стороны выглядят, как Гете с Эккерманом . Кажется у нашей Саши появился преданный биограф, секретарь и стенографист в ее лице. Ева звонит мне иногда, ее прогнозы не так радостны, говорит, что Саша очень пристрастилась к морфию и вряд ли переживет зиму, она стала набожной, но все такая же веселая. Немецкие врачи на нее жалуются. Когда она узнала, что ты поступила в институт океанологии, то очень обрадовалась. Ева подпольно пронесла в пансионат ящик советского шампанского и ведро клубники. Они не только напились сами, но и склонили к этому молоденькую медсестру из бывшей ГДР. У медсестры теперь сложности на работе, кстати, она утверждает, будто бы Саша про тебя кричала: «Ты стерва». Вряд ли ей можно верить, она плохо понимает по-русски.

Н и н и н  г о л о с. Приезжай скорее в Москву. Я очень соскучилась. На все лето приезжай. Я буду ждать тебя в твоей комнате, до тех пор, пока ты не приедешь. Осенью вернешься к своей океанологии. Не забывай меня. Это жестоко. Помни, что у тебя есть сестра, которая любит тебя. Целую. Пока. Твоя Нина.

С ц е н а  I I.

Звуковой ряд: скрип кровати и стон влюбленных, если судить по звукам, он – француз. На полу Надиной комнаты лежит мужская и женская одежда. Пара небрежно сброшенной мужской обуви и женские туфли. Под разбросанной одеждой стопкой лежат книги. Верхняя из них – Гегель «Наука логики». Раздающийся долгий и нервный международный звонок телефона прерывает стоны. Босые ноги в белых (свадебных) чулках, не спеша, опускаются на пол и идут к комоду с телефоном. Спотыкаются о стопку книг, опрокидывают ее, под томиком Гегеля оказывается Белинский «Записки о русской словесности 1848 года». Изящные ухоженные руки с большими камнями в перстнях, с перламутровыми ноготками поднимают антикварную телефонную трубку, красивые напомаженные губы не смело говорят Нининым голосом.

Н и н и н  г о л о с. Алло! Да, это Москва… (облегченно вздыхая) Ой, вы ошиблись номером. (Положив трубку). Звонок длинный – международный. Я испугалась, подумала что-нибудь с Сашей, но это ошиблись номером. Голос такой официальный: «Здравствуйте, это Дягилев из Венеции, попросите пожалуйста господина Стравинского… »

Ноги возвращаются к постели.

Н и н и н  г о л о с (игриво). На чем мы остановились?

Нинины босые ноги в белых (свадебных) чулках забираются в постель.

М у ж с к о й  г о л о с. Ву зет манифик.

Скрип и стоны возобновляются. Длинный телефонный звонок. Напряженное ожидание. Голые женские ноги в черных лаковых туфлях на каблуках, цокая, опускаются на пол и идут к комоду с телефоном. Стоны и скрип кровати становятся сдержанней, но не прекращаются.

М у ж с к о й  г о л о с. Ву зет манифик.

Нога на каблуке подворачивается на книге, но каблук не ломается. Девичья рука с не накрашенными ногтями и без  украшений проверяет каблук на прочность крепления к туфельке. Затем рука тянется к телефонной трубке.

Н а д и н  г о л о с. Пронто!

Скрип и стоны на секунду смолкают.

Н и н и н  г о л о с. Надя, это опять ошиблись номером?
Н а д я (потемневшая от загара, с выгоревшими на солнце волосами). Си. Скузо, синьор Дягилев. Вы ошиблись. (Положив трубку). Нина, я начинаю волноваться. Надо позвонить Еве.
Н и н и н  г о л о с. Хорошо. Попозже позвоним. А пока, иди к нам. Тебя здесь не хватает.
Н а д я. Что ты хочешь еще попробовать?
Н и н и н  г о л о с. Все. Я согласна на все, а что я еще не пробовала?
Н а д я (игриво подходя к кровати). Рано или поздно наступит время, когда вам нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется стать человеком. Главное для вас сейчас перевернуть все с ног на голову. Понимаете? Жизнь ваша тогда таким содержанием наполнится!

Длинный звонок телефона, но к нему уже никто не подходит, слышны усиливающиеся стоны и неприличный мужской голос.

М у ж с к о й  г о л о с. Ву зет манифик, манифик, манифик...

Телефон продолжает звонить. Титры. Новоорлеанский джаз Дюка Эллингтона.