Ветка жизни Легенда

        Присказка.
                1
Коснулось сердца дуновенье
И не оставило меня.
Я чувствую души веленье:
«Седлай коня! Седлай коня!»
Я покоряюсь зову сердца,
И робко отворяю дверцу,
И отправляюсь в дальний путь.
Вам предлагаю заглянуть
В глухую даль седых времён,
Где как-то жили наши предки,
Ветвясь, разбрасывая ветки
В наречиях родов, племён.
И пусть вам будет откровеньем
Нечаянное вдохновенье.
                2
Лазурный край необозримый,
Где блещут солнце и вода,
Средь волн гранит необоримый,
На нём и жизни нет следа.
Но на уступе, у воды,
Я видел странные черты:
Лежал уродливый старик.
Трава морская, как парик,
Главу и тело укрывала
От яда солнечных лучей, –
Разящих всё, – его мечей.
Какой же рок, а может слава
Заставили его здесь быть,
Где человек не может жить?
                3
Старик смотрел на гладь морскую,
Искал с надеждой что-то там.
Свою печаль-тоску седую,
Пускай поведает он сам.
Но прежде, чем начать рассказ
Героя были или сказки,
Нисколько не сгущая краски,
Прошу, читатель, видеть в нём
Всего лишь только человека,
Из отдалённейшего века,
На переломе, на крутом,
Когда отвергнутый Природой,
Обязан Ей иной заботой.
                4
Нельзя сказать, что безобразен.
Для человека всё не так.
Среди своих может прекрасен,
Нам не развеять сей пустяк.
Огромнейшая голова,
А шея, как у борова.
Глаза, широкого лица,
Покрыты слизью холодца.
Приплюснутые уши, нос.
Его младенческие руки,
Как нам, ему едва ли слуги.
Покровы тела без волос.
Стоять не мог, были убоги
Его бесформенные ноги.
                5
Движенья вялые, с трудом –
Не позволяют возраст, годы –
Вот он тихонечко, ползком –
На край уступа, юркнул в воды.
От дряхлости и нет следа.
Вода! Вода его среда!
Движенья лёгкие и быстры.
Мелькнула тень в пучине искрой,
И он взлетает на уступ:
«Я слышал хохот бури шквальной.
Есть уголок здесь идеальный.
Не важно люб вам иль не люб.
Укрыться нам придётся с вами», –
И тут же, за его словами,
                6
Рвануло шквалом по воде,
Избороздив поверхность вод.
«Мне не укрыться здесь нигде», –
А тучи кроют небосвод.
Старик столкнул меня с уступа,
Схватил в воде довольно грубо,
В глубь увлекая за собой.
Домчал меня к себе домой,
Да так проворно, не успел
Опомниться – сидел во мраке,
Одолевая сердца страхи
И любопытства острых стрел.
Пока, от солнца глаз усталый
Мирился с тьмою, мозг упрямый
                7
Томился, рос вопросов рой:
«Откуда? Кто этот старик?
Зачем он здесь? Где дом родной?
Где род его? И как возник
На жизненном его пути
Сей камень-остров? Где найти
Ответы на его уродство?
Он говорит, а это свойство
Его относит к человеку.
И почему он одинок?
Здесь не найти воды глоток.
Горька и та, что каплет сверху».
Мрак отступил. Прохладный сумрак
Теперь открыл глазам рисунок.
                8
Огромный каменный мешок,
А сверху очень слабый свет,
Протиснувшись, сквозь щели тёк.
Но к щели той дороги нет.
Овальный вход водой залит.
От входа плоскостью гранит
К стене полого поднимался,
Из виду в сумраке терялся.
И нет здесь признаков жилья.
Всё от природы, нерушимо,
И человеком не ранимо.
О доме заблуждался я.
Полётом дерзким по вершинам,
Всё меряем своим аршином.
                9
Старик лежал близ ног моих,
О чём-то думал, в забытьи,
Как бы решал за нас двоих.
Его вели свои пути.
Вдруг потемнело, как-то сразу.
В потёмках сиротливо глазу.
И заревела буря в гроте
На той величественной ноте,
Какою стонут в море грозы.
Громады вздыбившихся волн
Из камня выдавили стон.
Из щели побежали слёзы.
Старик приблизился, взял руки,
Чтоб мне не ведать страхов муки:
                10
«Здесь опасаться нет причины.
Я пережил немало бурь.
А пляска этой бесовщины
Закончится когда-нибудь.
Уж ты немного отдохни».
Вопросы – жгучие огни.
Не удержаться, нет уж сил,
И я решительно спросил:
«Скажите. Кто вы и откуда?
Как оказались здесь один?
Вы обитатели глубин?
Злодейства жертва или чуда?»
Старик ответил мне не сразу:
«Уж, коль ты выпалил всё разом,
                11
Давай отправимся мы в путь
К истокам дней, мной не забытых.
Воспоминанья – давят грудь
Печалью – соль для ран открытых.
И я хочу, чтоб не угас,
Тебе поведанный рассказ.
И пусть мне будет утешеньем,
Истории сей откровенье.
Не говори, что ты не слышал.
Меня звать Дельф и Дельф отец, –
Родных коснулся он сердец,
Проговорил теперь чуть тише, –
А нашу маму звали Ина», –
Оно звучало, как святыня.
                12
«Я жизни до меня не знал,
Но мне рассказывала мать,
И я всю жизнь мою мечтал
Такую землю отыскать.
Я был бы счастлив, если б раз
Земли такой коснулся глаз,
Чтоб умереть на той земле,
А не на этой вот скале», –
А буря злобно билась в камень.
Стонал сей камень, слёзы лил,
Но о пощаде не молил.
Давно он волнами изранен.
Дельф на ином был этаже
С иною музыкой в душе.
               

Рассказ Ины устами Дельфа.
                1
Был в океане остров чудный.
Земля красивая, большая –
Бывает камень изумрудный, –
Воистину, кусочек рая,
Покрытый лесом, словно садом.
Дворцы из камня и палаты.
Был многочисленный народ,
И даже был какой-то флот.
Там правил царь – слуга народу.
Хранил законы, счастья свет,
Ничто не предвещало бед.
То золотые были годы.
На свете не было людей,
Счастливей наших матерей.
                2
Никто не помнил как давно
Жил царь по имени Серго.
То славный царь. Сказать грешно
Плохое что-то про него.
Его сосала грусть-кручина,
И для того была причина.
Царица родила ему
Наследника, но почему
Не одного, а сразу двух?
Кто первый, кто второй забыли
В тот день, когда их породили,
По недосмотру повитух.
Им дали имя Рэм и Ром
И успокоились на том.
                3
Они росли, старел отец,
Худой не ведая молвы,
Но царский не одеть венец
Однажды на две головы.
«Как не обидеть никого
По воле сердца моего?» –
И эта дума в день и в ночь
Царя с палаты гонит прочь.
Об этой боли знал там каждый.
Что жребий? – можно лишь укрыться
За перевёрнутой страницей.
У океана он однажды
Взмолился страстно к небесам:
«О Боже! Разреши всё Сам!»
                4
И тут же пенною волной,
К его ногам ларец хрустальный,
Как бы невидимой рукой,
Несёт подарок лучезарный.
Царь слышит голос: «Царь, Серго!
Прими подарок Самого.
Кто первый отворит ларец,
Тому и царственный венец.
Пока ларец пребудет с вами,
Счастливы будут царь, народ,
Но если вдруг он пропадёт,
То на себя пеняйте сами.
Все пострадаете жестоко.
Запомни. С вами Бога Око».
                5
Царь потрясён. Берёт ларец,
Благодарит Судьбу и Небо,
И возвратился во дворец,
Там сыновей зовёт к ответу.
Они предстали пред царём
Два сына и с одним лицом.
Царь говорит им: «Подойдите.
В ларец хрустальный загляните».
К ларцу подходят Рэм и Ром.
Берёт Рэм бережно вещицу,
Как драгоценнейшую птицу,
Ром крышку приоткрыл, при том,       
Раздался голос: «Слушай, Ром!
Тебе дар Неба – быть царём».
                6
И с той поры ларец хрустальный
Всегда под стражей в тронном зале,
Чтоб ни рука, ни глаз коварный
Злой шутки, как бы, не сыграли…
Цари сменялись, поколенья.
Начальной строгости веленья
За давностью поумирали,
В пыли забытые скрижали –
Напоминанье для потомков.
Ларец теперь, как чудо-вещь.
Откроешь – поведет он речь
Замысловатую, негромко.
И обрученья амулеты
В ларец тот клали – дань приметы,
                7
Что молодым, их долгий век,
Любить друг друга не наскучит…
Уж так устроен человек.
Когда от жизни что получит,
То привыкает ко всему.
Но только Оку одному
Не безразлично, что и как,
И заповеди не пустяк.
Но вспоминают лишь тогда,
Когда исправить невозможно.
Удар, увы, молниеносно
Всё разрушает, и всегда
Отчаяние, крик мольбы
Уж не изменят ход судьбы.
                8
Последним царствовал мой дед.
Его любили, звали Даном.
Счастливо правил много лет
И не заглядывал в анналы.
У Дана сын был – мой отец –
Заметный с виду молодец,
И семь красавиц дочерей –
Утеха старости царей.
Всё это было до меня.
Царило счастье там в народе.
Они не знали в обиходе
Ни ссор, ни зависти, ни пня
Трухлявого со злобой пыли,
Ни воровства, ни склок, ни гнили.
                9
Другой мой дед был гончаром,
А Ина – дочь его – мне мать,
Прекрасна телом и лицом.
Могла глазурью украшать
Свои творения из глины
На радость всем. И властелины,
Уж, восхищённые не раз,
Ей  даже делали заказ.
Таланта щедрая рука
Не обошла её вниманьем.
Её искусные старанья
Творили чудо на века,
И, окрылённая мечтой,
Она имела почерк свой.
                10
Забавы ради, во дворце,
Шутом служил горбун хромой,
Сарьян, с ухмылкой на лице
Лукавом, и с душой кривой.
Как стрелы, дерзкий, цепкий взгляд.
Мог шуткой брызнуть, словно яд.
Предпочитали оттого
Держаться дальше от него.
А он, увидев как-то Ину,
Влюбился в юное дитя,
Терзанье в сердце обретя,
Мечту лелеял, как святыню.
Прознал пути, мир юной Инны,
И в грёзах рисовал картины…
                11
А Ина, расцвела едва,
Как лотос – миру удивленье, –
И беспощадная молва
Нас обгоняет, но стремленье
В тени остаться (для души)
Бессмысленны, как не дыши.
Уже  судачили о ней,
Как о невесте для царей.
Её нельзя не замечать.
Всегда на Ине глаз пристрастный,
Уродливый или прекрасный,
Свою накладывал печать.
И Дельф – царевич, муж прекрасный,
На Ину бросил взор свой ясный
                12
И сердце приняло стрелу
От глаз прекрасных милой Ины.
Дельф пригласил её к столу
На царский ужин, на смотрины,
Где решено было за них.
Для счастья вечно молодых,
Родители благословили,
Их амулеты опустили
В ларец хрустальный и святой
(Как вы уж знаете о том).
Но что творилось там с шутом?
Сарьян бледнел. Он сам не свой.
Его любовь в другие руки
Ушла. Ах, сердца стон и муки.
                13
Неразделённая любовь.
Увы, нередкое в природе.
То не невестка и свекровь –
Змей, затаившийся в колоде.
Любовь любого кровососа,
Любителей чужого сока
И палача – прислуги смерти,
И паразита к своей жертве.
Там нет взаимности сердечной,
Как омут, средь хрустальных вод,
Который разум обойдёт,
Чтоб не терзаться в муках вечно…
Сарьяна ревности ножом
Полосонуло, как хлыстом.
                14
Как опускали амулеты,
В ларец, Сарьян ни жив, ни мёртв.
Наказы предков и заветы
Забытые – вчерашний торт.
Ларец он пожирал глазами,
А мысли чёрными рядами
Его теснили не к добру…
Все разошлись, а ввечеру
Сарьян ларец прибрал украдкой
И выбегает на скалу,
Ларец, скрывая под полу,
И в океан, с ухмылкой гадкой,
Метнул. Волна ларец сглотнула,
А за волною и акула.
                15
Вдруг Дану говорит ларец,
Во сне тяжёлом, давит сверху:
«Тяжёл безвременный конец.
Беспечностью открыл ты дверку
Беде, начертанной в скрижалях,
Тобой забытых в пыльных залах.
Сарьян злодейство совершил.
Ларец хрустальный утопил».
Проснулся царь и кличет стражу.
Со стражею спешит он в тронный,
На сердце трепет непокорный.
Там обнаружили пропажу.
Велит: «Сарьяна – во дворец!
И непременно с ним ларец!»
                16
Потом велит найти скрижали,
И мудрецов всех – во дворец.
Узнать, что предки предписали
Из древности про тот ларец.
Сарьяна волокут к царю.
Не чает встретить он зарю.
Неразделённая любовь:
Он метил в глаз, а вышло – в бровь.
Всё рассказал он в покаяньи:
«Предался ревности огню.
Ларец швырнул я в глубину».
А мудрецы прочли посланье,
Хранящее в себе века.
Незрима времени река.
                17
«Повелеваю всем потомкам!
Хранить ларец хрустальный строго.
Он проведёт по счастья тропам
Рукою щедрою от Бога.
Но как утратите ларец,
Царю, народу, всем конец.
Все пострадаете жестоко.
Ларец всегда под Неба Оком».
И тут же подпись: «Царь Серго».
Никто не спит. Все на ногах
И страх грядущего в глазах:
«Дожить бы до утра сего.
С рассветом всё обшарить дно.
Найти! Иного не дано».
                18
Сарьян ведёт всех на скалу,
Куда спешил недавно он,
Подвластный ревностному злу,
Где преступил души закон…
Заре, событий нетерпенье,
Людей напуганных волненье,
Не в силах передать никто,
Чтоб неба звёздное плато
Чуть-чуть пораньше осветило
Лучами жизни и надежды,
Хоть на минуточку, чем прежде,
С высот небесное светило.
В срок, солнце, выпрыгнув из вод,
Объяло светом небосвод.
                19
Все начали нырять с утра,
Пощупав камень, кустик каждый,
Весь день-деньской, до вечера.
Но, не найдя пропажи важной,
Царь бесполезные старанья
Остановил, и, в ожиданьи
Небесной кары за утрату,
Сарьяну назначает плату:
«Я жизни не лишу тебя.
Презрение людей и совесть
Тебе судья за эту подлость.
Возненавидишь ты себя,
Когда страдания людей
Коснутся совести твоей».
                20
Народ жил в страхе с той поры,
Моля прощенья и пощады.
В какую дверь, с какой норы
Беда появится однажды?
А Дельф и Ина неразлучны.
Младым заботы взрослых скучны –
Сердца их бились в унисон.
Не омрачён их небосклон:
«Пропал какой-то там ларец
С их амулетами и что же?»
Им вместе каждый миг дороже,
Когда Бог даровал венец
Любви, – отдал огонь сердцам –
Велит одно твердить устам…
                21
Насветеихсчастливейнет.                Со всеми поныряли вместе.
Ларца, не обнаружив след,
Они отправились к невесте
Гончарный круг любви вертеть.
Не разлучит их даже смерть…
Прошли три дня. Всё реже вздохи.
От страха лишь остались крохи,
И покатилась жизнь, как прежде,
Обременённая заботой,
Звеня счастливой, счастья нотой,
Сарьяна поминая меньше.
А на четвёртый, ясный день,
Не то, чтоб набежала тень,
                22
Земля качнулась под ногами,
Как шевельнулся кто-то в ней.
Волна без жалости, цунами,
Опустошила остров сей.
Остались: от народа горстка,
От острова – всего полоска
И та стремилась от цунами
Укрыться тихо в океане.
Узнали это лишь потом:
За каждой фазою Луны
Вода глотала валуны,
Как безнадёжности симптом.
Все, уцелевшие тогда
По воле Вышнего Суда,
                23
Собрались под одно крыло
Царевича. Он с Иной живы.
Их провидение влекло
На испытания большие.
Среди живых был и Сарьян.
Он, как горбатый истукан,
Торчал один от всех в сторонке,
И всё хромал у пенной кромки.
На третий день Сарьян пропал.
Его потом нашли на дне.
Он жизнь свою предал волне –
Царём предсказанный финал.
А Дельф сказал: «Не станем ныть,
И будем думать, как нам жить».
                24
Погибло всё: народ и остров.
Ни пищи нет и нет воды.
Как жить? Проблема встала ростом
Средь океана пустоты.
Им остров больше враг, чем друг,
И не представит им услуг.
Ни кров, ни пищу, ни уют
Они там больше не найдут.
У них есть только океан.
Он их укроет в непогоду
И пищу даст сему народу.
Как примет он чужих мирян?
Всё то, что прежде видел глаз,
Иначе видит в этот раз.
                25
Им океан был развлеченье:
Поплавать, рыбу половить.
Судьбы безжалостной гоненье
Свою накладывает нить
Необходимости жестокой
И безысходности суровой,
С отдачей воли, сил, старанья,
Одолевая боль, страданья
И неумения свои.
Есть руки и глаза, и уши,
И исковерканные души.
Ждут предстоящие бои
За жизнь свою, за жизнь другого
Без притяжения земного.
                26
От флоры нет ни пня, травинки –
Гранита острые углы –
Ни щепочки и ни соринки,
Всё вылизано, как котлы.
Из фауны остались гады,
После значительной утраты,
И очень мало – черепахи,
И все пернатые бедняги:
На острых глыбах посидели
И улетели все туда,
Где корм, где ветви для гнезда.
Лишь чайки белые галдели.
А под волнами безмятежно
Жизнь продолжалась, как и прежде.
                27
Вся живность, что ютится рядом,
Для человека пропитанье.
Но как добыть того же гада?
Нужна сноровка и старанье.
Не пострадать бы самому.
Необходимость прок всему:
Приноровиться, изловчиться,
А получилось – удивиться,
Что ты способен нечто сам
В условиях совсем иных
Для нужд и опыта твоих.
Сам не поверил бы глазам,
Когда б увидел всё вперёд –
Сырого гада сунешь в рот.
                28
Для них огонь лишь в прошлой жизни.
Средь валунов и острых глыб
Приюта не найдут ни искры,
Ни пламя, гревшее Олимп.
Как человеку без огня?
Ему темно средь бела дня,
И он, в потёмках новой жизни
Отыщет ключ для новых истин…
Не спросит сон, где смежить веки.
Застанет где, там и кровать:
Со сновиденьями мечтать
Наперекор Судьбе-злодейке.
А в непогоду – в океане
По два – три дня, как на аркане,
                29
Дремали, взявшись так за руки
И засыпали на спине,
Храня и сон и сердца стуки
Собратьев на крутой волне.
Оскалив глыбы, островок
Рвёт волны в клочья. Их бросок,
Подобный яростному зверю,
Готов сломить любую веру,
Против, стоящую волне.
И после каждого захода,
Разбитой грудью, пеной вздоха
Всё рыщет, ищет: «Дайте мне!»
Меж глыб, за глыбами не скрыться.
Всё заберёт себе водица.
                30
Но утихают страсти бури,
Их принимает вновь гряда,
И продолжаются их будни –
Однообразия чреда.
Поймать, чтоб тут же сунуть в рот,
Предмет первейший всех забот,
Не пропуская ничего:
Ни краба, червя донного.
Сложнее изловить рыбёшку.
Резва она в своей среде,
Туманно видит глаз в воде.
На вдохе, времени окошко,
Не позволяет заглянуть
В таящую богатства глубь.
                31
Гряда тянулась к горизонту,
Не порождая в них надежды,
И там совсем ныряла в воду.
Они истлевшие одежды,
Как прежней жизни атрибут,
Оставили, лишаясь пут –
Помеха на воде движеньям,
Не воздавая дань смущеньям.
У них иные перспективы
В грядущей жизни на воде
И на безжизненной гряде.
А в сердце прошлого мотивы
Печалью душу обольют,
Лишь вместе с ними отомрут.
                32
Как собиралось Солнце в воды
Нырнуть багряным колобком,
Народ сходился на высоты,
Рассаживались все рядком
И распинали жизнь свою.
Не изменить её струю.
А остров медленно тонул,
Народ к отчаянию гнул,
Но Дельф всегда толковым словом,
А главное, своим примером
И повелением умелым
Вёл к испытаниям суровым.
С Луной пришедшая волна,
Их камень тронула едва.
                33
Дельф с Иной неразлучные.
Он всё внимательнее к ней.
Мгновенья счастья чудные
Ему становятся видней.
Да, их тревожило обоих,
Как в тех условиях суровых
Взрастить беспечное дитя,
До совершенства доведя?
Ничто нельзя уж изменить.
К исходу же луны десятой,
Их камень, с плоскостью шершавой –
Надежды тоненькая нить,
Укрылся лунною водой.
Теперь лишь волны под Луной.
                34
Над океаном стон… и крик! –
Мы криком начинаем жизнь –
Надежды новый материк,
Не тот, что опустился вниз,
А тот, что в сердце их возник,
Когда услышан Жизни Крик.
Послушать тот  кричащий рот
Вокруг собрался весь народ.
И этой Новой Жизни Крик
Остановил Земли движенье,
И прекратилось погруженье.
Он в сердце каждое проник.
Он возвестил, что этот род
В морских пучинах не умрёт.
                35
«Достоин имени отца», –
Сказала Ина прижимая
К груди морского первенца.
А Дельф, никак не возражая,
Светился, гордостью дыша,
Лаская взглядом голыша.
Он первый, первый в мире этом,
И потому воспет поэтом.
Свидетели сего рожденья:
Светились Солнце и Луна,
И бирюзовая Волна,
И Ветер, с лаской дуновенья,
И весь народ, в воде по пояс.
Вот главный жизни компас.
                36
Но с убеганием Луны
Вода их камни обнажала,
Их островок, их валуны
К обычной жизни возвращала.
Прошли две фазы лунные,
На камне метки нужные
Всех успокоили: вода
Стояла так же, как тогда,
Как вздрогнула Земля от крика,
И замерла так навсегда.
Людей надежда – их гряда.
Судьба, она же многолика.
 Затащит в омут, оседлает,
 То пнёт, то хвостиком виляет.
                37
У Ины жизнь теперь иная,
И для неё смысл жизни всей,
Невзгоды, напасти пиная,
Её дитя – всего важней.
Никто не знал, как поступать,
Когда ребёнок хочет спать.
Но Дельф однажды взял дитя,
На воду положил шутя.
Малыш понежился немножко
И засопел – беспечно спал,
А снизу Дельф ладонь держал.
Потом убрал свою ладошку,
И младший Дельф, как в колыбели,
Под ним же волны не скрипели.
                38
Однажды Ина оступилась
Со спящим Дельфом на руках
И с ним под воду опустилась,
В душе отчаяние, страх.
Когда же выбралась наверх,
Её душили радость, смех.
Не утонул, не захлебнулся.
Дельф ото сна только проснулся,
Как был прижат её руками.
Как наблюдательная мать,
Младенцу стала доверять,
В душе, гордясь его делами.
Он явно различал среду,
Как будто все в его роду
                39
Веками жили на воде.
Лишь обновила лик Луна,
А Дельф легко на мир глядел,
И не пугала глубина.
Его все часто наблюдали,
Но чаще всех, кто деток ждали,
С надеждою, что детки их
Созреют для глубин таких.
А рос Дельф славно: час от часу,
От дня ко дню, от года к году.
Камням предпочитал он воду,
Ногам не доверял ни разу.
С трудом стоял он на ногах,
Когда бывал на тех камнях.
                40
Но уж в воде всегда он первый.
Нырял он глубже всех и дальше
И глаз младого Дельфа верный,
В воде совсем не маловажно.
Теперь же Дельф не одинок.
Его задорный голосок
Звенит, взлетая в детском хоре.
Всегда его ватага в сборе.
Совместно добывают пищу,
Валяются ли на камнях,
Резвятся шумно на волнах,
Досуга, заполняя нишу…
Как всюду в мире, детвора,
Их мир забот – игра, игра.
                41
Не знали в жизни ничего,
Кроме гряды в бескрайних водах.
Их не смущало никого
Житьё в условиях суровых.
С рожденья им открытый мир
Совсем не мрачен и не сир.
Он им привычен и понятен,
Не оставляет белых пятен,
Открыт, доступен их душе.
Они живут в иных законах,
В иных течениях и звонах
На очень важном рубеже.
То первый шаг через порог,
Назад не ведая дорог.
                42
Они и плавали не так,
Как их родители, – всем телом,
Но объяснить такой пустяк
Они ведь просто не умели.
Не только Ина замечала:
Природа в детях изменяла
Их облик, внешние черты –
Веленье жизни и среды.
«Они всегда, всегда в воде.
Они теперь уж не земные.
Все наши дети водяные», –
Шептала Ина их звезде.
Куда звезда их приведёт
От вновь распахнутых ворот?
                43
Старик умолк. Как дорогой
Кристалл, извлёк воспоминанья,
А полумрак совсем сырой
Не охлаждает чувств дыханье.
Он мать свою любил безмерно
И, может быть сейчас, наверно,
Она стояла перед ним
И взором ласковым своим
Касалась нежно и тепло,
Возможно, что-то говорила.
Он первенец. Она любила,
А времечко не извело…
Вздохнул он тяжко и тотчас
Уж продолжает свой рассказ.


   Рассказ Дельфа.
                1
Четырнадцать мне было лет,
И я не знал, что так бывает.
Как молния, как яркий свет
Любовь внезапно озаряет.
И, если раньше мы гурьбой
Резвились сверху, под водой,
То с той поры – стремился к Рине –
Единственной души богине.
Я с ней стремился удалиться,
Всё время видеть пред собой
И, с воспалённой головой,
Прикосновеньем насладиться.
Сказал впервые ей: «Люблю!»
Устами я уста ловлю
                2
И задыхаюсь от волненья.
А наша резвая братва
Заметила мои стремленья,
И остроносая молва
У всех мгновенно на устах.
И мы предстали не за страх
Пред очи, породивших нас.
Не опуская долу глаз,
Снискали их благословенье
При блеске глаз всего народа,
А может быть ещё кого-то,
Не усмотрел я от волненья.
Уплыли с Риной мы одни.
Кто позабудет счастья дни?
                3
Мы, чувством движимые души,
Дыхание самой Природы.
Величественный мир разбужен,
Отодвигая все заботы.
Блаженства щедрая река
Омоет Счастья берега,
Соединяя воедино
Страстей чарующих светило,
И словно отзвук Гимна Жизни
Печатью отмечает нас.
А зов единых в мире глаз
И торжество тех чувств и мыслей,
И пожирающее пламя
Не растеряет наша память.
                4
Так оставались мы одни
Во всей вселенной без границ,
Но буря, сократив те дни,
Вернула радость милых лиц:
Родителей, друзей, подруг.
Ни страх пред бурей, ни испуг,
А единения закон.
Когда все мысли в унисон,
Преграды все преодолимы.
Что есть песчинка для воды
И ветра? – лёгкие труды –
Во власти сил неодолимых.
Песчинка только в монолите
Владеет силою гранита.
                5
Как помню я себя, с тех пор
Мы, малыши, держались вместе.
Резвились, добывали корм,
Что может быть ещё чудесней?
Мы умудрялись в непогоду
Играть, игрой унять зевоту
Безмерной качки на волнах,
Не понимая предков страх.
Родители в воде держались
Не так уверенно, как мы
И, оставаясь быть людьми,
На камни часто забирались
И почивали на камнях,
А мы все спали на волнах.
                6
Рассказы предков интересны,
Очаровательная сказка.
Слова из сказки неизвестны,
Но почему такая ласка
И грусть из прошлого к словам?
Что значит «дом»? Зачем дом нам?
Чтоб укрываться в непогоду
От ветра, от дождя? А в воду
Зачем не прятались они?
Тот дом ещё построить надо.
Мне не понятна их утрата.
«Очаг», что украшал их дни,
Кто в океане знает это?
И как излишества примета,
                7
Ему нет места в океане.
Конечно, хочется взглянуть
На мир, где предки обитали,
Но наш народ нельзя вернуть.
Мы не желаем быть рабами
Всего, что выдумали сами,
Живущие в узлах Земли.
Так жить теперь мы б не смогли.
Мне дом и жизнь – мой океан.
Он мне понятен, мил душе.
Мы приросли к нему уже,
И это вовсе не обман.
Прекрасный мир. Он полон звуков.
Мне подарил детей и внуков.
                8
Уж правнуки нас подпирают.
Все братья, сёстры и друзья
Пространство где-то покоряют.
Пусть это первая стезя.
Пусть это проба. Наш народ
Уж застоялся у ворот
Огромнейшего океана,
Прекраснейшего великана,
И мы оставили гряду.
Когда наткнулись на сей камень,
И всё исследовали за день,
Обрёл я здесь себе нужду:
Вдруг захворала моя Рина.
Пришла, пришла её година.
                9
В скале мы отыскали грот.
Я упросил оставить с Риной,
Чтоб не было у них забот.
И мы вдвоём остались с милой,
С которой были неразлучны.
Нам с нею не бывало скучно.
Но исчерпав до дна все силы,
Она со мной навек простилась.
Я с ней отплыл на глубину,
Припомнил всё, чем ей обязан,
Последний узелок завязан,
И с ней в последний раз нырнул.
Сколь видеть мог, смотрел ей в след.
Я одинок. Её уж нет.
                10
Уж три луны, как я их жду,
И две Луны, как я без Рины,
И в одиночества аду
Я жизни ворошил картины.
Уж нет и породивших нас,
И нас уж оскудел запас,
Но поросль – сила молодая,
Предшественников обгоняя,
Надежду в душу мне кладёт.
Нас не отвергнет океан.
Он принимает, как мирян,
И возродившийся народ
Освоит дивные просторы,
Отвергнув скептиков узоры.
                11
Мы, поколение людей,
Рождённое на лоне волн!
Нам ближе океан, родней,
Своими радостями полн,
Чем для родивших нас, и нам
Он открывает двери сам:
Свои просторы и глубины,
И даже стал для нас любимым.
Здесь проще жить, чем на земле.
Добыча пищи – нам игра,
Её усвоит детвора
И нет заботы на челе.
Не надо здесь одежд, строений.
Свободнее мы без сомнений.
                12
Мы не привязаны к вещам.
Они для нас просто обуза.
И, если верить всем словам,
Нет для души страшнее груза.
Уж нас теперь, мой друг, немало,
Но это только лишь начало.
Ведь мы ступили на порог.
Открыты тысячи дорог
В огромный мир необозримый,
Где нет хозяина с умом.
И мы теперь своим трудом
Познаем мир непримиримый.
(Им не нужны ни нефть, ни газ,
Но нужен дух, пытливый глаз).
                13
Старик умолк, и тишина
Меня внезапно оглушила,
А полумрака пелена
Глаза мне больше не слепила.
Давно умолк той бури рёв
И, не найдя достойных слов,
Осмелился я возразить.
Во мне сомненья паразит
Всё ковырял в мозгу моём:
«Так можно стать животным стадом,
Когда всё есть, когда всё рядом.
Мы добываем всё трудом».
«Мне, кажется, трудился вол,
Трудился вроде и осёл,
                14
Но стали ближе к человеку
Своим умом, когда горбом
Всю жизнь таскали плуг, телегу?
Вооружённое умом
И словом человечество
Не посрамит Отечество,
Когда его мораль – ЛЮБОВЬ,
Где каждый слышит брата боль!
У вас, живущих на земле,
Среди людей нет ли животных –
Сарьянов, сердцем обделённых?» –
Мне стало стыдно. На земле
Совсем не так, как в этой сказке
(Не опускайте скромно глазки).   
                15
Я предложил нырнуть наружу.
Старик нырнул, и нет его,
И я за ним шагнул в ту лужу,               
Но вдруг наткнулся на него.
Вернулся он, чтоб мне помочь.
Совместно с ним от грота прочь
На солнца свет и на простор,
Где не упрётся больше взор –
До горизонта пустота.
Лишь волн упругая игра
Из изумрудного двора
И океана красота.
Старик был явно озабочен,
Напряжены и слух и очи:
                16
«Я чувствую, что наши близко», –
И я стал шарить океан.
Поднялся выше не без риска,
Карабкаясь, как мальчуган.
Желал увидеть его племя.
Как мы, они людское семя
По воле Рока и Судьбы
Свои направили стопы
В глубины царства океана.
«Вы, значит, племя Дельфа, Ины?
Короче можно: Вы ДЕЛЬФИНЫ?» –
Мысль эта ярко заблистала.
Старик показывал на запад,                Что подсказало слух ли запах?
                17
И я увидел, далеко
Темнеет что-то очень смутно.
Старик махнул рукой легко
И, дорожа своей минуткой,
Исчез в пучине бирюзовой
Такой и ласковой, суровой,
Он появлялся, исчезал,
Пока к тому пятну пристал.
Пятно помедлило немного
И двинулось потом на юг.
Последний штрих замкнул сей круг.
И мне вдруг стало одиноко.
Кругом исписаны листы.
Плоды они иль так – цветы?

         Эпилог.
И с той поры дельфины мне
Не просто фауны персоны,
А братья кровные вполне,
Предпочитающие волны.
Я им кричу при встрече ныне:
«Вы племя Дельфа, племя Ины», –
И вижу на устах улыбку,
И человека, а не рыбку,
Который чтит и помнит предков,
Их память бережно хранит
Неколебимо, как гранит.
От древа, нашей жизни, ветка
В пучины моря окунулась,
Но не сломалась, разогнулась.

    Постскриптум.
И всё-таки, когда-нибудь
Вернутся люди к этой теме,
Вход к океану отопрут,
Назвав своим, на самом деле.
И это будет новый дом,
И может быть потом, потом
Лишь два народа на планете
Перед потомками в ответе:
Земные и морские братья
Исправят образ жизни свой…
И этот призрак голубой,
Открыв приветливо объятья,
Послужит людям в добрый час,
Не поминая лихом нас.
                16 июля 2002 г.