Гонорар

  Борис Ляпахин

                Г О Н О Р А Р
                рассказ

      Кошка, разумеется, оказалась черной, без единого светлого пятнышка на искрящейся лоском шубе. Она вышла из подъезда хрущевки и, усевшись на краю тротуара, смотрела в сторону Ванюхина. Вроде обдумывала, скотина, перебежать ему дорогу или шмыгнуть назад.
     «Теперь наверняка все прахом пойдет, - подумал Ванюхин, остановившись в трех шагах. – Перебежит или нет?»
     - В редакцию спешишь? – сочувственно спросила кошка.
     - Ни себе фига! – удивился Ванюхин. – Ты и говорить умеешь? Из Простоквашина, что ли? Матроскин?
     - Я сама по себе. Неужто не видишь? Нюрой меня зовут.
     - Так ты, Нюра, куда? Перебегаешь или как?
     - Как скажешь. Ты вот торопишься, хотя бы на командировочные надеешься…
     - Да ни на что я не надеюсь!
     - Вот, спешишь, а не знаешь, зачем.
     - Так обрыдло это безденежье. Шестой месяц без зарплаты.
     - И даже командировочных, - вставила Нюра.
     - Собкор задрипанный! Четвертая власть! – самоуничтожился Ванюхин.
     - Ну так перейти, что ли? – спросила Нюра. – Все получится наоборот.
     - А как наоборот?
     - А кто ж его знает, если ты сам ничего толком не ведаешь, ни на что не надеешься?
     - Давай, беги, а то я и так опаздываю…
     В прежние времена Ванюхин в каждый понедельник ездил в свою редакцию, в областной центр. Отвозил наработанные за неделю материалы, по нескольку часов судачил с земляком редактором, дожидался кассира из банка и, получив командировочные, «с набитою сумой» неспешно топал к обратной электричке. Одних командировочных доставало на харчи. А на все прочее зарплата капала, с гонорарами – это уже сколько накропаешь, по строчкам.
     С явлением новой власти все переменилось. Зарплату задерживали до девяти месяцев. Все как у людей, невесело шутили коллеги. Даже командировочные – вот как сейчас – по полугоду не выплачивали. И теперь не только ездить, но и думать о своей газете как-то не очень хотелось. Да и не работалось. Однажды порывался даже уйти – редактор отговорил: хоть до пенсии дотяни. А до пенсии еще – как до Луны.
     Денег в редакционной кассе, конечно, не оказалось.
     - По-прежнему без просвета, - жалобно простонала главбух на молчаливый вопрос собкора. – Только-только на бумагу да типографию наскребаем. Вся надежда на выборы. Дотянем – может, на политической рекламе выкарабкаемся. А пока… Вы там у себя где-нибудь подработайте. Может, рекламку какую найдете.
     «Интересно, где ты подрабатываешь?» - неприязненно оглядел пухлую главбухшу  Ванюхин и, даже не простившись, хлопнул дверью.
     - Яков Маркович! – услышал он вдруг, еще и шага от двери не сделав, и вернулся назад.
     - Совсем забыла, - бухгалтерша вынесла свой упитанный организм из-за стола. – Вам ведь перевод пришел. Из вашего района. В первом отделении получите, - протянула она бланк извещения.
     «124 руб. 70 коп», - рассмотрел Ванюхин на бланке. Не бог весть что, но хоть дорога оправдалась, подумал он и почему-то вспомнил Нюрку.
     В первом почтовом отделении, что было по соседству с редакцией, позади типографии, его перевода не оказалось.
     - Три месяца тут валялся, - сказала барышня за окошком, - вернули на главпочтамт.
     Ванюхин глянул на часы – до обратной электрички оставалось час сорок. Вполне можно прогуляться, решил он и зашагал неторопко, соображая на ходу, откуда ему это счастье привалило. Не иначе как из районного «Молотка» - перепечатали что-нибудь из его «Голоса». Вот и не верь приметам – он опять помянул черную Нюрку.
     На окошке посылок и переводов на главпочтамте висела табличка: «Перерыв до 14.00».
     - Е-мое! – ужаснулся Ванюхин. – Этак до следующей электрички куковать придется, целых четыре часа. Он побегал вдоль ряда окошек – не поможет ли кто в его горе. Никто помогать не торопился. Одна столоначальница попеняла даже: «Вы что, читать не умеете?»
     Хозяйка нужного ему окошка прибыла с опозданием на десять минут. К тому времени Ванюхин дошел до кипения, грозил пожаловаться начальству и распушить этих чинуш в фельетоне – на это он был мастак. А девица еще минут десять разглаживала лицо и прическу, перебирала бумажки на столе, после чего, наконец, выдала Ванюхину перевод.
     Перевод и впрямь оказался из районного «Молота» - это малость погрело душу: знать, не последний он журналист, если его статьи перепечатывают. Однако до электрички оставалось менее получаса, а у него еще и билет не куплен.
     Проплясав минут пять на остановке – троллейбусы шли один за другим, но все почему-то не к вокзалу, - Ванюхин решился взять лихача. Пришлось выложить тридцатник – за скорость. Купив обратный билет на электричку и даже успев куда надо на дорожку, Ванюхин впритруску поспешил к четвертой платформе и, отыскав в традиционном предпоследнем вагоне свободное место, перевел дух.
     Не зря все-таки ездил. В его бумажнике еще оставалось семьдесят рублей, с довеском. И половину из них он потратит на гостинец внучке – он уже знает, что купит ей. А вторая половина пойдет на канцелярские мелочи, которыми давно не обеспечивает редакция. Там даже скрепок нет. Бумага, и та в основном отходная, обрезки.
     Под эти благостные мысли Ванюхин вздремнул слегка, и ему даже приснилось что-то этакое, отрадное. Пикантное даже. Но, очнувшись на подъезде к своей станции, он вмиг забыл, что именно.
    На перроне своего вокзала, в толчее грибников, прибывших из диких муромских лесов, Ванюхина осенила здравая мысль о том, что он мог бы устроить себе творческие каникулы и не мотаться по командировкам в поисках не кормящих его материалов, а ездить по грибы. На них хотя бы два-три месяца можно если не процветать, то, по крайней мере, питаться. Впрочем, он думал об это не впервой, да проклятая совестливость – работа прежде всего – не давала пуститься на это. Сейчас он вдруг почувствовал себя свободным от всяких обязательств. Он никому ничего не должен. Сегодня он непременно, как следует по закону, письменно объявит редактору о том, что прекращает выполнять свою часть трудового договора. Покуда редакция не выполнит свою – не выдаст ему всю зарплату. И станет ездить по грибы. Места он знает приличные – пустой никогда не возвращался.
     Конечно, торговать грибами – это не про него. Но хоть запасы на зиму сделает. А то ведь за все лето ни разу в лесу не был.
     С таким решением Ванюхин бодро выполз на привокзальную площадь, чтобы позвонить домой: забирать внучку из садика или нет.
     - Она давно дома, - сказала снявшая трубку дочь. – И вообще, дед; где ты болтаешься? Все давно собрались, и шашлыки на подходе, а тебя нет. Или ты забыл, что у Сергея день рожденья?
     А Ванюхин и впрямь забыл про день рождения зятя. И подарка у него нет. Разве бутылку шампанского купить? А как же гостинец внучке? Нет, гостинец прежде всего, а там видно будет.
     Через виадук, мимо воскрешенной недавно церкви и дома культуры имени Ленина, мимо бани, превращенной новоделами в супермаркет, он прошел к центральному рынку, у ворот которого сочно, маняще зеленела гора арбузов. Арбузы были огромные, спелые, хоть и первые в этом году. По пяти рублей кило.
     «Вчера были по три, но маленькие», - скаламбурил про себя Ванюхин, выбирая ягоду помельче, по своим доходам. То, что он, наконец, выбрал, потянуло на тридцать три с полтиной и с трудом влезло в полосатый пакет с силуэтом дивы на боку.
     «Не порвался бы», - подумал Ванюхин и на всякий случай охватил пакет обеими руками.
      - Кущай на здоровье, - напутствовал его радушный продавец, кавказец с золотыми зубами и желтыми, под цвет зубам, глазами. – Скущаешь, захади еще.
     На шампанское теперь денег не оставалось. «Придется Сереже на сей раз без подарка перебиться, - с легким злорадством подумал Ванюхин. – Вот разбогатеем… А сегодня так и быть три партии ему проиграю» - они с зятем были оба заядлые шахматисты.
     Ванюхин перешел через дорогу и направился к универсаму, покупать орудия производства. Ленты – прежде всего. Лента на его пишущей машинке высохла напрочь – тексты едва видны.
     На его пути, возле «Хозтоваров» поперек тротуара стояла грузовая «Газель», из нее что-то выгружали. Две дамы, перекрыв остаток дороги, стояли перед машиной, беседуя о наболевшем. Под ногами у них на поводке суетился рыженький шпиц.
     - Позвольте, - Ванюхин в раздражении потеснил одну из дам. Та возмущенно вскинулась, ее поддержала преданная шавка. Ванюхину захотелось схлестнуться с ними, но тут из распахнутого магазина пулей – видимо, от пинка – вылетела черная кошка, шпиц метнулся за ней, и натянувшегося поводка оказалось достаточно, чтобы Ванюхин потерял координацию и плюхнулся на асфальт – арбузом вперед.
     - Нюрка, блин! – прокричал он, падая, а той уже и след простыл.
     - Если это вы меня, - наклонилась к нему дама с собачкой, - то меня Анной Васильевной зовут, а не Нюркой. И вообще я вас не знаю. – И ретировалась вместе со своею собакой и подругой. Другие прохожие сочувственно охали, водитель «Газели», выскочивший из магазина с пустым ящиком, даже помощь предложил.
     Ванюхин лишь отмахнулся, заглянул в пакет, хотя и так знал, что он там увидит. Саднило нос и содранные об асфальт костяшки пальцев. Затискав пакет в урну, кой-как отряхнувшись, прикрывая нос платком, он пошел назад, к арбузам.
     - Что, уже скущал, дарагой? – радостно встретил его знакомый кавказец. – Я же гаварил, еще придешь.
     - Уже скушал, - мрачно проговорил Ванюхин и попросил: - выбери какой поменьше.
     - Тридцат восемь рублей двадцат капеек, - назвал цену хозяин.
     - А за тридцать пять не отдашь? – с надеждой спросил Ванюхин.
     - Забирай, кущай на здаровье, прихади еще…
     Издалека, почти за квартал до дома Яков Маркович услышал доносящуюся со двора музыку. Едва он коснулся своей калитки, за воротами радостно, заслышав хозяина, залился Аякс, трехлеток восточно-европейской породы. В глубине двора, под яблонями, конвульсировали в танце гости – знакомые все лица, друзья дочери и ее мужа. С ними вместе отплясывала детвора.
     Зять колдовал над дымящим ароматно мангалом. За накрытым здесь же столом сидели лишь двое – жена Ванюхина да сваха Анна Семеновна.
     «И тут Нюрка», - невольно отметил Ванюхин.
     Стол ломился от яств и несметного количества бутылок и бутылей. Чуть поодаль, на ящике, накрытом фанерным щитом, красовались три огромных, килограммов по десять каждый, арбуза.
     - Только черному коту и не везет, - пропел Ванюхин, погладив себя по седой макушке. Ему захотелось незаметно просочиться в дом, но это вряд ли удалось бы. Он торопливо сунул свою драгоценную покупку вместе с дипломатом в куст смородины и, едва разогнулся, как его заметил зять и прокричал: «Штрафную деду»! – и тут же пошел навстречу, прихватив со стола наполненные бокалы.
     Из бокала, наполненного чем-то желтым, с самого его дна на Ванюхина смотрела черная кошка и, моргнув ему одним глазом, спросила: «Ну, как, доволен поездкой?»
     - Не в деньгах счастье, - хладнокровно сказал Ванюхин. – Но лучше ты мне больше не попадайся.
     - Ты это про что, дед? – спросил недоуменно зять, протягивая свой бокал, чтобы чокнуться.
     - Да так, о приметах.
     - А что, судя по приметам, можно ждать стабилизации.
     - Вот и я о том.
     - А что ты там, в кустах-то прятал, дед?
     - Гонорар.
     - Получил никак? Велик ли гонорар-то?
     - Как раз впору. Для стабилизации.
     - А конкретно.
     - Да уж куда конкретней. Чтобы резко не разбогатеть. Мудрый Солон говорил, что от богатства родится пресыщение, - Ванюхин покосился на вызывающе огромные арбузы, - от пресыщения – спесь. Слава богу, нам ни то, ни другое не грозит. Ничего слишком.
     Он заглянул в бокал – кошки там не было.
    
 Ему почему-то вдруг вспомнился Веничка Ерофеев, и, «запрокинувшись, как пианистка», он со смаком выпил