Роман Деление Глава 1

Всем пережившим  и не пережившим позор и унижение 90-х посвящается



        Глава 1

      
               
            «Когда на Земле появился человек, не только обезьяны, но и другие животные стали прятаться подальше в джунгли», – Максим перечитал предложение и остался доволен таким началом. Прежде чем сделать первую запись в своём дневнике, он долго думал и искал подходящие слова. Теория Дарвина всегда вызывала у него сомнения, она казалась высосанной из пальца, а в его возрасте даже оскорбительной. К четырнадцати годам, как и положено думающему юноше, Максим Матвеев уже успел разочароваться в человечестве, но всё же не до такой степени. Хотя всё не так просто. Сомнения возникали, когда он узнавал об очередной проделке своего соседа Женьки Присмотрова. Этот тупоголовый гражданин всеми повадками напоминал примата. Женька жил во втором подъезде, а бегал курить в третий подъезд, чтобы не запалиться перед своей скандальной мамашей. Плевать бы на него, но он прятал свои окурки под дверной коврик квартиры Матвеевых. Женька хотел насолить Максиму. Во дворе они почти не общались. На семейном совете все подозрения с Максима были сняты сразу, глупо же в самом деле оставлять такие улики против себя. И всё же Татьяна Васильевна, на всякий случай, стала обнюхивать руки сына, когда он возвращался из школы или с тренировки. Перебить запах табака можно мятной конфеткой, но кожа рук хранит его намного дольше. Мадам Присмотрова об этом не знала или даже не пыталась контролировать своего отпрыска. Она сама дымила, как паровоз. Кто придумал называть её мадам неизвестно, но ироничная приставка к не самой выдающейся фамилии приклеилась прочно. Скорее всего мадам Присмотрова сама напросилась. Она любила намекать на то, что происходит не из простого сословия. Если и были там когда-то дворянские корни, то давно выветрились.

            После небольшой домашней экзекуции Максим решил поговорить с Женькой, без особого расчёта на успех. Учились они в разные смены, Максим подкараулил соседа в воскресенье:

            – Слушай, ты чего в наш подъезд повадился. Дымил бы в другом месте. Я что ли твои бычки убирать должен. А если пожар устроишь?!

           Женька вытаращил глаза от удивления:

            – Я же их гашу!

            – И на том спасибо!

            – А что за предъява, ты не пацан что ли? Хочешь сказать, что сам не куришь?

            Женька принялся излагать набор пацанских понятий, которые придумывал на ходу. А врать он умел. Максим отмахнулся от него и пошёл домой. Жаловаться мадам Присмотровой, породившей и воспитавшей такое недоразумение, было не только бессмысленно, но и унизительно. Пепельница под дверным ковриком исчезла с наступлением тепла. Мадам Присмотрова узнала на школьном собрании о том, что сын курит и отреагировала весьма оригинальным способом. Когда собирала чемодан сына в пионерский лагерь, то положила туда блок сигарет. Выходит, напрасно Женька боялся, курение мадам Присмотрова считала мелкой шалостью. Водились за Женькой и другие дела, не столь безобидные. Мало кому из людей захочется стоять на одной ступени развития с таким субъектом. Если не брать во внимание Женьку, то поспорить с дарвинистами было о чём. Впрочем, последнее время Максим стал замечать за собой, что спорит часто и без особой на то надобности. Спорит и всё тут. Отчим, Сергей Михайлович, тоже обратил внимание на появившуюся у него дурную привычку и посоветовал вести дневник. Полезное занятие дисциплинирует и помогает формировать характер. Отчим и пасынок слова, не вполне подходящие в их ситуации. Они семья Матвеевых и точка. Никакие бюрократические формальности не изменят этого.

             Максим сидел за своим письменным столом, задумчиво уставившись в дневник. Триумф человека разумного над приматами длился недолго. Умные мысли в голову больше не приходили. Он повертел в руках тетрадку, на обложке из коричневого дерматина белела наклейка с надписью – Дневник Максима Матвеева. В тот момент, когда он уже был готов поверить в теорию Дарвина, раздался спасительный голос мамы:

             – Максим, иди ужинать!

             Он торопливо засунул предполагаемую кладезь умных мыслей под учебник истории за восьмой класс и поспешил на кухню. За столом размышлял о том, чем заполнить пустые страницы своего дневника, и пришёл к выводу, что чистая страница, это самое умное, что можно придумать. Татьяна Васильевна с беспокойством в голосе поинтересовалась:

             – Ты не заболел часом?

             – С чего это?

             – А чего молчишь?

             – Уж и помолчать нельзя.

             Сергей Михайлович отложил вечернюю газету и внимательно посмотрел на Максима. Сделал какие-то свои выводы и продолжил спокойно есть. Он как будто добавил крохотную гирьку на аптекарские весы семейного равновесия. И Татьяна Васильевна перестала цепляться к сыну, а примиряюще улыбнулась.
               
             И пусть это время потом назовут застоем. Всё же семидесятые начало нашей истории. Как сказал один умный человек – истории семидесятников. Быт советского человека скромен и прост, что правда, то правда. Советский минимализм вообще отдельная тема, зато в каждом доме своё почётное место занимали полки с книгами. Чтение толстых журналов было больше, чем мода, это считалось нормой. Благословенное время для воспитания подрастающего поколения, когда старшие в одной команде с младшими. Туризм ещё одно повальное увлечение – чудесное время романтики с кострами и гитарами. В походы ходили целыми семьями. Подлинная свобода, пропитанная духом товарищества.


             Семья Матвеевых не была исключением, они всегда много читали и путешествовали дикарями по стране. Со временем палатки, рюкзаки и спальные мешки изрядно поистрепались. Обновлять туристическое снаряжение дело накладное, и наступил момент, которого Сергей Михайлович боялся больше всего, Татьяна Васильевна завела разговор про дачу. Понять жену можно, многие мечтали купить в пригороде небольшой участок земли с крохотным щитовым домиком. Кому-то такой досуг даже нравился. Матвеев искренне не разделял трепетной любви к шести соткам, и упорно сопротивлялся. Татьяна, напротив, всё чаще начинала разговор про дачу с задушевной теплотой в голосе. Вот и на этот раз, после ужина Максим ушёл в свою комнату, а родители пошли к себе. Татьяна Васильевна завела любимую «пластинку» последних месяцев:

             – Я не понимаю твоего упорства, Серёжа. Сколько можно бегать с рюкзаками, пора остепениться. У всех наших коллег уже есть свои дачи. Чем мы хуже! Дача – это да…ча! От неё отдача!

             – Извини, дорогая, я уже говорил, что ковыряние в земле не для меня.

             – Ну и зря. Ты просто не умеешь ценить всю прелесть комфортного отдыха.

             – Отдыха?! Стоять буквой зю над грядками с морковкой, ты называешь отдыхом?

             – Почему обязательно с морковкой?

             – Да какая разница, хоть с огурцами! Это ты не понимаешь, для меня это каторга. Ей богу, мне проще с абалаковским рюкзаком за плечами пешком до Владивостока прогуляться.

             Сказал Матвеев и прикрылся спасительной «вечёркой». Конечно, он помнил житейскую мудрость: если женщина чего-то очень хочет, дай ей это – первое правило семейного счастья. Сергей Михайлович понимал, что рано или поздно придётся уступить.

             Татьяна посмотрела на мужа, уютно устроившегося в кресле со свежим номером газеты. Он отложил «вечёрку» и взял «Советский спорт». Она достала утюг и приготовилась гладить бельё. Это занятие не мешало ей продолжить разговор:
               
             – Нашла прекрасный вариант в садовом товариществе «Дорожник». Представляешь, Серёжа, там тоже есть лес, речка, и комаров в избытке. Всё как ты любишь!

             Последнюю фразу добавила, чтобы слегка поддеть супруга. Матвеев опустил край газеты, встал с кресла и с полуулыбкой на лице сказал:

             – Пошутила!?

             – Не понимаю, что плохого в даче? Будем просыпаться, как белые люди, в своей кровати, а чтобы вскипятить чайник, достаточно воткнуть вилку в розетку.

             Она наклонилась и с силой воткнула в розетку вилку от утюга:

             – Тебя никто не заставляет ковыряться в земле. Я всё буду делать сама. Давай завтра съездим туда. Там прекрасный домик и участок очень ухоженный, не надо разрабатывать целик, всё уже сделано.

             – Завтра не получится. Мы с Максимом начнём затариваться продуктами, а ещё ему надо где-то купить новые туристические ботинки. Из старых он вырос.

             Сергей Михайлович смотрел на жену в домашнем халате и с утюгом в руках. Это была уже не та худенькая студентка, в которую он был тайно и безнадёжно влюблён с первого курса. Татьяна станет женой другого. Его счастливый соперник поступил учиться после службы в армии. Эдуард был в группе старостой, казался взрослым и очень надёжным. После института распределились по разным местам. Эдуард увёз молодую жену на Кавказ. Быстро выяснится, что мечты юной девушки очень отличались от реальности. Так часто бывает. Когда милый образ уже почти исчез у Матвеева из памяти, он встретил Татьяну в компании старый друзей. Сплавлялись по реке Чусовой. Он узнал о том, что его любимая осталась одна с маленьким ребёнком на руках. И стал настойчиво добиваться её расположения. Татьяна всегда была для него той единственной и желанной.

             Матвеев вспомнил это, улыбнулся и сказал с нотками тепла:

             – Я думаю, что ещё рано нам в старики записываться.

             – По-твоему на дачи ездят одни старики!?

             – Я тебе уже говорил, Захаров звонил, наконец-то, удалось купить новый рафт. Два года ждали этого. Захаров собирает нашу команду, а я обещал взять Максима на сплав. Парень расстроится. Сообщи ему об этом сама.

              – Ты обещал, ты и говори.

              – Таня, меня ребята ждут. Давай потом поговорим про дачу. Скоро отпуск, зачем портить друг другу настроение.

              У Матвеева на языке крутились слова о том, что когда-то именно рафтинг свёл их вместе и помог создать прекрасную семью, но он воздержался. Решив, что это запрещённый приём. Будет слишком грубо напоминать ей о тяжёлых моментах в жизни. Сергей заметил, что жена второй раз принялась гладить его любимую рубашку. И не понимал, почему она так нервничает. Жена выложила последний козырь:

              – Мне предлагают путёвку на двоих в Пицунду.

              – Вот и поезжай, отдохнёшь от нас. Возьми с собой маму.

              – У мамы давление, смена климата ей противопоказана.

              – Танюша, ты вообще меня слышишь!? Захаров сказал, что у нас есть новый рафт. Я же говорю два года не могли купить. Нас ждут.

             – А я очень ждала путёвку на море, если ты забыл.

             – Ну извини, дорогая. – Матвеев хотел обнять жену, но она увернулась от него.

             Он пожал плечами и вышел курить на балкон. Татьяна вздохнула и повесила рубашку в шифоньер. Вопрос про дачу снова повис в воздухе. «Каторга! Скажет тоже! Ничего, капля камень точит», – подумала она.

              На курорт Татьяна демонстративно поехала одна. Пусть муж поревнует. Считалось, что все мужчины терпеть не могут отпускать своих благоверных «на юга», где за ними охотятся горячие парни с кавказских гор. Гагры и Пицунда мелькали чаще других в списке самых потенциально опасных мест. А в Сочи, как известно, вообще, тёмные ночи. Татьяна и не думала заводить курортный роман, но пощекотать нервы любимому мужу ей ужасно хотелось. Когда Сергей провожал её на вокзале, она не удержалась и спросила:

             – Не боишься меня одну отпускать?

             – Тебя? Нет. Ты самая верная жена в мире.

             – А вдруг?! Смотри!

             – Смотрю! Хорошо тебе отдохнуть. Мы тебя любим.

             С понедельника Матвеев тоже в отпуске, и теперь испортить ему настроение глупыми намёками было невозможно. Татьяна смотрела на мужа и понимала, что мыслями он уже на Алтае. Обнялись, поцеловались, и она села в свой вагон:

             – Иди уже. Не надо стоять. Не люблю этого.

             Это был первый отпуск, который они проводили отдельно. Женщине было ужасно грустно, желанная поездка на море не радовала. А вот её мальчики с нетерпением ждут своего путешествия. В этом она не сомневалась, наблюдая в окно своего купе, как муж энергично поднимался по лестнице ведущей в город. Максим даже не поехал на вокзал, он бегал по комиссионным магазинам в поисках плёнки Кодак для фотоаппарата. Универмаги он уже обошёл, оставалась одна надежда на туристов, которые могли сдать купленный за рубежом товар. Максим с энтузиазмом готовился к своему первому сплаву, но сердце матери было не на месте. Она боялась за сына и не хотела отпускать, хотя и признаться в своих страхах не могла. У неё отпуск складывался не так как надо.

             Глубоко провинциальный город Бийск в летний сезон оживал. Алтай неизменно пользовался большой популярностью у любителей экстремального туризма. Поездов на станцию приходит мало, и всё же в летний сезон от наплыва пассажиров на тесном перроне железнодорожного вокзала было не протолкнуться. Студенты со своими подругами, солидные бородатые дядьки с огромными рюкзаками и гитарами заполонили всё вокруг. Одни выходили из вагонов в приподнятом настроении, в ожидании новых впечатлений и предчувствуя радость встречи со старыми друзьями. Другие возвращались из похода, и торопливо лезли в вагоны с шальными глазами, чтобы скорее сбросить тяжёлую ношу. Вокруг царила неразбериха и веселое возбуждение толпы. Одним словом – столпотворение.

             Матвеевых должен был встретить товарищ. Знаменитый Виктор Захаров, о котором Максим много слышал от отчима. Виктор был негласным лидером команды. Официально на эту роль его никто не назначал, но как-то так сложилось. Ему удавалось собирать команду в нужный момент и в нужном месте. Сергей первым заметил огромную фигуру Виктора:

             – Здорово, старик!

             Мужчина устремил свой взгляд куда-то поверх голов, словно ожидал, что за те два года, что они не виделись, Матвеев должен был вырасти. Максим с завистью посмотрел на незнакомца, учитель физкультуры уже два раза отодвигал его в середину шеренги, и подросток начал комплексовать. Он с первой минуты был очарован новым знакомым. Сергей Михайлович говорил, что Захаров работает главным педиатром, и Максим ожидал увидеть маленького человека похожего на Доктора Айболита. Облик гвардейца никак не вязался у него с профессией детского врача. И голос у него был такой же габаритный.
 
             Виктор снизошёл своим взором до тех, кто суетился у него под ногами и пророкотал:

             – Здорово, дружище! Приехали!?

             – Здравствуй, Витя. – повторил приветствие Сергей, словно бы подтверждая реальность своего приезда.

             – Как добрались?

             – В Новосибирск приехали с опозданием. Думал не успеем пересесть на бийский, но обошлось.

             – Потому что он тоже опаздывал!

             – Точно!

             – Обычная история. Здесь же тупиковая ветка. Поезд местного значения ждёт своих пассажиров.

             – Понятно. А наши все уже собрались?
         
             – Да. Только вас ждём.

             Несмотря на архиерейский бас, этот гигант улыбался по-детски открыто и добродушно. Мужчины тепло пожали друг другу руки и Захаров протянул свою ладонь, величиной с ракетку для настольного тенниса, Максиму:

             – Виктор.

             – Максим.

             Матвеев улыбнулся, заметив, как сын приосанился и развернул плечи. Захаров ничего такого не заметил, он был занят своими мыслями и посетовал:

             – Ещё сутки задержки и Адмирала можно списывать на берег.

             – Трезвый ещё?

             – Трезвый, но уже на измене, натянут как струна. Сторожим его по очереди, чтобы не добрался до бухла.

             – Зачем ты его таскаешь за собой? Не надоело?

             – Надоело, Серёга! Но без него нельзя. Он же мой талисман. Откуда думаешь у него прозвище Адмирал. Двадцать лет с ним сплавляемся, в такие передряги попадали, мама не горюй.

             – Понятно. Прозвище ты ему придумал?

             – Я тебе не рассказывал. Он в молодости на атомной субмарине служил мичманом. Авария была, долго лечился. А когда восстановился – ни семьи, ни детей. Вернулся в родной город, жил с матерью. Мы с ним соседями были. Это он меня рафтингом заразил. Первое время для нас пацанов всё снаряжение он сам покупал. Не могу я его бросить. Если честно, старик только этим и живёт.

              – Забываю спросить, как его зовут по-настоящему?

              – Миронов Иван Георгиевич. Но ему нравится, когда его называют Адмиралом.

              Захаров остановился, высматривая кого-то ещё и кивнул головой:

              – Нам туда. Такси ждёт.

              Отбывающие домой уставшие туристы уже растолкали рюкзаки по верхним полкам своих вагонов и ждали отправления поезда обратно в Новосибирск. Прибывшие им на смену со свежими силами новички, весело взвалили на плечи своё снаряжение, и разбежались в разных направлениях. Максим, не ожидал увидеть такое количество альпинистов, спелеологов, сплавщиков и просто пеших туристов на небольшом пятачке старой станции. Он немного ошалел от вокзальной кутерьмы, и едва поспевал за взрослыми, попутно удивляясь, что детский врач разговаривает, как боцман. Захаров мог позволить себе такое, только во время отпуска, среди своих друзей-сплавщиков. Волна схлынула, и толпа перед зданием вокзала заметно поредела. Небольшие стайки пассажиров с детьми не были такими суетливыми. Максим смотрел на Захарова и вспомнил, кого он ему напоминает. Своими повадками и статью Виктор был похож на актёра Николая Симонова сыгравшего императора Петра. Такой же порывистый и целеустремлённый. Виктор не обращал внимания на суету, уверенно прокладывал свой путь и продолжал рассказывать:

              – Ты ещё не видел наш новый рафт. Адмирал постарался, это ему старые приятели привезли из Кореи. Умеют капиталисты. Не судно – сказка. Говорят, из каких-то новых материалов.

            
             Вся команда собралась в обшарпанном номере Адмирала, впрочем, все номера к гостинице были одинаково убитыми. Туристы люди не привередливые и такие мелочи, как сломанный стул или вывалившаяся из стены розетка их мало волновали. После дружеских приветствий, Матвеевы узнали, что друзья выбрали маршрут по реке Чуя. Команда планировала на будущий год сделать заявку на соревнования. Для Сергея Михайловича эта новость стала полной неожиданностью. Он удивился:

             – Как Мажойский!? Вы изменили маршрут?

             Когда они созванивались с Захаровым ни о каком «каскаде Мажойский» речи не было.

              Образовалась пауза. Матвеев был недоволен таким раскладом и повторил:

             – Почему же сразу Мажойский каскад? Два года не сплавлялись.

             – Не дрейфь, Серёга! – весело сказал Вадик Соломин, геодезист из Барнаула.

              Он ходил к дежурной за кипятком, вернулся с горячим чайником и сразу включился в разговор:

              – Опыт не пропьёшь, братишка.

             При упоминании о выпивке все невольно посмотрели на Адмирала. Соломин понял, что брякнул лишнего и тут же поспешил исправить свою оплошность:

             – Друзья мои, а что у меня есть. Вуаля!

             Он достал банку кофе из кармана брезентовой штормовки.

             – Бразильский! – удивился Захаров.

             – А то! Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы, – Вадик открутил крышку и комнату наполнил умопомрачительный аромат заморского зерна.

            Кофе, по неизвестной причине, считался настоящим дефицитом. Выбрасывали его на прилавки универсамов не чаще одного раза в месяц и то, в основном, индийский.

            Баночку бразильского кофе Соломину подкатила знакомая кладовщица из бийской экспедиции. С которой у него случилась небольшая интрижка. Вадик Соломин был в команде старожилом, он хвастался тем, что «вольный казак». По работе и по доброй воле облазил тайгу вдоль и поперёк, а заодно и все реки Алтая. Лёгкий на подъём и никогда не унывающий, словом, незаменимый человек в любой экспедиции, про таких говорят – беда и выручка.

              Матвеев насыпал себе кофе и, наливая в кружку кипяток, высказал ещё раз своё сомнение:

             – И всё же! Дело не во мне, я же предупреждал, что буду с сыном. Он новичок в нашем деле.

             Захаров помнил разговор:

             – Извини, старик. Просто, только в Бийске узнал, что в следующем году здесь соревнования проводить будут. Я предлагаю участвовать. Хочется испытать новый рафт в серьёзном деле.

             – Не волнуйся, Серёга! Всё будет тип-топ. Парни говорят, что Чуя нынче ух, какая коварная. Снега много в горах, – ещё веселее сказал Вадик.

             Принять участие в соревнованиях Матвееву хотелось, и немного помедлив, он согласился:

             – Ну что ж Чуя, значит Чуя. А что делать с Максимом?

             Пока шло обсуждение, Максим нетерпеливо ёрзал на старой кровати. Он глубоко дышал от волнения, а едва пробившийся пушок под носом щекотал верхнюю губу. Максим не знал, что такое Мажойский каскад, и где находится река Чуя, но отчим явно беспокоился и это напрягало. «Зачем он так? А вдруг откажут! Не слушайте его! Я справлюсь, вот увидите, я не подведу!», – думал он, зардевшись от напряжения. И глядел на всех глазами преданного недопёска.

             Захаров определил, что пора подвести черту:

             – Максима мы посадим рядом с Адмиралом на средней банке, ты – он посмотрел на Сергея – встанешь у него за спиной и будешь страховать. Всё, ребята. Пора отдыхать. Завтра подъём в пять утра. Вадик договорился с начальником бийской экспедиции, до точки нас подбросят на машине.

             Максим не знал, что такое банка, но понял, что его берут. Глаза его увлажнились, и он покраснел ещё сильнее, теперь уже от радости: «Я в команде! В команде! Ура!». Разошлись по своим номерам.

             Ездить в кузове мощного «Урала» Максиму ещё не приходилось, адская болтанка взбодрила и ему сделалось беспричинно весело. Через пять часов съехали с грунтовой дороги на едва заметный просёлок, но и просёлок скоро закончился. Когда поднялись на вершину высокой сопки, Максим перестал улыбаться, всматриваясь в сизую даль. Вздыбленные горные массивы восхищали и подавляли одновременно. Тайга кое-где уже покрылась рыжими пятнами. Осень наступала раньше срока. Виляя между хилыми берёзками и мощными соснами, царапая бока кузова, Урал надсадно карабкался по склонам. Демонстрируя мастерство экстремального вождения, шофёр опустил боковое стекло и щедро ругался. Своей беспощадной бранью он как будто добивался того, чтобы сидевшие в кузове туристы заставили его остановиться. Если бы люди не были заняты своими мыслями, то наверняка бы услышали потаённое. Носит вас нелёгкая! Сидели бы дома. Не видите, что ли –дальше лучше идти пешком. Ему было страшно самому от собственной лихости. Водитель был зол на всех, для этого были глубоко личные причины. Уже давно ходили упорные слухи о неверности его жены, мужики в гараже ехидно шушукались у него за спиной. Он хотел вернуться домой пораньше, вот и пёр напролом дурниной. Теперь он всегда старался ночевать дома. Пассажиры в кузове молчали. Захаров с невозмутимым видом выглядывал за борт, оценивая глубину обрыва, говорить что-либо шофёру под руку он не решался. Помалкивал даже большой говорун Соломин, он, как человек прекрасно знающий эти места, понимал, что водитель сознательно пошёл на риск, и сам выбрал короткую дорогу. К обеду прибыли на место. Захаров, рассчитываясь с водителем, накинул сверх суммы ещё пятёрку, за то, что не угробил и позволил сэкономить команде силы. Увидев лишние пять рублей, водитель обрадовался, отказался от обеда и без перекура рванул вдоль реки. Он решил плюнуть на блуд жены, по возвращении купить водки и надраться с шоферами в гараже до соплей. Если повезёт, то набить кому-нибудь из собутыльников морду. Не воевать же с бабой в самом деле. Как урезонить гулящую стерву он не знал, а выпустить «пар» было жизненно необходимо.

              Захаров смотрел строго в след безбашенному водиле. Соломин понял озабоченность капитана, и решил успокоить. Когда надо балагур Вадим умел найти правильные слова:

             – Нормально. Вдоль курумника поедет. Крюк километров сорок, но зато без приключений. У него две запаски в кузове болтаются. Доедет. Такому не впервой.

             Виктор согласился с Соломиным, кивнул головой и пошёл устанавливать свою палатку. Захаров не просто так работал детским врачом, забота о слабых была у него в характере.

             Когда лагерь был готов. Туристы развели костёр, разогрели банки с тушёнкой и основательно заправились. Кныш нарвал листья смородины и бросил прямо в чайник. Наливая кипяток, Соломин заглянул в свою кружку и поинтересовался:

             – Кныш, точно ничего лишнего?! Помните, как на Мане он угостил нас чайком? И мы проспали всей командой с обеда до следующего утра.

              Все засмеялись, улыбнулся даже Адмирал и только Кныш не меняя серьёзного выражения лица сказал:

              – Нет. Эта трава здесь не растёт.

              – А! Не нашёл значит?! – продолжал подтрунивать над ним Вадик.

              – Повезло нам. – неожиданно весело отозвался Адмирал, и живенько поднялся со своего места.

              Смех разом стих, все напряглись и не напрасно, Адмирал энергично добежал до своей палатки и нырнул в неё. Через пару секунд вернулся с бутылкой коньяка в руке.

               – Ёлки-палки, Иван Георгиевич! – Захаров разозлился, поэтому назвал Адмирала его настоящим именем. – Как же так! Ты опять за своё?

               – Витя, не шуми. Честное слово, у меня всего одна. На всех по-братски.

               – Мы ради твоего же здоровья сухой закон держим. – продолжал упрекать его Захаров.

               – Честное слово, одна. На всех по-братски. Чисто символически. – повторил старик.

               – Ну смотри!

              Адмирал торопливо разлил спиртное, было в его суетливости что-то жалкое. Он поднял кружку:

               – Я что хотел сказать. Спасибо вам ребята, что не бросаете меня, старого дурака.

               Вадик Соломин по-гусарски тряхнул своей мятой алюминиевой баклажкой и сказал:

               – Ладно вам! Чего, как на поминках. Раз такое дело! Предлагаю выпить за то, что мы бросили свои бесконечные дела и собрались все вместе. Как в старые добрые времена. Ура!

               Максим к своему неудовольствию понял, что старт состоится только завтра. Взрослые распили бутылку и потекли бесконечные разговоры-воспоминания. Сергей Михайлович объяснил, что рафтинг дело, не терпящее суеты. Слушать чужие разговоры ему было неинтересно, и он пошёл к реке. Вот она – Чуя! Остановился, рассматривая скалистый обрыв того берега, забросил несколько блинчиков. Камушки почти сразу же ложились на дно. Было слышно, как где-то шумит вода. «Слишком много разговоров было об этой Чуе. Обычная речка. И чего батя так всполошился. Течение быстрое. Это и к лучшему, грести легче будет», – наивно заключил Максим. Он вспомнил про фотоаппарат, пошёл к палатке, и достал из рюкзака свой ФЭД. Пока не стемнело надо сделать пару кадров. Плёнки был дефицит, перед отъездом рыскал по всем магазинам, но так и не смог купить Кодак. Сергей Михайлович достал одну упаковку через своего знакомого и просил экономить, а не щёлкать всё подряд. Максим взобрался на одиноко стоящий валун, чтобы в объектив попали не только река и палатки, но и часть противоположного берега. Своему фотоотчёту он ещё не придумал название, эти снимки подпишет словом – Начало. Не бог весть какое название, но суть же не в этом. Максим представлял как осенью принесёт свой альбом с фотографиями в класс. Ребята обзавидуются.

              Матвеев и Соломин достали спиннинги и принялись рассматривать оснастку. Как водится у заядлых рыбаков, немного хвастались новыми блеснами, воблерами и давали друг другу советы. Захаров с Адмиралом хлопотали у костра в надежде на вечернюю уху из свежей рыбы. Кныш выбрал себе дело, в стороне от своих товарищей колол дрова. Этот человек казался Максиму неприветливым и странным. Он не знал, что Кныш был глуховат, и стеснялся своей тугоухости. Балагур Вадик Соломин приволок Кныша из одной северной экспедиции. Кныш обладал феноменальной силой и невероятным чутьём, он чувствовал реку лучше всех, мог удержать рафт на крутом перекате и выгрести из любой «бочки». Это оценили сразу.

            Утром Максиму дали поспать. Поэтому начало приготовлений он не увидел. Когда Максим выбрался из палатки, рафт уже стоял на берегу, а команда сидела у полуистлевшего кострища. Соломин докладывал об особенностях участка, который наметили пройти за день. Вадик встречался со сплавщиками, чтобы выяснить состояние Мажойского каскада и уровень воды на этот год. За вечерней ухой маршрут не обсуждали, памятуя о старой присказке, что утро вечера мудренее. Максим умылся и подошёл к костру. Матвеев протянул ему тарелку гречневой каши и налил чай из закопчённого чайника, висевшего над едва теплившимся костром. Взрослые уже позавтракали, Максим понял, что проспал и был недоволен собой.

           Сплав – день первый. Максим постеснялся просить команду выстроиться на берегу перед стартом, чтобы сделать фото на память. Боялся показаться легкомысленным выскочкой, таких бывалые туристы презрительно называли курортниками. Проспал, так уж лучше молчать. Максим в спешке сделал пару-тройку кадров. Уже дома он будет жалеть, что мало снимал. Когда прошли первые пороги и остановились на привал. Ему было уже не до съёмок, от адской усталости тряслись поджилки. Пока взрослые хлопотали, обустраивая новый лагерь, Максим на ватных ногах дотащился до первой сосны и заснул, прислонившись к стволу спиной. Когда лагерь был готов, Сергей Михайлович тронул его за плечо:

             – Максим, ужин.

             Отчим сделался ещё более немногословным, а лишь кивнул головой в сторону кострища. Максим ожидал, что рафтинг – это лёгкая прогулка на надувной лодке, река сама несёт. Теперь у него было такое состояние, как будто бы он весь день колол дрова у бабушки в деревне. Ныла спина, икры ног одеревенели, он с трудом поднялся.
            
            Сплав – день второй. Несмотря на то, что команда имела большой опыт, на одном из порогов рафт перевернулся, все разом оказались в воде. Кныш яростно орудовал своим весло, как багром. В эти минуты он был похож на разъярённого медведя. Окунуться было для него позором. Кныш был зол на себя за то, что слишком понадеялся на багажную сетку и часть снаряжения вывалилась. Надо было закрепить груз проверенным способом. Захаров, Адмирал и Соломин поспешили к нему на помощь. Общими усилиями вытянули рафт на берег.

             Матвеев не видел, что творится у него за спиной. Он не пытался спасти снаряжение, а искал глазами Максима. Как только голова парня показалась над водой, Сергей кинулся к нему на помощь. Максим нахлебался воды, дно он чувствовал, но не успевал закрепиться как следует. Не мог проморгать глаза и вновь падал в воду, но крепко вцепился в весло двумя руками, боясь потерять. Растревоженные донные окатыши ходили ходуном под ногами, от этого удержать равновесие не удавалось и силы быстро покидали его. Максим чувствовал, что проигрывает схватку с течением и тогда обратился к реке, как к живому существу. Обиженно по-детски выкрикнул: «Ну ты чего!». В этот момент Матвеев схватил его за капюшон и рывками потащил к берегу. Происшествие было досадным, потеряли один рюкзак, но ничего критичного не произошло. Рафт не пострадал и всё остальное снаряжение было в порядке.

             День был в самом разгаре, как ни в чём не бывало щебетали птички, но настроение у команды было испорчено. Молча ставили палатки, развешивали спальники на ветки деревьев для просушки. Каждый думал о том, что произошло. Вспоминал свои действия и искал ошибку. Любая мелочь имела значение. Кныш страдал больше других. Его вина! Его!!! Так же думал Захаров и Адмирал.

             Первый же флип остудил и без того не слишком боевой настрой Сергея Матвеева. Чёрт знает что творилось с ним в эти дни. Навалилась какая-то тяжесть. Сплав, который прежде доставлял одно удовольствие, вдруг, превратился в опасную работу. Он понял, что рисковать жизнью Максима не имеет права: «Рано ему в такие переделки соваться. Надо сойти. Сойти!? Легко сказать, а как объяснить это команде. Если бы рядом была Татьяна, она знала бы как поступить. Да, дела!». И тут Матвеев понял, что разговоры про дачу неспроста. Татьяна боится за сына, как он сразу не догадался. Странно, ведь сами они никогда не боялись. Борьба со стихией захватывала и даже веселила. Только сегодня он понял, что такое страх. Страх не за себя. Максим не был родным по крови, но Сергей был ему отцом.

              Матвееву было стыдно смотреть в глаза команде, и всё же за обедом он объявил о своём решении:

             – Друзья, я виноват перед вами, но вынужден сказать, что дальше вам придётся сплавляться без нас.

             Максим соскочил со своего места, от стремительного рывка чай из его кружки выплеснулся в огонь – поленья зашипели и пошёл дым.

             – Батя, ты чего?! Нет. Ты как хочешь, а я остаюсь!

             После слова «батя» у Матвеева внутри болезненно дёрнулась какая-то неведомая жилка. Максим никогда не называл его так. Это слово вырвалось неспроста – настолько важен был для парня этот сплав. Матвеев поднял глаза на Захарова. Виктор пошевелил поленья в костре, только потом сказал, обращаясь к Максиму на вы:

             – Не горячитесь, юноша. Ваш отец прав. Это моя вина. Забыл предупредить о том, что пойдём на Мажойский. Для новичка это серьёзное испытание, но я хочу сказать, что ты большой молодец! – закончил, перейдя на дружеское ты Захаров.
            
             – Да, молодец! – буркнул себе под нос Максим.

             – Максим, не переживай. Ты держался молотком! Чего там, мы сегодня все облажались! Меня ребята предупреждали, что нынче Чуя не такая, как в прошлом году. Это нормально, каждый год что-то меняется. Так что не обессудь, брат. Так получилось! – добавил свои пять копеек Вадик Соломин.

             Взрослые прекрасно понимали состояние Максима, и старались как умели приободрить. Даже Адмирал вставил своё слово:

             – Максим, пойми это не трусость, а разумный шаг. Я тоже считаю, что Сергей прав. Мы здесь не в бирюльки играем. Рафтинг дело серьёзное. Поверь мне, что это не поражение, а очень хороший опыт для тебя.

             Несмотря на слова поддержки, Максим сильно расстроился. Он развернулся и пошёл к реке, споткнулся, пнул корягу. Постоял на берегу, ещё раз посмотрел на взрослых и залез в свою палатку. «Подумаешь искупались. Как будто я в этом виноват. Нашли крайнего! Им легко рассуждать! Покорители Чуи», – с презрением думал Максим. Перед ним были виноваты все. В эти минуты он забыл о том, что проигрывал схватку с рекой.

              Сергей Михайлович, чтобы как-то загладить свою вину, после обеда принялся сооружать походную баньку. Кныш вызвался помогать. Вдвоём они быстро накололи дров, сложили вокруг кострища что-то вроде каменки. Когда костёр почти прогорел, вбили вокруг каменки жерди и натянули на них старую палатку, так чтобы возле каменки оставалось небольшое пространство. Сверху накинули брезентовый полог и прижали его кедровыми ветками. Через два часа баня была готова. Вадик Соломин наломал берёзовых веников. В парилке помещалось не больше двух человек, заходили по очереди, лупили себя и друг друга вениками, а потом ныряли в речку. Вода в Чуе после парной не казалась холодной.

             Максим отказался идти в баню. Он вылез из палатки, примостился на камень чуть в стороне, и равнодушно наблюдал за весёлой вознёй взрослых. Мужчины напарились и пошли готовить ужин. Максим остался на берегу, и слушал как победоносно шумит злополучный водопад. У него сильно ныл локоть правой руки, но он не замечал физической боли, на подростка навалилось неведомое доселе чувство полного опустошения. Он чувствовал себя отвергнутым.

            – Максим! – крикнул Сергей Михайлович.

            Матвеев-старший стоял возле палатки и махнул рукой, в которой держал ФЭД. После бани Сергей Михайлович заметно успокоился и повеселел, что ещё больше разозлило Максима. Взрослые всегда так, всё решают за других и ничего с этим не поделать.

             Фотоаппарат не пострадал, перед сплавом его тщательно завернули в несколько слоёв полиэтилена. На дефицитной кодаковской плёнке оставалось ещё двадцать кадров, но Максим не сдвинулся с места, фотоотчёт его больше не интересовал. Он снова и снова перебирал в голове злополучные события: «Как они называют переворот рафта!? Произошёл оверкиль или флип. Не успел ухватиться за канаты или правильнее сказать за леера, и выпал из команды». Максим пытался растолкать остроконечную груду камней, в которую превратились мысли в его голове. Как же досадно и больно было ему в этот вечер. Он равнодушно наблюдал за тем, как отчим снимает с сосновых веток высохшие спальные мешки. Так и назвал Сергея Михайловича – отчим, хотя уже привык называть его батей. Вслух он произнёс это слово сегодня впервые, но давно так думал.
            
            В лёгких сумерках на берегу реки неожиданно появился человек. Вызвав в лагере всеобщее оживление. Захаров поднялся ему навстречу:

            – А вот и пополнение! – бодро произнёс Виктор.

            Сидевшие у костра мужчины повернулись и один за другим поднялись с насиженных мест. Кныш вылез из своей палатки, с голым торсом и полотенцем на шее. Он, торопливо застёгивая на ходу ширинку, и поспешил на встречу новому человеку. Захаров первым стиснул в объятьях позднего гостя:

            – Не обманул-таки, бродяга!

            Молодой мужчина весело отозвался:

            – Здорово! Как я мог не приехать.

            Разговор оживился, и сразу стало понятно, что неожиданный гость, вовсе не случайный прохожий. Это был ещё один член команды, который обещал присоединиться к сплаву в середине пути. Все по очереди пожали ему руку. Максиму стало любопытно, чего это все так оживились. Он подошёл к костру, чтобы рассмотреть вывалившегося из сумерек незнакомца. Юноша был потрясён. Человек один в тайге, прошёл два десятка километров, чтобы сдержать данное слово. Звали его Олег Сидоров. Даже вечно угрюмый Кныш улыбался. Он метнулся к своей палатке, натянул рубаху и теперь старался сесть ближе к Олегу. Кныш явно симпатизировал этому парню. Сидоров рассказывал:

            – Ребята из лесоохраны подкинули меня на лодке, сколько смогли. А потом у них движок сдох. Пришлось дальше пёхом. Вдоль реки, думаю вряд ли разминёмся. Иду и тут ваш костёр.


            – Встретились бы ещё раньше. Это незапланированная стоянка. Пришлось сегодня искупаться, – Захаров развёл руками.

            – Олежка, жалко баня уже остыла, – перебил капитана Вадик Соломин, вспоминать происшествие при Олеге ему не хотелось.

            – Да ладно, обойдусь. А как судёнышко назвали? – кивнул в сторону рафта Сидоров.

             – Пока никак. Безымянный ходит, – отмахиваясь от дыма, сказал Адмирал.

            Он единственный из всех не выказал явной радости.

            – Не родилось ещё имя, – неожиданно для всех вступил в разговор вечный молчун Кныш.

            – А может так и назвать? Безымянный! – устраиваясь возле костра, Олег потянулся к своему рюкзаку и достал бутылку водки.

             – Можно и так. Был у нас один корвет с таким именем. Героический корвет, между прочим, – увидев бутылку, оживился Адмирал.

            В этот вечер никто из мужчин не мог осудить его за пристрастие к алкоголю. Воспоминания о непродолжительной службе на флоте и редкие сплавы, всё что было светлого в жизни Миронова Ивана Георгиевича. Промолчал даже Захаров, всем хотелось немного расслабиться после суматошного дня. Максим смотрел на Олега Сидорова и завидовал. Как все обрадовались его появлению. До этого момента, он думал, что Вадик Соломин главный заводила в команде. Теперь понял, что ошибался. Любимцем в команде был именно Олег Сидоров, а Вадик старался ему подражать и кажется немного ревновал. Чем Олег заслужил такое отношение к себе, Максим уже не узнает. Невысокого роста, щуплый парень весь вечер был в центре внимания. А вот он, Максим Матвеев больше не в команде, снова царапнула обида. Хотя ему много раз повторили, что никто не считает, что он сплоховал. И будут рады видеть его в следующем году. Максим продолжал обсасывать горькую пилюлю постигшего его разочарования – завтра они с отчимом останутся на берегу. Всё решено и обжалованию не подлежит. И это звучало, как самый несправедливый приговор. Расстроенный Максим продолжал с неприязнью думать о Сергее Михайловиче, теперь уже не хотелось называть его батей. Как же можно взять и бросить этих замечательных людей. Он обвёл взглядом мужчин, сидевших вокруг костра, и пошёл в свою палатку. «Дайте ещё один шанс и я покажу вам, каков я в деле! – засыпая думал Максим, и стал перебирать новые для себя слова, – банки, леера, локеры, оверкиль или флип. Если бы не этот треклятый флип…». Зудел и ныл опухший локоть. Когда его потащило вниз, то неслабо приложило о валун. Мелькали вёсла, пенилась пучина вод, и река Чуя уносила его одинокого и несчастного к порогу со смешным названием Бегемот. Максим заснул.

             На следующий день Матвеевы сухо попрощались с остальными членами команды и налегке отправились к ближайшему кордону, ещё до того, как рафт спустили на воду. Примета такая – не смотреть друг другу вслед.

            
             Когда туристы вернулись домой, вопрос о пользе дачи уже не обсуждался. Матвеевы купили крошечный домик с участком в шесть соток, лес оказался довольно далеко, зато рядом протекала небольшая речушка, и комаров, как и предрекала Татьяна, было в избытке – «романтика». Следующей весной Татьяна Васильевна с энтузиазмом взялась за вскапывание, окучивание и полив дорогих её сердцу шести соток земли. Она оказалась образцовой огородницей, чем несказанно удивила всех знакомых. Сергей Михайлович даже не подозревал о скрытых агрономических талантах супруги. Максим затею с дачей посчитал блажью своих «стариков», но домашние огурцы и помидоры трескал с удовольствием.