Роман Деление Глава 1

Всем пережившим  и не пережившим позор и унижение 90-х посвящается



           Глава 1

               
               Максим сидел у себя в комнате за письменным столом, тупо уставившись в откидной календарь. День был не слишком богат на исторические события. 17 мая родился французский писатель Анри Барбюс, участник международного антивоенного движения. Имя автора Максиму ни о чём не говорило. Календарь 1977 года он выиграл в школьной викторине на новогоднем вечере. Полезная штука, сам бы не догадался купить. Максим протянул руку, желая заглянуть в завтрашний день, но передумал, встал и подошёл к окну. Он мучительно размышлял над тем, какую первую запись сделать в своём дневнике. Было досадно, совсем ничего в голову не приходило. Стоило склониться над чистым листом бумаги, все мысли разбегались и прятались в укромных уголках черепной коробки. Максим грустно посмотрел на лежавшую на столе раскрытую толстую тетрадь, тяжело вздохнул, поморщился и принялся нервно барабанить кончиками пальцев по подоконнику. И тут увидел Жорку Присмотрова. Этот шалопай слонялся по двору не зная, чем себя занять. Отвесил подзатыльник какому-то мальчишке и согнал его с качелей. Жорка сел на качели сам и стал медленно раскачиваться, доедая мороженое, которое мимоходом конфисковал у другого малолетки. «Вот ведь жлоб!» – подумал Максим, но в следующую минуту его осенило. Жорка подбросил ему неожиданную подсказку. И тема для записи в дневник обнаружилась сама собой. Матвеев решил замахнуться на теорию Дарвина. К четырнадцати годам Максим Матвеев успел разочароваться в человечестве, и всё же не до такой степени, как знаменитый англичанин. Теория Дарвина о происхождении видов казалась ему оскорбительной, но взрослые часто полагаются на чужие заблуждения, так проще. И попробуй потом с этим не согласиться, заклюют. Но если очень хочется, то можно. Это его дневник, и он сам решает, что можно писать, а чего нельзя. Максим сел за стол, склонился над тетрадкой и записал: «Когда на Земле появился человек, не только обезьяны, но и другие животные стали прятаться подальше в джунгли». Перечитал предложение и остался доволен. Что-то в этом есть! Идти против общепризнанного авторитета не так-то просто – обнаруживалось много противоречий. Максим решил не обращать внимания на всякие мелочи. Хотя, из личного опыта знал, что теория Дарвина не один раз одерживала верх, когда Матвеев узнавал об очередной проделке своего соседа Жорки Присмотрова. Этот тупоголовый гражданин всеми повадками напоминал примата. Вот вам пример. Жоркина квартира была во втором подъезде, а он повадился курить в третьем подъезде, чтобы не запалиться перед своей скандальной мамашей. Подставить другого, чтобы не получить выволочку самому, что ещё могло прийти в голову несчастному подобию человеческого детёныша. Жорка прятал свои окурки под дверной коврик квартиры Матвеевых. В конце концов куча окурков была обнаружена, предполагаемой выволочки Максиму не случилось. Родители сразу поняли, что глупо же в самом деле оставлять такие улики против себя, а осадочек, как говорится, остался и Максим был зол на Жорку. Теперь Татьяна Васильевна стала обнюхивать руки сына, когда он возвращался из школы или с тренировки. Перебить запах табака можно мятной конфеткой, но кожа рук хранит его намного дольше. Максим с порога улыбался и подставлял свои ладони матери. Обиднее всего то, что мадам Присмотрова даже не пыталась контролировать своего отпрыска. Она сама дымила, как паровоз. Жорка боялся матери, потому что привык бояться на всякий случай. Мадам Присмотрова была натура вспыльчивая и непредсказуемая. Она любила намекать на то, что происходит не из простого сословия. Соседи ей не верили, если и были там когда-то дворянские корни, то давно выветрились. Кто придумал называть её мадам неизвестно, но ироничная приставка к невыдающейся фамилии приклеилась прочно. Оплеухи, которые прилетали Жорику от матери, были самые что ни на есть пролетарские, поэтому он с младых лет привык хитрить.

                Максиму Матвееву было непонятно, зачем сосед ему мелко пакостит, и он решил поговорить с Присмотровым по-мужски. Учились они в одной школе, но в разные смены, и во дворе почти не общались. Максим подкараулил Жорку в воскресенье на лестничной площадке:

            – Слушай, ты чего в наш подъезд повадился. Дымил бы в другом месте. Я что ли твои бычки убирать должен. А если пожар устроишь?!

           Присмотров вытаращил глаза от удивления:

            – Я же их гашу! – при этом Жорка воровато скосил глаза на коврик под дверью квартиры Матвеевых.

            – И на том спасибо!
            
            Никаких следов повреждения на коврике не было видно, и Жорка сразу осмелел:

            – А что за предъява, ты не пацан что ли? Хочешь сказать, что сам не куришь?

            – Не курю.

            – Врёшь.

            – Ничего не вру.

            – Ага, нашёл дурака, так я тебе и поверил.

            Жорка посмотрел на Максима с изумлением, и принялся излагать набор пацанских понятий, которые придумывал на ходу. Это он умел. Присмотров даже не мог допустить мысли о том, что кто-то способен говорить правду другому человеку просто так без принуждения. Зачем?! Когда Жорке прилетала от матери очередная затрещина, он, по крайней мере, знал за что. В другой раз старался придумать и соврать что-нибудь более правдоподобное. Максим оценил всю бессмысленность разговора, отмахнулся от соседа и пошёл домой. Жаловаться мадам Присмотровой, породившей и воспитавшей такое недоразумение, было не только бесполезно, но и унизительно. Пепельница под дверным ковриком исчезла с наступлением лета. Мадам Присмотрова узнала на школьном собрании о том, что Жорка курит и отреагировала весьма оригинальным способом. Когда собирала чемодан сына в пионерский лагерь, то положила туда блок болгарских сигарет TU-134. Выходит, напрасно он прятался от неё, курение мадам Присмотрова считала мелкой шалостью. Желание выделиться – люди её круга обязаны придерживаться свободных взглядов. Бог знает, что творилось у неё в голове, об этом лучше не думать. Одноклассники грозились исключить Жорку из рядов комсомольской ячейки, но с того, как с гуся вода. «Вы меня перевоспитывать должны. А не угрожать. Воздействовать на мою несознательность.» – ехидничал Присмотров. Зная, что ничего ему за это не будет.  Он с плутовской улыбкой переводил взгляд с Генки Жукова на Петьку Иванова: «Ну и кто из вас будет голосовать за исключение?». Комсорг класса тоже пару раз затягивался с ними «Примой» в туалете. Бояться Жорке было нечего. Пошумят, объявят выговор и отпустят. Водились за Присмотровым и другие дела, не столь безобидные. Мадам Присмотрова не догадывалась, что Жорка сам позаботился о заначке из курева на лагерную смену. Блок болгарских сигарет он распродал по штучно, с большой выгодой для себя. Мало кому из людей захочется стоять на одной ступени развития с таким субъектом, но мнение коллектива Жорку не волновало абсолютно.


             Если не брать во внимание Присмотровых, то поспорить с дарвинистами было о чём. Впрочем, последнее время Максим стал замечать за собой, что спорит часто и без особой на то надобности. Спорит и всё тут. Отчим, Сергей Михайлович, тоже обратил внимание на появившуюся у него дурную привычку и посоветовал вести дневник. Полезное занятие дисциплинирует и помогает формировать характер. Отчим и пасынок слова, не вполне подходящие в их ситуации. Они семья Матвеевых и точка. Никакие бюрократические формальности не изменят этого.

             Максим продолжал сидеть за своим письменным столом, задумчиво уставившись в дневник. Триумф человека разумного над приматами длился недолго. Умные мысли в голову больше не приходили. Он повертел в руках тетрадку, на обложке из коричневого дерматина белела наклейка с претенциозной надписью – Дневник Максима Матвеева. В тот момент, когда он был почти готов капитулировать перед дарвинистами, раздался спасительный голос мамы:

             – Максим, иди ужинать!

             Он торопливо засунул дневник под учебник истории за восьмой класс и поспешил на кухню. За столом грустно размышлял о том, чем будет заполнять пустые страницы. И пришёл к выводу, что чистая страница, это самое умное, что можно придумать. Татьяна Васильевна с беспокойством в голосе поинтересовалась:

             – Ты не заболел часом?

             – С чего это?

             – Битый час уже молчишь, на тебя непохоже.

             – Уж и помолчать нельзя.

             Сергей Михайлович отложил вечернюю газету и внимательно посмотрел на Максима. Сделал какие-то свои выводы и принялся, как ни в чём небывало, с большим аппетитом поглощать ужин. Как будто добавил крохотную гирьку на аптекарские весы семейного равновесия. Татьяна Васильевна перестала цепляться к сыну, а примиряюще улыбнулась.
               
             И пусть это время потом назовут застоем. Всё же семидесятые начало нашей истории. Как сказал один умный человек – истории семидесятников. Быт советского человека скромен и прост, что правда, то правда. Советский минимализм вообще отдельная тема, зато в каждом доме своё почётное место занимали полки с книгами. Чтение толстых журналов было больше, чем мода, это считалось нормой. Благословенное время для воспитания подрастающего поколения, когда старшие в одной команде с младшими. Туризм ещё одно повальное увлечение – чудесное время романтики с кострами и гитарами. В походы ходили целыми семьями. Подлинная свобода, пропитанная духом товарищества.

             Семья Матвеевых не была исключением, они всегда много читали и путешествовали дикарями по стране. Со временем палатки, рюкзаки и спальные мешки изрядно поистрепались. Обновлять туристическое снаряжение дело накладное, и наступил момент, которого Сергей Михайлович боялся больше всего, Татьяна Васильевна завела разговор про дачу. Понять жену можно, многие мечтали купить в пригороде небольшой участок земли с крохотным щитовым домиком. Кому-то такой досуг даже нравился. Матвеев искренне не разделял трепетной любви к шести соткам, и упорно сопротивлялся. Татьяна, напротив, всё чаще начинала разговор про дачу с задушевной теплотой в голосе. Вот и на этот раз, после ужина Максим ушёл в свою комнату, а родители пошли к себе. Татьяна Васильевна завела любимую «пластинку» последних месяцев:

             – Я не понимаю твоего упорства, Серёжа. Сколько можно бегать с рюкзаками, пора остепениться. У всех наших коллег уже есть свои дачи. Чем мы хуже! Дача – это да…ча! От неё отдача!

             – Извини, дорогая, я уже говорил, что ковыряние в земле не для меня.

             – Ну и зря. Ты просто не умеешь ценить всю прелесть комфортного отдыха.

             – Отдыха?! Стоять буквой «зю» над грядками с морковкой, ты называешь отдыхом?

             – Почему обязательно с морковкой?

             – Да какая разница, хоть с огурцами! Не приспособлен я для этого. Ты не понимаешь, для меня это каторга. Ей богу, мне проще с «абалаковским» рюкзаком за плечами до Владивостока прогуляться.

             Матвеев прикрылся спасительной «вечёркой». Конечно, он помнил житейскую мудрость: если женщина чего-то очень хочет, дай ей это – первое правило семейного счастья. Сергей Михайлович понимал, что рано или поздно придётся уступить.

             Татьяна посмотрела на мужа, уютно устроившегося в кресле со свежим номером газеты, и забрала у него «вечёрку». Он улыбнулся и принялся читать «Советский спорт». Между делом, Татьяна достала утюг и приготовилась гладить бельё. Это занятие не мешало думать и говорить.
               
             – Емельянова нашла прекрасный вариант в садовом товариществе «Дорожник». Представляешь, Серёжа, там тоже есть лес, речка, и комаров в избытке. Всё как ты любишь!

             Последней фразой постаралась поддеть супруга, чтобы убедиться, слушает ли он её вообще. Матвеев опустил край газеты, и всё с той же улыбкой примирения на лице сказал:

             – Пошутила!?

             – А! Значит всё-таки слышишь о чём я говорю. Я не понимаю, что плохого в даче? Будем просыпаться, как белые люди, в своей кровати, а чтобы вскипятить чайник, достаточно воткнуть вилку в розетку.

             Она наклонилась и с силой воткнула вилку утюга в розетку возле кресла, в котором сидел муж:

             – Тебя никто не заставляет ковыряться в земле. Я всё буду делать сама. Давай завтра съездим туда на электричке. Там платформа совсем рядом. Емельянова сказала, домик прекрасный, участок очень ухоженный. Нам не придётся разрабатывать целик, всё уже сделано. Хозяева постарались. Емельянова сказала, что они очень милые люди.

             – Завтра не получится. Мы с Максимом начнём затариваться продуктами, а ещё ему надо где-то купить новые туристические ботинки. Из старых он вырос.

             – Понятно. Придумал очередную отмазку.

             – Почему отмазку. Сама знаешь, что купить хорошие ботинки целая проблема. Съезди со своей Емельяновой.
 
             – Емельяновой, по-твоему, больше нечем заняться. По выходным у неё внуки.

             – Ну не знаю. Давай отложим этот вопрос до лучших времён.

             – Каких лучших времён?
            
             Татьяна намеренно поставила гладильную доску прямо перед ним, чтобы перекрыть мужу путь к бегству. «Ох, уж эти маленькие женские хитрости.» – мелькнуло в голове Сергея Михайловича. Он с улыбкой посмотрел на жену в домашнем халате и с утюгом в руках. Это была уже не та худенькая студентка, в которую он был тайно и безнадёжно влюблён с первого курса. Татьяна станет женой другого. Его счастливый соперник поступил в институт после службы в армии. Девочки обычно заглядывались на парней старше себя. Эдуард был в группе старостой, казался взрослым и очень надёжным. Получив дипломы распределились по разным местам. Эдуард увёз молодую жену на Кавказ. И тогда выяснилось, что мечты юной девушки очень отличались от реальности. Выходные Эдуард проводил в компании своих друзей, часто оставляя молодую жену одну. А потом с ним случилось несчастье, он повёл неопытных альпинистов в горы, и вся команда погибла. Татьяна с новорожденным сыном вернулась к родителям. Кто-то из сокурсников организовал сплав по реке Чусовой. И там они снова встретились с Матвеевым. Он узнал о том, что его любимая осталась одна, и стал настойчиво добиваться её расположения.

             Матвеев вспомнил это, и сказал с нотками тепла:

             – Я думаю, что твоя Емельянова рано нас с тобой в старики записывает.

             – По-твоему на дачи ездят одни старики!? Старики как раз продают эту дачу.

             – Вот видишь. Продают, потому что устали.

             – Так им за восемьдесят перевалило.

             – Таня, меня ребята ждут. Давай потом поговорим про дачу. Скоро отпуск, зачем портить друг другу настроение. Захаров звонил, наконец-то, удалось купить новый рафт. Два года ждали этого. Захаров собирает нашу команду, а я обещал взять Максима на сплав. Парень расстроится. Сообщи ему об этом сама.

              – Ты обещал, ты и говори.
            
              У Матвеева на языке крутились слова о том, что когда-то именно рафтинг свёл их вместе и помог создать прекрасную семью, но он воздержался. Решив, что это запрещённый приём. Будет слишком грубо напоминать ей о тяжёлых моментах в жизни. Сергей заметил, что жена второй раз принялась гладить его любимую рубашку. «Почему она сегодня так нервничает?» – мелькнуло в голове, но он не успел додумать эту мысль. В комнату заглянул Максим:

              – Мам, тебя Емельянова к телефону.

              – Легка на помине. – сказал Матвеев и включил телевизор.

              Татьяна ворчала убирая рубашку в шифоньер: «Каторга! Скажет тоже! Ничего, капля камень точит». Она вышла, а когда вернулась была в прекрасном настроении:

              – Емельянова предлагает горящую путёвку на двоих в Пицунду.

              – Вот и поезжай, отдохнёшь от нас. Возьми с собой маму.

              – У мамы давление, смена климата ей противопоказана.

              – Нет. Я не могу. Захаров сказал, что у нас есть новый рафт. Я же говорю два года не могли купить, и вот наконец-то достали. Нас ждут.

             – А я очень ждала путёвку на море, если ты забыл.

             – Ну извини, дорогая. Обиделась что ли? – Матвеев встал с кресла и хотел обнять жену, но она увернулась от него.

             – Вот ещё!

             – Вижу, что обиделась.

             – Сказала же нет!

             – Хорошо. Давай так. Сейчас не будем менять свои планы, а после отпуска съездим и посмотрим твою дачу.


              На курорт Татьяна демонстративно поехала одна. Пусть муж поревнует. Считалось, что все мужчины терпеть не могут отпускать своих благоверных «на юга», где за ними охотятся горячие парни с кавказских гор. Гагры и Пицунда мелькали чаще других в списке самых потенциально опасных мест. А в Сочи, как известно, вообще, тёмные ночи. Татьяна и не думала заводить курортный роман, но пощекотать нервы любимому мужу ей ужасно хотелось. Когда Сергей провожал её на вокзале, она не удержалась и спросила:

             – Не боишься меня одну отпускать?

             – Тебя? Нет. Ты самая верная жена на свете.

             – А вдруг?! Смотри!

             – Смотрю! Хорошо тебе отдохнуть. Мы тебя любим.

             С понедельника Матвеев тоже в отпуске, и теперь испортить ему настроение глупыми намёками было невозможно. Татьяна смотрела на мужа и понимала, что мыслями он уже на Алтае. Обнялись, поцеловались, и она села в свой вагон:

             – Иди уже. Не надо стоять. Не люблю этого.

             Это был первый отпуск, который они проводили отдельно. Женщине было ужасно грустно, желанная поездка на море не радовала. А вот её мальчики с нетерпением ждут своего путешествия. В этом она не сомневалась, наблюдая в окно своего купе, как муж энергично поднимался по лестнице ведущей в город. Максим даже не поехал на вокзал, он бегал по комиссионным магазинам в поисках плёнки Кодак для фотоаппарата. В универмагах хорошей плёнки было днём с огнём не сыскать, оставалась одна надежда на туристов, которые могли сдать купленный за рубежом товар. Максим с энтузиазмом готовился к своему первому сплаву, но сердце матери было не на месте. Эдуард, настоящий отец Максима, легко шёл на риск, часто без особой надобности. В результате всё очень плохо закончилось и для него, и для тех, кто оказался с ним в одной связке. Она очень волновалась за сына, вдруг и он такой же безбашенный. Рафтинг рискованный вид спорта. Признаться в своих страхах Сергею она не могла. Отпуск складывался не так как надо.