Глава 10 романа Оглянись на Лилит Вл. Лазаря

/ печатается с разрешения автора/


    Люция  сладко потянулась; откинув плед, выпростала руки — кажется, на этот раз удалось выспаться. Увидев разинутую пасть, — над дверью красовалась маска льва — испуганно вскочила.
    Из боковой комнаты доносился свистящий храп.
    «Неужели я в мотеле? Ах да… Дорога… Джон… его квартира… Парень с выдержкой — не то что свиньи-шоферюги: те сразу норовят залезть под юбку. Но как ни крутился — мне все равно удалось добиться своего. Какой был вечер! Когда чего-то добиваешься и наконец-то получаешь — идешь вразнос… Я пустилась во всю прыть, но и Джон не отставал. Он шуровал во мне, точно горняк в забое. Мы обливались потом до полуночи…»
    Она оделась, подхватила сумку и взялась за ручку двери. «Нужно оставить ему записку — вдруг ребят на месте не окажется». Она достала авторучку, выдернула лист из блокнота и, облокотясь на холодильник, вывела красивым крупным почерком: «Джонни, спасибо за ночлег. Ты выводил такие сладкие рулады, что я не решилась тебя будить. Вечером увидимся — я немного провернусь по своим делам».
    Выйдя на улицу, Люция долго не могла сориентироваться. Она неплохо знала центр — шатаясь с хиппи, истерла там не одну пару кроссовок, — но Джон остановился на окраине, петлял по закоулкам, и выбраться отсюда в центр ей стоило немалого труда. Пройдя по выщербленному тротуару, она наконец отыскала остановку и поднялась в подошедший троллейбус.
    Ребята появятся в условленном месте не раньше десяти. Вчера в мотеле, где она и еще две девушки в открытую приставали к иностранцам, их обложили менты. Они рванули врассыпную, будто ошалелые — фигурировать в милицейской картотеке «плечевыми проститутками» им не улыбалось. Хорошо, что Костя Дыба (он с Валетом опекал их) успел подставить оперативнику подножку, иначе долговязый дежурный настиг бы ее в два счета.
Обдумывая предложение Джона, Люция рассеянно смотрела на заполненные улицы, проплывающие мимо окон витрины.
    Нужно срочно поменять прикид и заявиться вечером к нему.  Будь она более ухоженной, нарядной, он бы ее не оттолкнул,  ей бы хватило десяти минут, чтобы добиться своего. Это первый случай в ее практике. «Теряем, девочка, квалификацию», — сказали бы подруги в Ялте.
     Интересно, чем Джон занимается помимо сводничества? Он что-то намекал насчет процентов с «белокурых», что вьются у гостиниц, а так же избавления от кошельков без оказания услуг, но до конца она так и не врубилась. Конечно, он не главное лицо, поденщик у какого-нибудь босса, но, видно, и ему кое-что перепадает. Иначе бы «ситроен» просто так, за здорово живешь, не появился. Она абсолютно на мели. Ничего не остается, как войти к ним в шайку в качестве приманки. Потом смотаюсь в Ялту. Я и так сделала большую глупость, что в разгар сезона уехала с Валетом. Подруги были в трансе: «Что может предложить тебе  этот прохвост? Мелкую фарцовку да штучки с клофелином? Он будет чист, а ты   в тюрягу загремишь…Здесь, в «Жемчужине», если поступать по-умному, за неделю  выгоняешь   пару-тройку тысяч в баксах». Она не вняла их советам и оказалась по уши в дерьме: ни номера в отеле, ни твердой ставки за услуги. Валет слишком боязлив, чтобы вести дела по-крупному.
    Система почти распалась. Олдовых ребят, кто бы искренне обрадовался ее приезду, в Минске уже не осталось. Юрка Корягин по кличке Электрон — один из авторов «Манифеста трех системных людей» — подался в брокеры. Федя Лейкин — в инофирме переводчиком. Валет стал «челноком». В прошлый раз, по старой памяти, он приютил ее на пару дней, но она сразу почувствовала холодок. Виной тому, конечно, не зазнайство — он всегда был покладистым парнем, а простая материальная выгода. Этих ребят можно понять: тогда их безделье было вынужденным —  стоящие у власти топтали и калечили все «живое».  Теперь появился шанс. Сексуальная революция докатилась и до нас.
    Ей тоже изрядно надоело трястись автостопом в каком-нибудь фургоне или рефрижераторе, где кабина с широким сиденьем и спальным местом превращается в камеру для пыток. За то, что тебя подбросят к морю, манящему экзотикой, два здоровенных битюга делают с тобою все, что в голову придет, будто ты надувная кукла-заменитель. Пару остановок на обочине — и ты уже сама с трудом соображаешь, что для чего у тебя предназначено. Помятая, измученная ждешь не дождешься, чтобы дотянуть до ближайшего мотеля и всласть отоспаться. Пять зелененьких — швейцару, десять — администратору, и долгожданные блага цивилизации  (горячий душ,  парикмахерская, чистая постель) вместе с сытным обедом в ресторане  твое истерзанное тело мало-помалу возвращают к жизни. Через пару дней — опять на трассу. Напроситься в «стажеры» не составляет особого труда. Выкинешь руку — визг тормозов, сальный, бесстыжий взгляд на твои округлости… «До Одессы с остановками», — говоришь водиле. Он отлично понимает: если не удастся добиться большего, то  минет  ему гарантирован. Прыжок на подножку, услужливо протянутая рука — ты уже сидишь в кабине. Ну, а на первой остановке провонявший потом шоферюга потребует свое — ты же  обещала при посадке. Ватный тампон и пузырек со спиртом держишь наготове. Ведь эти грязные скоты неделями не принимают душ.
    Пока дотащишься на этой колымаге — от тебя за версту несет бензином, выхлопными газами и еще Бог знает чем… Бачка для обмыва стекол едва хватает лишь на то, чтобы привести в порядок «ворота в рай» и ополоснуть подмышки. Даже шлюхи, утвердясь на территории, по сравнению с нами имеют больше преимуществ. Будто к себе домой, они приходят в ресторан, садятся за резервный столик и им до фени: об их квалификации расскажет сутенер, покажет снимок. Им остается лишь подтвердить его слова на деле.
    Она припомнила последнюю встречу с Электроном. «Разве истина покоится в заплечном рюкзаке?» — наставлял ее бывший «идеолог». — «Система» — это состояние души. А она, как подсказывал поэт, «обязана трудиться». Невиданная роскошь в его квартире поразила ее больше, чем изменившиеся взгляды. А ведь еще совсем недавно его бунгало ничем не отличалось от любой другой системной хижины: обтерханная мебель, дешевая вертушка, в простенке над диваном фотография Джона Леннона. Внешне он тоже изменился: ветхая штормовка и разлохмаченные джинсы уступили место добротному костюму с галстуком. На запястье красовались часы «Роллекс». Кейс, фетровая шляпа, плащ от фирмы «Кристофер Граф», — непременные атрибуты преуспевания — маячили в прихожей. «Делай деньги, пока дают возможность», — сказал он напоследок.
    Люция вышла на проспекте Скорины, позавтракала, обжигаясь, проглотила «Капуччино», покрутилась немного у витрин, потом двинулась в сторону Красного костела. У кинотеатра «Центральный», змейкой изгибаясь между колонн, стояла очередь. Она невольно взглянула на афишу. «Коррида любви» — гласила надпись. «Эка невидаль! — подумала она. — Нагиса Осима сеял образчик патологии. Мыслимо ли, зажав Приап в шальные горячие тиски, еще и сдавливать руками шею?.. Для японцев это, может, кое-что и значит, но что касается славян… Про Джона ни за что не скажешь, что слабак, но только первые два раза пенис у него вставал самостоятельно, остальные три пришлось поднять минетом. А тут такая вакханалия… Да еще в награду за труды неуемная подружка отхватила его штуку с корнем. Или я чего-нибудь не понимаю, или что-нибудь не так у Нагисы?»
    Обогнув гостиницу, она вошла в уютный скверик. До встречи целых полчаса — можно покурить, расслабить ноги.
    Под развесистой ивой расположилась компания студентов. Прикид не ниже «Валентино», ухожены, завиты. Сцепив руки, парни и девушки ритмично покачивались в такт аккордам, которые извлекал из семиструнки их собрат.
    Чуть поодаль, на вросших в землю валунах, пристроились подростки. Они обсуждали футбольные баталии. Вскоре это занятие им показалось скучным, и они подались в сторону кафе. Из его дверей доносилось специфическое (с постаныванием и придыханием) пение — крутили шлягер Уитни Хьюстон. У входа в «Папараць-кветку» девочки в коротеньких юбчонках старались завладеть вниманием подвыпивших  южан.
    На парковку Красного костела подрулил «икарус». Девушка-экскурсовод безуспешно пыталась привлечь внимание к жемчужине архитектуры — шоп-туристы волокли баулы.
     «Не распинайся, дорогая. Не пройдет и получаса, как эти горе-путешественники станут упрашивать изменить маршрут и ехать к магазинам».
Наконец со стороны улицы Берсона показался  серебристый «форд». Люция выбежала им навстречу.
    Помимо Валета, в машине были его неразлучные дружки — Женька Луговой и Костя Дыба.
— Мы уже думали, что тебя спровадили в ментуру, — выбросив окурок, прогнусавил Дыба.
— Когда ты сделал легавому подсечку, я успела рвануть на кольцевую.
— Мы потом вернулись, но тебя и след простыл, — соврал Валет.
— Я добралась на попутной.
— А ночевала где?
— Перекантовалась на вокзале, — в свою очередь солгала Люция.
— Могла бы прикатить ко мне, — посочувствовал Валет.
— Твоя мамочка и так два раза меня застукала. Появись я в третий — обдала бы кипятком.     Прошлый раз она так и сказала, — нахмурилась Люция.
— Потерпи немного. Один кореш обещал устроить тебя в гостиницу.
— А что делать с этим? — Люция пнула ногою сумку.
— Оставь себе, что подойдет, — остальное ребята сплавят.
Она в мгновение ока вытряхнула из сумки содержимое. Прикидывая на глаз размеры, отложила в сторону кроссовки, австрийские шорты до колен и пару джинсов. Пощупав взглядом барахлишко, прибавила купальник и четыре майки.
— Бери-бери. — Валет сделал широкий жест. Серьезные люди не оставляют своих подружек замарашками.
 
                * * *
    Проехав площадь Свободы, Валет вырулил на проспект Машерова — новый деловой центр, застроенный в виде полусфер, трапеций и многоугольников. Железобетонные громадины кое-где украшены мозаикой, витражами, скульптурой в стиле авангарда. Планировка зданий, поддерживаемых прямыми и V-образными колоннами, отдаленно напоминает рациональную роскошь строений Ле Корбюзье.
    Кое-кто, в шутку или всерьез, называет его Бродвеем. Как бы то ни было, но это вполне респектабельный, фешенебельный проспект, не лишенный причудливой новизны, логичной строгости и комфорта. Здесь с самого утра и до позднего вечера гуляет молодежь, толкутся иностранцы, снедаемые любопытством к нашим переменам, взад-вперед снуют чиновники, спеша к конторам и НИИ, щеголяют эстеты, крутятся модницы и проститутки.
    Они подъехали к «Планете». Обе стоянки были заняты, и Валет запарковал машину у Дома профсоюзов.
    На этот раз они решили торгануть военной формой. Ребята скупили по дешевке партию обмундирования. Пару раз прокипяти, проделай ножиком отверстие, напоминающее взлохмаченный прострел, пропитай все это реактивом в виде бурого пятна — и реликвия готова. Попробуй докажи, что она не побывала на плечах солдата, насаждавшего социализм в Афгане. Набив оскомину своим, символика поверженного СССР стала вызывать небывалый интерес на Западе. Подобные вещи  туристы скупают нарасхват.
    Прихватив рюкзак с товаром, ребята двинулись к гостинице.
    Расправив форму, Дыба пристроился у входа. Люция с Женькой, разойдясь по сторонам, стали подстраховывать. Валет крутился среди туристов, выискивая покупателя. Минут через десять он подвел элегантно одетого мужчину. Придерживая гимнастерку за погоны, тот что-то прикидывал в уме. Валет жестикулировал, чесал на английском — видимо, сочинял легенду о солдате.
    Вскоре возле них собралась толпа зевак. Опираясь на палку, к ним протиснулся благообразный седой старик.
    — Святынями торгуешь, недоносок? — прогремел негодующий голос. Вставная челюсть ветерана ходила ходуном, взгляд источал презрение.
    — Разве это святыни? Это символы продавшего нас государства, — выдержав испепеляющий взгляд, сказал Валет. — Как ими распорядиться — наше дело.
    — Если бы ты оплатил их кровью — ты бы такое не болтал! — взвился ветеран.
    — Неужели кровь оккупанта весомей крови патриота? — изменяясь в лице, спросил Валет.     — С какой бы целью он ни заявился, в какие бы одежды ни рядился — оккупант есть оккупант. А тот проливал ее за родные очаги… После зверств под Кандагаром я сразу понял, что к чему, а ты и до сих пор не хочешь прозревать.
    Старик растерянно поправил орденскую планку — нечего сказать.
    — Не парься, дед… тут  не партсобрание, — развязно продолжал Валет, не замечая никаких подвижек со стороны толпы. — Можем и тебя взять в долю. Ведь у тебя на груди — самый ходовой товар.
    — Это тебе так не сойдет! — Задетый за живое, старик замахнулся на обидчика клюкой. — Милиция! Где милиция?
    — Скачи отсюда, сталинский сморчок! — Выдернув палку, Валет швырнул ее на тротуар.
    — Смывайтесь, мусора ползут! — подала голос  Люция.
    Со стороны кинотеатра приближались четверо милиционеров.
Дыба, подхватив рюкзак, скрылся в подземном переходе. Валет, не раздумывая, сиганул в ближайший переулок. Обойдя дворами гостиницу, на всякий случай спустился в туалет. В нос ударил острый запах хлорки.
    У облицованной кафелем стены трое субтильных подростков, образуя единое звено, играли в «паровозик». Елозя прыщавыми ягодицами, крайний нехотя оглянулся.
    — Эй, приятель! Хочешь принять таблетку анальгинчика? — Красное от возбуждения лицо расплылось в скабрезной ухмылке.
    — Я здоров… — брезгливо поморщился Валет.
    — Тогда проваливай, пока тебя не пропустили хором. — Он оторвался, дернул вверх полинялые джинсы.
    — Наверху прохаживаются четверо легавых. Как бы они не пропустили хором каждого из вас, — съязвил Валет.
    Он постоял немного у стены и выбрался наверх.
    Не успел он сделать и тридцати шагов, как его окликнул голосок:
    — Куда спешишь, красавчик?
    Он оглянулся. У водосточной трубы стояла девушка. Блузка в сеточку, сапоги выше колен, какое-то подобие юбчонки…
    — Тридцать баксов, миленький… И мы отправимся в укромное местечко. Все три огонька в моем трамвайчике горят зеленым светом…
    — Подними немного юбку, — пошутил Валет. — Если там что-нибудь особенное…
    Девица приняла его слова за чистую монету.
    Она оглянулась, подоткнула мини за ремень, оттянула вбок полоску ткани.
    — Ну что, решил, милок? Всего по десять баксов с огонька. — Она крутнулась, выпятила ягодицы.
    «Если это продают, то задница у шимпанзе — венец творения». Его едва не вырвало.
    — Красная цена тебе — бутылка сухача, — пробурчал он, удаляясь.
    — Мразь! Педрила!!! — шипела она вслед. — Думаешь, я не видела, откуда ты поднялся?