Зима

  Зима в эти края пришла как всегда неожиданно резко. Но в этот раз ощущение внезапности усугублялось еще и тем, что холода спустились с гор в подарочной снежной упаковке сразу после теплых дождливых дней осени. Тепло сменилось морозом, заползавшим тонкими струйками под куртки и в узкие прорези для пуговиц, неприятно щекоча холодом согретое одеждой тело. Природа закуталась в погребальный саван, сменив на него пестрые одеяния своего осеннего туалета. А тишина, пришедшая вслед за холодами, убила все звуки, став абсолютной. Даже запахи умерли, остался лишь запах ничего, да, именно ничего. А как же иначе назвать запах не имеющий источника? Так, пожалуй, пахнет только ничто – обжигающей ноздри свежестью, морозом и новорожденным ветром. Ветром, который не успел еще впитать аромат цветов; ветром, который не трепал макушки деревьев своими нежными прикосновениями; ветром, который еще не купался в траве, морском соленом воздухе и средь раскаленных песков пустыни.

  Вечер зажег мириады звезд, мелкой россыпью разбросав по небосводу красные, желтые и голубые искорки. Луна затапливала снежную равнину серебряным светом и, лениво подгребая веслом, выплывала из-за хвойного леса, неся на плечах тяжелую дымчатую шаль облаков серо-стального цвета. Когда же она добралась до зенита, ее пышные одежды укрыли теплым пухом почти все небо, а чуть погодя, она и сама, завернувшись с головой в облака, исчезла, опустив занавес снегопада.

  Так, печально вздохнув филином, пришла в низины темная глухая ночь. И лишь у подножия Малютки, младшей из всего горного хребта горы, почти холма, все еще посапывал старой дровяной печкой  домик, вглядываясь с завидным усердием в холодную темноту парой застекленных глаз, горящих теплом и уютом. Он дожидался хозяина и не собирался засыпать до тех пор, пока тот не вернется к родному порогу.
Ожидание закончилось лишь глубокой ночью, когда под снежным пледом уснула земля, когда уснул среди ветвей могучих кедров, положив голову на заботливые ладони елей, седовласый ветер, а небо, ворочаясь и взбивая свое пуховое одеяло, вновь просыпалось белой крупой.
Пройдя по едва заметной после снегопада тропинке, уходящей в лес, возле дверей дома возник человек. Каждый его шаг, проваливаясь в снег, отмечал свое существование вкусным похрустыванием, а легкие, как будто уставшие после бега, при выдохе с шумом выгоняли через ноздри клубы пара, которые тут же истаивали в морозной пустоте. Видом же своим он напоминал большое лохматое животное. Всколоченные темные волосы доходили до подбородка, который прятался в такой же неопрятной и густой бороде. Нос был широкий и сплющенный, видимо, старым переломом. Высокий лоб, скрытый волосами, пересекал длинный белый шрам, протянувшийся от левой брови почти до макушки. А глаза его были глазами зверя, зверя, пойманного в силки и посаженного на цепь. Большие серые глаза, наполненные печалью и усталостью.

  На его широких плечах, свисая до самых колен, покоилась меховая накидка из медвежьей шкуры, наброшенная поверх толстого, вязаного из шерсти серого свитера. Штаны, которые он носил, были простеганы и набиты ватой и заправлялись в высокие кожаные сапоги.
Подойдя к дому и аккуратно обстучав обувь о деревянные ступени, чтобы избавиться от снега, он отодвинул засов и, выпустив облако теплого воздуха, с легким скрипом открыл дверь.

  Внутри было светло и уютно, нос приятно дразнили мягкие запахи хвои и свежеиспеченного хлеба. Под потолком в центре комнаты висело на цепях деревянное колесо, выполнявшее роль люстры. На нем, стекая вниз причудливыми восковыми сталактитами, стояли свечи, заготовленные еще летом, разгоняя по углам темноту своим оранжевым пламенем. У стены напротив стояла печь и приветливо потрескивала еловыми поленьями, приглашая хозяина внутрь. Переступив порог, человек плотно закрыл за собой дверь и оставил ночь за своей спиной в одиночестве.

– Что, пришел, наконец?– проскрипела запечная стена устало.
– Да уж, пришел,– вздохнул человек. – Ты все приготовил?– спросил он, стряхивая снег с одежды и волос.
– Конечно, я-то ведь никогда не спешу и никогда не опаздываю,– вновь скрипнули доски на этот раз с усмешкой.
– Афанасий! Прекращай шутки шутить, куда мешок поставил?! Говори быстрее!– разозлился темноволосый. Но гнев в нем так же быстро потух, как и загорелся.– Не опаздывает он… я зато опаздываю, чего мне, да ты и сам знаешь, делать никак нельзя, – уже снисходительно проговорил пришедший.– Забыл? У меня долгая дорога впереди, и на этот раз я, похоже, не вернусь.
– Вернешься, всегда возвращался. Другим конечно, оно ведь иначе и быть не может, но возвращался,– прошептал себе под нос старичок, сбрасывая тонкими лоскутами с плеч тени, скопившиеся в углу за печкой, из которого он выбирался,– во-о-он он твой мешок, под столом лежит. Глаза б лучше разул, а не кричал на дедушку,– сказал Афанасий.
– Ладно тебе, погорячился, с кем не бывает,– извинился его собеседник.– Ты, дед, точно все собрал?– спросил он у старика, взваливая мешок на плечи.
– Да все, все. Я ж, поди, весь год здесь, было время. Так что не переживай, все на месте,– заверил хозяина Афанасий, хитро улыбнувшись, когда тот отвернулся.
– Пойду я тогда, дорога ждать не будет. Ты мне только вот что скажи, ведь ты, домовой, без хозяина не сможешь жить в этом доме, куда отправишься? Да и что с тобой вообще будет?
– Отчего ж без хозяина? Хозяин есть, и дом будет его ждать,– ответил дух.
– Я же сказал, что не вернусь,– печально усмехнулся человек.
– Прости, я не слушал,– ответил с улыбкой домовой и растворился в воздухе.

  Встряхнув головой и пожав плечами, темноволосый мягко толкнул дверь ногой и пружинистым шагом отправился в путь, вдыхая полной грудью тихую свежесть ночи. За спиной его был огромный мешок, наполненный печалями и, как он думал, радостями людей. Радостями и печалями, которые появлялись с момента его рождения и которые должны были исчезнуть с его уходом. Он уходил туда, куда не помнил, туда, где он бывал всего лишь раз в году, чтобы забыть все и вернуться абсолютно чистым как новый лист в детском альбоме для рисования. Он уходил туда, где Старый год становится Новым.

  Но, как и всегда, радости, мечты и надежды оставались в доме, припрятанные хитрым Афанасием, чтобы беды оставались лишь в воспоминаниях, а счастье, которое было приобретено, не покидало людей и спустя годы…

И когда небо на востоке запылало алыми красками, путь темноволосого завершился, а в доме у подножия Малютки проснулся маленький белокурый мальчик.

– О, я как раз тебя и поджидаю,– сказал ему старичок с улыбкой,– ты верно и не помнишь, но… Я ведь говорил, ты всегда возвращаешься.