Что-то выходит из строя беззвучно и незаметно, а что-то громко возвестив окружающих о своей поломке. Мне кажется, тонкая грань, отделяющая рациональную часть человеческого сознания от настоящего безумия, рушится незаметно.
Глава 1
Мы были совсем одни. Мы шли в темноте по тонкой нити, и из всей поддержки у нас были только руки друг друга. Мы потерялись в абсолютной тиши, и не было никакого ориентира, чтобы найти выход. Мы не знали друг друга, но в такой ситуации разве не доверишься первому встречному? Лишь бы только найти выход, лишь бы только...
Я проснулась от своего обычного кошмара. Каждую ночь, на протяжении вот уже трех лет мне снилось одно и то же. Иногда менялись мелкие детали, но суть оставалась одной - абсолютная темнота и тишина, и лишь чья-то теплая рука может помочь найти выход. И каждый раз так хотелось узнать, кто это – мой таинственный напарник.
- Доброе утро, - возвестил приятный женский голос по радио. – Сегодня 5 июня 3210 года. Через 30 минут добро пожаловать на утреннюю пробежку.
Я, 128/31/3194, как меня звали официально, вскочила с кровати и бегом понеслась в общую душевую. Через 20 минут я, проснувшаяся и посвежевшая, направилась в сторону стадиона, где каждый день пробегала 5 км для поддержания формы. Затем – завтрак, после завтрака – школа, где занятия заканчивались в 16.00, после которых следовала еще одна пробежка 5 км, ужин, свободное время, которое обычно я использовала для выполнения домашнего задания и чтения книг, и в 22.00 - отбой. Таково было мое расписание с тех пор как меня семилетнюю перевели из детского дома в женский. Так было до сих пор, ведь сегодня я вместо школы первый раз шла на работу. По результатам оценивания уровня моего интеллекта я была направлена в Питомник, место, где создавалось будущее поколение Кростема. В мои обязанности теперь входила уборка рабочих помещений, а также прохождение ежедневных двухчасовых тренингов по основам евгеники для начинающих. Но ежедневные 10 км никто не отменял, так что я покорно брела в сторону стадиона.
Во время пробежки, как обычно, из радио доносилась краткая история человечества:
- В те давние времена, когда человечество погрязло в пороке, ничто уже не могло спасти человека. Различные страшные болезни уничтожали человека изнутри. И лишь осознав то, к чему ведет этот гиблый путь, и сплотившись во время опасности вымирания, когда численность населения стремительно начала падать, человечество смогло выйти на путь спасения. Отказ от вредных привычек, активные занятия спортом – вот то, что может спасти человечество от вымирания.
Но это еще не все напасти, которые свалились на голову человеку. Большое количество преступлений, неравномерность распределения денежных средств - все это подтачивало силы человечества снаружи. Спустя множество столетий угнетения и прямого попрания прав человека мы нашли выход. Выход – в переходе к полному равноправию всех рас, всех полов, вообще всех представителей человеческой цивилизации. Выход - в создании абсолютно новой формы правления, абсолютистской демократии, в которой все граждане будут равны и каждый может занять место в правительстве.
Завидуя успеху новообразовавшейся республики, другие государства захотели уничтожить ее, используя против нее ядерное оружие нового поколения. Это привело к резкому сокращению численности населения до 12% от ее первоначального значения, а также к практически полному уничтожению всех достижений республики. Стиснув зубы и став плечо к плечу, мы смогли все восстановить. Чтобы достичь этого мы доверили машинам выращивать новое поколение нашей нации, при этом бросив все силы на работу по восстановлению уровня жизни. И хотя каждый второй ребенок, рожденный в республике, дефективен, существующее оборудование может определить отклонения на раннем сроке развития плода и предотвратить мучения, которые обязательно стали бы настоящей пыткой для существа, которому дали выжить.
Но и на этом не закончились страдания человечества – пришло время расплаты за научно-технический прогресс. Все звери, мясо которых пригодно к потреблению в пищу человеком, вымерли, а растения засохли. Но и в этой ситуации человек нашел выход – начал использовать искусственно созданные протеины для удовлетворения собственных потребностей, а также подверг строгой переработке уже использованные материалы.
Такова была ежедневная, ни разу на моей памяти не менявшаяся, речь во время утренней и вечерней пробежки.
После пробежки я направилась завтракать. Взяв положенные мне 2 таблетки протеина и стакан мутной воды, я отправилась к угловому столику. Этот столик я обычно занимала вместе со своими подругами, 64/31/3195, которую все из-за постоянно взъерошенного вида называли Птенчик, и 22/31/3192, которая в народе непонятно почему звалась Рокси. Рокси, которая, очевидно, уже позавтракала, отправилась на работу в швейную фабрику, но Птенчик была тут как тут. Она еще ходила в школу – до ее 16-летия оставался год.
- Привет, Кинни, – поздоровалась она со мной. Меня прозвали Кинни когда мне было 5 лет, и с тех пор кличка прижилась. Говорят, когда я была маленькой, во время особо яростного плача я произносила нечто отдаленно напоминающее это слово. Вообще все у нас в Кростеме отзывались на клички, т.к. именами у нас были определенные последовательности цифр. Первое число (в моем случае 128) – это тот порядковый номер, под которым ты родился, второе (31) – округ, которых всего было 52, а третье (3194) – год рождения. Любую последовательность цифр запомнить сложнее, нежели слово, однако по всему Кростему для называния детей используются именно цифры – дабы избежать повторяющихся имен.
- Привет, Птенчик, - ответила я.
- Ты же сегодня первый день на работу идешь! И куда! Прямо в Питомник! Повезло же тебе! - защебетала Птенчик. Такая она – светлые, торчащие во все стороны волосы, большие светло-голубые глаза, вздернутый носик. Звонкий голосок слышно далеко. Кажется, на ее кличку повлиял не только растрепанный вид. – Я тоже хочу пойти туда работать - все же лучше, чем белье штопать или руки на кухнях обжигать.
Бедный Птенчик. Она, хоть и человек не плохой, но умом немного не дотягивает до того уровня, который необходим, чтобы устроиться на работу в Питомник или на еще какую-то умственную работу. Я горда собой – не каждого берут в Питомник, а меня взяли. Иногда, конечно, в Питомник переводят из других учреждений, если видят, что работник достиг необходимого уровня, но все же вероятность сразу после школы попасть в Питомник очень мала.
В силу того, что мы давно уже питаемся только таблетками, на любой прием пищи выделено всего 15 минут, по истечении которых все, кому больше 16, направляются к выходу из женского дома. До Питомника мне идти 45 минут. Городского транспорта у нас давно уже не существует – пешком ходить полезней, к тому же транспортные средства загрязняют окружающую среду. Округи у нас небольшие, размером где-то как небольшие города, в каждом пешком из одного края города в другой можно дойти приблизительно за 3 часа. Для перемещения между округами мы используем солнобусы – автобусы, которые работают от солнечных батарей. Их мало, всего-то по 3 штуки на округ, поэтому они используются редко. К тому же зачем ехать в другой округ? Ты зарегистрирован здесь, тебя здесь кормят, дают работу, обеспечивают жильем. Что ты там хочешь найти? Чего тебе здесь не хватает? Ну, а если очень уж тебе там что-то понадобилось – пешком где-то за 12 часов и дойдешь.
Я, окрыленная открывшимися передо мной новыми возможностями, дохожу до Питомника за 30 минут, и, не зная, является ли приемлемым мой приход раньше времени, мнусь возле входа еще 15 минут, которые остаются до начала смены. Ровно в 9.00 я захожу в здание Питомника, предъявив штрих-код на своем запястье вместо пропуска. Такой штрих-код есть у каждого жителя Кростема, его наносят сразу после рождения. Без такого штрих-кода невозможно ни посещать занятия в школе, ни ходить на работу, ни получать питание. Поднявшись на 5 этаж (лифтов у нас не существует – это развивает лень человека и может привести к ухудшению его здоровья), я захожу в аудиторию 521, где должно состояться посвящение новых работников, что включает разъяснение их обязанностей и первую вводную лекцию по евгенике. Кроме меня в зале находится еще 5 человек. Помимо меня, всего лишь пятеро моих одногодок, которых в нашем округе 148, было выбрано для работы в Питомнике – я не могу не чувствовать некоторую гордость.
Я сажусь поближе к сцене и подготавливаюсь к прослушиванию лекции.
Глава 2
- Здравствуйте, дорогие новобранцы. Добро пожаловать в Питомник – сердце нашего округа, - начинает говорить вышедшая на сцену стройная, лет 25-30 женщина. В нашей республике нет различия по телосложению – все одинаково стройные и подтянутые, что является последствием ежедневных тренировок и строгости в потреблении пищи. Давно уже стерлись из памяти, существовавшие в давние времена полные или чрезмерно худые люди. Любое отклонение от нормы – последствие или причина ухудшения здоровья, ни того, ни другого не должно быть в государстве, где здоровый образ жизни возведен в культ.
- 52, по количеству округов в Кростеме, Питомника было создано в далеком 3011 году. Тогда человечество было на грани вымирания. Различные венерические заболевания, которые передавались половым путем, путем грязного и унизительного акта, называемого почему-то нашими предками «любовным», уничтожали человечество миллионами. Различные преступления на сексуальной почве – грубые изнасилования, избиения и тому подобные мерзости – правительство не могло предотвратить даже с помощью самых жестоких мер. Всевозможные пути предотвращения продолжения человеческого рода – от предотвращения оплодотворения с помощью различных смешных «резинок», внутриматочных спиралей и вазектомии до проводимых операций для так называемого прерывания беременности при помощи «абортов» или «искусственных родов», постепенно уничтожало возможность человека к самовоспроизведению. Все это подточило и без того хрупкий человеческий генофонд.
После ядерной войны, когда понадобились все свободные человеческие руки для восстановления достижений цивилизации, проблема продолжения человеческого рода стала особо остро. Не было времени, чтобы оставить женщинам право вынашивать детей. Необходимы были абсолютно все руки. Поэтому наша республика использовала аппараты, которые раньше давали надежду выносить ребенка лишь некоторым бесплодным женщинам, для обеспечения продолжения всего рода человеческого.
Использование этих аппаратов в свою очередь привело к абсолютному равноправию мужчин и женщин. Нет больше слабого женского пола, единственная обязанность которого вынашивать и рожать детей. Женщины уравнялись с мужчинами. Они так же, как и мужчины, трудятся для достижения всеобщего благоденствия.
Правительство Кростема пошло дальше – его целью было сделать всех граждан братьями и сестрами. Для этого была введена ежегодная процедура изъятия яйцеклеток у женщин и сперматозоидов у мужчин. Каждый год случайным образом отбирается некоторое количество образцов женских и мужских половых клеток для оплодотворения. Время от времени округи, во избежание вырождения нации, обмениваются экземплярами. Таким образом, все жители Кростема – братья и сестры, все дети – наши общие.
Когда была настроена такая система продолжения рода, отпала необходимость в существовавшем тогда блефе под названием «семья». Отныне не нужно было взваливать на себя обузу поиска пары, проблему воспитания детей, не было нужды в сложном сосуществовании мужской и женской особи под одной крышей – обо всем позаботилось государство. Мужчины и женщины теперь живут в отдельных так называемых мужских и женских домах, искусственно созданные дети поначалу живут в детском доме, где за ними ухаживает специально обученный персонал, а затем, в зависимости от пола, попадают в вышеуказанные дома.
Поскольку отпала необходимость в физическом акте «любви», во избежание преступлений на сексуальной почве и распространения венерических заболеваний была введена обязательная процедура по прекращению сексуального притяжения между мужчинами и женщинами. Данную процедуру обязан пройти каждый гражданин Кростема, мужчины в 15 лет, девушки в 17. Различие в сроках объясняется более ранним созреванием представителей мужского пола. Рады сообщить, что, хотя введение данной процедуры в свое время вызвало резкий общественный резонанс, уже по прошествии 20 лет это принесло плоды. В наше время венерических болезней не существует вообще, а последнее преступление совершилось приблизительно 127 лет назад.
Однако совсем недавно, около 50 лет назад, Кростем столкнулся с новой проблемой – проблемой добычи пропитания. Данная сложность на пути развития нашего государства привела к строгому нормированию рождения детей – каждый год создается ровно столько детей, сколько людей умерло в округе. Также в наших лабораториях была создана процедура получения питательных веществ из отработанного материала – умерших граждан, плаценты и тех плодов, которые в силу некоторых отклонений не смогли бы существовать внутри общества. Переработка тел почивших граждан привела к рационализации использования земельных ресурсов, на месте давних захоронений взвились в небо полезные для жителей Кростема здания –жилые дома, фабрики. Использование дефективных плодов для пропитания всех граждан Кростема дало возможность не только питаться живущим в нашей стране, но и улучшить генофонд человека. Все граждане государства как один – стройные, подтянутые, абсолютно здоровые. Мы гордимся нашими гражданами, ведь это – отчасти наша заслуга.
Все внимательно слушали лекцию. Не то, чтобы нам рассказывали что-то новое или шокирующее. Об этом было известно еще со школы – о необходимости прохождения операции для прекращения сексуального влечения, о том, из чего именно сделаны наши таблетки протеина. Все это было известно и понятно каждому жителю Кростема, это не вызывало никаких отрицательных эмоций. В самом деле, зачем заниматься сексом, если обязанность продолжения рода взяли на себя специально созданные для этих целей аппараты? И зачем, скажите мне на милость, создавать семью? Что она дает, кроме утомительных домашних обязанностей и совершенно непонятного человека, с которым ты теперь обязан каким-то загадочным образом уживаться? Что такого в том, что плоды с отклонениями используются для обеспечения жителей пропитанием, ведь это еще не люди? К чему, спрашивается, люди организовали такие сложные и нелепые по сути традиции, как захоронение умерших? Человек умер – его больше нет, и высшее проявление благородства – это, даже после смерти принести пользу еще живущим. Все эти мысли пронеслись в моей голове, в то время как я вместе с остальными 5 человеками аплодировали лектору, которая уже завершила свое выступление.
После этого каждому новому работнику была выдана инструкция на сегодняшний день. В моей инструкции значилось, что с 10.00 по 13.00 я должна работать в зале обслуживания населения, затем 15-тиминутный обеденный перерыв, и с 13.15 до конца рабочего дня я должна находиться в лаборатории.
Зал обслуживания населения был приблизительно 20 метров в длину и 10 в ширину. Вдоль правой стены были расположены 5 лежаков, отгороженных друг от друга и от образующегося ширмами коридора, где обычно дожидались своей очереди граждане, пришедшие на сдачу половых клеток. Каждый день врачи обслуживали приблизительно 20 человек. Сама процедура изъятия проходила довольно быстро в силу опытности врачей из-за регулярности ее проведения и длилась где-то час. При этом под местной анестезией у женщин с помощью специального оборудования забирали из яичника одну яйцеклетку, а у мужчин с помощью определенного шприца из мошонки брали пробу спермы. Данную не очень приятную процедуру проходили один раз в жизни – непосредственно перед операцией по прекращению полового влечения, то есть девушки в неполные 17 лет, а мальчики в неполные 15. После тщательной проверки изъятых клеток их относили в специальное хранилище, дверь в которое находилась в конце образовавшегося коридора, где они хранились до их использования или на протяжении 5 лет, если они не были выбраны для создания детей.
Моя обязанность сегодня заключалась в переносе отобранных клеток в хранилище, их регистрация в книге, которая содержала всю информацию о когда-либо изъятых экземплярах, и расположении их в строго определенном порядке. Полностью сосредоточившись на поставленной задаче, я не заметила, как промелькнуло 3 часа, и настало время обеда.
Общий зал был площадью приблизительно 30 квадратных метров. У западной стены стояла стойка раздачи таблеток, все остальное пространство было уставлено столиками, каждый из которых был предназначен для 6 человек. Взяв таблетки, я направилась к столику, где сидели мои одногодки – их легко было заметить среди врачей и лаборантов, одетых в одинаковые белые халаты, которые выдавали после года работы в Питомнике.
- Привет, меня зовут 128/31/3194, для друзей Кинни, - поздоровалась я со своими новыми сослуживцами.
- Привет, я 21/31/3194, для тебя просто Азу, - сказал мне один из двух парней. У него были просто потрясающие глаза. Темно-серые, почти черные, но одновременно странно теплые, бархатные (не знаю, откуда мне пришло это сравнение – не иначе, как какая-то разновидность генетической памяти, ведь у нас давно уже не существовал такой материал как бархат). Они выдавали в нем результат скрещивания с представителем другого округа, ведь в основном у жителей нашего округа были серо-голубые или серо-зеленые глаза. Все остальные черты его лица как-то терялись на фоне этих глаз. Между тем он продолжил:
- Вот этот лохматый – 11/31/3194 или Колин, вон та рыжая девчонка – 112/31/3194 или Криста, - начал перечислять Азу. Колин, который действительно отличался повышенной лохматостью, кивнул и приветливо мне улыбнулся, Криста высокомерно и в то же время оценивающе глянула в мою сторону и продолжила разговор со своей соседкой. – Рядом с Кристой – 98/31/3194, ее можно называть Мира, и, наконец, эта мелкая – 120/31/3194, она также отзывается на имя Эльфи.
Я села между Эльфи и Азу. Между нами завязалась легкая приятная беседа о том, какую школу закончили, каково там было учиться и тому подобная чепуха, которая всегда сопутствует знакомству. Мне также рассказали, что Криста и Мира, которые не участвовали в нашем разговоре, знакомы еще со школы. Эльфи была очень милой девушкой с тихим, чуть хрипловатым голосом и мягким чувством юмора. Самой примечательной чертой Колина оказался громкий раскатистый смех, который волнами проносился по всему залу, заставляя некоторых работников оборачиваться на нас. Азу покорил меня своим остроумием и высоким интеллектом.
По окончании обеденного перерыва я вместе с Эльфи (наши инструкции в этой части совпадали) направились в лабораторию для обучения определению качества половых клеток. Нам подробно рассказывали и показывали отличие между никуда не годными и хорошими яйцеклетками и сперматозоидами, обучали работе с предназначенными для выполнения этой задачи инструментами. Вся лекция длилась больше двух часов, изобиловала научными терминами и для нас, которые до этого не читали практически никакой дополнительной литературы, была сложна для восприятия. Я пообещала себе, придя домой, взять почитать что-нибудь по этой теме.
Мы вышли из Питомника вместе, я и Эльфи, нам надо было идти в одну сторону. Не успели мы отойти от входа, как нас догнали Колин и Азу.
- А мы сейчас были на лекции в плацентариуме, нас учили обслуживать аппараты,- радостно сообщил нам Колин.
- Завидую. Нам читали долгую и нудную лекцию о качестве половых яйцеклеток, - ответила я. – Ничего более скучного я не слышала за всю свою жизнь.
- На самом деле, нам тоже было не особо интересно, - сдал друга Азу. – Ну, по крайней мере, я чуть не умер от скуки. Тоска зеленая, а не работа. Черт его знает, этого Колина, по-моему, все, что он видит, приводит его в восхищение. Может, его в детстве нерадивая нянька головой случайно на пол уронила?
- Ничего меня не роняли, - обиженно сказал Колин.
- Не обзывайся, - цыкнула на Азу Эльфи. – Может, он просто умнее тебя, и хоть что-то понял из лекции, поэтому ему и было интересно.
Так, шутливо препираясь из-за всякой ерунды, мы дошли до женского дома №5, где жила Эльфи. Попрощавшись с ней, мы с Азу пошли дальше по десятой улице, а Колин свернул на одиннадцатую, по которой был расположен мужской дом №2, где тот жил.
Оставшись вдвоем с Азу, мы некоторое время шли молча. Я все никак не могла придумать, о чем можно с ним поговорить.
- Почему ты не свернул? – спросила я, когда мы миновали перекресток, где он должен был пойти направо, в сторону шестого мужского дома.
- Не знаю, просто, наверно, погода хорошая, и так иногда прогуляться приятно в тишине, а дома всегда шумно, - ответил он. – Я тебя провожу, мне все равно, в какую сторону гулять.
- А пробежка?
- До вечерней пробежки еще сорок пять минут – успею.
Дольше разговаривать стало как-то легче. У нас оказалось много общего – он тоже любил читать, и дальше разговор пошел на тему литературы. Увлекшись обсуждением недавно прочитанной мною книги, мы сами не заметили, как достигли женского дома № 3, где я обитала.
- Ну, до завтра, - попрощалась я с ним.
- До завтра, солнышко, - ответил мне он, развернулся и направился обратно.
Я почувствовала, что почему-то краснею. «Дура, - сказала я себе, - отчего ты так реагируешь на его легко брошенное на прощание обращение «солнышко»? Ему уже сделали операцию, он теперь может видеть в тебе только приятеля. Просто у него такая манера общения. И вообще, тебе ли не все равно, что он о тебе думает? Может, ты еще решила (чур меня, чур) влюбиться? Хотя стоп, не бывает любви – это давно доказано. Любовь – это то, чем древние люди оправдывали свои не поддающиеся логике действия, вроде создания семьи или захоронения в почестях мертвых. Глупости все это. Ничего, еще всего лишь год – и гормональные бури, которые, несомненно, и являются причиной моей реакции, улягутся навсегда».
Отмотав на стадионе положенные 5 километров, я едва доплелась в общий зал, чтобы поужинать. Да уж, день сегодня выдался нелегкий. Я настолько вымоталась, что на все вопросы Птенчика, которые просто сыпались из ее маленького ротика, могла отвечать только невнятным мычанием. Ее, казалось, вовсе не волновало отсутствие ответов, и она продолжала захлебываться все новыми и новыми вопросами.
После ужина я побрела в спальню, которую делила с 9 другими девушками. Благо, Птенчик жила в другой спальне, и я смогла в относительно спокойной обстановке почитать «Основы цитологии», которую предварительно взяла в библиотеке. Осознав, что из прочитанных мною десяти страниц я поняла от силы пару предложений, я отложила книгу и села на широкий подоконник – мое излюбленное место. Я бездумно смотрела на то, как заходит большое, в легкой сероватой дымке, багрово-красное солнце, а перед глазами мелькали картины сегодняшнего долгого дня. Когда громкоговоритель сообщил, что до отбоя осталось полчаса, я направилась принимать душ и чистить зубы. Проделав это за рекордно короткое время, я упала на кровать и мгновенно провалилась в сон.
Глава 3
Все дни в Кростеме начинались и заканчивались одинаково. Даже протекали они однообразно – все по расписанию, которое было строго рассчитано и определено правительством. Все это было сделано специально для граждан, и вовсе не для того, чтобы держать их под контролем, а для их блага, для их здоровья и личностного развития. Так, незаметно, день за днем мелькали месяцы, которые затем складывались в годы, десятилетия, века. Постоянство, спокойное течение не омраченных ни пошлым бытом, ни проблемой карьерного роста, ничем, что в былые времена тревожило наших предков, жизней для граждан Кростема – счастье.
Незаметно для меня прошло полгода. Я освоилась на работе, достигла блестящих результатов в технологии оплодотворения «in vitro», последующем помещении зиготы в апарат для вынашивания и его обслуживании вплоть до времени его извлечения. Я даже готовилась к научной конференции, где должна была выступить с докладом о новой технологии оплодотворения, которая могла существенно повысить шансы на успешное развитие плода (кстати, должна заметить, что в создании этой технологии я принимала самое непосредственное участие). На конференцию, которая в этом году должна была проходить в 28-ом округе, со мной отправлялась Эльфи, ведь она также принимала участие в этой разработке. Эльфи, которая стала мне настоящей подругой, я полюбила всем сердцем.
Азу и Колин, с которыми я тоже подружилась, работали в лаборатории питания – занимались повышением качества использования отработанного материала, то есть повышали отношение полезного материала к общему отработанному. Недавно они рассказывали, что смогли добиться результата 30%, что по сравнению с тем, что был до этого – 17% - является большим достижением, если не прорывом, в данной области науки. Криста и Мира все так же держались обособленно, и как у них там складывалась профессиональная деятельность, я не знаю.
Приближается единственный официальный праздник Кростема – день его основания. Он отмечается 17 декабря, и в этом году Кростему исполняется 250 лет. Четверть тысячелетия существует он, и в этом году будет большой праздник.
Празднование обычно проходит следующим образом.
Округи кольцом сомкнулись вокруг гигантской центральной площади Кростема, которая настолько велика, что из одного края другой край не виден. По периметру площади расположены громкоговорители и гигантские проекторы, а в центре круглая площадка – сцена. При такой организации почти каждый из общих 3 миллионов жителей может видеть или, по крайней мере, слышать, что происходить на сцене.
С 7.00 начинается перевозка солнобусами жителей из округов на площадь. Расстояние от округа до площади, которое пешком можно преодолеть за 6 часов, солнобус преодолевает за десять минут. За раз 3 солнобуса могут вместить каждый по 1000 человек. Таким образом, к полудню почти все жители Кростема, кроме совсем маленьких и дежурных по уходу за ними, находятся на площади.
Праздник начинается в 12.00. Вначале официальная часть - торжественная речь главы правительства, пение гимна, выступления каждого округа со специально созданной по этому случаю программой.
Потом ежегодная жеребьевка мест в правительстве – если ты хочешь попасть в правительство, ты предварительно сдаешь специальные тесты, в зависимости от их результатов тебя могут внести в соответствующий список желающих, из которых потом для каждого округа случайным образом выбирают того, кто на протяжении следующего года будет представлять округ в парламенте. Таким же случайным образом из представителей избирается глава правительства. В Кростеме любой гражданин, достигший 21 года, может стать членом правительства (конечно, при условии, что он сдал тесты).
Затем следует неофициальная часть праздника. Под легкую, приятную музыку люди из разных округов общаются, танцуют, в общем, развлекаются во всю. Говорят, раньше люди по праздникам постоянно травили себя алкоголем или наркотиками, но всему этому нет места в нашем пышущим здоровьем Кростеме.
В 21.00 пускают фейерверк, после него люди располагаются на ночлег прямо посреди площади, для чего им выдают спальные мешки. На следующий день в 7.00 солнобусы начинают перевозить людей по их округам. В 13.00 начинаются народные гуляния уже внутри округов. В каждом округе они проходят по-разному, в зависимости от того, как их организовал предыдущий представитель округа в правительстве.
Таким образом, какое-то разнообразие в размеренное течение жизни вносит только этот один-единственный праздник.
Поскольку в этом году ожидался не совсем простой праздник, в нашем, 31, округе программу выступления начали готовить еще в сентябре. По задумке правительства, каждый округ должен был поставить небольшую сценку, со стихами, песнями и танцами, которая бы восхваляла Кростем в общем, и каждого его жителя в частности. К сожалению, из-за сильной занятости на работе, я не смогла принимать в ней участие. Больше того – мне сообщили, что я должна буду пропустить и сам праздник – настала моя очередь дежурить в округе. Да, не спорю, мне было немного обидно. Ладно, если бы я пропустила день основания Кростема в любом другом году, но пропустить 250-летие! Ничего нельзя было изменить, и я с прискорбием ждала той минуты, когда все взрослые граждане покинут округ, отправляясь праздновать в этот, несомненно, великий день.
Моя задача состояла в обслуживании аппаратов, поддерживающих развитие плодов. Кроме меня, в Питомнике не было ни единой души, поэтому я предварительно захватила из дома книгу, чтобы спокойно почитать ее, ведь мне предстояло только время от времени обходить плацентариум, проверяя, продолжает ли работать оборудование.
Сюжет книги меня захватил. В ней иронически описывалась жизнь людей древности. Там главная героиня все пыталась определиться, кого она больше любит – галантного и умного брюнета или невоспитанного и несколько глуповатого блондина, который почему-то ей понравился. Она полкниги перебегала от одного к другому, но потом выбрала все-таки брюнета, а блондин вдруг резко влюбился в ее подругу. Книга заканчивалась пышной свадьбой обеих пар – в общем, сплошной «хеппи-энд», и ни слова о том, как дальше у них складывалась совместная жизнь. В прочем, внимательно прочитав предисловие книги, я поняла почему. Оказалось, что эту книгу читали еще люди в давние времена, и на этом предмете наши издатели хотели показать всю глубину пропаганды семейных ценностей в то время. «В книгах в то время, - писал автор предисловия, - не принято было показывать то, что ожидало людей после свадьбы. Если какой-то автор и хотел показать семейную жизнь героев своих книг, она неизменно оказывалась сплошь счастливой, в розово-сладких потеках. В те времена, только слепая вера в какую-то нелепую, опровергающую все законы природы ЛЮБОВЬ могла заставить девушек (которые, несомненно, были более склонны к такой нерациональной вере) идти под венец. Мужчины же тогда проявляли некоторое подобие благоразумия, отказываясь от чтения подобной литературы, вследствие чего имели меньшую склонность к утоплению в этой наивной вере».
Прочитав книгу от корки до корки и вдоволь насмеявшись над сюжетом, диалогами, а также над комментариями к ним автора предисловия, я не заметила, как прошел день, и начало темнеть. Проглотив выданные мне еще утром таблетки, я отправилась в последний обход по плацентариуму. Это был большой зал, площадью где-то 50 квадратных метров, в котором ровными рядами с расстоянием в 2 метра стояли аппараты, которые заменяли матку для плодов. Функционируя, они почти неслышно жужжали, что создавало впечатление умиротворенности и спокойствия. Подойдя к аппарату, внутри которого просвечивался уже почти полностью сформировавшийся младенец, я на мгновение представила, каково это – вынашивать ребенка внутри себя. Каково чувствовать каждое его движение, каково носить его на протяжении девяти месяцев. Потом я одернула себя. К чему такие дикие мысли, ведь известно же, что беременность – не самый приятный процесс: тошнота, бессонница, переменчивость настроения, отечность и тому подобные «радости». К тому же затем следует нечто ужасное, имя чему – роды, которые сопровождаются оглушающей болью, кровотечениями. Так что поблагодарим еще раз того, кто придумал использовать эти чудесные, нет, замечательные аппараты для решения проблемы продолжения рода.
Удостоверившись, что все работает исправно, я отправилась спать в подсобку, на жесткую (спать на мягком – вредно для позвоночника) постель, которая стояла здесь специально для ночных дежурных. Я долго ворочалась, пытаясь принять наиболее удобную позу для сна, и все мысленно посмеивалась над древними людьми. И, наконец, провалилась в сон.
Проснувшись на следующее утро, я опять обошла оборудование. Ничего не изменилось, все работало исправно. Взгрустнув, что весь вчерашний день я могла с таким же успехом гулять на празднике, я отправилась домой, уступив место уже вернувшемуся с площади сегодняшнему дежурному.
Дома, приняв душ и позавтракав, я почувствовала прилив сил и решила немного прогуляться с Эльфи, которая должна была уже вернуться. Поскольку никакого средства связи, кроме громкоговорителей, у нас не существовало (от устройств, которые древние люди раньше использовали, идет разрушающее мозг излучение), я пошла к ней в ее пятый женский дом. Назвав вахтерше имя Эльфи (120/31/3194), я стала дожидаться, пока она спустится.
Глава 4
Вышедшая через 10 минут Эльфи выглядела как-то странно. У нее покраснели и опухли глаза, и она почему-то периодически чихала.
- Что случилось? – спросила я после приветствия. – Что с тобой?
- Не знаю, что-то чувствую себя неважно, - ответила она. Говорила она как-то странно, в нос. – Вчера было так холодно, все никак заснуть не могла, а сегодня проснулась – горло болит, нос заложен.
- Ты что, заболела? – охнула я. С больными у нас не церемонились: раз – укольчик, и все – ты уже отработанный материал. Это древние почему-то долго кого-то лечили, все пытались вытащить с того света, а у нас все просто и быстро. Милосердно.
- Типун тебе на язык, нет, конечно, - испугалась она. – Просто перемерзла, наверно. Завтра пройдет.
Видя ее состояние, я отложила прогулку на потом и предложила просто посидеть в холле.
- Ну что там было вчера? – сразу перешла я к делу. – Давай рассказывай, не томи, интересно же.
- Это было потрясающе, - начала она. – Никогда подобного не видела. Нам показывали что-то вроде трансляции, ну как обычно нам показывают во время официальной части в реальном времени на проекторах, только в этот раз изображение было объемным и таким большим, что, хотя его показывали на сцене, его можно было увидеть с любой точки на площади. К тому же оно показывало и рассказывало историю Кростема от его основания до современности, причем, по-моему, и Азу с Колином со мной согласны, что его записали раньше. Представляешь?
- Черт, как бы я хотела быть там. Что еще? – не унималась я.
- От нашего округа избрали 31/31/3184, если ты обращала внимание, он работает в Питомнике, в лаборатории питания. Азу и Колин с нам знакомы, говорят, славный малый. Главой правительства избран представитель 26 округа, там от них 29-летняя женщина.
- А потом что? - отмахнулась я от этих новостей. Мне хоть и было приятно знать, что в этом году в правительство входит мой сотрудник, но по причине недостаточно близкого нашего знакомства эти новости не вызывали у меня особого восторга.
- Ну а потом, как обычно – танцы, общение и так до фейерверка. С фейерверком правительство, конечно, расстаралось. Полчаса в небе разыгрывалось действо, которое изображало все, чего достиг Кростем за 250 лет существования. В общем, ничего особенного, - закончила она. Я знала, что наверняка этот праздник был лучшим из всего, что видела Эльфи, просто ее врожденная и такая трогательная доброта не позволила ей высказать все свои впечатления. Она не хотела меня лишний раз расстраивать, поэтому умышленно уменьшала величие и красоту всего произошедшего вчера.
- Слушай, я, наверно, пойду к себе, а ты не выходи сегодня никуда, отдыхай, - сказала ей я, приятно польщенная ее вниманием к моим переживаниям.
- Я даже при большом желании никуда не пойду, что-то мне сильно нехорошо стало, - прогундосила она в ответ.
Поцеловав ее в щеку, я развернулась и пошла вдоль улицы, где народ потихоньку начинал собираться на продолжение праздника. Я так глубоко задумалась о состоянии Эльфи, что не сразу услышала, как меня окликнули Азу и Колин.
- Привет, солнышко, - сказал Азу, когда они, наконец, догнали меня. За все время нашего общения я привыкла к его этому обращению, и оно не вызывало у меня былого смущения.
- Привет, Кинни, - проорал Колин. Он никогда не разговаривал, он всегда кричал – такая у него была манера общения. – Как вчера отдежурила?
- Только не надо о наболевшем, - скривилась я. – Знаешь, как мне вчера скучно было, чуть не загнулась там, в Питомнике, одна.
- Ну, не надо, так не будем, - дружелюбно пробасил тот в ответ. – Идем гулять с нами. А где Эльфи? Я думал, что ты с ней будешь, как обычно.
- Эльфи промерзла вчера, и сегодня дома будет лежать, чтобы не заболеть, - сообщила я.
- Ну и правильно, - согласился Азу. – Еще заболеть ей не хватало.
Мы отправились к парку, который находился чуть в стороне от центра. Там всегда было тихо и спокойно. Меня снедало беспокойство за Эльфи. А если она все-таки заболела, а не просто перемерзла? В таком случае я, наверно, могла от нее заразиться, а мне не хотелось умирать. Тем более, сейчас, когда мне выдался шанс увидеть другие округи, ведь я наверняка буду ехать мимо них, когда отправлюсь на научную конференцию.
Азу и Колин, которым все не удавалось втянуть меня в разговор, наконец, оставили свои попытки вытянуть из меня хоть слово и разговаривали о чем-то своем. А я смотрела на низко плывущие, мохнатые тучи и отвлеченно думала, выпадет ли сегодня снег. Зимы у нас были в основном теплые, снег выпадал только пару раз на моей памяти. У меня складывалось такое впечатление, что в этом году зима решила показать, что она все-таки на что-то способна. Вчера действительно было очень холодно – дул сильный и холодный ветер, который гнал по улице остатки опавшей осенью листвы, а сегодня ветер стих, и воздух как-то сгустился, стал тягучим и тяжелым, будто перед майской грозой. Сегодня была не такая низкая температура на улице, но это с избытком компенсировалось повышенной влажностью, что не делало приятным пребывание на свежем воздухе. Вдруг я отчаянно загадала, что если сегодня все же пойдет снег, все образуется.
- Мальчики, я, наверно, пойду, а то уже продрогла до костей, - сказала я Азу и Колину, поднимаясь со скамейки.
- Ну ладно, до завтра, - ответил мне за двоих Азу.
Я быстро пошла, практически побежала в направлении своего дома, ведь за всеми своими размышлениями и не заметила, что действительно замерзла. Уже поднимаясь по парадной лестнице, я ощутила на своей щеке холодное прикосновение первой снежинки. Улыбаясь, я поднялась наверх в спальню, с целью скоротать вечер за чтением.
Глава 5
На следующее утро, выглянув в окно, я увидела, что земля сплошь покрыта снегом, который искрился и даже как-то радостно сверкал на солнце. Сразу приободрившись, я отправилась выполнять всю обязательную утреннюю процедуру – душ, чистка зубов, пробежка на стадионе, который специально расчистили от снега. На улице стоял легкий поскрипывающий морозец, бежать было приятно и легко от этой особенной зимней свежести. Я бы могла вечно так бегать, но подошло время завтрака. Подсев за столик к Птенчику, я завела разговор о прошедшем празднике. От Птенчика, которой чужда была забота о моих чувствах и которую просто переполняли эмоции, я смогла узнать множество подробностей того, что происходило на площади. Она вывалила мне все – от того, как она ехала в солнобусе, и вплоть до того момента, когда, укутавшись поплотнее в теплонепроницаемый спальный мешок, уснула. Весь этот рассказ сопровождался такой бурной жестикуляцией, что я даже побоялась, как бы она не задела кого-то из соседей или не опрокинула стакан с водой. К счастью, все обошлось, и я отправилась к выходу, чтобы пойти на работу.
Когда я пришла на работу, меня ожидал сюрприз. Эльфи нигде не было. Сегодня она – неслыханное в Кростеме дело – не явилась на работу.
Беспокойство, вызванное отсутствием Эльфи, усиливалось с каждой минутой, проведенной в лаборатории, и выполняемая мной там рутинная работа, вроде мытья пробирок или наблюдения за протеканием деления оплодотворенных яйцеклеток, не могла успокоить меня. Поэтому ко времени обеда моя голова была взорваться от всяких неприятных предчувствий.
В общем зале за нашим столиком сидели только Колин и Азу (Криста и Мира уже давно обедали за другим столиком). Они сидели молча, и в какой-то момент между тем, когда я уже села за столик, и тем, когда я только увидела их, в моей голове все встало на свои места. Эльфи больше нет. Ей сделали укол.
- Когда? – только и выдохнула я.
- Сегодня к нашему приходу, ты же знаешь, отработанный материал принимается к переработке только до 10.00, она уже была здесь, - выдавил Азу.
- Вы уже…? – задала я самый важный для меня на данный момент вопрос.
- Нет, - ответил мне Колин. Даже он как-то притих и разговаривал практически шепотом. – Мы решили, ты захочешь ее увидеть.
Я кивнула. Вообще что-то странное было в этой ситуации. Не только то, что шестнадцатилетняя девчонка умерла. Это было уже привычно. К смерти в Кростеме относились как к неминуемой и обязательной части жизни – спокойно и в некоторой степени равнодушно. У нас по закону люди не живут дольше 30-ти лет. Зачем, ведь дальше – старческие болезни, да и вообще – так сказать, «дорогу молодым». За всю жизнь я видела сотни смертей, и ни одна из них не вызывала у меня таких эмоций. У нас нет понятия «семья», нет «родителей», нет «возлюбленных». Каждый из нас приходит одиноким в этот мир, проживает свой срок, попутно обзаводясь знакомыми и друзьями, и все же почти каждый уходит из жизни таким же, как и пришел - одиноким. Впервые чья-то смерть задела какую-то часть моей души. Я задалась вопросом, это ли сосущее под ложечкой чувство принуждало древних людей хоронить своих погибших, и если да, то норма это или отклонение. Всегда ли человек должен чувствовать это при гибели своего сородича, или все же нет?
После обеда я отправилась в лабораторию питания вместе с Азу и Колином. В морозильной камере под номером 11 лежала она. Казалось, она вовсе не умерла, просто прилегла отдохнуть после тяжелого дня, таким умиротворенным было ее милое личико. На минуту боль где-то в районе груди стала практически непереносимой, стало тяжело дышать, а руки сжались в кулаки до такого состояния, что побелели костяшки. Некоторое время я пыталась смириться с мыслью, что ее больше нет, что ее хрипловатый смех никогда не коснется моего слуха, а маленькая холодная ручка - моей руки. Получалось как-то не очень. Не могла я понять, что она умерла, не могла принять я этого неоспоримого факта. Как-то неловко оттого, что ноги внезапно стали ватными и какими-то чужими, я подошла к ней и запечатлела поцелуй на ее холодной щеке. Резко отвернувшись и ничего не сказав Азу и Колину, я вышла из лаборатории.
Весь оставшийся день я пыталась выбраться из пустоты, образовавшейся в той части моей души, которую когда-то – о, как давно это было – занимала Эльфи. Теперь эта пустота пожирала меня изнутри, и я ни на чем не могла сосредоточиться. Равнодушно прослушав сообщение об окончании рабочей смены, я поплелась домой.
Через 5 минут после того, как я вышла из Питомника, меня догнал Азу. Мне не хотелось разговаривать, и он, казалось, понял это. Мы просто шли вдоль заметенной снегом улицы и молчали, и так уютно и даже как-то правильно было делить молчание с ним. Он взял меня за руку, и моя онемевшая рука потихоньку отогревалась в его большой и теплой ладони. Азу опять провел меня домой (проводил он меня домой только раз до этого – в первый день работы) и на прощание как-то неуклюже обнял меня. Даже не обнял – просто сгреб меня в охапку и немного приподнял над землей. От этого непривычного проявления нежности меня на какой-то миг пробрало дрожью, и я, наконец, сумела найти силы, чтобы поднять взгляд от земли и посмотреть в его глаза.
- Не грусти, - прошептал он. – Помни – жизнь продолжается.
Азу отпустил меня, и ничего не ответив ему, вошла внутрь дома. Как объяснить ему, ведь он не был так близок с Эльфи, как я, что мир внезапно как будто перевернулся с ног на голову, и он уже никогда не будет таким же, как прежде – простым и понятным? Если бы мне кто-то раньше сказал, что смерть сотрудницы станет апокалипсисом моего внутреннего умиротворения, я бы рассмеялась. Я же всегда была трезвомыслящей и рациональной. Всегда была материалисткой. Мне никогда не казалось, что у человека есть душа, что между некоторыми людьми существует какая-то непонятно откуда взявшаяся связь, из-за которой практически незнакомый тебе человек в считанные минуты становится незаменимым для тебя.
Пробежка. Считаю шаги, которые мне еще надо сделать. Ужин. Привычные таблетки (а, может, это Эльфи?). Спальня. Кровать. Потолок в стерильно белой штукатурке. Трещина от угла потолка к его центру. Полчаса до отбоя. Душ. Холодная жесткая постель. Провал.
Мы – я, Азу, Колин, Птенчик, рыжий лаборант из плацентариума – сидим возле костра. У каждого в руке большой кусок мяса, от которого тот откусывает. Белые ровные зубы вгрызаются в сочную мякоть. Слышится скрип жующих челюстей. Мы едим Эльфи.
Пробуждение. Холодный пот. Бессонница. Холодное мрачное утро. Решение.
Глава 6
Сегодня утром все стало на свои места. За бессонную ночь мое мышление каким-то образом перестроилось, все лишнее, тщательно собранное, годами бережно оберегаемое испарилось. Осталось только новая я. У меня пока только хребет, мышцами нового мировоззрения я обзаведусь несколько позже, также постепенно, как я становилась рациональной и практичной. Не знаю, что из этого получится, но, по-моему, как раз практичности новой мне будет кардинально недоставать.
День начинается как обычно, с ежедневного ритуала пробуждения. Завтрак. У меня настолько поднялось настроение, что я даже мило общаюсь с Птенчиком, от которой несколько отдалилась за последние полгода. Разговор ни о чем – стандартная программа для не очень близких приятелей – погода, ее учеба, моя работа. Она спрашивает, почему я вчера была как будто сама не своя. Я отвечаю, что все дело, наверно, в магнитных бурях, или во вспышках на солнце, или еще в какой-то ерунде. Ничего особенного – обычное дело.
После завтрака я выхожу из дома, захватив с собой только бутыль воды. У меня нет больше ничего, кроме одежды, что на мне. У нас нет частной собственности. А если бы и была – что бы я могла с собой захватить? Еще одежды? Книги? Все это не имеет никакой ценности, если за границами государства тебя ожидает, скорее всего, только смерть. Я это отлично сознаю, но не могу остаться здесь. Продолжая жить в Кростеме, я рискую съесть на обед, завтрак или ужин свою лучшую подругу. Покинув его, я могу найти то место, где обрету душевный покой.
У дверей (как? зачем?) меня ожидает Азу. Он решил зайти за мной, чтобы вместе пойти в Питомник. Ну уж нет, туда я больше – ни ногой.
- Привет, Кинни, - ого, видимо его испугало решительное выражение моего лица.
- Привет, мой милый великан, - поддразниваю я его. – Привет и пока, - добавляю чуть позже.
- Ты идешь на работу? - не понимает он.
- Нет, не иду, - отвечаю я. – Не сегодня. И никогда. Я ухожу.
- Куда? Там же нет ничего,- пытается он меня образумить. – Ты же там умрешь от голода меньше чем за неделю. А если и не умрешь, станешь добычей диких зверей. Или просто упадешь, сломаешь ногу, и так и будешь лежать и звать на помощь, и никто не придет – нет же там никого, - это он так про ногу пошутить решил. Но сегодня меня ничем не проймешь.
- Ну, я так и сделаю, все как ты напророчил. Тебе-то какое дело? – мой ответный укол. Знаю, что не должна, однако новой мне почему-то приятно его подкалывать.
- Ну… тогда я пойду с тобой, - вот этого я действительно не ожидала. Неужели он серьезно?
- Ладно, Азу, пошутили и хватит. Иди в свою лабораторию и перерабатывай людей в еду, - я так и сказала – людей. Не отработанный материал. Иногда замена одного слова на другое (пусть даже синонимичное) может перевернуть значение фразы на 180 градусов.
- Что я слышу? Укор? Ты-то сама на себя посмотри. Как есть людей, с которыми ты не знакома, так все нормально, но если вдруг это заденет лично тебя – так все плохие, и все неправильно, и даже небо вдруг стало желтое в фиолетовую крапинку, - опять шутит. Но ведь правду говорит. Однако меня новую так просто не возьмешь – что тут такого, все люди одинаковы. Я не хочу его слушать и пытаюсь от него оторваться, а он меж тем все идет рядом со мной. Не сторону Питомника. К границе.
- Ты серьезно со мной решил пойти? – зло кидаю я ему.
- Да, серьезно. Спасу тебя от смерти в результате сломанной ноги,- тут я не выдерживаю и начинаю дико, как полоумная хохотать. Люди, идущие на работу оборачиваются на меня. Азу подхватывает, и вот уже мы вдвоем смеемся: в глазах слезы, живот сводит, а воздуха не хватает.
Так мы, пошатываясь от смеха, подходим к границе. Воображение древних людей при слове «граница», наверно, нарисовало бы забор с колючей проволокой под током. Или просто семиметровую полметра в толщину монолитную стену. Однако у нас в Кростеме никого не держат насильно. Если что-то не устраивает – уходи, лаборантам меньше работы будет. У нас нет никакой стены, которая воздвигнута для «того, чтобы охранять нашу маленькую идиллию». Граница в представлении каждого их жителей Кростема - просто условная черта, как горизонт, за которой уже нет зданий, и находится только дикий лес и бесконечные поля, необработанные человеком.
Шаг – и все. Ты больше не в Кростеме. Ты абсолютно свободен, и бездомен, и еще может быть, в какой-то степени по-настоящему жив. Всего лишь шаг, а кажется что воздух стал совершенно другим. Опьяняющим. Вкусным. Мягким. И еще, откуда ни возьмись – целый шквал всевозможных незнакомых моему уху звуков. Шелест листьев, опавших осенью и каким-то образом избежавших захоронения в ледяных объятиях снега, поскрипывание старых деревьев, голых, как новорожденный младенец, крик какой-то (почему она еще здесь? почему не улетела туда, где тепло?) птицы. Несколько минут мы просто стоим, осознавая все величие данного момента. Немного обидно становится из-за того, что мы могли прожить свои недолгие 30 лет, так и не познав этого ощущения.
- Ну что, пошли? – первым нарушает молчание Азу. Мужчины. Никакой деликатности. Никакого чувства прекрасного.
- Да, идем, - ответила ему я, и мы вскоре скрылись под сенью умершего на зиму леса.
Глава 7
Где-то через 2 часа ходьбы (если можно так выразиться, скорее этот способ передвижения можно назвать ковылянием) по сугробам меня начинает беспокоить мысль, что зима – все-таки не самое лучшее время для длительного путешествия. Но почему-то эти мысли не вызывают никаких неприятных эмоций.
То и дело я или Азу, заваливаемся в снег, не сумев вовремя вытащить ногу из сугроба и уже оторвав предыдущую для того, чтобы сделать еще один шаг. Другой в это время просто начинает смеяться, никак не помогая упавшему выбраться из сугроба. Нам весело. Нам легко. У нас одна только неизвестность впереди. И это замечательно, учитывая четкую подчиненность нашей жизни расписанию вплоть до этого момента. Мы смеемся и наш смех как-то странно звучит в непривычном к таким звукам лесу. То и дело мы замечаем пушистый белый хвост какого-то животного, которое неустанно перепрыгивает с ветки на ветку (интересно, его мясо можно есть?). Иногда мы замечаем странные зеленые деревья, и вместо листьев у них – мягкие неострые иголки. Время от времени останавливаемся на привал – просто сидим на вывороченных ветром деревьях и болтаем. Во время привала мы едим снег, чтобы утолить жажду (моя бутыль с водой может еще пригодиться, зачем использовать ее, когда вокруг бесконечное количество замерзшей воды?).
Азу рассказывает мне о своем детстве, о том, как не принимали его дети в детском доме и школе из-за его непривычной для жителей 31-го округа внешности. Мы опять смеемся, когда он начинает рассказывать о тех пакостях, которые он делал особо нетерпимым детям – об обмазывании зубной пастой (наша зубная паста при попадании на кожу оставляет неприятные красные пятна), о приклеивании обуви к полу, и еще много разного. К концу его пребывания в детском доме он даже добился некоторого авторитета среди детей. В школе пришлось начинать все с начала, только открытая неприязнь одноклассников улеглась быстрее – Азу начал быстро расти и развиваться, и вскоре он стал самым высоким и мощным в классе. Он никогда не пытался стать одним из толпы. Он никогда не скрывал, что он умнее многих, но из-за его габаритов никто не посмел его задирать, что неминуемо произошло бы, будь он размером таким же, как и все его одноклассники. Азу с самого начала решил, что не хочет провести жизнь, работая на грязной работе – электриком, или слесарем, или, не дай Бог, уборщиком. Он с самого начала решил, что пойдет в Питомник, и будет пытаться попасть в правительство.
- Ты знаешь, - доверительно сообщил он мне, - у меня такое впечатление, что я знаю, как сделать жизнь в Кростеме еще лучше. Мне кажется, я смог бы что-то изменить.
Он немного огорчился, вспомнив о том, что теперь эта цель недостижима, как звезды на небе.
Я попыталась его отвлечь от невеселых дум, поведав все о себе. Я, в отличие от него, никогда ничем не выделялась. И не потому, что у меня не было никаких особых талантов, просто я не видела смысла показывать это всем и каждому. У меня было обычное детство – никаких эксцессов, никаких проделок и 2 подруги – Птенчик и Рокси. Рокси была старше, и она взяла нас к себе под крыло. Я немного опечалилась тем фактом, что, возможно, никогда их больше не увижу. После детского дома – школа, где мне так и не суждено было завести друзей. Меня никто не обижал, просто я держалась как-то в стороне от одноклассников. Не то, чтобы мне очень хотелось общения, но по какой-то причине я не могла подружиться с кем-нибудь, мне просто хватало общения с книгами, которых я в школе прочитала уйму. С самого детства я впитывала знания как губка, и поэтому мне не составило большого труда попасть в Питомник. В принципе, мне было все равно, куда идти работать, лишь бы это не было связано с общением с детьми – например, мне некоторое время в страшном сне снилось, что я работаю нянечкой в детском доме, или учителем в школе. Я бы вполне довольствовалась работой на швейной фабрике, к примеру. Но когда меня определили в Питомник, во мне, конечно же, взыграла спрятанная доселе гордость. Мне сразу же захотелось доказать, что я чего-то стою. Отсюда и мои старания в области улучшения процесса оплодотворения.
Мне не было неловко рассказывать это Азу, и он вовсе не стеснялся своей откровенности. Это было так естественно, будто мы знаем друг друга всю жизнь и еще немного сверх этого. Мы теперь были неразрывно связаны. Мы остались совсем одни в этом холодном и не слишком уж гостеприимном мире.
Таким образом – в ходьбе и регулярных привалах – прошло часов восемь, и день незаметно стал клониться к вечеру. Пора было устраиваться на ночлег. Тут мы столкнулись с первыми проблемами. Мы сразу согласились, что спать под открытым небом не имеет смысла – во-первых, все-таки зима на дворе, а во-вторых, ни я, ни Азу не желали быть съеденными дикими животными в первую же ночь. И в этом месте наши мнения разошлись: я предлагала найти какое-нибудь надежное дерево и спать на нем, а Азу заявил, что он сможет построить некоторое подобие халабуды из веток.
Мы так яростно спорили, что не заметили, как вышли на небольшую полянку, в центре которой – о, чудо, - находился остов какого-то маленького строения. Стены наполовину уходили в землю, крыши у этого «домика» не было, а на месте дверей и окон зияли неопрятные дыры. И все-таки это – лучшее, из того, что могло нам представиться, поэтому мы начали собирать ветки с целью подлатать «домик», чтобы свести риск обморожения при ночевке в нем к минимуму. Вместо крыши мы постелили ветви того странного вечнозеленого дерева, от чего внутри домика стало приятно пахнуть, найдя немного в отдалении каменные глыбы, из которых, видимо, когда-то было сооружено еще одно строение, мы заложили ими оконные проемы. Азу сумел при помощи острого камня каким-то образом соорудить нечто из особо крупной ветки, и это заменило нам лопату. С ее помощью мы выгребли снег и частично землю из нашего нового пристанища, что позволило стоять там в полный рост даже Азу (первоначально ему приходилось пригибаться, чтобы не зацепить потолок). Пол мы тоже покрыли такими же ветками, как и крышу, а в центре домика вырыли ямку, где (надежда умирает последней) мы хотели развести небольшой костер. После этого мы отправились глубже в лес: я собирала хворост для костра, а Азу искал подходящее бревно, которое смогло бы заменить нам дверь. Наши поиски увенчались успехом – я даже умудрилась найти два камешка, при помощи которых надеялась добыть огонь.
Наконец, мы уселись на пол вокруг сооруженной основы для костра. Еще час нам потребовался, чтобы развести огонь – и дело не только в том, что мы за всю свою жизнь видели огонь от силы пару раз, и ни разу его до этого не разводили, вдобавок ко всему сырой от снега хворост долго и упорно не хотел разгораться. Совместными усилиями нам все же удалось разжечь наш неумелый костерок, который уютно осветил наше укрытие и начал согревать наши промерзшие и уставшие после такого тяжелого дня тела.
Захотелось есть. Таблеток протеина у нас не было – Азу вообще не предполагал, куда его занесет к концу дня, а я не захотела брать ничего из моей прошлой жизни. Теперь я об этом жалела.
- Как ты думаешь, эти растения съедобны? – спросил Азу, указав на все те же ветки, – Или нам правду рассказывали о том, что совершенно нет ничего съедобного, кроме наших сородичей?
- Не знаю, - ответила я. – Мне кажется, что в Кростеме никто не знает ответа на этот вопрос – все просто по инерции следуют правилам. Подумай сам – ведь не осталось живых свидетелей голода, да и мертвых, впрочем, тоже не осталось. В любом случае, по-моему, не будет ничего страшного, если мы съедим по пять иголочек. Если по прошествии получаса не умрем, и желудок воспримет их нормально, значит, их можно есть.
Так мы и сделали. Вначале мы пытались проглотить их целиком, как пили до этого наши таблетки, но у нас ничего не получилось – иголки только больно царапали гланды и нёбо. Потом мы все-таки догадались их разжевать. Тут нас ожидало новое потрясение – оказывается, у них есть вкус. Нам никогда до этого не доводилось пробовать что-то на вкус: таблетки и вода – основа нашего рациона – его, конечно не имели. Вкус был интересным – свежий, чуть горьковатый, но все же приятный. Пять иголок, конечно, никак не могли утолить голода. Точнее сказать, наши желудки на некоторое время почувствовали себя полными (мы ведь всю жизнь питались только маленькими таблетками), но уже через 10 минут проснулся зверский аппетит. Выждав положенное время, мы наелись до тошноты – Азу сказал, что это нормально, желудок должен теперь растянуться, ведь в иголках (хвое, вдруг вспомнила я слово из когда-то прочитанной мною книги) не настолько концентрированы питательные вещества, как в таблетках.
Насытившись, мы еще некоторое время сидели молча. Наконец, я нарушила молчание:
- Слушай, а почему ты пришел к моему дому? Ведь для того, чтобы перехватить меня на выходе, тебе пришлось всю дорогу бежать.
- Ты была такая странная вчера, - ответил он. Вчера? Это было только вчера? Такое впечатление, что прошли годы. – Мне хотелось как-то поддержать тебя, я же видел, у меня не получилось это сделать вчера.
- Спасибо, - прошептала я смущенно, и мы опять надолго замолчали.
Я прокручивала в голове все события последних трех дней. Возвращение больной Эльфи. Погода, которая обманула меня. Смерть моей лучшей подруги. Боль прощания с ней в лаборатории питания, где через некоторое время ее должны были переработать. Мой самый ужасный кошмар. Побег. Блуждание по зимнему лесу. Внезапно я почувствовала руки Азу, нежно обнимающие меня за плечи. До этого момента я не понимала, что плачу, что крупные, теплые слезы скатываются по моим щекам и падают мне на колени. Я совсем не смутилась от того, что он видит, как я плачу. Между нами теперь не могло быть никаких тайн. Я просто уткнулась носом ему в грудь и плакала до тех пор, пока бурный поток моих слез естественным образом не пересох. После этого, подняв к нему лицо (его лицо было так близко, и ласковые глаза, казалась, поглотили меня целиком) я задала крайне важный для меня вопрос:
- Азу, почему ты пошел со мной? Почему не отправился на работу? У тебя же были такие планы, и ты обменял их на ночлег в какой-то халупе в гуще леса и неуверенность в том, доживешь ли ты до конца следующего дня.
- Я сам не знаю, почему так произошло, - ответил мне он. И, немного подумав, добавил почти шепотом: - Мне на какое-то мгновение показалось, что отпускать тебя одну неправильно, что, отпустив тебя, я потеряю что-то важное.
Наше дыхание смешалось, и по моему телу отчего-то пробежала непонятная дрожь. Я чувствовала тепло его большого тела и из меня постепенно выходила тоска, охватившая меня после смерти Эльфи. Я на мгновение забыла все свои убеждения, и мне показалось правильным, и даже в какой-то мере необходимым, прижаться своими губами к его губам (поцелуй, еще одно слово из моих книг). Наш поцелуй длился всего мгновение, но, казалось, что за это время успели промелькнуть годы, века, смениться эпохи. Как только поцелуй прекратился, сразу нахлынули неловкость и смущение. «Он - после операции, он просто утешает тебя, а ты тут не пойми что творишь», - начала выговаривать я сама себе, а вслух лишь выпалила:
- Извини. Устала. Не знаю, что нашло. Больше не повторится, - скороговоркой, невнятно, тихо. И уже спокойнее: - Спокойной ночи.
Я отвернулась от него, забилась в угол.
- Спокойной ночи, - ответил он и расположился на ночевку у противоположной стены – я слышала, как он возился, устраиваясь поудобнее.
В его тоне не было ни грамма удивления. Видимо только я пережила за один миг целые эры. Видимо, он не разделил моих чувств. «Конечно, не разделил,- голос разума, - он же после операции». И тут я резко провалилась в сон.
Глава 8
Проснувшись утром, мы пришли к выводу, что не имеет смысла покидать наше убежище до тех пор, пока не сойдет снег. Невозможно было себе представить, что нам еще раз улыбнется удача, и мы найдем пристанище лучше, по крайней мере, в ближайшее время.
Поэтому весь следующий день, и день после, и еще дней пять после этого мы целиком посвятили обустройству нашего быта, в чем достигли значительного прогресса. Мы, привыкшие бездумно потреблять те блага, которые предоставляла нам жизнь в Кростеме, всего за какую-то неделю научились создавать из подручных материалов то, что могло сослужить нам добрую службу. Поначалу даже казалось, что сама судьба нам благоволит, помогая в нелегком деле обучения ведению домашнего хозяйства. Азу нашел в груде земли, которую мы усердно выгребли из домика, старое ржавое лезвие ножа, которое наточил и отчистил. С помощью него он научился охотиться на тех маленьких пушистых зверьков, которые, без сомнения, гораздо лучше хвои утоляли наш голод. Наши организмы тоже постепенно привыкали к переменам в нашем образе жизни. Если поначалу нам приходилось есть чуть ли не каждый час (из-за маленького объема желудков), постепенно мы перешли к привычному трехразовому питанию. Мы научились быстро разводить огонь, сумели создать из шкурок животных подобия постелей. В общем, за неделю мы научились тому, что необходимо знать для выживания в условиях, когда все приходится делать самостоятельно.
Наше общение никак не изменилось после того прискорбного случая, когда мои не укрощенные инстинкты на мгновение взяли верх над здравым смыслом. Азу, видимо, это было абсолютно безразлично (еще бы, после того, как ему пустили ток через ту область головного мозга, которая отвечает за репродуктивную функцию организма), а я просто предпочла сделать вид, что этого вообще не было. Мы все так же весело болтали обо все на свете: о погоде, о книгах, о знакомых, которых оставили в Кростеме. Мы все так же поддразнивали друг друга и все так же громко смеялись, распугивая всех животных в округе. Часто, когда наши привычные к ежедневным нагрузкам организмы требовали каких-нибудь активных действий, мы носились по лесу, обкидывая друг друга снежками, и эти игры постоянно заканчивались борьбой в снегу. Конечно, в борьбе выигрывал он (куда мне до его габаритов?), и он победно прижимал меня спиной к земле, а его ухмыляющееся лицо было в нескольких сантиметрах от моего. В такие моменты по моему телу пробегала волна какого-то непонятного, но такого приятного ощущения, но я научилась скрывать от него (да и частенько от себя тоже) свою реакцию за попытками выбраться из-под его туши, пока он заливался победным хохотом.
Но самое странное заключалось в том, что по моим ощущениям я была абсолютно счастлива. Мне было легко делить с Азу общий быт, это не вызывало никакого отторжения. Я, привыкшая думать, что совместный с мужчиной быт – самое страшное, что может случиться в жизни женщины, кажется, начинала уверяться в обратном. Поспешные выводы тоже не очень хотелось делать, ведь раньше я часто находила подтверждение того, что сосуществование двух особей разных полов поначалу не составляло большого труда, лишь позже начинались проблемы. Однако почему-то мне также было приятно практически каждое мгновение видеть его в конце недели, как и в день побега.
Сегодня мы с Азу отправились на охоту. Это довольно долгий и трудоемкий процесс, ведь в нашем распоряжении только одно лезвие от ножа и камни, а зверьки довольно шустрые, и требовалась немалая смекалка и сноровка, чтобы добыть себе ужин. Как назло, сколько мы ни углублялись в лес, в дуплах столетних деревьев все никак не появлялась любопытная мордочка нужного нам зверька. Да и весь лес, казалось, притаился и как-то затих. А мы все дальше и дальше отходили от нашего домика, не подозревая подвоха.
Все произошло мгновенно. Вот секунду назад Азу шел рядом, чуть впереди меня, и вот, дуновение ветерка, и он лежит на белоснежном снегу, который постепенно окрашивается красным. Алое пятно все растекается и растекается по снегу, и я понимаю, что произошло, только когда оно достигает подошв моих сапог. Я оглядываюсь по сторонам в поисках того, что поранило моего единственного и самого лучшего товарища, и вижу, как справа от меня мелькает удаляющаяся мохнатая спина. Видимо, это существо, что бы это ни было, не собиралось причинять вред Азу, тот просто оказался у него на пути. На границе моей видимости оно останавливается и оборачивается на нас. Я вижу, что по своему строению этот зверь очень похож на человека, только очень уж мохнатый. К тому же его глаза…они ярко-желтые, прямо светятся в глубине леса, и я даже с такого расстояния могу видеть, что зрачки у него – горизонтальные прямые, соединяющие противоположные точки радужки. Шок, вызванный увиденным мною, прорывает тот ступор, в котором я находилась. Я начинаю кричать. Нет, не просто кричать, и даже не дико орать. Я начинаю вопить так, как наши предки, наверно, вопили, отпугивая диких зверей от своих жилищ. Существо, которое, казалось, еще мгновение назад собиралось вернуться, разворачивается и убегает дальше в лес, видимо, испугавшись моего крика. А я все стою и ору.
Спустя, наверно, минут 15 (хотя в тот день, как я поняла позже, мне никак не удавалось следить за хронометражем) ко мне вернулся мой, никогда не изменявший мне до этого момента, разум. Я ринулась на помощь Азу. Я не хотела думать о том, что будет со мной, если я опоздала и ничем уже помочь ему не смогу. Нащупав у него пульс и проведя медицинский осмотр в рамках моих знаний биологии, я поняла, что повреждения его не столь ужасны, как могло бы показаться на первый взгляд. Единственное видимое повреждение – три глубоких царапины, пересекавшие его правую щеку и висок (наверно, эти царапины – след от когтей того существа). К тому же наверно, когда он падал, ударился головой об подледеневший снег, что, вполне вероятно, вызвало сотрясение мозга, потому что он все никак не мог очнуться. Что я только ни делала – обтирала его снегом, пинала (я знаю, это не совсем гуманный способ, но я была в отчаянии), а он все не просыпался. В итоге я потащила его к домику сама.
Поскольку во время неудавшейся охоты мы отошли довольно далеко от дома, пока я дотащила Азу, я совершенно выбилась из сил. Я уложила его на его постель из шкурок, и, накрыв его таким же покрывалом, приступила к обработке жутких царапин, исполосовавших правую половину его лица. Я оттерла запекшуюся кровь растопленным снегом – в этом и заключалась вся моя «обработка», ведь у меня не было ничего другого под рукой, никаких лекарств. Азу глубоко дышал, будто спит, и это подействовало на меня настолько успокаивающе, что я, даже не поев, улеглась на свою постель и тоже уснула.
Глава 9
Всю следующую неделю Азу не приходил в сознание. Несколько раз он бредил. Я не покидала его ни на минуту, питаясь только хвоей. От долгой бессонницы и нерегулярного питания я истощила свой организм, похудев килограмм на семь. Я беспокоилась не только о нем, но и том, что станет со мной, если я останусь одна в этом диком и не слишком гостеприимном лесу.
Наконец, спустя восемь дней после той неудачной охоты Азу открыл глаза. Он был очень слаб и не мог разговаривать. Я сразу же накормила его истолченной хвоей, после чего он опять уснул.
Дело пошло на поправку. Потихоньку я начала покидать наше убежище, чтобы охотиться за зверьками. Азу все также много спал, но промежутки его бодрствования становились все продолжительнее. Спустя еще неделю он достаточно окреп, чтобы встать на ноги, но все еще не мог говорить.
Не знаю, сколько времени мы бы так и прожили в изоляции от всего мира, если бы в один день я не услышала топот копыт возле нашего дома. Я выбежала на улицу и увидела трех всадниц на лошадях. Они, конечно, удивились, увидев издали, что обычно заброшенный дом вдруг приобрел обитаемый вид, и решили подъехать поближе.
-Здравствуйте, меня зовут Кинни, я здесь живу вместе с моим другом Азу. Он еще слишком слаб, чтобы выйти поздороваться, - представилась я, ведь мне ничего больше не оставалось.
- Здравствуй, Кинни. Я Кира, это – Неста и Лива, - представилась одна из незнакомок. Хотя у нее был немного другой выговор, очевидно, что мы разговаривали на разных диалектах одного языка, и я ее поняла. Кира была высокой стройной блондинкой с большими карими глазами. В отличие от нее Неста и Лива не отличались высоким ростом и были немного полноватыми. Наверно, они приходились родственниками друг другу – у обеих были кучерявые темные волосы до плеч и глаза глубокого зеленого цвета.
Между тем Кира продолжила:
- Вы откуда?
- Мы сбежали из Кростема и с тех пор живем здесь. Мы бы уже давно отправились дальше, если бы не сотрясение мозга, которое получил на охоте Азу, - начала объяснять я, после чего поведала о причинах, которые вынудили нас покинуть Кростем.
- Неужели вы едите себе подобных? Что за варварская страна, - нахмурилась Кира. Лива и Неста промолчали, но неодобрительно покачали головами.
- А вы откуда? – робко спросила я.
- Мы из Парема, - ответила Кира. – Это тут недалеко, в двух часах езды на лошадях. Чем ты занималась в Кростеме?
- Проблемой оплодотворения, - ответила я, решив, что лучше чуть преувеличить свою значимость, чтобы паремки решили взять нас с собой.
- Ну, тогда ты можешь быть полезной в Пареме, - сделала вывод Кира. - Собирайся, и поехали, сядешь на лошадь к Ливе.
- А Азу? – поинтересовалась я, начиная предчувствовать недоброе.
- Нам незачем еще один мужчина. Пусть остается, - вынесла вердикт Кира. – У нас в Пареме мужчины на совершенно другом уровне по сравнению с женщинами. Они менее ценны для нас.
Минуту я соображала, что же мне делать. Я не могла оставить еще не до конца оправившегося после сотрясения Азу одного в зимнем лесу. Внезапно мне пришло почерпнутое из книг решение. Если у них так ценятся женщины, значит, они не станут обижать представительниц этого пола.
- Я не могу его оставить. Он мой муж, и я жду ребенка от него, - выпалила я, цепляясь за надежду, что они проникнутся сочувствием ко мне.
Кира подозрительно на меня глянула.
- Ты же говорила, что он твой друг, - удивилась она.
Я не могла ничего ответить на это и стояла, опустив глаза. Внезапно в разговор вмешалась Неста:
– Так, может, они просто живут вместе, и фактически он является ей только «другом», - произнесла она нараспев. Складывалось впечатление, что ей было лень говорить. - Не огорчай несчастную девочку.
- Ладно, и его заберем, - немного подумав, согласилась Кира. – Только работать ему придется так же, как и всем остальным мужчинам. И еще вам придется официально оформить ваши отношения. Иди, буди своего ненаглядного, через десять минут отправляемся.
Я побежала в дом. Кое-как растолкав Азу, я шепотом объявила ему, что отныне мы – муж и жена, что я еще и жду ребенка. Несколько мгновений он смотрел на меня несколько ошалело, но потом все же смог собрать свои мысли и осознать сказанное мною. Быстро собрав свои небогатые пожитки, мы вышли из дома.
Паремки, как только увидели Азу, восхитились. Кира даже осмотрела его со всех сторон, похвалив меня за отличный выбор. Азу, видимо, был не в восторге от того, что его осматривают, будто товар на прилавке, я видела, как он сжал зубы. В итоге они решили, что я буду ехать вместе с Ливой, а Азу – вместе с Нестой. Неста просияла от этого решения, и мне сразу захотелось что-то сломать. Взобравшись на лошадей, мы тронулись в путь.
Уже через час я езды на лошади я прокляла того, кто придумал этот способ передвижения. Учитывая очевидную отсталость Парема в средствах передвижения, я ожидала увидеть небольшое поселение. Мои ожидания никоим образом не оправдались. По окончании пути предо мною престало настолько восхитительное зрелище, что делало всякое сравнение Парема с Кростемом явно не в пользу последнего.
Глава 10
В отличие от Кростема, разбитого на 52 округа, Парем являлся большим городом. Он представлял собой единое целостное скопление небоскребов, которые раньше строили древние люди, и которые мы не смогли построить в Кростеме – там здания не превышали пяти этажей. Небоскребы устремлялись ввысь, сверкая стеклом и металлом, что произвело на меня неизгладимое впечатление. По улицам сновали экипажи, запряженные лошадьми. Люди, в основном женщины, выглядели ухоженно и были очень красивы, каждая по-своему, что было непривычно для моего глаза, ведь у нас многие были похожи друг на друга. Они даже одевались по-разному, не то, что у нас – для всех одинакового цвета комбинезон, что для мужчин, что для женщин.
Пока мы ехали по улицам, я едва успевала поворачивать голову, стремясь разглядеть настолько много, насколько это возможно. Насколько я заметила, Азу тоже удивленно таращил глаза на все великолепие, окружавшее нас. И прохожие тоже таращились на нас – еще бы, двое заморышей в ободранных комбинезонах темного серого цвета. Малыши, держащиеся за руку их матерей, даже останавливались и показывали на нас крохотными пальчиками.
Не спорю, презрительное рассматривание паремцев несколько раздражало, и поэтому я была рада, когда мы, наконец, достигли главного здания Парема. То, что привезли нас именно туда, мне подсказало необычайная помпезность представшего перед нами здания.
- Это мэрия, - объяснила Кира. – Здесь ты должна будешь еще раз рассказать свою историю, после чего тебе назначат слушание в парламенте, на котором будет решаться, можно ли тебе и твоему «другу» остаться в Пареме, - она обращалась только ко мне. Казалось, Азу она вообще за человека не принимает.
Внутреннее убранство мэрии поражало великолепием – высокие сводчатые потолки, удивительные картины на стенах, различные скульптуры, которые невольно притягивали мой непривыкший к проявлениям роскоши взгляд. Пройдя через холл, мы вошли в комнату, где за письменным столом, заставленным всякими симпатичными безделушками, сидела еще одна представительница прекрасного пола. Она увлеченно подкрашивала свои длинные, квадратной формы, ногти темно-коричневым лаком, время от времени обращая внимание на монитор компьютера (я видела рисунки компьютера в учебниках – в Кростеме давно уже отказались от использования такой техники – все же вредное излучение). Кира объяснила ей – Дане, как я поняла из их разговора – кто мы, и та величественно прошествовала в кабинет, дверь которого находилась в дальнем конце комнаты. Выйдя, она сказала, что мы можем войти.
В кабинете нас ожидала еще одна женщина – на этот раз ей явно было больше пятидесяти лет. Ее седые волосы были собраны в строгий пучок, а лицо изборождено морщинами, но все равно она была прекрасна.
- Добрый день, и добро пожаловать в Парем, - произнесла она. – Меня зовут Нина, я представитель правительства по иностранным делам. Кто вы, я уже знаю. Если вам не сложно, расскажите поподробнее о себе – это будет в дальнейшем играть важную роль в том, разрешать ли вам остаться в Пареме.
Хотя она обращалась ко мне очень вежливо, в ее голосе все равно проскользнуло легкое презрение. Я, конечно, понимала, что ее отношение к нам в качестве граждан Кростема может быть оправдано, ведь мы таки правда стояли на ступень ниже в некоторых направлениях прогресса, однако в некоторых отношениях наш Кростем явно выигрывал – хотя бы в том, что у нас не приходилось рожать в живую. Не буду скрывать, меня несколько покоробил ее презрительный тон, но я все же стерпела – ведь мы в данной ситуации были всего лишь неприглашенными гостями. Я терпеливо поведала ей нашу историю, присовокупив к этому рассказ о жизни в Кростеме – ведь это ее, по-видимому, особо интересовало – и умолчав о некоторых моментах, например, о том, что Азу – не мой муж, и что он вообще практически стерилизован. Выслушав мой рассказ, и, по-моему, удовлетворившись им, Нина назначила мне (Азу все еще не брали в расчет) слушание на завтра, на 14.45, она попрощалась и проводила нас до дверей.
На ночь мы остановились в квартире Киры, расположенной в одном из самых высоких небоскребов Парема и занимавшей весь 28 этаж. И расположение и обстановка квартиры показывали, что Кира – отнюдь не последний человек в Пареме. Она отвела нам отдельную комнату, в которой находились большой шкаф, полный разнообразной одеждой (то, что Кира носить уже не будет, но то, что жаль выкидывать) и гигантская кровать, предназначенная видимо для двух человек, но при желании на ней смогли бы разместиться человек пять. К комнате примыкала отдельная ванная, в которой кроме всего необходимого для выполнения правил гигиены находилось еще и зеркало в полный рост. В Кростеме не было зеркал – рецепт их изготовления был давно утерян, да к тому же они не приносили особой пользы, поэтому представление о своей внешности я имела весьма смутное. Теперь же я внимательно изучала свое отражение, пытаясь понять, как я выгляжу. Конечно, после месяца, проведенного в лесу, я выглядела не очень хорошо – мои длинные русые волосы, которые обычно были заплетены в аккуратную косу, порядком порастрепались и свалялись, довольно правильные черты лица от долгого недоедания заострились, грязный, порванный в нескольких местах комбинезон висел, как на вешалке. У меня были большие светло-серые, с голубым оттенком глаза, высокий и чистый (ну, не буквально, конечно – все же я уже черт знает, сколько времени не умывалась нормально) лоб, тонкий и прямой, с едва заметной горбинкой нос, небольшой рот. В общем, пришла я к выводу, если меня привести в порядок, я еще составлю хорошую конкуренцию здешним красавицам.
Я набрала горячей воды в ванную – Кире пришлось объяснять мне, как это делается, ведь в Кростеме мы только могли принимать душ – и отмокала в ней где-то полчаса. С каждой минутой, проведенной в ванной, мои мышцы все больше расслаблялись, и на меня начинала накатывать сонливость. Поэтому, выбравшись из ванной и быстро пожелав спокойной ночи Кире и Азу, который направился в ванную после меня, я забралась в роскошную мягкую постель и почти мгновенно заснула. Я так крепко спала, что не проснулась, когда ко мне присоединился выкупавшийся Азу. Во сне я повернулась к нему, и, закинув на него одну руку и одну ногу, уткнулась ему в подмышку (по крайней мере, проснулась я именно в такой позе). Так хорошо и уютно мне не спалось никогда в жизни, и впервые я мне не приснился кошмар – тот, про двух в темноте.
Глава 11
Следующее утро было целиком и полностью посвящено введению меня и Азу в курс дела. Кира подробно и обстоятельно объясняла нам, что такое Парем: рассказывала его историю, сообщала правила поведения для его жителей.
Как оказалось, Парем в том виде, в котором он пребывает сейчас, образовался около 200 лет назад. Его образование сопровождалось ожесточенной борьбой мужчин и женщин, проживающих в нем на тот момент.
- Однажды женщины, которые много веков до этого были под гнетом мужчин, поняли, что так дальше продолжаться не может, - говорила Кира. – И дело вовсе не в том, что им попросту захотелось управлять или отомстить за тысячелетия угнетения. В те времена исполосованные войнами и катаклизмами страны нуждались в кардинальных переменах. Союз Независимых Женщин, основанный за 150 лет до основания Парема, поначалу занимался только защитой прав женщин. И только спустя 100 лет его существования к членам этого союза пришло понимание того, что настал момент перемен, момент, когда женщины обязаны взять власть в свои руки. Мужчины, стоящие во главе правительства, мужчины, всегда и везде занимающие более высокие, чем женщины, места на работе, привели страну к катастрофическому состоянию. Не было ни одной женщины, не отдавшей своих детей во имя их нелепых имперских амбиций, не было ни одного места в стране, где жилось бы стабильно, с полной уверенностью в том, что следующий день все-таки наступит. Именно женщины, с их природным стремлением к сохранению, а не к изменениям, как у мужчин, должны были стать во главе страны. Началась кровавая реорганизация, ибо только таким способом можно было что-то изменить.
- Не то, чтобы абсолютно все мужчины ополчились на женщин, а те в свою очередь горели желанием истребить всех представителей сильного пола, - продолжала Кира свою историю. – Нашлось множество мужчин, поддерживающих женщин, тех, которые не стеснялись признаться себе, насколько они устали быть у власти и принимать решения. Таким мужчинам нашлось место в новом государстве – Пареме – и с тех пор все представители этого пола живут здесь, ни о чем особо не беспокоясь – все трудные решения принимают женщины. Они выполняют свою работу, возвращаясь затем или к своим семьям, или в общежитие, и ни в чем не знают лишений. Мы их не угнетаем – мы им даже в некоторой степени завидуем. Нам бы тоже хотелось жить, ни о чем не заботясь.
- Сегодня на заседании парламента, на которое пойдешь только ты (не может быть и речи о присутствии там твоего «друга»), - сообщает мне Кира. Она так и называет Азу моим «другом», что довольно унизительно даже для меня, - ты должна будешь проявить осведомленность об истории Парема, чтобы тебе разрешили остаться. Затем, при условии положительного решения, вы с Азу подпишете брачный контракт длительностью на 1 год. У нас, в отличие от других государств, нет понятия «брак до тех пор, пока смерть не разлучит вас». У нас все заключают контракты – длительностью на год, пять лет, или десять. Это сделано для того, чтобы избежать надоедания семейного партнера, что в давние времена приводило к унизительному и грязному разбирательству под названием «развод». Теперь у нас все просто: тебе кто-то понравился, ты идешь и подписываешь контракт на год, конечно, при условии, что партнеру ты тоже нравишься. Он переселяется в твою квартиру, вы живете вместе, рожаете детей (при желании, конечно), ведете общий быт. По истечении срока договора вы можете или продлить срок его действия, или разорвать его. При этом дети, в зависимости от пола, или остаются с матерью, или переселяются к отцу. Я, например, уже трижды была замужем, и со всеми своими мужьями и сейчас сохраняю дружеские отношения, что раньше было бы невозможно. Сейчас подумываю еще раз выйти замуж, уже и партнера присмотрела. Пора бы мне тоже ребеночка родить.
Кира рассказывала еще много интересного, настолько много различных мелочей, что к полудню у меня даже разболелась голова от такого объема информации.
Ровно в 14.00 я в сопровождении Киры и Азу вышла из дома и направилась в сторону мэрии. Подождав своего времени, я вошла в зал заседаний и поначалу просто потерялась в разнообразии красок, открывшихся мне. В зале находилось около 200 женщин, разных возрастов, цвета кожи, каждая по-своему одета и причесана. От такого великолепия у меня зарябило в глазах, и я так и застыла на пороге. Величественная седовласая женщина, занимающая место за трибуной, хорошо поставленным грудным голосом произнесла:
- Сегодня мы, дорогие дамы, должны решить, позволить ли остаться в Пареме двум чужестранцам. Кинни и Азу, ее неофициальный муж, прибыли к нам из Кростема. Я не буду рассказывать вам историю их злоключений, взамен этого предоставлю слово непосредственно Кинни. Пожалуйста, детка, проходи и расскажи нам все.
На негнущихся ногах я прошла по длинному коридору, по обе стороны от которого находились бесконечные ряды кресел, и насколько мне было видно, пустовали лишь немногие места. Подойдя к трибуне, я начала свой рассказ. Я все так же рассказала практически всю правду, кроме того, что Азу стерилен, и на этот раз даже созналась, что не беременна, а соврала лишь оттого, что очень люблю Азу и просто не могу себе представить жизнь без него (не знаю, на самом деле, сколько правды было в моих словах). Некоторые женщины кивали головами, изображая на своих лицах полное умиления понимание, некоторые едва заметно хмурились, и никто, насколько я могла видеть, не остался равнодушен к моей истории.
Надо ли мне говорить, что нам было разрешено остаться в Пареме? Нам с Азу даже пообещали выделить собственное жилье, не такое комфортабельное, как у Киры, конечно, но все же. Меня направили на собеседование в роддом, которое должно было состояться через неделю. По итогам этого собеседования меня определят на место работы. Азу через неделю должен был выйти на работу в электросеть – работа хоть и грязненькая, но при желании можно добиться продвижения по службе. Я уже начинала предчувствовать ту лавину негодования, которая обрушится на меня со стороны Азу, ведь тот всегда хотел заниматься только умственным трудом. Но я еще лелеяла надежду о том, что смогу уговорить его остаться здесь, по крайней мере, до тех пор, пока зима не закончится.
Покинув зал заседаний, я направилась прямиком к Кире и Азу, которые за время моего пребывания там успели известись и теперь сидели, как на иголках. По моему радостному лицу, они, впрочем, все поняли, не успела я даже начать рассказ. Кира сразу потащила нас в бюро регистрации брачных контрактов, где мы за десять минут подписали договор, согласно которому теперь состояли в браке, который продлится ровно год с сегодняшнего числа. Не было никакой романтики, обычно сопровождавшей церемонию бракосочетания в былые времена, все было профессионально и сухо. Как и было обещано дамами из парламента после подписания контракта нам (мне) вручили ключ от нашего (моего) нового дома. Кира учтиво проводила нам домой, и, наконец, мы с Азу смогли остаться наедине.
- Расскажи поподробнее, пожалуйста, о том, что сегодня было на собрании, - сказал Азу мне, как только мы вошли в нашу квартиру. Это была небольшая квартира-студия: кухня, совмещенная с одной жилой комнатой-гостиной, туалет и ванная. Она была обставлена просто и со вкусом – бежевые стены, темные полы, мягкая мебель песочного цвета. Я сразу почувствовала себя как дома.
- Смотрите, кто заговорил, - уколола я его, возвращаясь к привычной манере разговора. – Почему молчал, признавайся!
- Ну да, поначалу я не мог говорить, но все прошло, и теперь, если мне не изменяет память, что, конечно, вполне возможно после всех событий, я задал тебе прямой вопрос и желаю получить исчерпывающий ответ, - во, как завернул, я даже не смогла сдержать смеха.
Отсмеявшись, я подробно поведала ему обо всем, что он пропустил.
- Тебе еще что-то интересно, может тебе еще сказать цвет волос той женщины, которая сидела на 28 месте в пятом ряду? – завершила я свой рассказ.
- Нет, меня это не волнует, - серьезно проговорил он. – Слушай, я вообще-то есть хочу. Почему это у тебя муж голодный?!
- По-моему ты забыл, где находишься, - ласково пропела я, - в Пареме, если муж голодный, то он сам и делает себе еду. И жене своей заодно сделай.
Рассмеявшись, он направился на кухню. Кто-то заботливо набил холодильник едой, и даже положил рядом с печкой (плитой) все инструкции, которые понадобились нам для освоения процесса приготовления пищи. Изрядно увозившись и измучившись, мы все-таки сумели соорудить нечто, что в книге рецептов называлось «Спагетти под соусом», и нашими стараниями совершенно не походило на картинку. Однако, все было просто потрясающе вкусно.
Весь вечер мы занимались осваиванием телевизора – благо, кто-то догадался и к нему приложить инструкцию пользователя. Мы смотрели различные комедии, даже рекламу в перерывах и зачарованно не могли отвести взгляд от движущихся на экране фигурок. В общем, это был замечательный, ничем не омраченный день. Заснули мы также, как и вчера, тесно прижавшись друг к другу.
Глава 12
Так, в блаженном ничегонеделании, мы провели всю последующую неделю, отведенную нам для привыкания к жизни в Пареме. В последний день перед выходом на работу мы нашли в холодильнике бутылку вина. Поначалу мы долго соображали, что это, ведь никогда раньше мы не видели и, понятное дело, не пробовали алкоголя. Я даже позвонила Кире (в Пареме каждая квартира была обеспечена телефоном), и на мой вопрос та ответила: «Ты просто попробуй. Все поймешь сама».
Поэтому, разлив по кружкам темную жидкость, мы начали свой путь в мир недоступных нам ранее наслаждений. Первый глоток согрел мое горло, оставив теплый след ото рта до самого желудка. Однако, несмотря на эти непривычные ощущения, вкус у вина был довольно приятный. Азу предложил нарезать к нему сыр и фрукты, и, сделав это, мы переместились к телевизору (да, право было в некоторой степени правительство Кростема – телевизор действительно затягивал).
Обнявшись, что стало привычной для нас позой, чтобы расположиться на диване, мы сидели, медленно попивая вино и наблюдая за развитием сюжета какой-то очередной комедии, очевидно, отснятой еще до создания Парема и Кростема. Я чувствовала, что постепенно расслабляюсь, что в голове начинают проноситься разные варианты развития событий, разные «а если бы…». Внезапно мне захотелось сказать Азу, насколько он важен мне. И мой разомлевший разум, на этот раз все же не успел за языком.
- Ты, знаешь, Азу, - пробормотала я чуть слышно, - если бы мы жили в древние времена, я бы могла сказать, что люблю тебя.
Уже произнеся эту невнятную от количества выпитого речь, я поняла, что сделала, и уже приготовилась бежать от стыда в ванную, где надеялась скрыться до утра.
- Ты знаешь, Кинни, - так же невнятно ответил Азу, - если бы мы жили в древние времена, я бы на тебе женился.
От моего сердца отлегло. Он, наверно, или не понял меня, или просто подумал, что я говорю несерьезно.
- Между прочим, - улыбнулась я, - ты на мне и так женат.
- Между прочим, - ответил он в тон мне, - ты меня и так любишь.
Как обухом по голове. Его взгляд, такой пристальный и совершенно не пьяный, притягивал к себе, не давая мне возможности вернуться к плану А – побегу в ванную. Как будто предвидя план моих действий, его руки крепче сжали меня, принуждая покориться его силе. Я зачарованно смотрела ему в глаза, краем глаза замечая, что расстояние между нашими губами постепенно сокращается. Наконец, казалось, через много лет, наши губы все же встретились. Это было восхитительно, даже лучше, чем в первый раз, потому что теперь ОН целовал меня. На этот раз все длилось долго, до тех пор, пока я не стала чувствовать острую нехватку кислорода. Но даже эта нехватка не могла заставить меня прекратить этот поцелуй, я бы могла так и умереть, и это было бы высшим счастьем для меня.
Оторвавшись от моих губ, Азу начал покрывать поцелуями мою шею. От каждого прикосновения его губ и рук, блуждающих по моему телу, у меня по позвоночнику пробегала дрожь. Мои пальцы запутались в его волосах, перебирая их, а потом, неожиданно даже для меня самой, резко притянули его голову наверх, и наши губы вновь слились в поцелуе. Я даже не предполагала, откуда мы оба знали, как заниматься сексом, наверно, мы просто подчинялись врожденному инстинкту. Меня абсолютно не интересовало, как Азу может этим заниматься с учетом проведенной операции. На тот момент я просто жаждала почувствовать его всего, мне было мало, мне хотелось гораздо большего. Это была жесткая нужда, это были чувства на пределе моего мозга и тела.
Мы срывали друг с друга одежду, откидывая ее подальше, нам хотелось быть ближе, еще ближе, максимально близко друг к другу, нам хотелось без остатка раствориться в партнере. Его нетерпеливые руки сжимали меня, но от этого вовсе не было больно. Я кусала его, покрывая место укуса поцелуями. Все это, эта спешка, эта жажда – все это было правильным, необходимым, неминуемым. Я уже не чувствовала рук и ног, остался только тот огонь, который с каждой минутой все сильнее разгорался внизу живота. Этот пожар обещал сжечь меня дотла, и на месте старой меня должна была появиться новая я – счастливая, любящая. Я уже совершенно не контролировала себя.
Наконец, увалив меня на диван и придавив сверху своим сильным телом, Азу раздвинул мои ноги и сделал то, к чему так настойчиво стремились наши тела. На мгновение меня пронзила боль, но она быстро ушла, оставив за собой лишь ощущение наполненности. И когда Азу начал двигаться глубоко во мне, я совершенно потеряла голову, бездумно царапая ему спину и стремясь к той вершине, которая была недоступна жителям Кростема. И мы все-таки достигли ее, практически одновременно, испустив одинаковые вздохи облегчения.
После всего произошедшего, я, несмотря на все незаданные вопросы и не полученные ответы, сама не заметила, как заснула. Сквозь сон я почувствовала, что Азу заботливо накрыл меня одеялом и, тоже забравшись под него, крепко обнял. По появившейся совсем недавно привычке, я тоже его обняла и погрузилась в глубокий счастливый сон.
Утром не было никакой неловкости – мы оба понимали, что произошло именно то, что было нам предназначено. Мы не задавали друг другу никаких вопросов, ведь оба прекрасно понимали, что ответа на них мы не сможем найти. Мы просто завтракали вдвоем, как обычно, шутливо переругиваясь, и нам было хорошо и весело. Затем мы отправились на работу: Азу – в электросеть, а я – на собеседование в роддом.
Роддом представлял собой большое, великолепное в своем мерцании металла и стекла двадцатиэтажное здание. Поднявшись на лифте на 17й этаж, где должно было состояться мое собеседование, я вошла в кабинет 1710. Там уже ожидала меня молодая, где-то тридцати лет, женщина, облаченная в белый, похрустывающий при каждом ее движении халат.
По результатам собеседования я была направлена на этаж 11. Там занимались проблемой экстракорпорального оплодотворения – помогали женщинам, неспособным по каким-то причинам забеременеть естественным путем. Эта работа практически ничем не отличалась от той, что я занималась в Питомнике, поэтому я быстро приспособилась к этим переменам в моей жизни.
Насколько я успела заметить, во всем здании не было ни одного мужчины. Врач, инструктировавшая меня, объяснила это так:
- А зачем они здесь? Продолжение рода – задача, извечно выполняемая женщинами. Их участие в этом длительном и, откровенно скажем, нелегком процессе ограничивалось десятью минутами.
- Нет, это мне еще понятно, - перебила я ее. – Почему среди врачей совершенно нет мужчин?
Она удивленно уставилась на меня, как будто я только что совершила нечто просто-напросто невообразимое. Потом, внезапно вспомнив, кто я, она снизошла до объяснения:
- Ну, видишь ли, деточка, - немного свысока заявила она мне, - мы предпочитаем не давать мужчинам ни малейшей власти над нами. Однажды став руководителем, ни один мужчина не способен будет вовремя остановиться. Власть – самый страшный наркотик мужчин. Мы их от этого ограничиваем, мы заботимся о них, ведь, в конце концов, мы все равны перед природой и друг другом.
По глубокой убежденности в ее речи я поняла, что спорить с ней абсолютно бесполезно. Я решила промолчать, хотя это далось мне нелегко: вопросы так и рвались с моего языка. Но я, скрепив зубы, промолчала.
Оставшийся день промелькнул в постоянной беготне по кабинетам, поэтому к концу рабочего дня я была, как выжатый лимон.
Придя домой, я сразу заметила, что у Азу первый рабочий день также был выматывающим. И хотя мы оба по состоянию напоминали скорее мебель, все же вечер прошел вполне неплохо.
Глава 13
С каждым днем, проведенном в Пареме, Азу становился все мрачнее. Он с негодованием рассказывал мне все, что происходило с ним на его работе.
- Нет, я не могу понять этих мужчин, - без конца твердил он мне, - это же попросту немыслимо! Я же не говорил им свергать власть женщин, я просто предложил им потребовать равноправия! А эти тюфяки начали что-то мне говорить по поводу того, что сейчас им живется легко и не обременительно, что их вполне удовлетворяет роль, которую они грают в Пареме.
Оказалось, что в Пареме мужчины не только не занимали руководящие посты, они просто не подпускались ни к какой умственной работе. Самая высшая планка, которой мог достичь мужчина, была позиция старшего мастера, обязанности которой заключались только в координации сотрудников своей бригады. И даже эта, казалось бы, нелегкая задача не требовала от мастера никаких умственных усилий – выдача заданий на смену происходила в соответствии со списком, заранее составленным и одобренным руководством. К тому же занять ее мог только тот человек, который проработал на должности обычного электрика не менее 10-ти лет – никакие особые данные или навыки в расчет не принимались. Все это постоянно давило на Азу.
Не сказать, чтобы и я была довольна жизнью в Пареме. Мне, конечно, было проще, чем Азу, ведь я все-таки была женщиной, и на моем пути не стояло подобных ограничений. Но все же мне, выросшей в стране, где было абсолютное равноправие, было немного не по себе от порядка вещей, существовавшему в Пареме. К тому же на меня постоянно действовала неудовлетворенность Азу.
Каждый наш день проходил одинаково: занятые весь день на работе, вечером мы объедались, все чаще и чаще сопровождая прием пищи алкоголем, а затем занимались сексом. То, что Азу все-таки мог заниматься этим, несмотря на перенесенную операцию, не вызывало дискомфорта: обдумав все с разных сторон, мы пришли к выводу, что возможны два варианта: или в результате сотрясения мозга, полученному на той злосчастной охоте, его мозг перестроился, или ему неправильно сделали операцию. Мы больше склонялись к первому варианту. Каждый раз все больше и больше грубости было в наших любовных играх – не знаю, то ли это из-за принятого на душу алкоголя, то ли из-за этой неудовлетворенности жизнью, мучившей нас. Все чаще у меня создавалось впечатление, что Азу своей грубостью мстит всем женщинам в моем лице. Это вовсе не вызывало у меня отвращения, я отлично понимала, что его бешеной злости нужен хоть какой-нибудь выход. После занятий «любовью», если это можно так назвать, мы сразу же засыпали.
Наш образ жизни в Пареме – эти бесконечные трудовые будни, бессменные попойки, грубость в интимной сфере – заставили меня по-новому взглянуть на жизнь. Все больше я склонялась к мысли, что по-настоящему умные люди никогда не бывают счастливы. Когда они не находят иного применения своему уму, они начинают так или иначе анализировать окружающий их мир, находя в нем такие недостатки и раздражающие мелочи, на которые другой человек и не обратил бы внимания. Умники не просто обнаруживают эти недостатки, которые, без сомнения, находятся всегда, они фокусируются на этом, вгрызаются в них, как собаки в брошенную им палку, не желая их отпустить и не умея как-нибудь от них отвлечься. Эти мудрецы накручивают себя до тех пор, пока не становится просто невыносимо жить в подобных условиях. И потом они банально сбегают от всех проблем, надеясь удрать подальше от всего несовершенства данной ситуации и спрятаться от него, словно маленький ребенок под одеялом от страшных, оживающих ночью монстров. Какой-то долей мозга они, конечно, понимают, что от этого никуда не убежишь, что это все равно, как пытаться убежать от своей тени. На то они и умные, чтобы это понимать. Но они все равно бегут и все равно пытаются скрыться, втягивая в это бесполезное дело своих близких.
В разное время и в разных местах каждый чрезмерно одаренный интеллектом человек находил свои способы совершить побег из ужасной реальности. Кто-то по-настоящему бежал от окружающей его обстановки, покидая ту страну, условия жизни в которой не удовлетворяли его. Кто-то находил свое спасение в религиозном фанатизме, отринув все разумное и рациональное, и живя одной лишь зыбкой верой. Кто-то, наиболее одаренный, понимал, что единственный выход находится на границе между жизнью и смертью. Для нас же алкоголь и секс стал способом побега от реальности. Однако наутро вместе с головной болью эта проклятая неудовлетворенность возвращалась. Это был замкнутый круг, разорвать который я была не в силах.
Однажды, после особо крупной попойки, проснувшись утром, я не обнаружила рядом Азу. Не было его ни в ванной, ни на кухне. Обеспокоенная, я собралась и пошла на работу, в надежде, что он вернется к вечеру. Когда он не пришел ни вечером, ни даже на следующее утро, я уже не находила себе места от волнения. И тут раздался телефонный звонок.
- Алло, это Кинни? – спросил незнакомый женский голос в трубке.
- Да, это я, - мой голос слегка дрожал от плохих предчувствий. – А кто интересуется?
- Вас беспокоят из департамента внутренней безопасности, - ответил мне голос. – Это старший сержант Камилла. Ваш муж, Азу, арестован по обвинению в заговоре с целью свержения власти. Сегодня в 11.00 состоится казнь. Просим явиться в 10.30 по адресу 28-я улица, дом 15.
На этих словах в трубке раздались гудки. Еще минут двадцать я стояла с гудящей трубкой в руке, стараясь прийти в себя. Как это – Азу арестован? Когда? Почему? Неужели его и правда казнят сегодня?
Вихрем носясь по квартире, я собралась буквально за десять минут. Еще минут 20 ушло на то, чтобы собрат все необходимые мне вещи для побега - уже тогда я решила, что не смогу жить здесь, если Азу казнят. Ровно в 10.30 я заходила в департамент внутренних дел.
События последующего часа я помню как в тумане. Смутно помню, мне объясняли, как был задержан мой Азу, когда шел по улице, абсолютно пьяный и кричал о том, как он ненавидит Парем и женщин, проживающих в нем. Затем – его всегда завораживающие меня глаза во время смертельного укола. Мне даже не дали попрощаться с ним. За его казнью я наблюдала через зеркальное стекло. В свою последнюю минуту он не видел никого, кроме врача, который ввел смертельную дозу лекарства ему в вену. Он был удивительно спокоен в тот момент. Мне кажется, что он был даже в некоторой мере счастлив, что так произошло – он нашел настоящий путь побега от реальности.
Глава 14
Его спокойные глаза – мое последнее воспоминание, связанное с Паремом. Следующее мое воспоминание – наш домик, где мы провели столько времени вместе. Несколько дней, а может, и недель подряд я только и делала, что спала, ненадолго просыпаясь для того, чтобы перекусить прихваченными из Парема припасами. Моя душа рвалась в клочья и лишь во сне я находила утешение. Тот давний сон, мой извечный кошмар о двух людях, потерявшихся в темноте, наконец, прояснился. Там со мной был Азу. Это всегда был он, с самого первого кошмара, просто я раньше не понимала этого. Он, только он, мог вывести меня, но теперь, после его гибели это стало невозможным. Мы просто ночи напролет блуждали в темноте. И все равно это было лучше, чем одиночество.
Постепенно промежутки моего бодрствования становились все дольше. Я мучительно пыталась вернуться в реальность. И в один прекрасный день, когда боль утраты была настолько сильна, что я только и могла, что думать об Азу, посыпая свои душевные раны солью, на меня снизошло озарение. Моя до этого мирно дремавшая рациональная часть внезапно заставила меня посмотреть на всю сложившуюся ситуацию с другой стороны.
Мы сами, с самого начала виноваты в том, что так произошло. Точнее даже не мы – наши ненормальные эмоции. Именно они заставили меня покинуть Кростем, милый уголок, где тебя всю жизнь старательно оберегали от всего, что могло причинить вред: от любви, от боли, что непременно сопровождает ее, от того, чтобы подпускать людей слишком близко к себе, вплоть до той черты, за которой твое существование без этого человека становится невозможным. Именно повинуясь минутной слабости, Азу решил пойти со мной. Именно эмоции мешали нам спокойно жить в Пареме. И только моя привязанность к Азу заставила меня покинуть Парем, вместо того, чтобы остаться и продолжить жить там.
Во всем виноваты они – эмоции, просто небольшие перебои работы мозга. И только из-за них, мне так чертовски больно сейчас. Если здоровый человек – это тот, у которого ничего не болит, то эмоции – это тоже болезнь. Ее надо лечить.
Но нельзя забывать еще об одном факторе, оказавшем значительное влияние на всю цепочку событий – чрезмерную одаренность интеллектом. И я, и Азу, несомненно, были одарены интеллектом чересчур, настолько, что не могли просто жить и работать. Ведь Птенчик, будь она на моем месте, никогда не задумывалась бы о том, что беспокоило меня. Она просто наслаждалась бы временем, отведенном ей на этой планете. Надо спасать людей от их самих, оставляя лишь тот уровень интеллекта, который необходим для выполнения работы.
В тот день я поняла, что как бы мне не хотелось последовать за Азу, у меня все же есть одно дельце, и для этого я должна вернуться в Кростем. Приняв это решение, я впервые за долгое время заснула крепко и без сновидений.
На следующее утро я на рассвете отправилась в Кростем, и к вечеру была уже там. Первым делом я отправилась к Колину, который, увидев меня, некоторое время был просто в шоке. Поведав ему свою историю и заручившись его поддержкой, я отправилась к представителю округа в парламенте, дабы он разрешил мне вернуться на прежнее место жительства и вернул меня на работу в Питомник. При поддержке Колина (оказалось, что за полгода моего отсутствия он достиг небывалых успехов в работе и стал весьма важным человеком в 31 округе), представитель, конечно же, принял положительное решение.
Уже на следующий же день я прошла операцию по прекращению сексуального влечения. Это не было сложно для меня. Это была просто еще одна ступень, необходимая для претворения моего плана в жизнь.
После этого я вернулась к работе в Питомнике. Последующие пять лет я разрабатывала вакцину, которая, введенная плоду на ранних стадиях развития предотвращает чрезмерное развитие интеллекта и позволяет избавить его от сильных эмоций: скорби, гнева, привязанности и многих других. Моя деятельность не была официальной. Я не была готова представить общественности мое представление об идеальном человеке. Как только я добилась успеха я начала баллотироваться в правительство. Меня выбрали только в четвертого раза. И сразу главой правительства.
И теперь, когда мне уже исполнилось 26 лет, я готова представить результаты моей работы Кростему. Вам, остальным 51 члену правительства я вторым рассказала всю историю, чтобы вы могли понять мою точку зрения. Кроме вас ее знает только Колин. Я рассказала вам ее, чтобы вы поняли тот факт, что введение вакцинации плода против эмоций и чрезмерных врожденных способностей просто необходимо для Кростема. К тому же я хотела бы настоять на возведении стен вокруг нашего государства. Это не связано с тем, что неподалеку существует какое-либо государство, и оно может в любой момент напасть на нас. Вовсе нет. И Кростем, и Парем являются абсолютно самодостаточными и независимыми, они фокусируются на сохранении, а не изменении. Поэтому я не боюсь нападения, а насчет стен настаиваю только чтобы уберечь многих граждан от искушения совершить ту ошибку, которую совершила я в свое время. А также я ратую за уменьшение возраста проведения операции, пусть это будет 13 лет и для мальчиков, и для девочек. Эти меры в совокупности могут изменить жизнь граждан к лучшему, уберечь их от тех ошибок, о которых они потом будут жалеть, как я жалею о своих.
Ну что, господа, приступим к голосованию?
Единогласно.
Отлично, теперь я могу быть спокойна.
Мы голосуем за здоровье нации!
© Copyright: Вера Гончарова, 2012
Свидетельство о публикации №212011102051
Свидетельство о публикации №212011102051
Рецензии