Здравствуй и прощай, Москва

   Многотонная машина легко пробежалась по бетонке и взмыла ввысь.  Пассажиры, словно прощаясь с землёй, некоторое время заворожено ещё смотрели в иллюминаторы, вглядываясь в квад¬ратики однотипных домов, рыжие клочки увядающего осеннего леса и тоненькие, извилистые ниточки речек и ручьёв. Затем от¬кинулись на спинки кресел и погрузились в сладкую истому не то сна, не то размышлений и воспоминаний. Так уж получается, что на земле, в круговороте важных и неотложных дел, людям просто некогда даже на минуту остановиться, чтобы оглядеться по сторонам и задуматься о своём настоящем, а тем более пред¬ставить будущее. О прошлом же и говорить нечего девять из десяти россиян наверняка не вспомнят события не то что двух¬летней давности, но даже происходившее с ними на прошлой неделе. Так их память устроена, чтобы никому и никогда «не было мучительно больно» за прожитые годы и десятилетия, что¬бы никого и никогда не мучила до смерти совесть по кое-как сработанному или вообще незавершенному делу. Сама Природа оберегает обитателей этой загадочной страны от нервных срывов и душевных потрясений.  А мощный  «ТУ-154», неуклюже поджав шасси, стремительно набирает высоту.  Через восемь с половиной часов, преодолев тысячи километров и восемь часовых по¬ясов, он плавно приземлится в Москве, предоставив сахалинцам и курильчанам свободу действий и помыслов.
Во втором салоне самолёта в тёмно-синей куртке сидит Петр Иванович Маркин. Он ничем не отличается от своих земляков ни внешностью, ни манерами поведения. На вид ему около со¬рока, суховат, крепок.  На затылке — явно увеличивающаяся с каждым днём плешь.
По профессии Петр Иванович шахтёр.  И отец, и мать, и братья у него тоже шахтёры. Так уж здесь, в небольших горняцких по¬сёлках, принято – лишь  закончил школу — прямая дорога в забой.  Если, конечно, не имеешь явных отклонений в здоровье и увечий.  Уве¬чья, к слову сказать, здесь, как и опыт, приходят с годами.
Петра Ивановича Бог миловал, поэтому он цел-невредим.  Ради¬кулит вот только допекает. Всё чаще в последнее время горный мастер Петр Маркин стал брать больничный лист, оставаясь в се¬мье и за кухарку, и за служанку, и за всех остальных.   В столицу же он летит впервые. Так уж получилось, что, родившись на Саха¬лине, он дальше Благовещенска нигде не был. После школы учил¬ся во Владивостоке в политехническом институте, потом служил на Камчатке.  Отдыхал — и то лишь в местном санатории-профи¬лактории с теплым названием «Солнечный». Или же дома, заго¬тавливая на зиму морскую капусту, папоротник, различную яго¬ду и, конечно же, ловя горбушу. К сорока годам в память о мате¬рике  у него имеются с десяток фотографий, сделанных в студен¬ческие годы и во время службы, да адреса друзей, живущих в Хабаровске, Биробиджане и по всему Приморскому краю. Но связь с ними уже давно потеряна, поэтому выехать с острова нет даже повода. А иногда так хотелось ему вырваться куда-нибудь за Урал и собственными глазами посмотреть, как же живут люди, чем дышат. Давнишней несбывшейся мечтой Петра Ивановича было побывать в самой Москве. С детского сада, с первых стра¬ниц букваря, и потом ежедневно, да по нескольку раз в день, слышал и слышит он много хорошего об этом городе. Правда, москвичи, в небольшом количестве встречавшиеся ему на жиз¬ненном пути, в противовес навязанному с детства мнению, были почему-то не очень заслуживающими уважения. Ну, взять зна¬комого по армейской службе Трофимова. Весь последний год тот только числился командиром орудия в их батарее, но ни на построениях на плацу, ни на вечерних поверках, а тем более на марш-бросках никто его не видел. А всё объяснялось просто — этот Трофимов был у комбата кем-то вроде денщика.  Конечно, об этом знали немногие, для остальных он всегда был «в наряде».  Он и на дембель ушёл прямо из квартиры комбата, ни с кем не попрощавшись. «Потери бойца», собственно, никто и не заметил.  Старшина вычеркнул его фамилию из общего списка, на этом всё и кончилось. Только вот осадок в душе у Петра Ивано¬вича так и остался. Немало подхалимов, склочников и стукачей, но в то же время страшных лодырей и хапуг из числа москвичей перевидал Петр Иванович позже и у себя на шахте.  Забузят, бы¬вало, настроят коллектив против начальства, а сами в кусты.  Когда же начальствующая сторона начинает делать оргвыводы, они все¬гда в стороне, а то даже и на коне. Именно так обстояло дело, когда Петра Ивановича Маркина из кресла главного инженера шахты перевели в горные мастера.  Тогда в одной из лав произо¬шёл взрыв метана.  Жертв, к счастью, не было.  А потому «стрелоч¬ника» не особенно искали. Однако трое москвичей — начальник участка, маркшейдер и парторг — присланную из объединения ко¬миссию без особого труда настроили против своего «главного», хотя доля его вины в данном случае была минимальной. Серьёзных на¬рушений в технологическом процессе обнаружено не было, про¬изошла роковая случайность, от которой в принципе вообще никто не застрахован. Тем не менее,  наказание было суровым — сначала Петра Ивановича перевели в заместители участка, а вскоре, после небольшого конфликта с новым главным инженером, понизили и до горного мастера. Так что Пётр Иванович о людях, живущих или жив¬ших когда-то в столице, имел свое представление.
     Через несколько часов полёта немного подкрепились аэрофлотовской курицей, и в самолёте стало оживленнее. Еда, надо ска¬зать, так же как и выпивка, и за компанию выкуренная сигарета, очень сближает людей.  Вот и здесь, подкрепившись, пассажиры стали добрее, мягче, словоохотливее. Соседи теперь уже запрос¬то общаются друг с другом, называя при этом собеседника не только по имени-отчеству, но и «дружище», «старик» и даже «брат». Не удалось посидеть молча и поразмышлять о суетной и трудной жизни и Петру Ивановичу Маркину. Сосед, лет на де¬сять моложе его, высокий, упитанный и модно одетый человек, ненавязчиво, но методично задавал ему один вопрос за другим.  Отмалчиваться было бы просто глупо. Поэтому Петру Иванови¬чу пришлось отказаться от своих дум и включиться в беседу.
— А кстати, Петро, ты знаешь, кто вон та дама в красном? Да впереди, в нашем ряду через четыре кресла, с журналом в руках
— Нет, — пожал плечами Пётр Иванович.
— Эх ты!! Да это же сама Дарья Асламова собственной персоной.
— Артистка что ли?
— Ты что, «Записки дрянной девчонки» не читал?
— Нет.
— Ну, старик, ты даёшь! На данный момент самая крутая вещь.  Если в двух словах, то это что-то вроде дневника проститутки. А вообще-то Дарья — журналистка.
— А разве это не одно и то же?
— Молодец. А я над этим как-то не задумывался. По большому счёту, это, конечно же, так.
— Не «по большому», а так. Ты телевизор смотришь, радио слушаешь? На дворе 1995 год.  Вдумайся только! А С утра до вечера одно и то же. Ну как так можно работать? Разные каналы, разные студии, а новости одни и те же, ну слово в слово.
— Хочешь сказать, продались?
— С потрохами! Ты где-нибудь читал о проблемах закрывающихся предприятий? И хрен прочтёшь! Ни-з-зя! Хозяину не понравится.
— Кто платит, тот и заказывает музыку.  Так было и так будет. Относись к этому спокойно. Ты пойми, общество развивается по своим законам.
— «Законам?». А на хрен мне такие законы.  С Сахалина, Курил, вообще с Севера народ убегает тоже, скажешь, по закону.  По какому?
— По закону Природы. Об инстинкте самосохранения небось слышал? А ты, я смотрю, любишь помитинговать.
— А ты меня лучше не заводи.  Не люблю, когда юлят вокруг да около.
Помолчали. Пётр Иванович снова посмотрел в иллюминатор. Где-то внизу то тут, то там виднелись облака.  Сверху они выгля¬дели такими же, какими мы их видим с земли – рваные, белесо-серые, легкие-прелегкие.
—Петро, а ты кто по профессии будешь? Шофёр, угадал?
— Я, Игорёк, пятнадцать лет под землёй провел. Вот этими руками тепло в квартиру загонял. Шахтёр я, понял?
— В первый раз живого шахтера вижу.  Я в том смысле, что не по телевизору, живьём.
— Это вон журналистов – куда  ни плюнь. А наш брат вымирает, как мамонты. Я вот тоже сейчас съезжу, наведу справки — и прощай Сахалин. Займусь огородничеством.
— Жалко-то, наверное, бросать всё, уезжать с насиженного места.
— Не то слово, Игорь.  Сердце кровью обливается. Это же моя Родина. Я здесь родился, вырос.
— Ну,  тогда не уезжай. Насильно ведь тебя никто не гонит.
— Опять двадцать пять! Они там,  в Москве, будут «ножки Буша», да колбасу с сыром кушать, а мои дети морскую капусту с черным хлебом жрать, потому что на белый – у  себя дома я не в состоянии заработать. Нет, брат, так не годится. Я здоровье своё  под землёй оставил, сутками белого света не видел не для того, чтобы мои дети здесь гнили. Я, веришь-нет, всю свою жизнь в бараке прожил, думал там и окочурюсь. Вот года два назад как купил благоустроенную. И то, если бы Союз не развалили да разная вербота отсюда не смайнала, то и сейчас бы мешковиной щели в полу заделывал. Ты представляешь, у них, у вербованных, на материке у всех квартиры остались, да здесь, не успеют приехать, получают новые. Ну как же, спецы охрененные!  А мы, выходит, пальцем деланные? Думаешь, не обидно?
— Нет, тут что-то не так. Есть же очередь, профсоюз, юристы, наконец.
— Да брось ты, «профсоюз». Там же у них везде свои люди. А ворон ворону, сам знаешь, глаз не выклюет. Вообще я заметил, у них, у материковских, а особенно у москвичей, мышление совсем другое. Они без личной выгоды для себя ни за что даже пальцем не пошевелят. Да ещё над нами, простаками, посмеиваются. Один как-то после работы за этим делом так и сказал: «Пока, Петруха, есть такие люди, как ты, мы не пропадём!».  Ну не сука?  Я его на своем «Москвиче» в аэропорт отвёз, а от денег, что он совал, отказался. Ну как же, думаю, неудобно, все-таки вместе работаем. Вот такие дела, брат.
— А куда перебраться решил, неужели в Москву? Москва – действительно город специфический.  Один мой знакомый, например, так говорит: «Деньги здесь прямо на дороге валяются. Надо только уметь их заметить и поднять» Это, конечно он перегнул.
— Жить в Москву? Да ни за что! Схожу вот на Красную площадь, поброжу по улицам — и в Тамбов. Там у меня дед жены живёт,  может,  туда переберёмся?
— А ты что, в Москве ни разу не был?
— Нет. А как ты догадался?
— Ну, раз на Красную площадь собрался.
— Да, представляешь, только по телевизору её и видел.  Игорь, ты знаешь, такое чувство, не передать. По этой самой Красной площади миллионы людей прошли, танки, машины разные, а мне эти булыжники, эту брусчатку охота ладонями потрогать.  А почему, сам не знаю. Ну, наверное, потому, что должно быть у человека что-то святое в жизни? Ты как думаешь?
— Золотые слова. Только ты это, будешь по Москве ходить,  получше под ноги гляди. Ну,  раз деньги прямо на дороге валяются, соображаешь? Кажется, подлетаем, пристегнись.

Плавно коснувшись земли, мощная машина легко побежала по взлётно-посадочной полосе. «Аэропорт Домодедово», — прочитал Петр Иванович. Вылетев рано утром из Южно-Сахалинска, он впер¬вые в жизни обогнал время. И теперь утро  того самого дня прожи¬вёт уже вместе с москвичами. Довольный и удачным перелётом, и словоохотливым соседом, не давшим ему скучать, и хорошим сол¬нечным утром, сулящим много важного и интересного, Пётр Ива¬нович ступил на московскую землю. Сердце у него пело, душа про¬сто разрывалась от счастья, а лицо сияло, как новый тульский са¬мовар. 
«Добро пожаловать!» - бросилась ему в глаза огромная светящаяся реклама. А чуть ниже – сведения бегущей строкой о погоде, атмосферном давлении, времени. «Вот только год бы ещё указали – 1995»,  - отметил про себя Пётр Иванович.   Через минуту, подобно песчинке на морском берегу, он  уже растворится в пёстрой многотысячной толпе.
Выйдя из здания аэропорта, Пётр Иванович тут же столкнулся с нагловатыми и бесцеремонными таксистами:
—Командир, в город? Садись, за полтинничек подкину. Пётр Иванович, сделав вид, будто не заметил этого пижона в больших тёмных очках, прошёл мимо.
—Ну,  тридцатник, — крикнул в след таксист. — Меньше здесь не берут.
Но Пётр Иванович, переложив большую тяжелую сумку в дру¬гую руку, направился к железнодорожным путям. Ещё дома зна¬ющие люди ему подсказали, что до центра Москвы минут за со¬рок можно добраться и на электричке. А одному-то всего с одной сумкой — тем более, когда никуда спешить не надо, что за необ¬ходимость брать такси? Помотают по городу, а потом сдерут в три раза больше положенного...
— Слышь, друг, не подскажешь, как добраться до Казанского вокзала? — с непривычным для Петра Ивановича западным говорком на «о» обратился к нему у кассы круглолицый парень с наивными не моргающими глазами.
— Да я сам не в курсе, — ответил Пётр Иванович.
— А я здесь в первый раз. Из Рязани приехал. Лекарство для матери хочу купить. Здесь-то оно, чай, подешевле.
«Электричка через полчаса.  Стоимость билета одна тысяча руб¬лей», — отчеканила кассирша.
— Ну вот, это другое дело, — обратился Пётр Иванович к новому попутчику. — А то «за полтинничек подкину». Хапуги! Это я про таксистов.
— Я тоже к ним не сел. Что, у меня деньги  что ли лишние? Слышь, друг, ты уж меня не бросай, давай вместе держаться. А то знаешь, про Москву всякое говорят.
— Давай, веселее будет.
— Меня Митяем зовут. Ну, Дмитрием, значит. А тебя?
— А я Пётр.
— Издалека, чай? — поинтересовался Митяй.
— Из Хабаровска, — соврал Пётр Иванович. Не будет же он первому попавшему говорить, что с Сахалина, да к тому же ещё шахтёр. Они ведь здесь думают, что на Севере деньги лопатой гребут. А сами получают не меньше, а то и больше.
— В гости к кому али тоже по делам?
— Проездом.
Заняв места в полупустом вагоне электрички, Пётр Иванович с Митяем стали себя чувствовать немного уверенней. И снова потёк непринужденный разговор.
Ну как у вас жизнь-то на Дальнем Востоке? — поинтересо¬вался простой крестьянский парень Митяй. — Небось, икру ложками едите?
— Нет, чашками, а иногда и ведрами сразу, — вспылил Пётр Иванович.
— Да ты не обижайся, я ведь ничего такого не сказал, просто спросил.
— А меня бесит от этих дурацких вопросов про икру да про рыбу. «А правда, что в Амуре воду невозможно ведром зачерпнуть — рыба мешает?» — замурлыкал Пётр Иванович, изображая женщину. А потом грубо, по-мужски, добавил:
— Ну как же! С нашими руководителями скоро селёдку-то будем видеть только на картинках. А ты говоришь «икру ложками».
— Что верно, то верно, — примирительно согласившись, сказал Митяй. — А чего до сих пор стоим-то? Может, в картишки перекинемся, а то скучно?
— Да не, я не любитель.
— Дак и я тоже. В дорогу вот взял, за игрой как-то и время быстрей идет. Ну что, в подкидного?
— Уговорил, раздавай.
Игра шла вяло. Один бросает, другой отбивает. Примерно так же протекал и разговор. Единственный раз Пётр Иванович к собеседнику проявил живой интерес, когда тот стал вспоминать Тамбов, в котором когда-то учился. Отзывы были хорошие, тёп¬лые, что для Петра Ивановича было важно.
Электричка постепенно наполнялась людьми. Где-то за спи¬ной Петра Ивановича уже слышался счастливый девичий щебет и весёлый мужской басок. Потеснили и Петра Ивановича с его новым знакомым. Похоже, это были студенты.
— Примете? — один из них вопросительно посмотрел на играющих.
— Да, пожалуйста, — охотно согласился Пётр Иванович.
— Двое на двое, — поддержал и Митяй.
— Ну,  тогда давайте знакомиться. Меня зовут Василием. А это Петька — мой ординарец, — расплылся в улыбке один из вошедших.
— Митяй, то бишь Дмитрий, — протянул свою широкую ладонь рязанский детина.
— Выходит, тезки мы, — пожал руку Пётр Иванович «ординарцу». А этому балагуру добавил:
— Пётр.
— Ну и ладушки, — тут же нашёлся Василий, — сдавай что ли.
Оба раза выиграли Митяй с Василием. Тёзкам что-то не везло. Видя увядающий интерес к игре у соперников, шустрый Васи¬лий предложил:
—Мужики, а давайте научу в другую игру, в «Два листа». Всё очень просто. Каждому сдаётся по две карты. Туз — одиннадцать очков, король — четыре, дама — три, валет — два, десятка — десять и так далее. Играет каждый за себя. Чьи карты старше, тот и выиграл. Да, чуть не забыл, эта игра на «интерес». Давайте хоть по одной спичке на кон положим.
Нехотя все полезли в карманы. Кроме Петра Ивановича — он был некурящим (в шахте курить нельзя, а выйдешь на свет бо¬жий, поначалу просто надышаться не можешь после сырого под¬земелья). Положили спичку и за него. Игра оказалась очень простой. Ну разве сложно, получив всего две карты, подсчитать очки и в зависимости от их количества принять решение: вести торг или же сбросить карты?
— Эта игра русского офицерства, — не умолкал Василий.
— Простая, не правда ли? Я где-то читал, что господа офицеры играли в неё даже во время боя. Пальнут по неприятелю — и снова в круг. Дмитрий, твой ход. Пас? Понял, Пётр, а вы? Хорошо, вскрываем карты: четырнадцать. Вы выиграли.
— Да ну, на спички не интересно, — заканючил Петька. — Тезка мой не курит. Что, он спички солить что ли будет? Предлагаю положить по рублю. Кто выиграет, с того шампанское. Пьём вместе.
— Вот это другое дело, — чуть не в один голос поддержали Василий с Митяем. Потом вопросительно посмотрели на Петра Ивановича.
— А, ладно, черт с вами.
— Правильно, — одобрил Митяй. — Если везёт, чего ж отказываться?  Бросили в шапку по рублю. Митяй стал сдавать карты.
— Пас.
— Пас.
— Ставлю еще рубль.
— Я три сверху.
— М-м. Я пас. Вскрываем.
— Шестнадцать.
— Твоё. Вот видишь. Петька, и тебе подфартило, — подмигнул ободряюще Василий. — Чья последняя рука? Сдавай. Предлагаю увеличить начальную ставку до пяти рублей.
— Эдак  мы до шампанского вовек не доберемся, — возразил Петька.
—Оно поди тыщ десять стоит. Давайте уж по стольнику. Что это сейчас деньги что ли?
На этот раз выиграл Пётр Иванович. После торгов с Митяем он сорвал куш в четыре тысячи.
А народу в электричке становилось всё больше и больше. Лишь кое-где ещё оставались свободные места. Почувствовав чей-то пристальный взгляд, Пётр Иванович обернулся. С соседнего ряда, спокойно, не моргая, на него смотрел седой полковник с медицинскими эмблемами на погонах. Усы и острая клинышком бо¬родка у него тоже были седыми. Этот взгляд несколько смутил Петра Ивановича.
Но, вспомнив слова Василия, Пётр Иванович понял, чем выз¬ван интерес старого служаки.
Следующая игра также принесла ему успех. Банк дошел уже до девяти тысяч!
— Вась, а двадцать одно может быть? — поинтересовался Митяй.
— Конечно, туз и десятка.  Только это очень редко бывает. Может, до самой Москвы доедем, и ни разу эти карты вместе никому не выпадут.
Митяй как проигравший принялся снова «месить» колоду:
—Раз, два, три, четыре. Берём. Ставки?
Пётр Иванович потихоньку раздвинул карты и обмер... У него был бубновый туз и крестовая десятка. Словом, «небитка».
— Пас, — кисло улыбнувшись, скинул карты Василий.
— А я, пожалуй, ещё тыщонку накину, — словно размышляя вслух выдавил из себя Петька.
— Я тоже, — заупрямился Митяй.
Петру Ивановичу ничего не оставалось, как тоже накинуть ты¬сячу рублей. Снова ход дошел до Петьки:
—Сколько уже в банке? Ставлю восемнадцать тысяч.
— А я двадцать пять, — не сдавался Митяй. И снова ход дошел до Петра Ивановича:
— Тридцать.
Ещё через круг на кону уже было более ста пятидесяти тысяч рублей.
— Слышь, Вась, а если карты разной масти? — опомнился Митяй, протягивая ему свои карты.
— Да при чём тут масть? — зашипел на него Василий. — Спрячь, засветишь.
Митяй снова сел на место. Но Пётр Иванович всё же успел разглядеть его карты: туз и восьмерка. Значит, девятнадцать оч¬ков. «Слабо, слабо», — невольно сработала мысль.
Ход был Петькин. Чтобы продолжать игру, ему необходимо было сделать ставку, превышающую сумму, которая находилась на кону. Но он сидел, кусал нервно губу. Наконец решился:
— Извините, господа, но сдаваться я не привык. Такой уж у меня характер. — Затем быстро поднялся и стал расстегивать брючный ремень. Потом засунул куда-то руку и вытащил тощую пачку денег. Отсчитав несколько бумажек, тоном победителя он известил:
— Триста и баста!
Митяй при этих словах сложил карты и бросил в колоду:
—Я пас.
Пётр Иванович стал тоже перед дилеммой, как же поступить? Дело в том, что у него пять миллионов так же было спрятано в трусах. Жена уже перед самым отъездом всё-таки уговорила его заначить там основные деньги, сшив для этого специальный кар¬ман. А тысяч триста положила в паспорт. «Что же делать? — стал соображать Петр Иванович. — Сбросить, как Митяй, карты? Но ведь у меня явный выигрыш! — двадцать одно очко! И потом, двести пятьдесят тысяч моих уже на кону. Откажусь — значит всё, пропали. Да-а... Ну, была не была». Пётр Иванович вста¬вать, как это сделал его тёзка, постеснялся. Он сидя расстегнул ремень и без особого труда вытащил свои сбережения.
— Вот это по-мужски, — одобрил поступок Василий.
— Шестьсот пятьдесят! — испытывающе глядя на соперника, объявил ставку Пётр Иванович.
Среди играющих воцарилась тишина. Все смотрели на Петьку и ждали, как он поступит. Видно было, что его тоже раздирают сомнения. Поиграв желваками на узких, гладко выбритых ску¬лах, он объявил:
— Нет, не отступлю! Сколько в банке-то?
— Лимон сто пятьдесят, — без труда подсчитал Василий.
— Ставлю двести пятьдесят баксов. В пересчёте на деревянные — лимон двести восемьдесят.
— Всё, всё, хватит, мужики, так вы будете играть до бесконечности, — вмешался в процесс игры Василий. — Предлагаю Петру Ивановичу сделать свой ход и будем вскрывать карты.
— А сколько там? — участливо спросил Митяй.
— Около двух с половиной, — ответил Василий. — Сейчас пересчитаю. У Петра Ивановича всё клокотало внутри. Если он не перекроет существующей суммы, то плакали его денежки. Трудовые, оторванные у семьи и собранные по крохам, ведь последние. Три месяца зарплату на шахте не выдавали. Руки у него задрожали, голос ослаб:
—Хорошо, пять. Покажи свои карты. У Петьки тоже был туз и десятка.
— Как же так? — не поверил Пётр Иванович. — И у меня двадцать одно. Выходит, ничья?
— Нет, друг, извини, ты заблуждаешься, — внёс ясность Василий. — Выиграл тот, чья последняя рука. Следовательно, мой ординарец.
Как будто сговорившись, все трое поднялись со своих мест. Митяй, словно для острастки, расправил плечи, выпятил вперед грудь и вплотную приблизился к Петру Ивановичу.
— Ты что, с ними тоже? — вдруг догадался Пётр Иванович. — Ах ты, морда рязанская...
— Спокуха, парень, не дергайся! — навалился всей своей тушей Митяй на разъяренного Петра Ивановича. — Всё ведь честно. Если проиграл, то будь мужиком. Может, в следующий раз повезёт.
— Да пошел ты... Отпусти, сука.
Вырвавшись из объятий своего нового знакомого, Пётр Иванович обнаружил, что «Чапая» с «Петькой» уже и след простыл. Спокойно, вразвалку направился к выходу и Митяй.
—Гад, — бросился Пётр Иванович к нему. — Как же ты мог? Я целый год горбатился. Удавлю, сука.
     Но через секунду Митяй юркнул куда-то в сторону и исчез.
Пётр Иванович от бессилия стукнул кулаком по спинке сиденья. Он был подавлен как никогда. В кармане у него на всё про всё осталось пятнадцать тысяч рублей. Этого не то что на обратную дорогу на Сахалин не хватит, но даже и до Тамбова. И тут глаза Петра Ивановича вновь встретились с совершенно спокой¬ными, пустыми глазами старого седого полковника медицинской службы.
—Козлы! Вы все козлы вонючие!  Шкуры продажные! — крикнул он во весь голос, обращаясь к пассажирам. Затем взял свою сумку и быстро пошёл к выходу. А электричка всё ещё стояла, собираясь вот-вот отправиться в центр столицы.