Ложь

Петр Петрович Сторожевский слушал ученика. Тот изрекал истины.
- Нельзя лгать.
Сторожевский кивнул.
- Мы позволяем себе лгать, так как находимся в плену полисемантичности. Ложь, мы говорим, присутствует во всем, что мы говорим, так что бесполезно пытаться ее избежать.
Сторожевский не кивнул, но сделал вид, что у него просто запоздалая реакция.
- Ложь нас погубит, - подытожил Иван.
Сторожевский усмехнулся.
- Вы не согласны? - взыскательно прищурив левый глаз, спросил ученик.
- Мы любим все, что нас губит. Собственно, мы и любим только то, что способно нас погубить, - сказал Сторожевский без претензии на глубокомысленность.
Иван ждал аргументации.
- Но все это ***ня, - обманул его ожидания учитель. - Лгать нельзя уже потому, что мир держится на правде, а не на лжи. А если мир перестанет держаться, все разговоры потеряют смысл. И это не потому, что он все равно рухнет, а...
Сторожевский запнулся, пытаясь подобрать нужную формулировку. Иван апатично махнул рукой, показывая, что и так понял учителя.
Сторожевский достал пачку "Золотой Явы", распечатал ее, закурил сигарету.
Собирается эффектно перескочить к эмпирике, догадался Иван.
В кабинет вошла Грушенька. Вид у нее был болезненный и усталый. Петр Петрович вытаращил глаза - возлюбленная еще ни разу не удостаивала посещением место его профессиональной деятельности.
- Лжец! - сказала Грушенька, горько усмехнулась и вышла.
Всеми имеющимися на его вооружении мимическими средствами Иван изобразил соболезнование учителю.
- А мы тут о чем-то рассуждаем, - печально произнес Сторожевский.