Повесть Калейдоскоп - 11

Джулия Евгеньевна Коронелли на работе в Финляндии 1992-1995


КАМЕШЕК ОТ ПЫЛЬНОЙ БУЛЫЖНОЙ МОСТОВОЙ
Полумертвы твои снега, столица,
А мне ни плачется, ни спится.
Февральский дождь наморщит лица
Всех тех, кому давно за тридцать.

Век нов и ловок на издёвки.
Вполне зловещ, немного робкий,
Но устремится в лживость башен,
Туда, кто храм ломал вчерашний.

А я как воздух беззащитна,
И мне ль не плачется за сына?
До дна глаза, душа – мишень.
И с каждой каплей в новый день

струюсь, чтоб уберечь…

Началась «Престройка». Кушать стало нечего, одевать – тоже. А я не могла устроиться на работу, сын постоянно болел. У меня не было возможности отдать его даже на несколько дней в неделю в детский сад. Поэтому я решила начать свой бизнес. Я ездила по комиссионкам города и пыталась купить что-то фирменное, заграничное, джинсы, например. А после, перепродавала то, что смогла достать. В лютый мороз и в жару, накормив ребенка, я ехала на «толкучку». Это назы-валось тогда – «фарцевать».
Я фарцевала, да ещё как! По крайней мере, у меня всегда были деньги на детское питание сыну. Однажды на Таганке, в «комке» я позна-комилась с Лолитой, нет, не с набоковской, а из тогдашнего «Дуэта Академия», мы подрались с ней из-за ультрамодных джинс, и как вы думаете, кто выцарапал их себе? Нет, не я. Но я дипломат, когда на-до. И я сказала, держа одну штанину, яростно вися на другой: «Иди и померь, всё равно тебе они малы!» Так мы подружились.
Она стала певицей, а я – фарцовщицей, а после журналистом.

А ВОТ, СЕРЫЙ ПЫЛЬНЫЙ БУЛЫЖНИК ПОСРЕДИ МОСТОВОЙ, ВОКРУГ КОТОРОЙ БЕГАЮТ МУРАВЬИ

1992 год.  Про то, как я попала в РИА «Новости», тоже рассказ от-дельный.

Если честно, то я детства мечтала стать знаменитой. Не то, чтобы на улице узнавали, а просто цитировали: «Помните, из Коронелли?» Или картины в музее – были же художники, не то, что «нынешнее племя».
Даже стихи в «Пионерскую правду» послала:
«Апрель, апрель,
Звенит капель...»
Напечатали, надо же!
Мама Лера всегда считала: «Нечего работать. Тоже мне, работник! Ну, ладно. Пусть учится. Ладно, в техникум поступила. Но работать!» А папа Маноль ехидно так усмехался. «К чему бы это?»: думала я.
Закончив учебу, решила сбегу на поиски. Дома сидеть – тоска зелё-ная! Зря училась что ли? Все коту под хвост? Пошла я искать зарабо-ток, так как сидеть на шее у родителей мне не в кайф. А потом, как же слава?! Пошла-то, пошла, но облом вышел – чудовищный. Без блата – фигушки!
Я же квалифицированный специалист?  Бегаю из редакции в редакцию со своим новеньким синим дипломом. Ответ один: «С улицы – не бе-рем!» Будто я дворняга какая-то! В итоге, мои планы превратились во что-то совсем недосягаемое.

Плюнув на это гибельное дело, я решила передохнуть, развеяться; сходить куда-нибудь, в библиотеку, на концерт, ну, в гости, в конце концов. Подвернулись билеты в театр. Взяла мужа Бориса и потащи-ла. Его всегда тащить приходилось, тем более в свет.
Сидим, смотрим, не помню что. Помню, мужа постоянно толкаю, чтобы не храпел. После антракта жду начало конца. Свет не гасят и вместо артистов выходят какие-то «люди в чёрном», в костюмах т.е. И громко, в микрофон:
– Кто из вас технический редактор, прошу после спектакля пройти в фойе.
– Я! – кричу, собрав всю волю в кулак!
Муж держит, шипит:
–  Ты што, с ума шошла?
Не слушаю. Вот оно, счастье! Мысль материализовалась. Говорят ведь, если сильно чего-то хотеть, все получиться! И вообще, нужно поменьше суетиться, тогда все само собой образуется. Даже восточ-ное учение есть на эту тему, не помню, как называется.
Не могу дождаться конца спектакля, чёрт его дери! Народу тьма. До-рогу прокладываю локтями, как ледоход «Ленин», извиняясь, и насту-пая на ноги. Пропихиваюсь к выходу. Отыскиваю глазами «людей в черном». Смущенно представляюсь.
– Диплом есть? Тогда завтра к девяти часам в редакцию. Вот адрес.
По дороге из театра, уговариваю мужа ничего никому не говорить.
Ночью не могу заснуть. Речь в голове прокручиваю. Есть такая мето-дика: на альфа-частотах, то есть в полусонном состоянии поговорить с человеком по душам и все само собой образуется.
Утро. Проснулась, как ужаленная. Накрасилась. На ходу – бутерброд. Бегу, опаздываю, как всегда. Метро «Парк культуры». Где этот Зубов-ский бульвар? Тоже мне, коренная москвичка! «Вот, –  показывает мо-лодой человек, – Вам сюда».
Рядом с метро огромное серое здание. Читаю: АПН! Обалдеваю. Зво-ню из проходной.
– Будьте добры Калиничева! – говорю очень вежливо, уняв заикание.
– Минуточку – значит, правда, –  фигею окончательно.
Надо же, взяли. Работаю, клея макеты будущих книг. Казалось бы, что еще надо для счастья…
«Славы добиваться!», – долдонит назойливо, упрямая мысль. «Может статью написать? а что идея, попробую».
Накатала. Несу к главному редактору, наглая я!
– Коронелли? Я почитаю, почитаю…
Каждое утро ловлю в коридоре его, или Татьяну Калиничеву, его жену:
– Прочитали?
– Да, да почитаю…
И так раз сто. «Терпение и настойчивость, вот главный двигатель»: утешаю я себя.
Наконец, добила. Вызывает. «Ну, всё кранты», сейчас будет разгром. Иду на «ковер».
«У Вас способности, вот адрес, я договорился. Вас будет учить наша журналистка, езжайте к ней», – улыбается мой главред Владимир Алексеевич Калиничев.
Потрясающе! Как я смогла его убедить?

Дверь открывает бабушка в инвалидной коляске.
– Мне б Мюду Ивановну. (Людмина Деревянкина).
Робею от неожиданности.
«Проходите, присаживайтесь и показывайте свой талмуд», –  просит гостеприимная, с виду бабулька, дымя трубкой, как детектив Холмс.
–  Вот, пожалуйста, – обалдеваю я, не показывая вида.
–  Что это? – прочитав, спрашивает она.
«Деточка моя, запомните: у любого произведения должно быть три вещи: голова, туловище и хвост. Как у дракона, ясно?»
– Я сама Дракон по Знаку зодиака – говорю, чуть не плача.
– Вот и докажите это, – смеется моя мучительница.
После груды измятой бумаги, выкинутой в помойку, а так же изгрызен-ных ручек, карандашей и перечитанной литературы.
После «битья головой о стену, что бы пришла Муза» и утере послед-них мозгов: «сдохну, точно сдохну», прошел целый год.
Однажды утром я проснулась и почувствовала себя – драконом. Ми-фическим чудовищем с ручкой в зубах.
Спасибо вам, дорогая Мюда Ивановна. Как жаль, что Вас давно уже нет. Я никогда Вас не забуду.

А как же известность, спросите? Вы должны были слушать мои пере-дачи по Народному радио, в журнале «Преодоление для инвалидов» я была первой ведущей рубрики «Госпожа удача», писала стихи и сказки для детского журнала «Голубой вагон».
Например, такие:

МАЛЕНЬКИЙ ЖИРАФ

Жираф был маленьким. У него даже чёрных пятна ещё не прилипли к жёлтой нежной шкурке.
Когда он пытался достать самое нижнее яблоко с самой маленькой яблони, прибегала шимпанзе, корча рожи срывала плод и прыгая по дереву вверх смеялась вот так : "Хо-хо-хо!" Или так: "Хи-хи-хи!". Какая разница, всё равно – весьма обидно.
Маленький жираф наклонялся, пытаясь сорвать губами нежную ро-машку, но его длинная шея вместе с большой головой перетягивала туловище, и он падал оттого, что его плохо держали коротенькие ма-ленькие ножки. Он вставал с земли и шёл к кусту лавра, жевал его противные, жёсткие листья, то и дело, чихая от едкого, маслянистого привкуса, и крупные жирафьи слёзы падали в траву, притворяясь там росой.
Однажды, маленькому жирафу надоела такая жизнь, он решил изме-ниться: вырасти и стать как все; только бы не щипать снова и снова противный кустарник, чтобы ущипнуть шимпанзе за ухо и хотя бы один раз испытать блаженство от сладости трав и цветов.
В джунглях он нашёл длинную лиану, один её конец привязал к коко-совой пальме, а другой – держал сам, прыгая через неё как через ска-калку на трёх свободных ножках. Сначала не очень-то получалось, но маленький жираф был упорный и стал тренироваться: а после расчер-тил песок на квадратики и скакал то на одной, то на другой, то на пе-редней левой или правой ножке аккуратно стараясь попасть плоской косточкой плода манго в центр каждого квадрата.
По утрам он бегал вдоль берега реки, по вечерам – тоже, а днем ска-кал и прыгал, забывая о пище и воде.
Сначала ему было очень трудно, очень сильно болели ножки и спинка, он похудел и устал, ночью плакал от безысходности и нелепости этого странного мира, – на самом-то деле ему совсем не хотелось быть большим и таким как все, а хотелось, что бы его любили таким, каков он есть.
Но когда солнце стало светить и жарить всё сильнее, а русло реки поменяло направление, наш маленький жираф понял, что вырос и окреп.
Он без труда теперь мог достать яблоко с самой высокой ветки, аро-мат цветов оказался действительно – прекрасен, а шимпанзе боялась дразниться.
Шкурка жирафа покрылась чёрными пятнами. Он мог быть важен; его слушались даже тигры и слоны, поскольку считали мудрым.
Жираф же приходил по ночам к кусту лавра и втихаря жевал его про-тивные, жёсткие листья, то и дело, чихая от едкого, маслянистого привкуса, и крупные жирафьи слёзы падали в траву, притворяясь там росой.
Мудрый жираф понимал, что мир так и остался несовершенным, не смотря на то, что сам он изменился, что вокруг много маленьких жи-рафов, и он не в силах им помочь, пока те сами не захотят изменить себя и этот Мир. Пока он размышлял к нему подбегала маленькая дочь старой шимпанзе, корча рожи срывала плод и, прыгая по дереву вверх, смеялась вот так: «Хо-хо-хо!» Или так: «Хи-хи-хи!» Какая раз-ница, всё равно – весьма обидно.
Или такие:

ЛУННЫЕ МЫШИ

Гляжу я в
окошко:
По лунной
дорожке
взбирается тихо
когтистая кошка.
«хвостом
прижимается,
выше и выше», –
в усы усмехаются
лунные мыши и
нагло сгрызают
луну словно сыр.
От ужаса
сыр улыбнулся до
дыр. А луч
не становится
хрупок и пол-
он гибок и
кошка
скатилась на..
... стол
и кошка и я
замечаем: у крышки
«Рокфор»
уплетают
наземные
мышки
Спросил я у
кошки: «зачем
на Луну?»
поймай-ка ты в
доме хотя бы
одну.

продолжение http://www.proza.ru/2012/01/10/958