Маклауд

 – Что ж, не повезло тебе, жнец. И душу свою не вернул, и бессмертие потерял. Прощай, – старуха щелкнула кнутом, и невидимая упругая волна снесла некроманту голову.
Двое демонов тотчас уволокли обезглавленное тело прочь.
– Ну, кто еще хочет попробовать расторгнуть Договор? Давайте, решайтесь, не то еще год придется ждать, – Госпожа обвела взглядом рабов. Ее взор остановился на одном из них. – Похоже, тебе тоже надоело махать серпом, жнец?
– Надоело, – ответил тот, пытаясь не отводить глаз. Не так-то просто выдержать взгляд Смерти, но у некроманта получилось.
– Ладно, раб. Сыграем. Вдруг тебе повезет, – старуха замолчала, закатила глаза и стала выбирать жертву в мире живых, осязая пространство невидимыми нитями, словно паук в засаде. Наконец, ее взор вернулся на место и снова уперся в переносицу жнеца. – Есть. Твой «счастливчик» уже набирает ванну. Напоминаю Условия...
Некромант знал Условия наизусть, но если бы ему вздумалось перебить Госпожу, игра закончилась бы прямо сейчас, так и не начавшись, потому он промолчал.
Обыграть Смерть – дело непростое. Пытались многие, но вот удавалось ли кому – неизвестно.
Жнец любой ценой хотел вернуть себе душу, которую сотни лет назад обменял на бессмертие. Потому и согласился рискнуть этим самым бессмертием – единственным, что есть у некроманта, не считая сомнительной привилегии собирать для старухи души умерших, словно раб на плантации.
Между тем, неизвестному бедняге там, на Земле, жить оставалось каких-то несколько минут – как раз, пока старуха дочитает Условия.
Потом она быстренько укокошит «счастливчика». С этого момента игра и начнется. Как только душа убитого (душа, черт ее побери, какое забытое слово!) покинет тело, счет пойдет на секунды. Жнецу придется вырвать беднягу из цепких рук Смерти, и три дня беречь от нее, словно хрустальный кубок, а Госпожа будет всячески пытаться этот «кубок» отнять и «разбить».
– ...И если через три дня жертва остается в живых, Смерть отпускает ее, – высокопарно подытожила Госпожа. – Тогда можешь забирать ее душу себе, и ты свободен. Но сам некромант опуститься до убийства жертвы не должен – только чужими руками...
Хотя до этого мало кто доходил – три дня все-таки... В общем, по ходу разберешься. Начали!
Она взмахнула кнутом, длинная тонкая «змея» свистнула и обвилась вокруг шеи раба. Рывок – и упругая сила выдернула некроманта из преисподней в суетный мир живых, куда он так хотел вернуться.
«Может, хоть сдохну по-человечески. А если повезет, то и...»

Сухонький старичок разделся, путаясь в трусах, сел на край ванны и перекинул тощую ногу через борт, помогая себе руками. Затем он с трудом перенес в ванну вторую ногу и, дрожа от напряжения, осторожно опустился в теплую воду. Уровень поднялся, и лишняя вода хлынула в дырку перелива. Вдруг в коридоре что-то щелкнуло и загудело, а тело старика выгнулось дугой, мелко вибрируя. Еще щелчок. Гул прекратился, старик обмяк и с головой ушел под воду.
Через несколько секунд дверь осторожно приоткрылась, и показалось испуганное лицо парня лет двадцати. Он немного постоял, глядя на деда. Под водой седые патлы старика распушились вокруг розоватой лысины, и от этого дедова голова напоминала причудливый белый цветок.
Парень вошел, встал на колени и начал торопливо выдергивать из-под ванны толстые провода. Он выволок их в коридор, потом вынес из ванной тяжелый металлический прибор, похожий на небольшой сундук.
Парень оттащил прибор с проводами в комнату и спрятал под кроватью.

– Алло? Да. Нормально. Вроде, порядок. Нет. Нет, не проверял. Сама приди и проверь, если такая умная. Он под водой, как он может дышать? Ничего. Достала своими советами. Ладно, давай, мне надо «скорую» вызвать и отцу позвонить. И я тебя целую.

– Алло, «скорая»? У нас дедушка в ванне утонул. Выживалов, Виталий Тихонович. Восемьдесят шесть лет. Улица Пограничная, одиннадцать, квартира сорок три. Четвертый. Ждем.

– Алло, па? Тут это... Дед утонул в ванне. Ну как, как? Полез мыться, задремал, наверное. Не знаю. Да, вызвал. Не трогал. Да нор... – парнишка услышал из ванной клокочущий старческий кашель, – да нормально я. Угу. Ну, приезжай, давай, – бесцветным голосом закончил он, положил трубку и метнулся к ванной.
Старик лежал на боку и откашливал воду. Он делал глубокие булькающие вдохи, а потом заходился надсадным рвотным кашлем, высунув язык и вытаращив глаза. Воды в ванне не было. Вероятно, дед случайно вытолкнул пробку ногой, когда мальчишка подключил ток, а внук не заметил.
Парень опустился на пол и обхватил голову руками. Через открытое окно до него долетел приближающийся вой сирены.

Два студента-медбрата курили на верхней площадке больничной лестничной клетки.
– А что это за дед у вас в пятой палате появился?
– Да старичок один. «Везунчик». Третий день лежит. Прикинь, дедуля задремал в ванне и затонул малость. Пока внук «скорую» вызывал, тот оклемался. Наши приехали «констатировать», а дед еще огурец! А когда его везли, им на углу Радужной и Садовой «крузер» в бочину въехал. Так ввалил, что «скорую» на бок положил. У Семеныча сотрясение, Марьяна Васильевна с переломом лодыжки, а дедуле-то ничего, прикинь? Лежит, спрашивает, что случилось.
– Везучий дед...
– Так и это еще не все. Его же сначала в седьмую палату положили, ну, которая после ремонта. Так его там чуть лампой не убило, представляешь?
– Какой лампой?
– Ну, люстрой этой здоровенной. Наверное, строители плохо закрепили. В общем, старикан лежал все время, а тут почему-то вскочил – и тут же люстра над ним обрывается, и прямо на подушку, где только что голова его была! Все в штукатурке, битых стеклах – плафон о спинку кровати разбился. Я его спрашиваю: «Ты чего вскочил-то, «счастливчик» ты наш?» А он спокойный такой, как слон, говорит: «А меня знакомый голос какой-то позвал, вот я и сел». Представляешь? Его медсёстры со вчерашнего дня Маклаудом прозвали.
– И вправду Маклауд...
– Ага, и дедуля не подводит, держит марку.
– В смысле?
– Сегодня возили его на томографию, ну, в шестой корпус, ты же знаешь – там еще уклон, где машины зимой по льду подняться не могут. Так Витька-санитар споткнулся, тапок с ноги слетел, и каталку с Маклаудом нашим упустил. Она и покатилась вниз по дорожке. Витька говорит: «Все, думаю, кирдык деду». Каталка хорошо разогналась, а там же поворот, бордюр, и откос аж до нижнего корпуса.
– И что???
– Не поверишь. Оказывается, сегодня утром туда, прямо за бордюр, три «КамАЗа» песка высыпали. Стройку затеяли, откос хотят укрепить, чтобы верхние корпуса вниз не ползли. Короче, каталка лупит в бордюр и переворачивается, Маклауд, естественно, с нее слетает и скрывается за горизонтом. Витька подбегает к откосу, а наш «бессмертный» на свежем песочке загорает, рядом с каталкой. Еще и Витьку успокаивает, чтобы, мол, не убивался так, прикинь?
– Мда, если бы кто другой рассказал – в жизни не поверил бы, что такое невезение, или, даже не знаю... скорее, везение, бывает.
– Да я сам в шоке!

Внук сказал медсестре, что хочет побыть возле старика один, и чтобы она не мешала, а если вдруг что не так – он позовет. Паренек сидел около задремавшего деда на стуле и держал на коленях подушку, которой собирался тихонько придушить спящего, а потом побежать за медсестрой и сказать, что, мол, старику стало плохо, и все дела.
Но голова мальчишки буквально раскалывалась пополам от бушевавших в ней противоречий, и он все не решался накрыть старика подушкой.
Ну что, таки завалить деда? Или не идти у Светки на поводу и отказаться от этой затеи, которая, по правде говоря, не нравилась ему с самого начала. А теперь, когда стало ясно, что им «не прет» – и подавно.
Внук задумчиво рассматривал свежие ссадины и царапины на парафиновом дедовом лбу. Да, старику в последние дни досталось изрядно...
Вдруг завибрировала мобилка. Светка. Мальчишка прикрыл трубку рукой и зашептал:
– Да. Ничего. Да вот, сижу возле него. Нет, не сделал. По кочану. Не нравится мне это все, я тебе сразу говорил. Не стоит квартира этого. И как я потом буду в ней жить, ты подумала? При чем тут мужик или не мужик? Да пошла ты нахрен, овца тупая! Достала... – парень спрятал трубку и взглянул на деда, который уже смотрел на него.
– Слышишь, внучок, – слабо заскрипел старик.
– Ты что это не спишь, дед? Тебе спать надо.
– Я чего тебе сказать-то хотел. Оно понятно, что старики в делах ваших молодежных не понимают ничего, а только так тебе скажу: бросай ты ее, Никитка. Не нужен ты ей, квартира ей наша нужна, вот и бесится она, что не смог ты меня порешить тогда, в ванной.
– Ты что же, все знал? А чего молчал-то?
– А чего болтать? Все мы дураками в молодости были. Думаешь, мало я глупостей наделал? Дело прошлое. Забыли. Светку эту бросай. Души там нет, жадность да злость одна. А ты домой иди. Со мной все хорошо будет. Завтра приходи, – дед закрыл глаза, и его дыхание стало ровным, как у младенца.

И снился ему июль сорок третьего. Виталий Выживалов, девятнадцатилетний рядовой, в какой-то незнакомой деревушке полез в горящую избу местной «ведьмы». Изба пылала после бомбежки, он рванулся туда на детский крик, и вынес полуживую чумазую девчушку лет семи, с огромными черными глазами. Темноволосая «ведьма» с такими же бездонными смолянистыми глазами, как и у дочки, молча взяла Витальку за руку и посмотрела на его ладонь. Потом провела большим пальцем по его лбу сверху вниз, и, глядя в глаза, вместо благодарности вымолвила всего четыре слова: «Умрешь, когда сам захочешь». В голове у Витальки все завертелось, мир помутнел, а когда наваждение схлынуло, ни «ведьмы», ни дочки уже не было.

Старик открыл глаза. Он был в палате один. Воспоминание почти семидесятилетней давности стояло перед глазами, свежее и яркое. Виталий Тихонович машинально провел большим пальцем по своему лбу сверху вниз. Умирать по-прежнему не хотелось.
Значит, еще не время.
Подушка, которую Никита держал на коленях, теперь аккуратно лежала на соседней кровати.
Старик посмотрел в окно. Солнце клонилось к закату, но до горизонта ему было еще далеко.

– Что ж, и тебе не повезло, жнец. Ты продвинулся дальше всех. Твой «счастливчик» продержался три дня – такое не многим удавалось. Но вот вытащить душу из деда ты не смог. Прощай, – старуха щелкнула кнутом, и невидимая упругая волна снесла некроманту голову.