Кн. 9. Реанимация. ч. 1. гл. 31-35

                Глава 31.

          Калерия удивилась: - Откуда ты знаешь, что нам  пригодится, что не пригодится?
          - Первый раз мы с тобой, что ли, ездим? И всегда чемодан укладывал я, как более не загруженный человек. Правда, в Польшу мы поедем с двумя элегантными, но средними чемоданами и мне пришлось поломать голову, где, чего положить. Так что, Белка моя, тебе придётся обращаться к сыну, если захочешь чего в дороге достать.
          - А всегда-то не так было? - Улыбнулась мать и погладила сына по волосам. – И всегда ты кудрявый мой, чемоданы собираешь, как только в школу пошёл. Да так соберёшь, «главный по чемоданам», что мне в дороге, лишь попросить тебя остаётся достать ту или иную вещь. Хорошо с тобой ездить – это даже Домас замечал.
          - Так, давай оставим лирику, как говорит мой новый друг Володя, займёмся разрешением вопроса, в чём ты поедешь, и что я положил в чемоданы. По крайней мере, в твой.
          - А ты разве не то положил, что я тебе приготовила?
          - Ты юбку большую, длинную, которую тебе тётя Аня из Польши привезла, не положила.
          - Но я ней и ходить не буду, - возразила Калерия.
          - Но в брюках ты ходишь с новым пальто?
          - Да и брючки эти серые, в клеточку, расклешённые очень гармонируют с пальто.
          - А юбка, которая ещё красивей брюк, разве не подойдёт под твоё финское пальто?
          - Подойдёт она – я это уже прикидывала – но сейчас никто не ходит в таких юбках. И я Анну просила, чтоб она мне модный банан привезла, летнюю юбку, а она привезла другого покроя юбку, да не летнюю, а зимнюю. Думаю, что в насмешку. Мол, ты хочешь пофорсить, а не желаешь ли ходить в этой?
          - Давай убедим тётю Аню, что ты и в этой юбке будешь выглядеть француженкой. Да с твоим пальто – это сочетание будет очень удачным.
          - А ты прав. В отпуске, без тревоги за больных, я смогу погулять по обновлённой Варшаве в этой длинной юбке. Она, кстати сказать, и тёплая – теплее брюк.
          - Тебе и брюки с новым пальто подходят, и юбка будет тебя украшать. Я так и представляю себе, как мы с тобой гуляем по тёплой Варшаве – там  не такие морозы – я уже узнавал. В Варшаве температура, как у нас, в Крыму, или в Сочах.
          - Да что ты. В Сочах, как я читала, и пальмы растут. Неужели в Варшаве есть пальмы?
          - Ну, пальмы мы, не увидим, а траву зелёную обязательно.
          - Ты шутишь?
          - Нет, мам, ты подчитываешь о Польше, но и я, в школьной библиотеке нашёл кое-что о ней. О Варшаве там много написано. Где-то возле Варшавы недалеко есть замок, под названием «Вилянов». Его сравнивают с французским Версалем – так в книге и написано. Так вот, мы поедем и посмотрим на этот Версаль. Но самое главное, чего я там усмотрел в картинках – траву зелёную на газонах.
          - Так, может, снимки сделаны летом?
          - Как раз зимой. Деревья стоят без листьев, а трава на газонах выглядывает.
          - Чудеса. Думаю, что кто-то из семьи – Юра или Анна – нас свозит туда. Или, может быть, всей семьёй поедут.
          - Да, хорошо бы было, чтоб и Петя и Алик, а особенно Кристина, с нами ездили. В Польше тоже дети на каникулах. Это Кристина в седьмом классе учиться должна, Алик в четвёртом, мне кажется, а Петр уж не знаю в каком.
          - Я тоже не представляю, в каком классе Пётр. В Москве он ходил в начальную школу, при Посольстве, но как говорила Анна: - «Ничего не выучил в ней. В Варшаве придётся ему начинать сначала – с первого класса».
          - Я догадывался, что Пётр у них немного заторможенный, но не до такой же степени.
          - А что ты хочешь, – поняла, о чём сказал сын, Реля, - он родился такой.

          Да, Пётр родился немного не такой, как последовавшие за ним сестра и брат - об этом Реле рассказывала Анна – он тугодум и плохо учился. Да почти никак – он не мог усвоить самое простейшее. В ненормальности сына Анна, разумеется, винила Юрия, но винила с оглядкой.
          - Когда я носила Петьку, - рассказывала она своей «сопернице», как мыслила на тот момент, - муж Юрка уехал во Францию и там задержался. Я волновалась, что не вернётся и Петька, как видишь, тоже со мной. И получился такой, немного расторможенный. Когда пошёл в школу, мы проверяли его – у Петьки ум весит на 0,86 %. Чего-то не хватает.
           Это «чего-то не хватает», Анна выделила так, будто предупреждала Калерию: - «Берегись моего мужа, ты тоже можешь родить от него такого же».
          Калерия тогда ахнула в душе: - «Вот не надо трястись, что муж не вернётся. Надо было всё внимание посвятить первому сыну. А я и не думаю отнимать от тебя мужа – мне достаточно соотечественников. Впрочем, даже от  русских я бы не стала рожать без брака и без любви. А мужа твоего я не люблю, не бойся. Мы просто влюблены оба в Россию – и вот ездим по ней – ты уж прости».

          От мыслей родительницу отвлёк Олежка:
          - Неужели тётя Аня не любила дядю Юру, когда рожала первого сына?
          - Это ты к нашему сегодняшнему разговору о любви, и о детях, - смутилась Калерия. – Но давай не будем. Это чужая семья и к тому же иностранцы – у них как-то всё по-другому происходит в жизни. Лучше вспомни, на чём мы остановились в разговоре о нашей семье.
          - О жадности нашей тёти Веры и бабушки Юли.
          - Ты всё ещё помнишь о них?
          - Так с бабушкой я сам ходил, когда она относила деньги в сберкассу. И ей тётя в кассе говорила: - «Петровна, у вас на третью тысячу пошли денежки. Скоро новому зятю машину сможете купить». Это дяде Володе, мужу тёти Веры, как сама понимаешь.
          - Да-да, и что бабушка твоя отвечала?
          - Что новому зятю – то есть дяде Володе: - «Жена молодая купит. Вера скопила деньги на машину, только вот на свадьбу пришлось ей немного потратиться».
          - Отсюда ты сделал вывод, что бабушка и тётя Вера твои богатые?
          - А как же! Сберкнижки у обоих есть.
          - У нас она тоже есть, - улыбнулась Калерия.
          - У нас там то густо, то пусто, - вздохнул Олег.
          - И какая беда, если мы то кладём, то снимаем? Это хорошо, дорогой мой, если у нас до тысячи даже не доходит. Мы с тобой приобретаем вещи, ездим везде, что ни твоя бабушка, ни тётя Вера с её молодым мужем не делали. «Чахнут над этими деньгами», как Кощей. И увидишь, в пользу ни богатства мамы, ни богатства Веры им не пойдут.
          - Ну, бабушку уже, наверное, разорили тётя Валя с Лариской. Как не придут, я помню, тётя Валя деньги у бабушки просит. А теперь ещё у неё и мальчик родился.
          Калерия вздрогнула, вспомнив моментально, что Валя – младшая сестра её – уже рожала мальчика не жизнеспособного, который умер в тот же день.
          - Какой мальчик? Кто тебе сказал?
          - Тётя Лариса, которую ты устроила жить в Москве.
          - Она приезжала сюда? Привезла украденные вещи у меня когда-то, или хоть деньгами?
          - Мам, - укоризненно протянул Олег. – Ты же ей простила почти сразу, что Лариска у тебя костюм увела в общежитие.
          - Не только костюм, но и шарф красивый. Его мне подарил как раз Юрий Александрович. И как бы было хорошо сейчас поехать в Польшу с ним или хотя бы Лариса вернула мне аналог того роскошного шарфа.
          - Что такое аналог?
          - Замену, всезнайка. Знаешь, а спрашиваешь.
          - Что такое замена?
          - Вот увела Лариска мой красивый шарф – они до сих пор в моде. Вот пусть бы купила мне такой же, их сейчас можно достать в Москве – лишь надо постоять в очереди.
          - Мам, ты же знаешь, что она если купит, то для себя. Вот такие у нас с тобой родственники. Самая хорошая тётя Лариса и та тебя оскорбила воровством, едва ты её устроила в Москве. А теперь представь, чтобы было, если бы ты, раньше Ларисы, устроила в Москве тётю Веру – ведь она тоже хотела этого.
          - Ну, сразил! Разумеется, это было бы ещё хуже. Вера бы потрепала мне нервы хуже Ларисы. Впрочем, должна тебе сказать, что мне грозили бы судом, и то я бы не подумала бы, об устройстве тёти Веры в Москве. Вот  как она мне насолила в детстве и юности.
           - И даже сумела взять тебя в рабство, когда приехала лечиться в Москву?
          - Да. Это уже не детство, но, знаешь, больным не отказывают. Однако я сумела от неё отделаться, и отказала ей в дальнейших её приездах в Москву. За полгода лежания в больнице она могла приобрести подруг.
          - Ха! Тётя Вера и подруги. Когда она жила у бабушки после болезни, то выбирала самых страшных, чтоб выделиться среди них. Её и не любили за это.
          - Так было и в нашей юности. Вера хотела блистать и не имела подруг, только соперниц. В том числе и я в них попала, потому что в седьмом и восьмом классах отобрала у Веры самых замечательных парней. Они с мамой водили меня в обносках, а я парней у Веры отбивала. Причём легко так, без всяких усилий – парни видят меня и сразу влюбляются.
          - Сначала в твой внешний вид? – Уточнил Олег.
          - Да, сначала по лицу, по фигуре выделяли. А уж если разговоримся, то и по уму.
          - Тётя Вера жаловалась бабушке, вспоминая вашу юность: - «Вот, Релька как раньше уводила у меня парней, так и сейчас Ивана – нашего единственного жениха увела из-под носа». Это когда она была ещё не замужем. Ты точно и Ивана у неё увела?
          Калерия смутилась и тяжело вздохнула: - Не хотела, а влюбилась на миг. Он мне показался хорошим парнем. Но дальше я узнала, что он был таким же жадным, как и Вера – два сапога – пара. Самое ужасное, что он сам не понимал, почему я с ним резко рассталась.
          - Подожди, это тот самый Иван, который меня и Вовку Звонарёва пожалел виноградом угостить? Мне Вова тогда сказал, про него, что такой «жмот», и семья у него вся такая.
          - Вот, ты мне рассказал, тогда, что Иван пожадничал вам  с Вовой винограду, - Калерия покраснела. - И я вспомнила некоторые его странности – пришлось расстаться, хотя Иван предложил мне замуж за него выйти.
          - Мам, это хорошо, что не вышла. А потом ты встретила дядю Домаса, да?
          - Ты сам должен помнить, что с дядей Домасом первым познакомился ты. А потом и я, по твоим следам, - Калерия улыбнулась.
          - И кто бы мог предположить, что Домас окажется в сто раз лучше Ивана. Да? Как мы по Днепру плавали на лодке – до сих пор стоит перед глазами. А потом, сколько мы поездили в дядей Домасом. Жадный Иван не стал бы нас возить.
          - Признаюсь тебе, что и на поездку в Польшу основные деньги дал дядя Домас.
          - А почему ты мне не говорила о том?
          - Вот, сказала же. И давай спать. Завтра отъезжаем в дальние края – за границу. Ты простился со своим друзьями?
          - В школе нет, потому что уже каникулы. А Алёшка и Бага придут нас провожать.
          - Бага – это Володя?
          - Да. А Алешка – Тарасюк.
          - Как он? Сильно тоскует по матери, которую схоронили?
          - Мне кажется, что не скучал вовсе. В школе девчонки взяли над ним шефство. И водили сироту в театр, в какие-то музеи с ним ходили. Он даже влюбился в Катю Суслову. Она из Кремля девочка – домой его приглашала. Он сходил, но не понравилось ему в хоромах – сам так говорил.
          - Я рада, что девчонки его отвлекают от горя. Галина Николаевна тоже.
          - А мы с Алёшкой неделю назад шли по улице Горького, и какая-то женщина – чудная такая - догнала нас и предложила поехать в Мосфильм, на отбор мальчишек – на фильм какой-то. Мы и ездили. Ну, чего ты, мама, напряглась? Это не далеко – возле Киевского вокзала. Чуть подальше ещё на автобусе.
          - Ничего себе мальчики мои ездят и без разрешения.
          - Мы с Алёшкой подумали, что ты бы не разрешила. Или сама бы с нами поехала, а это тебе отпрашиваться с работы.
          - Говори результаты вашей поездки?
          - Алёшка прошёл отбор, а я и не ходил, я его лишь сопровождал.
          - А тебе предлагали?
          - Нам, обоим предлагали.
          - Поучается, ты струсил. Почему ты не показался режиссёрам?
          - А зачем соперничать с сиротой? Так больше шансов, что друга отберут.
          - Благородный ты мой! – Калерия засмеялась и взъерошила волосы сына. – И как? Алёша прошёл в лидеры?
          - Ему сказали, что позвонят в течение месяца или двух – весной будут снимать. И мы ещё рассказали в школе. Знаешь, как Алёшке там  позавидовали, что он будет сниматься?
          - Уже и зависть. А возможно, что его и не отберут ещё, - улыбнулась Калерия.
          - Отберут, не отберут, а Алёшку и сейчас  уже «Артистом» стали звать. Ещё и песню поют: - «И куда ты, Алексей–Одиссей, от жены и от детей?»
          - Хорошо хоть так древнюю историю учите. Ну, давай отдыхать. Завтра уже в поезде будем спать. Спасибо тебе, что чемоданы собрал – это большая помощь.
          - Вот. А ты хочешь, чтоб я в артисты записался. А сниматься в фильмах – как там нам напели в Мосфильме другие «Артисты» - это по полгоду дома не быть.
          - Да что ты! А учёба? Пожалуй, что я и Алёше запрещу ехать в такую экспедицию.
          - Подожди ещё, не расстраивай человека – пусть его сначала выберут. Там, знаешь, сколько подростков было. И с родителями. Чего же они не запрещают?
          - И то, правда. Пусть сначала выберут. Может, съёмки в летние каникулы случатся? Но, поживём, увидим. У Алёши тётка опекун – она и должна решать – быть ему артистом или нет.
          Легли, и вроде притихли. Вдруг Калерия вскинулась: - А знаешь, что, дорогой мой. Не надо, чтоб нас друзья твои провожали. Это опасно. Вдруг, когда будут возвращаться, с ними что–то случится. Володя и Алёша никому не нужны, кроме нас с тобой да ещё, может, Галине Николаевне. А если что случится, будут меня обвинять – ещё к суду притянут.
          - И, правда, я не подумал об этом. Завтра позвоню обоим и скажу, что ты не разрешаешь. Мы и без них доедем до Белорусского вокзала, зато ты будешь спокойнее.
          - Спасибо тебе, солнце моё.
Калерия не успела ещё заснуть, как сын опять потревожил её:
          - Мама, а чего ты так испугалась? Ведь я сопровождал Алексея дальше, чем Белорусский вокзал. И ничего – мы благополучно съездили.
          - Это ты. Ты и в институт Склифосовского бы доехал, когда меня туда увезли на «Скорой помощи». Тебе я доверяю. Но Алёша, который, живя на даче, с покойной Настей не мог на велосипеде с ребятами доехать до пруда и там искупаться, я уж не говорю, что матери помочь.
          - Да, Тарасюк лодырь и без меня бы он не добрался до киностудии, хотя на бумажке, что ему дали, были написаны чёткие координаты и как туда ехать.
          - Вот  видишь!
          - Но, мама, надо же ему учиться самостоятельности, когда он стал сиротой.
          - Ой, надо. Однако, под присмотром. Может быть, Володя, которого ты тоже пригласил на проводы более развитый человек, в этом плане.
          - Да, мам, Бага ездит по всей Москве уже давно без провожатых.
          - Это прекрасно. Но Володя может и выпивать один и вино доставать. А что как он вовлечёт в это дело и Алексея?
          - Я об этом как-то не подумал. Но Алёшка жадный – он не станет на вино тратиться. Да и где ему денег взять? Ему же, как Вовке не дают бабушки и дедушки.
          - Хоть в этом счастье. Но лучше их не сводить, друзей твоих.
          - По правде, говоря, они уже давно нашли друг друга.
           Калерия опять  огорчилась: - «Господи, пожалей ты двух сирот. Не дай им спиться в юные годы. Когда вернусь из Польши, надо будет обратить внимание на друзей Олега. Сын мой отвлекает их от вина – это я могу себе представить. Но как бы, отвлекая их, сам не попал в ловушку.  Вот он – подростковый возраст – какой коварный».

                Глава 32.

          Ехали в международном поезде, – в купейном вагоне, как и ранее в Брест. Однако сравнить их было нельзя: чувствовалось, что в таких вагонах ездят непростые люди. Калерия надеялась, что к ним никого не подсадят – билеты же дорогие. Но проводница привела молодого парня – студента – и без слов указала ему на верхнюю полку. Олег обратился к соседу – хотел бы поговорить. Но студент оказался глухонемым, или делал вид, что не видит и не слышит, когда к нему обращаются. Был он низкого роста и похож внешне на Петра – старшего сына Анны и Юрия: сопел заложенным носом, долго размещал свой рюкзак, в окно не смотрел, даже когда поезд тронулся. Олежка, поняв, что с ним не побеседуешь, стал смотреть на пробегающие картинки:
          - Мам, мы едем по той же дороге, что и в Брест.
          - Ты только догадался. В Бресте наш поезд будет переходить на узкоколейку.
          - Как это переходить?
          - Очень просто. Снимут нас с широкой колеи и перенесут вагоны один за другим на более узкую, потому что в Европе строили узкоколейные дороги.
          - Здорово! Это нас в воздухе покачают?
          - Надеюсь, что нет. Думаю, придумали, как перенести вагоны с большим комфортом для пассажиров. А сейчас смотри в окно или читай книгу, а я подремлю немного, до границы. Устала в последние дни.
          - Спи, Белка, спи. Я постараюсь больше тебя не беспокоить.
          Калерия закрыла глаза и сразу в её воспоминаниях возникла Анна – полячка, к которой в гости они ехали. Анна настойчиво тянула их в путешествие. Калерия понимала – или считала мысли Анны? – что той потребуется прислать к ним в гости кого-то из Польши. Скоре всего Петю или Кристину – своих детей, которые, вероятно, требуют поездки в Москву. А в Польше желания детей – даже самые нелепые – спешат исполнить. И вот Анна – уже который год хлопочет, чтоб Реля с Олежкой приехали к ним – тогда можно будет делать обратный визит.
          Прошедшим летом Анна была очень настойчива – даже привезла Калерии ненужную ей длинную зимнюю юбку, вместо той, которую просила её Калерия – весенней, весёлой. И молодая женщина россиянка пригласила более пожилую полячку в их комнату, в коммуналке, чтоб Анна увидела, где они живут. Демократичная полячка видела, наверное, много разных жилищ, но такое впервые:
          - Как! – поразилась она с порога. – В такой маленькой комнате живут молодая женщина с подростком сыном? Ну-ка, Олежка, покажись, каким ты стал? Какой большой! И красивый. Ну-ну, не стесняйся, что красивый. И учишься, наверное, на пятёрки? Нет? Четвёрки и тройки тоже? Но это не беда. С твоей головой умной ты выправишься. Но как вы живёте в такой тесноте?
          - Тесно, - ответила Реля, думая, что теперь Анна оставит мысль, кого-нибудь к ним прислать. – Живём как в купе вагона. Если кому переодеться, спешим в ванную комнату, если она свободна. А если занята ванная, просим друг друга выйти или отвернуться.
          - Да, гостей сюда не пригласишь, - сказала Анна, со скрытым злорадством. И Реля поняла её - полячка сразу прикинула, бывал ли тут Юрий. Ответила себе, разумеется, отрицательно: как можно привести сюда блестящего мужчину.
          - А вы хотите в гости приехать? – заинтересовался Олег, увидев, как Анна осматривает их комнату.
          - Петька и Алик рвутся в Москву, но малы ещё, пусть подрастут.
          - А пока они вырастут, - обрадовалась Калерия, - мы квартиру получим. Стоим уже на очереди три года.
          Она прекрасно знала, что получат они квартиру не скоро, но не хотела унижаться перед иностранкой. Им Варшаву отстроили русские солдаты – так Юрий говорил. Поэтому Анна смотрит на их комнату с подозрением? И вообще Анна – дочь профессора – никогда в таких условиях не жила – даже после войны. Калерия видала и похуже, и голод длительный пережила – так что комната в коммуналке стала для неё местом отдыха от  всех её прежних и будущих бед. Любила здесь и как любила – Анне, с её влюбчивым мужем такая любовь и в молодые годы не снилась.
          - Ну вот, когда у вас просторней будет, я мальчишек к вам пришлю, а пока ждём давно вас в Варшаве. Почему не едете?
          Калерии стыдно было сказать летом, что у неё нет денег. Вернее они есть, но их так мало, что не выпустят с такой суммой из Союза. Поэтому она лениво готовила  документы на выезд, неспеша, думая, что деньги ей придут с неба. Да ведь и пришли двести рублей весной, но от них уже осталась половина. Но Олежка этого не знал и во все глаза смотрел на мать, что она ответит.
          Пришлось хитрить:
          - Что, родной, - улыбнулась она сыну, - поедем этой зимой в Варшаву? – «И чего несу? – «Где деньги, Мань?» - как поёт Высоцкий».
          - Ой-я-я! Хочу в Варшаву. Мечтаю. А то Петька и Алька видели Москву, а мы Варшаву только во сне. – Улыбнулся тонко, что восхитило Аню.
          - Настоящий дипломат, за что тебя любит дядя Юра. И сейчас  говорит, что ты будешь поступать обязательно в МИМО – институт международных отношений.
          - Куда мне! – Хитро сказал Олег, который совсем не хотел в институт, а мечтал о Лётном училище. – У нас в МИМО поступают лишь детки высокопоставленных родителей или торгашей. А для нас туда дорога закрыта.
          - А ты хотел бы?
          - По счастью нет. Я пойду в Лётное училище, если здоровье позволит, как мама говорит.
          - Ты пройдёшь, вот какой крепкий. Спортом, наверное, занимаешься?
          Олег кивнул: - Занимаюсь всем понемногу, чтоб все отрасли спорта знать.
          - Но, Олежка, - припугнула Анна, показывая развёрнутой рукой в потолок, - там так страшно, наверху.
          - Я другого боюсь, - отвечал сын Рели, предрекая своё будущее,  - что и в лётном училище будет много блатных. За ними трудно проталкиваться.
          - У нас тоже сплошной блат, - отозвалась Анна. – А мы с Юркой пока ездили по разным странам всё растеряли. Но с Петькой и блата не надо – он никуда не поступит, потому что плохо учится в школе. А вот с Алькой придётся голову поломать, хотя и он учится не важно.
          Калерия знала уже от Юрия, почему его третий сын, на которого отец возлагал надежды, никуда не поступит после школы, даже если будет учиться хорошо. У Алика была сильная травма головы – мальчишка попал под машину и три дня лежал без сознания в больнице. Потом выкарабкался кое-как, и его быстро выписали домой, предупредив отца, что в голове может возникнуть опухоль.
          - «А эта опухоль, - как уже знала, к тому времени Реля, по болезни Домаса, - может расти, перекрывать сосуды в голове, жать на них и влиять на зрение».
Но всего этого она не сказала Анне, удивляясь: - «Неужели она не знает?»
- Какой же ты большой, Олежка, просто богатырь, по сравнению с Петей, а он на четыре года тебя старше. Но как гномик Петька наш будет по сравнению с тобой. А Алька на два года тебя моложе, но, пожалуй, скоро догонит тебя в росте. Но худой твой друг, просто странно на него смотреть.
- «Не понимает, почему Алик растёт столь бурно, - подумала с грустью Калерия. – Где у него что-то сдвинулось в организме. И если позвоночник не будет успевать вытягиваться, вслед за другими органами, будет его сильное искривление. Вот, что значит, поработала с подростками».
- Олег, иди погуляй на улице – вон тебя уже Алёша ждёт. А мы с тётей Аней чаю попьём.
- Ой, мам, хорошо, что ты заметила его. Мы с Алёшкой договорились на сквер идти. До свидания, тётя Аня, если мы не увидимся сегодня.
- Это вряд ли, я скоро уйду. До свидания. Ждём вас с мамой в Варшаве. Ну, вот умчался твой поразительный мальчик. Как я рада была видеть его. Но чаю не надо, умоляю тебя. Хорошо бы воды холодной или соку.
- Сейчас, - Калерия вышла из комнаты и принесла из холодного шкафа на кухне бутылку с соком. - Будешь абрикосовый?
- Ой, хорошо. Налей в стакан. Достаточно. В Словакии говорят: - «Твоя жена не пойдёт за тобой туда, где не растут абрикосовые деревья».
- Это же говорят в горах, где живут долгожители.
- Но я, наверное, спутала. Это, действительно, албанцы старые говорят. Ты пока ещё не ездила за границу, а всё знаешь. Много книг читаешь?
- Ну, когда мне, Аня? Когда работала в детском саду, училась по вечерам.
- Да. Юрка сердился, что не ходишь с ним по Москве и театрам. И в то же время ещё сестра твоя больная приехала – вообще полгода выпало из наших с тобой общений.
- Да, учёба, Вера приехала и на полгода залегла в больницу. А когда окончила учиться, стала работать в медицине и тут меня захлестнула людская боль.
- Ты всю себя отдаёшь людям – так сказал Юрка в прошлом году, когда вернулся из Москвы. Жаловался, что с тобой уже не походить по городу, не съездить куда-нибудь.
- Тебе же легче, Аня. Хоть не ревнуешь уже ко мне мужа.
- Я и тогда не ревновала, как только поняла, что у Юрки – впервые в жизни – платоническая любовь. Никогда, нигде с ним такого не было. Зато, как вернулись в Польшу, он оторвался. У нас таких скромных нет, чтоб не допускали мужчин женатых до себя.
- Аня, признайся, и ты ему изменяешь понемножечку.
- Если только вот столько, - показала маленькую щёлку между пальцами полячка. – И то боюсь, что Юрка узнает. Но он мне изменяет на столько, - Анна раскрыла всю ладонь. – И почему, ты думаешь, я так стремлюсь, чтоб вы приехали с Олегом на Новый год? Если вы приедете 25 декабря, - это главный Новогодний праздник в Польше – то в ночь на 26 Юрка не уйдёт к своей физической любовнице на ночь.
- Аня, так ты меня как громоотвод вызываешь? И почему ты думаешь, что я смогу его остановить? Не слова не скажу, Аня. Пусть идёт. Я бы и своего мужа останавливать не стала.
- Не стала, но и развелась бы сразу?
- Это определённо. Если разлюбил, пусть уходит.
- Но у поляков этого делать нельзя – мы же католики. Но скажи мне честно – Юрка у тебя просил, чтоб ты ему родила ребёнка?
- Он говорил, что мечтал бы иметь от меня сына или дочь. Но, Аня, ты же знаешь, что это было невозможно. – Калерия не стала говорить, что Юрий хотел такого ребёнка, каким был в то время Олежка. – «Значит, он предугадал, что его дети станут к совершеннолетию инертными и безразличными к родителям, как и родители к ним. Аня уже не думает о детях – как им плохо живётся в семье, где папа уходит к любовнице на Новый год. Она думает только как плохо ей. И старается любыми средствами остановить мужа».

- Ой, мама, ты спишь? – вернул её к действительности голос Олега.
- Уже проснулась. А что такое?
- Мы ужинать будем? Уже ходили, приглашали в ресторан. Или мы своё поедим?
- В ресторан мне идти не хочется. Не знаю, какими деньгами там расплачиваться. Если рублями, то у нас их нет, - при этих словах Реля заметила что сосед – студент блеснул глазами: - «Эге, - подумала она, - да ты всё слышишь и понимаешь, чудо гороховое».
- Тогда, я развёртываю наш ужин – не везти же его в Варшаву.
- Совершенно верно. А вы, - обратилась к парню, - не желаете с нами покушать?
Тот замотал головой, достал из брюк свое портмоне и показал. Тут же раскрыл дверь и отправился, по-видимому, в вагон-ресторан.
- Ух, без немого как-то легче дышится. Тяжело, когда такой «разговорчивый» едет рядом. Мне кажется, что он умеет говорить. Проводница сказала, что он студент и учится в России.
- Это когда же ты успел всё узнать?
- А выходил руки мыть. Кстати она ещё предупредила, чтоб следили за вещами. А то он сразу сходит на первой же остановке, после границы и было такое, что у людей то ли деньги, то ли вещи пропадали.
- Вот это фокус. То-то я недоверие почувствовала.
- Ну да! Спала как сурок. Если бы я наши чемоданы не постерёг, где бы они теперь были.
- Я не спала. Вообще в поездах не сплю, к сожалению. Но пойду и я руки помою. Господи, уде темно и если бы не снег наш русский, то смотреть было бы не на что.
- Да, снег и снег. Но проводница говорит, как переедем границу, так сразу зелень увидим на полях. Так что я тебе не зря говорил, про зелень в Польше.
- Да, это потрясающе.
Но больше всего их потрясло в Бресте, когда стали переводить с широких рельс на узкоколейные. Они были в восторге, вспомнили, как в Москве передвигали дома.
- В гости к нам придёт сосед, ну а дома – дома нет, - Олег комично приседал.
- Потрясающе, конечно, если бы мы ещё так и в доме ехали. Это чудо. Ну, как после такого кульбита заснёшь?
Она и не спала, дожидаясь выхода соседа. Но он проехал с ними  до самой Варшавы, всю ночь спал. И даже не порывался чего-нибудь взять из вещей попутчиков.
- «Как можно вот так оговорить человека, - думала Калерия о проводнице. – Так легко поставить на молодом парне клеймо, и попробуй его сними, если оно тебе не подходит. Но, возможно, парень этот решил нас не грабить? Пожалел? Я хоть и не стонала, а по мне всё же видно, что недавно болела. Или чуть влюбился в эту «странную русскую?» Или у него совсем другое задание? Мне говорили, что чекисты могут сопровождать русских до границы и смотреть, как они ведут себя в дороге. Думаю, он убедился, что мы вполне лояльные люди».


                Глава 33.

К Варшаве, как оказалось, они подъезжали днём, к двенадцати часам. Поэтому с раннего утра Калерия с сыном наблюдали польские деревни, мелькающие вдали и вблизи, удивительные домики не похожие ни на русские избы, ни на украинские хаты. Поля и впрямь зеленели – ни капли снега на них. И это в конце декабря. А вдруг ударит мороз, что с порослью будет?
Предместье Варшавы показалось Карелии таким же скучным, как и все окрестности, в больших городах, в её стране. Зато «Старе място» поразило. Юрий когда-то ей говорил, что при подъезде к Центру Варшавы поезд как бы взбегает на пригорок и оказывается выше города – и, как на ладони можно увидеть то, чем гордится Польская столица. И вот Реля, вместе с сыном любовалась этой красотой. Хотя почему лишь они любовались? Многие пассажиры вышли из своих купе и прильнули к окнам в проходе. Никто не спешил, как при подъезде к южным городам Союза продвинуться с чемоданами к выходу, чтоб поймать такси или успеть сесть в последний автобус, уходящий в нужном направлении. В Варшаве все было чётко и размеренно. Такси стояли в ряд, где им было отведено место и никакой очереди.
Юрий встречал их на выходе: такой же изящный, как и по приезде в Москву, такой же предупредительный. Взял у Олега чемоданы и поставил их на перрон. Хотел помочь парнишке сойти, но сын Рели запротестовал:
- Не надо, Юрий Александрович, я сам.
- Зови меня «дядя Юра», как прежде. Зачем так официально? Такой большой, такой большой, - восторгался Юрий, целуя Олега и подавая руку Реле. Вначале он потянулся, чтоб снять молодую женщину, как это делали до него другие поляки, со своими возлюбленными, быть может, но Калерия покачала протестующее головой и подала руку. И всё же попала в объятия Юрия, который на мгновение прижал её к себе:
- Вредная, - прошептал, - не обнять её, ни поцеловать.
- Целуй в щёку, как и Олежку.
- А что мне остаётся, - он поцеловал. – Ну, дорогие наши, наконец-то вы в Варшаве. При  подъезде, видели «Старый город»? Как он понравился вам?
- Так и хочется к нему пешком бежать, - пошутила Калерия. – Как Аня? Как дети?
- Все здоровы, ждут вас. Очень печалились, что вы не приехали на нашу основную встречу Нового года. Это случилось в ночь с 25 декабря на 26. Такой был праздник великолепный – вся Варшава гуляла на улицах города.
- У вас тепло, - сказала Реля. – Я приехала в осеннем пальто и ничуть не мерзну.
- Красивое пальто, я тебе ни разу в нём не видел.
- А мама его только купила прошлым летом, - сказал Олег. – Мы как поедем, дядя Юра? – Он уже чемодан взял, что тяжелее.
- Вот хозяин, - восхитился Юрий, беря другой чемодан, и направляясь к остановке такси. – Тебя, дорогая моя, не приходиться с сыном мучиться как с маленьким?
- Совсем не мучаюсь. Я немного болела перед поездкой, и потому мы не приехали на ваше Рождество.
- Ты знаешь, что католики празднуют Рождество не так как православные?
- У католиков Иисус Христос родился на две недели раньше, - ответил за мать Олег.
- О! И ты знаешь. Вам в школе это сказали?
- Нет, Юра, ты же знаешь наши школы. Петя же учился в русской школе.
- Да-да. Закон Божий там не преподают.
- Чтоб вы не углублялись в религию и не удивлялись, скажу, - вмешался Олег, - что о Рождестве католиков я прочел в книге о Польше. Кстати сказать, в школьной библиотеке.
- Говорю же – Олегу надо учиться на дипломата, - сказал Юрий и подвёл их к свободному такси. И обратился на польском языке к земляку. Калерия уловила, что Юрий назвал улицу, куда ехать. Таксист ответил, что дорогу знает – не раз там бывал и открыл багажник для чемоданов.
Калерию, по её желанию посадили рядом с таксистом: - Хочу на Варшаву посмотреть. Да и укачивает меня на заднем сидении.
- Тем более, - отметил Олег, садясь рядом с Юрием на задние места, - что ты, мам, не спала в поезде.
- Как это так, - встревожился Юрий. – Почему не спала? Высокое давление? Ты молодая ещё для этого заболевания.
- У меня, сколько себя знаю, - улыбнулась Калерия, - пониженное давление.
- Да-да, кто-то мне рассказывал, что его, в вечернем училище медицины чуть не выгнали с занятий, потому что девушка была совсем без давления.
- Мам, - возмутился Олег, - ты мне не говорила, что у тебя давление низкое.
- Я тебе рассказывала, что у меня, на занятиях не могли определить давление. Это от усталости тогда было. А ты чего, Юра, дитя мне пугаешь? Что было, то прошло. И разрешите мне посмотреть на Варшаву, хотя бы из окон такси.
- Везите нас, - обратился по-польски Юрий к таксисту, - по самым красивым улицам.
- Я, понимая по-русски – чуть-чуть, - ответил таксист, - и говорите так. Мне приятное будет. Мой сына учиться будет в России.
Дальше ехали в таком порядке: Юрий беседовал с Олегом, на заднем сидении, а таксист говорил что-либо об улицах, по которым они ехали, мешая русские и польские слова. Реля понимала, что очень нравилось водителю.
- Потрясно, - сказал он, прощаясь, -  красотой русские дамы.
- Вот и первый комплимент, - улыбнулась Калерия.
Юрий нахмурился: - Будто я не сказал тебе уже десять таких слов, да ты не заметила.
- Когда? – удивилась Реля и замолчала. Они вошли в подъезд жилого дома, где с Юрием кто-то поздоровался, и сели в лифт. Калерию поразила, что в лифтах, кроме зеркал, есть откидные сидения. Можно сидеть и наблюдать за соседом – как он поворачивается в зеркале, как смотрит. Эта радость ей напомнила Дальневосточные поезда, в которых ездила в детстве. Там тоже можно было наблюдать, что происходит в одном из концов вагона по зеркалам, сев в определённом месте.
- Когда? – разразился обидой поляк. – Да ты в глаза мои посмотри. В них тысяча таких слов, только сказать не смею.
- И в мои глаза не забудь заглянуть, - отозвался, шутливо, Олежка. – Я тоже не смею тебя хвалить, потому, что ты сердишься.
Все рассмеялись. Так со смехом и вошли в большую, трёх или четырёх комнатную квартиру – Калерии это ещё предстояло выяснить. Но что в ней много комнат можно догадаться по просторному коридору, откуда была дверь в кухню, а с другой стороны проём в громадный зал, где, по-видимому, принимали хозяева гостей, потому что стоял уже раздвинутый стол. А по стенам большой комнаты висели доселе не видимые Релей в Московских квартирах – да много ли она ходила? – полки с книгами – на польском, русском и ещё двух-трёх языках.
Но всё это будет рассматривать потом Калерия, а пока вся дружная семья встретили их. Алик, едва его Калерия поцеловала, сразу ринулся к Олегу: - Какой большой! Мама говорила, что очень, но я не думал.
- Кто бы говорил. Ты чуть меня поменьше. Давай померяемся.
Стали меряться, к досаде старшего Петра, который не рос совсем, хотя парню было уже семнадцать лет. Он по-детски смотрел на возню младшего брата с приезжим и едва кивнул Реле, на её приветствие.
- Ну, что ты такой бука. Подойди к Калерии и обними её, - упрекнула его Аня. А сама, кивнув Калерии, с которой виделась полгода назад, поспешила на кухню: - Обед готов. Мойте руки и садитесь за стол. Вот туалет – кто хочет – а рядом ванная комната. У нас ещё есть туалет и ванная – так что Алик может отвести Олега туда.
- А где Кристина? – спросила Калерия, когда Юрий помог ей снять пальто и повесил его на вешалку. – Где моя воспитанница, с которой мы на подмосковной даче, в Клязьме, собирали цветы.
- Я здесь, Калерия Олеговна, - из какой-то боковой комнаты вышла хорошенькая девочка – да, можно сказать, что девушка. Кристине было тринадцать лет, и в неё вполне могли уже влюбляться юноши старше её.  Юноши постарше, потому что девушка вполне сформировалась для первой любви – это было видно. Калерии как яркая молния блеснула её юность, в эти годы. В тринадцать лет в неё влюбился студент, оканчивающий педагогический институт. И как влюбился!  И гореть бы на этом сжигающем огне девчонке, если бы парень не погиб. Конечно, не дай Бог Кристине такую любовь, вернее с таким потрясающим случаем, как смерть.
- Какая же ты красивая, - проговорила Реля, приближаясь к девушке. – Можно тебя поцеловать?
- Конечно. Я и сама вас поцелую. – Они поцеловались. – Но вы тоже красивая. Помните, мы с вами цветы собирали, где это? На даче? И вы сплели мне веньёк.
- Венок, девочка моя. И ты была в нём как кукла. Жаль, у меня тогда не было фотоаппарата, чтоб тебя сфотографировать на память.
- А у нас и сейчас  его нет, - вздохнула девушка. – Хотя у моих… как это сказать.. девочек в классе их папы и мамы давно купили.
- Не грусти, дочь, - отозвался Юрий. – Куплю я тебе фотоаппарат. Вот поеду во Францию и куплю. А сейчас подай Калерии домашние тапочки, чтоб она сняла свои модные сапожки.
- Да, - Кристина выполнила просьбу отца и достала из стенного, встроенного шкафа, туфли на небольшом каблуке. – Эти подойдут? А где вы такие сапожки купили?
Калерия покраснела, снимая сапоги: - Это польского производства. Купила у спекулянтов, потому что не чем было ехать в вашу тёплую страну. В Москве, разумеется, зимой в таких не походишь. А в Варшаве я сразу почувствовала, что прохожу в них две недели и не замёрзну.
- Но в Москве до вокзала добирались в них? И не замёрзли?
- А мы перебежками, - пошутила Калерия. – А где это Олег и Алик? Где наши мальчишки?
Мальчишки вымеряли уже свои роста возле двери, видимо, детской комнаты совсем в другом углу большой залы и вели разговор кто шире в плечах.
- Ты выше меня и шире в плечах, - говорил Алик. – Ты, как Илья Муромец у нас в книжке, на картинке. А я как Алёша Попович. Почти как ты ростом, но в плечах уже.
- Но ты, - отвечал ещё не отошедший от встречи Олег, - растёшь мощно.
- Так я росту знаешь отчего? А как вернулись мы в Варшаву, я под машину попал. И врач сказал, что от удара по голове и тянусь. Это ещё не предел.
Калерия ахнула в душе. Нашёл чем хвалиться Алик. Не дай Бог вытянется, а позвонки не успевают за ростом. И останется детское лицо при большом росте. Как это будет выглядеть? Но больше ей размышлять не дали. Аня с Кристиной и домработницей накрывали на стол. А Релю и Олега развели по разным ванным комнатам, чтоб умылись с дороги. Потом им показали комнату, где они будут жить. Это было, по наблюдению Рели уже четвёртая. А ведь есть ещё спальня супругов. И где-то ещё в другом коридоре спальня или комната служанки. И сели за стол. При еде говорили мало – лишь шаловливый Алик вставлял иногда реплики, что вызывало недовольство матери. Юрий, наоборот, поддерживал младшего сына, и разговор иногда продолжался. Вернее воспоминая младших поляков о Москве, где они были счастливее, чем в Варшаве, сказал Алик. А почему? В Варшаве заставляют учиться. А в Москве? В Москве было детство золотое. Смеялись от этих воспоминаний и грустили.
Наконец поели и сразу предложили гостям погулять по Варшаве:
- Полчаса даю всем на маленький отдых и переодевание, кто захочет и в поход, - приказ хозяина дома не обсуждается, - пошутил Юрий.
- Но мне надо на работу, - отказалась Анна. – Ты не забыл?
- Иди. А слова мои относятся к молодым.
- Но и мне надо в школу, - напомнила Кристина. – Мы готовим концерт.
- Пригласишь Калерию и Олега на вашу самодеятельность?
- Если Калерия Олеговна захочет. А ты, Олег? Или ты не понимаешь польский язык?
- Я в эти годы как мы не виделись, учил дома, особенно перед поездкой, но всё же не совсем понимаю разговорный  польский язык.
- Ну да, - согласился Алик, кивая головой, - это надо практика, как мы в Москве имели на русском. Немного говорить, говорить, только тогда станешь  понимать.
- Точно, - согласился Олег и улыбнулся Кристине. -   А ведь вы там будете петь, танцевать и говорить на родном языке быстро. Я просто не успею ничего разобрать.
- Ага! – поддержал друга Алик, - особенно танцевать по-польски. – Он, изображая девушку, прошёлся в каком-то танце.
Все засмеялись, поняв комичность сказанного, а особенно протанцованного.
- Ясно, - сказала Кристина. – Олег не хочет идти. А вы, Калерия Олеговна?
- Мне тоже лучше побродить по Варшаве.
- Они приехали в город, а не концерты твои смотреть, - заявил Алик, увлекая Олега в свою комнату, чтоб показать что-то своё, понятное лишь мальчишкам.
- Я тоже не хочу, иди, - подал голос Петя, зевая. – Мне сегодня Алик спать не дал. Лучше я посплю, пока вы гулять будете.
- Спи, чудо гороховое, - сказала, одеваясь, чтоб идти на работу, Аня. И к мужу. – Вам же лучше гулять без него. А то, как дитя малое будет жаловаться, что замёрз или наоборот, мороженого вдруг захочет. Это же мука с ним куда-то ходить. Ты извини меня, Реля, что на работу спешу. Договорилась, что приду и во второй половине дня потружусь.
- Да что ты, Аня, за что на тебя обижаться. Спасибо, что встретила. Я думаю, что в первый день мы сходим с Юрием и Аликом. А потом Юрий же тоже работает – мы можем одни гулять, по путеводителю, который ещё в Москве купили.
- Но по путеводителю я тебе не советую. Лучше, всё-таки с Юркой. Он же взял некоторые выходные, чтоб с вами походить. Но ты меня ещё раз извини, я пошла. Кристина, ты со мной? Вот, вместе, вместе, - мать и дочь вышли.
- Неужели взял отгулы? – Калерия обратилась к Юрию.
- А ты как думала? – На Релю взглянули обиженные глаза. – Такие долгожданные гости к нам – тут разве до работы? Да я отпуск ещё в этом году не брал, чтоб вас встретить.
- «Странные люди, мужчины, - подумала гостья. – У него любовница здесь есть, как Аня мне все уши прожужжала. И вместо того, чтоб съездить с ней на курорт летом – у них же можно даже во Францию поехать, на Золотой берег. Юра приберегает свободные дни, чтоб погулять по Варшаве с женщиной, которая его мучила в течение, почти трёх лет нашей дружбы в Москве. Знает, что ничего не может быть, а всё же платоническая любовь у него выше физической».


                Г л а в а  34
 
  Наверное, в этом виновата болезнь, которую Реля перенесла ещё в Москве и, кроме того, страх за жизнь Домаса, но Реля ничего хорошего не ждала от этой поездки. А всё получилось наоборот. Ещё из окон вагона её поразило сказочное «Старэ място», мозаика его крыш. Как разноцветная жемчужина блеснула перед глазами возрождённая из пепла Варшава, ещё когда ехали в такси.
А уж когда ходили в первый день по городу, у Рели зарябило в глазах. Старый город. Королевский дворец. Собор Святого Иоанна. Рыночная площадь. Памятник героям Варшавского восстания.
- У тебя сейчас сумбур в голосе, - говорил Юрий, когда возвращались домой, - но всё установится, не волнуйся. Ты такая умная путешественница, всё поставишь на свои места. Это ты сегодня просто устала с дороги. Да ещё не спала, как Олег сказал. Да ещё Алька мешал, всё время, стараясь, увечь в поиски кладов твоего сына.
- Каких кладов, если Варшава вся заново отстроена, на руинах. Это мальчишки бегали машинки покупать и жвачку, мне кажется.
- Да, Алька все места знает, где можно купить жвачку дешевле.
- Шустрый, как и прежде, - улыбнулась Калерия. – За ним нужен глаз да глаз. Помнишь, как мы ездили в Архангельское – музей усадьбу Юсупова. И они унеслись – Петя и Алик – в сад.
- Там же, в усадьбе такой большой парк и мои сыновья скрылись среди колон и скульптур. А Олежка – вот молодец твой сын – помчался, чтобы вернуть их. И отыскал и привёл обратно, чтоб не затерялись. Так же, бегал Олег в Коломенском, твоём любимом, чтоб вернуть моих сыновей, во рву, чтоб не заблудились.
- Ты помнишь Коломенское? Я как-то заехала туда одна, когда ты покинул Москву.
- Одна? А Олежка где был?
- Гостил у бабушки, в Украине. И кстати, это была последняя наша поездка к моей маме.
- Помню, что-то говорил мне Олег, когда мы поехали на Выставку, в Останкино, перед его первым классом, что бабушка плохо себя вела, и вы больше к ней не будете ездить. Но вернись к воспоминаниям о Коломенском. Ты заехала туда одна, без Олега, и что произошло?
- Вот именно, что произошло. Я там, во рву, куда носились твои сыновья, не то что заблудилась, а будто попала в другое время. Видела таких странных людей – будто красноармейцев из двадцатого года – они воевали там. Правда я сидела на каком-то камне – говорят заколдованном – мне это не во сне ли приснилось?
- Но ты можешь видеть прошлое в картинках. Помнишь, ты мне рассказывала, что в детстве, вы ехали на Дальний Восток, возле Байкала, а потом тебе снились разные сценки, которые случались на этом озере много лет назад. Я изъездил почти всю Европу. И, как видишь, даже в Союзе много видел, путешествуя с тобой и детьми по Золотому кольцу Москвы. Жаль, что Ленинград не видел твоими глазами. Ещё мне хотелось бы с тобой и Олегом съездить в Киев.
- Мы были с Олегом в Киеве прошлым летом, - вспомнила вдруг Калерия. – Вот, пошла работать в реанимацию Нейрохирургического Института имени Бурденко и тяжёлые больные выбили у меня все воспоминания об этом прекрасном городе. Кстати, Киев тоже был разгромлен во время войны.
- Да-да, ещё песня такая есть русская: - «Киев бомбили, нам объявили, что началась война». Правильно я вспомнил? Да, я очень рад, что и ваши песни знаю. Но, извини, я тебя перебил.  Что можешь ещё рассказать о Киеве? Или нет. Лучше расскажи, что тебя занесло работать в такой тяжёлой больнице? Ведь там лежат с травмами и заболеваниями головы, да? Наверное, любимый мужчина заболел, и ты вынуждена была идти туда? Уже ревную.
Молодая женщина с упрёком посмотрела на поляка: - Юра, ревновать к больным нельзя. Потрясаюсь твоей проницательности. Но не по телефону ли тебе сказала моя соседка об этом?
- Да, я тебе звонил осенью, что в Москве, хотел увидеться и сходить с тобой в театр, но твоя соседка меня просветила, что ты возле тяжёлого больного день и ночь в больнице находишься. Я не в обиде, ты лишь правду скажи. Когда ты с ним познакомилась? Как? И давно ли он стал тебе таким дорогим?
- Юра, крикни мальчишкам, чтоб не прятались от нас, разгуливая по скверу.
- Сейчас подойду к ним и приведу их в порядок. А ты отдохни – вижу, устала после дороги. - Юрий стремительно пересёк аллею, на которой они сидели на скамейке, поговорил с сыном и вернулся. – Итак, мы говорим о больнице.
- Потом, как-нибудь, - усмехнулась Калерия, вставая со скамейки. – Прохладно на ней сидеть, хоть зима у вас не такая лютая как в Москве.
- Я и то удивляюсь, как ты доехала в таком красивом, но не тёплом пальто до Белорусского вокзала.
- А что там нам ехать, Юра? От Пушкинской площади, прямо к вокзалу на троллейбусе. Ехали с Олегом и пели: - «По Москве идёт троллейбус, шинами шуршит троллейбус, мимо парков, мимо сквером, мимо милиционеров», - пропела. – Кстати, на Пушкинской площади строят метро. Так что когда приедешь, в следующий раз в Москву, от метро до нашего дома пять-десять минут ходьбы. Можно и пятнадцать минут идти, разглядывая достопримечательности.
- До вашего дома, куда в гости ты меня не зовёшь, - вздохнул Юрий.
- Мы с Олегом живём в коммуналке, куда заглянула к нам, летом, Анна. Неужели она тебе не рассказывала о длинном, узком коридоре? О маленькой комнате, где мы с сыном живём.
- Вот я и говорю. И туда Анна хочет забросить Петю и Алика в гости к вам. Но года через два. Ещё она мне сказала, что тебе стоит их лишь вызвать, а жить они станут на Метростроевской улице у знакомой нашей, у которой пустует однокомнатная квартира.
- Так не будет, - твёрдо сказала Реля. – Если я вызову, то и жить будут у меня. Через два года, возможно, расширится и моя жилая площадь. Соседи наши из двух комнат напротив собираются уезжать, а я займу их место. Там и мне будет комната и Олегу. А когда приедут твои сыновья, им отдадим одну из комнат.
- Вот как ты распорядилась. Как всегда, чтоб не спускать глаз с моих сыновей.
- Зачем? Они будут гулять по Москве, как сами захотят. Мне главное, чтоб домой приходили кушать и спать. Зови мальчишек. Пора уже нам  домой ехать.
- Олег, Алик, едем домой. – И когда ребята пришли. – Слушайте меня внимательно. Я завтра должен выйти на работу с утра. А ты, Алик, повезёшь наших гостей в музей, где им покажут на русском языке фильм, как разгромили Варшаву в войну и как она, потом отстраивалась русскими солдатами. Реле и Олегу надо это обязательно посмотреть. А завтра как раз в музее фильм показывают на русском языке для какой-то важной русской делегации. И Анна договорилась, что вы с ними пройдёте.
- Очень хорошо, - обрадовался Олег. – Мне в школе поручили этот фильм посмотреть.
- А ты, Реля?
- Я пойду со своим сыном куда угодно. Кстати, посмотрю на наших Партийных Боссов.
- Но там не очень великие ваши деятели. Я думаю, рангом пониже. А я схожу на работу, и буду встречать вас на выходе, после просмотра фильма и мы опять будем ходить по Варшаве.
- Договорились, - сказала Калерия, посмотрев на младшего сына Юрия, который не очень обрадовался предложению отца. – Но Алику не надо с нами идти. Ты уже видел этот фильм?
- Много раз. Со школой и нашими друзьями из России, которые приезжают к нам. На русском, и на польском языках.
- Не ленись, - сказал Юрий. – Ты же хочешь выучить русский язык, так хорошо, чтоб потом учиться в Москве.
- Но я, разговаривая с Олегом, больше выучу, чем по фильму.
- Ладно, если Калерия Олеговна тебя отпускает. Только, - обратился к Реле и Олегу, - вам придётся запомнить, как мы ехали сюда. Проделаете завтра точно такой путь.
- Я уже запомнил, - сказал Олег. – Для памяти записал в блокнот.
- Какой умный у тебя, Реля, сын. Даже завидую тебе. С Олегом нигде не пропадёшь. Ну, а теперь шагаем в сторону автобуса. Может, ты скажешь, Олег, каких великих людей из Польши ты знаешь?
- Дома у нас есть книга вашего писателя Сенкевича «Камо грядеши», - по макулатуре мы с мамой её взяли.
- Макулатура – это старые газеты, журналы? – спросил Алик. – Мы тоже в школе собираем, чтоб спасти леса. Потому что лучше из старых газет и журналов делать новые книги, чем деревья пилить, леса уничтожать. Хотя леса и так каждое лето горят, то в Польше, то в Чехии.
- Но ты на пожары не очень кивай, - осадил его отец. – Их плохие люди делают от  костров не загашенных. И не мешай разговору. Я же с Олегом говорил и спрашивал его.
- Да, дядя Юра, я помню. Хотите, спросить, читал ли я эту книгу Сенкевича? Нет, мне ещё по программе школы надо читать. А Сенкевича мама читала.
- Ещё каких людей знаменитых ты знаешь из Польши?
- В учебнике восьмого класса, прочитал о Марии Кюри.
- Мария и Пьер Кюри, - удовлетворённо сказал Юрий.
- Но Пьер Кюри – француз, - поправил Олег. – Ой, дядя Юра, простите.
- Не за что, - я рад, что ты и это знаешь.
- Ещё композитор Шопен – мне Алик сказал, что у вас, в Лазенках, концерты его летом бывают.
- Раз в четыре года, - вставил Алик. – Потому что Шопен родился 29 февраля. А это число бывает раз в четыре года.
- Не шути так, сын, - улыбнулся Юрий. – Концерты бывают на лоне прекрасной природы каждое лето. А когда Шопен родился – это никто не знает. Что ещё скажешь, Олег?
- Давайте так, - Олег был обескуражен. – По мере того, как мы будем ездить или ходить по Варшаве, я стану вспоминать, что читал раньше, о ваших знаменитостях. Кажется, ещё о Копернике помню, который остановил землю и раскрутил солнце. Или наоборот? Скажи, Алик?
- Я ещё сам не определился, что сделал Коперник, - развёл руками мальчишка. – Но папа может нас свозить в город, где он родился. Там ещё пряники очень вкусные и есть башня кривая.
- Ты так говоришь, будто я повезу наших гостей в город, где я родился, а не Коперник.
- Точно! Там родился Коперник. Ты свозишь нас туда?
- Не туда, а в Торунь. Вот уже сын мой задаёт маршрут. Поедем туда, но не раньше, чем  Калерия и Олег осмотрят Варшаву. А вот  и наш автобус – садимся. Алик, займи место для Калерии Олеговны – твоей любимой воспитательницы.
Алик с Олегом не только заняли в полупустом автобусе места для Рели и Юрия, но и сами забрались на высокие сидения сзади, чтоб увидеть освещённую вечерними огнями Варшаву. А Реля с Юрием засели пониже, и повели разговор дальше.
- Что это ещё за кривая башня в городе Торуни, где родился Коперник? –Вспомнила слова Алика гостья.
- Не кривая, а падающая, как в Пизе. Помнишь, я тебе о Пизанской башне рассказывал.
- И картинки показывал, - улыбнулась Калерия.
- И в Торуне покажу, только в натуре. Она, разумеется, не такая величественная как в Пизе, но тоже интересная.
- Можешь не сомневаться, я оценю эту башню. Помнишь, как мы с тобой к Меньшиковской башне пробирались в Москве?
- Меньшиков – это вельможа у Петра Первого, выбившийся из простых мальчишек?
- Да, и вот какие чудеса строил в Москве и Ленинграде – бывшем Петербурге.
- Всё, что видел и осматривал с тобой, вспоминается с большой тоской. Никогда, ни по каким городам мира, я так много не знаю, как по Москве, благодаря тебе. Но рассказывай мне, пожалуйста, о Киеве. Хочется слышать твой живой рассказ.
- Побойся Бога, Юрий, я же с дороги. И уже столько походили по Варшаве. Кроме того, я думаю, что Киев ты видел. И смотрел на него через экскурсоводов, так же, как и мы с Олегом. Но, кажется, я могу тебе рассказать, пока мы едем о маленьком произведении искусства в Украине – это Софиевка. Ну, чего ты напрягся? Или тебе не нравится, что я с Киева перешла на меньший объект?
- Да нет, я напрягся, как ты говоришь, потому что эта дама, ради которой строили Софиевку, много денег потянула в своё время из Польши. Ведь её строил для беспутной женщины пан Станислав Потоцкий, обезденежив свой народ, кинув его в нищету.
- Да, говорят, что денег он увёл из Польши немало, ради своей красавицы.
- Он кинул к ногам этой бездушной женщины все деньги Польши и лишил многих пропитания. Люди умирали, а какая-то фаворитка жила в красоте и неге. Но говорят, что Софья эта была потрясающе красива?
- Говорят и пишут, - вздохнула Калерия, - эта женщина, с малых лет, познавшая мужчин, имела взгляд малолетней, невинной девочки. И прелестные губы, будто никогда не знавшие поцелуев, а, между тем, мужчин она знала и в очень большом количестве с одиннадцати лет.
- Допустим, я тоже видел её портрет – эти «невинные» глаза и губы, будто не ждущие поцелуев. И сравнил с твоими глазами – наполненными тайнами Космоса. И с твоими губами, хоть ты и познала поцелуи гораздо позже, чем та роковая женщина. Когда ты поцеловалась в первый раз? Прости, я не имею права спрашивать, но, если можешь, ответь.
- Странно, - сказала Калерия, не желая отвечать на вопрос. – В прошлом году я возила своих сотрудников по работе, в небольшие экскурсии по Москве. И кроме архитектуры, кто, в какую эпоху строил, по чьим проектам, людей сильно интересовала личная жизнь архитекторов. Кто, где женился, где крестился, потом затронули Пушкина, которого, как ты знаешь, я обожаю.
- А вместе с тобой обожали Пушкина дети в детском саду. Вернее сказки Пушкина, которые ты рассказывала. Алик, когда заболевал, спать не мог без твоих сказок. Приходилось тебя вызывать из дома, чтоб ты пришла и уложила нашего сына спать.
- «Особенно, когда Анна оставляла своего сына с температурой и уезжала с экскурсией во Львов», - подумала лениво Калерия. Но не бросать же этот же упрёк отцу – он не виноват.
- Спасибо, что напомнил. Но, вспомнив о Пушкине, мы с моей небольшой группой, разумеется, затронули всех женщин, которые были в него влюблены. Вернее в кого был влюблён поэт. И вот доходим до внучки Кутузова Долли, которая по странному стечению обстоятельств выросла и развивалась в Италии. Меня лично внучка Кутузова интересовала как необычная дама, ведшая дневники, когда вернулась с семьёй в Петербург и писала о смерти Пушкина.
- Она говорила и писала, на каком языке?
- К сожалению, русского языка она не знала. Но, очевидно, что мать, влюблённая в Пушкина, прочла когда-то его стихи дочери.
- Чья матушка?
- Ой, я уже путаюсь. Конечно мать Долли, а дочь Кутузова – Елизавета Михайловна читала своей дочери стихи Пушкина. Но я не об этом. Рассказываю я моим современникам о Долли – какая она хорошая, какая прекрасная женщина выросла в Европе – потому что она не только в Италии бывала. Елизавета Михайловна возила дочерей по всем дворцам, желая хорошо выдать замуж. И ты, представляешь, Юра. Меня начинают сравнивать с этой красавицей, которая, явившись в Россию, соперничала с самыми красивейшими женщинами.
- Как бы я хотел поездить на твои экскурсии и сравнивать тебя со всеми красавицами мира. Но ты возмутилась, что я сравнил тебя с той Софьей, которая обездолила Польшу?
- Как бы тебе сказать. Я долго спорила с моими сотрудниками, что тут не может быть никакого сравнения. Те женщины жили в холе, в неге, (кроме Софьи – та, в детстве, нищенствовала), под ярким солнцем Европы, а я выросла после войны в голоде, холоде, ещё и в материнской ненависти. Моё детство и детство Софии, которая потом обездолила Польшу, сравнить можно. – Калерия надеялась, что этими словами вернёт память Юрия к Софии, но он, почему-то стал ругать её мать. Не мать Софии, а Юлию Петровну.
- Я помню о твоей матери и ненавижу её, даже если бы не она, мы бы не познакомились.
- Да, если бы моя мама не выживала дочь из дома, я, вполне могла бы не знать Москвы, и мы бы никогда не встретились. Так что Бог не делает, всё к лучшему. И я не ненавижу свою мать, хотя и любви к ней особой не испытываю. Но вернёмся к Долли – внучке Кутузова.
- А лучше к Софье, в честь которой Потоцкий построил Софиевку, обездолив Польшу. Ты бы смогла принять такой дар от влюблённого в тебя поляка, если бы знала всю его подлость?
- Ты знаешь, что нет. Хотя все, кто приезжает в Софиевку, сейчас полны нежности к этой беспутной женщине. Если бы не она никогда бы нам не видеть той красоты и тайны, которая заключена везде – в изумительных гротах, в подземной реке, в планировке садов. Правда я за этими тайнами видела гибель сотен трудовых людей, строивших красоту.
- Знаешь, как расплатился Потоцкий за свою измену Родине?
- Ему изменила гречанка София с его же сыном. Но что-то мальчишки вскочили. Выходим?
- Если хочешь, пройдёмся по улице, соседствующей с нашим домом. Это знаменитая в Варшаве улица «газовых фонарей». Сюда приходят влюблённые, чтоб закрепить свои чувства.
- Бога ради, Юра, пойдём домой. Я так устала уже, что меня ноги не носят.
- Меня тоже, - сказал Алик, подходя.
- И меня, - поддержал друга Олег.
Они вышли из автобуса, и пошли впереди родителей, тоже наполненные встречей и тайнами, в которые не хотели впускать пока взрослых.
- Какой у тебя интересный вырос Олег. Я всегда знал, что он выше своих сверстников по развитию. И очень рад, что с Алькой они находят интересы. Ты гордишься своим сыном?
Калерия опять, чтоб не отвечать на прямой вопрос сказала:
- Не захваливай мне Олега. В глаза ему этого, прошу, не говори. Особенно в присутствии твоих детей. А вообще-то, разумеется, в нём что-то есть не от мира сего. Он умеет читать мои мысли. Возможно, что и мысли своих друзей.
- Но в мыслях Петьки и Альки он может запутаться, потому что мои сыновья думать не любят. Особенно Петя. Я даже подозреваю, что первого сына Анна родила не от меня.
Калерия поёжилась незаметно:
- Кто же тебе виноват, что женился на дочери профессора и тем построил свою дальнейшую карьеру? А чей Петя сын поздно думать и высматривать в его чертах другого мужа.
- Ты знаешь, что до меня Анна была замужем за другим? Она сказала?
- Нет, Аня мне такого не говорила. Жаловалась лишь, что когда была беременная Петей, ты изволил уехать в Париж, на встречу с другой женщиной, а она страдала.
- Потому Петька получился таким заторможенным?
- Господи! Анна мне ещё в Москве говорила об этом, теперь ты. А не думаете вы, оба, родители, что дети родятся не всегда такие, как нам хочется?
- Это ты, работая в детской больнице, подсмотрела?
- Возможно. И знаю точно. Что ребёнка надо любить ещё в утробе матери – обоим родителям. Но женщине, которая вынашивает – особенно. А не страдать по поводу измен мужа.
- Ты не страдала, даже если бы знала, что муж тебе изменяет?
- К счастью, мой бывший муж очень любил меня, когда я ждала Олежку. Так что мой сын родился в любви – поэтому он такой.
- Но когда вы разошлись, Олежка болел, насколько я знаю, по твоим словам.
- Тут моя заслуга, что я его выходила – это даже врачи мне говорили.
- Поэтому ты пошла в медицину? Поняла, что у тебя целебные руки?
- Целебные руки и любящее сердце. Я ухватилась за больного сына и выхаживала его, а не бегала за его глупым отцом, как мой бывший муж того желал.
- Потрясаешь меня. Но хочу тебя предупредить. Анна за все свои страдания, когда считала тебя своей соперницей, хочет тебе отомстить Петькой, прислав неполноценного парня к тебе в Москву. Поэтому так и хлопотала с вашим приездом к нам.
- Не пугай меня, Юра. Я, кажется, сама уже об этом догадалась. Но если Анна хочет мне отмстить Петей – потому что представляю, какой будет через три года двадцатилетний парень, мне придётся терпеть.
- Но я могу выручить тебя от Петьки. Пришлю тебе – раньше чем через три года – женщину – учительницу Альки, по русскому языку. Она очень хочет посмотреть Москву с хорошим экскурсоводом, ещё и русскому языку от тебя поучится.
- Спасибо, не надо. Если Анна хочет мне отомстить, пусть мстит. Надеюсь, ты не передашь ей наш разговор?
- Это не в моих интересах, но ты подумай. Вот мы и дома. Мальчишки нас  ждут, что вместе войти в лифт и подняться. В Польше экономят энергию.
- Разумно. Ну что, ребята? Поедем? – И когда лифт двинулся, посмотрела на сына. – Как тебе понравилась Варшава, Олег?
- Ой, тётя Реля, - вмешался Алик, - это ещё не вся Варшава. Она хоть и не такая большая, как Москва, но за один день её не усмотреть.
- Да, мама, - подтвердил Олег. – Помнишь, я давал тебе книгу читать о Варшаве. Думаю, что и десятой доли сегодня не увидели.
- Какой математик! – сделал вид, что восхитился Юрий.
Реля удивилась: - «Юре вовсе не до похвал Олегу, но он делает вид, что не было между нами разговора, быть может, оскорбившего его. Но сам начал, я ничем не подталкивала к тому».    
 


                Г л а в а  35

Калерия думала, что после неприятного разговора с Юрием, он не так охотно будет водить  их с Олегом по польской столице. Но, на следующий день он встретил их по выходе с просмотра фильма, о погубленной немцами Варшаве, а восстановленной русскими.
- Ну, как? Испугал вас этот кинофильм?
- А чего пугаться? Мы уже видели, что творили фашисты на землях Союза. Сколько горя они принесли России, Белоруссии, Литве, Украине, даже Закавказским республикам. До сих пор ещё восстанавливаются места, куда немцы дойти не могли, но куда посылали бомбить самолёты. А Варшаве ещё повезло, что её восстановили быстро и сразу.
- Да, освободили и восстановили советские войска, накормили тоже, а теперь Польша посматривает на Запад, мечтая, что и бывшие губители нам помогут.
Калерия онемела. Это был выпад против её державы. Или Юрий проверял её на лояльность к своему государству. И пока она думала, Олег задал вопрос:
- Как это? Польша посматривает на Запад?
- А ты разве не заметил вчера, что у нас, кроме государственных магазинов, появились магазинчики частные и в них много товаров, но очень дорогие.
- Это, которые в подвальчиках у вас? Мы с Алькой заходили и так интересно – звонок у входа звонит, кто-то выскакивает из боковых дверей и – «Проше пана». Это так вы смотрите на Запад?
- Да, - отговорился Юрий, поглядывая на Релю, - вот это к нам шагнул Запад своей торговлей. Но это хорошо – если в магазинах купить нечего – в них большие очереди, то в малых, частных лавочках можно всё купить – дорого и без очереди. Что ты выберешь, если захочешь себе приобрести красивую вещь? - Обратился к гостю.
- Мне ничего не надо, - отказался Олег. – Вот если мама захочет…
- А как же, - настаивал Юрий. – Ты вырос в большого, красивого мальчика. Неужели ты из Польши – где всё есть – не привезёшь шикарные джинсы, которые сейчас в моде? Не хочешь?
- Говорю же – мне не надо. У нас один мальчик приехал из Америки со своими родителями- дипломатами – весь в «Джинсе».
- Как это понимать? Весь в джинсовом облачении?
- Да. Всё у него из джинсовой ткани – брюки, куртка. Он даже в школу некоторое время их носил, пока форму ему не купили. Но пока ходил в «Джинсе», ребята его прозвали пастухом, потому что эти штаны и куртки были предназначены для фермеров.
- Но теперь стали модными штанами – мечтой всех юношей в Европе.
- Ну и пусть мечтают, а я не хочу. Если только когда совсем вырасту, выучусь на лётчика, и эти удобные брюки появятся в Советском Союзе в магазинах, тогда куплю.
- Ты хочешь стать лётчиком, - удивился Алик. – Но это же, как это сказать? - опасно и страшно. Я бы ни  за что не хотел это делать.
- Ты можешь не хотеть и бояться, но когда-то я тебя повезу на самолёте.
- Вот какой ты целеустремлённый, - Юрий на мгновение прижал голову Олега к себе. - Можно позавидовать твоей маме. Но теперь пойдём обедать в ресторан или домой поедем, где Анна с прислугой приготовили обед и ждут нас?
- Зачем же в ресторане – тоже дорогом, как я догадываюсь – деньги тратить? – Отвечал Олег. – А дома у вас старались, готовили для всех обед. И, наверное, тётя Аня будет сердиться.
- Конечно, будет, - сказал, вздохнув, Юрий. – Это я так предложил. Думал, может вам не хочется сейчас ехать снова на транспорте. Но пошли.
- А где твоя машина, Юрий? – наконец опомнилась Реля. – Ты же говорил, что в Польше у тебя своя машина, а не взятая напрокат, как в Москве.
- Ты помнишь, сколько мы поменяли машин в Москве? Анна их разбивала одну за другой. Хорошо, что сама осталась жива, и никого не покалечила. Мы, в уплату за те аварии могли бы свою машину приобрести. И вернувшись в Польшу, она живо расправилась с той машиной, что у нас была. Не знаю, почему её так не любят машины.
- «Или она не любит машины, - подумала Калерия. – Чтоб ты не добирался, быстро к своим любовницам. Бедная Анна. Разбивая машины, она рискует погибнуть или остаться калекой». 
- Но мы решили больше машин не покупать, - продолжал между тем Юрий. - Ещё Петька подрос и пытался выпросить у нас машину. Но ему нельзя. Врачи не дадут разрешение на права и, кроме того, его никто не берётся учить на эти права.
- Да, ситуация, - Калерии показалось, что Юрий продолжает её пугать Петей.
- «И насчёт того, что «Польша стала поглядывать на Запад» - это тоже запугивание. Мол, как вы без нас проживёте? Да проживём. Чем больше от нас отвалится таких «благодетелей», тем легче будет Союзу. Манят нас западными товарами. А не будем покупать – прав Олег. Умник мой дорогой. Вот не станем заглядывать в их лавчонки, где – «Проше пана» Мы не паны, а паны не мы», - так размышляла Калерия, слушая разговор между Юрием и сыном.
Между тем, разговаривая, все двигались в сторону автобусов. Сели и поехали. Действительно, обед их ждал. И не вернись они домой, возможно, Анна и служанка, которая вчера показалась Калерии членом семьи, обиделись бы. Раздеваясь, где ей помогал Юрий, Калерия подумала о своём обожателе: - «Поп Гапон. Так и хочет поссорить меня с Анной. Неужели проведал, что я знаю, о его любовнице, и мечтает нас познакомить? Уколоть меня – вот не желала покориться, так гляди, как другие это делают».
В ожидании обеда молодёжь веселилась. Алик разоблачал сестру, что в Москве у неё есть любовь. Какой-то парень, за которого Кристина хочет выйти замуж, когда подрастёт. А пока суть, да дело, встречается с польским парнем. Олежка тоже смеялся со всеми, поглядывая на мать.
- «Как это замуж? – читала Реля по недоумённым взглядам своего чада. – А учёба после школы? А профессию она, что ли, добывать не будет? Вот так замуж выйдет и всё? А как же папа, мама, которые должны её остановить и разъяснить, что так нельзя?»
То же осуждение проглядывало и через насмешки Альки. Этот живой, прильнувший к её сыну поляк, вытянувшийся в росте, но очень худой, был того же мнения, что замуж нужно выходить не прежде, чем «выучишься на кого-нибудь».
Пётр плохо знающий русский язык, хотя и учился когда-то в русской школе, угрюмо молчал.  Тринадцатилетняя Кристина – худенькая, но подающая надежды на красоту девушка, отбивалась, поглядывая на отца печально неопределённым взглядом.
- Грустит. - Заметил Юрий, садясь за стол напротив Калерии, с тем, как сказал вчера, чтоб «всё время видеть гостью». - Она переписывается с одним мальчиком из Москвы, который живёт недалеко от вас, на Кропоткинской улице – это рядом с бассейном «Москва». Они с Костей этим влюблены друг в друга. Мать Костика уже и поженить их готова.
- А сколько лет ему? - с улыбкой глядя на «невесту», спросила Калерия.
- Пятнадцать, - ответила Кристина, - но он, как и ваш Олег, высокий ростом.
Реля взглянула на сына, чтоб увидеть, как он к этому относится, и встретила его насмешливо-иронический взгляд: - «Вот дают? Да?» Она опустила веки, соглашаясь с отпрыском: - «Да, даже я, в тринадцать лет, встретив взрослого парня и услышав, что он на мне женится, когда я выросту, не верила ему и правильно делала. Предчувствие меня не обмануло. Павел погиб, забрав с собой мою мечту на дальнейшую учёбу при его помощи, как обещал. Кристя же вовсе не думает об учёбе, добывания профессии – будто ей вечно будут помогать папа с мамой. Вот такая, даже в предприимчивой Польше молодёжь».
- Вот так, Олежка, - заметила шутливо Анна, внеся кастрюлю с первым блюдом на стол. – Из-под носа у тебя невесту увели.
- На этот счёт, - не растерялся Олег, -  в Союзе интересная песня есть: - «Если невеста уходит к другому, то неизвестно кому повезло», - напел и лукаво улыбнулся. Все рассмеялись.
Хозяйка стала разливать суп – зелёный, любимый Релей ещё по Москве. Она сама не могла приготовить летний суп, в зимнее время. А поляки, как дипломаты, отоваривались в «Берёзке» и, естественно, могли взять консервированный щавель или шпинат. Получалось очень вкусно и необычно.
             - Какой аромат, - вдохнула она пар, принимая из рук Анны тарелку с супом.
             - Я помню, что ты любишь, и приготовила зелёные щи.
             - Спасибо. А тебе, Олег, какого супу? Зелёного или горохового?
             - Гороховый суп мы в Москве часто готовим. Давайте как маме.
             - А мне гороховый суп, - заявил Алька, шмыгая носом.
             - Сначала пойди в ванную и очисти ноздри, - одёрнул его отец. – Потом будешь есть.
             - Я виноват, что простудился? – Возразил сын, но из-за стола вышел и исчез в дальней ванне, чтоб не слышали, как он сморкается.
             - Кристина, ты какой суп будешь есть?
             - Мне как Реле Олеговне. Но немного, а то я опять растолстею.
             - На тебе немного. Пётр, тебя опять за язык тянуть?
             - Мне как Альке – горохового супу. Чтоб не только он ночью меня обстреливал, но и я его.
             - Как ты можешь так говорить при гостях?
             - Ой, - Алька вернулся, с покрасневшим носом. – А помните, Калерия Олеговна, как мы, в детском саду над гороховым супом смеялись? У нас в группе был Боря-мальчик. Он как съест такого супу, так хоть в спальню потом не заходи. Такая атака бывала.
             - Это Боря шутил, - засмеялась Реля. – Озорник был жуткий – всегда что-нибудь из себя изображает. А дети то смеялись, то пугались.
             - Трудно тебе было с такими детьми, да, Калерия? – посочувствовала Анна, садясь за стол.
             - Совсем не трудно, если детей любишь. Но Боря этот меня очень связывал. Вернее не он, а  его родители. Я же тогда училась в вечернем техникуме, если вы помните. Надо мне бежать на занятия, а Борю не к шести часам не забирают, ни к семи – это уже крайний срок. Приходят его родители в восемь, допустим – оказывается, в кино вместе ходили, забыв сына взять.
             - Но это же не допустимо, - возмутился Юрий. – Если бы у нас в детском саду так было, воспитатели бы очень позорили таких родителей. Почему они должны в своё время сидеть с забытым ребёнком?
Калерия не успела ответить, как Анна вставила свою реплику:
             - Хоть эти провинившиеся родители оплачивали тебе лишнее время?
             - Ни родители не платили мне за переработку, ни бухгалтерия наша. У нас чёткое время работы и никакой переплаты. Ты спроси, лучше, Аня, они мне хоть спасибо говорили?
             - Нет? – удивилась полячка.
             - Нет. Отвечали, что могла бы я Борю сдать в суточную группу.
             - Но кто его возьмёт в суточную группу? – вмешался Алька. – Мы же гуляли рядом с этими детьми, так одна девочка говорила мне, что у них по одной кроватки на каждого ребёнка. А лишних нет. Но ты, Олег, ходил ведь в суточную группу, когда мама твоя училась?
             - Очень редко, - отозвался Олег, вытирая рот салфеткой. – Мама как-то умудрялась, если у неё практика бывала в больницах и забирала меня до того, как укладывали спать. Хотя в суточной группе у меня была своя кровать.
             - Ты радовался, если мама забирала? – Заинтересовалась Кристина.
             - Иногда мне даже не хотелось идти. Потому что на следующий день вскакивать рано и шагать вместе с не выспавшейся мамой, в детский сад, а идти нам с мамой было не как вам – мы далеко жили.
             - Ну да, - обрадовался Алик, - это наш дом иностранцев был близко от детского сада. И всё равно негров возили на машине – чёрной «Чайке».
             - Вот почему-то наш сын не любил маленьких негритят, хотя жили в одном доме, - улыбнулся Юрий. – Наверное, потому, что, придя в детский сад, они отобрали всё внимание от  Альки.
             - Да, - нахмурился мальчишка, - то все плясали возле меня, то вдруг позабыли. Эти негры притянули к себе все взоры.
             - Красиво сказал, - улыбнулась Калерия. – Поэтом будешь.
             - Это как?
             - Когда вырастешь, будешь сочинять стихи.
             - Нет, стихи – нет! Я, может, тоже лётчиком стану, как Олег.
             - Ты ешь, лётчик, - заметила мать. – Для лётчика у тебя здоровья не хватит. Забыл, как под машину попал и пять дней лежал в больнице, не приходя в сознание.
             - А что? Это мне помешает летать? Или учиться на лётчика?
             - Доешь сначала суп, а потом поговорим, - сказал вдруг строго Юрий, и за столом все притихли. – А вот и второе нам  несут. Что там, Клавдия?
             Пожилая прислуга, которая вчера сидела со всеми за столом, сегодня видимо не захотела. Или хозяйка ей не разрешила, чтоб исполняла свои обязанности. Клавдия не говорила на русском языке, что было странно – это её дочь Регина поехала из Польши в Москву – и прислуживала семье дипломатов до тех пор, пока не встретила молодого парня с высшим образованием, за которого вышла замуж. Регина не один раз, как знала Реля, уже приезжала к матери в Варшаву, сначала с мужем, потом с первым сыном, а в последние два года уже с двумя детьми. И, наверное, дети Регины говорили на русском языке – как же они общались с бабушкой? Или бойкая молодая полячка выучила их хотя бы разговорному польскому языку?
             - «Надо будет спросить у Ани, - задала себе задачу гостья, наблюдая, как ловко Клавдия расставляет тарелки со вторым блюдом. – И быстро. Как будто она что-то прячет. Господи! Да у неё грибок на ногтях. Все ногти изъедены, как у той медсестры, в реанимации, которая «уговаривает» тяжёлых больных пораньше покинуть этот  свет. Я думала, что Бог наказал Дашу за её проказы. За что тогда Клавдию наградили этим заболеванием? И не может ли она также передать это заболевание детям и взрослым? Вот ещё чем пугают меня в этой семье? Надо будет больше питаться вне дома».
             Анна заметила, что испугало гостью. И всё. Больше Калерия служанки не видела. Она жила где-то в большой квартире, в своём уголке – убирала жилплощадь, когда никого не было. А по утрам Калерия и Олег вставали и завтракали в одиночестве, приготовив из привезённых продуктов или из польских, которые Аня указала её ещё в первый вечер: бутерброды, кофе или чай и вперёд. Обедать можно в городе – куда бы, не зашли, как и в Москве, есть столовые и маленькие кафе, где вкусно готовят. Но чаще всего к ним присоединялся Юрий, который лучше знал вкусные кафе в Варшаве. Ужинали, разумеется, дома, под щебетание Альки и Кристины. После ужина опять шли гулять по Варшаве в сопровождении двух или трёх хозяев. У Алика часто была температура, и он оставался дома. Кристина тоже убегала по вечерам «к подругам». А с Петей Калерия не любила ходить. Идёт, молчит, сопит, ничего о своём родном городе не знает, или не хочет знать. Правильно Анна определила когда-то сына, что «у него немного не хватает до единицы ума. 0, 86 % у Пети был запас ума, который мешал ему усваивать  даже учёбу. Спрашивать у такого парня о достопримечательностях Варшавы не приходилось. Только Юрий  водил и рассказывал, как мог. Показал «Старэ място» - все его знаковые места.
             - Но у меня на эти новые дома и улицы нет такого умения, как ты мне показывала Москву.


                Вторая часть  >>>   http://www.proza.ru/2013/08/16/1192